Текст книги "Русская сатирическая сказка "
Автор книги: Дмитрий Молдавский
Жанры:
Народные сказки
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Жил мужик богатый. И никого ночевать не пускал. Солдат идет, а в деревне собрались мужички толпой вечером. Поздравствовался. Так один мужичек говорит:
– Солдатик, пойдем ко мне ночевать.
Видит солдат на краю очень богатый дом, роскошный. Постройка очень богатая.
– Я, – говорит, – пойду к этому мужичку ночевать.
– Он, – говорят, – ночевать не пускает! Он жадный, скупой. С хозяйкой живет.
– Не может быть!
Пошел солдат к этому богатому мужичку. Во дворе двери еще не были закрыты. Приходит в избу, снял шапочку, а они уже за столом ужинают. Наварена капуста со свининой, свинина поверху плавает, на густи.
– Здравствуйте, – говорит, – хлеб да соль вам!
– Милости просим, – они говорят.
Солдат и сел рядом.
– Вот как, – говорит, – а под Питером спасибо лишь скажут. А тут сразу пригласили меня!
Садится рядом. Берет ложку и крою хлеба. Хозяйка взяла, подала мужу ложку еще. Стали втрех [есть].
Этот мужик говорит:
– Ах, как я этих приплывнёв не люблю! (Это на солдата).
– Дяденька! А я этих приплывнёв очень подлюбливаю! – И стал подлавливать [свинину] из-под евонного краю. Солдат знает, что делать!
Ну, больше ничего не подали – зачем солдат. А солдат этой капусты со свининой поел вволю. Постлали постель солдатику.
– Ну вот, дядюшка, хорошо угостил меня!
А тот думает: «Ладно!».
Солдат снял сапоги свои, взялся отдыхать. А у мужика богатые поршни с обором: богатый лапти не носил. Кладет на прилавок [свои поршни], потом говорит:
– Ты слыхал, где Гаган Гаганыч, командир полка, служит?
– Дяденька, не слыхал. У нас только свои части знать надо.
– Ну вот, – говорит, – солдат, а не слыхал.
– Нет, не слыхал, дяденька. А где же он служит? – солдат спрашивает.
– Гаган Гаганыч служит в Печи-Печинском на Сковороды-Сковородынском.
Солдат думает: «Ага, погоди!».
– Нет, не слыхал, – говорит, – дяденька!
– Ну вот и солдат!
Вот, когда легли спать, как они работали сильно, этот богатый мужик, заснули они с женой крепко, захрапели. Солдатик чувствует, что они спят крепко.
Была лучина на столе у богатого (раньше лучину жгли). Зажег лучинку, сделал закурить, курит папиросу. Он чувствовал, что мертвым сном спят они. Засветил печку. Правда, на Сковороды-Сковородынском – Гаган-Гаганович. Да. Он тогда взял его в свою сумку, завернул, а на сковороду поставил поршень и опять заслонил. Лег спать...
Проснулся солдат и думает, что хозяйка встанет дров класть – хватится [гуся]. Как бы пораньше уйти. Солдат просыпается, а мужик кашляет.
Тогда [солдат] говорит:
– Дяденька, мне надо встать!
(Да, да, да. Я вам правильно говорю. Как петух пропоет – вставать надо!).
А двадцать километров ему было до городу итти. Хозяин и покормить не покормил, – вот какой был жадный!
Солдатик встал, скоро оделся, обулся и берет свою сумку на плечи. Вот к хозяину подходит и говорит:
– Хозяин, вот я обдумал: Гаган Гаганыч переведен с того полка; теперь он служит в Сумы-Сумынском, а вместо Гаган Гаганыча там Поршень-Поршинский в Печи-Печинском.
А хозяин думает: «Я-то посмеялся, а он думает, правда, вот дурак-то!
Солдат ушел. А хозяйка обулася, стала дрова класть в печку.
– Митрофан! Гусь-то улетел! Солдат-то догадался. Твой поршень здесь... Ай-ай.
Мужик только намекнул, а солдатик-то и воспользовался.
У старухи было два сына. Оба солдаты.
Мать и спрашивает:
– Детушки, а что это такое война?
