Текст книги "Бездарь и домовой (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Напомни, куда ты едешь? – голос князя сочился ехидством.

– К Дубровскому на свадьбу, – пожал плечами я, пытаясь сообразить, в чем тут подвох.

– В джинсах с протертыми коленками, в три дня не стираной рубахе и с пустыми руками, да? Федя, мы не в земщине. Это несолидно.

Черт, а ведь он прав. И, судя по тому, что сам я в эту сторону даже не почесался, молодею даже быстрее, чем казалось. Это и прекрасно, и плохо: соображать-то всё же не мешает иногда.

– А эти ваши лебегуседи продают готовую одежду? – спросил я, возвращаясь.

– О. Правильный вопрос. Родион, иди к нам!

Управляющий приблизился, достал из кармана какую-то фиговину и направил на меня. Мгновенно стало щекотно, причем по всему телу одновременно. Не заорал лишь потому, что тогда примчится Есугэй и наверняка успеет кого-нибудь зарубить, прежде чем я объясню ему, что это не требуется.

– И что это было?

– Снятие мерок, ваша милость, – пожал плечами Родион Гордеевич, после чего приставил артефакт к телефону князя.

– Ага, прошло, – пробормотал тот. – Федя, ты посмотришь фасоны, или купить на мой вкус?

– Ты прав, давай посмотрим. Граничные условия: нужно выглядеть красиво и стильно, но не пытаться подавить дворянство из глубинки богатством и роскошью.

– Мудёр, соображаешь. Ты их всё равно подавишь, вот увидишь. Но не роскошью.

В итоге мы выбрали пару костюмов, обувь к ним, а заодно уж я набрал всякого в повседневный гардероб. Всё это заказали сразу в Кистенёвку, после чего я со всеми распрощался и поехал наконец к Дубровскому.

Ехал и думал про Нафаню. Уцелел ли он? В наших с ним переплётах его куда меньшая нагрузка вырубала, так что вероятность выживания и, соответственно, возвращения домового, увы, оценивал как невысокую. Но кто мы без надежды? Пока не узнаю доподлинно – буду ждать.

До Кистеневки доехал всего-то за полтора часа: получается, теперь мы с Володей соседи. А вот в ворота меня пускать не захотели.

– Ступай с Богом, прохожий человек, да не выдумывай: барину не до тебя нынче – свадьба намечается, понимать надо!

Пришлось позвонить тому самому барину, который, разумеется, не поленился примчаться лично и, хохоча, приказал впустить меня немедленно. А я в очередной раз убедился в древней истине, что встречают по одёжке. И если я не в дорогом костюме и не на чем-нибудь из того гаража, где меня пороли, хрена лысого кто увидит во мне не то, что княжича, но хотя бы дворянина. С другой стороны, если надо затеряться – достаточно надеть всё то, что сейчас на мне и сесть в старый добрый ЗиС с дурацким клетчатым тентом. А пока просто припарковался рядом с чьей-то блестящей чёрной «Урсой».

– Привет, бродяга! – полез обниматься Дубровский.

– Здорово, сыщик! Я теперь твой сосед. Правда, пока не знаю, когда перееду, но усадьбой уже обзавелся.

– Да ну! И у кого…

– Как говорят в таких случаях на каналах в «Пульсе», князь Лыков вышел из чата.

Он посмотрел на меня ошарашенно.

– Ты угробил лича? Ну, ты даёшь! Ладно, потом расскажешь. Пошли, комнату тебе подготовили, а десять минут назад конвертоплан доставил одежду.

– Идем. Только подожди, сперва сигнализацию включу. Есугэй!

Из машины в полной боеготовности выпрыгнул мой телохранитель.

– Есугэй! Без моего приказа убивать только в случае, если захотят угнать машину или убить тебя. В остальном – сидеть в машине и ждать, пока не позову или не приду сам.

Мертвый монгольский генерал кивнул и залез обратно в машину.

– Ничего себе 'сигнализация! – покачал головой Дубровский. – А Нафаня где?

– Отпросился по семейным делам, – нелицемерно вздохнул я.

– По семейным? Домовой⁈ Федя, это не смешно.

– Смешного там, действительно, ни капли. Ты новости когда последний раз читал?

– Давненько, не до того было – как приехал, тут же такая суета завертелась…

– Глянь, – я протянул ему планшет.

Дубровский читал и с каждой строчкой приходил в состояние эпического охренения.

– Но это же полный…

– Тс-с-с. Умному достаточно, говорили в этой… Первой империи людей, не так ли?

