Текст книги "Ардагаст и его враги"
Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
Крик банши слышал и Гвидо. Словно стая волков, следовала его дружина за отрядом Ардагаста, но не смела напасть. Если в бою погибнет отважный Сидон – к его дяде Клондику дороги уже не будет. Остается ударить тогда, когда все будут заняты чарами, когда мертвые явятся к живым. Пусть тогда разберутся, убил ли царя росов сын Цернорига или его призрак. Месть – радость воина. Но почему, о боги, так тоскливо на душе Гвидо? И по ком кричит банши?
Вскоре отряд свернул направо, в небольшую долину. На ее северном склоне выступала отвесная скала. Внизу ее выделялся плотно забитый камнями вход в пещеру, наверху чернело "окно". В лунном свете на камнях краснели руны: кто-то пытался – и, конечно, не с добрыми целями – открыть Бычью скалу. У входа в долину, над замерзшим потоком, белел обставленный камнями курган – могила Теобальда и венедов. Дружинники развели костер. Русальцы встали наготове с мечами и жезлами в руках. Мгер поднял перед собой меч Маробода. Золото рун, бронза ножен горели в свете костра. Над долиной разнесся голос князя-мага:
– Маробод, великий конунг свевов! Твой меч зовет тебя к себе, твое племя, твоя неисполненная клятва! Именем светлого Бальдра – приди и возьми дух меча, спаси Бойохейм, защити всех людей от кесаря-мертвеца, раба Локи!
Сила, заключенная в этих словах, понеслась гораздо дальше их самих – на юг, к лазурным волнам Адриатики, к Равенне, главной стоянке флота Империи. Эта крепость была неприступна не только с моря, но и с суши – из-за обширных болот. В самой середине этих топей возвышался курган, покрытый пожухлой травой. На вершине его стояла мраморная стела с изображением всадника и надписью рунами и латинскими буквами. Вдоль подножия кургана шла словно бы ограда из таких же стел со всадниками и надписями, но высеченных из простого известняка. Иные стелы уже покосились, мощеная дорожка через топь заплыла землей и заросла. Место это пользовалось у равеннских горожан такой недоброй славой, что даже дети и внуки погребенных в кургане избегали приходить сюда, предпочитая приносить предкам-варварам жертвы на домашних алтарях.
Когда двое молодых людей, еврей и эллин, и их спутница-варварка стали вдруг расспрашивать путь к могиле Маробода, никто не взялся их провести. Они все же отправились туда, да еще в ночь Рождества Непобедимого Солнца, в которую призраки погребенных варваров больше всего бесчинствовали, покуда их не заклял за изрядные деньги знаменитый маг из Самарии. Рассудив, что в такое время идти туда могут только самые опасные колдуны и некроманты, два десятка горожан выпили для храбрости и прямо из таверны двинулись к кургану. Вел их Фабий Балиста, отставной центурион, а ныне децемвир. За ветераном, громко похвалявшимся своими подвигами на Рейне, семенил, кутаясь в расшитую магическими знаками хламиду, местный лекарь и чародей Эней Сильвий.
Вскоре отважные горожане смогли убедиться в справедливости своих худших подозрений. Пришельцы стояли перед курганом, очертив себя магическим кругом. Иудей держал жертвенный нож, эллин – меч. У ног их дымилась курильница и лежал связанный черный барашек. Варварка, завидев равенцев, быстро наложила стрелу на тетиву скифского лука.
– Именем городской курии – прекратить! – рявкнул децемвир. – Что за злодейство вы тут затеяли?
– Они чернокнижники, клянусь Гермесом Трижды Величайшим! Хотят вызвать кровожадных демонов, в которых обратились мертвые варвары. Не иначе как для погубления нашего города! – уверенно заявил Эней Сильвий.
– Чернокнижник и вызыватель мертвых, недоученный к тому же – ты сам, Ония бен Исаак! – отчеканил в ответ иудей. – Запускаешь в дома призраков, чтобы потом изгонять их за большую плату. Еще и порчу насылаешь. Из Дамаска тебя за это выгнали, так ты сюда забрался.
– Но, почтенный рабби, я же никогда не вредил ни одному иудею. Только гоям, клянуь Ершалаимом, за разрушение которого я им мщу по мере сил! – вкрадчиво произнес по-арамейски чародей.
