Текст книги "РЯВанш! (СИ, с иллюстрациями)"

Автор книги: Дмитрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

‑ Попадание в головного японца!

Это сообщение было последним, переданным с фор‑марса. Наблюдатели, коптившиеся там заживо в дыму бушующих вокруг фок‑мачты пожаров, наконец, оставили свои дальномеры и с трудом, но спустились вниз. Расчеты уцелевших башенных орудий "Афона" уже сами вели огонь по хорошо видимому вражескому дредноуту, пылающему в темноте, как огромный костер.

После нескольких попаданий, не причинивших "Ямасиро" заметных повреждений, очередной русский снаряд поразил головной линкор в 4‑ю башню. Броня была пробита, и башня лопнула в огненном пузыре взрыва. Снарядные погреба сразу же затопили, но вспыхнувший после взрыва пожар охватил всю середину корабля ‑ от передней дымовой трубы до грот‑мачты. Похоже, что возгорание охватило батарейную палубу, было хорошо видно огненные языки, вырывавшиеся из амбразур казематов средней артиллерии. Котельные и машинные отделения "Ямасиро", тем не менее, продолжали действовать, и дредноут сохранял ход, продолжая стрелять по "Афону" из тяжелых орудий 2‑й и 3‑й башен, хотя и к последней уже подбиралось пламя пожара.

Контр‑адмирал Ёсиоки, стоя на мостике "Ямасиро", молил духов предков лишь об одном. Пусть командующий Ямай еще десять минут не дает сигнала к повороту и позволит добить хотя бы один русский дредноут! А то ведь и "Измаил", и "Николай" так и были оставлены державшимися на плаву. Проходивший в полусотне кабельтовых на левой траверсе "Афон", бывший "Гебен", горел не хуже, чем сам "Ямасиро". И нос его глубоко ушел в воду, а продолжали стрелять лишь три башни из пяти. На такой дистанции даже лучшая немецкая броня не может защищать от града 14‑дюймовых снарядов. Лишь бы с "Исэ" не отдали сигнала к повороту. Ёсиоки подумал, что надо приказать сигнальщикам не видеть такой приказ. Или он их не услышит. Увлеченный наблюдениями всё новых попаданий в горящий "Афон", японский контр‑адмирал не сразу уяснил, кто хочет сказать ему флаг‑офицер

‑ Неизвестные корабли справа по курсу!

Ёсиоки вздернул к глазам бинокль, стараясь рассмотреть в темноте впереди неясные, но угрожающе большие силуэты. Три дредноута! Неужели, наконец, "измаилы"? Но почему они идут с севера? Нет, это устаревшие русские дредноуты, с которыми, как думал, младший японский флагман, они уже простились. Случайно или нет, но русские недобитки сделали классический кроссинг, выйдя пересекающимся курсом прямо впереди японской колонны, когда их общему бортовому залпу могла противостоять лишь единственная носовая башня "Ямасиро". Ёсиоки передал приказ к повороту на левый борт и переводе на правый для стрельбы по новым целям 2‑й и 3‑й башен. Сначала разделаемся со старыми линкорами русских, потом снова возьмемся за их линейный крейсер!

Неожиданное появление на левом крамболе трех японских дредноутов стало для адмирала Колчака, пожалуй, самым неприятным сюрпризом в этот день, сплошь наполненном неприятностями. Русские линкоры стали практически небоеспособны. На "Севастополе" сейчас могла вести огонь только кормовая башня, на "Гангуте" ‑ носовая, а у "Императора Николая I" из строя вышли все башни. У всех троих не действовали часть котлов, были обширные затопления трюмных отсеков. Они плохо слушались рулей и ползли черепашьим ходом. Из подкреплений впереди был виден один "Афон", но, судя по его состоянию, скорее он должен был рассчитывать на помощь эскадры. "Измаилы" же рядом не наблюдались. Оставалось только отвлечь японцев минной атакой и отходить в надежде скрыться в сгущающейся темноте.

‑ Поворот на норд‑вост! Эсминцам атаковать противника!