А они говорят.
– Тебе дела нет.
(А с французом тогда дрались, да, да, дорогие мои! И старухе они никогда не говорили про войну! И тогда николаевским солдатам земли не давали. Они побирались; их дарили хорошо, жалели.)
Приходит солдат николаевский.
– Здравствуй, бабушка!
– Здравствуй, сынок. Ты солдат?
– Солдат.
– Насчет войны-то как?
– Знаю, бабушка... Могу показать! А где ваши дети?
– Они на сенокос выехали. До вечера не приедут.
– А много у тебя горшков?
– Много, – говорит. – Коров много и горшков много.
– Неси, – говорит, – все!
Она наносит полную квартиру.
– Бабушка, поджарь мне подкрепиться, – солдат говорит.
Накормила она солдата.
– А мед?
И мед принесла. И свинины и холста дала.
– А все горшки принесла?
– Нет, в печке один большой поставлен. Со щами.
– Неси и его!
Она принесла.
– Бабушка, все принесла?
– Все, кормилец,
– Теперь колун принеси. Буду войну устраивать. А ты, бабушка, полезай под печку. А то полетят шрапнели – убьют еще!
Залезла бабушка под печку. А он:
– Та-та-та-та-та! – по горшкам.
– Слышишь, бабушка? – кричит, – это мы на неприятеля наступаем. Сейчас будем сражаться!
(Раньше только ружья и штыки были у нас в Турецкую войну).
Как крикнет: «Ура!». И начал горшки колотить. Горшки толкет. Рамы, стекла – вдребезги! Кирпич начал толочь, пока не устал.
А бабушка думает – солдат с ума сошел!
– Ой, кормилец, сколько тут набито!
– Эти черёпки – солдатские тела. А молоко – кровь. Это я один был. А миллионная армия была бы, – чай и квартиры не было бы... Да, да, да, да.
И пошел. Приезжают хозяева. Везде ветер свищет.
– Что такое?
– Да солдат войну показывал.
Он – плюх ее. Она – брык на землю.
– Ах ты, дура, дура!..
Посылает поп работника к доктору. И объясняет, что тужит поп животом. Доктор говорит:
– Пусть пришлет своей мочи!
Поп налил бутылку, послал с работником. Работник разбил дорогой эту бутылку, взял другую. Видит – корова мочится... Он набрал коровьей. Доктор исследовал и говорит:
– Ваш поп должен скоро телиться.
Попу стыдно, надо уезжать подальше. Заехал в одну деревню к мужику. Мужик пустил его переночевать. Пустил на печку – дело зимнее. Поп заснул. А ночью у крестьянина отелилась корова. Чтоб теленок не замерз – его тоже на печку.
Поп проснулся, смотрит – теленок!
«Ну, теперь, – думает, – можно ехать домой с теленком». Забирает теленка и уезжает.
Мужик – не давать! Дело пошло в суд. Судья приказал:
– Попа с коровой поставить! К кому теленок пойдет, с тем и останется...
Теленок пошел к корове. Так поп и остался без теленка.
У одного мужика была красивая баба – жена.
Вот поп, дьякон и псаломщик – все подсватывались к этой бабе. Как она за водой идет – ей проходу не дают. Все подсватываются. Ну она рассказала мужу, что, вот, проходу не дают прямо.
Ну, а мужик был не дурак и говорит:
– Назначь им время. Пускай псаломщик приносит двадцать пять рублей и приходит в шесть часов. Дьякону – пятьдесят рублей. В семь часов пускай приходит. А попу – в восемь часов. И сто рублей денег пускай приносит.
Ну, так и поступила женщина. Назначила всем время, сказала, что мужа дома не будет.
Вот на второй день приходит в шесть часов псаломщик. А мужик его по голове обухом, да и в подпол. А денежки взял. Ну вот, прибрал он так и дьякона, и попа – и всех в подвал.
Ну, а в девять часов вечера заходит к нему солдат. Как раз уже темненько было. Мужик вот и говорит солдату.
Говорит:
– Дела-то у меня неважные.
– Ну, а что ж такое? – солдат-то спрашивает.
