Текст книги "Бетанкур"

Автор книги: Дмитрий Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

ТВЕРЬ

Первое упоминание о Твери, небольшой крепости на западной границе Суздальского княжества при впадении реки Тьмаки в Волгу, относится к 1164 году. По преданию, название города происходит от старославянского слова «твердь», что означало «крепость». Тверской кремль был построен в 1182 году владимиро-суздальским князем Всеволодом III, однако во время татаро-монгольского нашествия княжество прекратило своё существование. Но, как ни странно, город Тверь пострадал меньше других и уже к середине XIII века стал новым центром Северо-Восточной Руси. Рассвет Тверского княжества пришелся на времена князя Михаила Ярославича (1271—1318), тогда его столица стала крупнейшим центром русской культуры.

Однако в XV веке неудачный военно-политический альянс тверских правителей с Великим княжеством Литовским и Новгородской республикой против Московского княжества привел к трагическим событиям. В 1485 году войска Ивана III после трехдневной осады взяли город штурмом. Тверской князь Михаил бежал в Литву, а могущественное княжество-государство прекратило своё существование. Беды Твери на этом не закончились. В 1569 году во время похода Ивана Грозного на Новгород город разграбили опричники, а в Смутное время Тверь сожгли поляки. Возрождение города началось только в XVIII веке, после основания Петербурга, когда он стал важным торговым центром между двумя столицами.

ПРИНЦ ОЛЬДЕНБУРГСКИЙ

В 1809 году немецкий принц Пётр-Фридрих-Георг Ольденбургский решил возродить Тверь и вернуть городу былое могущество. Став тверским губернатором, он задумал перенести туда Главное управление путей сообщения и все столичные департаменты, связанные с ним. Дляначала он распорядился отреставрировать Путевой дворец, где собирался жить с женой и своим двором. Раньше в этом здании в стиле классицизма с элементами барокко (архитектор Матвей Казаков) останавливались царские особы по дороге из Петербурга в Москву. Дворец, построенный сорок три года назад, нуждался в капитальном ремонте. Перестройкой было поручено заняться тридцатитрехлетнему архитектору итальянского происхождения Карло Росси, приехавшему в Тверь из Москвы. Было решено также вымостить камнем все центральные улицы, что по тем временам для России было в диковинку.

Вместе с принцем и его женой из Петербурга в Тверь отправились вдовствующая императрица Мария Фёдоровна и Августин де Бетанкур. Всем было интересно посмотреть, что собой представляет главная речная система России, включавшая и Мариинский канал – самое грандиозное речное сооружение современной Европы, названное в честь жены Павла I Марии Фёдоровны.

Произошло это следующим образом. Во время строительства канала, соединившего реки Вытегру и Ковжу, средства были позаимствованы из пожертвований на содержание сиротских домов, попечительницей которых была императрица. Этого оказалось достаточно, чтобы назвать её именем весь водный путь, созданный потом и кровью десятков тысяч безымянных тружеников, имена которых уже никогда не вспомнит история. Работали эти люди по 14—15 часов в сутки, в скотских условиях, за нищенскую плату. Умирали сотнями, иногда тысячами за сезон, а он длился с 1 марта по 1 ноября. На это время помещики отдавали своих крепостных крестьян внаем – по 60—70 рублей за восемь месяцев. И если инспектор не держал подрядчика «за руки», то рабочих обеспечивали нищенским питанием.

Однако эта сторона дела не смущала принца Ольденбургского, поставившего перед Бетанкуром и де Волланом амбициозные задачи – полностью закольцевать европейскую часть России водными путями, чтобы английские и голландские товары из Петербурга можно было легко доставить в любую точку России, а оттуда беспрепятственно вывозить то, что нужно английскому и голландскому потребителю. Несмотря на войну со Швецией и Турцией, а также на шаткий мир с Наполеоном, то и дело угрожавший войной, грандиозная работа началась…

ПУТЕШЕСТВИЕ В ТВЕРЬ

12 августа 1809 года генерал де Воллан прибыл в устье Невы, в город Шлиссельбург, чтобы там встретить принца, Екатерину Павловну и августейшую мать, сопровождавшую своих детей до Твери. Де Воллан очень настороженно относился к тому, что у Георга Ольденбургского и Августина де Бетанкура складывались хорошие деловые отношения. Он ревновал принца к испанцу, считая, что у него, человека, отдавшего России двадцать пять лет безупречной службы, больше прав, чем у этого «выскочки-канарца», не проработавшего в России ещё и года. Но делать было нечего – де Воллану пришлось встречать в Шлиссельбурге с почестями и Бетанкура.

