Текст книги "Бездарь и домовой (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

До дежурной-то части я дошел еще ночью – как был, во всём домашнем. А теперь дознаватель уже официально снимал с меня свидетельские показания. Ничего нового я ему, понятно, рассказать не смог, но всё, что было, должным образом зафиксировали и оформили. Там же узнал, что деда Панфилова заставили дать подписку о невыезде, а его собутыльников отстранили от службы и даже поместили в карцер. Больше ничего нового по этому делу узнать не удалось. Но, к счастью, по резне на пустыре у милиции тоже не появилось ни единой новой зацепки.

Наконец добрался до редакции, где с немалым облегчением узнал, что следующий номер газеты будет минимум наполовину состоять из «обязаловок» – материалов, предоставленных пресс-службами городских и губернских властей. Исходя из этого, накидал примерный план, прикинул, чего не хватает и где это добрать. В обед прогулялся до базарной площади и нашел там закуток с музыкальными инструментами. Купил гитару, отнес домой. Голодным не остался: там же, на базаре разжился пирожками с мясом и сжевал их на ходу.

Едва вернулся на работу, в комнату стремительно вошла невысокая фигуристая дама средних лет. Я еще успел подумать, уж не кхазадка ли она, как первым же словом она подтвердила мою догадку.

– Хуетак, дорогие товарищи! Катенька, а кто у вас новый редактор Нетин? – спросила кхазадка.

– Он перед вами. – кивнула в мою сторону ответсек.

– Марта Шляппербзяхель, городской департамент культуры.

– Фёдор Нетин, редактор, рад знакомству. Присаживайтесь.

– Спасибо, Фёдор?..

– Иванович.

– Фёдор Иванович, завтра критически необходима ваша профессиональная помощь.

– Завтра суббота, выходной, – робко заметил я.

– Спасибо, я помню. Так вот, завтра необходимо провести по городу экскурсию для дворянской молодёжи нашей губернии.

– Экскурсию?… Да вы с ума сошли! Я в городе – меньше недели, и не знаю здесь вообще ничего!

– Понимаю. Но вы – единственный в городе человек, которому это по силам хотя бы теоретически. Обычно такими вопросами занимается библиотекарь Никаноров, но в настоящий момент он, к сожалению, э-э-э… занят в другом месте.

Чем был занят Модест Никаноров, я отлично помнил: сидел в милицейской кутузке, причём совершенно ни за что. Совесть за него, конечно, подъедала, но в ином случае сидеть пришлось бы мне, чего не хотелось вовсе.

– Неужели в департаменте культуры больше никого нет? – удивился я.

– А в вашей редакции много пишущих сотрудников? – ответила вопросом на вопрос чиновница. – Во-о-от, а кроме Никанорова, в департаменте работаю только я, а у меня – годовщина свадьбы, так что не могу вот вовсе никак. Выручайте.

– А что я с этого буду иметь? – вкрадчиво поинтересовался я. Фрау Шляппербзяхель с интересом окинула мою массивную фигуру.

– Нет, таки на кхазада вы вовсе не похожи. Ладно, иметь вы с этого будете четыре статьи в газету – по одной в неделю, на полполосы, на малоизученные культурные темы Тарусы. Устроит?

– С иллюстрациями, – уточнил я.

– Ай, какой унвершёмт! – восхитилась она. – На ходу подмётки режет! Будут вам иллюстрации. Ну?..

– Будет вам экскурсия в субботу, – вздохнул я. – Но имейте в виду: это чистейший иррсинн и жутчайший бред, потому что я действительно совсем не знаю ваш прекрасный город.

– А, чего там знать, – пренебрежительно махнула рукой она. – Автобус придет в десять утра на площадь, прямо к дверям вашей дорогой редакции. Спасибо за помощь! И вообще, рада знакомству.

– Взаимно. Поздравляю с наступающей годовщиной, и передайте мои поздравления герру Рудольфу.

– Вы знакомы с моим мужем? – удивилась она.

– Нет, – честно ответил я, – Но отчего бы не поздравить уважаемого кхазада?

За тонкой перегородкой отчётливо хрюкнул Отто Брунович.

