Текст книги "РЯВанш! (СИ, с иллюстрациями)"

Автор книги: Дмитрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

Когда "Нагато" был накрыт очередным русским залпом, пять химических снарядов как раз шли наверх на подъемнике 2‑й башни японского линкора. В перегрузочном отделении таких снарядов скопилось уже три десятка. Начальник башни хотел в подходящий момент выпустить их с предельной скорострельностью, чтобы вражеский дредноут окутало плотное ядовитое облако. В этот самый момент в нижнюю часть барбета ударил русский снаряд. Взорвавшись на броне, он не проник внутрь барбета, но всё же вызвал возгарание пороховых зарядов в перегрузочном отделении. Следом за горящими зарядами сдетонировал один из химических снарядов, пробив осколками остальные. Через секунду башни наверху затопила газовая волна. Расчеты упали у орудий в смертном удушье, с выжженными глазами и почерневшей от ожогов кожей. Даже форменная одежда, в которой их потом найдут у орудий, была обесцвечена газом.

Просочившись сквозь щели и люки, газ хлынул на палубы, но большая часть сжиженной начинки взорвавшихся снарядов стекла вниз, в трюмы, где стала быстро испаряться. В башенных погребах смерть была хотя и мучительной, но быстрой и привычной для моряков. После сигнала о пожаре в перегрузочном отделении находившиеся в погребах закрыли люки и пустили воду, чтобы ценой жизни предотвратить взрыв корабля. У многих в отсеках "Нагато" был шанс спастись. Но за время боя японцы уже привыкли к едкому дыму от собственных выстрелов и старались не обращать внимание на жжение в глазах и горле. Даже сильная тошнота казалась поначалу обычным симптомом отравления от несгоревшей до конца пороха. Потом было уже поздно. Газ продолжал стремительно распространяться по отсекам. Отравленные, ослепленные люди пытались выбраться, найти выход из лабиринта, бежали по тесным запутанным переходам, расположением которых не успели еще толком узнать, падали, задыхались от удушья, раздирали ногтями глаза от невыносимой боли, захлебывались кровавой рвотой.

Через переговорные трубы газ дал о себе знать на центральном командном посту. Перед тем, как надеть газовую маску, адмирал Точинай заявил, что русские сами обстреляли "Нагато" химическими снарядами, но время нахождения в отравленной зоне не должно быть долгим. Предложение командира линкора Дзинэ использовать турбовентиляторы котельных, чтобы выдуть газ с внутренних палуб наружу, Точинай отклонил ‑ это могло замедлить ход дредноута и продлить его пребывание в газовом облаке. Первое время, когда центральный пост наполнился желтовато‑зеленоватыми клубами, противогазы защищали адмирала и его офицеров. Но концентрация газа быстро росла. Резина масок тяжелела и разбухала, сдавливая лицо. Незащищенные участки кожи стали зудеть, началось сильное жжение, на кистях рук, на шее багровели ожоги. Потом у кого‑то лопнул противогаз. Других рвало в маски, люди падали на пол в жутких судорогах. Газ убил всех, потом стал проникать через коммуникационную шахту в боевую рубку. Все находившиеся в рубке испытывали сильную боль, но выбраться откуда не давала заклиненная дверь. При очередном попадании новая взрывная волна выбила ее, и люди смогли покинуть рубку, спасаясь с остальными уцелевшими на верхние надстройки и корму.

Какое‑то время корабль управлялся из резервной кормовой рубки, находившейся достаточно высоко над палубой. Старший минный офицер, принявший обязанности командира корабля, делал резкие повороты, чтобы вывести "Нагато" из газового облака, появившегося, как думали, после русского обстрела. В кочегарках надели маски, в задымленных носовых и раньше работали в противогазах. Палубные команды получили приказ укрыться во внутренних отсеках и задраить люки, была отключена внешняя вентиляция, что это только усилило воздействие газовой волны, заливающей линкор с носа до кормы. Мучительная боль и дикий страх заставляли забыть о субординации, Вопреки тому, что говорили офицеры, оказалось, что на открытой палубе газ поражает слабее. Вспыхнула паника, началась давка у трапов наверх. Однако и на палубе находиться долго было невыносимо. Люди лезли на верхние надстройки, мачты, крыши возвышенных башен, прожекторные площадки на дымовых трубах. Многие, не выдержав, бросались в воду.

