Текст книги "Ардагаст и его враги"
Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Глава 3. Жрица Лады и пророчица Тьмы
Чернявый всадник в гребенчатом шлеме ехал берегом одного из рукавов Вислы. Уже темнело, и серебряный глаз полной луны отражался в черной воде, озаряя мертвенным светом лесную чащу на правом берегу и обширное, заросшее высокими хвощами болото, – на левом. Эпифан был теперь в самом сердце острова Готискандзы – главного разбойничьего гнезда готов конунга Берига. Никто, однако, не взялся проводить его в это место – лишь указали дорогу.
Здесь властвовали ведьмы-галиурунны и их предводительница и наставница – Эрменгильда. Десятки ведьм – германок, эстиек, венедок – обучались в ее колдовской школе. Днем здесь приносили в жертву пленников, а ночами совершали еще более страшные и мерзкие обряды. Упыри, оборотни, лесные и болотные демоны были тут обычными гостями. Черные альвы, тролли, болотные черти развлекались с ведьмами и охотно обучали их лиходейским премудростям. Бесстрашные и безжалостные воители сникали, заслышав ночью доносившиеся из болотного капища дикие крики, в которых сливались страдание, ужас и безумная радость. Воины презирали бабьи чары, боялись их, однако использовали: не всегда ведь можно навредить врагу мечом, не накликая на себя суровую расплату. Обитель же Эрменгильды почитали самым святым местом в земле готов.
Лесная тропа, уклонившись от реки, вывела к высокому частоколу. Среди него выделялись массивные двустворчатые ворота, покрытые резьбой: битвы воинов, пеших, конных, на ладьях, боги в рогатых шлемах, звероголовые чудовища, – и все это обрамляло, причудливо извиваясь, тело огромного змея. Над воротами белели громадные черепа медведя и тура. Из-за ворот доносился громкий лай. Чары, защищавшие вход, Эпифан почувствовал сразу, однако сумел их снять – не без труда, но довольно быстро. Потом заставил простым заклятием отодвинуться тяжелый засов, толкнул створку и въехал в святилище.
Огромные черные псы, способные в одиночку загрызть сильного мужчину, бросились было к пришельцу, но остановились и поджали хвосты, наткнувшись на незримую стену заклинания. Глазам царевича предстал каменный курган, окруженный кольцом каменных же столбов. На кургане – три деревянных идола: одноглазый старик с копьем, бородач с каменным молотом и голый толстяк со всеми мужскими принадлежностями. Один, Тор, Фрейр. Колдовство, война и урожай – все, что нужно тупым варварам. Где им помыслить о Высшем Свете и его владыке, неизмеримо превосходящем всех их богов – разбойников, обманщиков и распутников.
Вокруг кургана на кольях висели человеческие и звериные черепа, а от него к берегу цепочкой тянулись четыре больших, еще тлевших кострища. На берегу была вымощена каменная набережная и сложены две длинные каменные скамьи-завалинки. Повсюду валялись обглоданные кости. Конечно же, недавно после очередного набега жгли и бросали в реку жертвы, а потом обжирались жертвенным мясом и пьянствовали.
– Кто ты, что входишь в святилище без стука? Ты надеешься на свои чары, но мои сильнее.
Перед царевичем стояла незаметно вышедшая из тьмы старуха, закутанная в просторный белый плащ. Длинные, пышные седые волосы ниспадали до пояса. Лицо, худощавое и бледное, но с совершенно гладкой кожей, не отталкивало. Оно даже привлекало своей загадочностью, умным и властным взглядом больших серых глаз. Наверняка раньше она была холодной и гордой белокурой красавицей. Рука легко опиралась на посох с навершием в виде человеческого черепа.
Внезапно Эпифан почувствовал, что тело его начинает меняться. Пробивается из-под кожи шерсть, вытягиваются челюсти, пальцы срастаются в раздвоенные копыта, задирается и расплющивается нос. Нет, превращаться в кабана он и сам умеет, спасибо фессалийским колдуньям. Царевич быстро отразил заклятие, и в свою очередь попробовал обратить ведьму в кошку. Кошка получилась черная и громадная, величиной со львицу. Потом она превратилась в медведицу, затем – в огромную, как индийский питон, гадюку, и, наконец, снова приняла человеческий облик.