Глава 8
Экскурсия

Не могу сказать, что утро вышло добрым. Хотя с погодой до сих пор везло и дождя не предвиделось – тут всё хорошо, – сам я ощущал некоторую пришибленность – и было, с чего. Распрощавшись с лишившей меня выходного кхазадкой, я бросился искать факты по истории Тарусы, счастье еще, что редакционный комп был подключен к полноценному сетевому каналу. Найденную информацию я, как мог, систематизировал и постарался выучить. Потом, уже в сумерках, прошел по намеченному маршруту[1], репетируя экскурсию. Заскочил домой, поел, не удержавшись, поиграл немного на гитаре. Нафаня, в целом, одобрил, а вот нежные (хоть и толстые) пальцы протестовали против такого издевательства. Ну, да лиха беда начало: ради мечты и не такое потерплю, а мозоли нарастут быстро.

* * *

[1] Жителей и знатоков реально существующего на Земле города Таруса прошу не забывать, что дело происходит на Тверди, где все несколько иначе.

Вернулся в редакцию. Еще раз прогнал маршрут, а после принялся учить стихи Марины Цветаевой. Короче говоря, домой вернулся около полуночи, и там, вместо чтобы упасть на кровать, еще часа полтора насиловал пальцы гитарой. В итоге я изрядно не выспался, пальцы левой руки отчаянно саднили, но всего-то две чашки кофе перед выходом – и к бою я был готов.

На моем плече, оставаясь для всех невидимым, сидел Нафаня. Домовой упросил взять его с собой, мотивируя скукой и непреодолимым желанием «развеяться». В последнем прозвучал намек на скрытую угрозу: мол, если он не «развеется», произойдет что-то нехорошее. Но я с устатку не придал этому значения и, как выяснилось чуть позже, напрасно.

Точность – вежливость не только королей, но и аристократов, поэтому небольшой автобус остановился на Серпуховской площади ровно в десять. Из него вышли экскурсанты – два молодых человека и три девушки, в одной из которых я узнал Наташу. Сердце немедленно забилось с частотой дизель-генератора, в голову полезла всякая чушь, и последним усилием угасающего разума я призвал себя-старого. Этот самый я-старый отодвинул меня-молодого подальше, приглушил в голове бурление юношеской дури, натянул на лицо маску спокойствия и повёл меня навстречу гостям. Интересная успокоительная техника, к слову. Надо запомнить, как я это сделал, и взять на вооружение – точно пригодится ещё не раз.

– Приветствую вас в Тарусе, дамы и господа! Меня зовут Фёдор, фамилия – Нетин, работаю редактором местной газеты «Тарусские вести», и сегодня я проведу вас по улицам нашего города и расскажу и его историю, и истории людей, оставивших свой след в нашем милом захолустье.

– Здравствуйте, Фёдор Иванович, – кивнула Наташа. – Не ожидала, право, вас тут встретить…

– Твердь тесна, Наталья Константиновна, а уж наша губерния – и того теснее. Счастлив видеть вас в добром здравии.

– Вы что, знакомы? – округлила глаза высокая брюнетка.

– Да, Надя, потом расскажу, – тихо ответила Наташа.

– Владимир Андреевич Дубровский, – протянул руку тот из молодых людей, что постарше.

– Очень приятно, – ответил я, пожимая руку.

– Кстати, сударь, – довольно неприязненно произнес экскурсант помладше. – Что-то не припомню Дубровских среди дворянства губернии…

– Мое имение Кистенёвка находится в Бобровском уезде Воронежской губернии, – пожал плечами Владимир. – Был в ваших краях проездом и, располагая свободным временем, счел для себя возможным присоединиться к вашей прогулке. Вы возражаете, сударь?

– О, нисколько, – пошёл тот на попятный. И уже мне: – Михаил Телятевский, – но руки не подал.

– Надежда Давыдова, – представилась брюнетка.

– Маргарита Пушкина, – назвалась светловолосая полноватая девушка.

– Душевно рад, – изобразил я полупоклон. – Ну, раз мы все друг другу теперь представлены, начнем нашу прогулку. И начнем мы ее как раз с Пушкина. Замечательный наш поэт Александр Сергеевич, проезжая эти места, оставил в своем дневнике полушутливое стихотворение:

С лип осыпается листва,

Кричат по всей Тарусе гуси —

Они лишь, Господи Иисусе,

Ждут без восторга Рождества…

Уверяю вас, гусей и кур в Тарусе до сих пор хоть отбавляй. Вероятно, эта площадь – единственное место, где их не увидишь… Хотя, нет, – вон один бежит.