Из залитых газом артиллерийских погребов прекратили подвать снаряды к кормовым орудиям. Была потеряна связь с машинным отделением и идущий без рулей "Нагато" окончательно потерял управление. Посылаемые вниз не возвращались. Корабль совершал беспорядочные циркуляции. Наконец, было принято решение остановить турбины, а в кочегарки ‑ гасить топки. Тогда можно было попробовать спустить шлюпки. Но в машинных и котельных отделениях уже не оставалось живых, чтобы исполнить приказ. "Нагато" продолжал свое неуправляемое движение, сохраняя ход до столкновения с каменистой отмелью. При ударе о рифы в трюмах сдвинуло котлы, из разорванных магистралей хлынула нефть. Тушить охвативший кочегарки пожар было уже некому. Огонь постепенно добрался до незатопленных кормовых артиллерийских погребов. Боеприпасов там оставалось немного, но взрывы добавили разрушений корпусу корабля. Ну а поскольку большинство снарядов было химическими ‑ концентрация газа вокруг лежащего на рифах дредноута вновь стала предельная. К тому же под действием пожара начинявший снаряды слезоточивый хлорпикрин превращался в менее быстродействующий, но гораздо более опасный фосген, отравивший изрядный кусок побережья. Над юго‑восточной Цусимой веял тяжелый запах гниющих яблок. На "Нагато" от газа спаслись находившиеся всё это время на верхних надстройках или же там, где газовое облако было отогнано паром, рвущимся из поврежденных котлов. Они часто были обварены кипятком, но уцелели от химического поражения. Среди многочисленных погибших оказались вице‑адмирал Содзиро Точинай и командир линкора Кошки Дзинэ. Находившийся на верхнем мостике главный конструктор "Нагато" Юдзуру Хирага не пострадал от газа, но сильно расшибся при крушении линкора. Оправившись от травм, он немедленно занялся разработкой противохимической защиты достраивавшегося дредноута "Мутцу", а также внесением соответствующих изменений в конструкцию только что заложенных линкоров "Тосо" и "Кага" и готовящихся к закладке линейных крейсеров "Амаги" и "Акаги".

‑ Не пойму, всё же, что случилось, ‑ Иванов отчаянно тер платком покрасневшие глаза. ‑ Броню мы пробить не могли, тем более стреляли фугасными. Ну да, пожар могли вызвать, но ведь он начался, уже когда "Нагато" на берег выкинулся!

В бригаде линейных крейсеров всё не могли прийти в себя после неожиданно скорой победы над вражеским сверхлинкором. Когда "Нагато" вдруг перестал стрелять, Иванов распорядился тоже прекратить огонь, дав противнику шанс спустить флаг. Орудийные башни "измаилов" замолкли, и палуба наполнилась высыпавшим наверх народом. Последние минуты жизни "Нагато" наблюдали с "Бородино", "Кинбурна" и "Бородино" в общем гробовом молчании. Кто‑то крестился, поднимая очи долу, будто надеясь увидеть в облаках того, кто поразил богомерзкого врага своим чудесным незримым оружием, другие просто не могли поверить собственным глазам. Громадный корабль, сильнейший в мире, вполне еще целый и неповрежденный на вид, вдруг развернулся и пошел полным ходом на рифы, вылетел со слышимым за пять миль треском на мелководье, сильно накренился своей высокой мачтовой надстройкой, а потом еще и загорелся, окутавшись черным дымом.

Над морем гремело и не прекращалось тысячеголосое "ура!". Наверное, если бы в этот момент японские эсминцы бросились бы решительно на наши корабли с командами, охваченными общим безумным ликованием, атака эта могла бы иметь успех. На палубах "Бородино", "Кинбурна", "Наварина" матросы орали как сумасшедшие, плясали, кидали вверх бескозырки, обнимались друг с другом, бросались качать на руках офицеров. А ведь всего несколько часов назад эти самые матросы устроили бунт против начальства и даже захватили два корабля, так что чуть не пришлось стрелять по своим. Но всё это было уже забыто. Офицеры вновь стали для матросов не злодеями‑чужаками, а героями, отцами‑командирами, которые привели к общей славной победе.

