Текст книги "«Между Индией и Гегелем»: Творчество Бориса Поплавского в компаративной перспективе"

Автор книги: Дмитрий Токарев

В дневнике Тереза пишет, что спускалась с Аполлоном в подземелье:

Там в одной комнате есть два пустых каменных гроба. Так бы лежать с ним рядом и ждать Страшного Суда. Ведь души только после Страшного Суда воскреснут, то есть тела, не знаю уже как. Года и года, сложив руки на груди, лежать с ним рядом. Я сказала ему; а он мне:

– Я хотел бы, чтобы меня сожгли ( Аполлон Безобразов, 150).

Когда Безобразов говорит о том, что Тереза хочет выйти за него замуж, он уже лежит в деревянном гробу, демонстрируя, что «вообще никакой жизни не ценит» ( Аполлон Безобразов, 151). Никакой жизни, то есть ни земной жизни, ни небесной. В этом тотальном отвращении Аполлона к жизни, в том, что он хочет лишь «непоколебимости и покоя» нирваны, и заключается главная проблема: Безобразов, в отличие от Васеньки, мог бы быть идеальным мистическим супругом, sponsus mysticus, для Терезы, но его не привлекает идея приготовления эликсира жизни и в алхимический брак, несмотря на декларируемую готовность, он вступать не собирается. Вместо себя он подставляет Васеньку, и хотя принадлежность реплики «зови священника» в тексте не обозначена, можно с уверенностью предположить, что произносит ее именно Безобразов. Тереза же соглашается на брак с Васенькой из христианской жалости; не случайно их фигуры на палубе корабля образуют типичную для пьеты композицию.

Неподвижно сидя на палубе, – говорит Васенька, – мы с Терезой обдумывали случившееся. Я своими тяжелыми пьяными мыслями, то откидывая голову, то пряча ее на жалостливой ее груди. А она, низко склонясь надо мной, высокими своими и пронзающими сердце неземными предчувствиями [306]306
  О жалостливости Терезы говорит и Безобразов: «Она бы могла по милосердию, но ему (Васеньке. – Д. Т.) было бы тяжело. Она ведь никому не отказала бы, если ее очень попросить. Странная она, и вместе с тем ей, вероятно, никогда не хочется» ( Аполлон Безобразов, 165).


[Закрыть]( Неизданное, 372–373).

Любопытно, что данная глава называется «Omne animal triste est», то есть «всякое животное грустно»; опущен существенный фрагмент приписываемой Аристотелю фразы, которая должна звучать так: «Post coitum omne animal triste est», то есть «после совокупления всякое животное грустно» [307]307
  В «Домой с небес» Поплавский воспроизводит ее полностью (и опять с искажениями), но меняет animal на anima – душа (316). Знаменитому римскому врачу II века н. э. Клавдию Галену приписывается продолжение этой фразы: praeter mulierem gallumque (кроме женщины и петуха).


[Закрыть]. Действительно, брак, заключенный между Васенькой и Терезой, не только лишен сексуальной составляющей, но и вообще является пародией на мистический союз царя и царицы. Более того, больше в первом варианте финала Тереза не упоминается, а Васенька, вынырнув из «пьяного моря сонного своего хаоса», как будто забывает о том, что вступил в брак: вместо того чтобы воспрянуть к новой жизни и увидеть восход солнца [308]308
  «Побеление (albedo или dealbatio) уподобляется ortus solis, восходу солнца; это свет, просветление, следующее за тьмой» ( Юнг К.-Г.Психология переноса. С. 223).


[Закрыть], он вновь погружается в темноту, в nigredo:

Когда я вынырнул наконец из пьяного моря сонного своего хаоса, – свидетельствует он, – снова была ночь, хотя инстинктивно я чувствовал, что спал очень долго. С невыносимою головною болью, я, согнувшись, вышел на палубу, и странная темнота на корабле поразила меня. Мне казалось, что я остался на нем один, что какая-то последняя ночь настала ( Неизданное, 373).

Перед ним в «апокалипсическом мраке» открывается фантастическое, инфернальное зрелище: морская глубина озаряется ярким зеленым светом «подводных молний», на небе также полыхают огромные молнии, в топках крейсера воет пламя, и вдруг загораются огни Святого Эльма [309]309
  Ср. у Рембо: «J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies, / Baiser montant aux yeux des mers avec lenteurs, / La circulation des sèves inouïes, / Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs!» (Oeuvres. P. 129). Phosphores chanteurs – это, как поясняет С. Бернар, микроскопические морские организмы, называемые ноктилуками или ночесветками (Ibid. Р. 425). Жан Рише указывает, что phosphore является греческим эквивалентом для Lucifer (см.: Richer J.L'alchimie du verbe de Rimbaud. Paris: Didier, 1972. P. 178).
  В переводе Набокова: «Я видел снежный свет ночей зеленооких, / лобзанья долгие медлительных морей, / и ваш круговорот, неслыханные соки, / и твой цветной огонь, о фосфор-чародей!» (Стихотворения. С. 388).


[Закрыть]:

Страшное и странное зрелище являлось нам: на верхушках мачт, на концах рей, из оконечности форштевня и, вообще, решительно со всех остроконечных предметов, даже с низкого флагштока на корме, без малейшего шума, дивно-спокойное, бледно-фиолетовое пламя изливалось в пространство ( Неизданное, 373).

Очевидно, что символика цвета играет в данном описании не последнюю роль; так, зеленый свет актуализирует характерное для оккультных наук двойственное толкование семантики зеленого: с одной стороны, зеленый цвет является сакральным и символизирует возрождение, с другой – трактуется как цвет смерти [310]310
  Например, в стихотворении «Роза смерти», входящем во «Флаги», зеленый снег и зеленое море явно включены в семантическое поле смерти. Сложнее обстоит дело в стихотворении «Звездный ад», где зеленая звезда, загорающаяся в тропическую ночь над кораблем, с одной стороны, является «безумной» и внушает страх стоящему за рулем, но, с другой, сияет на руке Христа. В романах герои часто пьют зеленое вино, то есть абсент, что имплицитно вводит мотив безумия, разложения и распада личности.