– Скажите, Фёдор Иванович, – прервал меня Дубровский. – А откуда началась Таруса? С этой площади?

– Нет, не отсюда. Строго говоря, одним из начал можно считать место нынешней Торговой площади – это на берегу Оки, в квартале отсюда, оно всегда несло, прежде всего, торговую функцию. Но, так как у нас на Руси историю городов принято привязывать к крепостным сооружениям и резиденциям князей, то есть еще одно место. На нём находился двор первого Тарусского князя Юрия Михайловича, представителя Черниговской ветви Рюриковичей. Там же жили несколько последующих князей, поэтому место это вполне можно считать отправной точкой современного города.

– Очень интересно. Мы его увидим?

– Признаться, не планировал, потому что в наше время смотреть там особо не на что: пустырь и пустырь. В некотором будущем, если будет на то воля и поддержка властей, там может появиться исторический парк, наша газета как раз начинает серию публикаций об этом. Но, если хотите, можем и туда сходить.

– Хотим, – синхронно кивнули Пушкина и Наташа. Надежда и Телятевский промолчали, причем последний еще и губы скривил.

– Как пожелаете, – развел я руками. – Тогда оттуда и начнем.

И по Кладбищенской пошли мы на место, куда меня тянуло в последнюю очередь.

– Эта улица носит название Кладбищенская, поскольку, как несложно догадаться, ведёт к кладбищу, которое расположено сразу за интересующим нас местом. Только что мы с вами миновали дом-музей знаменитой поэтессы Марины Цветаевой, которому, если не возражаете, позже уделим побольше времени.

– Ого! А это у вас что такое? – спросила Надежда Давыдова.

– Да еще с защитой от самого Министерства магии, – добавил Дубровский.

Нашим взорам предстала яма, которую выкопал дед Панфилов. Теперь она была обнесена столбиками с яркой лентой, табличка грозно предупреждала:

Ne podhodit'! Magicheskaya zaschita! Rabotaet Charodeyskiy Prikaz!

Никто сейчас, впрочем, не работал, но и дураков проверять качество защиты как-то не наблюдалось. Экскурсанты с любопытством посмотрели на меня, причем все пятеро.

– Это место происшествия, связанного с магией. Позавчера местный житель, желая обустроить на этом месте игровую площадку для детей окрестных домов, в ходе работ нашел крупный старинный артефакт явно магической сути. Во всяком случае, даже я, бездарь из Земщины, наблюдая его, ощущал значительные эманации. Разумеется, все работы были остановлены, вызваны специалисты из Чародейского приказа. Но наутро, когда они приехали, артефакт бесследно исчез, и теперь его поисками занимается городская милиция.

– Скажите, а как выглядел этот артефакт? – спросил Дубровский.

– Как отлитая из бронзы герметично закрытая емкость, с незначительными украшениями, объемом примерно в три ведра. На крышке удалось разобрать родовой герб князей Ромодановских, не позже середины XVIII века.

– Три ведра⁈ Ничего себе! – присвистнул Телятевский.

– Мамочки, – еле слышно произнесла Наташа. – Это же готовый прорыв Хтони!

– Да, если сию репону попытается открыть или даже взять в руки кто-либо, кроме природного князя Ромодановского, – заметил Дубровский.

– Но тогда значит, это он забрал?

– Не сходится, – покачал головой Владимир. – По словам уважаемого Фёдора Ивановича, репону украли не позднее вчерашнего утра. А как раз вчера утром на старого князя Ромодановского наложили Государеву Опалу – по всем правилам.

– Вот это да! Но, может, он ночью прилетал и уволок, а Государь его за это и наказал? – предположила Пушкина.

– Не лишено, – пожал плечами Дубровский.

– В любом случае, будем ждать официальных результатов расследования, а нам пора дальше, – поспешил я увести гостей подальше от чародейской ямы, а разговор – от скользкой темы Ромодановских. Но вот то, что князь попал в опалу – это да, это новость. Интересно, чего ещё наворотил старый хрыч?

