Текст книги "Чужая мечта (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

В Рыжий лес. Пузырь и около него

Он вывел нас к своему пузырю, нет, не так: к Пузырю. Примерно к девяти часам вечера. Солнце уже садилось. До полной темноты оставалось часа полтора. А нам еще предстояло пробираться через поле, буквально нашпигованное ловушками на любой вкус: рукотворные – в виде минных полей, карты которых давно утеряны, а редкие вешки, поставленные отмечать проходы – частью сгнили, частью попадали, и лишь немногие отмечали прежде безопасный путь; были и нерукотворные. В том смысле, что делали их не руками. Аномалии и провалы в подземные каверны. Рядом с некоторыми из них валялись останки животных, а может быть, и неудачливых сталкеров. Половины туш, лапы, руки, ноги. Что-то сгнило до костей, другие были относительно свежими.

Видимость не превышала метров двухсот-двухсот пятидесяти. Из-за стоящего над полем марева, какое бывает в жаркий влажный день, когда воздух становится видимым и его теплые струи различимо движутся вверх. Здесь каждый квадратный метр порождал неисчислимое количество этих струй, отчего они накладывались друг на друга, мешались и постепенно размывали и заслоняли перспективу, делая бесполезной любую оптику. Над полем стоял низкий гул, как будто сразу работало несколько трансформаторов. Источник этого гула не был виден, казалось, что он идет отовсюду. И где-то там впереди, виднелся верхний край сферы в виде огромной светящейся дуги. Если кому-нибудь приходилось бывать неподалеку от действующего космодрома, он мог увидеть в дни запуска нечто подобное.

Поверхность земли, изрытая воронками, скважинами, рассеченная трещинами, во многих местах светилась зловещим багрово-оранжевым светом. Попадались и антрацитово-черные участки почвы, похожие на свежеуложенный асфальт, не отражающие ничего, но поглощающие, казалось, любой свет, достигающий их. Никакой растительности, все выжжено и отравлено.

Кое-где проскакивали короткие молнии, мгновенными разрядами ярко освещая пространство вокруг себя, снующие в беспорядке: они били и из земли вверх, и сверху – в землю, во все стороны; начинались, как переливающиеся тусклыми блестками шаровые скопления и заканчивались ярким взрывом сверхновой.

Запашок над всем этим безобразием полностью соответствовал зрительной картине. Невообразимая смесь озона, гнили, разложения и горелого мяса. Сладковатый, дурманящий, сводящий с ума и вызывающий резь в разом пересохших глазах запах.

Последние километры мы почти бежали под нормальным таким ливнем, я промок насквозь, кожаная куртка пропиталась влагой и стала тяжелее, казалось, раза в три. Рюкзак тоже оказался промокаемым, и теперь я не знал, чего на самом деле в нем больше – поклажи или радиоактивной воды, разбавленной слабой кислотой. Словом, я был мокрым настолько, насколько, наверное, мокрой не бывает и треска посреди Атлантики. Спутники мои выглядели ничуть не лучше.

Но при виде этого поля, через которое нам предстояло пройти, я понял, что могу быть еще мокрее. Еще и изнутри.

Мои обычные маршруты прошлой сталкерской жизни пролегали вдали от этих мест, и я насмотрелся всякого. То, что сейчас я видел перед собой – на самом деле поражало воображение. Вот это было реальностью Зоны. Не высокие, засыпанные землей холмы брошенной техники и мусора, не глубокие катакомбы, в которых жили полуразумные мутанты, не мелкие осколки-артефакты, разошедшиеся по всему миру, ничто другое. Только такие вот поля, насыщенные неподвластной разуму силой, недоступной для понимания стихией буйства энергий, давали представления о том, что такое на самом деле Зона. Я уже видел нечто подобное раньше, бледные подобия этого безвестного поля, на котором, казалось, Вселенная восстала против присутствия человека. То, что лежало передо мной сейчас – было иррационально, как кошмарный сон, в котором спящий не властен ни в чем. Это поле было ярче, сильнее всего, что мне довелось видеть в недалеких окрестностях.

Мы стояли на опушке какой-то облезлой рощи – три темные тени на фоне белых скрученных берёз.