– Дааа… МВ последнее время Маша и мой будущий тесть часто к ним ездили по программе обмена опытом. Хорошо, что к свадьбе вернулись, – задумчиво протянул Дубровский. И тут же спохватился:

– Так, чего делаем?

– Дай хоть минут двадцать, привести себя в порядок, и я – в твоем распоряжении.

– Идем в дом, сам в твою комнату провожу. Твои коробки уже там.

– Отлично. Ополоснусь и приоденусь, а то, право, людям стыдно показаться – ты же помнишь, как я уезжал из Тарусы? Вот, в чём уехал, в том и до сих пор!

– Совсем обаристократился, и когда только успел? – снова засмеялся Дубровский.

Я отмокал в ванне, смаковал отсутствие необходимости куда-то бежать, что-то делать, наматывать вёрсты на колёса… Приехал. Пусть ненадолго, но приехал. И можно наконец расслабиться.

И я расслабился, и тут же вылез на передний план тот разочарованный в жизни старик, что питался макаронами и гречкой. И сразу напомнил, что, вообще-то, всю свою долгую жизнь с людьми я сходился долго и неохотно, а тут – пожалте: женюсь на барышне, которую видел три раза в жизни, и то мельком, двух случайных встречных – Володю и Макса – моментально зачислил в друзья, и это при том, что всех троих я не знаю вообще. Ну, куда это годится? А еще я имею выходящую за рамки глупость числить в самых лучших друзьях порождение неведомых технологий с искусственным интеллектом на борту, которому, как выяснилось, по силам устраивать катаклизмы вполне библейского масштаба. Фёдор Юрьевич, ты «Бегущего по лезвию» и «Терминатора» помнишь? Так вспоминай, дурило, здесь-то не покажут!

Не без усилий запинал старого параноика на задворки сознания, ополоснулся, побрился, оделся в свежекупленное повседневной носки, и пошел на поиски хозяина дома.

Усадьба Кистеневка, конечно, не отличалась размахом моего нового имения и даже отцова Ромоданово, всё было куда скромнее, но дом отличала продуманность всего и трогательный уют. Здесь на каждом шагу хотелось улыбаться – просто так, глядя, например, на соломенную куколку, посаженную кем-то на подоконник. Полевые цветы в немудреных вазах, прочая мелкая ерунда тут и там – всё это создавало образ настоящего живого дома, дома, в котором приятно жить.

Дубровского нашел в гостиной. Он немедленно представил меня всем присутствующим, и я познакомился с его мамой – вовсе нестарой женщиной с располагающей улыбкой, и с младшей сестрой – девушкой лет пятнадцати, чей взгляд постоянно блуждал где-то в неведомых далях (Катя у нас художница' – с гордостью сказал ее брат). Представили мне и гостей: разной степени дальности родственников.

Тут как раз подоспели очередные гости, и я понял, что они не столько к Дубровскому, сколько ко мне. Потому что пожаловали Константин Аркадьевич и Ирина Сергеевна Кудашевы, а с ними – Наташа.

Глава 25
Мальчишник в Боброве

– Признаться, Фёдор Юрьевич, смысл этой интриги с вашим изгнанием ускользнул от меня. Не просветите ли? – спросил Константин Аркадьевич, когда официальные расшаркивания и светские разговоры остались позади, и мы с ним и его супругой уединились в беседке.

– А не было никакой интриги, – пожал я плечами, прежде чем приняться безбожно врать. – Всё было по-честному. Еще несколько лет назад мы с отцом заключили договор, по которому я, если не инициируюсь к 18 годам, ухожу из рода и веду простую земскую жизнь, в поте лица своего добывая хлеб насущный. Мы с ним только два момента не учли: что это не вполне законно, и что я инициируюсь на следующий же день после так называемого изгнания. Но, что Бог не делает, всё к лучшему, и со всей этой историей мы благополучно справились. Я в короткое время прошел обе инициации, разжился собственный имением и осталось теперь только выучиться хорошенько.

– А какие же ваши дальнейшие планы на жизнь?

– Как я только что сказал, прежде всего, учиться магическим наукам. Кроме того, Его высочество Феодор Иоаннович, определенно, имеет на меня какие-то виды – подробности пока неизвестны. Постоянно проживать я предполагаю в собственном имении Ромодановское, что в ста с небольшим верстах отсюда. Ну, а дальше – как судьба укажет, а государь прикажет.