14 августа все отправились на яхте по Ладожскому каналу. День выдался безоблачный, ясный. Северный воздух наполнил прозрачным светом всю корабельную палубу. Водная рябь, залитая солнцем, искрилась за кормой. Узкий длинный корпус с широким развалом бортов в носовой оконечности обеспечивал судну хорошую мореходность, оно шло с такой скоростью, что в такелаже свистел ветер, а вода, с шумом вырываясь из-под киля, оставляла за ним белоснежный бурун. Иногда палуба накренялась так, что по ней боязно было ходить, поэтому Мария Фёдоровна, в отличие от неугомонной Екатерины Павловны, все время оставалась в капитанской каюте.

Рангоутное дерево то и дело поскрипывало от попутного ветра. Юго-западный бриз колыхал на корме императорский штандарт с четырьмя двуглавыми орлами и брейд-вымпел вдовствующей императрицы на одной из мачт. Яхта шла с несвойственной для наполненного водой искусственного рва скоростью, то и дело обгоняя торговые суда или лавируя между ними. За сто семнадцать километров пути их встретилось более полутысячи. Однако капитан, стоя на юте, не сбавлял скорости. Иногда борта царской яхты чуть не задевали встречные баржи и лодки. Но рулевой всегда очень ловко задавал паруснику нужную траекторию, и суда мирно расходились.

Бетанкур смотрел на канал как на бесценную географическую находку. Такого мощного гидротехнического сооружения он ещё никогда не видел. Де Воллан неутомимо рассказывал, как его начали строить ещё при Петре I, в 1719 году. Один из участков Вышневолоцкого водного пути, соединяющего Волгу с Балтийским морем, проходил через Ладожское озеро и был самым опасным – частые штормовые ветры на Ладоге становились причиной гибели сотен торговых судов с грузом. Поэтому Пётр I издал указ, где, среди прочего, сетовал, «какой великий убыток на вся годы чинится на Ладожском озере от худых судов и что одним сим летом с тысячу судов пропало…». Было принято решение о строительстве обходного пути, соединяющего реку Волхов с Невою.

По проекту канал планировали построить без шлюзов, глубиной 2,1 метра ниже уровня Ладожского озера. На строительстве были заняты семь тысяч крестьян и восемнадцать тысяч солдат регулярной армии. Услышав такие цифры из уст де Воллана, Бетанкур невольно вздрогнул, мысленно представив условия их жизни.

Осуществить первоначальный замысел Петру I не удалось: канал имел глубину меньше метра. Поэтому многие строители (среди них были немцы и голландцы) подверглись суровым наказаниям. В итоге у Шлиссельбурга и Новой Ладоги пришлось сооружать шлюзы. Именно за них генерал-лейтенант Фёдор Иванович Герард (он тоже был в составе экспедиции) получил сильнейший нагоняй от принца: Георг Ольденбургский остался очень недоволен ветхостью шлюзов, не ремонтировавшихся десятки лет. Управляющий водяными коммуникациями Российской империи хотел показать всем, какое значение для него имеют гидравлические сооружения и что именно им в ближайшее время он уделит повышенное внимание.

16 августа великокняжеская яхта продолжила путь по реке Свирь, вошла в Свирский канал, и там члены экспедиции смогли оценить всю сложность работ по проходке через скалистую возвышенность. Это была заслуга де Воллана: он лично руководил строительством Свирского канала. Бетанкур не смог сдержать восхищения. Принц также остался доволен увиденным, наговорил много лестных слов о голландце, а тот тут же предложил продолжить осмотр канала и отправиться в устье реки Свирь. Для этого члены экспедиции сошли с яхты и пересели на лошадей. Неожиданно для всех принц вздыбил коня, тот громко заржал и с места понесся в галоп. Свита стремительно последовала за ним.