Первым, на правах устроителя экспедиции высказался Корень:

– Твою мать! Ущипните меня! Сталкер, ты реально думаешь, что мы туда полезем?

– Вам в Рыжий лес? – безучастно поинтересовался Белыч.

– Да! Черти бы его задрали!

– Значит, идти нужно туда. Другого пути нет. Здесь безопаснее всего. Фонит не сильно. Сутки пробыть можно без особого вреда.

– Что?? Сталкер, ты точно больной! Ты называешь безопасным вот это?!!

– Не надо орать, брат, еще услышит кто-нибудь. Да, если знать, как идти, здесь безопасно.

– Макс, ты так же думаешь?

– Петрович, еще совсем недавно ты хотел, чтоб я здесь шел один. Чего ты там говорил про школу выживания?

– Прости Макс. – Он посмотрел мне прямо в глаза. Не в переносицу, как обычно, нет – в глаза. – Я на самом деле был неправ, поручая тебе одному это дело. Я не знал. На самом деле ничего не знал. Прости.

– Чего теперь-то, Петрович? В двух шагах от цели?

– Лучше сейчас, чем никогда. Ладно, – Корень собрался, – как пойдем? Я так понял, что ждать утра под самым пузырем нужно?

– Да, – Белыч осмотрел нас со всех сторон. – Вроде ничего не выпирает. Кто-нибудь Желязны читал? «Хроники Амбера»?

Мы переглянулись, не понимая о чем он. На всякий случай я признался:

– Был грех.

– Помнишь, как принцы через Лабиринт ходили? Ну там, Первая вуаль, Последний барьер, еще чего-то?

– Да, было что-то такое.

– Та же самая фигня, брат, вид сбоку.

– А потом мы сможем перемещаться по картам? – Эта мысль показалась мне забавной.

– Это вряд ли. Дай бог до центра Логруса доползти.

– Макс, Белыч, вы о чем сейчас говорите? – Корень выглядел растерянным.

– Это я, брат, о том, – веско произнес Белыч, – что идти будет трудно. Я пойду первым, и вам придётся повторять за мной движения как в зеркале. Не дай бог ошибиться – смерть стопроцентная. И возможно, не только тому, кто ошибся. Нельзя наступать мимо моего следа. А его иногда не будет видно. Следите за ногами. Нельзя размахивать руками – можете активировать аномалию. Несколько раз – три или четыре будем проходить мимо разнонаправленных гравитационных аномалий; ощущения будут не из приятных – как будто вас пытаются рвать в разные стороны, или наоборот – сжимать отовсюду. Словом, что делаю я, то же самое делаете и вы. В одном месте нужно будет запустить цепь разрядки, мне понадобится что-то тяжелое. Килограммов на шесть. Лучше всего связать вязанку веток.

– Макс, займись ветками после инструктажа, – Петрович не собирался выпускать из своих волосатых пухлых лап бразды командования.

– Есть и хорошая новость, – продолжал Белыч, – идти так придется всего лишь метров триста, потом спустимся в трубу; если она совсем чистая – дойдем почти до места, но скорее всего, там что-то будет, поэтому время от времени придется возвращаться, вылезать и идти по поверхности. Еще одно, важное: помните, что если кто-то оступится, ошибется, что-то сделает не так – возможности исправить не будет. И помочь ему тоже никто не сможет – развернуться там практически негде. Возле самого пузыря относительно спокойно – он, кажется, подавляет очаги образования аномалий на каком-то радиусе; в любом случае небольшую площадку под временный лагерь найдем. Окапываться там необязательно, отсюда ничего не видно, зверь туда не полезет, а те, кому надо было в Рыжий лес – ушли сегодня еще до полудня. Следующие пассажиры начнут подходить с утра. Вопросы есть? Только по существу.

– Конечно, есть! – обрадовался Петрович. – Вопрос один. Как мы будем выходить обратно? Пойдем-то назад с грузом.

– Выходить будем в другом месте. Будет гораздо проще.

– А чего бы нам тогда сейчас там не пойти?

– Это Зона, брат. Здесь нет простых решений. И не всякий вход является одновременно и выходом. Понятно?