– А ещё мне уже много дней не дает покоя одна загадка. Как, вот как вы – совершенно разумный молодой человек, несомненный герой, одновременно можете быть вот этим, например?

С этими словами Кудашев включил экран своего смартфона и продемонстрировал мне Федю Ромодановского в зените его славы: жирного, пьяного и бессмысленного. Я вздохнул и посмотрел будущему тестю в глаза.

– Ну, Константин Аркадьевич, что вы, право. Или вы никогда не были юным балбесом? Простите, не поверю. А выбрать нужный ракурс, и сделать из, пусть и так не красавца, подлинное страшилище – не так уж сложно, искушенных в светописи на Тверди – пруд пруди, особенно, после появления цифирных фотоаппаратов.

Кудашев смутился, и разговор вернулся к более безобидным темам – например, как я собираюсь обеспечивать безопасность своих владений, если у меня нет личной дружины? Не сморгнув глазом, я напомнил ему о своей специализации, заодно с полным на то основанием похвастался, что три с лишним десятка добровольцев уже несут круглосуточную службу на страже моего недавнего приобретения. Константин Аркадьевич поёжился и перевел разговор на рыбалку.

Вообще, конечно, крышу мне рвало знатно – от осознания того, что у меня есть свой собственный здоровенный дворец с парком, прудами, лабораторией, тайниками и даже пыточными подвалами. Очень захотелось показать все это богатство Наташе. Самое удивительное, что согласие мне ее родители благосклонно дали.

Потом был сумасшедше прекрасный вечер, когда я целовался с Наташей в темных аллеях Кистеневской рощи, а после, когда рамки приличия повелели возвернуть ее родителям, меня похитил Дубровский, уволок все в ту же беседку, и мы за бутылкой превосходного грушевого компота (честное слово, именно компота!) отлично провели время перед сном, рассказывая друг другу всякое, знакомясь наконец друг с другом.

Я узнал, что с самых детских лет Володя зачитывался Лесковым с его боевиками, и мечтал быть несокрушимым бойцом хтонического фронтира. Потом он познакомился с книгами в жанре, который в прошлой моей жизни назывался «детектив», и заболел уже всерьез. Особенным вниманием юного Дубровского пользовались сочинения Аркадия Кошко, воспевшего подвиги частного сыщика Бориса Савинкова, который с верным другом и напарником, саркастичным кхазадом Вассерманом, постоянно достающим из своего жилета самые удивительные и своевременные вещи, попадал в невероятные приключения, но силой своего ума и безупречностью логических построений раскрывал самые запутанные преступления во времена, предшествовавшие Восстанию Пустоцветов. Книжки эти так увлекли Володю, что он на полном серьёзе принялся тренировать свой ум (и обнаружившийся талант именно в этой области), и уже к шестнадцати годам, когда накрыла его родовая медицинская инициация, нередко раскрывал дела просто по новостным сообщениям в газетах.

Талантливого юношу заметили в Сыскном приказе. На постоянную работу отчего-то не брали, но к делам привлекали часто, платили щедро и наделили статусом внештатного консультанта. Кроме того, его услугами как частного сыщика стали пользоваться отдельные аристократы и целые кланы, так что Дубровский стал вхож во многие дома – к чему, по правде сказать, не особенно стремился, предпочитая всё свободное время проводить в Кистеневке с матерью и сестрой. Отец его, Андрей Николаевич, выдающийся военврач, погиб в прорыве хтонической аномалии во время испытаний новых методов врачевания. Этот инцидент послужил причиной введения некоторых ограничений в магической медицине[1].

А потом случилась Балканская война, и Государь позвал всех на бой. В тот же день Володя приехал в Бобров, и уже назавтра заступил на первое дежурство в армейском госпитале, где и прослужил всю войну.

* * *

[1] Больные страдают, врачи колдуют. Риск хтонического прорыва, соответственно, возрастает.

– Силы мои невеликие, конечно. Но знал бы ты, Федя, что чувствуешь, когда раненому становится легче!

Там же, в госпитале, он изучил основы немагической медицины, и теперь при нужде вполне мог претендовать на место земского врача. Но такая карьера его не манила: задачки для ума и приключения – вот, что стояло во главе угла, сразу после верности стране и династии.

Еще с младых лет Володя был знаком с Машей Стрешневой, дочерью соседей. Детские игры и юношеские грёзы естественным путём докатились до свадьбы. Впрочем, никто из родни с обеих сторон и не думал возражать – наоборот, радовались. Мне познакомиться с «синеокой Марией Кирилловной» предстояло лишь послезавтра, в день, собственно, свадьбы. Далеко не все старинные традиции соблюдались неукоснительно в этих краях, но уж свадебные – всенепременно.