Учитель Валент только посмеивался над его фессалийскими приключениями, считая оборотничество варварской и деревенской магией. Что ж, среди варваров и пригодилось.
– Неплохо для мужчины, – довольно усмехнулась ведьма. – Так кто же ты, дерзкий римлянин?
– Я – Эпифан, царевич Коммагены. Ученик того, кто прилетал к тебе на черном драконе, – он протянул колдунье исписанную рунами дощечку.
– Как же, помню. Он был очень хорош в колдовстве... и в любви. Мои ведьмочки по нему с ума сходили.
Изучив дощечку, Эрменгильда хищно улыбнулась.
– Разнести Янтарный Дом... Это же моя давняя мечта! Соединить руны Кеназ, "огонь", и Лагуз, "вода", создать дракона – и все это в самую короткую ночь года! Смело задумано... И ты надеешься со всем этим справиться?
– Да. Вместе с тобой, мудрейшая из ведьм. – Он спешился, и теперь глядел на высокую галиурунну чуть снизу. – Я знаю из книг много неиз-вестного тебе. Твои ворота я открыл без всяких рун. Да и руны свои вы переняли у этрусков лет триста назад... Но ты владеешь чарами тех времен, когда книги еще не писались, и города не строились, и человек не прятался от природы за стенами и страницами.
– Не отгораживался? Через этот частокол и тролль не перелезет. Здесь подобие Мидгарда, среднего мира богов и людей.
– Но и тролли ведь знают к тебе дорогу? Огонь, свет – мужские стихии. Вода, тьма – женские. Вместе мы составим хорошего дракона. Если ты, почтенная Эрменгильда, не боишься, что дубина Тор бросится на него со своим молотком... А вдруг светлые асы уже услышали нас в своем святилище? Если хочешь... и можешь, выгони меня, пророчица асов и ванов!
– Светлые асы, мудрые ваны! Ха-ха! – расхохоталась старуха. – Всемогущие, всевидящие, всеблагие... Уж я-то их знаю. Нет, когда они близко, от их имени лучше не врать. Да только не могут они всюду поспеть. И не хотят. А идут туда, где усерднее молитвы и жирнее жертвы. Не всегда, правда. Ну, да они народ капризный. Как и альвы с троллями. Этих я тоже знаю.
– Мудрейшие маги юга то же пишут об архонтах – так они зовут всех этих владык нашего порочного мира.
– А ты мне нравишься, римлянин! Это святилище – для глупых вояк. Пошли со мной дальше – туда, куда не сунутся даже берсерки, хи-хи! – ведьма блеснула крепкими, совсем не испорченными зубами и набросила поверх белого широкий черный плащ.
Галиурунна и маг действительно хорошо знали богов. Только судили обо всех них по себе.
Эрменгильда указала посохом на западный берег. Эпифан преодолел реку верхом, колдунья – на легкой лодочке. От берега вглубь болота шла каменная кладка.
– В мир мертвых тоже едут верхом, – словно невзначай бросила старуха.
Коммагенец усмехнулся, но не спешился, хотя ясно видел выглядывавших из реки и болота зеленоволосых русалок и остроголовых чертей. Не этим жалким элементалям, стихийным духам, увлечь его в Тартар.
Кладка привела к круглой каменной площадке, где стояли три деревянных идола. Один изображал косматую старуху с железными зубами. Второй – с длинной бородой, ехидным остроносым лицом и языками пламени на груди – был прикован цепью к каменной глыбе. Третий, сделанный целиком из причудливо изогнутой толстой ветви, кольцом окружал первых двух и высоко поднимал между ними шею со змеиной головой. Вокруг на кольях белели черепа, сплошь человеческие, а в глубине болота духовный взор мага разглядел трупы варваров. Здесь топили трусов. Предателям и разбойникам (конечно, грабившим своих) предоставлялась честь висеть в жертву Одину. Видел Эпифан и обглоданные кости младенцев – эти-то ни в чем согрешить не успели, потому и были съедены во исполнение древнего обряда.
Только тут царевич спешился. Ведьма воздела руки.
– Вот они, подлинные боги! Те, от кого наша, ведьмовская мудрость. Хель, Железная Перхта, владычица смерти! Снег, град и ливни посылает она, повелительница воды. В бури и метели несутся за ней по небу мертвецы, злые духи, черные псы и мы, ведьмы!
