Текст книги "Звездный патент. Тетралогия"

Автор книги: Дмитрий Градинар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 73 страниц)

– Барон! Тебе же… Ты же… – Джокт восторженно терял слова после вылета. – Завтра займёшь место лидера! – и добавил, изобразив великодушие: – Уступаю!

Барон смеялся, отмахнувшись от такого предложения.

– Неужели ты думаешь, что инструкторы – слепые служаки? Уткнулись в микрофоны и только и раздают замечания? Нет, всё они видят, всё замечают… Скажут – годен в лидеры, придётся исполнять. Но тогда будем летать в разных тройках – зачем одной тройке два лидера? А скажут – кому куда – после особого маджонг-пасьяна. Так что, извини, друг, но я пока за твоим хвостом удобно себя чувствую.

ГЛАВА 10

Неделя! До первого боевого осталась одна неделя!

Эта мысль приобретала весомость и была прочувствована всеми стажерами. Потому что теперь (как и обещали инструкторы) максимальная скорость действительно стала максимальной. 0,98 – в реальности, а не на мониторе панели управления.

Теперь чёрточки звёзд стали длиннее, а впечатления от полёта – более разнообразными. И увеличение скорости даже на одну тысячную световой добавляло своих трудностей. Джокт убедился, что «три девятки» – скорость в 0,999 световой, когда вот она – обнаженная грань релятивистских законов Вселенной, это не просто честь и расширенные возможности для «Саламандр», но напряжение и огромнейший труд. Всего одна тысячная отделяла пилотов элитных отрядов от превращения в чистую энергию… Поговаривали, будто на «трёх девятках» можно поймать какую угодно галлюцинацию – чуть ли не увидеть создание Вселенной и ощутить отголоски Большого Взрыва.

Неделя! Всего неделя!

Отделение ввели в ангар с боевыми истребителями, где уже стояли двести десять (на семь отделений, плюс резервные) новеньких, с иголочки, «Зигзагов».

Машины были доставлены ещё месяц назад транспортником с Юпитерианской верфи. И всё это время истребители проходили очередной контроль, уже пятый по счёту, с момента их создания. Сюда включалась адаптация навигационных терминалов к местным привязкам, обкатка на всех скоростных режимах действительными пилотами, калибровка прицельных устройств, проверка в спейс-динамической трубе Крепости и доводка камуфляжного покрытия – нанесение последнего слоя с учётом спектра излучения ближайших светил.

Джокт, глубоко переживая это событие, опасался, что их просто подведут – весь строй пилотов-стажеров к строю истребителей, и укажут, какая машина за кем закреплена. А он надеялся отыскать два заветных крестика, проставленных белым маркером: условный знак Спенсера Янг Ли на «Зигзаге», обкатку которого производил он сам.

Хотя когда-то курсантам прочли лекцию о суевериях, из которой Джокт запомнил только то, что все ведьмы – зеленоглазые. И обязательно – голые. На пы-ле-со-сах…. А потом было ещё несколько подобных лекций, – стажеры обрастали суевериями как деревья корой Особенно к окончанию курсов.

Так или иначе, Джокт попросил Спенсера сделать это.

– Зачем? – рассмеялся пилот. – Тебе недостаточно будет гарантий, например, моего лидера? Между прочим, ему пророчат скорое повышение в звании, а может быть и приглашение в отряд «Фениксов»!

Джокту не хотелось признаваться, что в мыслях он избрал Спенсера своим талисманом удачи. Его и Балу, конечно. Вот только Балу не умел управлять истребителем… Поэтому Джокт пустился в пространные рассуждения о давности их дружбы, пришлось даже напомнить, что именно Спенсер явился когда-то к зеленому рекруту Джокарту на принесение тайной присяги.

Пилот, конечно же, всё понял, но больше смеяться не стал.

– Хорошо. Два крестика на подвижных пилонах левого – запомни! Два на левом! – разгонного движка.