– Да вот, – говорит, – пришел какой-то монах и помер у меня. И вот теперь не знаю, как похоронить.
– Давай, – говорит, – десять рублей – я его похороню!
Мужик дает ему десять рублей и вытаскивает из подвала псаломщика. (А они все в рясах ходили раньше). Забрал солдат этого псаломщика и с моста бросил его в реку.
А мужик облил дьякона водой и говорит солдату, который пришел к нему обратно.
– Да, говорит, – ты не похоронил его! Он опять весь мокрый пришел.
Солдат схватил этого и тоже туда же бросил.
А мужик попа облил и говорит:
– Вот чорт! Опять пришел. Только еще больше мокрый. (Уже воды не пожалел попа облить!).
Схватил солдат и попа. И понес опять туда же. Этому и камень на шею привязал, чтобы не ушел назад больше. Ну, бросивши отошел немножко от моста и посмотрел назад, – не идет ли обратно монах.
Смотрит – и правда, по мосту идет монах в рясе. Солдат подскакивает к нему:
– Ах, чорт, опять ты выполз! Опять идешь туда!
А тот говорит:
– Я игумен. (Старший такой из монахов).
– Ну, ты у́мен, да и я не дурак!
И бултых его туда в реку.
Ну, приходит к мужику обратно.
– Выкинул?
– Выкинул! Он опять вышел! Так я его снова бросил!
Пошел мужик лыко драть. Козла взял с собой. Козел холомок нашел, стал бороть, нашел котелок золота. Раньше золото в землю клали старики. Козел стал блекотать, хозяина подзывать.
– Что это козел блекочет?
Подошел – котелок золота.
– Ай да козел, ну и козел у меня!
Пошел с этим золотом домой, а козел сзади. Приносит котелок золота:
– Вот, жена, – говорит, – козел-то у нас. Нашел холомок, стал бороть и выбрал котелок золота.
Мужичок стал богатеть, стал козла беречь. Года три прошло, козел околел. А хозяин очень разбогател.
Хозяин и говорит:
– Пойду козла зарою, отвезу в болото.
– Нет, – [жена говорит], – козла надо похоронить. Ступай, возьми денег, подкупи дьякона, псаломщика, – я козла зарывать не дам, – вот баба как!
Приходит [мужик] к псаломщику;
– Вот я с похоронами.
– С какими?
– Козла хоронить.
– Дурак, мужик!
– Как козел околевал, вам двадцать пять рубличков давал.
Псаломщик говорит:
– Иди к дьякону!
Пришел.
– Здравствуйте.
– Зачем?
– За похоронами.
– Кого?
– Козла хоронить.
– Дурак ты, мужик. Нешто козла можно?
– А как козел околевал, вам пятьдесят рублей давал.
– Ах, можно. Ступай к попу.
– Батюшка, здравствуй!
– За чем?
– За похоронами.
– Кого?
– Козла хоронить.
– Дурак, нешто козла можно?
– Как козел околевал, сто рублей вам давал.
– Ходи за дьяконом и псаломщиком.
Козла привезли. Мужик зарыл его. Баба рада.
– Вот, так и надо. Мы чем разбогатели?..
Через несколько времени архиерею доложил кто-то, помещик, что мужик козла хоронил. Сейчас владыко посылает к попу весть:
– Явиться туды – и мужичку, и попу.
– Смотри, – говорит [баба], – дед, бери больше! Архиерею дай тысячу рублей, чтоб покрыть это дело.
Мужик взял денег много, поехали с попом. Так, сейчас, значит, требует владыко всех.
– Ты, – говорит, – козла привозил хоронить?
– Я, владыко. Как козел околевал, вам тысячу рублей давал.
Владыко сказал:
– Я, – говорит, – за то беспокоен, что мало трезвонили.
И правда, богатые вывернутся!...
Ехал мужик с базару купивши двадцать фунтов гороху, да дорогой рассыпал. Ну вот, и говорит соседу:
– Вот горох рассыпал.
А сосед и говорит:
– Это худо.
– Худо, да не дюже: рассыпал двадцать, а собрал пуд.
– Это хорошо!
– Хорошо, да не дюже. Больше земли было, как гороху.