– Да! – подхватил в экстазе Эпифан. – Геката, адская, земная и небесная, любящая лай собак и пурпур крови, обитающая в гробницах, вселяющая ужас в смертных!
А ведьма продолжила:
– Огненный Локи, подземный владыка, непостоянный, как сам огонь! Скованный, но свободный: ведь у него много обличий, и он может пребывать даже в нескольких сразу. Это боги сковали его, губителя Бальдра-Солнца, хотя прежде не брезговали принимать от Локи, великого вора, сокровища, украденные у великанов.
– Ахриман, Дух Зла! И Гермес, бог воров и колдунов, хранитель тайной мудрости! – воскликнул Эпифан.
– Йормунганд, Змей Глубин! Он древнее всех богов всего мира, ибо он – владыка водной бездны, что была прежде всего сущего. Это жрецы-мужчины придумали, будто Хель и Змей – дети Локи. Мы, ведьмы, знаем лучше...
– Да, Хаос – начало и конец этого мира, и Змей, Тифон, Ажи-дахака, Апоп – владыка его! – вскричал коммагенец, простирая руки к деревянному змею.
– Так у кого же искать мудрости, если не у предвечных, могучих, все разрушающих? Вода, Огонь и Бездна! – завопила ведьма.
Из чащи, из реки, из болота откликнулся многоголосый вой. Лишь три слова слышались в нем: "Вода, Огонь, Бездна!" Казалось, нет ничего в этом темном и жутком мире, кроме троих богов-чудовищ и их премудрых слуг. И еще – тех, кто молчит в страхе перед ними. А голос Эпифана уверенно перекрывал вой:
– Нет ни добра, ни зла перед лицом Хаоса, а есть лишь Мудрость, и Сила, и мы, избранные, владеющие ними!
Эрменгильда со скрытым восхищением глядела на молодого пришельца. Она не читала новейших книг и не знала ни о Высшем Свете, ни о том, что для стремящихся к нему и темные, и светлые боги, не говоря уже о людях, – лишь средство для овладения магическими силами.
Сощурив глаза, колдунья сказала:
– А знаешь ли ты, что настанет час, и Хель выпустит войско мертвецов, и поведет его на богов Локи? И пойдут с ним великаны и чудовища, и Йормунганд утопит Тора в своем яде, и выйдет рать Муспельхейма, царства огня...
– ...И мир вместе с богами сгорит в великом пожаре! Пусть! Туда ему и дорога... Может, с нашего дракона все и начнется. Или ты хочешь исправить мир? Очистить его от своих учениц и ночных гостей, а?
Оба дружно рассмеялись. Ведунья заговорщически произнесла:
– Глупая пророчица, воскрешенная Одином, наворожила ему, будто в мировом пожаре погибнет вся нечисть, а сыновья асов уцелеют и создадут прекрасный новый мир, ха-ха! Мы-то знаем: останется водяная бездна, и в ней те, кто сейчас в преисподней, а всякие там валгаллы, ирии и белые острова сгорят и утонут вместе с их жителями.
Царевич не стал уточнять, что он-то, избранный, в бездне не останется, а вознесется в Высший Свет. Эта варварка со смелым умом философа его восхищала, но и она была всего лишь рабыней материи, а значит – орудием для истинно мудрого. А старуха тем временем ласково заговорила:
– Что мы с тобой такие мудрые, это хорошо, но мало. Огонь с Водой не соединить без любви. Нет, я не о моих девочках. Сначала – со мной. Что, разве я страшней Хель и мирового пожара?
Она сбросила черный и белый плащи, расстегнула застежку на красном балахоне и кокетливо, вызывающе задержала обнаженные руки у плеч, не торопясь снимать его. Из трясины, реки, чащи уже неслись хихиканье, ржание, грубые советы и шуточки. Высунулись из болота любопытные образины, среди которых выделялась одна – безносая, со слипшимися от грязи волосами и оскаленными зубами.
