Текст книги "Ардагаст и его враги"
Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
– Ну и забирай гречина себе, сестра. Я не жадная, – рассмеялась венедская нимфа и скрылась в воде, только рыбий хвост блеснул серебром в лунном свете.
Едва не оставив сапоги в вязком иле, Каллиник выбрался на берег. Недоверчиво взглянул на амазонку: вдруг еще одна проказливая демоница? Но та приветливо улыбалась ему, держа у лица пучок не любимой русалками полыни.
– Не узнал меня? Я Виряна-эрзянка[21]21
Эрзя – восточные мордвины.
[Закрыть]. Виряна – значит «лесовичка». К поляницам пристала в прошлом году, когда Ардагаст к нам на Ра-реку[22]22
Ра – Волга.
[Закрыть] пришел... Я хотела с тобой пойти, а тут эта... сестричка. Еле вас догнала. Слушай, пойдем отсюда! Тут комарья полно, а рядом полянка такая хорошая...
Ее курносенькое веснушчатое лицо показалось теперь царевичу очень привлекательным. И поляна, куда она его вывела сквозь густые заросли и бурелом, была хороша: укромная, с густой мягкой травой. И полетели в эту шелковистую траву секира и меч, потом – одежда... Усталые, но довольные, они проснулись на рассвете. Виряна быстро надела сорочку, с благодарностью взглянула на молодого эллина.
– Какой ты хороший, Каллиник! Как любить умеешь! Ох, и порадовали мы Ярилу... А Синько, жених мой, все-таки лучше. Он не дружинник, пахарь простой, поэтому в поход не пошел. А жаль...
Каллиник отвел взгляд. Вот так. Никому он, царевич без царства, не нужен. Знатные шлюхи, гетеры, рабыни... Даже Клелия, такая добрая и ласковая, раздумала вдруг идти к нему в наложницы и вышла замуж за тихого работящего парня из своего села. Теперь вот эта варварка с края света... И все они считают его хорошим любовником. Что ж, не стоит их винить за то, что не хотят разделить с ним жизнь изгнанника и заговорщика... С небрежным видом он спросил:
– А что, Ардагаст этой ночью тоже радовал Ярилу с какой-нибудь из вас? Или со словенкой?
– Что ты! Он и на Ярилу, и на Купалу – только со своими женами. И наша Ардагунда – только с Вишвамитрой. Крепкая у них любовь... А вот Андак – тот случая не упускает.
* * *
На юге в этот день тоже праздновали. На Делосе, родине Аполлона и Артемиды, рано утром сошел с корабля Аполлоний из Тианы. Горожане и крестьяне, стекавшиеся к храмам, радостно приветствовали великого солнечного мага. А он неторопливо шел мимо древнего алтаря, сложенного из козьих рогов, к алтарю Аполлона Родителя. Только этот алтарь некогда почитал Пифагор, ибо здесь приносились лишь бескровные жертвы. Почтив память величайшего солнечного мудреца, Аполлоний вошел в ограду храма Артемиды. Вот и громадная старая маслина, а под ней – могила гиперборейских жриц, которые греки зовут Гиперохой и Лаодикой. Гробница еще двоих гипербореек, Арги и Опис – за храмом. У входа в храм гостя уже ждала одетая в белое немолодая жрица, чье лицо хранило еще следу былой красоты без заметных усилий самой женщины.
– Здравствуй, Аполлоний! Мы все так рады тебе. Именно сегодня, в день Таргелий, когда наш златокудрый бог прилетает из Гипербореи...
– Только не уподобляй меня Аполлону, дорогая Делия. Не то мне придется сравнивать тебя с Артемидой, а ты уже не та юная охотница, из-за которой я чуть не отказался от путешествия в Индию за солнечной мудростью.
– Ты мог бы сейчас быть почтенным жрецом Аполлона здесь, на Делосе, – вздохнула женщина. – Писал бы в покое и тишине мудрые книги...
– ...О том, что мир прекрасен, а его отдельные несовершенства можно стерпеть даже в царствование Нерона. Видно, Аполлону такие книги надоели, и он предпочел сделать из меня бродягу и смутьяна.
– Скажи хоть, надолго ли ты к нам?
– Пока не удастся отвести руку Тьмы от храма Лето в Гиперборее.
– Какой варвар решился посягнуть на него?
– Увы, для такого кощунства скорее нужно не быть варваром. Пойдем-ка подальше от твоих любопытных прислужниц, хотя бы к маслине, и ты узнаешь, на что способны иные просвещенные и посвященные эллины...
Выслушав рассказ Аполлония, жрица гневно воскликнула:
– Неужели твои люди еще не убили этого негодяя и святотатца Эпифана?
– Милая Делия, ты кровожадна, как иудейский сикарий[23]23
Сикарии – иудейские партизаны-террористы.
[Закрыть]. Об этом мерзавце мы, по крайней мере, знаем, кто он, на что способен и откуда пробирается в Гиперборею. А если его убить, Валент может послать другого негодяя, и мы об этом даже не узнаем. – Маг воинственно вскинул голову. разгладил длинные волосы и бороду. – Они любят ставить опыты! Так вот, мы тоже поставим опыт. И начнем уже сегодня. Вот тут и понадобится твоя помощь. Скажем, так: я – у Пифагорова алтаря, ты – здесь, у могилы гипербореек. Взгляни-ка на мои расчеты...
Вечером праздник был в разгаре. Возле алтаря из рогов юноши, построившись клином, танцевали геранос – танец журавлей, затем бежали вокруг алтаря, а от него – к маслине. При этом жрецы нещадно хлестали парней бичами, а те улыбались, показывая светлым богам силу духа. Были среди этих ребят и греки, и фракийцы, и даже покрытые татуировкой агафирсы из Данкии: перед Аполлоном-Солнцем все равны. В храме Артемиды девичий хор исполнял гимны гиперборейским девам, сочиненные некогда Огеном – не то варваром-ликийцем[24]24
Ликийцы – народ на юге Малой Азии.
[Закрыть], не то гипербореем. Юноши, достигшие возраста воинов, и девушки-невесты клали пряди своих волос на могилу Гиперохи и Лаодики.
Над жертвенником у могилы стояла с воздетыми руками Делия. Над Пифагоровым алтарем – Аполлоний. Теплый ветер нес на запад дым от жертвенных зерен и трав. И вместе с ним летела на запад и затем на север дружественная мысль: "Слушайте все, чтущие Мать Солнца, Мать Мира и ее светлую дочь! По Янтарному пути идет раб Тьмы. Имя ему – Эпифан из Коммагены. Его нечестивая цель – в самую короткую ночь года разрушить Янтарный Дом силами Огня и Воды".
"Слушайте, все воины Солнца на Янтарном пути! Я, Аполлоний из Тианы, знаю, как одолеть святотатца. В ту ночь, священную и страшную, мы все должны собрать силу Солнца и Луны и направить ее по нашему Пути на защиту Янтарного Дома. Сейчас мы лишь испытаем наши силы на огнях наших алтарей. Готовьтесь!"
Эти мысленные голоса услышали жрецы в храмах Аполлона на островах Теносе и Эвбее, в храме Деметры у Фермопил, в древней Додоне, где потомки пеласгов[25]25
Пеласги – догреческое население Эллады.
[Закрыть] читали волю Зевса в шуме дубовых листьев. От Додоны птицы-мысли повернули на север, к Аквилее в земле венетов. Здесь, посреди священной рощи стояли два беломраморных храма. Волки и олени выходили к ним, не трогая ни людей, ни друг друга. Некогда волк пригнал к храмам табун удивительных белых коней. Их потомки, только здесь и сохранившиеся, возили священные колесницы Юноны и Дианы, владычиц храмов. Венеты, впрочем, звали Мать Мира и ее дочь иначе. Как – об этом и о многом другом знала главная жрица Флавия Венета, вдова почтенного члена городского совета. Теперь, когда по-венетски говорили одни поселяне, она лучше всех разбиралась в священных книгах венетов, а также в древней магии этрусков, некогда ездивших на север за янтарем. Любители старины прямо-таки боготворили жрицу, бывшую к тому же не сухой книжницей, а приятной, остроумной и добросердечной женщиной.
А птицы-мысли летели дальше – за Дунай, за Карпаты, за Вислу, к Лысой горе – самой высокой среди Святокрестовских гор. На вершине ее – длинная ограда из камня. Люди двух племен – варинов и гариев – собрались в этой ограде. В обоих племенах есть и германские, и венедские роды. Все они пришли почтить святую троицу: Ладу, Водана и Лелю, двух словенских богинь и германского бога. Их идолы стоят на самой вершине, где еще недавно безобразничали в Вальпургиеву ночь ведьмы с ведунами, пока не выгнали их волхвы светлых богов. Поселяне уже оплакали безвестно умерших, возложили на костер чучела Ярилы-Яровита и Лады-Весны, и на горе воцарилось буйное веселье. Неслись вокруг костра, словно летучие духи, русальцы. Грозное коло вели воины-гарии в черных одеждах, с черными щитами и зачерненными сажей лицами. Плясали перед идолами волхвы и волхвини. Но, услышав беззвучные голоса, замерли жрецы и воины богов, готовые чарами и мечом отразить силы Тьмы.
Среди лесистой равнины над рекой Виадуей вздымаются три горы: Коршунова[26]26
Коршунова (Сенпя) гора – ныне гора Косцюшко
[Закрыть], Соботка и Радунь. Горами владеет племя вандалов-силингов. Но и в этом краю вперемежку живут, не уступая друг другу храбростью, германцы и венеды. Три века назад они вместе изгнали воинственных кельтов из этого края. Кельты ушли, но остались белые друиды. Слишком хорошо они умели говорить с богами на вершинах гор, наблюдать там небесные светила, прорицать, исцелять. И венеды, мягкосердечные и незлопамятные, не стали гнать пришельцев в белых плащах и дубовых венках со своих священных гор, на которых предки венедов возвели каменные ограды для праздничных игрищ. А черные друиды, мастера злых чар и страшных кровавых обрядов, бежали сами, успев перед этим выучить местных ведьм и ведунов многим лиходействам.
В этот вечер на вершине Соботки у алтаря, сложенного из каменных плит, стоял седой, как лунь, старик – верховный друид Думнориг. Его величали "царем друидов", и железная корона сдерживала гриву седых волос. Синие глаза гордо и зорко смотрели из-под густых бровей. Рядом в почтительном молчании стояли два младших жреца и две друидессы. Зрение старого мудреца не ослабло от возраста, и он ясно видел праздничные толпы в священных оградах на двух меньших горах. На Коршуновой горе собрались силинги, на Радуни – асдинги, царское племя. А еще пришли посланцы от дедошан, мазовшан и других племен, живущих между Судетами и Бугом, по Виадуе[27]27
Виадуа – р. Одер
[Закрыть] и Висле. Весь этот могучий союз зовется по-германски вандалами, а по-венедски лугами. Твердой рукой правит им великий конунг Геберих Асдинг.
Для царя друидов все они, германцы и венеды – молодые племена, озорные и неуемные дети. Они помнят разве что своих великих воинов. Жрецы же должны помнить более важное и священное. В этом краю жили некогда два народа: темноволосые венеты, искусные ремесленники и торговцы, и русые словене[28]28
Словенами (славянами) в начале н.э. себя называли преимущественно западные праславяне (венеды), населявшие Польшу, Волынь и Галичину.
[Закрыть], простоватые и работящие пахари. От первых нынешние венеды получили имя, от вторых – язык. Но именно венеты, расселившиеся от лазурных вод Адриатики до туманных берегов Венедского моря, проложили Янтарный Путь: для купцов – путь к богатству, для мудрых – священный путь добра и мира, Путь Солнца. Четыре века назад пришли сюда друиды – и стали его частью. Иначе не удержались бы здесь так долго: сам Путь не держит тех, кто ищет зла и раздоров.
Вот на Радуни, в ограде, холм, против него – дубрава. В ней, прямо на стволе тысячелетнего дуба, вырезаны образы богов-близнецов. Германцы зовут их Алками – Охранителями, венеды – Лелем и Полелем. А на холме – идол Лады, их матери. При венетах на горе служили богам только жрицы. И даже сейчас друид, хозяин дубравы, носит женскую одежду. Да вот он ведет, приплясывая, толпу к воротам ограды. Совсем еще молодой. Белериг, а недавно – Белояр, веселый парень, любитель рядиться по-женски на святки. Никто, однако, не скажет, что он не мужчина, девчонки особенно. При этом любознателен и памятлив. Нет, Думнориг не жалеет, что взял его в ученики и принял в жреческое племя. Белериг хорошо знает даже древние венетские заклятия, не только кельтские. Молодые-то теперь между собой по-кельтски почти не говорят, а венетский даже он, Думнориг, плохо знает. Зато Белериг не поленился съездить в Аквилею, поучиться у Флавии Венеты. Жрица осталась довольна...
Темнело, но старому друиду помогало духовное зрение. Вот обе толпы спустились с гор, сошлись у северного подножия Соботки и двинулись вверх по священной дороге, отмеченной косыми солнечными крестами на скалах. Впереди, рядом с веселым друидом, пляшет с боевой секирой грозный Геберих, а его молодой сын Гелимер – с мечом и копьем. Лихой мальчишка, верхом скачет не хуже сармата. Мальчики веселятся... А ведь это он, Думнориг, много лет подсказывает им, где и вместе с кем стоит совершать подвиги.
Толпа уже достигла искусно высеченных кельтами каменных статуй. Две медведицы – это Мать Мира и ее дочь. Богиня с рыбой, меченной косым крестом – та же Мать Богов. В облике золотой рыбы она рожает великих героев и самого Бога Солнца.
Пройдя две трети пути, толпа подошла к каменной ограде, опоясывавшей вершину. Здесь начинались владения иного бога – Громовержца. Кельты его зовут Тараннисом, германцы – Донаром и Тором, а венеды – Перуном и Йешей-Ящером. Когда тучи окутывают гору, они не опускаются ниже ограды. Думноригу не раз приходилось совершать обряды в грозу, среди туманной мглы и бивших в вершину громовых стрел. Несколько его предшественников на этом месте были поражены молниями, и никто не смел оплакивать удостоенных богами такой чести.
В этот миг мысленные голоса с Делоса достигли слуха друидов. И замерла по одному их знаку ликующая, разгулявшаяся толпа.
И еще услышали голоса две жрицы. Одна – в беломраморном храме Юноны у Адриатики, немолодая, но еще привлекательная женщина. Вторая – в срубленном из дубовых бревен святилище на Янтарном берегу, красавица с золотистыми глазами и волосами цвета янтаря. Они никогда не встречались, а беседовали только мысленно. Но духовный взор их охватывал весь Янтарный путь, и знали две давние подруги, Венета и Венея о том, что на нем творилось, решительно все.
Тем временем далеко на юге Аполлоний и Делия произнесли заклятия, и пламя на двух алтарях взметнулось к потемневшему небу. На могиле гипербореек оно сравнялось высотой с громадной маслиной, и тут на верхушке его разлилось серебристое сияние, словно цветок из холодного лунного света вырос на огненном дереве. А на пламени, рванувшемся вверх с Пифагорова алтаря, вырос такой же цветок, только золотой. Два доступных лишь духовному зрению луча слились в один, и он устремился на запад, затем на север, от святилища к святилищу, направляемый волей жрецов. И вырастали огненные деревья в каменных и деревянных храмах, в дубравах и на вершинах гор, и расцветали на них двухцветные, злато-серебряные цветы.
Слышал голоса со священного острова и тот, к кому они, в общем, и не относились: Флавий Никомах, жрец храма Аполлона в Прасиях на восточном берегу Аттики. Храм стоял не на Янтарном пути, но его жрец был воином Солнца. Жители Прасий уважали отставного центуриона Никомаха и десять лет подряд избирали его жрецом. Все знали, что он одним из первых поднял в Риме солдат против Нерона, а ногу чуть не потерял, сражаясь за Веспасиана[29]29
Веспассиан – римский император (69 – 79), основатель династии Флавиев.
[Закрыть] против тирана Вителлия[30]30
Вителлий – его соперник, император (69 г.); современниками сравнивался с Нероном
[Закрыть]. Хромой ветеран держал яблоневый сад и пасеку, обходясь без рабов. Еще читал он книги и занимался магией, однако никто не посмел бы обозвать его колдуном – столь охотно помогал он своими чарами соседям в их нехитрых делах. Но лишь члены Братства Солнца знали, сколько рабов бежало с его помощью с расположенных неподалеку страшных Лаврионских рудников.
Как истинный ученый и маг, Флавий никак не мог удержаться от интересного опыта. Его дружественная мысль быстро нашла старого приятеля – боспорянина Стратоника. Тот как раз замещал жреца в храме Аполлона в Синопе и мысленно связался с Авхафарном, верховным жрецом росов, справлявшим праздник Ярилы на берегу Тясмина. Старый жрец сумел, не без помощи Вышаты, достичь мыслью Янтарного Дома. И вот незримый луч по пути с Эвбеи к Фермопилам вдруг дал ответвление – через Прасии, Синопу, Суботов и берег Случи до самого Венедского моря, и на этом пути расцвели еще четыре пламенных цветка. Аполлоний, заметив это, лишь покачал головой. Бывший центурион находил применение своей смелости даже в самых мирных делах.
Заметили волшебный луч и в Экзампее – древнем святилище у перекрестка двух дорог к югу от Суботова. Некогда здесь цари сколотов-пахарей совершали обряд с Колаксаевым небесным золотом. Погибла Скифия, запустело ее главное святилище, но по-прежнему собирались в нем таившиеся от людей жрецы Солнца, потомки сколотского жреческого племени авхатов. Учившегося у них Вышату они считали отступником и бродягой, Ардагаста – сарматом и сарматским прихвостнем. Но гордые жрецы, живя мечтами о возрождении Великой Скифии, тщательно следили за всем, что творилось на ее землях. А порой и вмешивались, как прошлой зимой, когда Фарзой с помощью Валента пытался завладеть Колаксаевыми дарами. Великому царю Аорсии это стоило жизни.
* * *
А виновник всей этой магической тревоги лишь пару дней спустя выехал из Карнунта. Путь Эпифана лежал долиной Моравы на север, к Карпатским воротам. Здешние германцы-квады тридцать лет назад с помощью лугов изгнали своего конунга Ванния, верного раба Рима, и не очень-то жаловали римлян. Но царевич ехал, не скрываясь, в римском гребенчатом шлеме и панцыре с серебряным ликом Горгоны на груди. Всюду он находил себе гостеприимцев, проводников и защитников – друзей старого торгаша Аттилия. Так было не только у квадов, но и за Карпатами, в дремучих лесах, среди воинственных лугов, бургундов, готов.
Коммагенец воспринимал все как должное. Пьянствуя, охотясь вместе с радушными хозяевами и клянясь им в дружбе, в душе он презирал всех этих варваров. Ездят кутить в римские города, а сами не только не строят городов, но даже забросили старые кельтские городки. Эбуродун, Карродун, Калисия, Аскаукалис[31]31
Эбуродун – совр. Брно. Карродун – Краков. Калисия – Калиш. Аскаукалис – Быдгощ
[Закрыть] – просто большие села. Вместо храмов – рощи или бревенчатые сараи. Грязь, вонь, невежество. Хижины без труб, продымленные, закопченные, под одной крышей с хлевом. Никаких книг, рунами пользуются только для колдовства, при этом магическое искусство воины почитают бабьим делом. Нет, для них всех будет благом поменять такую вот «свободу» на римское иго!
И царевич-центурион ехал лесами, высокомерно поглядывая вокруг и прикидывая: здесь хорошо бы поставить каменный мост, здесь – крепость, тут – храм с портиком. Прорубить, вымостить хорошие дороги. Из этих вот тупых незлобивых венедов выйдут отличные рабы. А из тех задиристых германцев – надсмотрщики. Хозяевами же, то есть эллинами, станут только те, кто сумеет жить по-эллински. Как сумели это римляне, а недавно и галльские аристократы, и даже знатные германцы с левого берега Рейна.
Так и ехал царевич без царства по венедским пущам – гордо и уверенно. Будущему хозяину не пристало чего-либо бояться на своей земле. И он в одиночку схватывался с шайками разбойников, лесными и болотными демонами. Разбойники не могли устоять перед его длинным всадническим мечом и опытной рукой, нечисть – перед изощренными заклятиями, почерпнутыми из древних папирусов и глиняных табличек, купленных за немалые деньги. Порой он ощущал на себе действие чар – простых, варварских. Чтобы отразить их, хватало тех же южных заклятий, а еще – серебряной Горгоны с сапфировыми глазами, подаренной Валентом. Ничего, пусть эти лесные колдуны убедятся в бессилии своих корявых рун, черт и рез. Они еще узнают, что такое настоящая магия – в самую короткую ночь года.
И все же он не рвался в прокураторы будущей провинции Венедии. Разве лишь на время – чтобы хорошенько обогатиться и выслужить у Нерона свое маленькое царство на Евфрате. И взойти, наконец, на гору Нимврода в золотой диадеме для торжественного жертвоприношения. Не для глупых и трусливых поселян – для самого себя, потомка персидских и эллинских царей.
Глава 2. К Янтарному берегу
Войско росов шло на север правым берегом Буга. За рекой виднелись все те же мазанки и землянки под соломенными крышами. Порой какие-то молодцы в рогатых шлемах, на низеньких лохматых лошадках принимались гарцевать, размахивая копьями и мечами, но реки не переходили.
– Плохие у германцев кони. Мелкие, – пренебрежительно заметил, глядя на них, Инисмей.
– У гуннов тоже кони мелкие, зато выносливые, – возразила Ларишка.
– А самих германцев даже римляне считают сильными и храбрыми воинами, – добавил Каллиник.
– Да разве эти, за рекой, германцы? – хмыкнул Собеслав. – Дружинники вандальские из словен. Немцев тут, на востоке мало. Там, за Вислой, у моря больше.
– Трудно вам, венедам, с такими воинственными соседями? – спросил царевич.
– Трудно тем, кто в лесу воевать непривычен, – ответил князь словен. – Хоть бы и римлянам. А нам, словенам, лес – дом родной... Нет, с немцами жить можно, хоть и забияки они, и хвастуны. Ну, ходим в набеги: они на нас, мы на них, кому как боги помогут. А то вместе еще на кого-то: Чернобог на врагов не скупится. Да много ли эти воители великие без нас стоят? Среди вандалов, бургундов, ругов добрая половина родов – словенские.
– А готы? – полюбопытствовал Каллиник.
– Нечистый их из пекла выпустил, песью кровь! – выругался Собеслав. – Как пришли они из-за моря на своих ладьях змееголовых – все в лесах кверху дном перевернули. Хлебом их не корми, пивом не пои, – дай только кровь лить. Со всеми воюют, всех грабят, в полон уводят, а работу норовят на холопов переложить – тех же словен. У нас, росов, царь за плугом ходит, а этим, видишь ли, зазорно. Лодыри и разбойники, каких свет не видел!
Каллиник бросил взгляд на Сигвульфа. При готе поносили его племя – не схватился бы за оружие. Но тот заговорил тяжело и глухо.
– Готы конунга Берига – мои кровные враги. Я из племени конунга Катуальды. Мы издавна жили между низовьями Виадуи и Вислы. Но конунг с лучшими воинами ушел на Дунай, и племя ослабло. Мне было пять лет, когда драккары Берига вошли в устье Вислы. Сначала разбили ругов, потом нас. В тот день воины нашего селения пировали после удачного набега на бургундов[32]32
Бургунды в начале н.э. жили на р. Варте, руги – в польском Поморье и юго-западной Норвегии
[Закрыть]. И тут на реке показались драконьи головы... Мужчины, и среди них мой отец, прямо из-за столов бросились с оружием к берегу, но первыми напасть на родичей не смели. С драккаров спрыгнули воины в медвежьих шкурах. С громовым ревом они бросились на наших воинов, и те полегли все до одного. А люди-медведи обрушились на селение. Не искали добычи, не насиловали – только убивали. Женщин, детей, скотину – всех подряд, лишь бы убивать. И при этом ревели, как бешеные звери. Двое превратились в медведей и стали рвать тела и расшвыривать кровавые куски... Одному из них попалась моя мать. Я бросился защищать ее, но тетка схватила меня и силой уволокла в лес. Так я впервые увидел берсерков. Вскоре собралось ополчение племени и вышло на бой с Беригом. И тут между двумя войсками встала их пророчица. С виду девчонка, а волосы седые. Кричала, грозила карами Одина за то, что мы не пришли родичам на помощь против ругов. И обещала, обещала: далекие походы, добычу, великую славу – и все под властью Берига, избранника Одина. И воины польстились на все это, забыли даже о мести за нас. – Сигвульф сжал кулаки. – Так не стало нашего племени. Несогласные ушли к нашим родичам на Дунай, в землю квадов. А к Беригу собираются изо всех племен те, кому война и разбой милее всего – рода, племени, чести. Только меня, Сигвульфа, сына Ульфилы, среди них не было и не будет, клянусь светлым Бальдром-Даждьбогом!
– Отомстил ли ты им? – осторожно спросил Каллиник. Гот сверкнул глазами:
– Отомстить им может только очень сильный конунг. Я был солдатом кесаря, теперь я – дружинник конунга росов. У него и без готов хватает врагов и дел. Почему он должен затевать войну из-за моих старых обид? А легионы я в родные места ни за что не приведу.
– Они и нас, волынских словен, обижают. Приходят на ладьях, грабят, людей уводят. Проучили бы вы их, могучие степные цари, – взглянул на Ардагаста и Инисмея Собеслав. – Защитили бы нас, друзей своих.
– Что же ты, друг, только теперь стал нам дань давать? А прежде пировал то с Ардагастом, то с Беригом, – иронически прищурился Инисмей.
– Нам, словенам, дороже всего воля, – проворчал в пышные вислые усы Собеслав.
– Разве мое царство похоже на невольничий базар? – в упор взглянул на него Зореславич. – Или тебе по душе такая воля, как у готов?
– Забери ее Чернобог в пекло! Чтобы мой сын в нелюди-берсерки подался? Хватит с нас своих волколаков!
– А вдруг не хватит? – хитро осклабился Волх. – Одно дело – злые ведуны-оборотни. Другое – бедолаги, ими обороченные. А третье – мы, серые воины Ярилы. Волков бояться – в лес не ходить! – он захохотал, блеснув крепкими белыми зубами.
* * *
Следуя вдоль Буга, отряд вошел в земли племени мазовшан. Здешние венеды с опаской поглядывали на хорошо вооруженных пришельцев, но быстро успокаивались. «Раз никого не трогают, значит, и впрямь для святого, благочестивого дела идут». За устьем Нужеца, где Буг уходит на юго-запад, росы собирались повернуть на север и напрямик через леса выйти к Нареву. И тут навстречу им выехал десяток нагловатых молодцов в рогатых шлемах, с серебряными шпорами. Сорочек они не носили, плащи, застегнутые на плече, были на германский лад наброшены прямо на голое тело. Их предводитель, поигрывая секирой, обратился к Ардагасту:
– Что же это ты, царь росов, по земле нашей едешь, а князя нашего Прибыхвала не уважишь: даров не послал, в гости не приехал? Как раз русальная неделя начинается, набожным людям время русальничать – пить да гулять.
– С теми, кто готов пропускает наши земли разорять, я не пью, не гуляю, и даров таким не шлю, – отрезал Зореславич. – Да и недосуг мне: в святую ночь Купальскую в святом месте Лады нужно быть, а не у твоего князя на гулянке.
– Гневишь князя, степняк... и богов. Ты чтишь Солнце, а наш князь – Йешу-Перуна. Видишь герб Прибыхвала? – Молодец постучал секирой по щиту. – В нем два грозовых зверя, две черные тучи. Скроют они твоего бога – кому будешь молиться?
На красных щитах мазовшан мрачно красовались черный медведь с черным вепрем. "Свиньей да медведем нас пугать?" – возмущенно зашумели росы. Инисмей гордо указал на свое знамя:
– А эту тамгу видели? Солнце и две молнии. Это значит: мне, Инисмею, великому царю аорсов, помогают и Солнце, и Гром. И не я в гости езжу ко всяким лесным князькам, а они ко мне!
Ардагаст примирительно произнес:
– Мы в вашей земле никого не тронули. А теперь и вовсе уходим. Туда, на север.
– Через пущу? – рассмеялся ему в лицо мазовшанин. – Кто тебя без нас проведет? Леший да волк?
– Они самые! – рявкнул Шишок, выпятив косматую бороду. – Леший – вот он я, а вот и песик мой, Серячок!
– И не он один! – сказал Волх и призывно завыл. Пуща ответила ему воем сразу в нескольких местах. Из зарослей вышли трое крупных волков. Один из них, пристально взглянул на мазовшан и произнес по-человечески:
– А не много ли скотины у князя вашего? Если надо – убавим.
Наглость враз оставила Прибыхваловых дружинников. Не найдя, что ответить, они развернули коней и ускакали прочь. Три волка перекувыркнулись и поднялись статными молодцами с волчьими шкурами на плечах.
– Это наши ятвяжские братья. Они нас на север проведут. Ты уж, Шишок, отдохни, – сказал Волх.
* * *
В это время князь Прибыхвал в своем доме на берегу Вислы принимал совсем других гостей. Стол ломился от яств. Были тут и вепрятина, и лосятина, и тушеная капуста с мясом и грибами, и мучная похлебка с колбасой, и громадные калачи с брынзой. Меды, хмельные и простые, яблочные, вишневые – в узорчатых горшках, похожих на римские ведра-ситулы. А привозное вино – в настоящей ситуле, бронзовой, с ручками в виде развеселых сатиров. Все говорило о том, как богат и щедр князь мазовецкий. А оружие, шкуры и рога зверей на стенах – о том, сколь славен он на войне и на охоте. Сам хозяин с важным, самодовольным видом восседал под щитом со своим гербом, держа в одной руке жирную гусиную ножку, в другой – полный меда турий рог в серебряной оковке, с бычьей головой на конце. В его длинные, по грудь, рыжеватые усы были вплетены янтарные бусины и мелкие самоцветы.
Гости собрались подстать хозяину – гордые и важные, в плащах с серебряными застежками, мечи – в вычурных бронзовых ножнах, на сапогах серебряные шпоры. Все – римской работы или хоть от бродячих ремесленников с Дуная. В крепких, привычных к оружию, но не к плугу, руках – турьи рога и кубки финикийского стекла. Это – старейшины, лучшие дружинники, волхвы, все те, кого словене зовут "панами".
Рядом с князем племени – божий князь, верховный жрец Триглава Черноха. Длинные темные волосы падают на черный плащ, на черной же сорочке выделяется серебряный трехглавый идольчик на медной цепи. По худому вытянутому лицу волхва никак не догадаешься, что он – любитель поесть и выпить, не хуже остальных панов.
Но самые почетные сегодня – дальние гости, братья Медведичи и сестра их Лаума. Будто зачарованные, слушают паны о том, как ходили Черные Медведи к горам Уральским, полным сокровищ, как обороняли неведомые племена от хищной орды росов, как загнали ее в холодную северную степь, что зовется "тундра". Да, были когда-то и у словен великие могуты и храбры[33]33
Могуты, храбры – богатыри, герои. Термин «богатырь» (монг. «багатур») – поздний.
[Закрыть], от медведей рожденные! На валах городков бились со скифами, а после ели их мясо, пили кровь из черепов. Теперь только в восточных дебрях такие и остались, да и то мало. А степь шлет орду за ордой, и трудно защитникам леса выстоять даже и в родимых пущах. Только не слабеет их гордый дух. Вон как уминает жареное и вареное, круша медвежьими челюстями кости и хвалясь своими подвигами, Бурмила. Шумила же ведет речь степенно, с достоинством:
– Хоть и тяжко нам, однако, не помощи просить мы пришли, а вам самим помочь. Пришел и к вам окаянный и безбожный Ардагаст, будто бы на богомолье. Не верьте волку степному, хищному! Он для своей орды путь разведывает, а в орде той – бродяги и разбойники изо всех племен и вовсе без роду и племени, и зовутся те бродяги – росы. Думаете, есть еще на востоке венеды? Кто сберег чистую венедскую кровь – тех сарматы в леса загнали. Остались под росами одни ублюдки, которых девки блудливые со скифами да с сарматами приживали. Не ведают ни чести, ни законов дедовских. Самый последний мужик смеет царю на своего пана старейшину жаловаться! В царстве росов все рабы, а пан один – Ардагаст, такой же сарматский ублюдок и раб Инисмея!
– А кто окаянному не покорится, тех он в рабство продаст, да не грекам, а сииртя – есть у него такие друзья, возле самого Ледяного моря в подземных норах живут, одну сырую рыбу едят, – сказал Бурмила.
Шумила довольно кивнул: хоть соврать сумел братец. Кому тут знать, что у сииртя рабов вовсе нет. А Лаума бойко заговорила, глядя на божьего князя:
– Ардагаст не только обычаи ваши, и веру прадедовскую порушит: волхвов святых и ведьм изведет, капища разорит. Он, безбожный, Триглава вовсе не чтит: тот-де не владыка над тремя мирами, а сам Чернобог и змей трехглавый, преисподний.
Шумила, упершись руками в стол, обвел взглядом гостей и сказал:
– Поняли, лучшие люди мазовецкие, какое рабство вас ждет?
Паны возмущенно зашумели, застучали кубками и рогами:
– Не позволим забрать у нас волю! Не отдадим!