Княжий пустырь тоже был обнесен предупреждающими лентами и табличками, на сей раз милицейского происхождения. Бурые пятна снажьей крови то ли в интересах следствия, то ли по обычной халатности никто не подумал присыпать песком или опилками. Мы остановились на примыкающем к кладбищу краю.

– Вот, собственно, то место, на котором и помещался двор первого тарусского князя.

– Кровищи тут, однако, – заметил Дубровский. – Причем свежей…

– Два дня назад на этом месте кто-то вырезал в полном составе ватагу снага, – все так же спокойно продолжал я. – Подробности неизвестны никому, сотрудники милиции ведут следствие.

– Весело тут у вас в Тарусе, как я погляжу, – задумчиво прокомментировал Владимир. – А с виду – забубёный городишко, простите на честном слове…

– И магией фонит, как из пушки, – поддакнула Давыдова.

– Интересные дела, – задумчиво протянул Дубровский, разглядывая табличку про «часную тириторею». – Насколько помню «Уложение о Земщине», земля, на которой хоть день была резиденция князей Рюриковой крови, никому, кроме Рюриковичей либо казны, принадлежать не может. Так что, либо тут были сами, – он поднял глаза к небу, – либо кто-то не сведущ в законах. Судя по грамотности – второе.

Со стороны кладбища подул легкий ветерок, и в дуновении его мне почудился знакомый скрип:

– Хозяин! Что, есть работа?

В ту же секунду в ухо шепнул Нафаня:

– Я разберусь, – и почти невесомая нагрузка исчезла с левого плеча. А я, натурально, едва не остолбенел: как это, интересно, он собирается утихомиривать мертвецов, если их поднял я⁈ К тому же, он – нечистая сила, кладбище освящено, и ему туда ходу нет. Ничего не понимаю!

– Что это было? Мне же не послышалось? – спросила Наташа, и глаза ее стали большие и круглые.

Телятевского отчетливо затрясло от страха, Давыдова и Пушкина озирались с некоторым интересом, лицо Дубровского оставалось непроницаемым.

– Кладбища, как вам хорошо известно, во все времена были источником страхов и суеверий, – уверенным менторским тоном начал я. – На этих страхах и суевериях любит играть не только нечистая сила – коей, к слову, тут быть не должно, поскольку кладбище должным образом освящено, – но и шаловливые мальчишки. Эти сметливые бестии из обычных глины и палок, без помощи какой-либо магии изготавливают особые свистульки, которые под воздействием ветра издают определенные звуки. Так что то, что нам всем нечто послышалось одновременно с дуновением ветра, как раз подтверждает такую версию. Никаких страшных чудес, дамы и господа, всего лишь детские проказы. Но вернемся в город.

Я снова почувствовал домового на плече.

– Все в порядке, заткнул, – прошептал Нафаня.

Мы обошли всю значимую часть Тарусы – всё близко, всё рядом, городок-то крохотный, не Москвища XXI века. Я показал им место, где прежде стоял дом эксцентричного боярина Смородины, который в 1354 году собирался напугать голым задом ежа, но обратил в бегство разведывательный разъезд степняков, что позволило избежать налёта на Тарусу.

Мы посетили музей художника Хользунова, который по молодости изумительно иллюстрировал классику русской литературы, а на склоне лет ударился в пафосное возвеличивание правящей династии.

В музее-мастерской скульптора Заблудовского мы осматривали увеличенные экскизы его очаровательных работ: в готовом виде они редко превышают полметра в высоту, так что внезапно обнаружить в изрядно заросшем парке Калязина, например, скульптурную группу «Новгородец Садко сотоварищи собирает караван в Астрахань» – это надо обладать немалой удачей: пятнадцать бронзовых лодий с крохотными человечками, всё это высочайшей детализации, занимают едва метр в русле навечно заросшего лопухами ручья. Вспомнили и про писателя Паустовского.

А после сытного обеда в трактире пошли наконец в дом Марины Цветаевой. Дверь нам открыла смотрительница, женщина лет около тридцати, одетая хоть и современно, но лицом напоминающая фото молодой поэтессы в начале прошлого века.