Наши посиделки прервала Володина мама, бережно загнавшая обоих домой. Признаться, перед сном я подумывал, а не позвать ли Есугэя, но счел это паранойей, и мужественно лег спать без охраны.

Как выяснилось утром, я поступил совершенно верно. Во-первых, никто меня не убил. Во-вторых, у меня пытались угнать машину, и автосигнализация, в лице давно почившего монгольского генерала, сработала безотказно, так что рядом с рыдваном в рядок были выложены четыре трупа: два гоблина и два снага. Володя внимательно их рассмотрел, хмыкнул, после чего позвонил кому-то и добрую четверть часа довольно агрессивно вёл переговоры на такой фене, что я понимал, о чем речь, даже не с пятого на десятое, а с пятнадцатого на тридцатое. Впрочем, общий смысл и так был ясен: некто попутал берега, и теперь Дубровский выкатывал предъяву за беспредел. Подпитав Есугэя маной (спасибо князю за уроки), пошел на завтрак.

А после завтрака мы с Наташей сели в рыдван и поехали ко мне в Ромодановское, пообещав вернуться к обеду. На вечер Володя назначил мальчишник, так что программа дня обещала быть весьма насыщенной.

Я вел машину по привычно почти пустой дороге, и просто наслаждался тем, что рядом сидит Наташа. Люблю я её? Влюблён я в неё? Не знаю, возможно. Но это вовсе не важно. Мне хорошо и спокойно рядом с ней, и хочется длить это ощущение до бесконечности. И обнять, и не отпускать. И… и… как же хорошо-то…

– Я чувствую тебя, – улыбнулась Наташа. – Я всё ещё совсем-совсем тебя не знаю, но очень чувствую. И, знаешь, мне кажется, это самое важное – то, что мы чувствуем вот это вот, когда вместе.

Я тоже улыбался – и кивал, кивал… Говорить не хотелось, хотелось просто неотрывно смотреть на неё, но тут такого абсолютного внимания требовала дорога. Но вот приехали.

– Это что, всё твоё? – обалдела Наташа, разглядывая главный дом примерно трехсотлетнего возраста и все прочие постройки в том же классическом стиле, который господствовал в те времена на Тверди.

– Наше, солнышко, наше, – ответил я и пошёл на поиски отца, но он, как оказалось, уже улетел – вместе с полковником, гусарами и нашими домашними. Зато прибыл управляющий.

Семён Семёныч, к моему изумлению, оказался гномом. То, что Юрий Григорьевич расистом не был, я отметил давно, да и гном в ближнем круге облеченных доверием, скорее, порадовал.

– Но почему вас зовут именно Семён Семёныч? Не самое типичное имя-отчество для кхазада! – спросил я управляющего, пока Наташа, не пришедшая ещё в себя от удивления, порхала по всему двору, делая кадр за кадром на смартфон.

– А почему бы и нет, когда да, ваша милость? – пожал плечами он. – Мой дедушка мечтал о трех сыновьях, но у него родился ровно один – мой отец, и был он весьма поздним ребёнком, потому ему достались все имена, которые дед заготовил с юности. Потом эта поучительная история один в один повторилась с моим отцом, так что у меня полно сестёр и тёток. И отца, и деда понять можно, но жить в Государстве Российском кхазаду по имени Симонпетертомас Симонпетертомасович Шпракхшталмайстер, согласитесь, не очень просто. Поэтому, едва отец отбыл в чертоги предков, я стал Семёном Семёновичем Говорухиным. Может, и не очень патриотично, зато исключительно практично. Будут какие-нибудь распоряжения, ваша милость? Обед?

– Увы, нет. Я просто бегло покажу невесте усадьбу, и мы уедем. Когда вернусь сюда – пока не знаю. Хорошо бы поскорее, понравилось мне тут. Но – не на всё моя воля.

– Я в вашем полном распоряжении в любое время суток, – поклонился Семён Семёныч.

Я провел Наташу по анфиладе комнат, особо задержались в том самом зале – тайник в камине, правда, пока оставил без внимания. Нечего девушке грустными делами голову забивать. Спальня с кроватью примерно три на три метра удивила не только её, но и меня. За те всего лишь сутки, что я отсутствовал, излишне помпезная обстановка спальни старого лича, включая напоминающее огромный саркофаг капитальное сооружение с балдахином, которое здесь считалось кроватью, уступила место более современному дизайну. Здесь стало светлее, теплее и определенно уютнее.