– А почему именно там, и именно два? – удивился Джокт, думая, что Спенсер шутит.

Но тут шуткой и не пахло. Просто не только Джокт верил в талисманы.

– Потому что один крестик поставит Паспату для этого вашего, как его, с большим носом…

– Филеасу, – подсказал Джокт.

– Вот-вот. Ему. А на пилонах правого движка пометка для Гавайца. У подвесок с торпедами – знак Барону, и так почти на всех машинах.

Вот такие были откровения. Но сейчас Джокт всё равно волновался. Зря, как оказалось, ведь инструктор тоже являлся действующим пилотом, – при объявлении «Красной черты» – сигнала опасности для Крепости «Австралия», – имел место в экстренном боевом расписании. Но ещё раньше инструктор был курсантом…

Убедившись, что практически все истребители имеют на себе пометки – где крестики, где черточки, а иногда и вовсе откровенные надписи, вроде «Лобану – от Вейса. Летай на здоровье», Джокт наконец-то нашел искомое – два крестика у левого движка, на высоте около двух метров. И теперь гладил корпус истребителя, от которого будет зависеть многое, если не всё, в дальнейшей жизни

Отказы каких-либо систем истребителя во время боевых вылетов были чрезвычайно редкими. Но всё же случались. Самым страшным, конечно, считался отказ двигателей. Без вооружения, даже с нефункционирующим навигационным экраном, можно было ещё попытаться уйти от опасности. Но даже принудительная эвакуация, при которой истребитель, ориентированный на крепость или же на приливную точку, уходящий по сложнейшим траекториям, избираемым генератором случайностей, была невозможна без движков. Потом шел отказ самого навигационного терминала. Без него, кстати, эвакуация тоже становилась невозможной. Потом… Любой отказ мог оказаться фатальным, поэтому думать о таком несчастии никому не хотелось. Единственным утешением являлись статистические выкладки, сообщавшие, что «чрезвычайно редко» – это значит один случай из миллиона. Гарантия пусть не полная, но достаточно внушительная. Другое дело – в везении истребителя. Иногда в одних и тех же ситуациях, в равных полётных условиях, торпеда, выпущенная одним пилотом, настигала цель, а другой пилот-истребитель, при идентичном маневрировании, скорости и расстоянии до цели, попадания не добивался. Вот почему Джокт непременно хотел верить в свою машину, как верил в везение Спенсера.

Казалось, «Зигзаг» заснул. Своими размерами он напоминал Джокту посыльное судно. Вот только корабль-авизо мог перевезти сколько-то там тонн груза или два десятка пассажиров. В боевом истребителе весь объём был занят сложнейшими приборами, которые выполняли единственную задачу – выжить и победить в бою. «Зигзаг» будто бы замер, сурово сосредоточившись, и Джокту неожиданно показалось, что истребитель сам пристально всматривается в своего будущего наездника фасетками светоулавливающих объективов и пытается прочесть мысли усиками навигационных антенн.

Пилот зависит от своей машины – истребителя. Истребитель находится во власти пилота. Две половинки одной души, пронзающие пространство почти со скоростью света.

Непроницаемо-чёрный светопоглощающий окрас «Зигзага» чуть сокращал его размеры. Но Джокт знал – восемнадцать метров в длину, четыре с половиной – наибольшая высота в первой трети корпуса. Сверху истребитель напоминал очертаниями морского ската, которого Джокт видел в Изумрудном зале Лунного причала. Распластанные эллипсы выступающих по бокам разгонных двигателей, чешуя лазерных и плазменных излучателей по всему корпусу, длинный прямой хвост, тянущийся на две трети общей длины, в котором скрыто всё навигационное и тактическое оборудование, защищенное специфической броней и кормовой турелью… Жабры тангажных движков и по паре выступов на каждом из разгонных – двигатели вертикального тангажа – клиренса. Учитывая, что все неровности скрадывались, сливались с черным корпусом, «Зигзаг» действительно походил на воплощенный в металле биологический организм. Джокт убедился в этом, побывав над ним сверху в монтажном гравиковше.