Бетанкур оказался прекрасным наездником, а вот генералы Герард и де Воллан – плохими. За четыре станции до Вытегры де Воллан с приступом жуткой боли в желчных протоках пересел в курьерскую карету и почти полумертвым приехал в Вытегру, где застал принца и Бетанкура за обеденным столом в весьма приподнятом настроении. Главный директор путей сообщения поручил де Воллана заботам своего личного врача и дал генерал-лейтенанту несколько часов, чтобы тот пришел в себя. Только после этого все отправились к Мариинскому каналу.

Осмотрев двадцать шесть камерных шлюзов с дамбами и бечевыми путями, принц остался доволен состоянием и размахом гидротехнической конструкции. Шлюзовые механизмы работали безупречно и выдерживали полную водную нагрузку. Но принц все равно приказал Бетанкуру сделать несколько контрольных проверок шлюзовых систем. Для этого чиновники канала нагрузили водой однокамерный и четырёхкамерный шлюзы на двадцать четыре часа. Не дожидаясь результатов, де Воллан и Бетанкур проверили пропускную способность двухкамерного Михайловского шлюза. За один световой день, с пяти часов утра до семи часов вечера, по нему прошли сорок палубных судов с грузом от шестидесяти до ста двадцати тонн. Докладывая принцу о результатах, Бетанкур очень высоко оценил работу де Воллана, которому ещё в Петербурге злые языки успели нашептать, что испанец очень дурно отзывался о его шлюзах и уверял царя, что они не смогут выдержать полной водной нагрузки. Кто был источником сплетен – сегодня выяснить невозможно: де Воллану о них сообщил главный «писарь» принца Ольденбургского Лубянский, посеяв в 1809 году между Бетанкуром и де Волланом на какое-то время скрытую вражду, к счастью, продлившуюся недолго. Сплотила работа. Уже на Мариинском канале они в полной мере оценили профессиональные способности и человеческие качества друг друга.

У Бетанкура был большой опыт гидротехнических работ. Ещё в 1783 году испанское правительство, по просьбе государственного секретаря графа Флоридабланки, поручило ему исследовать состояние Имперского судоходного канала в Арагоне. Вскоре он представил правительству полный проект ремонтных работ. Строительство канала началось ещё в 1523 году, а закончилось только при Карле III. За два с половиной столетия в канал были вложены огромные средства, а результат оказался плачевным – стенки пропускного сооружения оказались очень слабыми. Последнее наводнение и выход из берегов реки Эбро вызвали обрушение и прорыв вод. Сложилась угрожающая ситуация для судоходства в регионе, особенно в районе плотины Бокаль. Торговля в провинциях могла вообще замереть: водные, а не шоссейные пути в XVIII веке играли главную роль в перевозке товаров и грузов внутри страны. Бетанкур тщательно изучил все недостатки проекта и строительства канала и изложил их в записке, переданной правительству для дальнейшего рассмотрения.

Строительство гидротехнических сооружений в начале XIX века для России было так же важно, как и для Испании. Страна при Александре I благоустраивалась: возводились новые города, строились фабрики и мануфактуры, осваивались необжитые земли, закладывались промышленные предприятия и крестьянские хозяйства. Требовались новые, современные транспортные решения. Необходимо было наладить быстрый и своевременный подвоз продовольственных товаров, строительных материалов и сырья для городов и промышленных центров. Привлекательность водного транспорта заключалась в дешевизне перевозки значительных объемов массовых грузов на большие расстояния. В основном водным путём транспортировали зерно, соль, чугун, железо, лес. Явное преимущество водного транспорта перед гужевым заставило правительство обратить особое внимание на совершенствование водных путей.

В центре событий оказались Августин де Бетанкур и Франц де Воллан. Однако Бетанкур считал, что нельзя делать ставку только на водный транспорт. Задача должна решаться комплексно: водные сооружения нужно обязательно связать с системой шоссейных и сухопутных дорог. Их необходимо срочно развивать по всей России, иначе страна никогда не догонит Европу. Бетанкур был убеждён, что именно транспорт должен стать кровеносной системой России XIX столетия. Принц согласился с Бетанкуром и попросил его подготовить докладную записку, которую он в ближайшее время постарается представить царю. Через несколько дней Бетанкур и де Воллан проследовали дальше, на Тихвинский канал, а Георг Ольденбургский, отложив свою инспекцию до следующего года, отправился в Тверь, предварительно оставив письменное распоряжение, чтобы генералы осмотрели всю трассу канала, проверили его надежность и работоспособность, а затем вернулись в Тверь по водной системе Вышнего Волочка.