– Да ни хера не понятно!! Надоела уже эта помойка! Я не могу себя чувствовать нормально, когда ничего не контролирую и не понимаю!

– Если не понимаешь – просто прими. Как делает твой племянник.

– Хо-ро-шо, – по слогам выдохнул Корень, лицо его перекосилось в бессильной злобе. – Я спокоен. Извините, парни. Что-то переволновался я. Устаю, наверное.

– У новичков так бывает, – прокомментировал проводник.

После неудачного побега он стал спокоен как бронзовый памятник. Поначалу я шел за ним, смотрел на его размеренный твердый шаг, и вот такое его спокойствие меня раздражало, мне казалось, что настолько спокойным может быть только обреченный. Теперь, посмотрев на поле, которое предстояло преодолеть, я стал думать, что всю дорогу он готовился к последнему километру.

– Давай, брат, займись ветками. Метровой длины постарайся нарезать.

Я вернулся к березам, из-под которых мы только что вышли, Петрович ещё что-то спрашивал у Белыча, но я уже не слышал. Достал из кармана нож и занялся ветками.

Спустя десять минут я счел, что вязанка готова, крепко скрутил ветки между собой куском веревки, на которой еще вчера утром спускался с вертушки, и вернулся к месту, где оставались мои спутники.

– Все готово? – Белыч осмотрел получившуюся конструкцию и, видимо, остался доволен. – Тебе нести. Когда скажу – передашь мне. Все готовы?

– Подожди минуту, – Корень встал на колени, перекрестился и стал отбивать поклоны, быстро проговаривая слова молитвы. Он одновременно и торопился и тянул время.

Сталкер в это время достал из внутреннего кармана детектор аномалий, раздвинул усики антенн, по одному из имевшихся артефактов откалибровал расстояния. Подготовился.

– Всё, пошли, – Корень тяжело встал.

Мы выстроились друг за другом в ставшей уже традиционной последовательности. Первым – проводник, за ним – я, Петрович, как обычно – замыкающий.

Детектор в руках Белыча начал попискивать; чем ближе мы подходили к началу, тем пронзительнее и чаще раздавался этот тревожный писк.

– Оставь надежду, всяк сюда входящий, – громко произнес Белыч, и, не ожидая комментария, шагнул в узкий просвет между двумя стоящими на месте смерчами.

Я постарался скопировать его шаг – длину, положение ног и корпуса, и оказался в пространстве между стоящими на одном месте стенами движущегося мусора – листья, камни, обрывки бумаги, все висело в воздухе на расстоянии меньшем, чем протянутая рука. Сзади что-то промычал Петрович, а Белыч уже сделал следующий шаг вперед. Затем еще два. Бросил перед собой несколько болтов, еще три коротких шага. Я шел в полуметре позади и старался повторять за ним его любое движение. Только с некоторой задержкой. Наше перемещение все больше напоминало странный молчаливый танец. Со стороны, должно быть, хореография смотрелась несколько ублюдочно, но здесь не до красоты и гармонии.

Длинный шаг влево с наклоном туловища почти параллельно земле, руки прижаты к телу, еще один шаг и еще один: как будто пролезаешь под высоким вагоном. Присесть на четвереньки, в таком положении обойти полукругом торчащий из земли фрагмент кубового ковша экскаватора, еще десяток мелких шажков с кочки на кочку, перелезть через обвисшую спираль Бруно – безопасный проход помечен истлевшими тряпочками.

Белыч остановился, водя перед собой рукой с зажатым в ней детектором.

Как там Петрович? Пыхтит еще. Тоже оглянулся. В глазах безумие плещется. Наверное, понял уже, что случись что – назад ему живым точно не выбраться.