– Вот из-за таких, как ты, нас и считают врагами рода человеческого! Ты путался с Валентом и Братством Тьмы. Не они ли приставили тебя к этой могиле?
– Если мы не можем договориться, как добрые иудеи..., – Ония обернулся к Балисте и сказал по-латыни: – Господин децемвир[51]51
Децемвир – член городского совета – курии.
[Закрыть]! Это заговорщики из Братства Солнца, злейшие враги кесаря и римского народа.
– Заговорщики рядом с главной стоянкой флота! Схватить их! – взревел Балиста и ринулся с мечом и щитом прямо в магический круг.
От стрелы Виряны ветеран прикрылся щитом. В следующий миг его меч зазвенел о меч Каллиника. Горожане с копьями и палками бросились было следом, но вдруг по всему магическому кругу встала стена пламени. Кто-то попытался ударить копьем сквозь огонь, но древко мигом перегорело, словно былинка. Тут амазонка, ударив секирой плашмя, оглушила ветерана и сказала своим спутникам:
– Каллиник! Иосиф! Хватит отвлекаться, начинайте же!
Заколов барашка, мужчины начали сложный обряд. Тем временем Ония, трясясь от страха перед более сильными магами и теми, кого они вызывали, принялся ослаблять огненную преграду. Теперь древки уже не вспыхивали, и горожане пытались достать чародеев копьями. Виряна металась, отбивая удары. Грубые насмешки летели в адрес ее и двух мужчин. А те, словно ничего не замечая, сосредоточенно разрушали паутину чар, сплетенную Симоном Магом вокруг кургана.
Черные тени вставали над насыпью, ухмылялись рожами демонов из-за надгробий, корчились, рассеивались. А голоса, звон оружия, конское ржание все громче доносились из-под земли. Луч света с севера позолотил стелу на вершине. И вот уже рядом со стелой поднялась фигура могучего всадника на белом коне, в рогатом шлеме, с длинной седой бородой. Следом из-под каменных надгробий один за другим стали подниматься всадники с мечами и копьями. Пожилые или совсем седые, они, однако, не выглядели слабыми или усталыми. Рядом со всадниками вставали черные псы с полыхавшими огнем глазами и пастями.
Пришедший в себя Балиста при виде их вскочил и бросился с мечом – не на своих живых противников, но на ненавистных германцев. Его не остановила даже огненная преграда, изрядно ослабленная Онией. Но один из призраков ударил копьем – и ветеран рухнул замертво без единой раны, даже без трещины на щите. Остальные горожане бросились наутек, падая и толкая друг друга в трясину. Призрачные всадники помчались следом, избивая их, но длиннобородый старик громко сказал:
– Оставьте их, они не достойны умереть от оружия. – Он обернулся к троим, стоявшим в круге. – Не знаю, кто вы и зачем освободили нас. Но пусть благословит вас Водан, хоть вы и не германцы. Дружина! Клянусь копьем Отца Битв, мы загостились в этой земле. Война зовет нас в Бойохейм, волки и вороны ждут добычи. Вперед! Заслужим Валгаллу!
Неслышно ударив копытами в землю, призрачные кони со всадниками взмыли в ночное небо. Двое магов и амазонка, обнявшись, глядели им вслед.
"Отважные" равенцы тем временем бежали, не разбирая дороги. Уцелевшие рассказывали потом о появлявшихся вдруг среди топей обольстительных красавицах, оборачивавшихся жуткими эмпузами с ослиными ногами и змеедевами-ламиями. Демоницы тащили мужчин в болото, выпивали кровь, мучили любовью до смерти. Но еще ужаснее было мчавшееся по небу войско мертвых варваров. Летящие тучи затмевали луну и звезды, вой ветра сливался с воинственным кличем, ржанием коней и лаем огнеглазых псов. Победно реяло по ветру знамя с белым волком. Перепуганная городская курия постановила: приносить Марободу и его воинам умилостивительные жертвы, а Балисте – благодарственные, как герою.