– Это про вас Марта говорила? Что ж, племя младое, незнакомое, проходите. Но уговор: руками ничего не трогать, ясненько?

– Ясненько, – кивнул я. Мы вошли, огляделись и я принялся пересказывать биографию Цветаевой.

– … хотя сама она отождествляла себя с изменчивой морской стихией, жила Марина Ивановна чаще в удаленных от моря местах…

– Ну, почему же, – возразила смотрительница. – У Макса в Коктебеле, например… К тому же, воздушные потоки оказались куда более изменчивыми. Но продолжайте, продолжайте!

И я продолжил, а под занавес прочел стихотворение, называвшееся «Таруса».

Я летала, как птица, то здесь, то там.

Воспевала я лица – во вред словам.

И никак не напиться мне тех небес,

И никак не забыться… Но – тсс! – я здесь!

– Я тоже, – громко шепнула смотрительница и заговорщицки подмигнула.

– В этом стихотворении Марина Ивановна… – но тут смотрительница протестующе замахала руками, и я замолчал.

– Молодой человек, – укоризненно качая головой, произнесла она. – Никогда, слышите? – никогда не пытайтесь рассказать о смыслах стихов, даже если вам кажется, что эти смыслы вы вполне понимаете, при рядом стоящем авторе. Договорились?

Я машинально кивнул, неуклюже свернул культурную программу, а девушки немедленно купили у «смотрительницы» книги и потянулись за автографами. А я в полусне хлопал глазами и пытался осознать, что вот сейчас 2013 год, а рядом со мной – живая-здоровая Марина Цветаева, выглядящая так же, как сто лет назад, разве, на ногах у нее не туфли, а вполне соответствующие времени кроссовки. Ну, да: я отлично помню, когда и чем окончилась ее жизнь на Земле, но здесь в биографии не было финальной точки… Офигеть! Интересно, кого еще мне суждено здесь встретить?

– Отомрите, молодой человек, – улыбнулась Цветаева, подходя ко мне. – И приходите как-нибудь – чаю попьём, с малиной. Стихи почитаем. А вдруг вы пишете стихи? Если да, приносите непременно, обожаю молодых поэтов!

Краем глаза заметил тень, мелькнувшую на Наташином лице.

– Всенепременно, Марина Ивановна, – поклонился я. – Но нам пора. До свидания!

Строго говоря, на этом мои мучения в качестве экскурсовода закончились. Главным из этих мучений было заставить себя не пялиться на Наташу, а она, как на грех, в легком светлом платьице была чудо как хороша.

Во время наших хождений по городу девушки заметили висячий мост над оврагом, и теперь рвались туда, чтобы сфотографироваться. Фотографировал их я на свой планшет, с тем чтобы потом разослать всем фотографии, для чего взял у всех – да-да, у Наташи тоже! – сетевые адреса.

Последний кадр – групповое фото, все пятеро экскурсантов выстроились посреди моста. За их спиной – уютно-захолустная Таруса и два гуся на мосту. С моей стороны – Заовражье, там кроме гусей и хибар снимать нечего, так что ракурс верный.

– Что-то погода портится, – заметила Надя Давыдова.

– Да, и весьма стремительно, – подтвердил Дубровский. – Фёдор, эпическая сила, сворачиваемся!

Но мы не успели. Задул ураганной силы ветер, заставивший всех нас вцепиться в ржавый трос, служащий на этом мостике перилами. Я едва успел сунуть планшет в карман и застегнуть его. Нафаня крепко ухватился за мой воротник.

Из ниоткуда возникшие в только что ясном небе черные тучи сгустились прямо над нами, в них вдруг проявилось знакомое лицо – мы видели его буквально только что.

– Мерсссские воришшшшки! – прошипела Цветаевская туча. – Умрите же!

Из тучи ударила могучая молния, перерубившая мост пополам, и мы посыпались вниз. Первым – ваш покорный слуга.

Глава 9
Гнев поэтессы

Словно в дурном фильме, я висел над глубоким оврагом, ухватившись за ржавую стойку, через которую проходил трос-перила. Стойка медленно гнулась и начинала потрескивать. В правое плечо ногами упиралась Наташа, и я оставался ее единственной опорой. Глянул вниз – там, метрах в десяти под нами, располагался впечатляющий завал серых сухих деревьев с острыми на вид сучьями. Падать туда не хотелось вот совсем.