Сделал он это исключительно ради получения полного представления о том, как выглядит его истребитель во всех ракурсах. Ведь пилот попадал внутрь снизу – через шлюз, после чего специальная капсула поднимала его в кабину, а освободившееся пространство подъемного стакана тут же заполнялось криогенным составом. Это было необходимо, чтобы полностью охладить разгонные двигатели. Покинуть истребитель можно было только двумя путями – или своими ногами (которые ой как тяжело переставлять после полётных перегрузок!), в этом случае криогенный состав удалялся при швартовке, или же, при крайних обстоятельствах – используя катапультирующее устройство, отстреливающее всю кабину.

Снизу пространство между движками и килем «Зигзага» было занято двумя подвесками-арсеналами. Каждая подвеска имела шесть унифицированных лотков, скомпонованных в две секции, на которых можно было установить шесть торпед, или же шесть имитаторов цели, три подавителя эфира или два контейнера-генератора гравитационных ловушек. Стандартов для снаряжения «Зигзага» каким-то определенным набором оружия (наступательного и оборонительного) не существовало. Потому что всегда истребитель действовал не в одиночку, а в соединении с другими – от тройки и больше. Как правило, лидер нёс в арсеналах десять торпед МПКТ (мультипараметральпая контактная торпеда) и два имитатора цели (Има) для защиты от вражеских торпед. Первый ведомый снаряжался шестью МПКТ, они занимали по традиции всю правую подвеску, а на левых лотках устанавливались два радиобуя – подавителя эфира и столько же Имов. Второй ведомый оказывался наименее вооруженным, потому что нёс в арсеналах лишь четыре торпеды и два Има. Все шесть лотков другой подвески были заняты двумя контейнерами с ловушками, которые запускали перед боевым столкновением в тыл неприятельскому строю, чтобы ограничить уклонение противника и его манёвренность, а также затруднить ввод в бой следующей волны истребителей.

Вынужденные обходить стороной зоны действия ловушек «Вельветы» и «Кнопки» могли атаковать только сплошной полусферой, а не выводить истребители звено за звеном. У ловушек Солнечной зона захвата была едва ли не втрое меньше, чем у бессмертных, – черви оказались истинными мастерами гравитационного боя, используя кроме ловушек ещё и захватывающие лучи. К счастью, возможность удержать в луче земной корабль имели только крейсера и линкоры врага…

Командир девятки истребителей мог применить другую схему, при которой, например, все «Зигзаги» несли исключительно МПКТ, ну и по три-четыре имитатора, естественно, а отделенная тройка этого строя, управляемая наименее опытными пилотами, снаряжалась средствами подавления связи и гравитационной борьбы. Они, само собой, активных действий в первой фазе боя – при сближении и дуэлях на контркурсах – не предпринимали. Опустошив арсеналы и оставшись только с оружием малого радиуса действия, эти три истребителя вели арьергардное прикрытие, или вообще использовались в качестве дежурных эвакуаторов. К сожалению, исполнять роль эвакуаторов им доводилось очень редко. «Зигзаг», поврежденный в схватке настолько, что был не в состоянии совершить маневр принудительного выхода из боя и самостоятельной эвакуации, становился прекрасной мишенью для бессмертных, и те немедленно прошивали его импульсными лучами, несущими смерть любой органике.

Для многочисленного атакующего строя в несколько девяток (что тоже происходило редко), схема вооружения выбиралась произвольная. В том смысле, что такое соединение истребителей, действующее в обязательной связке с крейсерами и линкорами, не говоря уже об усиленном отряде мониторов, могло просто-напросто обложить группу противника ловушками со всех сторон условной сферы. И тогда – потерявшие маневренность, запутавшиеся в зонах действия гравитационных ловушек, звездолеты бессмертных уничтожались кораблями Большого флота.