‑ Извините, Константин Петрович, но мне кажется, зря мы сразу так уходим! ‑ прервал размышления Иванова его старший офицер

‑ Что мы, Виктор Николаевич, еще "Нагато" могли сделать? У нас ведь и снарядов осталось штук по двадцать на ствол. Ну, подошли бы, постреляли еще в упор. Так японцы корпус себе и без нас хорошо искалечили, аж трубы слетели.

‑ Можно было бы Александра Васильевича здесь подождать, а то как ему пролив проходить на легком крейсере!

‑ Нет, опасно! Пока здесь кружим, мы у японцев как на ладони. Глядишь опять самолеты прилетят или подлодки подойдут. Опять же, через четыре часа уже сумерки, а вокруг японские миноносцы. Пора в море выбираться! Мы и сами не в лучшем состоянии, особенно "Кинбурн". И у нас сколько угольных ям затоплено? Хватило бы до Шанхая! Пойду, подготовлю радиограмму командующему, отчитаюсь об успехах. А Александр Васильевич пройдет, нагонит нас. Что я, Колчака не знаю..

Крейсер "Адмирал Бутаков" под флагом командующего Эскадрой Тихого океана адмирала Колчака приближался к островам Цусимы. Крейсер сопровождали эсминцы "Победитель", "Летун", "Забияка", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин" и "Лейтенант Ломбард". После полученных с "Бородино" радиограмм Колчак ожидал увидеть в проливе растревоженный муравейник. Но действительность превзошла все его ожидания. При подходе к Цусиме русские увидели кружащие в воздухе аэропланы и ходящие в разные стороны миноносцы. К устаревшим, типа "Асакадзе", присоединились новые ‑ "Якадзе", "Таке", "Цуге" и "Кури". Из крупных кораблей был виден лишь один трехтрубный броненосец "Сикисима", курсировавший вдоль берега.

‑ Подводную лодку ищут! ‑ предположил командир "Бутакова" капитан 1‑го ранга Сполатбог, наблюдавший эту картину вместе с адмиралом. ‑ Кто‑то из наших тут может быть, Александр Васильевич?

‑ "Нарвал" или "Кит", ‑ поспешил с ответом лейтенант Макаров. ‑ Надо помочь нашим! Может, им уже воздуха не хватает. Отгоним японцев!

Сполатбог неодобрительно глянул на молодого офицера. Вот ведь, рвется в бой не глядя. Весь в знаменитого отца‑адмирала, царствие ему небесное.

‑ Лодка, наверное, уже под водой ушла. Или потопили ее. А у нас угля и нефти в самый обрез! ‑ командир "Бутакова" выразительно посмотрел на адмирала. ‑ Дай Бог самим мимо проскочить. Вон сколько у японцев эсминцев.

‑ Четырехтрубные старье! ‑ задорно выкрикнул лейтенант Макаров. ‑ Новых немного. А еще у нас крейсер!

‑ А у японцев броненосец вон там у берега.

‑ Александр Николаевич, Вадим Степанович, не спорьте! ‑ заговорил, наконец, Колчак. ‑ Своих бросать нельзя! И японцев лишний раз пугануть не грех. Пусть они нас после сегодняшнего и вчерашнего подольше боятся! Передать на эсминцы ‑ встать в кильватер! Боевая тревога! Приготовится открыть огонь правым бортом!

Крейсер "Адмирал Бутаков" и идущие за ним шесть эсминцев‑"орфеев" могли обрушить на врага бортовой залп из тридцати двух стволов средней артиллерии. У японских эсминцев новых типов против этого было лишь тринадцать 120‑мм орудий , 75‑мм короткоствольные пушки старых миноносцев годились только для ближнего боя. Поэтому, лишь только противник разобрался в составе атакующей их группы, японские эсминцы тут же стали отходить к Цусиме, очищая акваторию своих поисков.