Проводник прыгнул вперед сразу метра на два и пропал. Откуда-то сзади справа в меня прилетел болт. Белыч уже там. Понятно. Я повторил прыжок и едва не сбил его с ног, но удержались. Однако, сейчас вывалится Петрович, а в нем массы поболее, упереться ногами и стоять. Белыч тоже сообразил, подпер меня сзади. А вот и Петрович – глаза выпучены, галстук в чем-то измазался и болтается поверх сталкерской куртки. Я, наверняка, выгляжу не лучше. Удержали. Разворачиваемся, как говорят моряки – «все вдруг», три десятка шагов по извилистой змейке – ничего сложного. Сзади зашипело, замерли, оглядываемся: Петрович таки неосторожно активировал «жарку», стоит теперь, потеет, в паре метров от него – огненный джин рвется в небо, метров пяти ростом. Я показываю Петровичу пантомиму как щелкаю его на фотокамеру. Не понимает. И правда, жарко становится. Белыч за спиной хлопает в ладоши, привлекая внимание. В горле пересохло. От мокрой одежды валит пар, густой, как дымовая завеса. Минут бы пять здесь постоять – можно полностью просохнуть. Белыч кивает головой, призывая следовать дальше.

Продолжаем движение. Короткий участок, перпендикулярный нашему начальному маршруту, вдоль колючей проволоки со значками «Мины». По проволоке скачут электрические искры.

Белыч поднимает с земли металлическую трубу, бросает ее одним концом на колючку. Разряд! Быстро перелезаем на другую сторону ограждения, под трубой что-то ухает и она отлетает почти на то место, где лежала до нашего появления.

Гул стоит как в транспортном самолете. Белыч знаками показывает, что еще три десятка шагов и вниз. Хорошо. Только идти приходится боком, выставляя ступни на одну линию, точно древние египтяне во главе с фараоном, вдоль протоптанной сталкерами дорожки. Спиной чувствуется мягкое сопротивление, что-то толкает. Вижу, как Белычу, идущему впереди, все труднее совладать с этим давлением. Он ложится и боком ползет вперед. Повторяю фокус. Становится виден Петрович. Все нормально, море адреналина не в счет.

Белыч проваливается вниз, я чуть приподнимаюсь на локтях и вижу трещину в бетонной трубе – неширокую, окрашенную в рыжий цвет проржавевшей арматурой, с загнутыми вовнутрь краями. Нам туда. Падаю вслед за проводником. Невысоко, метра полтора. Здесь тихо, слышно как что-то капает. Очень светло, но источника освещения не видать. Секунд через десять в трещину грузно сверзился Петрович. Хорошо, что чуть отошли – могло быть больно.

– Живы? – Белыч, вытирая со лба выступившие бисеринки пота, улыбался. – Привал пять минут.

Петрович закашлялся.

– Скажи мне, сталкер, что должно быть в голове у человека, который шел по этому пути первым? – Петрович расчесал ссадину, из-под ногтей на руке показались маленькие капельки крови.

– Да как обычно – бабы, деньги, водка, – отозвался Белыч. – Кто теперь скажет? Когда за тобой скачет штурмовая группа «Монолита» – еще и не в такую задницу залезешь. Я этого человека не знал. Слышал несколько раз историю про проход. Мне его Васёк Столяр показал.

– Ага, понятно. Макс, ты как? – Корень сверкнул налитыми кровью склерами, похожий на киношного вампира.

Я как раз заканчивал проверять свои конечности.

– Пока нормально.

– В Антарктиде попроще?

– Там свои особенности. Но – да, попроще. – Звиздеть – не через аномальное поле ползти.

Белыч встал. В трубе пришлось сильно согнуться – высота не позволяла выпрямиться.

– Здесь, в коллекторе, главная опасность – лужи кислоты и осыпающиеся стены. Постарайтесь шагать по сухому, на стены не опирайтесь. Да, там еще в паре мест речка кислотная течет по потолку и стенам – под гравитационной аномалией, не вляпайтесь головами или руками. Пошли?

Мы снова выстроились. Пока стояли под трещиной – света хватало, но уже через пару шагов вокруг воцарилась непроглядная темень. Включили фонари.

Под ногами что-то зажурчало – в ярком свете белых светодиодов показалась тонкая струйка прозрачной маслянистой жидкости, начинавшейся где-то в глубине трубы и убегавшей в отверстие под ногами. От нее поднимался легкий пар, оседающий на прохладных стенках трубы.