Коммагенец только усмехнулся. Всего-то? Хорошо хоть не потчует несвежей человечиной или сырыми змеями. А ублажать старых ведьм ему приходилось еще в Фессалии. Покажи только этакой грозной ведунье, что еще считаешь ее женщиной, и все ее вековые чародейские тайны – твои. С демоницами-лилит, конечно, приятнее: птичьи ноги, крылья, а остальное – как у обычной красивой бабы... Лихо улыбаясь, он расстелил на камнях свой плащ, решительно сбросил балахон с колдуньи, спустил сорочку... и увидел здоровое белое тело женщины средних лет. Ничуть не переменившись в лице, словно только этого и ожидал, царевич привлек ведьму к себе. А она довольно хохотала, откинув голову и играя седыми волосами:
– Нет, в бабушки я тебе не гожусь! А поседела я в двенадцать лет. Вальпургиева ночь, каменный круг на могиле и пятеро веселых приятелей: тролль, болотный черт, оборотень и пара мертвецов. Что они со мной сделали! Не скажу, а то тебе удовольствие испорчу... Родить бы от тебя хорошенькую чернявую девочку, а то все мои детки в отцов: людям лучше не показывать.
Внезапно она с силой отстранилась от него. Миг спустя на плечах царевича лежали лапы громадной белой волчицы, когти сладострастно царапали кожу, а в лицо глядели горящие звериные глаза.
– А так сумеешь? – спросила волчица человеческим голосом и лизнула его в щеку.
Он прошептал фессалийское заклятие и оборотился большим черным волком. Ведьма довольно оскалилась:
– Ты похож на Сауархага Черного Волка, великого сарматского колдуна. Как он любил меня! Его убил племянник – этот проклятый Ардагаст. Ох, и отомстим мы теперь, правда? А сейчас побегаем!
Привычные ко всему поселяне хватались за амулеты в виде молотов Тора, завидев в эту ночь резвящуюся волчью пару. Все здесь знали, кто такая белая волчица, помнили и черного волка, разбойничавшего тут лет двадцать назад.
* * *
На скамьях в святилище тесно сидели знатнейшие из готов. Суровые, воинственные лица, осененные рогатыми шлемами. Глубокие шрамы тонули в рыжих, соломенных, белокурых бородах. Мускулистые руки поглаживали рукояти мечей и секир. Здесь были те, кто стал воинами еще в Скандии, кто выгнал из устья Вислы ругов и потом больше тридцати лет наводил страх на венедов, бургундов, вандалов, эстиев.
Среди сидевших выделялся ростом и богатством одежды один. Его волосы изрядно поседели, но борода осталась огненно-рыжей, как у Тора-Громовника, тело не утратило силы, а голова в рогатом шлеме с надетым поверх него золотым венцом держалась по-прежнему высоко и гордо. Красный плащ его, расшитый золотом, был сделан из лучшего ханьского шелка и скреплен золотой застежкой. На поясе, блестевшем серебряной пряжкой, висели меч в вычурных бронзовых ножнах и длинный боевой нож. Это он, отважный и жестокий Бериг, привел их сюда, и не желали себе готы другого конунга, кроме него – избранника Одина. Ибо только избранник Отца Битв мог быть столь неизменно удачлив на войне и щедр к дружине. Скальды по обе стороны Венедского моря усердно славили его победы и дары.
За спиной вождя стояли его лучшие воины – двенадцать берсерков в медвежьих шкурах. Самым могучим и свирепым из них был Эрила Полутролль, сын Эрменгильды. Мохнатыми руками и грудью, низким лбом и крупными клыками он напоминал отца-тролля. Немногим уступал Эриле и Сигбьёрн Рыжий, руг, некогда убивший своего конунга из-за угла и перебежавший к готам накануне битвы. Были в этом несокрушимом отряде и герулы, англы, даны[38]38
Герулы и даны в начале н.э. жили на датских островах, англы – в Шлезвиге.
[Закрыть]. Всех их принял Бериг, знавший толк в хороших бойцах, и все они стали готами. И много еще стекалось из самых разных племен к готам всяких отчаянных молодцов, любивших войну, но не труд.