[Закрыть]. Как отмечает Ю. Стефанов, «„зеленый лев“ замыкает шествие аллегорических фигур „Вечного деяния“. Но самый – по большому счету – первый этап этого процесса, именуемый Putrefactio, то есть „гниение“, также знаменуется грязноватыми оттенками зелени». [311]311
  Стефанов Ю.…Следы огня…(Пиромагия Густава Майринка) // Майринк Г. Ангел Западного окна. СПб.: Terra Incognita, 1992. С. 17.


[Закрыть]Поскольку у Поплавского зеленый свет горит в темной морской пучине, можно предположить, что речь скорее должна идти о втором, макабрическом значении этого цвета.

Что касается эпитета «фиолетовый» [312]312
  Ср. у Рембо: «J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques, / Illuminant de longs figements violets, / Pareils à des acteurs de drames très antiques / Les flots roulant au loin leurs frissons de volets!» (Oeuvres. P. 129). «Я видел низких зорь пятнистые пожары, / в лиловых сгустках туч мистический провал, / как привидения из драмы очень старой, / волнуясь чередой, за валом веял вал» ( Набоков В.Стихотворения. С. 388). Стихотворение Поплавского «Смерть детей» («Флаги») заканчивается следующей строфой: «А когда над окном, над потушенной елкой, / Зазвучал фиолетовый голос луны, / Дети сами открыли окошко светелки, / С подоконника медленно бросились в сны» ( Сочинения, 68; курсив мой. – Д.Т.). А. Ханзен-Лёве отмечает: «Фиолетовая или лиловая окраска начинает приобретать значение только в переломный момент для мифопоэтического символизма, на переходе к карнавальной деструкции <…>. Здесь невольно приходит на ум преобладание фиолетово– и коричнево-золотистых тонов в символистской живописи, к примеру, Врубеля – в точности таких же, что и на деструктивной палитре Блока. <…> у Блока, Белого и Волошина фиолетовый (лиловый) – поначалу самое общее отражение некоего демонического потемнения синего и голубого» (Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм начала XX века. Космическая символика. СПб.: Академический проект, 2003. С. 448–449).


[Закрыть], то он используется в главе пять раз для характеристики огней святого Эльма. (Кстати, когда «Инфлексибль» еще только покидал порт Константинополя, стоящие на корме Васенька и Тереза наблюдали, как берег исчезает в фиолетовом тумане.) В принципе огни святого Эльма воспринимались моряками как добрый знак; у Поплавского же, напротив, они предвещают катастрофу: «Страшное предгрозовое предчувствие давило меня» ( Неизданное, 374), – говорит Васенька. В любом случае считалось опасным подходить к огням и трогать их; если же свечение появлялось вокруг чьей-то головы, это воспринималось как очень дурной знак, указывающий на скорую смерть человека. Впрочем, Поплавский делает исключение из этого правила для одного из героев своего романа – нетрудно догадаться, что это Безобразов:

Кто-то поднялся на борт и, держась за канат, шел над черною водою по железной трубе бушприта, которая исключительно, впрочем, с декоративной целью, ибо мы не несли парусов, украшала наш высокий, вырезанный, как у яхты, нос. Наконец, не могучи далее держаться в равновесии, идущий сел на форштевень и, передвигаясь ползком, коснулся наконец фиолетового пламени. Все застыли, ожидая чего-то, но Аполлон Безобразов не подавал никаких признаков боли или ожога. Он свесил ноги в пустоту и поднял руку, и вдруг из руки его, из головы, из оконечностей ног появилось и полилось то же холодное фиолетовое сияние ( Неизданное, 373–374).

Поплавский еще раз использует мотив огней святого Эльма в стихотворении «Рукопись, найденная в бутылке» («Флаги»), где они также возвещают приход бури:

 
Мыс Доброй Надежды. Мы с доброй надеждой тебя покидали,
Но море чернело, и красный закат холодов
Стоял над кормою, где пассажиры рыдали,
И призрак Титаника нас провожал среди льдов.
 
 
В сумраке ахнул протяжный обеденный гонг.
В зале оркестр запел о любви невозвратной.
Вспыхнул на мачте блуждающий Эльмов огонь.
Перекрестились матросы внизу троекратно
 

( Сочинения, 60).

В стихотворении, правда, корабль уже находится на широте мыса Доброй Надежды, в то время как пассажирам «Инфлексибля» только предстоит спуститься с экватора на юг в направлении «таинственных южных морей» ( Сочинения, 60). Очевидным образом название стихотворения отсылает к одноименному рассказу Эдгара По, который, однако, является не единственным источником образности как стихотворения, так и 26 и 28 глав первого варианта финала «Аполлона Безобразова». Выше уже упоминались эти источники – «Низвержение в Мальстрем» и «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» По и «Пьяный корабль» Рембо. Рассмотрим их подробнее.

Нетрудно заметить, что Поплавский в своем описании бури следует модели, часто использовавшейся По в текстах с морской тематикой: незадолго перед штормом настает мертвый штиль, повисает предгрозовая страшная тишина и корабль погружается в абсолютный мрак. Так, в «Низвержении в Мальстрем» читаем:

Между тем налетевший на нас спереди ветер утих, наступил мертвый штиль, и нас только мотало во все стороны течением. Но это продолжалось так недолго, что мы даже не успели подумать, что бы это значило. Не прошло и минуты, как на нас налетел шторм, еще минута – небо заволокло, море вспенилось, и внезапно наступил такой мрак, что мы перестали видеть друг друга [313]313
  По Э. А.Низвержение в Мальстрем // По Э. А. Полное собрание рассказов. М.: Наука, 1970. С. 316 («Литературные памятники»). Перевод М. П. Богословской.


[Закрыть].