Обойдя спереди разворачивающийся "Севастополь", вперед вновь устремились уже не раз ходившие сегодня в атаки "Беспокойный", "Лейтенант Ломбард", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин". Они полным ходом шли к озаряемому пожаром "Ямасиро", закрываемому на время лишь всплесками падающих вокруг снарядов. По развернувшемуся на юг японскому дредноуту теперь били и "Афон" с левого борта, и "Севастополь" с "Гангутом" с правого. Японцам это было только на руку ‑ русские сбивали друг другу пристрелку, отличить падение 12‑дюймовых снарядов с линкоров от 11‑дюймовых "афонских" было бы сложно и при дневном свете. А вот "Ямасиро" удалось почти сразу накрыть "Севастополь", пока идущие позади "Хьюга" и "Исэ" продолжали обстреливать "Афон". Миноносцы на "Ямасиро" разглядели только в 20 кабельтовых. На противоминной батарее правого борта еще оставалось несколько орудий, и те открыли жаркую стрельбу по приближающимся эсминцам.

Больше всего досталось идущему впереди "Беспокойному". Первое же попадание в носовую часть вызвало затопление кладовых и кубрика. Снаряды продолжали ложиться вокруг корабля и командир эсминца капитан 2‑го ранга Максим Лазарев дал команду к повороту и пуску всех торпед. Однако вставший лагом корабль тут же поймал полный бортовой залп батареи "Ямасиро". Эсминец будто прошила очередь 6‑дюймовых снарядов. Они взрывались один за другим в ходовой рубке, на передней дымовой трубе, в радиорубке, на камбузе, в буфетной, кормовом кубрике. Один из снарядов ударил в грот‑мачту, воспламенив снаряды, сложенные у 2‑го орудия, на палубе вспыхнул пожар. Расчеты кормовых торпедных аппаратов успели выпустить часть торпед, пока их не смел смерчь огнея и осколков. Самым же опасным оказалось попадание в левое машинное отделение. На "Беспокойном" отключилось электричество, не действовало рулевое управление, эсминец быстро терял ход, на горящей палубе продолжали взрываться разбросанные у орудий снаряды. Однако уцелевшая команда не теряла духа. Пока одни боролись наверху с пожаром, другие перекрывали разорванную магистраль, из которой в машинное отделение был перегретый пар, проверяли работу котлов, заделывали пробоины. Беглый огонь вели носовое икормовое орудия. "Беспокойный" принял на себя основной огонь японцев, у трех остальных русских эсминцев были лишь осколочные пробоины от близких разрывов. "Ломбард", "Дубасов" и "Ильин" выпустили все торпеды, остававшиеся у них в кормовых аппаратах и, развернувшись, закрыли себя и линкоры Колчака дымовой завесой, после чего поспешили на помощь "Беспокойному".

На "Ямасиро" успели разглядеть на темной воде сразу несколько белых следов, идущих прямо на корабль. Поворачивать было поздно. Прозвучали лишь предостерегающие крики. Громыхнул взрыв, потом еще, их звук показался не очень сильным, но корпус дернулся, словно корабль чуть выпрыгнул из воды. Кто‑то упал, не устояв на ногах. На палубе и в отсеках настала тоскливая тишина. У правого борта дредноута опадали высокие водяные столбы, корму заволокло клубами едкого дыма. На мостик поступили донесения ‑ вода быстро затапливает машинные отделения, турбины вот‑вот встанут. "Ямасиро" терял скорость, одновременно заваливаясь на борт. Сами по себе два попадания 450‑мм торпед не могли вызвать быструю гибель огромного корабля. Но две подводные пробоины у японского дредноута были сегодня далеко не первыми повреждениями. Резервы плавучести линкора были исчерпаны. Крен "Ямасиро" достигал уже 45 градусов. Контр‑адмирал Ёсиока отдал приказ команде покинуть корабль. Люди начали прыгать в воду. Для спасения экипажа к гибнущему "Ямасиро" уже спешили эсминцы "Амацукадзе" и "Хамакадзе", подходил и успевший догнать эскадру крейсер "Тацута". Однако через две минуты "Ямасиро" начал вдруг быстро опрокидываться через правый борт, а потом почти мгновенно затонул вперед кормой. В поднятой тонущим гигантом высокой бурлящей волне мелькнул темный форштевень. Потом на поверхности остался водоворот, поглощающий темные точки голов спасающихся людей. Эсминцы подняли лишь несколько матросов. Более тысячи из бывших на "Ямасиро" человек во главе с контр‑адмиралом Ёсиока отправились вместе с дредноутом на дно Японского моря.