За пять дней Бетанкур и де Воллан осмотрели двенадцать мест незавершенных работ. Больше всего их поразили вопиющие злоупотребления и взяточничество на всех ступенях государственной администрации. Вот что они написали в докладной записке на имя принца Ольденбургского: «Здесь могли за взятку пропустить всего 40– 50 лодок, задерживая пропуск 500– 600 судов, что способствовало в наживе крупным спекулянтам, которые умело повышали или понижали цены на продукты и топливо».

Что касается всех инженерных сооружений водной системы, связывавшей столицу Российской империи с Волгой (а в Санкт-Петербурге в это время вместе с адмиралтейством находился ещё и сорокатысячный воинский гарнизон), то де Воллан и Бетанкур пришли к выводу, что состояние исследованных коммуникаций крайне неудовлетворительно. Финансисты, ссылаясь на последствия военных действий со шведами, турками и французами, часто не докладывали императору о срочной необходимости серьезных ремонтных работ на каналах, не понимая, что из-за плохого качества системы вся армия в любой момент может остаться без продовольствия и боеприпасов.

Далее в докладной записке Бетанкура и де Воллана говорилось: «…администрация здешних областей совершенно устранилась от надзора за работами на системе и не принимала никаких мер в борьбе с казнокрадством и искусственными задержками в проводке судов».Комиссия внимательно осмотрела бечевые пути, где лошади, по брюхо утопая в болотной жиже, тянули гружёные барки. Таких мест оказалось не так уж и мало. Бетанкур также отметил удручающее состояние некоторых мостов и подъездных дорог к ним. Отдельными мостами он даже запретил пользоваться.

Ещё не доплыв по реке Волхов шести километров до озера Ильмень, Бетанкур с палубы яхты неожиданно увидел ярко горящие на солнце купола собора Святой Софии в новгородском Детинце. Ему вдруг вспомнилось, как в 1778 году он, покинув родной дом, прибыл на Пиренейский полуостров, в город Кадис, белоснежные дома которого показались ещё задолго до входа корабля в гавань.

КАДИС

Город располагался на мысе, шагнувшем узкой полоской земли далеко в море. Такой шумной и многолюдной гавани Августину ещё не приходилось видеть никогда в жизни. Казалось, все военные и торговые корабли Европы и Америки собрались в тот день на его пристанях. Повсюду было многолюдно: шла бойкая торговля, рыбаки разгружали улов, военные моряки волочились за женщинами или сидели в тавернах и кафе. Вдоль прямых, вымощенных мрамором улиц тянулись магазины и лавки. Августин обратил внимание, что стены всех трех– и четырехэтажных домов очень массивные. Сначала он не понял – для чего? Однако ему объяснили, что город в любую минуту может превратиться в неприступную крепость. При постройке домов архитекторы понимали, что жилища, стоящие на берегу океана, рано или поздно подвергнутся артиллерийскому обстрелу вражеской эскадры, как это уже произошло в 1596 году, когда англичане практически полностью сожгли большую часть центра Кадиса.

Гостеприимные жители города, где Августин остановился на два дня, поразили его. Мужчины носили куртки с пестрой арабеской и короткие панталоны со множеством металлических пуговиц, а женщины, постоянно заворачиваясь в длинные шелковые мантильи, надетые поверх высокого гребня, – пейнеты, то и дело прятали под ними свои лица. Бетанкуру показалось, что жителей Кадиса по-настоящему интересовало не так уж и многое – солнце, женщины, вино, апельсины и гитара. Всем остальным, в том числе и торговлей, им приходилось заниматься через силу. В каждом доме, куда он заходил, ему обязательно предлагали угощение – холодную воду с azucarillo [4]4
  Очищенная и отвердевшая пена сахара (исп.).


[Закрыть]. Иногда её заменяли лимонадом.

Но больше всего в Кадисе его восхитили девушки! С такими красивыми и раскованными испанками ему ещё никогда не приходилось встречаться. Все молодые особы, из самых разных социальных слоев, обладали каким-то легким и врожденным аристократизмом. А уж если они встречались на улице, то останавливались не меньше чем на три часа. Такова была природа андалузских женщин. Речь их переполнялась внутренним весельем, даже если они болтали о пустяках. При этом никто из них, как правило, не умел даже читать или писать. Но глаза их, с бархатными длинными ресницами, говорили любому мужчине больше, чем все книги мира!