А Цветаева всё не унималась:

– Капитошшшшшка! Мой Капитошшшшка! Верните Капитошшшшку, сссукины дети!!!

Налетел новый порыв ветра, мимо меня вниз полетел Дубровский. В последний момент я успел поймать его за руку, и теперь держался одной левой, особенно хорошо ощущая, как она болит после гитарных упражнений. Наташа завизжала, пытаясь восстановить опору. Перебирая в панике ногами, она неслабо звезданула меня по голове, чуть все вместе не улетели. Правую руку мне, похоже, вот-вот оторвёт Володя. Он, молодец такой, смог ухватиться за меня и второй рукой. Но кто бы знал, как это больно! И кто бы знал, как трудно удержаться и удержать всех…

Ветер, тем временем, развернулся и обрушился персонально на меня.

– Ой-ой-ой-ой! Спасите! – заверещал Нафаня, ставший видимым. – Хозя-а-а-ин, спаси-и-и-и…

С треском от рубашки оторвался воротник, и вместе с ним ветер унес моего несчастного домового в неведомые дали.

И почти тут же всё кончилось. Исчез ветер, исчезли тучи, и только половинка разорванного моста скрипела под весом шестерых молодых людей обоего пола. Я напрягся и постарался подтянуть Володю поближе к мосту. Но, наверное, такое бывает только в тех самых фильмах – я сделал только хуже, та стойка, за которую единственно и держался, стала сгибаться быстрее, а скрипеть и трещать при этом – отчетливее, и держаться стало еще труднее, если только такое возможно

– Володя, хватайся крепче, держу с трудом! – крикнул я.

Он ничего не ответил, но хватку усилил, молодец. Полетим вместе.

– Надя, колдуй, упадем ведь, – крикнула Наташа.

– Не могу, мне руки нужны! – огрызнулась Давыдова. – А держаться чем?

Иначе, чем бредом, не могу объяснить: по моей голове гулял страх. Оно бы, в такой ситуации, вполне объяснимо, но это был не мой страх, а чей-то чужой.

. В это время Телятевский, тоненько заверещав, тоже посыпался вниз, и единственным препятствием на его невеселом пути остался всё тот же я. Сразу стало не до чужих страхов: ещё совсем немного – и всё…

Мы висели, глаза мои давно залил багровый мрак, и оставалось только гадать, через сколько минут или секунд мы полетим прямиком на сучья.

Но какое же счастье, что Таруса – такой маленький город…

Дежурный сотрудник пожарной охраны с каланчи видел всё, и машина по тревоге выехала всего через минуту после удара молнии. Спасатели вытащили нас на берег оврага, прибывшие медики смазали ссадины и заклеили порезы, а милиционеры составили протокол.

– Так, – капитан Копейкин, которого дёрнули на столь значимое событие, как обрушение моста, по случаю субботнего вызова восторгов явно не испытывал. – Фёдор! Что-то дофига фигни вокруг тебя, не кажется? В понедельник ко мне, сказал!

Девушки привели в порядок одежду, Телятевский пребывал в прострации, Дубровский поклонился мне:

– Спасибо. Я должник.

После этого, ещё в растрёпанных чувствах, добрели до Серпуховской площади, где всё так же стоял автобус.

– До свидания, дамы и господа. Прошу прощения, что наша прогулка закончилась столь волнующим внезапным приключением, – меня била крупная дрожь, но старался держать фасон. – Но тешу себя надеждой, что вам хоть немного понравилось в Тарусе.

– Не извольте сомневаться, сударь, – попробовала улыбнуться Давыдова, но получилось у нее кривовато. Махнув мне рукой, она скрылась в автобусе.

– Спасибо большое, это было действительно незабываемо, – у Пушкиной с улыбкой тоже вышло так себе, но она старалась. Телятевский молча, не прощаясь, юркнул в средней руки авто с персональным водителем, сразу стартовавшее с пробуксовкой.

– Можно, я потом напишу? – нерешительно спросила Наташа.

– Конечно, можно, – теперь настала моя очередь улыбаться. – Я буду очень ждать.