Похожая ситуация описывается в рассказе «Рукопись, найденная в бутылке»: «С наступлением ночи замерло малейшее дуновение ветра, и невозможно было представить себе более полный штиль» [314]314
  По Э. А.Рукопись, найденная в бутылке // Там же. С. 47. Перевод Ф. В. Широкова.


[Закрыть].

Рассказчик находится во власти нехороших предчувствий, которые больше никто не разделяет: «Я спустился вниз, отнюдь не освободясь от серьезного предчувствия беды» [315]315
  Там же. С. 47.


[Закрыть]; «… мне, сам не знаю почему, стало как-то не по себе» [316]316
  По Э. А.Низвержение в Мальстрем. С. 316.


[Закрыть].

Сравним у Поплавского: «Страшное предгрозовое предчувствие давило меня. <…> Измученный и преисполненный отвращения к чему-то, я вернулся в свою каюту» ( Неизданное, 374).

Шторм налетает неожиданно, причиняя неисчислимые материальные и человеческие убытки:

Тревога мешала мне спать, и около полуночи я снова вышел на палубу. Когда я занес ногу на последнюю ступень трапа, меня заставил насторожиться громкий гул, словно вызванный быстрым вращением мельничного колеса, и, не успев понять, в чем дело, я почувствовал, как сотрясается весь корабль. В следующий миг разбушевавшаяся стихия швырнула корабль на бок и, промчавшись над нами, смыла с палубы все от носа до кормы [317]317
  По Э. А.Рукопись, найденная в бутылке. С. 47


[Закрыть];

Бессмысленно и пытаться описать этот ураган. Ни один из самых старых норвежских моряков не видал ничего подобного. Мы успели убрать паруса прежде, чем на нас налетел шквал, но при первом же порыве ветра обе наши мачты рухнули за борт, будто их спилили, и грот-мачта увлекла за собой моего младшего брата, который привязал себя к ней из предосторожности [318]318
  По Э. А.Низвержение в Мальстрем. С. 316.


[Закрыть];

…как только мы лишились фок-мачты и фока, который удерживал бриг в относительной устойчивости, волны, не перекатываясь, начали разбиваться прямо на корабле, и через пять минут они гуляли по всей палубе от носа до кормы, сорвав и баркас, и правый фальшборт, и даже разбив вдребезги брашпиль. Более критическое положение трудно было себе представить [319]319
  По Э. А.Повесть о приключениях Артура Гордона Пима // По Э. А. Собр. соч.: В 4 т. М.: Пресса, 1993. Т. 3. С. 254. Перевод Г. Злобина.


[Закрыть].

И у Поплавского:

И внезапно, без всякого перехода, страшный невиданный шквал буквально положил на бок «Инфлексибль», так что оконечности его рей погрузились в пену. Никогда, ни до, ни после, не видел я и не читал о ветре такой силы. Казалось, тысячи невидимых паровозов неслись на нас, давя и разрезая своими исполинскими колесами. Но старый вояка, простреленный уже французскими и английскими снарядами, все же нашел в себе силы выпрямиться и вынырнуть из буруна, хотя разом лишился обеих своих, слегка скошенных, мачт, труб и рулевых надстроек. Восемь человек, в том числе и младший помощник капитана, были снесены в море, и в этом аду нечего было и думать о розысках, ибо мгновенно лишились мы также и всех спасательных лодок, за исключением одной, находящейся под прикрытием ( Неизданное, 374).

Последняя глава первого варианта финала называется «In mare tenebrum» [320]320
  Поплавский написал стихотворение «Тэнэбрум марэ – море темноты» (1920-е гг.), предпослав ему эпиграф «Небытие – чудесная страна».


[Закрыть], и в ней Поплавский вновь следует за По, заставляя своих героев пройти тем же маршрутом, по которому идут мореплаватели «Пима» и «Рукописи, найденной в бутылке». Направление движения определено четко – это Южный полюс, по мере

продвижения к которому на смену экваториальной жаре приходит антарктический холод. Вот как описывает свои впечатления рассказчик в «Рукописи, найденной в бутылке»:

На протяжении первых четырех дней нашим курсом с незначительными отклонениями был зюйд-ост-тэнь-зюйд, и мы шли, должно быть, вдоль берегов Новой Голландии [321]321
  То есть вдоль западного побережья Австралии.


[Закрыть]. На пятый день необычайно похолодало, хотя ветер изменил направление на один румб к северу. <…> Вотще ожидали мы наступления шестого дня – для меня от так и не наступил – для шведа никогда уж не наступит. Все застилала тьма, черная, как смоль, мы ничего не могли бы различить и в двадцати шагах от корабля. Вечная ночь окутывала нас, не смягченная даже фосфорическим блеском моря, к которому мы привыкли в тропиках. Мы заметили также, что буруны потеряли свой прежний вид, исчезла пена, сопровождавшая нас до сих пор, хотя буря продолжала реветь с неослабевающей яростью [322]322
  По Э. А.Рукопись, найденная в бутылке. С. 48.


[Закрыть].

Нетрудно заметить, что Поплавский оставил неизменными основные «параметры» этого descensus ad inferos – сошествия в ад: это касается и хронометража путешествия (хотя у По шестой день никак не наступит, все равно называется именно число шесть, актуализирующее тему сотворения мира и одновременно апокалиптическую), и тех изменений, которые претерпевает морская стихия (исчезновение пены):

Еще много и много дней буря несла нас, лишенных управления, и по компасу было видно, что постепенно мы опускаемся к полюсу [323]323
  В одном из «Автоматических стихов» область полюса представлена как театральная декорация, что возвращает нас к проблеме репрезентации визуального у Поплавского: «Корабли наклонялись к полюсу / Полное солнце спало в феерическом театре / В пыли декораций где огромные з амки наклонялись / Под неправдоподобными углами» (С. 37).