В это самое время у городка Форум Юлия, возле подножия гор над берегом Средиземного моря вдруг ожил такой же зловещий курган с каменными стелами. Одни лишь испуганные пастухи видели, как вышли из насыпи и понеслись на северо-восток грозные всадники. Предводитель их был молод, не старше тридцати лет, без бороды, но с густыми вислыми усами. Длинные светлые волосы падали на плечи из-под рогатого шлема. Красный, шитый золотом плащ реял по ветру. Молоды и сильны были и его спутники. Воинственно ржал огненно-рыжий конь вождя. Громко лаяли черные псы с огненными глазами.
Не чары Мгера подняли их всех из могилы, не зов солнечного меча. В укромном распадке за Бычьей скалой Бесомир пробормотал заклятие, сообщенное ему Валентом. Оно сняло с кургана незримые печати, некогда наложенные Симоном Магом. Черный друид колдовал наспех, в страхе прислушиваясь: не учуяли ли его оборотни-нуры и песиголовец. Храбрости Бесомиру не придавали даже обступившие его головорезы-бастарны. По-настоящему он полагался лишь на двоих собственных телохранителей-песиголовцев, выгнанных из стаи. И Мгер от него не ушел бы, если бы они тогда не отлеживались в стане, отравившись испорченным вином.
Две дружины мертвецов летели над городами и селами, мощеными дорогами и безлюдными горами. Летели, пугая обывателей, самим своим видом предвещая великие войны, нашествия варваров, потрясение Империи. Слухи и пророчества одно страшнее другого поползли по каменным городам.
А в долине у Бычьей скалы плясали воины. Русальцы древним танцем с мечами помогали чарам Мгера, остальные грелись и веселились во славу Солнца. Ардагаст лихо плясал вокруг Ларишки, а оба конунга вовсю старались привлечь внимание Ардагунды. Меч и секира в ее руках легко и звонко скрещивались с клинками братьев. Но вдруг встал перед ней, звеня мечом и акинаком и хищно поблескивая темными глазами, чернобородый Арнакутай. И вот уже царица амазонок вертится златоволосым вихрем, а торжествующий языг идет вприсядку вокруг нее.
– Ай да царица! Поймала Дикого Пса! – смеется Яснозор.
Рядом Шишок под гусли Пересвета чего только не выделывал на потеху поляницам. Вдруг Вышата взмахнул рукой. и пляска враз остановилась.
– Взгляни-ка, сынок, духовным зрением: кто к нам скачет? – обратился волхв к Вышко.
– С юга дикая охота летит. Впереди – старик длиннобородый... С запада... тоже. Там главный – молодой воин, усы, как у словенина, плащ красный с золотом, будто огонь горит...
– Катуальда! Величайший герой готов! Он тоже будет биться с римлянами! – восторженно вскричал Валамир.
– Как бы он вместо этого с Марободом не сцепился, – озабоченно покачал головой его отец.
Вышата встревожено сказал что-то Вишвамитре, тот приказал:
– Русальцы! Перегородим долину, прикроем костер и Бычью скалу.
Священные воины быстро встали в две цепочки, между которыми оказались костер и скала с пещерой, выставили вперед жезлы. Две светящиеся, полупрозрачные золотые стены пересекли долину. Вышата сжал священную секиру – бывшую Секиру Богов, опасную и для бестелесных. Лютица и Милана взлетели, оборотившись орлицами. А Вышко продолжал:
– С севера летит большая дикая охота. Впереди – сама Яга. И с востока тоже. Ту охоту ведет одноглазый старик на восьминогом коне...
– Водан! – разом выдохнули германцы.
Торжественная тишина святой ночи враз исчезла. С четырех сторон все сильнее и сильнее задул ветер. Забушевала метель. Заскрипели, застонали деревья. В вое ветра все громче выделялись грозные крики, рев, ржание, лай. Никто не удивился, когда из кургана вдруг беззвучно вышли старик в белом плаще, с гривой нестриженых седых волос, и четверо длинноусых словенских воинов. Все пятеро, не произнеся ни слова, стали в строй русальцев. Лишь старик кивнул приветственно Мгеру и конунгам. В суровом молчании застыли воины и вожди. Те, кто не умел колдовать, знали, что их оружие бессильно против духов, но готовы были мужественно встретить хоть богов, хоть предков, хоть исчадий пекла. На то и самая длинная ночь в году, святая и страшная.