Адмирал Ямай, не отрываясь, смотрел на пустое пространство, где только что был 30‑тысячетонный боевой корабль. Третий японский дредноут гибнет у него на глазах. Еще два затонули раньше за горизонтом. И не понятно, что стало с пропавшим "Харуной". Весь Соединенный флот теперь ‑ израненные "Исэ" и "Хьюга". Сумерки сменились темнотой, японским дредноутам делать здесь было больше нечего. Стрелять по врагу вслепую ‑ значит попусту расшвыривать остатки боезапаса. Ночь ‑ время миноносцев. Если повезет, они разделаются с устаревшими русскими линкорами. А если повезет очень сильно ‑ смогут перехватить и "измаилов". Соединенный флот уже сделал всё, что мог. Надо спасать, что осталось ‑ два последних дредноута. Ничего, Япония построит новые, еще более мощные линейные корабли, взамен потерянных. И они еще отомстят за своих погибших предшественников!

Плотная темнота окончательно скрыла друг от друга русскую и японскую эскадры, вернее ‑ то, что от них осталось. Отходивший на восток Объединенный флот Ямая теперь состоял всего из двух дредноутов ‑ "Исэ" и "Хьюга", на которых е было живого места от попаданий русских снарядов. После страшного многочасового напряжения в дневном бою офицеры и матросы впадали в странное оцепенение, некоторые просто ложились и засыпали прямо у еще не остывших орудий. Но расслабляться было рано. Наступившая ночь означала окончание сражения линкоров, однако теперь наступал черед для легких минных сил, для которые темнота являлась лучшим временем. На случай появления русских "новиков" адмирал Ямай распорядился расставить дежурные расчеты на наблюдательных постах и артиллерийских батареях. Впрочем, едва ли огонь нескольких оставшихся на "Исэ" и "Хьюга" скорострельных орудий спасет от торпедных атак.

Сам адмирал, несмотря на усталость, тоже не был настроен на отдых. День кончился совсем не так, как он предполагал, но есть еще возможность поправить дела. Да, Объединенный флот практически прекратил существование, но и русская эскадра может не дойти до Владивостока. И если тяжелым японским кораблям сейчас нужно думать о самозащите, то у Ямая оставалось еще два легких крейсера и восемнадцать эсминцев. Этого вполне хватало, чтобы отыскать и отправить на морское дно поврежденные русские дредноуты. К тому же Ямай предполагал, что атакуя линкоры Колчака, японцы заставят русских стянуть для их защиты все свои эсминцы, которые вынуждены будут отказаться от поисков "Исэ" и "Хьюга". Стоит вспомнить древнее правило воина: нападение ‑ лучшая защита!

"Исэ" было приказано замедлить ход, чтобы к борту смог подойти крейсер "Тацуту", куда и перебрался адмирал с уцелевшими офицерами штаба. На прощание командирам дредноутов были даны указания следовать в Майдзуру, сохраняя строжайшую светомаскировку. Командующий не мог отказать себе в удовольствии лично координировать действие своих легких сил в ночной битве. Общая диспозиция представлялась ему следующим образом. Если не считать пропавших куда‑то "измаилов", у русских было два отряда больших кораблей. Сильно поврежденные в самом начале боя два линкора и тяжелый крейсер, отвернувшие на запад еще задолго до заката, следовало считать второстепенной целью. Главной была собственно эскадра Колчака, с которым Ямай сражался до сумерек ‑ четыре линкора и линейный крейсер. Тут же рядом группировались и русские легкие крейсера, так что атаковать предстояло весьма сильного противника. Пока под рукой у Ямая был только остаток 1‑й минной флотилии ‑ легкий крейсер и четыре эсминца. Зато на этих пяти маленьких японских кораблей было целых три адмирала! Помимо самого командующего, поднявшего флаг на "Тацуте", был еще вице‑адмирал принц Хироясу на эсминце "Кавакадзе" и начальник флотилии контр‑адмирала Сато на "Хамакадзе". Только "Амацукадзе" и "Умикадзе" шли без адмиральских вымпелов. Ямай ожидал подкрепления из эсминцев 2‑й минной флотилии. Ее начальник контр‑адмирал Тацио, следовавший весь вечер за слабейшим русским отрядом, был отозван для атаки главных сил Колчака