[Закрыть]. Она, может быть, кружила над нами, поворачивая иногда прямо на север. Но все же однажды поздно ночью, когда небо, несмотря на неописуемый ветер, вдруг прояснилось над обломками мачт, можно было определить по ярким и неведомым звездам, что за шесть дней мы подвинулись с лишним на тридцать градусов к югу. Дни переживали странные изменения: они становились все длиннее и длиннее, и поздно по вечерам, когда мы, лежа на подушках, ели большие мокрые сандвичи, белесый сумрак еще долго и безрадостно озарял вершины валов. Заметно также изменился характер моря и волн. Они несли уже все меньше и меньше пены на своих вершинах, хотя сами они продолжали увеличиваться ( Неизданное, 375).

Единственное, что отличает два описания, это акцент на кромешной тьме у По («вблизи корабля только тьма вечной ночи и хаос волн, лишенных пены» [324]324
  По Э. А.Рукопись, найденная в бутылке. С. 53.


[Закрыть]), в чем сказывается его склонность к нарочитому нагнетанию ужасов, и более сдержанный подход Поплавского, фиксирующего как раз то освещение, которое, принимая во внимание географическую широту, более отвечает законам природы. Впрочем, белесый сумрак, обволакивающий «Инфлексибль», напоминает белую пелену, которая застилает южный горизонт в те последние перед низвержением в бездну дни, когда Артур Гордон Пим и его товарищи вплотную приближаются к Южному полюсу:

Тьма сгустилась настолько, что мы различаем друг друга только благодаря отражаемому водой свечению белой пелены, вздымающейся перед нами, – записывает Пим. – Оттуда несутся огромные мертвенно-белые птицы [325]325
  Ср. у Поплавского в «Дневнике Аполлона Безобразова»: «Птицы падали в белой одежде, бесконечно прекрасны и страшно покорны судьбе» ( Аполлон Безобразов, 181).


[Закрыть]и с неизбежным, как рок, криком «текели-ли!» исчезают вдали. Услышав их, Ну-Ну шевельнулся на дне лодки и испустил дух. Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто приглашает нас в свои объятия [326]326
  По Э. А.Повесть о приключениях Артура Гордона Пима. С. 341.


[Закрыть].

Интересно, что герои По и Поплавского устремляются к Южному полюсу из разных точек: так, рассказчик в «Рукописи, найденной в бутылке» отправляется из Батавии, затем, несомый бурей, спускается вдоль берегов Западной Австралии и, наконец, попав на корабль-призрак, устремляется к Антарктиде.

Что касается Артура Гордона Пима, то он пускается в путь с восточного побережья Соединенных Штатов, после кораблекрушения его с друзьями подбирают около островов Зеленого Мыса (то есть он пересекает Атлантику с северо-запада на юго-восток), потом его маршрут ведет от мыса Доброй Надежды на остров Кергелен, находящийся в южной части Индийского океана, оттуда он поворачивает на северо-запад и высаживается на островах Тристан-да-Кунья, расположенных в южной части Атлантического океана, потом держит курс на юго-запад и достигает района острова Южная Георгия и, наконец, смело устремляется на юг.

Шхуна «Джейн Гай», на которой находится Пим, пересекает море Уэдделла и обнаруживает остров, чьи координаты – 82°50′ южной широты и 42°20′ западной долготы – говорят о том, что он расположен там, где на современных картах обозначен шельфовый ледник Ронне. По так описывает остров: «Это был низкий скалистый островок около лиги в окружности, совершенно лишенный растительности, если не считать каких-то растений, напоминающих кактусы» [327]327
  Там же. С. 302.


[Закрыть]. Тот же островок видят и пассажиры «Инфлексибля»:

К вечеру этого дня мимо нас со сказочной быстротой пронесся какой-то низкий скалистый остров без всякого признака растительности, – свидетельствует Васенька, – что повергло в глубокую задумчивость наших моряков, ибо, как я понял, в том месте океана, где они предполагали, что мы находимся, на тысячу верст кругом не значилось никакой земли. Очевидно, мы попали не только в неудержно движущийся к югу циклон, но еще и в русло какого-то могущественного течения ( Неизданное, 375).

Поплавский, «зачитавшись» По, явно не обратил внимания на тот факт, что «Инфлексибль», проделавший путь от Аденского пролива до южной части Индийского океана, вряд ли мог бы оказаться в той же самой точке, в которой оказалась «Джейн Гай»; иными словами, если бы он подошел к Антарктиде, то сделал бы это гораздо восточнее, в районе 60° восточной, а не западной долготы. В повести По упоминается, кстати, о путешествии английского капитана Джона Биско, который в 1831 году, находясь на 66°30′ южной широты и 47°13′ восточной долготы, заметил землю и «среди снега отчетливо разглядел черные вершины горной гряды, тянущейся ост-зюйд-ост» [328]328
  Там же. С. 298.


[Закрыть]. Послушаем теперь Васеньку:

И поздно ночью, когда я проходил мимо кресла, где сидел Аполлон Безобразов, взор мой случайно остановился на странице книги, которую он читал. Это было старое описание путешествия к Южному полюсу капитана Биске и Вилкеса. Вдруг Аполлон Безобразов перевернул страницу и показал мне пальцем, хотя я был совершенно уверен, что он ничего не знает о моем присутствии, сравнительный рисунок двух ледяных гор Северного и Южного Ледовитого океана. И в то время как айсберг далекого севера был строен и высок, как хрустальная церковь, ибо так он откалывается от ледников Гренландии, антарктическая гора была абсолютно четырехугольна, тяжела и проста, точь-в-точь, какую мы видели «на юго-юго-юго-восток» ( Неизданное, 377).

Вообще, романтика «таинственных южных морей» очевидным образом захватила Поплавского; об этом говорит и тот факт, что в стихотворении «Рукопись, найденная в бутылке» (1928) он обнаруживает прекрасное знание сюжета «Артура Гордона Пима», заимствуя у По такие поразившие его воображение обстоятельства морского путешествия, как невольное заключение Пима в трюме корабля, каннибализм озверевших от голода людей, попытки добыть еду, ныряя в затопленный трюм:

 
Мы погибали в таинственных южных морях,
Волны хлестали, смывая шезлонги и лодки.
Мы целовались, корабль опускался во мрак.
В трюме кричал арестант, сотрясая колодки.
 