– Линкоры и мониторы, – объяснял инструктор по тактической подготовке, – это разящий тесак, которым рубят головы. Но для того, чтоб им можно было воспользоваться, противника сначала нужно загнать шпагой в гибельный тупик. Эта шпага – наш истребительный флот…

После лекции у курсантов появилось крылатое выражение «Будем фехтовать!»

Но теперь – все лекции в прошлом. Джокт гладил чёрный и почему-то теплый корпус истребителя, и вдруг ему почудилось, будто «Зигзаг» вздрогнул в ответ.

Есть истребители, а есть – истребители… Глупая фраза, но глупая только на первый взгляд. Та машина, на которой Джокт совершал учебные вылеты, и что постоянно обманывала его неверной, завышенной индикацией скорости, – она была совсем другой. Не такой, как эта, она не умела реагировать на своего пилота, и не вздрагивала корпусом. Пусть даже это и была всего лишь игра воображения. Да, именно так: есть огромная куча камней, а есть горы, есть много воды, а есть – океан. Есть истребители, и… истребители!

– Внимание, стажеры! – Инструктор, глядя на счастливые лица учеников, и сам невольно светился улыбкой. – Теперь вам всем предстоит выбрать позывные для своих истребителей. Дать им имена, которые попадут в базу данных тактического терминала крепости. Пока все «Зигзаги» имеют только нумерацию верфи, на которой были произведены. Позывные должны быть выбраны по Интер-алфавиту Солнечной, потому что в бою каждая машина обозначена на экране командира соединения литерами. Представляете, что это будет за управление боем, если все точки на экране окажутся одной и той же повторяющейся буквой? Омега-один и омега-два, даже омега-три, это ещё куда ни шло. Но шестьдесят омег сведут с ума даже электронику, не говоря о командире. Итак, начинаем с правого фланга. Имя на альфу… Следующий – бета, и дальше…

Про шестьдесят омег не зря было сказано. Интералфавит Солнечной, включающий в себя как буквенные, так и иероглифические литеры, состоял именно из шестидесяти знаков. Седьмое учебно-боевое отделение начинало раздавать названия своим истребителям и использовало первую половину интер-алфавита, от «альфы» до «ксай». Шестое – продолжало. Пятое отделение опять возвращалось к альфе, но их истребители уже обозначались как альфа-1, бета-1 и так далее. Потом подходила очередь четвертого отделения. Наконец, третье начинало всё сначала, и это были альфы, беты – вторые.

Обратный отсчёт, который начинало последнее отделение, был ещё одной из бесчисленных традиций истребительного флота. Если смена собственного имени пилота возвращала к давно забытым временам, когда люди, желая обмануть смерть, давали детям вторые, тайные имена, то обратный отсчёт являлся выдумкой какого-то психолога, настоявшего на так называемом скрытом паритете. Отделение – последнее по реестру, а вот истребители у них – первые.

Может быть, кому-то всё казалось полной ерундой, но что-то, видимо, было в идее безызвестного психолога, раз уж такая традиция прижилась во всех Крепостях. Джокт вспоминал свои давние экзамены в институте гравионики, там происходило то же самое – первыми подходили к экзаменационным терминалам наиболее уверенные в себе абитуриенты, последними… ну, в общем, их противоположности. А потом, после поступления те самые, что были первыми, оказывались посередине и даже в конце списка. И это был пусть крохотный для них, но дискомфорт.

Первые – они же последние, и последние, которые являются в чём-то первыми… В этом действительно что-то было – например, очередной своеобразный палиндром.