Бетанкуру было грустно расставаться с Кадисом, но нужно было ехать в Мадрид. Наняв опытного погонщика, ранним утром он отправился в Севилью.

АНДАЛУСИЯ

Два мула (на одном из них красовался высокий букет из разноцветной шерсти) тащили поклажу. Августин, сидя верхом на лошади, в гриву которой была вплетена шелковая лента, и держа в правой руке мушкет, ехал рядом. Сначала ему казалось, что по дороге он увидит апельсиновые и оливковые рощи. Однако пейзаж южной Андалусии оказался совершенно иным. Он напоминал скорее Аравийскую пустыню, чем сады Эдема. Лишь изредка по пути встречались горные ручьи, сбегавшие по каменистым расщелинам скал. Красота этих диких мест скорее была не живописная, а величавая, как и андалузские народные песни. Они всегда начинались с грустных нот, но обязательно заканчивались безудержным весельем.

Иногда по дороге встречались одинокие, полуразвалившиеся домики, производившие на Августина печальное впечатление. Сначала ему даже казалось, что он приехал в чужую страну, где все почему-то говорят на его родном языке, – настолько Андалусия ландшафтом, климатом, привычками и нравами людей отличалась от его любимых Канарских островов. Основная масса испанцев жила на континенте бедно, но широко. Все считали себя hidalgos, и никто не хотел работать. Поэтому и дорога из Кадиса в Мадрид была опасна. В пути можно было встретить разбойников или контрабандистов, причем и те и другие могли доставить путешественникам кучу неприятностей.

А одинокие постоялые дворы, где должен был останавливаться Бетанкур, ничуть не изменились со времен странствования его любимых героев – Дон Кихота и Санчо Пансы. Всё то же большое помещение, вроде сарая, с толстыми колоннами. Вместо стульев – каменные скамьи, вделанные в стены. Посередине – громадный камин, густой и едкий дым из него выходит в отверстие, проделанное прямо в коническом потолке.

В одном из таких постоялых дворов, совсем близко от Севильи, Бетанкур пригласил молодую женщину, работницу сигаретной фабрики, отобедать с ним. Сеньора, решительно защёлкнув веер, с радостью согласилась, но уже через мгновение откуда-то появился озлобленный кабальеро в черном плаще и, высокомерно заявив, что это его невеста, бросился на соблазнителя с кулаками. (Слово la paciencia [5]5
  Терпение (исп.).


[Закрыть]в конце 70-х годов XVIII века в испанском языке уже существовало, но не имело никакого смысла.) Августин быстрым движением руки выхватил из ножен плоский клинок, ещё секунда – и кулаки обидчика разжались бы, так как Августин отрубил бы ему кисти.

Лейтенант Канарской провинциальной милиции виртуозно владел многими видами холодного оружия, особенно хорошо он дрался клинком. Этому его обучил сам дон Педро Арнаис-и-Сорьенто – один из лучших фехтовальщиков острова Тенерифе. Но неожиданно вмешался погонщик мулов, нанятый Бетанкуром в Кадисе. Выяснилось, что пьяный контрабандист не имел никакого отношения к молодой особе, а был мужем троюродной сестры погонщика мулов. Громко щёлкнув кнутом по каменному полу, он угрожающе направил широкий ремень, сделанный из толстой сыромятной кожи, в сторону обидчика. Потасовка не состоялась.

Бетанкур, не спеша отобедав с дамой и выпив с ней изрядное количество вина, забрался на мула и отправился дальше в Севилью, где остановился в доме дальнего родственника по материнской линии.

– Почему в Андалусии так много контрабандистов? – спросил он хозяина дома за завтраком.

– Из-за неправильной политики королевского двора, – ответил тот. – В Андалусии, как и во всей Испании, нет фабрик, все они сосредоточены в Каталонии. Там производят мануфактуру для всех остальных испанских провинций. Доставка их на мулах и ослах во все уголки страны обходится очень дорого. Иностранные товары такого же качества значительно дешевле, но за них правительство берёт большую пошлину. За счёт этого Барселона богатеет, а мы должны платить за её процветание втридорога. Но политическая важность Барселоны такова, что сегодня трудно уменьшить привозной тариф. Отсюда и ненависть к каталонцам. Каждый андалусец смотрит на контрабанду как на самое праведное дело.