 
С лодкою за борт, кривясь, исчезал рулевой,
Хлопали выстрелы, визги рвались на удары.
Мы целовались, и над Твоей головой
Гасли ракеты, взвиваясь прекрасно и даром.
 
 
Мы на пустом корабле оставались вдвоем,
Мы погружались, но мы погружались в веселье.
Розовым утром безбрежный расцвел водоем,
Мы со слезами встречали свое новоселье.
 
 
Солнце взошло над курчавой Твоей головой,
Ты просыпалась и пошевелила рукою.
В трюме, ныряя, я встретился с мертвой ногой.
Милый мертвец, мы неделю питались тобою.
 
 
Милая, мы умираем, прижмись же ко мне.
Небо нас угнетает, нас душит синяя твердь.
Милая, мы просыпаемся, это во сне.
Милая, это не правда. Милая, это смерть.
 
 
Тихо восходит на щеки последний румянец.
Невыразимо счастливыми души вернутся ко снам.
Рукопись эту в бутылке прочти, иностранец,
И позавидуй с богами и звездами нам.
 

( Сочинения, 60) [329]329
  Последние строфы, возможно, отсылают к концовке «Движения» Рембо («Озарения»): «Среди самых удивительных атмосферных происшествий / Юная пара уединяется на ковчеге, / – Древняя ли дикость простительна? – / И поет, и место занимает» («Aux accidents atmosphériques les plus surprenants / Un couple de jeunesse s'isole sur l'arche, / Est-ce ancienne sauvagerie qu'on pardonne? – / Et chante et se poste» (Oeuvres. P. 305).


[Закрыть].

Но не только влияние По заметно в этом стихотворении, которое является своеобразной поэтической матрицей последних глав «Аполлона Безобразова». Если у американского новеллиста Поплавский берет сюжетную канву, то образность стихотворения, как и его структурные, ритмические и стилистические особенности свидетельствуют о внимательном чтении «Пьяного корабля». Во-первых, оба текста написаны строфами по четыре стиха в каждой с перекрестной рифмовкой; во-вторых, Поплавский, вслед за Рембо, прибегает к анафорическим повторам и синтаксическому параллелизму, что позволяет делать смысловой акцент на первом лице единственного числа (je descendais; j'étais insoucieux; je courus; j'ai vu и т. д.) и на первом лице множественного (мы погибали; мы целовались; мы погружались и т. п.); в-третьих, текст Поплавского развивает одну из ключевых тем «Пьяного корабля», а именно тему горячечной, лихорадочной любви, которая метафорически уподобляется штормовому морю:

 
Et dès lors, je me suis baigné dans le Роèmе
De la Mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévоrant les azurs verts; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;
 
 
Оù, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs аmères de l'amour! [330]330
  Rimbaud A.Oeuvres. P. 129. «И вольно с этих пор купался я в поэме / кишащих звездами лучисто-млечных вод, / где, очарованный и безучастный, время / от времени ко дну утопленник идет, / где, в пламенные дни, лазурь сквозную влаги / окрашивая вдруг, кружатся в забытьи – / просторней ваших лир, разымчивее браги – / туманы рыжие и горькие любви» ( Набоков В.Стихотворения. С. 387).


[Закрыть]
 

Можно предположить, что этот пустой корабль из стихотворения Поплавского несется в том же направлении, что и корабль– призрак из рассказа По «Рукопись, найденная в бутылке», и «Джейн Гай», и «Инфлексибль», а именно в сторону Южного полюса. Все они попадают в «русло какого-то могущественного течения» [331]331
  «… корабль увлекает течение – если этим именем можно назвать поток, который с грохотом мчится к югу, под вой и рев белых льдин, подобно несущемуся стремглав водопаду» (По Э. А. Рукопись, найденная в бутылке. С. 54); «Ветер прекратился, но мощное течение несет нас все так же к югу» ( По Э. А.Повесть о приключениях Артура Гордона Пима. С. 340).


[Закрыть]и становятся, как и Пьяный корабль, «усталым мучеником полюсов и зон». Комментаторы с уверенностью предполагают, что речь у По идет об отголосках теории о полой Земле, одним из наиболее ревностных сторонников которой был американец Джон Симмс. В 1818 году Симмс выдвинул идею, что Земля внутри пуста и что проникнуть внутрь нее можно через отверстия, расположенные на Северном и Южном полюсах. Его последователь Джеремия Рейнолдс активно пропагандировал идею снаряжения экспедиции в Антарктику; По почерпнул немало информации из его доклада Конгрессу США, сделанного в 1836 году [332]332
  См.: Campbell К.The Mind of Рое and Other Studies. P. 167. По заимствовал также и у капитана Бенджамина Моррелла (Morrell), опубликовавшего в 1832 году «Повесть о четырех путешествиях в Южное море».


[Закрыть]. О популярности теории, которая так и не получила практических подтверждений, свидетельствует хотя бы то, что ей отдали дань Жюль Берн в романе «Путешествие к центру Земли» [333]333
  Сборник Поплавского «Автоматические стихи» открывает стихотворение, в котором мотив центра земли характерным образом связывается с мотивом полюса: «Сонливость / Путешественник спускается к центру земли / Тихо уходят дороги на запад / Солнце / Мы научились разным вещам. Мы были на полюсе / Где лед похож на логические возвраты / А вода глубока / Как пространство / Все оставлено / Только вдали память говорит с Богом» (С. 33).