Белыч передо мной стал совершать странные прыжки – в моем дворе так прыгали десятилетние девчонки, играющие в классики. Прыжок, короткая остановка, снова прыжок, неуверенное балансирование на одной ноге, еще прыжок, и теперь обе ноги широко расставлены в стороны. Я посветил немного вперед и понял, что иначе здесь передвигаться невозможно – ручеек разливался вширь, обходя небольшие островки неподдающейся никакой кислоте субстанции, где-то сужался и делался глубже. Я поскакал за проводником и мне стало отчаянно смешно, когда, в очередной раз ловя баланс, я на секунду задумался, и представил себе как мы могли смотреться на видео: три взрослых мужика в странной одежке, груженые тяжелыми рюкзаками, один с вязанкой хвороста, скачут под землей в кромешной темноте при свете дрожащих лучей ручных фонариков, согнувшись, как четвертая буква кириллицы. Не рассмеялся, потому что не успел: сзади зашипел Петрович. Остановились.

В свете фонаря я увидел, как он своим галстуком смахивает в сторону тягучие капли, попавшие на его туфли. Широкий, чуть блестящий конец галстука прямо на глазах разваливался на сухие, ломкие нитки серо-белого цвета.

– Скоро наверх выберемся, посмотрим, что с обувью, – сказал Белыч, – пошли.

Он секунду раздумывал – куда наступить и шагнул на стену! Следующий шаг перевел его в горизонтальное положение, и я подумал, что надышавшись на поле всякой гадости, я начинаю галлюцинировать. Белыч обернулся и поманил меня за собой. Через пару секунд и я повис на стене лицом вниз, явственно ощущая борьбу между земным притяжением и дурной силой аномалии, бесившейся совсем рядом – под ногами за прочной бетонной стенкой. Хорошо, что труба была круглой: хоть визуально немного скрадывался эффект нашего необычного состояния. Сзади охнул и выматерился Петрович. Проводник, дождавшись, пока мы привыкнем к такому положению, не спеша пошел вперед, замирая на секунду на каждом шаге. Ноги в этом месте совсем не хотели отрываться от бетонной поверхности – как будто на каждой висело килограммов по пятьдесят. Моё мучение продолжалось минуту, потом Белыч спрыгнул вниз.

Уже встав вертикально, мы преодолели еще метров пятьдесят и за поворотом дорогу нам преградила сверкающая огнями «электра». Белыч полез вверх в очередной разлом, образованный давним взрывом. Здесь наоборот – арматура с висящими на ней кусками бетона торчала наружу.

Выбрались наверх и вытащили Петровича. Пока ползли по коллектору – на поверхности уже наступила ночь. Лучи фонарей обшаривали темноту вокруг. Прямо под ногами из белой тротуарной плитки была выложена стрелка, показывающая верное направление. Белыч двинулся в ту сторону, я за ним.

Метров через пятнадцать он вскинул над головой руку – то ли желая остановить нас, то ли предлагая быть внимательнее. Пошел вбок маленькими шажочками. Мы старались не отставать. Он повернулся боком, словно пытался протиснуться между двух стен, руки подняты на уровень плеч и вытянуты в стороны, пытается сохранять равновесие. Я двинулся за ним и почти сразу почувствовал, как две неясные силы пытаются закрутить меня вокруг оси по правилу буравчика. Я воспротивился что было сил и продолжал следовать за проводником. Сзади скрипел зубами Петрович. Прям танцоры сертаки на пикнике.

До этих пор я почти не ощущал висевшую на шее связку хвороста, теперь же она стала мешаться.

Когда закручивающее воздействие пропало, я успел взглянуть на часы – мы шли по этому полю уже час и тридцать семь минут!

Белыч опять остановился и принялся разбрасывать перед собой гайки. Накидал штук шесть и лишь последняя, разбудившая целую цепь жарок, вдохновила его на следующий шаг. Эта часть дороги представляла собой отлично освещенную тропинку между огненных колонн.