– Это худо!
– Худо, да не дюже: я горох-то посеял, да горох вырос стручист.
– Это хорошо!
– Хорошо, да не дюже: повадились поповы свиньи горох есть; и переели весь горох.
– Это худо!
– Худо, да не дюже: я поповых свиней-то перебил, да три бочки мяса насолил.
– Это хорошо!
– Хорошо, да не дюже: повадились поповы собаки, да всю свинину перетаскали.
– Это худо!
– Худо, да не дюже: я собак перебил, да бабе шубу сшил.
– Это хорошо!
– Хорошо, да не дюже: крысы шубу съели.
– Это худо!
– Худо, да не дюже: я крыс перебил – воротник сшил...
Василий Березайский и его «Анекдоты древних пошехонцев» (Дм. Молдавский)Среди имен писателей, создававших произведения на сказочном материале, незаслуженно забыто имя В. С. Березайского. С. А. Венгеров, автор единственной статьи о литературной деятельности В. С. Березайского, называл последнего «несправедливо обойденным писателем». Статья эта, вошедшая в очередной том «Критико-биографического словаря» (т. II, СПб., 1891), отделена от нас половиной века, но мы и теперь может присоединиться к мнению Венгерова. В. С. Березайский – писатель-фольклорист, педагог-просветитель, полностью забытый и фольклористикой и историей литературы. Достаточно указать, что в «Истории русской этнографии» А. Н. Пыпина его имя даже не названо, а те авторы, которые упоминали о нем (Сахаров, Потебня, Савченко, Зеленин и др.), дальше простого упоминания не шли.
Литературное наследство Василия Семеновича Березайского не велико, хотя и очень разнохарактерно. Несколько статей в прогрессивном журнале конца XVIII века, брошюра о погребенных извержением Везувия городах, учебник арифметики, «Анекдоты древних пошехонцев» с сатирическим словарем, приложенным ко второму изданию, – вот все, что дошло до нас.
О жизни В. С. Березайского имеется очень мало сведений. Известно, что он родился в 1762 г. в Ярославской губернии и происходил из среды деревенского духовенства. Учился, а позднее и преподавал, в Санкт-Петербургской семинарии, а затем с 1783 до 1816 гг. – в «Обществе Благородных девиц» и в Мещанском училище.
Первые его литературные опыты были связаны с журналом «Растущий виноград». Этот журнал издавался «народным училищем города Св. Петра» с 1785 по 1788 г. В журнал Березайский был введен редактором Евгением Борисовичем Сырейщиковым, переведенным в 1784 г. в Петербург из Москвы, где он работал переводчиком и участвовал в «Московских ведомостях», издававшихся в это время Н. И. Новиковым.
Е. Б. Сырейщиков был человеком разносторонних интересов. Он занимался и археологией, и нумизматикой, и историей. Видимо, под его влиянием В. С. Березайский написал для журнала компилятивную статью «Любопытное открытие города Геркулана, поглощенного страшным извержением Везувия и бывшего под землей около 1700 лет».[42]42
Гос. Историч. архив Ленингр. обл., фонд Смольного инст. 2, дело 901, связка 302, лист 1—5.
[Закрыть]
Е. Б. Сырейщикова на посту редактора «Растущего винограда» сменил Василий Федорович Зуев, крупный русский этнограф, спутник и друг Палласа, который в журнальной деятельности продолжал линию Сырейщикова. При нем журнал «Растущий виноград» оставался просветительским. Основной удар журнал направлял на суеверия. К суевериям в нем относились вера в сны, в ночные кошмары, рассказы о волшебницах и волшебстве. В поэме «Домовой» давалось разъяснение, что в тяжелых сновидениях виновны не «сверхъестественные» силы, а «крови оборот по жилам круговой». В статье «О весталках, сивиллах и волшебницах» неизвестный автор писал: «Существование волшебниц есть один только вымысел...» и далее: «...должны признаться, что сказки о волшебницах, так как и подобные оным басни, в начале имели целью своею токмо наставление, и именно тех, для кого они были вымышлены. Обычно, в скором времени, уважение их от смешных и баснословных обстоятельств, коими оные были наполнены, токмо умалилось, что одним токмо кормилицам для увеселения и усыпления младенцев были предоставлены» («Растущий виноград», 1787, март).