‑ Сбавить ход! ‑ распорядился Колчак. ‑ Теперь смотреть внимательно! Как увидите перископ ‑ немедленно сигналить прожектором и флажками. А не то получим от своих торпеду.

Внезапно в 10 кабельтовых впереди, прямо по курсу "Адмирала Бутакова" взметнулось два дымных столба пополам с водяной пылью. В дело вмешался идущий от островов "Сикисима", дав залп носовыми 12‑дюймовками. Почтенный возраст броненосца‑ветерана не препятствовал ему быть опасным противником для легких русских кораблей. Четыре 305‑мм орудия времен прошлой русско‑японской войны уже не считались дальнобойными, но на 40 кабельтовых легкому крейсеру и эсминцам они были весьма опасны. Не стоило забывать и о семи 150‑мм орудий в каждой из бортовых батарей "Сикисимы". Ну а серьезная броня, пусть и недостаточная против новейших сверхтяжелых орудий, была вполне надежной защитой против русской средней артиллерии. У Колчака было одно преимущество ‑ большая скорость кораблей. Угнаться за русским крейсером и, тем более, эсминцами, "Сикисима", конечно, не мог. Японцы на это и не надеялись. Им важно было отогнать легкий отряд Колчака назад, прикрыть главным калибром броненосца свои миноносцы, преследующие подлодку.

‑ Александр Васильевич! ‑ наклонился к Колчаку Сполатбог. ‑ Надо бы отвернуть. Не дадут нам японцы на торпедный выстрел выйти.

‑ Передайте на эсминцы, перестроиться в пеленг! ‑ негромко приказал адмирал. ‑ Пойдем в атаку галсами, будем стрелять батареями обоих бортов попеременно. Подготовьтесь открыть огонь! Мы уже достаем до "Сикисимы".

Если артиллерия на старом броненосце была серьезней, то подготовка необстрелянных наводчиков учебно‑резервной эскадры оказалась много слабее, чем у прошедших мировую войну русских канониров. Японцы никак не могли пристреляться, а вокруг "Сикисимы" уже падал град 130‑мм и 102‑мм снарядов. Они не могли пробить бортовой и башенной брони, их останавливала бронепалуба, но незащищенные борта, надстройки, трубы, вентиляторы быстро дырявились осколками. Но главную роль, очевидно, сыграла смелость русских легких кораблей, идущих полным ходом на броненосец. После неожиданной катастрофы "Нагато" и столь же внезапного потопления "Асахи" японцы пришли к выводу, что от русских можно ожидать всего. Вдруг они сейчас выводят броненосец под торпеды своей субмарины... Через 10 минут после начала боя командир "Сикисимы" отдал приказ повернуть к берегу, поздравив команду с удачным прикрытием огнем отхода своих миноносцев. В скоротечной перестрелке "Сикисима" был поражен семью снарядами. Больше всего досталось носовому мостику; на спардеке пришлось бросить все силы на тушение пожара ‑ шлюпки, предназначенные для гребных тренировок курсантов, послужили хорошим подспорьем для распространения огня. "Адмирал Бутаков" получил от японцев два попадания снарядами среднего калибра ‑ в кормовую дымовую трубу и грузовую стеньгу грот‑мачты.

Сполатбог вытер лоб платком.

‑ Слава Богу, отвернул!

‑ Преследуем и атакуем с кормовых курсов! ‑ глаза лейтенанта Макарова горели энтузиазмом.

Сполатбог с отчаянием посмотрел на отпрыска геройски погибшего адмирала, но на этот раз Колчак не поддержал своего горячего флаг‑офицера.

‑ Нет, Вадим Степанович! Хорошенького понемножку. Нам еще отряд Веселкина нагонять. Подождем немного наших подводников, и в путь.

‑ Александр Васильевич! Надо ли ждать? Затаились они сейчас на дне и ждут темноты.