Пока Ямай принял меры к поиску противника. В ночном море командирам кораблей приходилось соблюдать максимум внимания, чтобы не только найти врага, но и не потерять в темноте друг друга. Отряд двигался в секторе от вест‑норд‑веста до вест‑зюйд‑веста, ожидая встретить там русских. Действительно, ближе к полуночи с "Тацуты" были замечены идущие южнее в охранении русской эскадры легкие крейсера "Адмирал Бутаков" и "Адмирал Грейг". Японцы в этот момент оставались необнаруженными. Рассчитывая, что крейсера прикрывают находящиеся за ними русские дредноуты, Ямай отдал приказ дать в торпедный залп. Японские крейсер и эсминцы выпустили с предельной дистанции по несколько торпед, в том числе 21‑дюймовые с "Тацуты" и "Кавакадзе", но не добились попаданий. "Бутаков" и "Грей", заметив вспышки торпедных выстрелов, включили прожекторы и открыли огонь, но не смогли попасть в быстро отошедших японцев. Ямай готовился повторить атаку, когда прямо перед "Тацутой" неожиданно возникли вздымающие белые буруны низкие силуэты. Комендоры бросились к орудиям, предполагая, что видят русские эсминцы, идущие на помощь своим линкорам. На всякий случай неизвестным кораблям просигналили ратьером запрос о принадлежности. В ответ там высветили нужный условный сигнал. Оказалось, что Ямай встретил 2‑ю минную флотилию. Контр‑адмирал Тацио перенес свой флаг на эсминец "Наси". Вместе с "Наси" шли однотипные новейшие "Нире" и "Кая", а также менее быстроходные "Момо", "Нара", "Кува", "Эноки" и "Цубаки".

Теперь у Ямая было уже двенадцать эсминцев. С тремя минными дивизионами можно было атаковать русских уже с нескольких курсов. Ямай с кораблями 1‑й флотилии, а также пятью эсминцами типа "Момо" выдвинулся вперед русской колонны, оттягивая на себя прикрытие из легких крейсеров. Разумеется, даже девять эсминцев, возглавляемые легким крейсером‑разведчиком, имели мало шансов прорваться через заслон из пяти русских крейсеров с многочисленной средней артиллерией. Тем не менее, японцы вступили в ожесточенную перестрелку с шарившими по морю прожекторами крейсерами. Русские отвечали гораздо более сильным огнем, и вскоре "Адмирал Истомин" добился попаданий в "Хамакадзе", сбив эсминцу за борт мостик вместе с геройски погибшими командиром и контр‑адмиралом Сато. Миноносец охватил пожар, ярко осветивший корабль. Теперь по "Хамакадзе" сосредоточили огонь сразу два или три русских крейсера. Попадания следовали за попаданием. Эсминец со взорванными кочегарками замер на месте, окутанный белыми клубами пара. Ярок вспыхнула загоревшаяся нефть, на палубе взрывались сложенные у орудий снаряды. Корабль еще держался на плаву, но русские, видя его повреждения, перенесли огонь на другие японские эсминцы, заставив их вновь отступить. Несколько спешно выпущенных японцами торпед русские даже не заметили.

Одновременно с этим к хвосту русской колонны скрытно подошли, обходя по левому траверсу, три эсминца под командованием контр‑адмирала Тацио: "Наси", "Нире" и "Кая". Все они были вооружены тяжелыми 21‑дюймовыми торпедами с большой дальностью хода. Японцев обнаружили в последний момент с идущего в конце русской колонны "Афона". Линейный крейсер открыл огонь батареей правого борта, но не смог помещать торпедным пускам. Несколько торпел прошли, оставляя слабо светящиеся следы, между русскими кораблями. Единственное попадание получил сам "Афон". Взрывом крейсеру‑дредноуту оторвало крайний правый из четырех винтов, однако вызванные этим повреждения оказались гораздо серьезней. Из‑за потери винта турбина самопроизвольно увеличила обороты, и, прежде чем удалось остановить подачу пара, вращающиеся механизмы разрушились, и куски их разлетелись и ударили со страшной силой в соседние конструкции. Обломками были пробиты выходившая за борт труба подачи воды для охлаждения вспомогательного конденсатора, несколько вспомогательных паропроводов и панель распределительного щита. Погас свет, машинное отделение заполнило паром, а из разорванной трубы хлестала забортная вода. Магистрали были быстро перекрыты, электроснабжение налажено, началась откачка воды, но "Афон" успел осесть на корму. У него работали только винты левой стороны.