– Спасибо тебе, – едва коснувшись меня рукой, Наташа ушла.

– А я задержусь в Тарусе. У меня тут дела образовались, – сказал Дубровский и махнул водителю: – Трогай!

Водитель послушно закрыл дверь, автобус уехал. Володя потащил из кармана сигарету.

– Можно и мне? – спросил я.

– Конечно.

Закурили, я с отвычки закашлялся.

– Нам совершенно необходимо поговорить, Фёдор Юрьевич, – сказал Дубровский.

– Согласен, Владимир Андреевич, – невозмутимо ответил я. – Только прямо сейчас недосуг мне: домового выручать надо. Предлагаю встретиться в семь вечера в трактире… да хоть вон в том, и спокойно обсудить любые вопросы.

– А не сбежите? – хмыкнул он.

– Нет. У меня такой контракт с местной редакцией, что захочешь, не сбежишь.

– Тогда до встречи.

* * *

Автобус вырулил на Калужскую, и уже через минуту Таруса осталась позади.

– Офигеть денёк, – многозначительно изрекла Надя.

– Да уж, – фыркнула Марго. – Прогулялись, называется. Платье всё испачкала…

– А по-моему, было очень круто, – тихонько не согласилась Наташа.

– Ну, это да: погулять под магфоном у кладбища, услышать шепот зомби, получить автограф у самой Цветаевой и чуть не сгинуть в овраге благодаря ей же… Не, девчонки, реально круто прогулялись, – согласилась Надя.

– А ещё наш экскурсовод, – улыбнулась Пушкина. – Не человек, а сплошная загадка!

– Да какая там загадка, – скривилась Надя. – Сплошная печаль.

– Да что ж там печального-то? – не поняла Наташа, и подозрительно посмотрела на подругу.

– Происхождения он, очевидно, знатнейшего. Знатнее и богаче всех нас, вместе взятых – это очевидно. Образован отменно. Хладнокровен: выдержка – дай Бог каждому. Но при этом – Нетин, мещанин бессемейный. Значит – изгнан.

– А с чего ты взяла, что он богат? – удивилась Пушкина. – Одет он был, мягко говоря, незатейливо даже для мещанина в земщине.

– Маргош, ты чего? У него же домовой, да еще, насколько я успела разглядеть, арагонский! Он заоблачных денег же стоит! И его невозможно заполучить, если ты не аристократ!

– Да ну?..

– Ну – не ну, а на позапрошлый день рождения, когда отец спросил, что подарить, я попросила домового. Отец тогда долго хохотал, а потом объяснил, что, если продать наше имение и вообще всё имущество, денег едва на половину цены наберется. А арагонские – самые дорогие, круче эльдарских даже.

– Ни фига себе…

– Воот. А у него – как раз такой. Представляешь себе, сколько у него на самом деле денег?

– Да нисколько, – устало вступила в разговор Наташа. – Он же изгнан.

– Ой, девочки! – воскликнула Пушкина. Я вспомнила! Вспомнила, где его видела! Это ж целое видео было, завирусилось несколько дней назад. Щас… – она достала из сумочки планшет и принялась лихорадочно что-то в нем искать. – Ой…

На экране был заголовок видео: «Staryi aristokrat vygonyaet iz doma ochen tolstogo gologo syna». И ниже надпись: «Video udaleno po trebovaniyu Razryadnogo Prikaza».

– Одна-ако, – задумчиво протянула Давыдова. – Разрядного, значит. А ведь это может означать, что изгнание-то отменено. Маргош, а фамилию его не вспомнишь, а? Давай, у тебя ж феноменальная память.

– Попробую, – неуверенно ответила Пушкина, закрыла глаза и откинулась в кресле. – Да. Ромодановский, – твердо ответила она через минуту. – Старый князь выгнал сына и объявил о пресечении рода.

– А вчера тот же князь угодил в опалу, как сказал нам этот Дубровский, а Разрядный удалил видео. Вот вам и разгадка, – кивнула Надя. – Натаашкаа, пляши! Быть тебе княгиней Ромодановской!

– С чего это вдруг? – покраснев, буркнула Наташа.

– Ой, да ладно, а? А то мы все не видели, как он на тебя смотрел! Да и ты на него!