– Ещё одно обязательное условие, – привлек к себе внимание инструктор, едва утихли многочисленные шутки и комментарии по поводу названий для истребителей на ту или иную букву, – обозначение ваших машин должно быть кратким «Зигзаг» – не линкор, который можно назвать «Неукротимый дух Эвереста, держащего на плечах небо», – дружный смех при упоминании известной на всю Солнечную «цветастой» группы линкоров с верфи «Циндао-4», славящуюся красочностью названий построенных там звездолётов, – и не «Двести лет объединения Солнечной» верфи «Мелитополь». Я рекомендую использовать не более восьми букв в названии. Чем оно будет короче, тем легче вам общаться в боевой обстановке. Потому что за то время, что уйдёт на вызов какого-нибудь «Навуходоносора», его успеет сбить торпеда.

Джокт, который должен был начинать название с «вед», почему-то вспомнил красоту Лунного причала на Земле. И, перебрав в памяти всё, что отложилось после его посещения, неожиданно отчетливо представил зал, в котором царила сочная игра цвета – из-за оригинального остекления зала. Он ещё переспросил тогда у Балу – как это называется…

– Витраж!

И это слово из шести букв не шло ни в какое сравнение с загадочным «Каэлао», что выбрал себе Гаваец. Потому что на выдохе «Витраж» звучал почти в два раза короче.

– А что это такое? – переспрашивали Гавайца, но тот отмалчивался, сохраняя присущую ему невозмутимость, и не обращал никакого внимания на вольные попытки толковать это название.

Когда выбор имён-позывных для «Зигзагов» был окончен, курсантам разрешили подняться в кабины. Само собой, без заполнения подъёмного стакана криогеном. Джокт замер, оказавшись в кресле пилота.

Нет, действительно, есть истребители, а есть – «Витраж»!

Экраны визуализации позволяли вести обзор во всех направлениях – на триста шестьдесят градусов вкруговую и столько же – в перпендикулярной плоскости. В ждущем режиме экраны казались прорезями, опоясавшими кабину пилота, будто ленты. Но стоило им перейти в полностью рабочее состояние и пол под ногами проваливался, куда-то уходил, исчезал… А вместе с ним – бронеколпак кабины и всё-всё-всё! Пилот словно оставался висеть в пространстве, окруженный со всех сторон огоньками далёких звёзд, и тогда ощущение единения с пространством нарушало только присутствие панели управления с терминалом навигационного и тактического вычислителей, да ещё две сверхчувствительные педали под ногами

Джокту уже было знакомо по учебным полётам такое ощущение – оказаться в незримом коконе, когда внешние детали корпуса – двигатели, подвески-арсеналы, хвост, – всё исчезало для него… Конечно, режим визуализации мог быть изменен. Это как смена камеры обзора при игре в компьютерные гонки, когда одни предпочитают мчаться вот так, без антуража кабины, бестелесно, другим – наоборот, хочется оставаться внутри, чтобы сохранялась грань: вот я внутри, а вот – всё остальное снаружи. При критических повреждениях оптики, когда большинство световодов приходит в негодность, можно даже скинуть бронеколпак, и увидеть звёзды вживую, собственными глазами, а не через экраны визуализации

Сейчас Джокт не видел, что происходит на «Юге» – в кормовой полусфере «Зигзага». Можно было вывести картинку на вспомогательный экран, и так тоже поступали довольно часто, чтоб не вертеть во время боя головой. Сколько ни оглядывался бы сейчас Джокт, нижняя часть «южной» полусферы была недоступна его вниманию. Зато сильно скошенный от кабины к носу корпус истребителя позволял видеть, что инструктор подаёт всем какие-то знаки.

«Надеть шлемофон! – догадался Джокт. – Раз мы в кабинах без СВЗ, то можно пользоваться внутренней связью через аварийный шлемофон».

Искомый был обнаружен под креслом пилота, в составе аварийного набора, куда входила ёмкость – НЗ со сжатым кислородом, которого должно хватить на несколько часов, набор концентратов «спейсэргер», – и Джокт сразу же подумал – какова будет на них реакция Барона? – а также герметичный термос с водой, имеющий выход на систему цикличной очистки. Там же находились ракетница и граната-излучатель, которой можно воспользоваться при отстреле кабины от истребителя, – для подачи сигнала.