Тем не менее, подлодка появилась гораздо раньше. Вопреки предупреждениям, на "Лейтенанте Ильине", где первыми заметили всплывшую субмарину, едва не открыли по ней огонь. Надстройка выглядела столько необычно, что в ней трудно было распознать знакомый дозорным тип русской подлодки. "Нагато" всё же достал "Кита" своим таранным ударом. Перископ был согнут так, что повис параллельно палубе, будто минбалка. Когда разобрались, субмарина подошла вплотную к борту идущего малым ходом "Адмирала Бутакова". Эсминцы в это время наблюдали вокруг на случай появления вражеской субмарины.

Капитан 1‑го ранга Парецкий с мокрого мостика своего корабля сделал рапорт командующему о торпедной атаке на вражеский дредноут. О результатах ничего доложить не мог, так как сидел всё время под водой из‑за миноносцев. К тому же перископ был выведен из строя.

Разглядывая загнутую в дугу перископную трубу, Колчак с сожалением пришел к выводу, что брать "Кита" с собой в Шанхай не имеет смысла. Запасной перископ нужной системы там едва ли найдешь, а без него лодка небоеспособна. Колчак поблагодарил кавторанга Парецкого за службу, коротко сообщил про вчерашний бой, уничтожении пяти японских дредноутов, а также о переданной по радио с "Бородино" новости о крушении "Нагато" и потоплении "Асахи". Колчак высказал предположение, что подлодка имела к этому непосредственное отношение. Паруцкий был явно польщен словами адмирала. Вообще новости о победе русского оружия вызвали на "Ките" бурное ликование, из открытого рубочного люка доносилось дружное "ура!" команды. Дав приказ подлодке идти во Владивосток, Колчак искренне пожелал командиру "Кита" удачи. Подводное плавание без перископа, на одном счислении, казалось совершенно невероятным. Как лодка сумеет вернуться на базу, если придется уходить в глубину?! Однако выделять в сопровождение один из своих эсминцев адмирал не стал. Если уж терять, то один корабль, а не два.

Распрощавшись с субмариной, "Адмирал Бутаков" и эсминцы взяли курс на юг. Они шли среди бела дня по Цусимскому проливу, разделяющему Японию и принадлежащую ей же Корею. Но сейчас этот обычно оживленный пролив был совершенно пустынным, исчезли даже джонки. Ни одного гражданского судна или военного корабля. Только в небе изредка появлялись японские самолеты. Абстрактный термин "господство на море" приобретало зримое выражение. Легкие русские корабли проходили по внутренним водам Японской империи, как хозяева, у которых никто не смеет встать на дороге. Впрочем, не стоило терять и осторожности. Корабли шли полным ходом, совершая противолодочные зигзаги, а дозорные на фор‑марсах до боли в глазах всматривались в слепящие солнечным блеском волны ‑ не мелькнут ли зловещий поднятый карандаш перископа вражеской субмарины.

Через два часа, где‑то на широте Нагасаки, по курсу на горизонте прямо были замечены дымные следы. Это мог быть и японский транспорт, и нейтрал, которого следовало досмотреть на предмет военной контрабанды. Могли быть и "измаилы". Колчак выслал на разведку "Летуна", тот ушел вперед и вскоре дал радиограмму, что ведет бой с двумя японскими большими эсминцами типа "Минекадзе". Остальные русские эсминцы сразу же рванули на помощь. Противник, а это были "Окикадзе" и "Хакадзе", тут же стали отходить на восток, продемонстрировав удивительную быстроходность. Преследование не имело смысла, тем более, что русским в их дальнем переходе надо было бережно экономить топливо, а не сжигать его в форсированном режиме погонь. К новым замеченным дымам отнеслись уже более осторожно. Колчак выслал на разведку половину своих эсминцев. Но скоро они радировали, что встретили своих ‑ "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин". Уже совсем под вечер снова были замечены дымы, на этот раз ‑ на норд‑осте. Пробитая боевая тревога и на этот раз обернулась радостью встречи со свои. Колчака нагнал вызванный по радио отряд из легких крейсеров "Адмирал Спиридов", "Трапезунд" и эсминцев "Поспешный" и "Пылкин". Исполнявший должность командира отряда капитан 1‑го ранга Остелецкий доложил, что прошлой ночью остаткам 3‑го японского флота удалось ускользнуть от преследования. Противник потерял броненосный крейсер "Икома" и бронепалубные "Хирадо" и "Тоне".