[Закрыть], а также русский геолог Владимир Обручев, написавший в 1915 году роман «Плутония». Сторонники эзотерических доктрин, естественно, не могли пройти мимо нее и рассматривали мифологию полой Земли в контексте сакральной географии, постулирующей существование подземных вместилищ тайного знания [334]334
  О символике подземного мира см.: Bayard J.-P.La symbolique du monde souterrain et de la caverne. Paris: Guy Tredamiel, 1994.


[Закрыть](утверждают, что интерес к теории полой Земли проявлял и Гитлер [335]335
  Умберто Эко упоминает об этой теории в романе «Маятник Фуко»: «А после первой мировой войны эта теория была усовершенствована одним немцем, имени которого я не могу припомнить, а лишь могу сказать, что он стал создателем движения Hohlweltehre, которое, о чем говорит само название, отстаивало принцип полого строения Земли. Итак, Гитлер и его приспешники находят, что теория полой Земли полностью соответствует их принципам, говорят, что некоторые снаряды „фау-1“ не попадали в цель потому, что их траектория была рассчитана исходя из предпосылки, что Земля имеет вогнутую форму, а не выпуклую. Сам Гитлер полагал, что он является Властелином Мира, а нацистский верховный штаб – это Неведомые Настоятели. А где должен жить Повелитель Мира? Внизу, в подземелье, а не наверху» (Киев: Фита, 1995. С. 595). Роман, кстати, делится на десять частей, которым присвоены имена каббалистических сефиротов.


[Закрыть]). Любопытно, что теория обсуждалась в кругу Даниила Хармса; в «Разговорах» (1933–1934) чина– рей зафиксирован следующий обмен репликами:

Н. М. (Николай Макарович Олейников): А вы слышали о теории, напечатанной в американском журнале? Земля – полый шар, мы живем на ее внутренней поверхности, солнце и звезды и вообще вся вселенная находятся внутри этого шара. Конечно, она совсем небольшого размера, и если мы могли бы ее пролететь по диаметру земли, мы попали бы в Америку. <…> Д. X. (Даниил Хармс): Стратостат все поднимался, поднимался и вдруг оказался в Америке. Все, конечно, изумлены; как это могло настолько отклониться от направления, проверяют приборы. А на самом деле просто пролетели насквозь вселенную. <…> Где-то на дне океана есть дыра, через которую можно выбраться на внешнюю поверхность вселенной [336]336
  «…Сборище друзей, оставленных судьбою». Т. 1. С. 205–206.


[Закрыть].

Почему же По, а вслед за ним и Поплавский, отправляют своих героев именно на Южный полюс, ведь в оккультных доктринах гораздо больше внимания уделялось полюсу Северному? Отметим прежде всего, что «полюс – это точка, вокруг которой все вращается, следовательно, это другой символ Самости» [337]337
  Юнг К.-Г.Психология и алхимия. С. 206.


[Закрыть]. Как указывает Юнг, «древняя история дает нам весьма дифференцированную картину области севера: эта область служит местопребыванием и высших богов, и их противников; в ее сторону люди обращаются с молитвами, и из нее же веет пневма зла, Аквилон, „под именем коего надлежит разуметь злого духа“; наконец, она есть пуп земли и в то же время ад» [338]338
  Юнг К.-Г.Aion. С. 143.


[Закрыть]. Современный комментатор романа Майринка «Ангел Западного окна», главный герой которого – английский алхимик XVI века Джон Ди – ищет мифическую землю Туле на севере, идентифицируя ее как Гренландию, отмечает, что

в мистической традиции север – и путь, и цель. Это царство natura naturans (природы творящей), в отличие от юга – царства natura naturata (природы сотворенной). Данную мысль можно отыскать и в греко-латинских, и в иудео-христианских источниках. Согласно каббале, древо жизни находится на севере парадиза, а древо познания – на юге. Аналогична географическая ситуация Палестины, вытянутой точно по линии север-юг: на севере – гора Гермон, на юге – Мертвое море. Следовательно, север – путь вперед и вверх – означает и символизирует вероятное направление мужской, рыцарской инициации [339]339
  Головин Е.Лексикон // Майринк Г. Ангел Западного окна. С. 516. О «рыцарском» см. дневниковую запись: «Проснулся поэтически опустошенным, как мне казалось, но необыкновенно подбодренным в рыцарском смысле» (цит. по: Вишневский А.Перехваченные письма. С. 193).


[Закрыть].

В одном из стихотворений сборника «Флаги» «отрицательный» полюс [340]340
  Выражение «отрицательный полюс» использует, говоря о мистическом опыте Поплавского, Владимир Варшавский: «Поплавский постоянно говорил о мистической атмосфере молодой эмигрантской литературы. Самая широкая из всех амплитуда мистических состояний чувствуется в его собственных стихах и прозе. Как своего рода новый барон Мюнхгаузен, вытаскивающий себя за волосы, Поплавский с мучительным упорством силился дотянуться до положительного полюса мистического опыта и все снова и снова, все ближе и страшнее возвращался к полюсу отрицательному» (О Поплавском // Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников. С. 46).


[Закрыть](под которым надо понимать, по-видимому, Северный полюс, поскольку в тексте недвусмысленно говорится о крушении «Титаника», произошедшем в северной части Атлантики) предстает областью смерти, неподвижности, покоя:

 
Отрицательный полюс молчит и сияет
Он ни с кем не тягается, он океан.
Спит мертвец в восхитительном синем покое,
Возвращенный судьбой в абсолютную ночь.
 
 
С головой опрокинутой к черному небу,
С неподвижным оскалом размытых зубов,
Он уже не мечтает о странах где не был,
В неподвижном стекле абсолютно паря.
 

( Сочинения, 42–43).

То, что покой «окрашен» в синий цвет, неудивительно: синий – это цвет нижней и верхней бездны (воды и неба); «синей твердью», которая душит героя и его возлюбленную, названо в стихотворении «Рукопись, найденная в бутылке» небо. Отрицательный полюс – это океан, покрытый сияющим льдом, под «неподвижным стеклом» которого «парит» утопленник. В данной связи стоит обратить внимание на то, что мотив «стеклянности» [341]341
  О типологической близости льда и стекла у Рембо см.: Lapeyre P.Le vertige de Rimbaud. Clé d'une perception poétique. Neuchâtel: A la Baconnière, 1981. P. 310–313.


