Текст книги "Бетанкур"

Автор книги: Дмитрий Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

БУМАЖНЫЙ МОСТИК

Однако Августин Августович не сдавался и не унывал. Его спасала работа. В Екатерингофском парке по совместному проекту с Базеном и Клапейроном он построил над Бумажным каналом однопролётный деревянный арочный мост очень изящной конструкции. К сожалению, до наших дней мост не дожил – в 1862 году его перестроили. Но название сохранилось – Бумажный. Дело в том, что к Екатерингофскому парку примыкал промышленный район, где ещё при Петре I была построена бумажная фабрика [15]15
  Слово «бумага» в ту эпоху имело и другое значение – «хлопок или изделия из него».


[Закрыть].

ЛЮБИМЫЙ АРХИТЕКТОР РУССКОГО ЦАРЯ

Многие архитекторы в России ненавидели Бетанкура за то, что на протяжении многих лет, являясь главой Комитета для строений и гидравлических работ, ко всем самым интересным, с их точки зрения, проектам он постоянно привлекал только одного человека – Огюста Монферрана. Вот и сейчас для реконструкции Екатерингофского парка он также пригласил французского «выскочку». Однако злопыхатели не знали, что с мая 1820 года Монферран стал любимым архитектором и русского царя.

Случилось это так. С одобрения Бетанкура и при его финансовой помощи Монферран выполнил деревянный макет Исаакиевского собора, обошедшийся казне в восемьдесят тысяч рублей ассигнациями. Макет был так искусно сделан, что вызывал восхищение и трепет у каждого, кто его видел. Вот что по этому поводу оставил в своих записках Вигель: «Купол как жар был вызолочен; лакированное дерево можно было принять за гранит и мрамор: до того оно им уподоблялось. Посредством рукоятки модель раздвигалась надвое и давала выход во внутренность храма. Там всё было: и штучный пол, и раззолоченный иконостас, и миниатюрные иконы, его украшающие, и всё чудесно было отделано».

Увидев конструкцию, сочетающую в себе простоту и величие, Александр I пришёл в восторг. На встрече в мастерской архитектора были только сам хозяин, Бетанкур, его секретарь Вигель и Александр I. Государь с величайшим вниманием рассмотрел макет, поинтересовался каждой деталью фасада и интерьера. Несколько раз наклонялся, чтобы лучше рассмотреть мельчайшие закоулки храма, а потом задал Бетанкуру несколько вопросов, касающихся возведения колонн и установки купола. В заключение Государь сказал:

– Многие художники до сих пор ропщут, что заказ без всякого конкурса достался вам. Но, увидев эту красоту, все поймут, что мой выбор оказался правильным.

После этих слов Монферран на многие годы получил «царскую архитектурную индульгенцию», и Бетанкур ставил его на все последующие работы без всякого согласования с кем бы то ни было.

БОЛЬШОЕ ХОЗЯЙСТВО

В 1823 году по проекту Бетанкура на шоссе Санкт-Петербург – Новгород – Москва возводят сразу несколько мостов. Августин Августович участвует также в строительстве Исаакиевского собора и продолжает помогать Монферрану, часто вникая в самые мелкие детали возводимого здания. Параллельно он согласовывает с другими архитекторами и инженерами сооружение новых чугунных и цепных висячих мостов через Фонтанку, Мойку, Екатерининский канал. С Андреем Даниловичем Готманом занимается устройством пристаней на Неве – Дворцовой и Петровской. Продолжает расширять Адмиралтейскую набережную. Каждый день рассматривает в Комитете для строений и гидравлических работ массу предварительных проектов, поступающих в Петербург со всей страны.

Уделяет много времени Комиссии проектов и смет, считая её важным звеном в подготовке проектов. Ведёт обширную переписку с учениками, сообщающими ему о реальном положении дел в строительстве шоссейных дорог и гражданских зданий в империи. Следит за строительством Военно-Грузинской дороги на Кавказе и Варшавского монетного двора (непосредственное наблюдение осуществляет испанский инженер Рафаэль Бауса).

Бетанкур обращает внимание Монферрана на молодого чертёжника Андрея Ивановича Штакеншнейдера, работающего в Комитете для строений и гидравлических работ с 1821 года и привлёкшего к себе внимание начальника.

Наконец весной 1823 года Августин Августович снова отправляется в Нижний Новгород. Он трогательно прощается с дочерью Каролиной – она на седьмом месяце беременности. Два первых ожидания у неё закончились трагически. Поэтому в этот раз вся семья с особой заботой опекает старшую дочь. Августин Августович пригласил лучших врачей, чтобы они всё время наблюдали её, и не жалел на это никаких денег: он очень хотел счастья и благополучия для любимой, больше всего похожей на него дочери.