Теперь у Колчака собралась полноценная быстроходная эскадра ‑ три линейных и три легких крейсера при двух дивизионах эсминцев. Русские корабли шли по Желтому морю на юго‑запад, в сторону Китая. До наступления темноты на "Бородино" с положенными почестями отправили в воду останки контр‑адмирала Веселкина, были погребены в море и другие погибшие в бою моряки. К счастью, их было сравнительно немного. Значительные жертвы были только на "Наварине", где взорвался один из казематов. Там среди прочих хоронили унтер‑офицера Дыбенко. Колчак, после беседы с Ивановым, решил простить погибшему, как искупившему кровью, руководство бунтовщиками. Дыбенко отпели и отправили в море как верноподданного героя. Адмирал поддержал и ходатайство о посмертном награждении его Георгиевским крестом. Провожая глазами падающие в волны считанные белые тюки, адмирал Колчак думал, как неизмеримо мало погибших на трех линейных крейсерах в сравнении с дредноутами, что выдержали бой с главной японской эскадрой. Как будут относиться команды с "Севастополя", "Гангута", "Императоров" к тем, кто избежал пережитого ими ада ‑ экипажам "Бородино", "Наварина", "Кинбурна". Нет, это очень правильно, что случай или судьба развели корабли. Одни, которым повезло избежать бойни, идут в Шанхай, другие, прошедшие через горнило жестоких испытаний, ‑ во Владивосток. И встреча их вряд ли состоится до окончания войны.

Весь вчерашний вечер, всю бессонную ночь и всё утро на "Императоре Николае I" "Императоре Александре III", "Севастополе", "Гангуте" и "Афоне" ждали, когда их, наконец, догонят "измаилы". Отряд сверхдредноутов, по меньшей мере, удваивал бы силы русской эскадры, отходящей к Владивостоку. А, если говорить честно, давал эскадре хоть какую‑то силу, потому что без них она не была уже боеспособной. Вчерашнее ликование по поводу потопления одного за другим пяти японских дредноутов прошло, настало время мрачных размышлений о том, насколько дорого обошлась эта битва самим русским. Эскадра совсем не выглядела победоносной. Пять глубоко осевших в воду обгоревших дредноута ‑ вот и всё, что оставалось от русской эскадры из тринадцати тяжелых кораблей. Сообщение, что "измаилы" не придут, стало тяжелейшим ударом. Потом стало известно о внезапном исчезновении командующего. Только что над "Севастополем" развевался адмиральский флаг, вселяя в сердца хоть какую‑то надежду. И вдруг он спущен, и адмирал Колчак на легком крейсере, забрав с собой треть эсминцев, исчезает за горизонтом.

Люди упали духом. Кренящиеся палубы лишали их привычной веры в надежность своих кораблей. Над всеми витало ощущение безнадежности, обреченности, почти уже никто не верил, что им удастся вернуться к родным берегам. Путь к Владивостоку должен занять два дня, а поврежденные линкоры едва держатся на плаву. К тому же, едва стемнеет, вернутся японские миноносцы, а, может, появятся и подводные лодки. Недавняя гибель "Адмирала Нахимова" подтверждала худшие опасения. Сколько еще душ отправятся тогда на дно Японского моря?

Несмотря на распоряжение об отдыхе всем свободных от вахт, лишь считанные счастливчики смогли уснуть, найдя себе место в закутках среди разрушенных отсеков. Остальные были слишком потрясены, чтобы забыться в тяжелом сне. Нервное напряжение команд не снимала и розданная двойная порция водки. Большинство искало спасения от мрачных размышлений в работе. Команды продолжали, уже без прежней лихорадочной спешки, а как‑то машинально заторможено, наводить хоть какой‑то порядок на своих израненных кораблях. Расчищались завалы в зияющих огромными пробоинами отсеках, выносили ведрами оставшуюся после пожаров мокрую грязь, в которой смешались сажа, угольная пыль и обильно пролитая вчера кровь. По мере продвижения вглубь наиболее изуродованных взрывами помещений наверх выносили всё новых и новых найденных погибших. К ним ежечасно присоединялись умершие раненые из корабельных лазаретов.