– Да мне без разницы, князь он там или не князь, – досадливо проговорила Кудашева. – Он мне жизнь спас. Дважды. Второй раз – сегодня.

* * *

Первым побуждением было идти к Цветаевой «как есть», то есть грязным и с оторванным воротником. Но, чуть остыв, решил всё же привести себя в порядок. Зашёл домой, умылся, переоделся. Выпил холодного чаю. Вот теперь пора.

Поэтесса открыла не сразу. Сперва, отодвинув штору, посмотрела сквозь застекленную дверь, развернулась и ушла. Я молча стоял, не предпринимая ничего. Снова выглянула, снова ушла. Я набрался терпения. На третий раз открыла дверь и тут же пошла вглубь дома. Я остановился на пороге.

– Ну, что, что, что вам еще от меня? – быстрым шагом вернулась она. – Ну да, я, вероятно, немного погорячилась, но я в своем праве, потому что вы, – она обличающе указала на меня пальцем, – вы украли у меня очень важную и ценную для меня вещь, которая ни денежной, ни какой еще стоимости ни для кого, кроме меня не имеет. Так что мой гнев оправдан! Все живы? – спросила она без паузы после филиппики.

– Да.

– Ну и слава Богу, – перекрестилась она. – Тогда что вам от меня надо?

– Много что, – спокойно ответил я. – Для начала, хотя бы узнать, что такое и каким образом я у вас украл, что вы едва не угробили шесть человек, пятеро из которых – дворяне?

– Та-ак, интересно! То есть, теперь вы пришли ко мне разыгрывать комедию⁈ Да вы… Да я вас вон сейчас вышвырну!

– И это будет перебор. Без магии вы не справитесь, а с ней – придется отвечать.

– А это необходимая самооборона, потому что вы на меня напали!

– А я буду отрицать.

– Что ваше слово против моего? Пыль! Кто вы – мелкий винтик из земщины, и кто я – академик магии⁈

– Отлично. Тогда скажите мне, сударыня, как «винтик из земщины» может без единого шанса на успех напасть на академика магии, если он не одержим самоубийством? Где ваша логика, Марина Ивановна?

– Какая логика у женщины, да ещё поэтессы?, – махнула рукой она и разревелась. – Садитесь, я сейчас.

Она ушла, а я огляделся и сразу нашёл Нафаню. Мой домовой, спеленутный, кажется, воздушным потоком, неподвижно застыл на старинном трюмо. Вернулась Цветаева, посвежевшая, без следа слёз.

– У меня был когда-то домовой. Не такой, как у вас, другой. Давно. Я обменяла его на дом в Праге. Бог мой, какая там была шикарная лаборатория! Представьте, меня уверяли, что дом стоял ровно на том месте, где угробили Франкенштейнов Ужас… Работалось там, конечно, как нигде больше. Но потом… Потом я тосковала по моему Капитошке, проклинала себя за слабость – ну зачем, зачем мне та лаборатория? Что я, в Тарусе работать не могла? Могла, еще как – вон, по сей день работаю, и ничего, ничего. Да и уехала я оттуда скоро, и дом тот продала… И тогда Макс Волошин своими руками сделал крохотную куколку. Дурацкую – Макс вообще рукодельник был не очень, зато поэт прекрасный, и друг чудесный, таких больше нет. Дурацкую, но бесконечно милую. А после вашего визита она пропала… – тут голос ее зачерствел: – В общем, так. Давайте меняться. Вы мне – моего Капитошку, я вам – вот это недоразумение. Идёт?

– Идёт, Марина Ивановна. Только вот если кто из нас и взял вашего Капитошку, так это как раз вот это недоразумение, как вы изволили выразиться, а вовсе не я. Давайте поступим так. Вы его развяжете, вместе допросим, а там видно будет?

– Чёрт с вами, давайте. Но не верю я, что этот безмозглый клубок эманаций мог что-то взять без вашей на то воли…– она щёлкнула пальцами и что-то пробормотала. Окутывавший домового поток исчез.

– А это ничего, вообще, что вы тут колдуете? – спросил я.

– Ничего, ничего. Дом заэкранирован, есть сертификат от Чародейского приказа – я же академик, мне можно. Но давайте, будите его.