ПОПУТЧИК

Бетанкур поехал в Нижний Новгород с архитектором Василием Ивановичем Гесте. С ним он намеревался закончить второй этап строительства ярмарки. Настоящие имя и фамилия Василия Ивановича были William Hastie. Гесте был русским инженером и архитектором шотландского происхождения. В Россию его пригласил ещё при Екатерине II Чарльз Камерон – для работы чертёжником на строительстве дворцов в Царском Селе. Затем Гесте занимался реконструкцией Адмиралтейских Ижорских заводов. Построил первые чугунные мосты в Петербурге: Красный, Зелёный, Поцелуев и некоторые другие. Кроме того, Гесте возглавлял группу архитекторов, проектировавших замену мостов на реке Мойке в месте истока Екатерининского канала. Однако проект осуществлён не был – комиссия отдала предпочтение варианту Бетанкура (сегодня он известен как Тройной мост) [16]16
  Мост, расположенный в месте соединения канала Грибоедова и реки Мойки; состоит из сходящихся в одной точке Мало-Конюшенного, Театрального и сухопутного моста-дамбы между двумя реками – Пешеходного.


[Закрыть].

В 1808 году Александр I назначил Гесте городским архитектором и поручил ему переустройство Царского Села. Гесте начал с составления генерального плана города, включающего четыре площади: торговую, административную, полукруглую и Знаменскую. Благодаря Василию Ивановичу Гесте только с 1814 по 1815 год в Царском Селе были построены Дом Канобио, Дом Теппера, комплекс зданий больницы, Гостиный двор, прачечный двор, материальный двор, торговые бани, а также многие дома горожан.

Архитектор Гесте находился в самых дружеских отношениях со своим земляком, тоже шотландцем, хозяином литейно-механического предприятия Чарльзом Бердом (он и свёл его с генерал-лейтенантом Бетанкуром). Правда, Августин Августович и Василий Иванович знали друг друга и раньше. Но их прежние встречи всегда носили сугубо деловой характер. Чарльз Берд внес в их отношения совсем другую ноту. Кроме того, Василий Иванович сразу понравился госпоже Бетанкур.

Шотландец имел большой опыт составления генеральных планов. Среди уже осуществлённых проектов можно назвать такие города, как Уфа, Саратов, Москва после пожара 1812 года, Черкассы…

Поэтому неудивительно, что, когда стал вопрос о генеральном плане Нижнего Новгорода, выбор Бетанкура пал на Василия Ивановича. Да и путешествовать с ним было одно удовольствие.

НИЖНИЙ НОВГОРОД. 1823 ГОД

Ярмарка, официально и торжественно открытая ещё 15 июля 1822 года, произвела на Гесте ошеломляющее впечатление. Это был целый город, занимавший огромную территорию и имевший плотную застройку. С трёх сторон ярмарку окружал широкий подковообразный канал, а с четвёртой открывался сказочный вид на Оку. Площадь достигала 500 тысяч квадратных метров. Торговая зона имела размеры 338 x 688 метров.

Особый интерес представляли четыре корпуса Китайских рядов, построенные Монферраном. Именно здесь на второй день приезда Августин Августович столкнулся с испанскими купцами, впервые приехавшими на Нижегородскую ярмарку за китайским чаем и поражёнными её размерами.

Но Бетанкуру было не до встреч с земляками. У него снова начались неприятности. Весенний паводок 1823 года оказался настолько сильным, что смыл несколько значительных построек на ярмарке. В Петербург посыпались письма: в них говорилось, что Бетанкура предупреждали об опасности вешних вод ещё несколько лет назад, но он не внял разумным советам и не укрепил берег Оки, что и привело к большим разрушениям и немалому урону для царской казны. Все доносы, действительно содержавшие большую долю правды, были истолкованы герцогом Вюртембергским в нужном ему ключе и доведены до Его Императорского Величества.

Александр I последние месяцы и так находился в затруднительном финансовом положении, и любое упоминание о том, что согласованный и подписанный проект требует дополнительного финансирования, приводило его в неописуемую ярость. Нижегородская ярмарка на тот момент была самым дорогим проектом в России, и каждое упоминание о ней и дополнительных расходах сильно раздражали Государя.