Зашитых в парусину и уложенных на палубу рядами покойников уже несколько часов без перерыва отпевал осипшим голосом измученный корабельный священник, после чего подручные ему матросы, торопливо перекрестившись, сталкивали тела за борт. Туда же, вместе с мертвецами, летели различные обломки, куски изломанных переборок, просто неразличимый уже мусор. Особо много было латунных гильз из‑под расстрелянных зарядов. Падая в воду, они обычно вставали торчком и плыли за кормой кораблей расходящейся блестящей полосой. Когда медленно бредущий в кильватере следом дредноут врезался в это сверкающее скопище, гильзы стучались о борта металлическим погребальным звоном.

В два часа пополудни вдали заметили самолет, а еще через час прямо по курсу из‑за горизонта стали подниматься дымы больших кораблей. По эскадре сыграли тревогу. Встрепенувшиеся расчеты пробирались через завалы железа к уцелевшим орудиям, на установленный наспех временных стеньгах под барабанную дробь поднимались иссеченные осколками боевые флаги. Контр‑адмирал Казимир Порембский лихорадочно просчитывал возможные варианты. Если там, впереди, только миноносцы, решившиеся вдруг на дневную атаку, их отразят легкие крейсера и эсминцы‑"новики". Но если японцы успели подогнать свой последний резерв ‑ старые броненосные корабли, придется задействовать линкоры. За ночь на линейных кораблях успели осушить часть затопленных кочегарок, кое‑как залатали магистрали, вычистили шлак, забивший топки при вчерашнем форсировании хода. Что касается артиллерии... Только "Императору Николаю I" повезло, там в исправное состояние привели весь главный калибр. "Севастополь" мог вести огонь только из двух кормовых башен, "Гангут" ‑ из одной носовой, а "Император Александр III" потерял все свои четыре башни.

Был еще "Афон" с тремя исправными башнями. Снарядов вчера в него попало меньше, зато линейный крейсер получил торпеду и сейчас шел на буксире у "Адмирала Истомина". Неожиданно на линейном крейсере отдали буксирные концы, и "Афон" сам двинулся вперед, пусть медленно, тяжело гоня перед собой волну. Отчаянные усилия "афонских" механиков дали результат в самый нужный момент. По эскадре прокатилось торжествующее "ура!", приветствуя возвращение корабля к самостоятельному движению. Освобожденный от буксировки " Истомин" поспешил присоединиться к легким крейсерам, а "Афон", медленно обгоняя линкоры, выходил в голову их колонны, нацеливаясь на север длинными орудийными стволами.

Там, вдали, под дымами уже можно было различить крохотные силуэты кораблей. У первого было четыре дымовые трубы. Легкий крейсер типа "Тикума"? Но у следующего корабля труб было целых пять! У японцев таких многотрубных нет. Это же наш "Аскольд"! Свои, крейсера Сибирской флотилии! И с ними транспорты, транспорты, транспорты... Отбой тревоги!

У русских крейсеров‑ветеранов, отосланных на Тихий океан после победы над Германией, война с Японией была уже вторая. В первой, пятнадцать лет назад, их имена не сходили со страниц газет, фотографии украшали иллюстрированные журналы. Ныне же, оттесненные новыми дредноутами на задний план, старые корабли были отнесены чуть ли не к вспомогательным силам. В запланированной адмиралом Колчаком операции им отводилась незавидная роль живца или подсадной утки, чтобы выманить под удар русского линейного флота какой‑нибудь японский отряд. Выполнив свою миссию, крейсера были отправлены обратно во Владивосток перед самым началом большого сражения. Офицеры на них не скрывали разочарования, обсуждая между собой, что и они могли бы пригодиться при разгроме японцев, например, преследуя разбитого неприятеля. Тогда у современных кораблей будет заканчиваться топливо, а старички, с их большой дальностью хода, смогут продолжать погоню. Весь прошлый вечер радисты принимали обрывочные сообщения с кораблей главной эскадры. Сражение случилось совсем не так, как планировал Колчак ‑ не с отрядом, а со всем японским флотом. Старым крейсерам уже приходилось переживать горечь поражений, крах мечты о победе. Но на этот раз русские, вроде, брали верх, топя один японский дредноут за другим. О своих было известно только о гибели "Императрицы Екатерины" и "Светланы". Получалось, что японцы, потеряли впятеро больше! В неспящих в ночи кают‑компаниях горели огни, гудели громкие голоса. Общим, громко высказанным мнением было: "Назад! Добьем япошек!"