В редакции «Растущего винограда» волшебные сказки относились к области суеверий. В. Березайский провел эту мысль в предисловии к своей книге «Анекдоты древних пошехонцев» (1798), настолько близком к приведенной статье манерой изложения и отдельными положениями, что можно предположить его авторство в этой анонимной статье.
В 1798 г. вышла книга «Анекдоты древних пошехонцев». Затем в литературной деятельности писателя происходит двадцатитрехлетний перерыв, возможно, находящийся в связи с изданием «Анекдотов». Биографические данные об этом периоде очень скудны. Известно, что в 1812 г. Березайский был награжден орденом Владимира IV степени и получил очередной чин. В 1816 г. в звании коллежского советника он дважды подает прошение на имя «высокопочтенного совета при воспитательном обществе благородных девиц»,[43]43
Гос. Историч. архив Ленингр. обл., фонд Смольного инст. 2, дело 901, связка 302, л. 1—5.
[Закрыть] где просит освободить его от службы: «С умножением лет моих умножаются купно мои немощи, со дня на день оскудевают мои силы, – писал В. С. Березайский, – и я сам в себе сознаю, что уже не могу надлежаще и с должной пользой, как в лета прежние, исполнять настоящую мою должность». Он просил дать ему отставку и исходатайствовать пенсию.
Получив отставку, Березайский зажил на положенную ему пенсию в размере 1190 рублей в год ассигнациями. Однако и на покое Березайский не оставлял литературно-педагогических занятий. В 1818 г. вышла его книга «Арифметика, сочиненная для употребления в обществе благородных девиц»; по манере изложения, стилю и языку она близка к книге Н. Г. Курганова, его старшего современника.
Персонажи арифметических задач и примеров в книге В. Березайского чрезвычайно разнообразны. Здесь и «бдительная, высокая особа», расщипывающая на самопрялке корпию для раненых, и гостинодворцы, и ткачи, и 27 жнецов, вырабатывающих за лето 2595 рублей. Но крепостные в числе персонажей отсутствуют. В примерной росписи доходов и расходов он не забыл учесть месячную выплату не только учительнице, но и садовнику и дворовым. Герои его задач (например, который, «будучи спрошен гостем: «Сколько, брат, тебе лет?», ответил просто: «Кабы мне было еще столько, да полстолько, да четверть столько, да еще один год, то было бы мне сто лет») – явно сказочного происхождения.
Последней работой В. С. Березайского был «Забавный словарь», служащий присовокуплением к «Анекдотам пошехонцев», в издании 1821 г.[44]44
Третье издание вышло в 1863 г.; оно повторяет издание 1821 г.
[Закрыть] На основе «Словаря» можно утверждать, что Березайский был знаком с «Карманным богословским словарем» Гольбаха, «Философским словарем» Вольтера, с трудами Ломоносова и прекрасно знал современную ему русскую художественную литературу.
Березайский был знаком с трудами Новикова; он почтительно упоминает «Опыт исторического словаря». Он переносит в свой словарь афоризмы вроде: «Арифметика – искусство богатому считать свое, а бедному чужое» и др.
Знал он и И. И. Хемницера, басней которого «Домовой» восхищался. В свое время Хемницер написал басню «Лестница»:
«На что бы походило,
Когда б в правлении, каком бы то ни было,
Не с высших степеней, а с нижних начинать
Порядок наблюдать?».
Эта же мысль есть у Березайского, но у последнего она выражена прямее: «лестница – ее надобно месть сверху».
Показательно, что в издании анекдотов 1863 г. объяснение слова «лестница» было снято (как слово «афеист» и другие).
Вообще афоризмы выразительно характеризуют взгляды автора: «богач – часто или сам несправедлив, или наследник несправедливых»; «бухгалтерия – искусство вычислять чужое имущество при своей бедности»; «вор – маленький, как муха в паутине увязнет, а большой, как шершень прорывает паутину и улетает цел и невредим»; «господство – власть умничать и глупому».