Еще полсотни осторожных шагов, последние десять преодолевая мощное встречное сопротивление, и мы оказались на краю булькающего болотца, ломаной формы, метров десяти в поперечнике, от берегов которого в разные стороны расходились густые заросли мясистых лопухов. Над болотом висела хлипкая конструкция из пары параллельно изогнутых в горизонтальной плоскости швеллеров, над которыми болтался металлический трос, укрепленный на двух вертикальных стойках с нашего и противоположного берега. А прямо над тросом в воздухе кувыркались шарики карликовых «каруселей».

– Здесь осторожно, – Белыч показал на начало швеллерной дорожки, – обычно тут «жадинка» обретается, ей положено вязанку бросать. Сейчас она еще молодая, маленькая, можно просто перепрыгнуть. Как я.

С этими словами он легко вскочил на дорожку.

Петрович вынул из кармашка носовой платок, вытер им покрытый мерцающей испариной лоб, и подтолкнул меня к мостку, но стоящий на нем сталкер не оборачиваясь, бросил за спину:

– Подождите, пока я сойду с той стороны. Здесь очень неустойчиво. Будете идти – не поднимайтесь над тросом, «карусели» утащут. Не порвут, но в болото скинут.

Глядя на то, как он передвигался, я начал сомневаться в успехе нашего предприятия: все же Петрович был килограммов на сорок тяжелее, а швеллер и под Белычем гнулся, норовя сбросить его вниз.

Однако, обошлось. Петрович перебрался вслед за мной. Правда, был он белее свежего снега, но не думаю, что мы с Белычем сильно от него отличались. Корень спрыгнул с дорожки и перекрестился. Если раньше он был религиозным, то по завершении нашего похода наверняка станет истово верующим.

Светящийся полукруг сферы заметно приблизился и уже висел где-то почти над нами, чтоб его разглядеть, пришлось сильно задирать нос.

– Далеко еще? – отдышавшись, спросил Петрович.

Признаться честно, меня уже тоже заботил этот вопрос.

– Не, брат, чутку осталось, – Белыч тоже устал. Это было видно. – Метров тридцать. Почти дошли.

– Хорошо. Давай тогда закончим это дело быстрее.

– Не, – мотнул головой сталкер, – быстрее не получится. Видишь, земля дышит?

В метре от его сапог земля волновалась мелкой зыбью.

– Минут десять пошевелится, потом успокоится – перебежим. Так всегда бывает после моста. Фонари выключите, а то батарейки сядут. А они еще пригодятся.

Мы некоторое время молчали, прислушиваясь к шуму земляной ряби. В полной темноте, изредка освещаемой неверным светом ждущих аномалий, я начал считать минуты.

– Все, успокоилось, – неожиданно, заставив нас вздрогнуть, сказал Белыч, – у нас есть минута, пошли!

Он рванулся вперед, мы с Петровичем, боясь потерять его из вида, бросились за ним.

Не успели толком разогнаться, как наш проводник резко осадил и сначала я уткнулся в его спину, а потом Корень своим немалым весом свалил нас на землю.

– А, бля! – По сдавленному хрипу разобрать голос было невозможно.

– Твою в бога душу!

Мы для порядка немного побарахтались, потом руконогий клубок распался на отдельные фрагменты. Я ощупал себя, покрутил руками, пошевелил пальцами. Вроде бы все на месте и работает. Я встал. Пузырь возвышался надо мной совсем близко, казалось – руку протянешь и можно коснуться. Вид у него был такой, как будто огромный презерватив из тончайшего латекса наполнили мутной водой и куда-то внутрь воткнули маломощную лампочку. Несильное размытое свечение позволяло увидеть границы Пузыря, абсолютно не давая света во внешний мир. Бока его слабо колыхались, глаз едва мог уловить эту пульсацию. Форма аномалии была почти шарообразной, с немного срезанным низом, как если бы кто-то прикопал в землю мяч, оставив сверху три четверти его диаметра. Ширина этой прикопанной части составляла метров семь-восемь.

Петрович устроился на так и не пригодившейся вязанке, он внимательно изучил подошвы своих некогда блестящих туфель и устало вынес закономерный вердикт:

– Полторы тысячи евро в звезду!

Никто не поддержал его в свалившемся горе. Он порылся в своем рюкзаке и достал заношенные ботинки, снятые с одного из бандитов, сваливших вертолет. С кряхтеньем переобулся, взял в каждую руку по башмаку и размахнулся.