– Поцелуй меня, – тихонько произнесла Наташа.

Я прижал ее к себе, обнял, не стесняясь и не сдерживаясь…

– Да! – прошептала она, прежде чем наши губы встретились.

* * *

– Костя! – тихонько позвала Ирина Сергеевна.

– Да, Ириш. Что такое?

– Ничего… Просто… Просто обними меня, пожалуйста.

* * *

Мы ехали обратно почти молча – не потому, что нам не о чем больше говорить, нет. Наоборот, нам теперь есть, о чем помолчать – без всяких ритуалов и церемоний мы стали одним целым. И только Наташа время от времени то пыталась положить мне голову на плечо, то просто как бы невзначай коснуться. Есугэй лежал в багажнике и, как и положено мертвецу, признаков жизни не подавал.

– Так, мальчики. Много не пейте и в драки не ввязывайтесь, хорошо? – напутствовала Софья Алексеевна отбывающих на мальчишник и вручила каждому по пузырьку с отрезвляющим эликсиром. Отбывали двое: жених Володя и шафер Федя. На мой осторожный вопрос, куда подевалась вся остальная неизбежная в таких случаях молодёжь, Дубровский пожал плечами и коротко ответил:

– Балканы.

Пропивать Володину свободу мы отправились в близлежащий уездный город Бобров. Припарковались возле трактира с романтическим названием «Пан Бобр», и я, передав зелье Володиной матушки Есугэю, проинструктировал своего бойца:

– Как мы вернемся, сразу отдай мне. А пока – охраняй. Убивать никого не надо, но, если кто полезет – бить сильно и дожидаться меня.

И пошли мы на мальчишник. С точки зрения тех американцев, которых я видел в кино на подобных мероприятиях, мы с Дубровским вели себя, как два идиота: сидели мирно, пили кхазадское красное вино «Унтерирдише трёнен», ели жаркое по-кхазадски же и тихонько трепались о всяком разном – вместо чтоб хлестать из горла какую-нибудь анисовку или зубровку, громогласно ржать на весь зал и хватать за задницу каждую мимо идущую представительницу женского пола. Но, простите – уж как умеем.

– А мне вот еще что хотелось бы понять, – заметил я после третьего тоста, когда не чокаются. – Чего ты-то так гонишь? Ладно я, после того как жизнь наизнанку вывернулась, мне нужно успеть гульнуть – и бегом домой: учиться, учиться и еще раз учиться. А тебе что припекло жениться поскорее? Вроде, сначала говорил, по осени. Потом – в сентябре. А сейчас у нас ещё лето вовсю. Колись давай, сыщик наш гениальный: с чего это вам «уж замуж невтерпёж»?

– Эпическая сила! – Володя посмотрел на меня несколько удивлённо. – Нет, ну, я-то только «за»: по Машке скучаю сильно, вижусь с ней очень уж редко. В последний раз – чуть не полгода тому, веришь ли: то меня мотает по всей стране, то она по разным конференциям, когда сама, когда с родителями. Они там все магобиологи, и дом у них – зоопарк натуральный, увидишь завтра. Но это не я «гоню», это Кирилл Антонович поторапливает.

– А чем мотивирует?

– Говорит, что, раз уж ему не суждено внуков понянчить, пусть хоть дочь пристроена будет.

– А с чего тестюшка помирать-то собрался? Сейчас, вроде, кроме Черной Немочи всё прочее лечится.

– Да какое там помирать! Увидишь его – здоровенный медведь, что тебя, что меня одной левой сделает… Но действительно… Что-то не сходится. Ладно, я об этом потом на трезвую голову подумаю, наливай давай. Эх, скорее б Машку повидать…

Володя отчётливо плавал в грёзах по своей синеглазке, меня, признаться, со страшной силой тянуло к Наташе. Не в смысле повторить – хотя и это тоже, но вообще. Но сидим отлично. Как хорошо, что на Тверди нет никаких шумных американцев в привычном мне понимании, и их дебильных традиций!

А вот снага – есть. Снага – это вам не васп массачуссетской выделки, и даже не хоббит, он вполне себе существует – эвон, вперев раскачанные руки в стол, вещает Дубровскому на местном криминальном жаргоне, и смысл угадывается легко: местной гопоте не понравилось, что они всего-то хотели старую рухлядь взять покататься, а четверых из них за детскую, в общем-то, шалость укоротили на голову. И теперь зеленый качок настоятельно звал нас на парковку – «поговорить по-мужски».