Горели все четыре костра. Ярко озаренная их пламенем, в огненно-красном балахоне и черном плаще, Эрменгильда вещала, стоя с воздетыми руками у трех идолов:
– Близок, близок Рагнарек, Гибель Богов! Век бурь и волков, век мечей, век секир! Настанет трехлетняя зима, померкнут светила, запылает черный огонь, и взойдет Черное Солнце! Сотрясется Иггдразиль, Мировое Древо, и пойдут на людей и богов полчища Хель и Муспельхейма и сам Мировой Змей. Много воинов понадобится тогда Одину, могучих, бесстрашных воинов! Потому готовит он, Сеятель Раздоров, битвы великие и страшные, подобия этой битвы. Кто достоин сражаться и гибнуть в них?
– Мы, готы, самое воинственное племя! Недаром Один зовется Гаут – "гот", – отозвался Эрила. Ведьма довольно кивнула сыну и продолжила:
– Одна такая битва грядет в земле самбов. Скоро, в самую короткую ночь этого года! Конунги Ардагаст и Инисмей ведут сарматов к Янтарному Дому, и идут за них жемайты, ятвяги и лютичи, а против них – мазовшане, галинды и барты, пруссы же раскололись. Направьте свои драккары к Янтарному берегу, о готы, и в священную ночь разрушьте и разграбьте Янтарный Дом, одолейте и истребите дружину росов, достигшую пределов мира! Расцветут тогда огненные папоротники над янтарными кладами, и все они достанутся вам!
– Темны твои речи, ведьма, – возразил вдруг седой воин. – В Янтарном Доме чтут не Хель со Змеем, а Ладу-Фрейю, лучшую из ванов. А конунг росов владеет Огненной Чашей Бальдра. Мы сами уподобимся полчищам Хель, а не воинам Одина. И чем нас покарают Бальдр, Фрейя и ее брат, солнечный Фрейр? Неурожаем? А с кем будет Один?
– Это слова благородного Эвриха из рода Балтов или мужика, трясущегося за урожай? – презрительно бросил Бериг. А пророчица изрекла:
– Бальдр слишком свят для этого мира. Ваны трусливы и распутны. А Отец Битв – с теми, кто не коснеет в мире. Хлеб не уродит? Найдем, у кого отобрать.
– Позор – добывать пСтом то, что можно взять мечом! – рявкнул Полутролль.
– Венея с ее любовником Палемоном – вот враги Одина! Учат все племена поменьше воевать, а на защиту себе позвали сарматов, – злобно сказала ведьма.
– Кто здесь боится кары богов, сарматских копий или огненных чаш, пусть остается дома. Авось умрет на тюфяке с соломой и попадет в Хель, – отчеканил, глядя на Эвриха, конунг. – А наш путь – в Валгаллу!
– В Валгаллу! – разом подхватили готы. Десятки клинков вылетели из ножен и простерлись к идолам и стоявшей перед ними пророчице.
– Я не ищу "соломенной смерти" и первый пойду в поход. Но пусть Эрменгильда скажет, что это за римлянин гостит у нее? Не он ли толкает нас на войну? – сказал Эврих.
Из темноты выступил Эпифан. Вместо солдатского плаща на нем был черный, расшитый магическими знаками.
– Я Эпифан, сын конунга, воин и чародей. Я послан к вам Нероном, великим конунгом римлян, которого Один вернул из Хель, чтобы народы не коснели в мире. Когда Нерон Меднобородый вернет себе трон, он начнет великие войны. Вас, непобедимых готов, он хочет видеть в этих войнах своими друзьями и союзниками. А в знак дружбы посылает меня. Мы с Эрменгильдой создадим могучего дракона, и перед ним не устоят никакие солнечные чаши.
Готы одобрительно зашумели. Они знали: для своих друзей и союзников римляне не жалеют золотых и серебряных монет.
Эврих тяжело взглянул на конунга и медленно произнес:
– Кто-то тут усомнился в моей храбрости...
– Желаешь поединка?
– Нет. Права раньше тебя сойти с корабля на Янтарном берегу и первым вступить в бой.
– Ты заслужил это, Эврих Балта.
* * *
Росы и ятвяги шли на север до Преголы, затем, ее правым берегом – на запад. После Ручанской битвы на их сторону встали надравы, жившие севернее ятвягов, а князь надравов Склодо с дружиной присоединился к походу. Побраво, князь самбов и главный охранитель Янтарного Дома, известил, что готов защитить святыню вместе с воинами Солнца и ждет их в своем стольном городке Драугаскалнисе – Дружном. И вот союзная рать расположилась на отдых у озера возле окраинного самбийского городка. Все. Последний мирный вечер перед грозной битвой. Все уже знали, что ополчение натангов и их западных соседей вармов идет по зову Аллепсиса разорять дом Лады вместе с прочей разбойной ратью, собранной Медведичами. Знали и то, что лютичи обещали помочь своей ладейной ратью против готских драккаров, уже готовых к походу.