ПАВОДОК

Ликвидация ущерба от весеннего половодья 1823 года, даже по самым скромным подсчётам, требовала очень больших средств. Прежде всего нужно было убрать огромные камни – валуны, брёвна и прочий мусор, которые сильный паводок вместе с огромным льдинами обрушил на территорию ярмарки. Многие недавно отстроенные корпуса также нуждались в значительном ремонте и покраске. Спасо-Преображенский собор, построенный по проекту Монферрана, вообще попал в пикантную ситуацию. Купцы, в прошлом году не успевшие распродать свой товар – несколько десятков бочек вина и водки, договорились со священнослужителями, что те за определённую плату оставят до лета бочки в подвале собора. Паводок, накрывший всю территорию ярмарки, не пощадил и церковное имущество, затопив все подвальные помещения храма. От частых перепадов температуры металлические обручи на дубовых бочках лопнули, и вино и водка разлились по подвалам собора, по капиллярам каменной кладки пропитав винным запахом все стены.

Современники шутили, что в собор, построенный испанским инженером Бетанкуром, лучше не заходить: с ног сшибает запах крепкого вина – визитной карточки Испании. Над священниками начали подтрунивать: почему они не пахнут спиртным так же, как их церковь? Православный клир во всём обвинил Бетанкура, послав длинное письмо с объяснениями в Синод и возложив всю вину на строителей ярмарки.

Однако Бетанкур не унывал. Фронт работ у него был широкий, а казна всё же хоть и неохотно, но продолжала регулярно финансировать строительство.

АРХИТЕКТОР АНТОН ЛАВРЕНТЬЕВИЧ ЛЕЕР

В 1823 году Бетанкур и Гесте включили стрелицу Оки и Волги в общий план развития города. Внесли существенные изменения в генеральный план и наметили этапы работы. Что касается самой ярмарки, то там, кроме православного храма, решено было построить ещё два культовых здания – армянскую церковь и мусульманскую мечеть. Все градостроительные преобразования в Нижнем Новгороде по распоряжению Бетанкура выполнял Василий Иванович Гесте, а проектирование и строительство новых торговых рядов и зданий на ярмарке было поручено Антону Лаврентьевичу Лееру, к которому Бетанкур относился с особой симпатией.

Антон Лаврентьевич Леер родился в 1771 году в семье немецкого архитектора в Баден-Бадене. В 1804 году приехал в Россию и сразу же включился в работу по строительству главного корпуса Дерптского университета (ныне Тарту). Очень хорошо себя зарекомендовал, когда в 1810 году сопровождал Бетанкура во время поездки в Тулу, где они устанавливали паровые машины на Тульском оружейном заводе. Лютеранин по вероисповеданию, Леер с блеском воплотил в жизнь два архитектурных проекта, украсившие нижегородский ярмарочный комплекс, – армянскую церковь и мусульманскую мечеть.

СКОРБНАЯ ВЕСТЬ

Бетанкур был поглощён генеральным планом Нижнего Новгорода, когда из Петербурга пришло печальное известие: 20 июня во время родов скончалась его старшая дочь Каролина…

Только что Бетанкур был счастлив и гордился перед сослуживцами успехами своего сына Альфонсо, поступившего на службу в императорскую гвардию, – и вот новое известие. Бетанкур несколько раз перечитал письмо, пока оно не выпало у него из рук. Присутствующие инженеры и архитекторы не понимали, что происходит. Из-за тактичности они боялись потревожить или спросить о чём-либо своего начальника. Бетанкур попытался приподняться и встать из-за стола, заваленного бумагами и чертежами, но неожиданно почувствовал сильное головокружение. Он побледнел, как будто ему за одну секунду выпустили всю кровь: спазматический припадок повалил его на пол. Стоявший рядом архитектор Гесте едва успел поддержать его. Генерал на какие-то доли секунды потерял сознание.

Все бросились к нему, бережно подхватили и положили на большой кожаный диван в соседней комнате. Кто-то даже успел подложить ему под голову мягкий валик-подушечку из штофа. Пришедший лекарь поставил генерал-лейтенанту за уши пиявки, холодные примочки и заставил выпить какую-то мутную и неприятно пахнущую микстуру. Домой Бетанкура увезли в специальном санитарном экипаже на английских рессорах, чтобы тряской не тревожить больного.

БОЛЕЗНЬ

Несколько дней, со стеклянным взглядом, учащённым пульсом и высокой температурой, больной пролежал в постели в своей усадьбе на берегу Волги. Лихорадка бросала его то в жар, то в холод. Другой местный лекарь, срочно вызванный к генералу, поставил диагноз – обезвоживание организма. По внешнему виду больного домашние не могли определить, находится он в забытьи или бодрствует. Разговаривать Бетанкур ни с кем не хотел. Лёжа на спине, он постоянно поворачивался лицом к окну и смотрел в одну точку. Он пытался представить себе Каролину, свою дочку, в том состоянии, в каком оставил её в Петербурге, и не мог! Он видел её то юной, то маленькой, то совсем крохотной девочкой. Он вспоминал Лондон, первые дни их встречи, как со смехом забиралась она сначала на кровать, а потом к нему на живот и с таким громким визгом и упоением прыгала на его тогда ещё молодом, упругом прессе. Он видел её на зимнем катке Сент-Джеймского парка, на коньках, а потом в семилетнем возрасте, когда обучал её рисовать, зажимая в детской ручонке грифельный карандаш.