«Не хватает только видеорекордера с парочкой записанных чипов, чтобы скоротать время, – весело подумал Джокт, – время, достаточное, чтоб тебя, почему-то ещё живого, подобрали свои, или же то время, на которое хватит кислорода».

Однако и с кислородным запасом пилот, несомненно, должен был погибнуть, если бы находился в кабине без СВЗ с термальной прослойкой. Холод космоса в этом случае просто-напросто сожрал бы кабину, превращенную в спасательную капсулу, раньше, чем пилот успеет сделать хотя бы пару выдохов.

– Как вам лошадки? – прозвучало в шлемофоне. – Готовы начать их объездку? Тогда через два часа начинаем вылеты. Всем получить новые СВЗ и офицерские Индапы!

– Началось! Наконец-то началось! – ликовал Джокт. – Остались только две недели учёбы, и будет «чайка»!

Вот только водораздел между курсантской жизнью и жизнью действительного пилота – загадочный первый боевой никак не давал покоя.

Почему всё окутано тайной, искал и не находил ответа на свой вопрос Джокт. А тайна оказалась настолько непроницаемой, что не он один – все остальные стажеры тоже мучались этим вопросом.

Зато для Джокта наконец-то настало время откровенно заглянуть в глаза всему темному, что жило в нём, всему, что сдавливало в полночь грудную клетку, самому жестокому врагу – памяти. И Джокт встроил в панель управления «Витража» голограмму своей семьи. Он очень хотел видеть их в тот день, когда найдёт навигатора – бессмертного, расправившегося с «Хвангом».

Когда Джокт достал семейный снимок и прошептал: «Здравствуйте, родные!», из глаз опять полились слёзы, как бывало и раньше. В другой, прошлой жизни, где он ещё звался Джокартом.

С голограммой Лиин всё оказалось намного сложнее. Десять минут, а может быть и больше, Джокт вглядывался в милые черты, пытаясь прочесть в её взгляде что-то такое, чего не смог уловить раньше, за всё время их знакомства. Потом ещё несколько минут он раздумывал – нужно, не нужно? Посмотрев с сожалением на оставшийся пустым квадратик в панели управления, Джокт принял решение и выбросил последнее напоминание о бывшей любви в утилизатор. Он вполне отдавал себе отчёт, что когда-нибудь потом будет мучиться вновь, вызывая в памяти образ Лиин, будет сожалеть, что не оставил эту голограмму… Но ведь она его предала! Пускай даже ради собственной великой мечты, дорога к которой не была усыпана для Лиин розами… Но всё равно – предала! Предала! Джокт ударил кулаком по сенсору включения утилизатора.

Прощай, Лиин! Ты ушла, даже не попрощавшись. Жаль, что не забрала с собой мои к тебе чувства… Теперь – вот так, на атомы, в прах! Пусть уйдёт и это… Даже если осталась память.

«Витраж» во многом выгодно отличался от учебного истребителя. Скорость – скоростью, но имелись и другие преимущества. Радиусы разворотов у него были меньше, время разгона, – «разбег», – короче. Новенькие откалиброванные движки позволяли выделывать множество фокусов, недоступных Джокту при пилотировании учебного «Зигзага». Теперь курсант научился не только брать старт с задвинутыми заслонками… Единственное, что вначале оказалось неприятной неожиданностью, была новая компоновка панели управления. Даже рукоять джойстика, ещё не истёртая множеством прикосновений, по-другому ложилась в ладонь. Но вскоре он привык и успел забыть старую компоновку панели. Теперь всё казалось привычным, можно сказать – обжитым. И до Первого боевого осталось только два дня.

– Ну скажи! Неужели так мне ничего и не скажешь? – допытывался он у Спенсера, заглядывая ему в глаза с собачьей преданностью.