Березайский не понял и не принял сентиментальных и романтических настроений. Он писал: «Мечтание – припадок стихотворцев. Меланхолия – вывеска душевной болезни».
Березайский не был уверен в том, что к его словарю отнесутся положительно. Этим можно объяснить и его защитительный эпиграф: «Смеяся правду говорить, что нам может воспретить?» (Гораций), и то, что словарь прошел цензуру на несколько дней раньше самих «Анекдотов». Это указывает на попытку автора обойти цензуру, представить словарь как бы безобидным примечанием к еще не увиденной цензором (Ив. Тимковским) книге. На самом же деле словарь никакого отношения к «Анекдотам» не имел.
Умер В. С. Березайский в 1821 г.[45]45
С. Адлер в «Руководстве к отысканию жилищ по Санкт-Петербургу» (1822) пишет о нем, как о живом, что можно объяснить задержкой в печатании названной книги.
[Закрыть]
***
«Анекдоты древних пошехонцев» вышли первым изданием в 1798 г., вторично в 1821 г. Во втором издании книга называлась: «Анекдоты или веселые похождения старинных пошехонцев, издание новое, поправленное, с прибавлением повестей о Щуке и походе на Медведя, с присовокуплением забавного словаря».
В литературе XVIII века термин «анекдот» имел иное значение, нежели сейчас. По определению «Нового словотолкователя» (СПб., 1803) – «анекдот, гр., повесть о тайном случае, достопамятное происшествие любопытное; такие деяния или происшествия, кои не были еще напечатаны. Слово сие – само по себе – значит дела, которые не были еще обнародованы и при произведении которых действующие желали тайности» (ч. 1, стр. 151). Во времена Березайского анекдотами называли и исторические очерки (Анекдоты или достопамятнейшие исторические сокровенные деяния оттоманского двора, 1 и 2 тома, соч. членами Парижской Академии наук, 1787), и приключенческие повести (Анекдоты греческие или приключения Аридея брата Александра Великого, 1789), и, наконец, сборники сказок и анекдотов (в современном значении слова).
В последние десятилетия XVIII века вышло в свет значительное количество сборников «Сказок». Уже давно установлено, что в большинстве эти сборники лишь отдаленно напоминали народное творчество.
К наиболее известным сборникам такого рода можно отнести сборники М. Д. Чулкова, В. А. Левшина и многих других.
Одним из авторов-сказочников был Сергей Васильевич Друковцев, выпустивший подряд два сборника – «Бабушкины сказки» (1778) и «Сава – ночная птица» (1779). Характерен первый сборник «Бабушкины сказки», где персонажи беспрерывно сталкиваются с крепостнической действительностью. В одном из анекдотов дядька подходит к своему барину, молодому помещику, проживающему состояние и разоряющему крестьян: «Я слышал вчера, – говорит он, – что вы изволили в вотчины свои послать указ, на четыре года вперед денежный оброк весь сполна... я всегда от слез бедных крестьян свой богатый кафтан мокрым надеваю». Старуха-помещица из другого анекдота боится, что все крестьяне будут убиты ворами: «Что мы тогда будем делать? – говорит она. – Кому хлеб пахать? И я на старости с голоду умру».
Очевидно, эти социальные мотивы вызвали цензурные осложнения. В сборнике «Сава – ночная птица» они были отодвинуты на задний план; в предисловии к сборнику С. В. Друковцев указывал, что предыдущий сборник он «принужден был отослать на бумажную фабрику промыть». Второй сборник сделан в расчете на занимательность, с одной стороны, и на пропаганду отвлеченных идей человечности, с другой.
С. В. Друковцев нередко обращался к подлинно народному творчеству: в тех случаях, когда он излагает нужный ему сказочный сюжет, он делает это весьма точно, хотя метод записи со слов исполнителя был ему чужд. Так передана им сказка о ленивой жене, которая идет в дом к мужу лишь потому, что, по его словам, у него все домашние работы выполняет кот, который «в избе все варит и жарит, рубашки шьет и моет». Наказанная за леность жена исправляется.