Но и в этот вечер собирались сплясать, повеселиться, выгнать русалок из пущи в поля гостеприимных самбов. Дадут боги – не вытопчет враг этих хлебов, не сожжет, и будут еще хозяева праздновать богатые обжинки и поминать тех, кто и перед славной гибелью позаботился о святом хлебе – божьих воинов с Днепра. А пока что дружинники ужинали у костров и вели разговоры о том, что вскоре предстояло. Особенно же – о берсерках, страшных и загадочных воинах-зверях. Оборотни-нуры были всем привычны: люди как люди, только лес знают лучше любого лесовика. А нравом мирные, как и все венеды. И в волчьем обличье чужого теленка, курицы зря не утащат, не то что там взять и человека загрызть. А эти – не поймешь: люди, звери или бесы.
– Берсерк даже в человечьем обличье лют и силен, как медведь. Куда там Медведичам да их разбойникам в крашеных шкурах... И, говорят, никакое оружие их не берет, разве только заговоренное.
– Литвины рассказывали: страшная сеча была с готами, и только двенадцать берсерков Бериговых вышли из боя без единой царапины. Потому и не носят они никаких доспехов, а щиты бросают, а то и мечи. И бьются дубьем или голыми руками, пока вовсе медведями не оборотятся.
– Да нет, можно берсерка ранить даже и смертельно. Только он раны все равно не почует до самого конца битвы, и не ослабеет.
– Так надо бить его не железом, а дубиной, или камнем, или еще чем таким, чего воин в руки не берет
– Говорят еще, бес в нем. проклятом, сидит и велит боя искать или хоть драки, да не как на Масленицу, а насмерть.
– Эх, да никто толком не знает! Ардагаст, и тот с берсерками дела не имел. А Сигвульф только мальцом издалека видел.
К костру подошел неслышным волчьим шагом Лютомир. Лютичу тут же уступили место, поднесли крынку пива и пирог с гусятиной. Оборотень усмехнулся в вислые усы, понимающе кивнул, и, прихлебывая пиво, не спеша заговорил:
– Мы, вильцы, с берсерками всю жизнь воюем. Страшен берсерк с виду: ревет, губы в пене, щит грызет... В этом и сила его – в твоем страхе! Испугаешься – тогда оружие и впрямь не поможет: забудешь, как рубиться. А что его ранить нельзя – врут с перепугу же. Не голый он бьется – в медвежьей шкуре, а ее не всяким ударом прорубишь.
– Так ведь литвины говорили: бьешь берсерка мечом или копьем в голую грудь, а он будто в кольчуге невидимой.
– Та кольчуга – его мышцы. Умеет он их так напрячь.
– Ух ты! А вы, серые воины, умеете? – спросил молодой полянин.
– Нет. У нас, волков, другое: напасть, отскочить, извернуться. Все быстро, легко, ловко. А не грудью напролом.
– А как делаются берсерками? Неужели нет среди венедов настоящих воинов-медведей? И выучиться не у кого? Я не про Шумилу с Бурмилой, понятно, – глаза полянина так и горели любопытством.
Лютомир обвел внимательным взглядом сгрудившихся вокруг костра дружинников и твердо сказал:
– А от этого пусть хранят вас все светлые боги. Колдун вселяет в человека душу убитого медведя. Или человеческую душу калечит чарами. Вот и получается урод: ни человек, ни медведь, а хуже их обоих. Из берсерка медведь так и рвется, и добро бы только в бою. И не простой медведь, а злой, разъяренный.
– И верно. Медведь, он добрый, если его не разозлить. Опять же – священный зверь Перунов, – сказал кто-то.
– В этом бешенстве – и сила, и слабость берсерка, – продолжил Лютомир. – Даже зверь не может без конца беситься. После боя нападает на берсерка "берсеркское бессилие". Вот тогда его можно голыми руками взять. Может и сам умереть от слабости. Это мы, волки, устали не знаем. А "невидимая кольчуга"... Она хороша против плохой стали. Такие, видно, кузнецы у ваших литвинов.