[Закрыть]пронизывает оба романа Поплавского [342]342
  См. об этом главу «„Демон возможности“: Поплавский и Поль Валери».


[Закрыть].

В дневнике Поплавского за 1934 год есть любопытная запись, в которой говорится о необходимости пройти между двумя ловушками пола:

О поле, две ловушки: или все (баня), или никого (дьявол Северного полюса, омертвение, одиночество ледяной победы), а вечна жизнь, тонкая, как золотой волосок, приплюснута посередине, и вечно в своем остервенении и пустынник и медведь [343]343
  Согласно Юнгу, «в алхимии медведь соответствует nigredo в prima materia <…>» (Психология и алхимия. С. 205). «Медведью небесной» Поплавский называл Столярову.


[Закрыть]пролетают мимо ( Неизданное, 209).

Баня – это скопище обнаженных людей, пространство бесстыдного промискуитета, а также область жары, влажного пара, испарений [344]344
  Ср. со стихотворением Хармса «Баня» (1934): «Баня, это отвратительное место. / В бане человек ходит голым. / А быть в голом виде человек не умеет. / В бане ему некогда об этом подумать, / ему нужно тереть мочалкой свой живот / и мылить под мышками. / Всюду голые пятки / и мокрые волосы. / В бане пахнет мочой. / Веники бьют ноздреватую кожу. / Шайка с мыльной водой, / предмет общей зависти. / Голые люди дерутся ногами / стараясь пяткой ударить соседа по челюсти. / В бане люди бесстыдны / и никто не старается быть красивым. / Здесь все напоказ / и отвислый живот / и кривые ноги; / и люди бегают согнувшись, / думая, что этак приличнее. / Недаром считалось когда-то, что баня / служит храмом нечистой силы» (Полн. собр. соч. Т. 1. С. 255–256).


[Закрыть]. Северный полюс, напротив, есть зона смерти, одиночества, аскетизма, холода и льда. Безобразов, хотя и является полуденным демоном, солнечным гением, змеем-искусителем, принуждающим Васеньку и Терезу к вступлению в псевдоалхимический брак, одновременно позиционируется и как дьявол Северного полюса, «ледяная гора», которую, как говорит Тереза, «слабою грудью не растопишь, а только обледенеешь, умрешь» ( Неизданное, 151).

Характерно, что когда Безобразов и священник-расстрига Роберт отправляются в горы, стоит страшная жара, которая, однако, не пугает героев, пускающихся на поиски пещер, вырытых ледниками:

Синяя вода смотрелась в небо, небо смотрелось в воду, и оба отражались одно в другом, и оба не видели себя в отражении, не смотрели никуда, не сознавали ничего. Высокое солнце пылало над каменными волнами гор, на небе ни облачка, на озере ни единой складки. Вдали верхняя голубизна сливалась с нижней, нижняя – с верхней среди паров, и казалось, что мы внутри огромного лазурного шарабез начала и конца ( Аполлон Безобразов, 160; курсив мой. – Д. Т.).

Эти пещеры, озаренные бледным зеленоватым светом (как мы помним, зеленый – цвет возрождения, но и цвет смерти), так сильно влекут путешественников, по-видимому, потому, что через них можно проникнуть внутрь Земли. Безобразов вообще «чувствует особый вкус ко всему находящемуся под землей, и мечтал бы жить в комнате, находящейся на сто верст в глубину» [345]345
  В подвалах замка на озере Гарда он размуровывает входы в загадочное подземное кладбище: «Они находились в глубочайших подземельях, уходивших больше чем на километр в глубь горы; но на самом дне их он нашел еще замурованные галереи. Куда они вели? Никто этого не знал. Эти подземные залы имели долгую и сложную историю. Некогда они принадлежали монашескому ордену, который использовал находящиеся на этом месте развалины древнеримских каменоломен. Но крепость его была разрушена до основания во время Религиозных войн, и только башня-библиотека относилась еще к ней. На месте этом в семнадцатом веке был построен францисканский монастырь, тоже покинутый и упавший от ветхости со времен присоединения Пьемонта к Швейцарии… Возможно также, что в этом монастыре имела убежище какая-нибудь мистическая секта типа розенкрейцеров – во всяком случае, в подземелье кроме оружия и кладбища сохранилась также часовня, стены которой украшены пятиугольниками и иероглифами, с примыкающими к ней маленькими келейками, откуда винтовые лестницы выходили к подземному ручью, неведомо откуда и куда протекавшему. В иных часовнях все стены и утварь были облицованы и сделаны из человеческих костей. Аполлон Безобразов сам проводил электричество, укреплял своды, расчищал лампады и алтари» ( Аполлон Безобразов, 142).


[Закрыть]( Аполлон Безобразов, 142).

Итак, еще раз зададим вопрос: почему все-таки Южный полюс? Проще всего ответить, что По был в курсе подготовки так называемой Великой американской экспедиции на Южный полюс под командованием Чарльза Уилкса: экспедиция отправилась в путь в 1838 году, а повесть По была опубликована в июле того же года. Поплавский же, исходя из этой версии, просто воспользовался сюжетом По. Однако не стоит забывать, что русский писатель наметил собственный маршрут к полюсу, не такой, как у его американского предшественника. К тому же в интертекстуальное поле первого варианта финала «Аполлона Безобразова» входят еще два текста По – «Низвержение в Мальстрем» и «Рукопись, найденная в бутылке». Все это говорит о том, что Поплавского привлекли в первую очередь не перипетии самого путешествия и не исторический контекст, а сама идея Южного полюса [346]346
  Поплавский пытался написать одноактную пьесу под названием «Dionisus au pôle sud» (Дионис на южном полюсе); любопытен здесь не столько текст, сколько список оккультных персонажей, написанный по-французски:
  «Marie – Solveig – Hélène – Venus – Anne – principe femme dans la nature
  Jesus – Dionisus – principe androgyne corrélation du passif et de l'actif
  Marie alias „Sophie“; Sephira devenant par réfraction Sophie Achamot âme humaine
  Christ non encore né – conscience humaine – ratio
  Ange
  Voyageurs
  et snobs ex.» ( Сочинения, 307).
  В русском переводе:
  «Мария – Сольвейг – Елена – Венера – Анна – женское начало в природе
  Иисус – Дионис – андрогинное начало соотношение активного и пассивного
  Мария, она же „София“ – Сефира становящаяся путем преломления Софией Ахамот человеческой душой
  Еще не родившийся Христос – человеческое сознание – рацио
  Ангел
  Путешественники
  И снобы точн.».