Гораздо дальше стоит от народного творчества неизвестный автор стихотворного «Старичка-Весельчака» (1790), выражавшего идеи противоположного лагеря. У С. В. Друковцева видно сочувствие обездоленному и нищему крестьянству и презрение к дворянам, вроде тех, которые, «как скоро хлеб с поля крестьяне уберут и обмолота положат на житницы, приказывают им всем итти в разные места по селам и городам, деревням, торгам и ярмаркам, для собирания милостыни».
У составителя сборника «Старичок-Весельчак», напротив, проявляется презрение к бедности, подчеркивается ум и находчивость дворянской молодежи.[46]46
Один из рассказов посвящен дворянину, разоблачающему мнимую немощь нищего тем, что поджигает под ним сено. Другой рассказ говорит о крестьянине, жена которого родила через месяц после свадьбы. Умный дворянин спрашивает глупца, что произошло, и разъясняет, что ребенок не его. Крестьянин отвечает:
«Рассуди-тка ты, когда корову покупалИ когда с теленком, – о том знал.И ежели она у тебя отелится,Скажешь: не мой теленок, мне не годится?!Небось объявишь, что твой...Ну так и сей ребенок мой». Этот рифмованный рассказ широко распространен в рукописных сборниках «забавных жарт» XVIII века.
[Закрыть] Фольклор в нем фальсифицирован.
Сборником, непосредственно предшествующим «Анекдотам древних пошехонцев» Березайского, была книга «Старая погудка на новый лад» (1795), рассчитанная на самого широкого читателя и до известной степени продолжающая линию «Бабушкиных сказок». В этом сборнике была представлена и новеллистическая сказка о дурне Шарине. По манере изложения эта сказка – свод сюжетов о дураках: дурак убивает мать, обвиняет прохожего и берет с него дань, покупает на эти деньги ложки, горшки, соль и стол, теряет их, плавает по избе в корыте, созывает свадьбу, убивает детей и, когда братья бегут от него, забирается в мешок одного из них.
Метод соединения сюжетов лежит и в основе «Анекдотов древних пошехонцев» Березайского.
Березайский одним из первых записывал сказки и печатно призывал записывать их от рассказчиков. Говоря о том, что сказки эти «слушают с удовольствием и приятной улыбкой, даже смехом, близким к хохоту», он замечает: «Я то сам не раз видал и записывал карандашами».
В предисловии к «Анекдотам» Березайский ополчается на суеверов. Он перечисляет все виды гаданий на бобах, на воде при помощи решета, на картах, на кофе. Во втором издании (1821), в период повышенного интереса к народности и идеализации ее реакционных черт, он добавляет ироническое рассуждение о том, что значит «чесание ладони, той или другой, лба, переносья... умывание кошки лапой».
К списку суеверий он относит и уменье «нянюшек и мамушек» переноситься «быстропарным» умом за «тридесять земель, за тридесять морей, в подземное царство». К суевериям относит Березайский веру в героев бывальщин и волшебных сказок, «прогуливающих в полночь мертвецов, Ягу-костяную ногу, русалок, Буку» и т. п.