Пока колчаковская эскадра вела отчаянный бой с японским флотом, контр‑адмирал Коломейцев уводил разбитые русские корабли подальше от места сражения. Позади гремела канонада, слева садилось в бескрайнее море кровавое солнце. Изуродованные снарядами линкоры и крейсера брели к родине, на север. Только продолжавшие реять на обломках мачт Андреевские флаги указывали на то, что эти опасно раскачивавшиеся на волнах плавучие развалины, являются еще кораблями Российского флота. Особенно удручающий вид имел "Петропавловск", лишившийся всей носовой части. Теперь он шел кормой вперед. Собственно, для всех оставалось загадкой, почему кормовая часть дредноута, чудом оставшаяся на плаву после взрыва боевых погребов первой башни, до сих пор не затонула. Отпущенные для отдыха комендоры и отдыхающая смена из трюмной команды не решались спускаться в кубрики, расположившись на обгоревшей палубе, между неподвижных башен. Капитан 1‑го ранга Михаил Беренс думая про себя, стоя на ставшем носовым кормовом мостике, ‑ сколько еще времени ему осталось командовать своим кораблем. Люди склонны верить в чудо, но нельзя сделать в принципе невозможное. Например, довести "Петропавловск" задним ходом до Владивостока. Разве что был бы хороший буксир... Но буксира нет, да и с буксиром ‑ не довести.

Впрочем, у его дредноута остаются все шансы честно погибнуть бою ‑ от торпеды японского миноносца. Отряд русских кораблей сопровождал, держась в безопасном отдалении, четырехтрубный японский крейсер. Было ясно, что при наступлении темноты именно он выведет в атаку вражеские миноносцы. А на "Полтаве" до сих пор никак не могли справиться с пожаром. Из окутанного густым дымом почерневшего корпуса вырывались высокие языки пламени. Ночью этот огненный столб, разумеется, будет для врага хорошим ориентиром. В охранении осталось только три эсминца: "Самсон", "Сокол" и подошедший позднее "Орфей". От атаки вражеского минного дивизиона они, может, и прикроют, а от флотилии ‑нет. Большие корабли не смогут дать им большой поддержки. Горящая "Полтава" вести артиллерийский бой более неспособна, а "Петропавловск", пожалуй, пойдет ко дну после первого же залпа, от рухнувших при сотрясении внутренних переборок. На броненосном "Рюрике" потушили пожары на батарейной палубе, но в строй там вернули, дай Бог, считанные орудия. Оставалось, правда, еще два легких крейсера ‑ "Адмирал Лазарев" и "Муравьев‑Амурский". Но обоим слишком досталось в дневном бою. "Лазарев" потерял одну турбину и никак не мог откачать воду из машинного отделения. Ну, а "Муравьев" шел с таким носовым дифферентом, что почти обнажались винты под задравшейся кормой. Когда догнавший своих "Муравьев" поравнялся с "Петропавловском", Евгений Беренс гаркнул в мегафон младшему брату, мол, не взять ли на буксир? Михаил тогда ответил, что неизвестно, кто кого будет брать. Состояние разбитого в хлам крейсера было не лучше, чем у лишившегося доброй трети корпуса дредноута.

Уже после заката по левому борту был замечен неясный силуэт большого судна. "Орфей" двинулся к нему, вывесив фонарями опознавательный знак. В ответ просигналили, что свой. Вскоре в подошедшем узнали "Измаил". Линейный крейсер‑сверхдредноут, недавно еще бывший сильнейшим кораблем русского флота, теперь мог только пополнить коллекцию бредущих по ночному морю инвалидов. С заливаемой водой палубой, со сбитыми рубками и мачтами, беспомощно повернутыми в разные стороны разбитыми орудийными башнями "Измаил" уже не был бойцом, способным спасти остальных. Рядом с "Измаилом" держался "Прямислав" ‑ эсминец, вся носовая часть которого была смята, будто консервная банка. "Полку убогих прибыло!"‑ сказал кто‑то рядом с Беренсом‑младшим. Но на "Измаиле" был раненый, но по‑прежнему деятельный вице‑адмирал Михаил Коронатович Бахирев, который, как старший по званию, принял на себя командование сводным отрядом кораблей. Бахирев немедленно потребовал с с кораблей точных докладов о повреждениях и способностях к продолжению похода. Михаил Беренс понимал, что, по большому счету, надо снимать людей и с "Петропавловска", и с "Полтавы", а последнюю, к тому же, срочно топить, чтобы перестала выдавать пожаром местонахождение остальных. Но куда деть в открытом море тысячные экипажи двух дредноутов? "Измаил", похоже, сам готов вот‑вот затонуть, крейсера ‑ то же в критическом состоянии, особенно "Муравьев", а на маленьких миноносцах разместить такую толпу довольно проблематично, особенно, если потом придется снимать команды и с бахиревского флагмана, и с какого‑нибудь из крейсеров.