– Нет! – зашипел Белыч, – только не на поле! В Пузырь бросай.

Петрович на секунду задумался, потом согласно кивнул, повернулся и забросил туфли одну за другой внутрь мерцающей сферы. Ничего необычного, за исключением того, что они не упали на землю, не случилось. Просто предметы вдруг изчезли, сопровождаемые короткой слепящей вспышкой.

– Фокус-покус, – прокомментировал Белыч, укладываясь на теплой земле удобно насколько это было можно. – Макс, нос вытри, смотреть страшно.

Тыльной стороной ладони я провел под носом, размазывая по щеке уже подсыхающую кровь. Петрович сунул мне в руку влажный кусок бинта, которым я вытер и руку и лицо.

Площадка, на которой мы расположились, представляла собой узкую полосу теплой земли десяток метров шириной, окружавшей мутно-белесую сферу Пузыря.

– Ночь какая спокойная, – заметил Белыч, – облаков почти нет. Сухо.

– Сплюнь, – вяло посоветовал я, – нам здесь для полноты ощущений только ливня не хватает.

– Ага, – согласился со мной Петрович, – пока между вашими жарками шел, просохнуть успел. Еще одно купание в одежде и я начну беспричинно раздражаться.

Белыч хмыкнул, но советом воспользовался и еще постучал кулаком по лбу – на всякий случай.

– До утра можно спать? – спросил Петрович. – Никто здесь не появится?

– Не должны, – Белыч повернулся на другой бок. – Мутанты сюда не пройдут, а если еще кто-нибудь решит воспользоваться нашим переходом – мы и во сне услышим.

– Эх! Тяжела и неказиста жизнь бродяги-финансиста, – укладываясь, Корень перешел на рифмованный слог. – Белыч, разве здесь нет традиции рассказывать товарищам перед сном леденящие душу и сердце истории?

– То есть за две штуки баксов я должен еще и развлекать вас?

– Почему же – должен? Нет, не должен, конечно. Но если есть что рассказать – я бы послушал.

– Тебе сегодняшних приключений мало?

– Сегодня лично мне развлечений хватило. Но интересно же! Макс, скажи?

Белыч сел, пошарил рукой в рюкзаке, вынул термос и складной металлический стаканчик.

– Чай с бергамотом кто-нибудь будет?

– Максу налей, что-то он совсем носом клюет. Я после него попью.

Сталкер неторопливо налил чай сначала мне в стаканчик, потом себе в крышку от термоса. Петрович закурил одну из своих ментоловых сигарет. Я успел заметить, что в портсигаре их осталось штук пять – не больше.

– Ну, ладно, брат, слушай. – Белыч глотнул теплого чаю. – Была у меня однажды баба одна. Вообще-то, конечно, не одна она была. Я тогда с двумя еще крутил…

– Эй, сталкер, погоди! – засуетился Петрович, – Это точно про Зону история?

– Про Зону, про Зону, успокойся. Будешь перебивать – спать лягу. Мне продолжать?

– Ага, – Петрович затянулся, вынул стаканчик из моей руки, хлебнул, и вставил его обратно.

– Вот я и говорю – симпатичная баба была. Не сильно красивая, так, приятная. И как-то раз она мне говорит: дорогой, говорит-говорит, не надоело тебе в твоей пыльной редакции освещать будни аграриев и водку пить декалитрами? Я спрашиваю – чего не так, милая? А она мне – ты, говорит-говорит, зашибись какой мужик и все такое, но неужели эти статейки – все, на что ты способен? Я удивился немного, а она дальше говорит: написал бы книгу какую? Задумался я. И в самом деле, времени – вагон, делать особо нечего, чего бы не написать? – Он отхлебнул из крышки. – Сел я за компьютер и вывел название «Как загнивала рожь!»

– Про внука Павки Корчагина? – Петрович мечтательно улыбался. Дым от сигареты висел над ним плоским облаком.