– А что, – легко поднялся из-за стола Володя, – Заодно покурим. Пошли, Федь.

А на парковке всё оказалось ожидаемо хорошо. Есугэй в своём любимом камуфляже и в тёмных очках стоял у машины, рядом валялись три черных урука. При виде нас телохранитель сделал три шага навстречу, протянул мне флаконы с отрезвителем.

– Вообще, сдаётся мне, он прав, – задумчиво протянул Дубровский. – Пьём, предчувствие странное.

– Ять, врот! Это чё тут ваще-нах? – снага всё никак не мог врубиться в ситуацию и, похоже, ещё не верил, что остался без силовой поддержки.

– Это значит, дружок, подставляй лапки – вязать буду, – вполне дружелюбно заметил Володя, доставая из внутреннего кармана пиджака пару пластиковых стяжек.

Снага заверещал и бросился в атаку – почему-то на меня. В следующую секунду он уже оседал наземь после удара по голове – Есугэй не зевал. Связав зелёного и, заодно, поверженных ранее уруков, Дубровский достал телефон.

– Трофим Максимович? Добрый вечер, дорогой, Дубровский беспокоит. Что у тебя в городе творится, а? Сижу в Бобре, никого не трогаю, приходит какая-то зелень от Сплюснутого, да с тремя уруками в придачу, пытается машину украсть, а меня побить. Да, на парковке Бобра. Присылай, здесь стою… Федя! К бою! Здесь вампиры! Трофим, ять, прорыв, балканцы, зови кавалерию!

На противоположном конце парковки в клубах тумана возникла группа существ, большинство – в доспехах.

– Отвеселились, ять. Оружия нет… Эпическая сила… – простонал Володя.

Я метнулся к багажнику, достал меч Менгу-Тимура.

– Держи. Я с ним пока никак вообще, огнестрелом не богат. Есугэй! Враги!

– Айййййяяяяя! Убью!

– Федя, тут где-то рядом в прошлом располагалось старое кладбище. Ищи! Поднимай! Прикрою! Я им, эпическая сила…

Сойдя с парковки на землю, расставил руки начал поиск. Ого! Вся утоптанная грутовая с щебнем парковка откликнулась гнилушечными огоньками – кладбище было прямо здесь. Живём! И я приступил к вызову, а Володя и Есугэй уже схлестнулись с непрошенными гостями.

Пока вызванные мною вырастали на поверхности парковки, я обыскал наших пленников – снага и трех уруков, в результате чего разжился четырьмя ножами и парой тесаков. Это богатство я вручил первым оформившимся зомбарям, поставил боевую задачу и отправил в свалку, в которую превратился бой на парковке. На Володю наседали трое сразу, и удерживал их он с трудом, так что мертвецкая поддержка подоспела как нельзя вовремя. Есугэй справлялся – пусть не быстро, но справлялся. Но своё некромантское дело я уже сделал, и теперь негоже отсиживаться в стороне. Зашарил взглядом в поисках подходящего инвентаря – и обнаружил пожарный щит на задней стене «Пана Бобра», самой подходящей деталью которого мне показался багор. Схватив его, не рассуждая, поспешил на помощь Дубровскому.

Нападавших было едва с десяток, нас – уже более двух дюжин, но силы всё равно оказались несопоставимы, и вампиры явно теснили.

К нам присоединились очухавшиеся черные уруки. Без малейшего труда разорвав стяжки, они направились было к Есугэю – у них к нему много вопросов накопилось. Но с удивлением обнаружили, что мертвый монгол сильно занят с другим противником. Кроме того, до него так просто не доберешься – площадка плотно забита ходячими мертвецами пополам с вампирами, и все при этом донельзя агрессивные. Поэтому уруки ввязались в бой против всех сразу, что добавило нашей драке живости.

Есугэй делал всё, что мог, но противник ему попался не слабее того, что был в Лыковке, темник был занят затянувшейся схваткой с ним одним, и потому не мог ни нам помочь, ни отвлечься на силовую группу местного криминала.

А я дрался. Вернее, отбивался. Пока удавалось, но чуял, что это ненадолго. И как раз в тот момент, когда я со всей ясностью понял, что ещё немного, и начну пропускать удары, прибыла кавалерия – в нашем тылу, у машины возникло окно телепорта, и в нем на несколько мгновений замерла группа опричников в уже знакомой мне броне.