‑ Предполагаю дойти до ближайшего берега, высадить людей и затопиться! ‑ было передано с "Петропавловска" на "Измаил"

Адмирал Бахирев покачал головой. Он лично хорошо знал Беренса еще по тому времени, когда командовал бригадой балтийских дредноутов в прошлую войну, а "Петропавловск" был его флагманским кораблем. Если Михаил Андреевич говорит, что надо к берегу, значит, до Владивостока действительно дойти не сможет. Но вот топиться? Посмотрим! Можно ведь выбрать безлюдное место и худо‑бедно починиться. Буксира и ремонтников из Владивостока, в конце концов, дождаться. Собственно, и идти‑то тут недалеко...

‑ Приказ по отряду! ‑ стал диктовать Бахирев сигнальщику. ‑ Курс зюйд‑зюйд‑вест, на Лианкур!

Михаил Коронатович вглядывался в расстилавшееся над ним звездное небо ‑ единственный ориентир среди окружающей его густой черноты. Умирающий перед новолунием тоненький месяц лишь подчеркивал этот мрак. Однако Бахирев был уверен, что найдет путь к крошечным спасительным островкам. Эти места он исходил еще в юности, когда был штурманом на "Манчжуре". А ведь старая канонерка и сейчас цела, пережив первую японскую войну единственной из всех русских канлодок на Тихом океане. Увидел ее во Владивостоке ‑ аж прослезился, как вспомнил былые годы. Однако и поводил он свой кораблик ‑ из Японского моря в Желтое и обратно, так что и сейчас бы провел с закрытыми глазами. Бахирев так и остался штурманом старой школы, не признающим новые изобретения. Как ему говорили адепты современной школы : "У штурмана, Михаил Коронатович, должны быть верный компас, точные часы, обороты винта и лот". А он им в ответ: "У штурмана наперед должен быть опыт!" В девятьсот первом, когда уже служил на "Наварине", Бахирев поправил ведущего мимо Франции в Россию эскадру сурового адмирала Чухнина, которого все боялись как черта. Так и передал на флагманский броненосец: "Ваш курс ведет к опасности!" И старый адмирал тут же скомандовал эскадре маневр, зная о способностях 33‑летнего "наваринского" штурмана. Так что отыскать ночью с разбитыми компасами и хронометрами эти чертовы скалы будет для него делом чести.

В сумерках на мостике линкора "Полтава" белели бинты на обожженном лице командира корабля Сергея Валерьяновича Зарубаева, похожего сейчас на уэллсовского Человека‑неведимку. Пять часов Зарубаев боролся с пожирающим его корабль пожаром и теперь был вынужден признаться самому себе, что проиграл этот бой. Бушующее на полубаке пламя не собиралось ослабевать. Очевидно, пока не выгорит вся нефть в поврежденных цистернах, огонь не угаснет. Значит, гореть будет всю ночь. Пока удавалось только сдерживать распространение пожара на новые отсеки, но и туда то и дело прорывался огонь, находя себе дорогу через вентиляционные ходы или коридоры электропроводов. Во внутренних помещениях было не продохнуть от жара и гари. Наверху, в удушливом дымном облаке, было не многим легче. Всё вокруг покрывал слой густой жирной сажи, по палубе и коридорам змеились протянутые брандспойты, люди шлепали ногами по разлившимся лужам. Впрочем, важно было другое. В темноте горящая "Полтава" будет, как маяк, указывать японским миноносцам расположение всего русского отряда. Зарубаев осторожно пошевелился, вздрагивая от боли в потревоженных ожогах, подозвал вестового:

‑ Передай на "Измаил". Следую самостоятельно на норд‑нордвест! Постараюсь отвлечь на себя японцев. Остальным ‑ удачно дойти!