– Если по возрасту, то скорее про правнука. Но нет, не про них. Здесь игра слов: у нашего главы районной администрации фамилия была – Рожь. И у главного архитектора фамилия такая же, и у финансиста. Как зайдешь в здание администрации – таблички на дверях: Рожь, Рожь, Рожь. Через одну дверь, редко через две – это когда туалеты между кабинетами. Вот у меня и должен был получиться такой политический детективчик на фоне заливных лугов, с коррупционно-мафиозным мотивом, и само собой с аморами под сенью тракторных отвалов.

– Красиво излагает, ага? – прошептал Петрович.

– Ну и вот, пишу, стало быть, про Константина нашего Ильича драгоценного. До четвертой главы дошел. И так легко мне пишется! Материала море – на виду ведь всё. Только понять никак не могу: что у меня выходит – то ли роман, то ли донос? Заходит ко мне моя ненаглядная, встает за спиной, читает текст, читает, читает… потом спокойно так берет со стола железный китайский чайник, на три литра с термостатом и свистком, да как треснет мне по затылку. Больно, сука! Кровища из меня так и брызнула. Сижу, репу чешу, ничего не понимаю! А она ласково мне так: знаешь, говорит-говорит, писатель мой долбанутый, что К.И. Рожь – это мой родной дядя? И понимаю я, что дяде своему она про мою нетленку обязательно расскажет! И не писать мне статейки в этом районе больше никогда. Даже в школьной стенгазете. Если только на заборах слова похабные.

– Про Зону-то когда будет? – Петровичу нетерпелось.

– Сейчас уже про Зону. – Белыч налил себе еще чаю, не торопясь отхлебнул и продолжил: – Подумал-подумал я, и вышло, что в другой район ехать – шило на мыло менять. А в области и без меня бумагомарателей хватает. Значит нужно в столицу двигать! А в столице без домашних заготовок заезжему журналисту считай и делать нечего. Нужно что-то привезти. Решил, что чернобыльский репортаж – самое оно! Приехал. Ну, первое время как-то перекантовался. Все удивительно, все опасно, почти круглосуточный адреналиновый шторм. Сейчас уже подуспокоился маленько, полегче стало. Хотя порой такое случается! Жутко.

– А баба твоя чего?

– Ольга-то? Встретил я её попозже чуть-чуть. Когда в первую самостоятельную ходку пошел. Наводку мне дали тогда, тысячу рубликов за неё отвалил. Напели мне, что неподалеку от Янова драга стоит, а в машинном отделении есть встроенный инструментальный ящик. И вроде бы видел кто-то, что ходок один, с позывным Коромысло, в том ящике под навесным замком что-то прятал. Коромыслом его прозвали за то, что бывало нагрузится, что твой мул, рюкзак загрузит и еще две авоськи на дубину повесит, на шею забросит и прется. Жадный как папа скупого рыцаря! Тогда известен был как большой спец по артефактам химического происхождения. И точно знали, что есть у него тайничок где-то, потому что не сходился у него дебет с кредитом. А нычка его уже ему не пригодилась бы – видели его в свите контролера среди зомбаков. И сообщение по сети прошло, что нет больше сталкера Коромысла. Вот и побрел я за его наследством. Иду, значит, никого не трогаю: я ж не Рэмбо отмороженный, иду…

Убаюканный его неторопливым рассказом, я уснул.

Сон был дерганый, неглубокий. Я часто просыпался, хлопал глазами, пытаясь разглядеть постороннее присутствие, но все вокруг было спокойно, и я опять засыпал.

Окончательно проснулся в шесть утра: солнце уже собиралось взойти, и небо, чистое небо значительно просветлело.

Я налил себе чаю, отломил кусок колбасы и ломоть булки, стал завтракать. Спутники мои еще спали.

Через полчаса проснулся Корень и громогласно объявил подъем по роте. Спящая рота в составе одного человека невнятно послала его за Радар, перевернулась на другой бок и попыталась отобрать у сна еще десяток минут.

Корень подсел ко мне, взял остаток колбасы, разломил на две части и стал сосредоточенно жевать.

– Петрович, чем история кончилась-то? – Спросил я.

– А? Какая история? – Он забрал у меня из рук опустевший стакан, плеснул в него из термоса.