В Севилье Бетанкур впервые увидел корриду – бой быков. Имена не только тореадоров, но и всех пикадоров и даже бандерильеро он запомнил надолго, a corrida de toros полюбил на всю жизнь. Никакая театральная постановка не может передать той страсти, какую испанцы испытывают перед началом корриды. Глава города – коррехидор машет платком, и тут же раздаётся звук трубы. Ворота распахиваются – и бык из тёмного стойла попадает на ярко освещенную арену. Ничего не понимая, он трясёт головой, осматривается. Толпа ревет. Бык, взметнув песок под ногами, бросается на одного из пикадоров, сидящего на лошади с завязанными глазами. Chulos, размахивая красным и розовым капами, дразнят быка, провоцируя его на новые атаки. Пикадор становится всегда так, чтобы бык был справа: когда бык бросается на лошадь и нагибает голову для удара, пикадор должен остановить его упором копья в затылок и быстро отъехать в левую сторону. В Севилье одного пикадора вместе с лошадью на глазах ревущей толпы бык поднял на рога и бросил навзничь. Только выскочившие на песчаную арену несколько chulos, размахивая красными капами, отвлекли быка и спасли жизнь пикадору – бык, в дикой ярости, наверняка бы его растоптал.

Восторженные севильцы закричали: «Bravo, bravo, toro». Бык с налитыми кровью глазами в гордом одиночестве забегал по пустой арене, пока не появился, в атласной куртке с золотым и серебряным шитьём, бандерильеро, державший в руках дротики с загнутыми остриями, обёрнутые в цветную разрезанную бумагу. Метко воткнув их в уже окровавленную шею быка и едва увернувшись от удара острых рогов, он мелкими шажками отбежал в сторону. Бык яростно замычал от боли, но тут на арену стали выбегать все новые и новые бандерильеро и, становясь в угрожающие позы, с поднятыми вверх руками, перед самыми рогами быка, принялись втыкать в его загривок все новые и новые бандерильи. Затем, с большим достоинством, на арену вышел последний бандерильеро и глубоко вонзил в шею животного дротик, обвитый фейерверком, с фитилем из тлеющего трута. Через несколько секунд фейерверк разгорелся и затрещал так, что бык яростно замотал головой и стал бешено бросаться из стороны в сторону. Дикий страх охватил животное, но со стороны зрителей он не нашел никакого сострадания: только улюлюканье и хохот. «Fuego, fuego», – кричали окружающие Августина люди. В этот момент Бетанкур понял, что коррида – это не просто красочное зрелищное представление, а модель трагического существования самого человека, постоянно живущего на волосок от собственной гибели, – в нём всегда таится неизжитая тяга к насилию, жажда смертоубийственной схватки.

Когда ярость животного достигла кульминации, звук трубы вызвал на арену тореадора; он вышел на сцену медленным, вальяжным шагом, на ходу оценивая состояние и поведение быка. На левом плече у него висел красный боевой плащ, в правой руке зажата короткая острая шпага, ею он отдал честь коррехидору и главам городского правления Севильи.

Когда началась главная схватка, с арены исчезли все – chulos, пикадоры, бандерильеро… Остались только бык и матадор – между ними смерть ещё окончательно не выбрала победителя. Животное, задыхаясь от бешенства, бросилось на врага, пытаясь нанести ему мощный удар, но тореадор ловко увернулся от остро заточенных рогов. Игра продолжалась несколько минут, пока матадор одним движением руки не сбросил красный плащ, демонстрируя публике великолепный андалусийский костюм из разноцветного атласа и бархата, прошитого золотыми и серебряными нитями. Каждое его движение было исполнено решительности и хладнокровия. Малейший промах – и его жизнь могла оборваться. Именно он лучше всех собравшихся представлял, какую опасность таило в себе разъярённое животное. К тому же он должен был убить быка не просто так, а по строго определенным правилам. Иначе победу признали бы позорной.