Изложение «Анекдотов» Березайский ведет как бы «посылками» от Словохота к Любоведу, из города Галич – в С.-Петербург. Первая «посылка» (т. е. глава) посвящена описанию похода пошехонцев к воеводе Щуке с дарами. Подготовлено приветствие, но в последний момент оратор спотыкается, шлет проклятье, его спутники хором подхватывают ругательства. Вторая «посылка» рассказывает, как пошехонцы, желая увидеть с дерева Москву, рубили под собой сучья. В третьей «посылке» речь идет о том, как, заночевав на постоялом дворе, пошехонцы перепутали свои ноги: «Одних голов сорок пар, а ногам-то уж и сметы нет». Хозяин за некоторую мзду берется их вылечить, берет кнут, и «всякому свои ноги оказались ближе к коленкам...». Тут же рассказ о покупке ружья и попытка поймать дробь руками. «Посылка» четвертая содержит повествование о том, как пошехонцы решают наболтать толокно в реке. Обычно в народных сказках толокно болтают в проруби. В. Березайский оговаривает отклонение: «Что герои наши мешают толокно не в проруби, а в открытой реке, читатель да благоволит меня в сем извинить, ибо они не зимою, а летом совершают сие путешествие». Затем следует эпизод с привязыванием к бревну и потопление. Шестая «посылка» посвящена лечению зубной боли, седьмая – встрече с арабом, вскочившим на спину пошехонцу, восьмая – чудесному средству от блох, которое надо положить блохе в «глаз, в рот и нос...». Девятая, десятая, двенадцатая и четырнадцатая «посылки» содержат сказки о ловких людях. Здесь и мошенник, обещающий высидеть яйца, и суп из камня, и рассказ о хитром «колдуне». В одиннадцатой «посылке» В. С. Березайский пересказывает два сюжета: о пошехонцах, которые на «поминках молока на стол не ставили, а взяв на ложку киселя, прихлебывать оного из столовой ходили в клеть... где молоко стаивало», чтобы, зачерпнув ложку, вернуться к столу, и о корове, которую пасут на крыше. В этой же главе пошехонцам приписывается «вынос дыму из избы решетами, обращение оглобель назад, следовательно, и возвращение назад», о серпе, принятом за змею, и о потоплении его вместе с лодкой пошехонцев. «Посылка» тринадцатая посвящена эпизоду с часами, но не найденными на дороге, как обычно в сказках, а стоящими в кабинете знатного лица. В данном случае, как и в эпизоде с прорубью, автор оговорил свое отклонение от распространенной версии. В четырнадцатой «посылке» речь идет о трубочисте, принятом пошехонцами за «нечистого духа», и о приключениях спившегося Микехи. Пятнадцатая «посылка» рассказывает, как пошехонцы, узнав, что лапти ценятся по величине, плетут целую лодку. Здесь же рассказ о том, как один из пошехонцев, желая прослыть знатоком городской жизни, не морщась ест лимон.
На этом кончаются похождения пошехонцев в издании 1798 г.
Во втором издании «Анекдотов» Березайский добавляет шестнадцатую «посылку», где раскрывается, как медведь откусил голову одному из пошехонцев и как жена его долго не может вспомнить, была ли у него голова, и, наконец, припоминает, что в «прошлом году купил он себе шапку малахай с ушами к Петрову дню», и только по этому определяет, что голова действительно была. Традиционный конец повести – «Я там был, мед пиво пил, по усам текло, а в рот не попало» – устным сказкам о глупцах не свойствен, но широко применяется в концовке ряда волшебных и некоторых бытовых сказок.
Таким образом, очевидно, что В. С. Березайский записал группу известных ему с детства народных сказок и построил их в виде единого цикла.
Во второе издание Березайский внес несколько изменений. Превращение свода сказок в повесть – задача, которую он, видимо, поставил перед собой, – диктовало обновление лексики, имен, расширение сюжетной канвы. Теперь «Анекдоты» – уже не сказки о глупцах, а сатира на глупцов, попытка создать на национальном материале национальную сатирическую повесть.
Сатирическая направленность «Анекдотов древних пошехонцев» привлекла к ним внимание М. Е. Салтыкова-Щедрина, и в его «Пошехонских рассказах» и «Пошехонской старине» очевидны следы знакомства автора со сборником В. Березайского.
В «Пошехонских рассказах» (1883—1884) есть образы городничих, не берущих взяток, из которых один «охотник был до рыбы» и брал лишь стерлядью, другой «получал» в просвирках и в рыбе («А однажды так в рыбе четыре золотых нашел – то-то было радости»). В этих же рассказах упоминается каланча, с которой связаны размышления героев о прошлом. В народных сказках о глупцах каланчи нет, так же как нет образа «Щуколюба». Но у Березайского береза из народных сказок заменена колокольней и появляется воевода Щука – образ представителя власти у Щедрина.[47]47
Целая серия изданий «Анекдотов (или веселых похождений) старинных пошехонцев», принадлежащих перу некоего Н. Короткова, вышла непосредственно после появления «Пошехонских рассказов» (1883—1884) и «Пошехонской старины» (1887—1889). Эта книжка – несколько сказок, плохо пересказанных и получивших антинародное звучание, – ничего общего с книгой В. Березайского не имела.
[Закрыть]