Бетанкур пытался, но никак не мог представить дочь в зрелом возрасте, хотя и расстался с ней всего полтора месяца назад. Образ расплывался и таял, все время отбрасывая его на двадцать лет назад. Полученное трагическое известие, словно кислота, за одну неделю разъело его душу. Когда он поправился и вернулся к работе, это был совсем другой человек. Нервное расстройство сильно отразилось на его слухе. Врачи посоветовали ему приобрести серебряный рожок, и он начал вставлять его в ухо при разговоре с подчинёнными.

Несколько дней во время болезни и сразу после неё он почти ничего не ел. А затем перешёл только на русскую пищу: щи, каша, кулебяка, блины, квас… Ни к чему другому он больше не прикасался. В августе полюбил бруснику, хотя раньше она ему никогда не нравилась. Перед обедом и ужином стал обязательно выпивать рюмку горькой можжевеловой водки, к которой на протяжении многих лет был абсолютно равнодушен.

Гесте и Лееру предоставил полную самостоятельность, только изредка интересуясь их достижениями. Однако окончательный план застройки города он всё же тщательно проработал со всеми архитекторами, и в первую очередь с Гесте.

Вот что было написано в докладной записке, которая должна была рассматриваться в правительстве России осенью 1823 года: «Имея возвышенное местоположение и будучи пересечён оврагами глубиною от 10 до 30 саженей, распределяется на две части: нижнюю и верхнюю. Нижняя часть от моста до середины крепости довольно регулярна, застроена купеческими домами, лавками и амбарами, большей частью каменными. Вверху, по берегу Оки, где Благовещенская слобода, находятся купеческие и мещанские дома, большею частью деревянные и между собой стеснённые. Немалая часть строений находится даже на скалах, от чего в случае пожара подвергнутся они неизбежной гибели».

Генеральный план Бетанкура—Гесте коренным образом изменял градостроительный ландшафт Нижнего Новгорода. После его утверждения 28 января 1824 года он на несколько десятилетий стал основой развития самого крупного русского города на Волге.

ПРИГЛАШЕНИЕ ГРАФА ГУДОВИЧА

Проводя почти каждое лето в Нижнем Новгороде, Бетанкур не раз получал приглашение от графа Гудовича посетить его имение. Раньше это Августину Августовичу было неинтересно, да и некогда. Но летом 1823 года, после смерти дочери, он решил развеяться и навестить графа, уж очень настаивавшего на визите и хваставшегося своими превосходными скакунами.

Хотя имение графа располагалось не так уж и близко, примерно в ста верстах от Нижнего Новгорода, Бетанкур всё же решился на путешествие. Может быть, потому, что Гудович был в довольно тесных отношениях с Аракчеевым, – когда-то они служили в одном полку.

Бетанкур отправился к графу через неделю после Ильина дня, не забыв при этом выписать подорожную у генерал-губернатора, – так полагалось для любой дальней поездки в пределах России. Дорога оказалась настолько ухабистой, что, наверное, генерал-лейтенант впервые после смерти дочери не думал о ней, а старался только не выпасть из брички, запряжённой четвёркой лошадей. Рядом с ним ехали ещё два экипажа: в одном Бетанкура сопровождал его преданный товарищ и друг инженер Андрей Карлович Боде, близко к сердцу принявший несчастье Бетанкура.

Когда ухабы кончились, Бетанкур выглянул из экипажа и увидел, что ехал по равнине вдоль поймы реки. По обеим сторонам дороги паслись коровы и овцы, а на пригорке, сидя на изогнутой иве, совсем юный, босой пастушок весело играл на рожке. За ближайшим поворотом показался каменный православный монастырь, синие купола его на фоне опаловой белизны неба блестели золотыми звёздами. Бетанкур заметил, что кресты на луковицеобразных маковках стягивали едва заметные ажурные цепи.

Навстречу экипажам попались монахи, на ходу осенившие пассажиров крестным знамением, за что и получили, под невообразимое карканье монастырских ворон, по двугривенному. Перед входом в монастырь, в каменной нише часовни, располагалась иконка, перед которой днём и ночью горела лампадка. Проезжая мимо неё, кучер Бетанкура собрал поводья в одну руку и, приподняв шапку, скороговоркой молясь, перекрестился.