[Закрыть], вполне определенно выраженная в повести По.

Действительно, если согласиться с тем, что путешествие Пима, нарратора «Рукописи, найденной в бутылке» и Васеньки с компанией надо рассматривать как инициатическое, выбор Южного полюса предстает еще более семантически нагруженным, нежели выбор Северного. Во-первых, путь на юг чреват еще бьлылими испытаниями, чем путь на север, главное из которых – испытание жарой, которой в алхимическом процессе соответствует этап calcinatio, прокаливания. Через это испытание проходит и Пим, и пассажиры «Инфлексибля». Особое значение в данном контексте придается пересечению Красного моря, о чем говорилось выше. Некоторые авторы устанавливают такую последовательность операций, согласно которой calcinatio предшествует solutio [347]347
  Например, алхимик XVI века Иосиф Кверцетанус (Quercetanus); см.: Юнг К.-Г.Психология и алхимия. С. 257.


[Закрыть]; к слову, в «Аполлоне Безобразове» сначала приходит страшная жара, а уж затем разражается буря. Понятно, что если бы путешественники двигались на север, им бы не удалось подвергнуться прокаливанию. Во-вторых, сакральная география юга позволяет примирить две противоположности – жару и холод: парадоксальным образом, чем дальше двигаешься к югу, тем холоднее становится, но затем неожиданно вновь возвращается тепло. Правда, похожая температурная динамика приписывалась и северным широтам; как отмечает Е. Головин, «согласно магическому воззрению, за крайним арктическим барьером лежат неведомые страны, где жизненные процессы развиваются гораздо энергичней, нежели в нашей земной глуши» [348]348
  Головин Е.Лексикон. С. 518.


[Закрыть]. Согласно Е. Блаватской, «даже в наше время наука подозревает, что за полярными морями, в самом круге Арктического Полюса существует море, которое никогда не замерзает, и вечнозеленый Материк» [349]349
  Блаватская Е. П.Тайная доктрина. М.: Эксмо-пресс; Харьков: Фолио, 2002. Т. 2. Антропогенезис. С. 20.


[Закрыть]. И все-таки южное направление в этом смысле более показательно, ведь только при движении с севера на юг холод переходит в жару, затем жара переходит в холод и, наконец (поверим По), холод вновь сменяется жарой.

Отмечу, что князь Михайла Щербатов, автор утопического романа «Путешествие в землю Офирскую г-на С… швецкаго дворянина» (1784; опубликован в 1896 г.), также полагал, что за поясом льдов лежит земля со вполне умеренным климатом. Координаты Офирской земли, жители которой говорят на санскрите, примерно соответствуют координатам Антарктиды, открытой спустя десятилетия после создания романа [350]350
  По мнению Д. В. Бугрова, «Офирия – перемещенная к Южному полюсу Россия <…>» («Надежда» в Антарктиде: загадки офирской утопии князя М. М. Щербатова // Известия Уральского государственного университета. 2006. № 47. С. 291).


[Закрыть].

Интересно, что Терезе снится сон, в котором она переходит из горячей среды в холодную. В этом сне каббалистические мотивы выражены языком, поразительно напоминающим язык Сартра эпохи «Тошноты» [351]351
  Роман «Тошнота» вышел в свет только в 1938 году, хотя работа над ним продолжалась около восьми лет. Первое его название – «Меланхолия», по знаменитой гравюре Дюрера; о мотиве меланхолии у Поплавского см. главу «„Демон возможности“: Поплавский и Поль Валери».


[Закрыть]: Терезе снится, что сквозь страшный дождь (мотив потопа) ее ведет ангел по горной дороге (символизирующей путь инициации), они выходят на возвышенность, озаренную темно-желтой луной, дождь прекращается, и, в страшной тишине, Тереза видит отвратительное дерево, чьи ветви похожи на извивающихся змей или на руки человека, протянутые к небу:

Прямо перед нею стояло не очень большое дерево и – о, отвращение, – несмотря на полное отсутствие ветра, казалось, ураганом склоненное по направлению к луне, но что было еще ужаснее, оно, как увязающий в песке человек с вытянутыми к небу руками или как невиданное сборище змей, маленьких, оплетших более большие, все в непрестанном движении, как бы корчилось на месте и не могло сойти с него.

И так бесшумно, беззвучно под тусклыми лучами извивалось оно и тряслось, склонялось и вновь выпрямлялось на месте, и от напряжения кровь выступала на его ветвях. И голос сказал:

– Горе! Горе! вот что стало с деревом жизни.

Щемящая жалость, смешанная с отвращением, сотрясали Терезу, в то время как дерево, как волосы, стоящие на голове умирающего, вдруг все повернулось к ней, отчаянно вытягиваясь в ее сторону, как будто звало и манило ее отчаянными жалкими жестами и корчами, и вновь кровь текла по нему и, казалось, кипела, ибо дерево сгорало от жажды и молило Терезу приблизиться ( Аполлон Безобразов, 158).

Это дерево напоминает о самоубийцах и мотах, превращенных в деревья и помещенных Данте во второй пояс седьмого круга Ада: