Текст книги "Ардагаст и его враги"
Автор книги: Дмитрий Баринов (Дудко)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
Ручанская долина, глубокая, с густо заросшими склонами, была плохо заметна сверху. Однако на плоском дне ее, где протекала речка, легко мог развернуться для атаки конный отряд. Здесь и подстерегали росов Прибыхвал с Медведичами. Князь довольно поглаживал разукрашенные самоцветами усы. У дружины больше кожаных доспехов, чем железных? Ничего, за лесных воинов сражаются сами леса, болота, озера... Уже слышен рев коровы-озера. Сейчас по нижней части долины понесется бурный поток, обрушится на степняков, закованных в железо, и хваленые панцири с кольчугами потянут их на дно. А лесным храбрам останется бить пришельцев копьями, словно рыбу острогами, и засыпать стрелами. Потом, когда вода схлынет, можно будет хорошенько обобрать трупы. Рядом с князем довольно урчал Бурмила, прикидывая, чем лучше полакомиться после боя – кониной или человечиной. А тут еще и мед в дуплах – объедение, по запаху видно...
Вдруг позади, в верховьях долины раздался оглушительный, многоголосый рев и вой, затем треск ломаемых деревьев. Огромная серо-зеленая туша, сокрушая все на своем пути, бежала вниз по склону. А на ее спине сидела, вцепившись в загривок и молотя лапой по шее, большая серовато-желтая кошка. Шкура коровы треснула, и из раны фонтаном ударила вода. В следующий миг сама корова исчезла, растворилась в ревущем потоке. И он понесся вниз по долине, только на дороге его вместо росов оказались "защитники леса".
Черноха встал на пути воды, раскинув руки, и попытался остановить ее заклятием. На миг это ему удалось, но тут с неба бросилась орлица, и все, что он смог – это оборотиться щукой, когда поток нахлынул. А мазовшане и Черные Медведи уже неслись вниз по долине, отчаянно нахлестывая коней. "Вперед! Погибнем с честью!" – вопили, размахивая мечами, Прибыхвал и Шумила, а сами дрожали при мысли о длинных сарматских копьях, наверняка ждущих их впереди.
Бурмила, едва не ударившись лбом о низко нависшую дубовую ветвь, невольно ухватился лапами за нее. Конь его помчался дальше, а внизу уже бушевала вода. Полумедведь взобрался на ветку и тут увидел новую опасность. Серо-желтая львица вылезла из воды на дерево, отряхнула шерсть и принялась подбираться к нему, громко рыча и вытягивая когтистую лапу. Палицу мохнатый воитель потерял, а про меч с перепугу забыл, как только понял, кто перед ним. Перебирая лапами и ногами, Бурмила добрался до конца ветви, налег на нее. Под его тяжестью ветка обломилась, и полумедведь поплыл на ней, поминая Чернобога и Великого Медведя, своего предка.
Заглушая страх отчаянными криками, "защитники леса" вылетели на берег Писы. И тут слева на них ударили росы и аланы. Длинные копья с наконечниками вышибали лесовиков из седел, а то и протыкали насквозь. А тут и вода нагнала, сбила с ног, понесла всадников и коней. Росы, однако, своих коней тут же остановили. Одни из мазовшан и Черных Медведей бросали лошадей и выбирались из долины по северному склону. Другие, доверившись коням, спасались вместе с ними вплавь по Писе. И тех, и других настигали стрелы амазонок и ятвягов, забравшихся на деревья на южном склоне. Не одного пана, похвалявшегося кольчугой или панцирем, железо утащило на дно.
Больше всего нагнал на панов страха серый волосатый великан ростом с дерево, стоявший по колено в воде и вовсю гвоздивший их дубовым стволом. Самого князя мазовецкого он ухватил за дорогой, финикийским пурпуром крашенный плащ и поднял, как котенка. Прибыхвал, однако, успел расстегнуть серебряную застежку и плюхнулся обратно в воду, при этом даже не выронив меча. Многие, впрочем, спаслись, поскольку росы и не собирались их преследовать. Галинды с другого берега реки пытались отвлекать внимание росов стрелами, пока Инисмей с частью дружины не переправился и не отогнал их в чащу.
А Ручанская долина с тех пор так и осталась озером. Видели волхвы, как ночью сама Лада собрала русалок, и те открыли источники на дне и в склонах долины, и вся она заполнилась водой. Так сделала Мать Богов, чтобы злые и спесивые люди, охочие до легких подвигов, не устраивали здесь никому засад. Лишь русалки резвились на дне среди затопленных стволов и тешились с утонувшими панами. И прозвали эстии и мазовшане это озеро – Рось.
* * *
Безмолвный и мрачный сидел князь Прибыхвал под раскидистым буком на берегу большого озера Снярдвы. Даже янтари и самоцветы не светились в его пышных усах: лучи солнца не пробивались сквозь густую листву. Столь же мрачно выглядел молодой князь галиндов. Вместо славной победы – позорный разгром! Степняки, оказывается, не хуже «защитников» знали лес и его чары. Князья зло посматривали друг на друга и на сидевших в стороне Медведичей. А еще – на ведьму и двух волхвов. Наобещали, наморочили... Кого бы из них теперь связать и притащить на вече, чтобы оправдаться перед племенем? Князя выбирают и слушают, пока он побеждает. А тут еще заявился с дружиной Самилис, князь здешнего племени бартов. Рыжий, как лиса, и такой же хитрый. Вроде бы союзник галиндов, но всегда готов куда-нибудь переметнуться. К битве, конечно же, опоздал. Теперь, развалившись в тени бука, обгладывает куропатку и чего-то выжидает.
– Куда поведем дружины, благородные князья? Преследовать росов? – нарушил молчание Самилис.
Преследовать росов – означало вступить на землю могущественного союза пруссов, хозяев Янтарного берега и верных почитателей Лады. Ссориться с ними, да еще и с богиней...
– Куда идти? Спросить этих горе-волхвов и сделать наоборот! – зло и резко произнес Тройден.
– А прежде указать дорогу отсюда всяким полумедведям! Они начали воду мутить! – встрепенулся Прибыхвал.
– Это все ведьма, медвежья сестра! Утопить нас хотела Яге-Лауме в жертву! – выкрикнул кто-то из галиндов.
Медведичи угрожающе заворчали. Их сестра подбоченилась, готовая наброситься на панов с бранью. "А не послать ли чужую ведьму на костер? Скажу: она-де заворожила Трилавова коня", – подумал Черноха, прятавшийся в тени деревьев. Неожиданно вперед выступил Нергес-сигонот и властно указал рукой за головы воинов.
– Обернитесь, трусы, маловеры! Бог среди вас!
Все оглянулись. Под засохшей осиной стоял старик с длинной бородой, весь в черном, лишь на голове – белое покрывало. Бледным лицом он напоминал покойника, а в руках держал человеческий череп. Воины в страхе опустились на колени. Все знали: Поклус, владыка преисподней, является людям лишь для того, чтобы показать свой гнев. И отвратить этот гнев можно только кровавой жертвой. Какой – может сказать лишь жрец. Миг спустя страшный бог исчез, а его место занял сигонот, такой же бледный, худой, одетый в черное. Гордые, воинственные мужи теперь с трепетом стояли на коленях перед ним.
– Поклус в гневе! Чтобы узнать, как искупить свою вину вы, недостойные славных предков, должны принести черную жертву. Ею будешь ты!
Трезубцем жрец указал на дружинника, обвинявшего Лауму. Того тут же обезоружили, вывернули руки. С неожиданной для своей костлявой руки силой Нергес ударил его трезубцем в грудь, прямо в белое изображение вепря Лады. Три острия пробили кожаный панцирь и достали до сердца. Сигонот вытащил свое орудие, и кровь ударила мощной струей. Не издав ни звука, воин уронил голову на окровавленную грудь.
– Кровь бьет сильно. Это хороший знак. Битва будет для вас удачна. Последняя, страшная битва в священную ночь! Этот недостойный уже искупил свой грех. Вкусите его мяса и крови, прежде чем узнать, в чем будет ваше искупление.
Холод сковал сердца дружинников. О таком они слышали только в древних песнях. Вкусившие священной пищи воинов обретали особую силу и храбрость, недоступную простым людям – так говорили певцы. Может быть, без этого и нельзя разбить росов с их непобедимым Солнце-Царем?
– Что, измельчал здесь народ? Или не совсем еще? Ур-р-хо-хо! – оскалил медвежьи клыки Бурмила.
– Кто слаб духом, кто не чует в себе силы и крови предков – пусть уходит! – указал рукой сигонот.
– Таких в моей дружине нет! – резко произнес Тройден и первым подошел к черному жрецу.
Старинным бронзовым ножом Нергес отрезал мясо от мертвого тела и давал по кусочку каждому воину. Маленький кусочек сырого мяса. И глоток теплой крови из столь же древней бронзовой чаши. Но принявший это причастие словно переходил в иной мир: древний мир беспощадных воителей, людей-зверей. Никто не отказался, никто не ушел: нет большего позора для воина, чем признать себя слабым, да еще после поражения. Человечины хватило на всех, а что осталось, доели Бурмила с Шумилой. Окончив обряд, сигонот поднял трезубец и заговорил:
– Отныне вы – воины Поклуса. Владыка смерти велит: настигните и поразите росов и их прихвостней в Купальскую ночь у Янтарного Дома. Бейтесь со всеми предателями леса! Если же среди них окажется Венея, верховная жрица Лады – разрушьте Янтарный Дом и возьмите себе в награду его сокровища.
Потрясенные воины несколько мгновений молчали. Потом все заволновались, зашумели. Превыше всех богов эстии чтили Ладу, и все носили ее знак – белого вепря. Весьма почитали ее и венеды. В Купальскую ночь у Янтарного Дома собирались люди из всех поклонявшихся ей племен, и никакая война не могла тому помешать. В эту ночь не воевали – только плясали у костров, славили богов и любили. Даже безжалостные готы не смели посягнуть на дом Лады, которую они звали Фрейей.
– Ты безумен, колдун! – воскликнул Тройден. – Поднять оружие против Матери Мира? Да будет ли после этого солнце светить, а поля – родить? Настанут ли весна и лето? Сможем ли мы сами любить жен и продолжать свой род?
Голос жреца оставался спокойным и твердым:
– Вы идете не в простой набег. Кто может поднять оружие на богиню? Бог или воин богов. Кто разрушил янтарный дворец Юраты-Лады, блудившей с рыбаком? Перкунас. Вам ли бояться Лады, если за вас Перкунас и Поклус, сильнейшие из богов неба и преисподней, боги воинов и чародеев? А за Ладу пусть держатся глупые и трусливые мужики.
– И моя богиня будет с вами, – подхватила сестра Медведичей. – Лаума-Яга, сильнейшая в чародействе. А Лада с ее жрицей? Вы же все знаете: Венея – шлюха, каждую святую ночь гуляет с другим князем, и хорошо еще, если с князем, а не с рабом и не с чертом болотным. От кого у нее девчонка? А Венея ее себе в наследницы готовит. И все по обычаю, как Лада-матушка велела... Да кто позвал сюда Ардагаста, если не Венея? Захотелось еще степняка попробовать... Утащи меня Яга в пекло, в болото, если это не так!
Князья и дружинники довольно ухмылялись, слушая ведьму-сплетницу. А ее уже сменил Нергес.
– Были времена, когда боги сражались, – вещал он. – А вместе с ними – люди, величайшие из воинов. Целые страны тогда тонули в море, сгорали в огне. И победили боги-мужчины, воины и чародеи. Так было – и так еще будет! Жрицы Лады вам об этом не расскажут, спросите лучше германских пророчиц...
– Верно. У кого учиться воевать и колдовать, как не у немцев? – сказал Прибыхвал.
Паны одобрительно закивали. Эти гордые воины больше всего стремились сравняться во всем с германцами и перенимали от них что угодно: от рунных мечей до безделья и пьянства в мирное время. Прибыхвал даже дочь свою Дануту отдал в ученицы готской колдунье Эрменгильде.
– Немцам боги войны помогают, потому они и побеждают всех, – поддержал мазовшан Самилис.
– Нужно будет – готы вместе с нами пойдут на росов. Эрменгильда позовет, – сказала вдруг Лаума.
– Эрменгильда – самая сильная ведьма от Карпат до моря. И самая мудрая пророчица. Ни один волхв с ней не сравниться, – поддакнул молчавший до сих пор Черноха.
Галинды вопросительно глядели на своего князя. А тот чувствовал себя так, словно взбесившийся вдруг конь понес его неведомо куда. Да и конь ли под ним или бес-оборотень? Идти вместе с готами, разбойниками, рыжими псами? Хуже этого могло быть одно – вернуться побежденным, без добычи, без славы. Но вкусившему пищи древних воинов не было пути назад. Только вперед, к великим и страшным делам! Но пусть дорогу эту не указывают тощий колдун и блудливая ведьма... Тройден медленно произнес:
– Ты, Нергес, жрец Поклуса, а не Перкунаса. Мы пойдем в Ромове, к священному дубу трех богов. Если Перкунас, Потримпс и Поклус скажут нам идти на Янтарный Дом, мы не отступим.
– Перкунас небесный, Потримпс земной и Поклус подземный – по-нашему Перун, Ярила и Ный – суть три лица нашего Триглава. В трех мирах все ему подвластно, а ромовский дуб – подобие Мирового Дуба. Строги к грешникам громовержец и Владыка Мертвых, но добр Триглав-миродержец. Не потребует он от грешного человека непосильного, – наставительно изрек Черноха. Божий князь хорошо знал имена богов, и не назвал подземного владыку ни Чернобогом, ни Чертом, ни Нечистым.
– По коням! – зычно крикнул Прибыхвал, и четыре дружины двинулись на север. Над венедами колыхался красный стяг с белым орлом, над бартами – черный с белой секирой, над галиндами – черное знамя со знаками Каваса. Медвежья голова увенчивала зеленый стяг "защитников леса". Молчаливы и угрюмы были воины, словно ехали в само Чернобожье пекло. Вдруг впереди показался ехавший в ту же сторону всадник на черном коне, в черной одежде, с трезубым копьем. "Кавас, Кавас!" – воспрянули духом галинды и барты, а следом и остальные. Говорят, росов ведет Белый Всадник, Ярила. А с нами – Черный Всадник, темный бог войны. У самого Триглава конь черный. Значит, и наш путь свят. Так подбадривали себя воины, а сами мечтали о сокровищах, скрытых в подземельях Янтарного Дома. Мало кто вспомнил, что сарматы перед набегами молятся Черному Всаднику, богу ночных разбоев. И никто, кроме ведьмы и жрецов с их духовным зрением, не увидел, как из темно-зеленых вод озера Снярдвы поднялись три головы черного змея.
Но даже всевидящие колдуны не заметили молодого волка-переярка, что лежал в лощине, среди густого орешника. Лежал с подветренной стороны, и кони его не чуяли. Волк видел и слышал все, происходившее у озера. А когда войско ушло, вскочил и побежал на северо-запад, за реку Лыну. Здесь начинались земли храбрейшего из словенских племен, что носило три гордых имени: вильцы – "волки", лютичи – "львы", велеты – "великаны".
Когда готы захватили низовья Вислы, самые непокорные из венедов ушли на восток, в безлюдные пущи. В самом сердце их, у священного озера, беглецы увидели чудо. Златокудрый великан с секирой и щитом одолел с помощью льва и волка громадного черного быка. То был Даждьбог, которого приморские словене величали Радигостом Сварожичем. Беглецы поклялись стать воинами Солнца – храбрыми, как львы, ловкими, как волки, и сильными духом, как великаны. Зажатые между готами, эстиями и мазовшанами, новое племя не только выжило, но и удержало берег моря между рекой Ногатой и озером Трусо. Однодеревки вильцев не раз посылали драккары пришельцев к Морскому Царю и его рыбохвостым девам. Но гордостью племени и его тайной силой были воины-оборотни. Их не могли одолеть даже страшные готские берсерки.
* * *
Мазовшане шли впереди всего войска. Паны заметно повеселели. Подбадривая друг друга разговорами о распутстве Венеи и о богатствах Янтарного Дома, они глушили в себе страх перед кощунством, которое готовились совершить. Да еще ведь ничего не решено. Пусть объявят свою волю три бога в Ромове. А пока можно охотиться в изобилующих дичью лесах и радоваться солнечной погоде. Пруссы-натанги, хозяева этих мест, настороженно поглядывали на чужую рать, но не препятствовали благочестивым воинам идти на поклон к святыне. Ведь Ромовский дуб, почитавшийся всеми эстиями, приносил натангам такое же уважение и доход, как Янтарный Дом – их соседям, пруссам-самбам.
Внезапно кони заволновались, почуяв хищника. Из чащи вышел и стал прямо на тропе крупный волк. Паны приободрились: встреча с волком для воина – добрый знак. А тот вдруг перекувыркнулся и оборотился гривастым львом. Этого зверя мало кто из мазовшан видел живым, тем более в пуще, а не в Карнунте на арене. Немногие волхвы умели принимать облик люта. Воины невольно схватились – кто за оружие, кто за обереги. А лев неторопливо взревел, кувыркнулся и встал человеком ростом с молодую сосну. Из кустов он вытащил топор, в ручище великана казавшийся совсем маленьким, хотя лезвие его могло запросто разрубить всадника с конем. Дружина остановилась. Затихли напугавшиеся было кони. Молодое лицо исполина не было уродливо или злобно. Длинные золотистые волосы снегом усеяла ранняя седина. Лицо это с тонкими вислыми усами было даже красиво – особой, суровой красотой воина. На плечах великана лежала волчья шкура. Прибыхвал, криво усмехнувшись, сказал:
– Что, Лютко, все три опрометных лица лютицких узнал? Похвалиться решил, песья кровь?
– Кровь наша не песья, а волчья и львиная. И я тебе, княже, не Лютко, а Лютомир, волчий воевода лютичей и зять твой, а внукам твоим отец.
– Глумишься, оборотень? Что вы, волколаки, с моей Данутой сделали? Девчонка у лучшей немецкой пророчицы училась, а из-за вас безвременной недоброй смертью умерла, упырицей стала. Так ты ее еще и из могилы поднял, снова к людям привел. Кто она теперь: человек, волчица, бесовка? И каких ублюдков вы с ней наплодили? Небось, всей стаей потрудились?
– Кому другому я бы за такие слова о моей жене и княжьей дочери горло перегрыз. Не мы ее погубили, а Эрменгильда. А ты еще и похоронил дочь по-немецки – курган роскошный насыпал, а тела не сжег. Вот она и стала по ночам людей заедать. И пробили бы ее осиновым колом да в болото бросили, если бы я три ночи у ее могилы не провел. Она теперь человек, не нечисть, слышите, вы все? – загремел над лесом голос великана. – И волхвиня посильнее той стервы, медвежьей сестры, что вас морочит.
Медведичи возмущенно взревели, но лезть в драку с велетом не спешили. А тот продолжал:
– Я с тобой, князь, не лаяться пришел, а удержать от злого, погибельного дела. Я тебя прошу, а Сварожич велит: поверни дружину назад. Ты выходишь на Янтарный путь, а это – Путь Солнца. Радигост на нем лишь добрым гостям рад.
Усы Прибыхвала воинственно взметнулись, сверкая янтарями.
– Гостям? Торгашам, значит? Нет уж, теперь мы, воины, погуляем по нему. Славно погуляем, клянусь молниями Йеши!
– Тогда мы, серые воины Радигоста и Ярилы, встанем на вашем пути.
– Что?! Да мы тебя первого на копья поднимем! А после съедим всем войском. Знаешь, кто мы теперь и чем причастились?
Дружина вмиг ощетинилась копьями и стрелами. Паны, стоявшие подальше от великана, размахивали мечами и секирами, выкрикивали брань. Им вторили галинды и барты.
– Прочь с дороги, серый пес, прихвостень росов! Против медведей не выстоишь ни волком, ни лютом, ни велетом! – ревел Бурмила.
Лютомир окинул расходившихся панов суровым взглядом, покачал головой и сказал:
– Знаю, кем вы стали. Людоедами, чертовым воинством. А ведь людьми родились, не медведями и не бесами! На битву богов собрались? Так знайте: мы – воины Радогоста, а царь росов – его избранник. Есть волк, что хочет Солнце съесть, да не может. А медведю такое и вовсе не под силу.
Возмущенные паны зашумели еще громче. Несколько стрел полетело в Лютомира, но он легко отбил их топором.
– Безбожник, предатель леса! Не тебе судить, за кого боги. Прочь с нашего пути, он свят! – вопил Черноха.
– Уйди с дороги или бейся со мной одним. В любом обличье! – потрясая копьем, крикнул князь галиндов.
– Не там подвига ищешь, Тройден, – спокойно ответил лютич. Неожиданно рост его уменьшился до обычного человеческого. Воинственные крики тут же стихли: бросаться целой ратью на одного, если он не великан – дело не славное. А Лютомир свистом вызвал из чащи огненно-рыжего коня, сел в седло и положил поперек него громадную великанью секиру. Не спеша надел пояс с мечом и длинным боевым ножом и громко произнес:
– Знайте: до Купальской ночи мы вас не тронем. Но если поднимите руку на Янтарный Дом – будем биться с вами, как со всякой нечистью.
Сказав это, он развернул коня и исчез в чаще, и никто не посмел преследовать его.
* * *
В глубине земли натангов, у слияния двух неглубоких лесных рек. стоял громадный дуб. Его почитали еще тогда, когда по Янтарному пути везли бронзовые мечи. Ведь густая листва его оставалась зеленой круглый год –как у самого Мирового Дуба, из желудя которого он и вырос. Когда предки эстиев, германцев и венедов, тогда еще говорившие на одном языке, пришли на берега Янтарного моря, мудрые волхвы принесли два золотых желудя Древа, соединяющего три мира. Один вечнозеленый дуб посадили в Упсале, в земле свионов за морем. Другой – здесь, в Ромове.
Три ниши-дупла были выдолблены в толще ствола, а в них – фигуры троих богов, да так искусно, что, казалось, боги сами вырастали из недр священного дерева. Посредине – Перкунас, огенновласый бородатый муж с молнией в одной руке и огненно-красным янтарем – в другой. Слева – Потримпс, юноша в венке из колосьев, с серпом в руке. Справа – Поклус, старик с лицом мертвеца, в руке – человеческий череп, у ног – черепа быка и коня. Три бога, три мира, три поры в жизни смертного. И три пути в ней: воина, пахаря и колдуна. Под Упсальским дубом – тоже три идола: колдун Один, воитель Тор и Фрейр, дарующий урожай. Поистине, кто служит троим богам у священного дуба, тот ведает тайны всех трех миров.
Перед дубом горит неугасимый костер. Вокруг дерева – дрова в поленицах и добротные избы жрецов. Между костром и дубом – тяжелые зеленые завесы, входить за которые могут лишь жрецы и те, кого они допустят к ликам богов. Все святилище окружает крепкий дубовый частокол.
Тревожно было в этот день в Ромове. Князь натангов Тирско, дородный круглолицый муж с пышными русыми усами, расхаживал у костра, теребя скреплявшую плащ серебряную застежку. Хмуро и озабоченно глядел князь то на старейшин и дружинников, толпившихся в святилище, то на стоявших кучкой сигонотов в черных плащах. Известно ведь: эти отшельники выходят из своих дебрей по большей части для того, чтобы предсказать очередное бедствие, отвратить которое можно только щедрыми жертвами. А криве Аллепсис, верховный жрец натангов, все совещается за завесами с тремя пришельцами – Нергесом, Чернохой и какой-то ведьмой самого наглого вида.
И откуда все эти тревоги на его, Тирско, голову! Хоть он и князь, а воевать не любит. Мало ли без войны радостей для сильного и богатого человека? В ночь Лады благочестивые люди пляшут, поют да хмелем душу веселят. Ох, и хороши меды у мудрого криве! На особых травах настояны... И девки князя все еще любят. А тут вдруг какая-то страшная битва в святую ночь, не то с сарматами, не то с самими богами. У ворот святилища – три князя с дружинами, да еще какие-то разбойники, не то люди, не то медведи...
А за завесами шел настоящий торг. Нергес наседал на хозяина святилища – грузного седобородого старика, чей объемистый живот семь раз опоясывал священный пояс.
– Спроси одного Поклуса, а объяви от имени всех троих богов. Только это от тебя и нужно. Ты же и раньше так делал, я-то знаю.
– Если и делал, то не в таких важных случаях. Что со мной сделает Потримпс? А Перкунас поразит громом на месте. Нет, нет! – замахал Алепсис двоерогим посохом.
– Потримпс-Ярила сейчас в нижнем мире. Его время – весна. А Громовник воюет с морскими змеями на западе и не скоро вернется.
– А вернется – отплатит за дом своей матери.
– За Янтарный Дом он мстить не станет. Это же места, где Лада блудила с рыбаком. И сейчас еще ходит туда своего милого оплакивать. А Перун грозится Янтарный Дом разнести. Мне сама Яга говорила, – ухмыльнулась Лаума.
– А мне самому какая выгода лезть в вашу затею? – вздохнул Алепсис.
– С этого бы и начинал. Сгинет Янтарный Дом – чье святилище будет главным у пруссов, у всех эстиев? Твое, – хитро подмигнул Черноха. Станешь жрецом над всеми жрецами эстиев. Мы тебе в том поможем.
– Жриц Лады мы, ведьмы, утихомирим, – подхватила Лаума.
– Хорошо бы, конечно. Все богатства Янтарного пути потекут в Ромове, – мечтательно прищурился криве. – Только больно уж опасно. Гневлив Перкунас, переменчив...
– Думаешь, без тебя не обойдемся? – Взгляд Нергеса вдруг стал хищным, недобрым. – Там, за частоколом, стоят люди, на все готовые ради богатств Янтарного Дома. Скажи им, что их поход богам не угоден. А я скажу, что ты плохо понимаешь волю богов, и возьмусь гадать сам. Чьему гаданию они скорее поверят? А твои натанги?
– Натанги поверят мне! – выкрикнул криве, но в голосе его не было уверенности.
– Они что, не захотят поживиться в Янтарном Доме? И потом... Вы, ромовские жрецы, больно зажирели. Дома у вас богатые, кладовые от добра ломятся. Стада, рабы, наложницы... А мы, сигоноты, в лесной глуши свою плоть усмиряем. Всякий мужик это скажет. Так кому скорее поверят, а? И кто тогда станет верховным жрецом всех эстиев?
Под змеиным взглядом сигонота Аллепсис съежился и пробормотал:
– Пусть ваши войдут. Я буду гадать. Спрошу хотя бы Поклуса. Ты и его волю переврать можешь.
Воины трех племен и Черные Медведи заполнили святилище. Черный конь, черный бык и раб-ятвяг были принесены в жертву. Аллепсис долго ворожил и по крови жертв, и по дыму священного костра, и даже по кубку с пивом и солью, и, наконец, торжественно возгласил:
– Воины леса! Галинды, барты, мазовшане, и вы, Черные Медведи! И вы, натанги! Слушайте волю троих богов! В трех мирах все подвластно Перкунасу, Потримпсу и Поклусу. Велика Мать Богов, но не может женщина властвовать над мужчинами ни среди людей, ни среди богов. Ее блудливая жрица Венея призвала в нашу святую землю окаянного и безбожного Ардагаста, царя росов, степных волков, что лакают кумыс. Потому велят вам три великих бога: идите походом на Янтарный Дом! Разорите это гнездо распутства и измены. Разделите его богатства, а третью часть их принесите сюда, в Ромове. Ваш поход свят, и ждет вас великая победа!
– Верно ли, что Ардагаст – избранник Свайкстикса и что он владеет чашей с неодолимым солнечным пламенем? Не грех ли воевать с Солнцем? – с сомнением спросил Тирско.
– Разве Солнце сильнее грозовой тучи? Или ночного мрака? С вами Громовник и Владыка Тьмы. И Потримпс, что нынче в подземном мире, а там он – змей с человеческой головой, владыка вод земных, которые могут залить и небесное пламя.
Аллепсис говорил это, а сам бледнел, видя духовным зрением, как поднимаются из воды три головы огромного змея. Верховный жрец хорошо знал: Змей Глубин – древнее и страшнее всех богов, даже тех, что сами принимают облик змеев. Если кто может и хочет обратить мир в изначальную водную бездну, так это он. Но отступать было поздно, и Аллепсис продолжил:
– А если самбы посмеют встать за Венею и Ардагаста – разбейте их, разорите их городки и села, а самих уведите в рабство. Натанги достойны быть первыми среди пруссов, первыми среди эстиев!
Натанги разразились воинственными криками. А Нергес подливал масла в огонь:
– Глядите, эстии и венеды: если вы не разорите Янтарный Дом и не разобьете росов, это сделают готы. И тогда они станут владыками леса, и Упсальский дуб вырастет выше Ромовского.
Воины размахивали оружием, наперебой осыпали грязной бранью Венею и ее любовника-степняка. Кое-кто бранил и саму Ладу.
– Что вам Лада, когда Лаума-Яга, сестра ее, с вами! – вопила, скача перед костром в диком колдовском танце, белобрысая ведьма.
И все перекрывал торжествующий рев Черных Медведей. Князь и верховный жрец натангов понимающе глядели друг на друга. Эх, не нужно было пускать баламутов в святилище! Но Тирско знал: когда воины так разойдутся – их надо вести в поход. Иначе поведет уже другой князь, а благословит другой жрец.
* * *
Шла русальная неделя. Последняя неделя месячного праздника Лады. Венеды и эстии веселились, славили богов, просили у них хорошего урожая и просто радовались теплому солнечному лету, не такому уж частому в этом крае, где ясный день труднее вымолить, чем дождь. А по их землям к Янтарному Дому шли дружины. Не убивали, не жгли – просто шли на грозную, невиданную битву. Словно один поток неудержимо нес их всех в глотку чудовища. И мало кто из шедших на битву знал, что направляет этот поток недобрая рука с далекого юга, блестящая семью чародейскими перстнями.