С трех сторон приближались к долине три сильных ветра, а с четвертой, северной – настоящий шквал. Вот-вот они сойдутся – и чудовищный вихрь превратит долину в хаос снега, переломанных деревьев, камней и изуродованных трупов. Дикую охоту, летевшую с востока, вел высокий одноглазый старик в островерхой шляпе, с покрытым рунами копьем в руке, на неутомимом восьминогом коне. Старик имел много имен: Высокий, Сеятель Раздоров, Ужасный, Отец Битв и просто Дикий Охотник. За ним скакали прекрасные воительницы в доспехах и могучие воины, одни с бронзовыми секирами и мечами, другие – с железными клинками и в кольчугах.
Увидев старика, железнозубая старуха повернула свою свиту навстречу ему и сказала приветливо:
– Здравствуй, хозяин ветров! Я тут решила малость смертных проучить. Совсем обнаглели солнечные волхвы: мертвых вызывают, нашего благословения не спросясь. Да еще в нашу ночь.
– Да, в нашу ночь. И ты не будешь им мешать.
– Ты что это, Ветродуй? Неужто добрым и праведным заделался, как здешние смертные думают? Да тут же те, что с тобой посмели драться у Золотой Горы и на Печоре! И гот Сигвульф, что тебе при всех чуть ли не в бороду плюнул: без Валгаллы-де обойдусь.
– Я не с добрыми и не со злыми. Я – с сильными, мудрыми и храбрыми. И хочу испытать тех, кто соберется здесь, живых и мертвых: кто из них истинно храбр и мудр. Тому я и дарую победу в грядущей битве за Бойохейм.
– Из ума выжил, старый! Смертных распускать? Да я тебя так вразумлю...
– Ругаться будешь со своими племянниками. А мы с тобой равны и древностью, и силой. С тех пор еще, когда только вихри носились во мраке над изначальным морем. А потому стой, гляди и не смей мешать.
Разозленная старуха готова была полезть в драку, но вдруг увидела в воздухе двух женщин. Одна, средних лет, с добрым прекрасным лицом, во всем белом, летела на колеснице, запряженной тройкой белых коней. Другая, гораздо моложе, бледная, черноволосая – на черном коне. В руке ее блестел меч, за плечами развевался красный плащ. "Все три Перхты собрались: черная, белая и красная. Попробуй теперь всем угодить" – с досадой подумала Ганна.
– Здравствуйте, сестрица с племянницей! И чего это вам в такую ночь не сидится: одной на небе, другой в преисподней? – елейным тоном проговорила старуха.
– Эта ночь – моя. Я в нее Даждьбога родила. И его избранника в обиду не дам, – спокойно, но твердо произнесла белая женщина.
– Тетушка, уймись! Не то будешь вместо смертных биться с богом и богиней. Да и с чарами моей мамы тебе не совладать, – решительно заявила воительница.
– Ладно уж! Только и вы не вмешивайтесь... А ведь могли бы вчетвером-то всех этих воителей великих со снегом смешать, – проворчала старуха.
Три богини опустились на одну скалу, одноглазый бог – на другую, и стали безмолвно наблюдать за происходившим в долине. Их неистовые спутники, однако, вовсю бушевали, не давая утихнуть ветру и метели. Но среди дружины Дикого Охотника было двое, столь же безмолвных и внимательных, как он: суровый диковатый воин с пышной золотой бородой и муж лет тридцати, безбородый, с веселым и отважным лицом и шапкой светлых кудрей. Первый был соперником Юлия Цезаря, второй – победителем при Тевтобурге.
А в долину уже въезжали с двух сторон две дикие охоты. Потрясая оружием, свевы приветствовали громкими криками Маробода, готы – Катуальду. При виде соперника лицо старого конунга исказилось яростью.
– Ты снова здесь, разбойник, губитель моего царства! Дай мне мой меч, колдун, и я избавлю Бойохейм от этого бродяги! – вскричал он.
– Нет, великий конунг! Этот меч – не для бесплодных усобиц. Враг твоего племени и всех людей – не этот гот, а кесарь Нерон, воскрешенный рабами Локи. Сразись с ним, во имя светлого Бальдра! – ответил Мгер.
– Я сражусь хоть с самим Локи, с Перхтой, Мировым Змеем, но сначала – с этим нидингом!
– Не слушай старого дурака, колдун! Дай меч мне. Я молод и силен, только я смогу победить кесаря-мертвеца! – закричал Катуальда.
– Щенок, римский прихвостень! Ты не смог одолеть даже тюрингов и бежал от них к римлянам.
– Ты сам бежал к ним от меня, как побитый пес, и не посмел вернуться! Кому ты здесь нужен? Убирайся в Хель, умерший на соломе!
– Сам иди туда, в дом из ядовитых змей!
Громкий, суровый голос Зореславича заглушил голоса бранившихся конунгов:
– Молчите! Вы оба недостойны солнечного меча. Это говорю вам я, Ардагаст, царь росов! Кто из вас двоих хочет биться с другим – пусть сначала сразится со мной, воином Бальдра. Мое оружие – его чаша и меч Куджулы Кадфиза. Он не только создал великое царство кушан, но и сохранил его!
В одной руке Ардагаста пылала золотым огнем Колаксаева Чаша, в другой – блестел серебром меч. Его посеребренный клинок был опасен и для призраков.
Разъяренные конунги и их дружины осыпали самой мерзкой руганью Зореславича и друг друга. Лишь две стены золотистого света не давали им сцепиться, словно двум сворам злых голодных собак, а чары волхвинь-орлиц – взлететь и схватиться двумя вороньими стаями. С печалью и стыдом глядели германцы на своих прославленных в песнях конунгов. А нечисть из свит Перхты и Водана криками подбадривала бесновавшихся призраков. Скаля зубы в ухмылке, наблюдал за долиной из-под разлапистой ели волк по имени Луций Флавий Хейдрих.
Поглощенные стычкой мертвых, живые не заметили, как подобралась к Бычьей скале шайка "ночного царя". Гаур запоздало взлаял лишь тогда, когда бастарны скатились на щитах в долину по наметенному ветром снегу прямо в промежуток между двумя золотистыми преградами. Ардагаст сидел на коне спиной к скале и лицом к обоим мертвым конунгам. К нему и устремилась разбойная дружина. Впереди всех бежал Гвидо, сжимая копье с наконечником вороненой стали, на котором были нанесены знак Черного Солнца и самые враждебные Свету руны: Турс – "великан", Хагалаз – "разрушение", Иса – "лед". Вопреки обыкновению друидов свысока смотреть на всякое письмо, Бесомир охотно применял руны, особенно вредоносные. Древко обвивала ветка омелы – растения, сгубившего Бальдра.
Гвидо почему-то хотелось отбросить колдовское оружие и бежать прочь. Но его подгонял, лишив собственной воли, мысленный голос царя друидов: "Месть, царь, месть!" Призрак отца в оленерогом шлеме с орлом безмолвно, выжидающе застыл над южным склоном долины – или то был морок, вызванный Бесомиром? Несколько дружинников-росов упали под мечами бастарнов. Ардагаст едва успел обернуть голову на шум, когда в спину ему, просвистев, вонзилось черное копье.
– За Цернорига! За царство бастарнов! – истошно, дико, словно оправдываясь неведомо перед кем, прокричал Гвидо.
Без звука, словно засыпая, упал с коня царь росов. Белый, только что наметенный снег мягко принял его. Руки не выпустили ни Огненной Чаши, ни меча. На лице не было ярости – лишь спокойная готовность принять любой ратный труд.
Радостно завыла, захохотала вся нечисть и нежить. Железнозубая старуха ехидно спросила воительницу:
– Доигрался ваш избранничек? Совсем забыл о смирении перед богами, да перед смертью-то все равны. Кто его душу заберет – я или ты?
– Никто. Она еще в его теле, – вмешалась белая женщина.
– Долго не продержится. Разве что заклянут его да в пещеру положат до самого конца света, – бодро заверила старуха.
Волк по имени Луций Флавий Хейдрих, издав торжествующий вой, побежал на юг, в лагерь императора. Доложив хмельному Домициану о смерти самого опасного из варварских вождей, оборотень вылакал чашу вина из рук кесаря, а затем опорожнил еще много чаш уже в обличьи центуриона, переведенного отныне в преторианскую гвардию.