Живя четырнадцать лет в России, Бетанкур наблюдал разный быт русского крестьянства: деревни были богатые и бедные, крестьяне умные и глупые, трудолюбивые и ленивые, развратные и религиозные. «Правильно заметил Вольтер, – думал Бетанкур. – “Quand Auguste buvait, la Pologne etait Ivre!” [17]17
  Пример царствующего утверждает нравы народа (фр.).


[Закрыть]Правда, в России говорят по-другому: “Каков поп, таков и приход”, но это не меняет дела. Каков сегодня Александр I, таково и его окружение. Может быть, пора уезжать в Испанию? На Канарские острова? У хорошего героя, как, например, у царя Итаки Одиссея, всё завершено. Он возвращается на родину. Я уже сделал всё для этой страны и скоро совсем стану ей не нужен. Может быть, прав герцог Вюртембергский, когда говорит: “В России нужно иметь хороший желудок, а с хорошей головой пусть убираются в Европу”».

ИМЕНИЕ

В имение графа Гудовича экипажи прибыли, когда темнота окутала близстоящие предметы так, что они совсем исчезли из поля зрения. В полной тишине (даже стрекотание кузнечиков давно закончилось) Бетанкур, в генеральской форме, въехал на пустынный двор, на глазах за несколько минут оживший: бабы заохали, куры закудахтали, дворовые мужики забегали, собаки залаяли.

Очень скоро появился сам граф, пьяный, с ружьём в руках, и начал палить в воздух. Два часа назад он отчаялся дождаться гостей и принялся трапезничать в одиночестве. Неизвестно, сколько он выпил шампанского, но радость от того, что к нему приехал такой высокий гость, он ни от кого не скрывал. Всем прибывшим без обсуждений тут же вручили по бокалу отменного розового игристого вина и заставили выпить до дна. Кучерам налили водки.

На следующий день Бетанкур осмотрел имение графа Гудовича, имевшего обширные земельные владения и слывшего богатым торговцем зерном, – он напрямую, без всяких посредников, отправлял его в Англию. Графа интересовали поставки красного десертного вина с Канарских островов: их можно было бы осуществлять через Лондон с помощью родственников Бетанкура. Тему эту обсуждали на берегу искусственного пруда за чашкой чая, слегка подкреплённого коньяком, пока их не обступили цыгане.

Мужчины в зелёных и малиновых шёлковых рубахах, держа в руках гитары, стали перебирать струны. На танцующих и поющих женщинах были яркие полосатые накидки. Юбки усеяны звёздами и украшены оборками. На груди стеклянные или янтарные бусы. Полчаса цыгане пели, плясали, свистели, щебетали, пока им не приказали удалиться.

У Гудовича было около семи тысяч крепостных, и Бетанкуру захотелось посмотреть, как они живут у такого «образцового» барина. В первой избе, куда они зашли, было тесно, шумно и грязно. Стены покрыты сплошным слоем насекомых. Босые дети бегали по двору в лохмотьях. Многие имели грыжу, были простужены и часто кашляли. На печи лежали две умирающие старухи. Было видно, что люди здесь о лекарствах не только ничего не знали, но даже и не слышали. У одного из мальчиков был кровавый понос, и он оставлял за собой повсюду след с неприятным запахом.

Следующим объектом посещения была конюшня, где содержалось около трёхсот лошадей графа Гудовича общей стоимостью больше миллиона рублей ассигнациями. Она была отделана мрамором, зеркалами, изящной бронзой и украшена шёлковыми занавесками. Некоторые верховые лошади даже надушены самыми изысканными арабскими духами. Никогда ещё Бетанкур не видел такой роскошной конюшни. Все конюхи были причудливо разодеты: одни по-берейторски, другие жокеями, третьи по-персидски, четвертые в фесках, словно турки. Граф, с хлыстом в руках, подходил к любимым лошадям, заботливо бил их рукой по богатым гривам, а потом гладил, словно утешая. Двух, серо-стальной масти, встретивших его неприветливо, он слегка отстегал.

Увидев всё это, Бетанкур не остался обедать у хозяина конюшни, а, сославшись на слабое здоровье и срочные дела, отбыл в Нижний Новгород. Через несколько дней граф Гудович жаловался соседям:

– Этот испанец несносный человек. Я пригласил его в гости, хотел накормить обедом, а он, осмотрев мою конюшню, холодно попрощавшись, тут же уехал. Каков подлец! Наверное, зависть его так и сжирает изнутри. Мне об этом уже не раз говаривали.