Контр‑адмирал Старк приказал держаться прежнего курса, хотя и распорядился снизить ход. Идти к месту сражения, ставшему ночью охотничьим полем для армад эсминцев, значило рисковать получить торпеды не только от чужих, но и от своих. Впрочем, Старк ждал, что утром адмирал Колчак вспомнит о старых крейсерах. Георгий Карлович не ложился спать, ожидая каждую минуту радиограмму от командующего, даже гонял минного офицера лично проверить антенну.

Вместо Колчака радио прислал военный комендант Владивостока контр‑адмирала Сергей Николаевич Тимирев. Оказывается, еще накануне днем его посетил с визитом британский консул и устно сообщил, что по данным английской разведки, основные силы японского флота в данный момент находятся не в Желтом, в Японском море, предположительно ‑ в южной его части. Возможно, таким жестом Великобритания решила вернуть долг чести за предоставленные Россией в начале мировой войны союзникам шифры, что были захвачены на немецком крейсере. Если бы англичане сообщили сведения о местонахождении японцев хотя бы на пару дней раньше! Сейчас толка от новых разведданных было не много. Обдуманно или нет, англичане передали их как раз в тот момент, когда эскадра Колчака находилась уже в той самой южной части Японского моря и, видимо, вела уже бой. Тимирев сообщал, что успел всего за несколько часов снарядить к выходу в море ремонтные, снарядные, санитарные и угольные транспорты (впрочем, как знал Старк, их подготовил накануне похода сам адмирал Колчак). Еще до получения радио о произошедшем сражении и победе над японцами транспорты вышли в море для оказания помощи пострадавшим в бою кораблям русского флота. Тимирев предлагал Старку встретить и сопровождать транспортную флотилию, которую пока конвоировали лишь канонерка "Маньчжур" и старые миноносцы, да еще авиаматки контр‑адмирала Дудорова.

Георгий Старк удивлялся рвению Тимирева. Он так рвался помочь Колчаку, который, как известно, увел у него жену. Однако тимиревский план спасательной экспедиции Старк признал верным. Если судить по Ютланду, состояние прошедших эскадренный бой дредноутов может быть самым критическим. Ремонтные суда придутся Колчаку весьма кстати. Поджидать спасательную флотилию пришлось недолго. Воздушная разведка вывела ее прямо на крейсера Старка. А затем летчики с авиаматок принесли вести об обнаружении своих линкоров. Еще несколько часов напряженного ожидания, и сигнальщики с фор‑марсов доложили, что видят русскую эскадру. С юга шли победители! На флагманской "России", других кораблях приготовились к радостной встречи. Однако, по мере сближения, сердца всё более наполнялись горечью и болью. Это была не прежняя русская Тихоокеанская эскадра, а ее жалкие остатки ‑ четыре линкора, до неузнаваемости изрешеченные снарядами, один крейсер‑дредноут и три легких крейсера ‑ возвращалось меньше половины кораблей. Какая же это победа при таких потерях!

Георгий Старк пригласил контр‑адмиралов Порембского и Кедрова на "Россию". Встретив прибывших у трапа, Старк проводил их в старомодно‑просторный адмиральский салон крейсера и сразу же нетерпеливо завязал беседу:

‑ Михаил Михайлович! Казимир Адольфович! Рад видеть вас в добром здравии! Но где же остальные корабли?