Бахирев проводил взглядом удаляющуюся за кормой огненную точку "Полтавы". Наверное, так действительно будет лучше. Он всё же отправил в сопровождение "Сокол" и "Самсон". Контр‑адмирал Коломейцев рад был уйти как можно дальше от свалившегося ему на голову Бахирева, а пара исправных эсминцев всё же какая‑то помощь беспомощному линкору. Хотя бы принять людей. По настоянию Бахирева на миноносцы уже переправили "полтавских" раненых из лазаретов, да и вообще ‑ всех лишних, особенно канониров. Из‑за пожара на дредноуте артиллерийские погреба пришлось затопить, так что "Полтава" шла теперь совершенно безоружной.

Еще днем контр‑адмирал Тацио выделил последний оставшийся у него боеспособный крейсер "Яхаги" для наблюдения за отрядом поврежденных русских кораблей. Попытка атаковать их при свете кончилась для 2‑й японской минной флотилии весьма печально ‑ один крейсер был потоплен, еще один и четыре эсминца ‑ повреждены, в основном ‑ огнем главного калибра больших кораблей. Однако ночью, когда маленькие юркие эсминцы скроются во мраке, всё должно было перемениться. Вечером адмирал Ямай отозвал Тацио по радио для нападения на основные силы флота, но тот, уходя, оставил "Яхаги" продолжать следить за русскими калеками, чтобы в темноте вывести на них пришедшие на смену эсминцы 3‑й флотилии. Чтобы указать им нужный курс, японский крейсер подавал сигнал поднятым вертикально в небо прожектором. Впрочем, по мнению контр‑адмирала Яманако, его эсминцы отлично отыскали бы цель и сами, горящий русский линкор можно было заметить издалека.

3‑я минная флотилия состояла из двенадцати кораблей. Десять были устаревшими 2‑ранговыми эсминцами типа "каба" и "сакура". Однако оставшиеся два эсминца, "Минекадзе" (флагман Яманако) и "Савакадзе", являлись кораблями новейшего типа с четырьмя 120‑мм орудиями на каждом. К этому следовало добавить и "Яхаги" с его восемью 152‑мм орудиями. С тремя такими кораблями, вооруженными мощной артиллерией, Яманако надеялся прорваться даже через заслон русских легких крейсеров, если они попытаются защитить свои дредноуты. Каково же было удивление устремившихся в атаку японцев, когда в охранении вражеского линкора они обнаружили лишь два эсминца. Противостоять тринадцати японским кораблям они, конечно, не могли. Русские даже не приняли боя, поспешив укрыться позади своего горящего исполина. С того по подходящим японцам тоже не было сделано ни единого выстрела, только медленно развернулись, направив в их сторону жерла 12‑дюймовых орудий, гигантские кормовые башни. Идущие впереди "Минекадзе" и "Савакадзе" развернулись лагом и разрядили торпедные аппараты, ориентируясь на вздымающееся над "Полтавой" пламя.. Следом выпустили торпеды "Суги", "Кири" и "Сакаки". Целая гребёнка пузырчатых следов устремилась в сторону охваченного пожаром русского дредноута.

Торпеды шли на "Полтаву" с правого борта. Отвернуть от них корабль не мог, еще действующие кормовые кочегарки позволяли давать ход всего в 8 узлов. У левого борта сильно раскачивавшиеся "Самсон" и "Сокол" принимали людей, прыгавших к ним прямо на палубы, те, кто падал между кораблями, тут же утягивало вниз под борт. Капитан 1‑го ранга Зарубаев пытался всунуть между бинтов в сожженные губы свою последнюю в жизни папиросу. Он сделал всё, что мог. Даже сумел вручную развернуть на врага 3‑ю и 4‑ю башни главного калибра. Снарядов там, правда, не было. Но хоть какое‑то психическое воздействие. Во всяком случае, подходить вплотную японцы не решились. А то бы еще могли попробовать взять русский линкор на абордаж. Сумели бы тогда быстро открыть кингстоны? Пришлось бы Коломийцева просить добивать торпедами свой корабль. Плохо от своих‑то смерть принимать. Хотя почему‑то думал, что именно это ему уготовано. Не так, как сейчас...