Какое-то мгновение Джокту казалось, что все завесы сейчас упадут и Спенсер всё-таки шепнёт ему на ухо хотя бы несколько слов.

Но это ему только показалось.

– Понимаешь, Джокт, это не моя тайна. Почему – узнаешь послезавтра. Я думаю, что ты успел научиться многому, и значит – всё будет в порядке. А сейчас оставь свои вопросы, у меня через час очень важный рейд.

– Работаешь в тройке? В девятке? – Поняв, что ему ничего не добиться, Джокт подхватил новую тему.

Он всегда волновался за Спенсера, боясь, что однажды пилот не вернётся из рейда.

– Нет, дружище. Не угадал. Лечу один.

– П-почему? – запнулся от неожиданности Джокт.

– Потому, что кончается на соответствующую букву! Так надо, и большего я сказать не могу.

– Топ-секрет? Ладно… – вроде бы перестал любопытствовать курсант, но уже через минуту, увидев, что пилот действительно торопится, попытался разузнать о странном вылете, но уже с другого конца. – А вот ты при одиночном полёте как загрузишь арсенальные подвески? «Пополам»?

«Пополам» – так называлась схема вооружения эскортного истребителя, уходящего на большие расстояния. Если приходилось сопровождать какой-нибудь корабль авизо на короткое расстояние, использовалась схема «Одиннадцать»: десять Имов, для непрерывного их отстрела с целью прикрытия сопровождаемого и две торпеды – на всякий счастливый случай. Почему «одиннадцать», если Имов только десять? Просто если случай выпадет несчастливый, то в критический момент истребитель сам должен был оказаться в роли Има, приняв контакт с вражеской торпедой, спасая ценой своей гибели эскортируемый звездолёт. Имей когда-то «Хванг» хотя бы один истребитель, оснащенный по схеме «одиннадцать», он мог бы уйти…

Ответ Спенсера прервал печальную мысль.

– Ты не поверишь. Лечу «нулём». Даже плазмогенераторы собираюсь снять…

Такой ответ выглядел просто издевкой. «Ноль», он ноль и есть – полностью пустой, невооруженный «Зигзаг» мог надеяться разве что на сомнительное уменьшение возможности засечь его энергорадаром. Такой истребитель опознавался бы бессмертными как авизо или ещё какая-нибудь мелочь, не стоящая внимания. Вот только внимание своё враг обращал теперь на любой корабль Солнечной.

– Спенсер, зачем ты так? Не хочешь или не можешь говорить – не говори. Работа есть работа, я понимаю… Но…

– Я и не шучу, Джокт. Имеющий вдобавок к ушам ещё и разум – не только услышит, услышать и животное может, но и кое-что поймёт… Мой полёт напрямую связан с вашим Первым Боевым. И на этом точка. Всё. Больше ничего не скажу.

– Всё равно не понимаю…

– Послезавтра. Всё – послезавтра… А за меня переживать не нужно, потому что этот вылет будет со стопроцентным возвратом. Вернусь, пойду в эр-пэ-вэ и там буду уже переживать за тебя и за всех остальных стажеров. Честно! Ты лучше пока подумай – кто в отделении на что горазд, прикинь сильные и слабые стороны, собственные и других ребят. Попробуй заранее продумать – что ты станешь делать во время боя. первый боевой – он взаправду боевой. Торпедирование, уклонения, усложненные рисунки полёта… Всё продумай, Джокт. Я вернусь только завтра, но боюсь, с тобой мы не увидимся. Не люблю говорить «до свидания»… И обязательно ложись спать пораньше. Не получится – «попроси» сон у Индапа. Хороший сон придётся очень кстати перед боем…

Спенсер ушёл, оставив Джокта разбираться во всём сумбуре, что творился в голове после таких речей. Здесь была и схема «ноль», и совет выспаться, и множество прочих теней от непонятых тайн.