А бастарны, сделав свое дело, помчались назад. Гвидо по-прежнему старался избежать схватки с Сидоном и его дружинниками.
К упавшему царю первыми подбежали Ларишка и Мгер. Тохарка слишком часто видела смерть на войне, чтобы не понять: это не обморок. Но сердце не могло, не хотело принять непоправимого. Ее Ардагаст, сильный, веселый, не знавший ни страшного, ни невозможного, саму Ягу-Смерть выбивший из седла, погиб? Не в лютом бою, не на краю света, не от бога или чудовища? С отчаянной надеждой и мольбой подняла она глаза на чародея. Армянин умелым движением вытянул копье из раны. Колдовская сталь, пробив панцирь, не повредила костей, не достала ни до сердца, ни до легкого. Но темные чары действовали сильнее любого яда.
Росы поначалу оцепенели. Потом Вышата громко крикнул:
– Русальцы! Ни с места! Ради Солнца, держите завесу!
Следом опомнилась Ардагунда. Спрыгнув с коня, она взмахнула секирой и прокричала:
– Росы, за мной! Отомстим за Солнце-Царя!
Если бы не сильный ветер, амазонки перестреляли бы бастарнов из луков. Теперь же поляницам пришлось карабкаться вверх по рыхлому снегу. За ними поспешили Рада, Еммечько и другие молодые росы. Глотая слезы и ругаясь, бежали Шишок и сииртя Хаторо. "Волками!" – приказал Волх, и серые бойцы ринулись вперед, обгоняя людей.
– Эй, холоп Ясько! Не тебе мстить за царей! – крикнул взобравшийся на скалу Гвидо Яснозору.
Воевода гуцулов взревел от ярости и, потрясая секирой – подарком Перуна, еще быстрее полез наверх.
– Его душа в теле, но погружена в сон. Как у нашего Солнце-Царя Мгера Младшего, что ждет в пещере новой великой битвы богов. Я не знаю чар, способных пробудить от такого сна, – сказал князь-маг, склонившись над Ардагастом.
Ларишка бросила взгляд на Вышату, но великий волхв лишь тяжело склонил голову. Тогда царица, поцеловав в лоб бездыханного мужа, взяла из его руки Огненную Чашу, обнажила махайру и встала лицом к мертвым конунгам. Солнечное пламя в ее руке горело по-прежнему ярко, отражаясь в посеребренном клинке. Слезы текли по лицу тохарки, но голос звучал уверенно:
– Конунг Маробод! Конунг Катуальда! Я, Ларишка, царица росов, повторяю вызов моего мужа. Кто из вас посмеет сразиться со мной, женщиной?
Двенадцать русальцев по-прежнему стояли нерушимым строем, сжимая чародейные жезлы. Нет больше Солнце-Царя? Но осталась Огненная Правда. И такая ненависть и непреклонность были в их взглядах, что бесновавшиеся дикие охотники невольно стихли. Тогда зазвучал суровый, полный боли голос Сигвульфа:
– Конунги Маробод и Катуальда! Из-за вас погиб наш конунг Ардагаст. Клянусь Солнцем, вы оба не стоите его одного! Ты, Маробод, построил царство на неправде и грабеже. Где оно теперь? Ты, Катуальда, разрушил это царство, а не создал никакого. Где твое племя? Его нет. Готами зовут разбойную орду Берига, ненавистную всем соседям. Ардагаст строил царство на Огненной Правде, там есть место всем племенам, всем добрым людям. А вы думали только о своем богатстве и славе. Хищными волками вы жили, а умерли римскими псами! Бросили свои племена и убежали за Дунай – жрать осьминогов, лакать вино и нежиться в термах... Даже умереть в бою не сумели. Нидинги и варги – вы оба! Провалитесь в Хель, прямо в дом из ядовитых змей!
Столь же безжалостен был голос Хор-алдара:
– Там, за Дунаем, несчетные тысячи рабов. Они ждали вас, освободителей с севера, суровых и отважных, презирающих римские пороки. Ты, Маробод, вместе с паннонцами мог бы взять и разрушить Рим. И не было бы ни Калигулы, ни Нерона, ни Домициана. Где твоя клятва, конунг? Мы зря пришли в эту долину: здесь нет достойного взять солнечный меч!