Каллиник, тихо слушавший все это, подумал: "Готы, венеды, росы... Все они для нас – варвары, двуногие звери. Почему же одни из них выращивают в себе зверство, а другие гнушаются его?" А вслух сказал:
– Вы, волколаки, тоже воины-звери, но не беснуетесь, как берсерки. Как же вам удается так повелевать зверем в себе?
– А это смотря для чего он, зверь, тебе нужен. И не только тебе, – сказал Волх, так же незаметно, по-волчьи, подошедший к костру. Ему тут же дали место у огня, угостили самбийским яблочным медом, и волчий князь заговорил:
– Знаете ли, откуда взялись мы, серые воины Ярилы? Было время, пошли бесы приступом на небо. Да разбили их молодые боги, и посыпались проклятые на землю. Попрятались по разным глухим, нечистым местам, расплодились без числа, и стали держать людей в страхе Чернобожьем. А всякие "мудрые" и "вещие" с того страха жили и людей учили: "Вот ваши земные боги, покоряйтесь им". Перун и его грозовая дружина били нечисть огненными стрелами, но разве с неба разглядишь все подземные норы и лесные укрывища? Совсем бы люди потеряли честь и отвагу, стали рабами бесов. Только видели, как волки без страха охотятся на нечистых, в самой глухой чащобе находят их и поедают. И сами брались за оружие и обереги, ибо знали: волкам сам Ярила назначает пищу. В те времена сходились волки и волчицы с людьми, и рождались от того люди-волки, наделенные даром оборотничества. Целые роды и племена пошли от них.
– А разве у вас, нуров, или у вильцев все оборачиваться могут? – спросил кто-то.
– Не все, и чем дальше, тем меньше. Слабеет волчья кровь... Но оборотничеству можно научиться. Заметил все это Ярила и собрал волколаков, природных и ученых, в тайное братство. Мы все, серые воины, как один род, но племя наше – все люди. Первый наш закон: истребляй нечисть и слуг ее, храни от нее мир земной. Не для себя становись зверем – для людей. Тогда и не одолеет в тебе зверь человека.
– Это у немцев вервольфы по ночам скотину режут и людей губят. Да и у нас злые колдуны тем же пробавляются. Одинокие волки, а попросту – тати и душегубы! – стиснул кулак Лютомир. – А берсерки... Где воюют только ради разбоя – там в цене такие воины-лиходеи. Привечают их, зазывают наперебой, вместо того, чтобы гнать от людей подальше или изводить, как бешеное зверье.
– Вот и будем изводить всех этих медведей бешеных и ряженых! – бодро произнес Неждан Сарматич. – Не бойтесь, ребята: всякий зверь только с непривычки страшен. К примеру, боевые слоны. Побежали бы мы от них тогда в Мидии, не растолкуй нам Вишвамитра, куда их бить и чего они боятся.
– Светлые боги не выдадут – и медведь не съест! – рассмеялся обычно суровый Волх. – Да вот уже и русальцы идут. Пошли гулять, дружинники! Пусть готы своего Рагнарека ждут, а наше дело святое да веселое – мир от погибели спасать!
* * *
В городке Дружном, в княжьем тереме собрались предводители союзного войска. Сюда прибыли Палемон и Витол, а с ними, – худой и высокий, – Матто, князь скалвов, живших в низовьях Немана. Был здесь и добродушный силач Склодо, князь надравов. Во главе стола сидел, разглаживая пышные белые усы, хозяин – князь самбов Побраво. На него, совсем седого, но стройного телом и красивого лицом, еще заглядывались прусские женщины.
Стол был накрыт щедро, но, вопреки обычаю эстиев, никто не стремился ни напоить гостей допьяна, ни напиться самому. Лица вождей были серьезны и сосредоточены. Никто не препирался с другими о главенстве, не хвастал силой и славой своего племени. Грозная опасность сплотила князей, и все как-то сразу признали главным вождем Ардагаста – наиболее славного и отважного из них, хотя и подчиненного Инисмею.
Сейчас все смотрели на Зореславича. А он внимательно разглядывал изготовленный Либоном чертеж Янтарного берега. Два залива – Куршский и Свежий, отделенные от моря песчаными косами. В Куршский залив впадает Неман, в Свежий – Прегола, Висла и ее восточный рукав – Ногата. Между заливами полуостров – земля самбов. Янтарный Дом – почти у самого ее западного берега, в городке Гентарскалнисе – Янтарном. Чуть южнее его Расакалнис – Росяной городок. Мимо них течет в Свежий залив речка Нейма. Между ней и устьем Преголы еще один городок – Лангвенкалнис, Луговой. Все эти маленькие, но надежные крепости запрятаны в лесах, подальше от побережья. Для драккаров речки мелковаты. Пока готы высадятся, жители сел успеют скрыться в городке.
Подняв глаза от чертежа, Ардагаст сказал:
– У нас два врага: на суше – Медведичи с их скопищем, на море – готы. Скопищу одна дорога – вброд через устье Преголы. Здесь и станет наша сарматская конница. Думаю, вести ее пристало только великому царю. – Инисмей согласно кивнул. – За росами пусть станут конные ятвяги – у них доспехи хуже. А по бокам росов – пешие самбы и надравы. Идти за реку незачем, ударим лучше, когда враги полезут через брод.
– Дозволь только нам, серым ратникам, пробраться за реку да устроить этому дурачью переполох в тылу, – сказал Волх.
– Хорошо. А Побраво и Склодо с конными дружинами пусть стоят в Луговом. Оттуда можно будет ударить и по панам, и по готам – где будет нужнее подмога. Я сам с русальцами, поляницами и лучшими дружинниками буду в Янтарном. Там же – Палемон с жемайтами. А Собеслав со словенами и Матто со скалвами – в Росяном.
– Драккары готов стоят на Ногате и пойдут заливом, мы это разведали точно. Наши ладьи стерегут их у устья Ногаты, – сказал Лютомир.
– Если они и впрямь пойдут заливом, дайте им бой и отходите к южному берегу Самбии. Не дайте драккарам выйти из залива в море. А на суше готов будут ждать наши копья и мечи. Лишь бы мы успели разбить Медведичей и их свору до прихода немцев.
– Эх! Сколько славных князей с дружинами будут защищать нашу землю! Клянусь Перкунасом, она того стоит! – тряхнул седыми волосами князь самбов и поднял окованный серебром турий рог. – За Самбию, святую землю Лады!
Все выпили. Побраво отер усы и вздохнул:
– Славная битва нам предстоит. Но лучше было бы нам всем в эту ночь вместе веселиться во славу богов. Уж мы-то приняли бы вас знатно! Да покарает Перкунас, как бесов, тех, кто решил осквернить кровью святую Росяную ночь!
– А Купалу мы все равно отпразднуем. В Янтарном Доме и возле него. Иначе нечисть может обрести большую силу в этой земле. Поэтому я и останусь в Янтарном городке, и Лютица с Миланой тоже, – скажал Вышата.
– Да. Главное – защищать от злых сил Янтарный Дом, иначе напрасна будет вся наша битва, – поддержал его Скуманд. – А с Чернохой и Нергесом, пройдохами, я как-нибудь сам справлюсь.
– А моя Данута сумеет потягаться с Эрменгильдой и всем ее ведьмовским кодлом! – горячо воскликнул Лютомир. – Говорят, старая мерзавка не раз жаловалась: лучшую ученицу-де у нее волколаки с пути сбили.
– Да, жена твоя неплохо волхвует, – кивнул Витол. – Думаю, за готами уследить сумеет. А я вот на всякий случай один по морю поплаваю, постерегу. Знаете мою волшебную лодочку? Я в ней любое море переплыву быстрее, чем Неман.
– Радигост тебе в помощь. Плыви, а я обернусь орлом и полечу к своим серым воинам. Они все на ладьях. За нашу и вашу победу, братья, воины Солнца! – поднял серебряный кубок лютич.
– Да, – поднял следом чашу финикийского стекла, полную золотистого вина, Либон. – Бывало, мы сражались друг с другом – за славу, за богатство. Теперь же мы будем сражаться за весь мир, освещаемый Солнцем, за всех добрых людей. Мы сейчас – воины одного рода, одного племени!