Матадор должен был нанести смертельный удар только в то место, где заканчивалась шея и начинался спинной хребет. При этом удар должен быть обязательно сверху вниз. Сделать такое даже опытному тореадору всегда очень непросто. Бетанкур, сидевший в первых рядах на теневой стороне амфитеатра, заметил, что шпага матадора была недлинна, но достаточно широка, толстая и острая с обеих сторон.

Какое-то время бык и матадор стояли как вкопанные и смотрели друг на друга. Всё это походило на странный поединок между человеком и природой. Затем бык, грозно тряся головой, словно что-то почувствовав, заскреб копытом землю и неожиданно, заходя с боку, устремился на матадора. Но тот почти незаметным движением корпуса уклонился от мощного удара, способного легко снести целый деревянный забор. И через мгновение нанес быку смертельный удар в загривок. Семь тысяч зрителей вскочили с мест и словно окаменели. Они ожидали, что схватка продлится ещё несколько минут и тореадор ещё не готов для смертельного удара. Однако бык застыл на месте, ноги его задрожали, но ещё не подогнулись, с шеи на песок засочилась темная, густая кровь. Бык стоял неподвижно около минуты, а затем упал замертво. После чего дикий, необузданный энтузиазм овладел зрителями, словно каждый из них только что сам избежал смертельной угрозы и чудом остался жив.

После увиденной в Севилье корриды несколько лет Бетанкур не мог попасть на зрелище, так ему понравившееся. Карл III презирал людей, участвующих в корриде, и в 1778 издал специальный указ, запрещающий убивать быков во время представления. Но в Андалусии этот указ, по каким-то неведомым причинам, в силу вошел не сразу, и Августин смог увидеть великолепное зрелище.

Бетанкур прожил в Севилье три дня. Его очаровал этот город со своими маленькими и узкими улочками, где низкие балконы чуть ли не соприкасались друг с другом, где жил ещё дух великого художника Бартоломё Эстебана Мурильо и где испанская культура плавно перетекала в мавританскую и наоборот. В каждом дворе была естественная крыша из винограда и обязательно маленький фонтанчик. Днем город был пуст: окна и балконы закрыты ставнями, словно все куда-то уехали. Однако с приходом темноты всё оживало. Улицы наполнялись звуками, повсюду слышался гитарный звон и песни, дворы освещались лампами, а струи фонтанов таинственно журчали при лунном свете. В каждом раскрытом окне сияли сразу несколько пар прекрасных женских глаз. Только в Севилье можно было встретить особый тип андалузской женщины – morenas. Их называли так за цвет кожи – бронзовый от загара. Они составляли аристократию города. Бетанкур влюбился не в одну из них, а сразу в весь город.

В Севилье он познакомился с творчеством Мурильо, о его картинах он много слышал, но никогда не видел. Живопись художника, особенно религиозная, произвела на него огромное впечатление. Никто ещё, по мнению Бетанкура, не выражал так проникновенно религиозный экстаз, как это сделал Мурильо. Его работы были в соборах Святого Леандра и Святого Исидора. Бетанкур посетил несколько монастырей, в том числе и капуцинов, где насладился произведениями художника. Среди них он обнаружил «Пречистую Деву во славе», «Святого Антония с Младенцем-Спасителем», «Святого Франциска в экстазе»…

Религиозная живопись Мурильо поразила его. Она была страстной, пламенной, замирающей в религиозном восторге мистических видений и одновременно не враждебной светскому миру, нежной и любящей во всех своих проявлениях. Бетанкур был потрясен: откуда у севильского художника, никогда не бывавшего в Италии, столько мастерства и таланта?

Монахи капуцинского монастыря рассказали Бетанкуру, что до двадцати четырех лет Мурильо был беден, как церковная крыса, и писал на маленьких дощечках образа Божией Матери, которые потом дюжинами отправлялись в испанские колонии и сбывались там мексиканским индейцам, которых католические священники обращали в новую веру. Но когда Мурильо впервые увидел портрет, писанный кистью Веласкеса, судьба его круто изменилась. Он понял, что живописи нужно много и серьезно учиться. Накопив денег и получив из монастыря рекомендательное письмо, он отправился в Мадрид, где поступил в ученики к знаменитому испанскому живописцу, также выходцу из Севильи – Диего Родригесу де Сильва-и-Веласкес. В Севилье Бетанкур ещё не знал, какое влияние в будущем окажут на его творчество два этих великих мастера.