Маробод поднял сумрачный взгляд на вождей свевов.
– Зачем ты вернулся? Позорить наше племя перед соседями? – с упреком сказал ему Вангион.
Катуальда, опустив голову, заговорил медленно и тяжело:
– Да, я плохой, неудачливый конунг. Но я не нидинг. Я готов уйти в Хель, если боги вернут жизнь конунгу росов.
– Моя вина больше твоей, Катуальда. Не ты погубил мое царство, а я сам. Я нарушил солнечную клятву. Пусть же боги заточат меня в Хель или в пещеру до самого Рагнарека, но воскресят Ардагаста, – сказал Маробод.
– Но кто из богов может это? Сам Водан лишь отбирает жизнь, – возразил Вангион.
– Есть бог, что не только шлет смерть, но и воскрешает. Мы, луги – и немцы, и словене – чтим его. По-немецки он зовется Флинц – "Кремень", – вмешался один из призраков-венедов.
– Это – могучий и справедливый бог. И я знаю, как его вызвать, – сказал призрак-Теобальд.
* * *
Бастарны бежали, с трудом находя дорогу в метель, среди свежего бурелома. В душе их предводителя не было ни торжества, ни гордости за свершенную наконец месть. Он казался себе похожим на Хедра, слепого бога, убившего светлого Бальдра по наущению Локи. Омела, проклятая омела, оружие Хедра! Зачем он, Гвидо, взял увитое ею копье? Бесомир заверял его, что иначе не одолеть силу Огненной Чаши. Но он же хотел честного и славного поединка, а не этого удара в спину! Кто поработил его волю: друид, Валент со своими перстнями, призрак отца или само колдовское оружие? Да, все виноваты, кроме него, царя бастарнов. Он лишь поносил Ардагаста – ублюдка, захватчика, святотатца, недостойного честного боя... Или молчал, когда поносили другие. Словно этим можно было умалить подвиги царя росов! А где его, Гвидо, подвиги? Сотни убитых ночью, разрубленных, брошенных в колодцы, сожженных в хворостяных чучелах...
В лицо бьет метель, ветви рвут одежду, а сзади доносится вой оборотней и лай песиголовца... Жутко, тоскливо кричит банши. По ком? Хедр тоже ненавидел Бальдра – из ревности. Теперь слепого бога проклинают все, а почитают лишь злые колдуны. И он, Гвидо, проклят, проклят, и не укрыться ему в этом мире от мести за Солнце-Царя! Что это? Черный зев пещеры. Да, за ней долина, где спрятаны кони, а в самой пещере – хитрая ловушка для росов. А среди них – Ясько, убийца его отца...
Бастарны зажгли заранее припасенные факелы и прошли узким проходом в обширный зал. Под стенами стояли ящики, сложенные из каменных плит. Гвидо бросил посреди пещеры крупный медвежий клык с колдовскими знаками. Бесомиру стоило немалых трудов выведать тайну этого клыка и похитить его у пещерных колдунов, которые меньше всего любили пришельцев-друидов. Низким извилистым ходом бастарны покинули зал. Царя друидов среди них, однако, не было.
Ардагунда и ее воины тем временем неотступно следовали за разбойной дружиной. Несмотря на ветер, Гаур и волколаки не сбивались со следа. Шишок впереди всех ломился сквозь лес, расшвыривая завалы. Дойдя до пещеры, воины наломали веток для факелов, и вошли внутрь.
– Здесь чары. Очень древние, времен зверобогов. Отец у пещерных колдунов учился, знает, – сказал Вышко.
– Глядите все в оба. Тут если не чары, так засада, – предупредила Ардагунда.
Увидев в зале каменные ящики, юный волхв уверенно заявил:
– Здесь дикие люди молились своим богам – сынам Великого Медведя. И сейчас молятся – вон на полу кости свежие. Такие медведи давно ушли в нижний мир, а дикие люди кое-где остались... А этого клыка руками не трогайте. Дядя Яснозор, ударь по нему Перуновой секирой!
Прежде, чем гуцул успел ударить, крышки разом задрожали и слетели с ящиков. Внутри белели громадные медвежьи черепа и кости. Бурый туман заклубился над ними, кости всплыли в нем. Всплыл и клык-талисман. Туман сгустился, и миг спустя в пещере стояли на задних лапах пятеро исполинских медведей. Оглашая зал громовым ревом, они двинулись на пришельцев.