"Полтаву" потряс первый взрыв. Над головой пролетели горящие обломки, чертя ночное небо огненными дугами. "Самсон" и "Сокол" резко ушли в сторону, удаляясь в темноту. Дредноут содрогнулся еще раз, из трюма доносился глухой треск разрушаемых переборок и шум стремительно распространяющейся по отсекам воды. Потом всё исчезло в ослепляющей вспышке и оглушающем чудовищной грохоте. Очередная попавшая в "Полтаву" торпеда вызвала детонацию боезапаса в затопленных артиллерийских погребах. Дредноут с развороченным в лохмотья корпусом ушел под воду за считанные секунды. Терзавший его так долго пожар, наконец, угас. Только кое‑где на волнах ходили вверх‑вниз, озаряя ближайшую тьму, лужицы горящей нефти.

"Сокол" и "Самсон" полным ходом устремились в ночь. Преследовать их могли только быстроходные "Миникадзе" и "Савакадзе", но эсминцы типа "Каба" были слишком тихоходны из‑за своих паровых машин. Не угнался бы за русскими и крейсер "Яхаги". Контр‑адмирал Яманака не решил гнаться за двумя русскими всего с парой равных им по силе кораблей. После того, как прошел первый восторг от потопления русского дредноута, японцы сообразили, что, целей должно было быть больше. Миноносцы разошлись в стороны, прочесывая море в секторах от вест‑норд‑веста до ост‑норда‑оста, но так и не обнаружили идущих к Владивостоку русских кораблей.

После атак японских эсминцев адмирал Колчак немедленно занялся организацией противоминной обороны. "Севастополь" с разбитой в хлам радиорубкой для дальнейшего управления эскадрой не подходил. Командующий думал вернуться на прежний свой флагманский корабль, но повреждения "Афона" после подрыва оказались слишком серьезными. Воду из машинного отделения удалось откачать, но она всё же успела проникнуть через магистрали в котлы и засолить их, надолго выведя из строя. На время чистки котлов линейный крейсер полностью остался без хода. Его пришлось брать на буксир "Адмиралу Истомину", который мог тянуть "Афон" со скоростью 12‑13 узлов и не отставал бы от эскадры, если бы только буксирыне концы постоянно не рвались. Командующий перешел на "Адмирала Бутакова". Радиотелеграфисты отправили в эфир приказ о возвращении эсминцам, которые искали в ночи оставшиеся еще у японцев дредноуты. Эту охоту Колчак прекратил. Во‑первых, найти в темноте оставшиеся у врага два линейных корабля было бы слишком большой удачей. Во‑вторых, эсминцы в своем кружении по морю жгли драгоценное топливо, которого едва хватало на обратный путь. И, в‑третьих, сейчас от легких кораблей было гораздо больше пользы в охране собственных линкоров.

Постепенно, по мере возвращения минных дивизионов, вокруг идущих медленным ходом "Севастополя", "Гангута", "Николая I", "Александра III" и "Афона" выстраивался охранный ордер из легких крейсеров и эсминцев. Впереди шли фронтом "Адмирал Нахимов" и "Адмирал Корнилов", в арьергарде ‑ "Адмирал Грейг" и "Адмирал Бутаков". С правого траверза линию больших кораблей прикрывали капитан 1‑го ранга Белли со своим дивизионом из четырех новейших балтийских эсминцев и капитан 1‑го ранга Вилькицкий с шестью эсминцами‑"ушаковцами". На левом траверсе шли оставшиеся балтийские эсминцы из разных дивизионов под общим началом капитана 1‑го ранга фон Гельмерсена. Под охраной пяти крейсеров‑"светлан" и девятнадцати эсминцев‑"новиков", способных встретить атаку вражеских миноносцев плотным заградительным огнем можно было чувствовать себя более‑менее уверенно. Не удовлетворяясь одним этим, Колчак несколько раз менял курс эскадры, чтобы сбить противника со следа. Остерегаясь сразу идти на север, где его наверняка поджидал неприятель, русский адмирал направил корабли на запад, к Корее. Похоже, что уловка удалась. Радиоэфир был наполнен переговорами японских миноносцев, но новых атак пока не происходило.