В этот миг часть отряда была еще в проходе, и один из медведей преградил ей путь. Другой зверь наступал на Ардагунду. Споткнувшись о кость, она упала. Факел выпал из руки, а секиру придавила к полу задняя лапа медведя. Мохнатая громада обрушилась бы на амазонку, но та выбросила вперед руки, и свет из них ударил в глаза чудовищу. Оно замотало головой, заревело еще громче, и тут на него бросился Еммечько. Обмотав буркой руку, молодой горец сунул ее прямо в пасть медведю, а другой рукой всадил ему в грудь меч. Воскресший зверь однако, оказался живучим. Его страшные лапы сдавили тело юноши, когти рвали кольчугу. Рада взмахнула секирой, но ее лезвие лишь скользнуло по мощному черепу. Тогда девочка, отбросила секиру и, вцепившись в шерсть зверя, с трудом достала акинаком его сонную артерию. Медведь рухнул, похоронив под собой мать и сына.
– Воин, тебя спасла женщина! Я! – задорно сказала Рада, когда Еммечько с трудом выбрался из-под мохнатой туши.
– Нет, это я спас двух женщин: маму и тебя. Так бы ты и одолела медведя в одиночку своим кухонным ножиком, – с достоинством ответил горец. – Эх, какую бурку зверь испортил!
– Рука не болит, сынок? – заботливо спросила Ардагунда, осторожно разжимая лезвием секиры челюсти пещерного страшилища.
На Шишка лез медведь, чуть ли не вдвое выше его. Дубина вылетела из рук лешего от одного удара могучей лапы. Тогда он, не долго думая, бросился зверю под ноги. Тот растянулся на полу, а юркий лешачок, ухватив его за заднюю лапу, заорал на всю пещеру:
– Хаторо, быстрей! Я медведя поймал!
В другую заднюю лапу вцепился Серячок. Яростно барахтаясь, медведь почти достал Шишка передней лапой, когда гарпун сииртя, просвистев, вонзился чудищу в спину. Но добить зверя смог лишь напоенный драконьим ядом клинок Хаторо.
Рядом три волколака и песиголовец насели еще на одного медведя. Меч Гаура застрял в теле зверя, и тогда человек-пес впился крепкими зубами в горло врагу. Тот, однако, раздавил бы его своими мощными лапами, не повисни на этих лапах два оборотня. Третий разорвал косматому великану брюхо, и вскоре тот затих.
Самый большой зверь, в пасти у которого светился призрачным огнем колдовской клык, двинулся прямо на Вышко. Волхв-отрок воздел руки, с трудом сдерживая силой чар ревущую бурую громаду. Подоспевший Яснозор взмахнул Перуновым топором. Блеснула молния, и восставший из далеких веков зверь рухнул с рассеченным и обгорелым черепом.
С медведем, преградившим проход в зал, схватились Валамир и Пересвет. Амазонки сзади кричали:
– Мужчины, отойдите, мы его стрелами!
Зверь лапой сбил шлем с гусляра. Тот упал, едва не потеряв сознания, но тут же всадил меч в брюхо медведю. Валамир вонзил клинок в горло, двинув заодно кулаком в широкий лоб. От страшной лапы спасла молодого гота секира Меланиппы. Выбравшись из-под мертвого уже зверя, Пересвет первым делом проверил, целы ли гусли. А жена уже напустилась на него:
– Снова вперед всех лезешь! Нас на медведя и так много, а вот ты – один!
– Да я хотел тебе на шубу..., – гусляр вдруг осекся.
Огромные туши оседали прахом, обнажая кости. Следом исчезали и они, рассеивались бурым туманом, пока на полу не остались лишь черепа да кости лап.
– Будто привиделось..., – протянул удивленно Пересвет.
– Привидения так ребра не тискают, – потер бока Гаур.
– Ничего! Хорошо хоть все живы остались. Эх, кабы в пещерах деревья росли, встал бы я в полный рост, да накрутил по два медведя на каждую руку! – бодро произнес Шишок.
– Возьмем хоть клыки на память, – сказал Валамир, но Хаторо остановил его:
