Текст книги "Конец охоты"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Хорошо, пусть войдут.

Вошедших оказалось шестеро. Возглавлял шествие сам Ханан, за ним шли еще пять саддукеев, обликом своим мало отличавшихся от предводителя. Остановившись перед Пилатом, Ханан, а следом и прочие отвесили низкий поклон. Затем Ханан покосился на Шеву и, с мгновение поколебавшись, поклонился и ей. Пилат в ответ коротко дернул головой, Охотница ограничилась тем, что улыбнулась.

– Что привело тебя, жрец, в столь ранний час? – спросил Пилат, изобразив притворный зевок.

– Дела государства, достойный Пилат.

– Это как-то связано с людьми, которых захватили ночью мои солдаты?

– Да. – Ханан состроил улыбку. – Мои люди также были там и не стояли в стороне.

– Мне доложили. Я сообщу о твоей услуге Тиберию. Что еще тебе нужно?

Ханан поклонился, бросив исподлобья взгляд на Шеву.

– Я бы хотел поговорить с тобой наедине, – сказал он, понизив голос.

– Отошли своих людей.

– А эта женщина?

– У меня нет от нее секретов! – отрезал Пилат.

Ханан поклонился еще ниже.

– Хорошо! – Обернувшись к своим спутникам, он коротко бросил: – Выйдите!

Те беспрекословно, подчинились и, отвесив поклон, оставили залу.

– Теперь говори.

Ханан покосился на Шеву.

– Я все же…

– Говори! – настойчиво повторил Пилат.

И священник смирился:

– Пусть будет так. Меня беспокоит судьба одного из людей, схваченных твоими воинами.

– Они разбойники, и я поступлю с ними как с разбойниками.

– Но один из них обычный душевнобольной. Его обманом увлекли эти люди, воспользовавшись его затуманенным сознанием для своих грязных целей.

– О ком ты говоришь?

– О некоем Иешуа, жалком пастыре из Галилеи.

– Если он невиновен и если его рука не держала меч, я снисходительно отнесусь к нему.

– Именно это я и хотел услышать, мудрейший! – Ханан поклонился.

Пилат с подозрением посмотрел на него:

– С каких пор тебя стала беспокоить судьба умалишенных?

– Наша вера учит милосердию. Кроме того, я был знаком с ним прежде, в то время, когда его разум еще был светел. Он достойный человек. Я бы не хотел, чтобы его постигла незаслуженная кара.

Пилат оскорблено вскинул голову:

– О чем ты говоришь, жрец? Разве может быть незаслуженной кара, назначенная наместником самого Тиберия?!

– О, конечно же нет! – поспешно отступил Ханан.

– То-то же! Можешь быть спокоен, я со всем вниманием отнесусь к человеку, за которого ты просишь. А теперь можешь идти!

– Но я хотел бы…

– Мне нет никакого дела до того, чего ты хочешь! – резко оборвал его Пилат. – Тебе же нет никакого дела до людей, на которых распространяется власть Рима.

– Но…

– Никаких «но»! Я приму во внимание твои пожелания, но решу судьбу этого человека сам!

– Я хочу лишь напомнить, что завтра Пасха и по закону один из осужденных должен быть помилован в ознаменование праздника.

– Ты напомнил. – Пилат растянул губы в приторной улыбке. – А теперь можешь идти.

Сказано это было таким тоном, что Ханану не оставалось ничего иного, как повиноваться.

Едва священник скрылся за дверью., как Шева шагнула к Пилату:

– Я хочу поговорить с ним, достойный.

– Зачем? – полюбопытствовал Пилат, ничуть не удивившись ее желанию.

– Он что-то знает, что не мешало бы знать и нам.

– Полагаешь, он станет откровенничать с тобой?

– Поверь мне, я умею развязывать языки.

– Верю. – Пилат улыбнулся. – Ступай, я не приму решения до твоего возвращения.

С этим напутствием Шева выскользнула за дверь. Она догнала Ханана на выходе из дворца Ирода.

– Прости меня, достойный… – Священник обернулся, вопросительно уставившись на девушку. – Нам надо поговорить! – деловито закончила Шева.

– Пожалуй, – согласился Ханан.

Времени было немного, и потому Охотница начала без обиняков:

– Зачем тебе нужен Иешуа?

– Я же сказал, он был моим другом…

– Оставь свои сказки для прокуратора! – резко бросила Шева. – Разве не ты сам рассказывал мне о загадочном Учителе праведности из Обители у Мертвого моря?

– Верно. А откуда ты знаешь, что это он?

– А разве не твои люди следили за мной, когда я покинула Иерусалим? – продолжила игру в вопросы Охотница.

– Верно! – вновь согласился Ханан. – Мы оба много знаем и могли бы принести пользу друг другу, став союзниками.

– Так в чем же дело?

– Я не знаю…

– Не знаешь, доверять ли мне? – перебила медленную речь священника Шева.

Ханан усмехнулся:

– Вот именно.

– А ты рискни. В противном случае ты потеряешь больше, нежели выиграешь.

– Давай попробуем. – Разговаривая, они медленно отошли к портику, где можно было укрыться от посторонних глаз. – Ты пришла от прокуратора, но ты не служишь ему. Так?

– Ты угадал, – подтвердила Шева.

– Кому в таком случае ты служишь?

– Влиятельным людям в Александрии. Мы хотим наладить добрые отношения с иудеями, которых немало в нашей стране. Мы знаем, что ваша вера дает силу, которую не способна дать никакая другая вера. Мы хотели бы быть сильными!

– Что ж, звучит вполне убедительно, – промолвил Ханан. – Ты можешь помочь мне?

– Мое слово немало значит для прокуратора.

Священник задумчиво кивнул. Взор его глубоко посаженных глаз буквально впился в лицо Охотницы.

– Это ты помогла солдатам схватить разбойника бар-Аббу?

– Ты много знаешь, – уклонилась от прямого ответа Шева.

– Тогда ты и впрямь имеешь влияние на прокуратора! – протянул Ханан. – Хорошо, я буду откровенен с тобой, если ты обещаешь помочь мне сохранить жизнь этому человеку.

– Обещаю.

– Он обладает силой – огромной, неодолимой. Я хочу получить ее.

– Ты знаешь, как это сделать?

– Пока лишь догадываюсь, но скоро буду знать.

– Но не обратишь ли ты эту силу во вред Риму?

– Меня не интересует кесарево, – отведя взор, вымолвил священник. – Меня интересует лишь Богово. Я потреблю эту силу во имя Бога.

– А дальше как будет угодно ему?

Уголки губ Ханана змеино дрогнули.

– Ты сказала это, женщина!

– Я поняла тебя.

– Но ты обещала помочь мне, – напомнил Ханан.

– Я сдержу свое обещание. Я сделаю все, чтобы Пилат освободил человека по имени Иешуа. Дальше все зависит лишь… – Шева многозначительно улыбнулась Ханану. – Тебя это устраивает?

Тот вернул ей улыбку:

– Вполне.

– Тогда жди. Скоро прокуратор объявит свой приговор, и, думаю, он будет милостив к человеку, за которого ты просишь.

С тем Шева и вернулась в залу, где Пилат уже разговаривал с пойманными ночью преступниками. При появлении Шевы оба пленника обернулись к ней. В глазах Пауля мелькнула радость, во взоре Иисуса – удивление, тут же растаявшее насмешливой искоркой. Охотница поняла, что Учитель праведности узнал ее.

Пилат уже приступил к допросу пленников и выглядел слегка растерянным.

– Так, говоришь, ты – царь Иудейский?

Иисус перевел взгляд на римлянина:

– Царство мое не из этого мира. Было бы царство мое из этого мира, мои подданные стали бы биться, чтобы не выдать меня евреям. Нет, царство мое не отсюда.

Пилат задумчиво поскреб за ухом:

– Я не понял, ты – царь или нет?

– Ты сказал это. Я для того родился и для того пришел в мир, чтобы быть свидетелем истины. Всякий, кто любит истину, слышит мой голос.

Прокуратор не нашелся что ответить на это и поманил к себе Шеву:

– По-моему, он просто сумасшедший!

– Ты должен спросить его, что есть истина, – шепнула Шева.

– А зачем?

– Мне так кажется.

– При чем здесь истина? – раздраженно отмахнулся Пилат. – Я прикажу освободить его, а второго следует распять, он опасен.

– Нет! – возразила Охотница.

– Что значит «нет»?

Шева твердо посмотрела в глаза прокуратору:

– Ты готов выслушать меня?

– Говори.

– Тот человек, который кажется тебе опасным, на деле ничуть не опасен. Это мой слуга. Я послала его к разбойникам, чтобы он выведал их планы.

– Вот как? Но мне доложили, что он разбил голову одному из слуг Ханана.

– Но ведь не римлянину!

– Да… – Пилат задумчиво усмехнулся. – И что он узнал?

– То, что подтвердил мне только что сам Ханан…

– Не томи! – потребовал Пилат.

Шева заколебалась. Она могла спасти Иисуса, но это означало, что сила его выйдет из-под контроля и что ею сможет завладеть один из тех, кто рвался к ней, – Фома, Ханан или Арктур, если, конечно, Арктур и Фома – не один и тот же человек. Если даже Арктур останется ни с чем, задание будет провалено, так как он просто-напросто ускользнет из этого Отражения и затеет новую каверзу в другом. Кроме того, освобождение Иисуса могло привести к чудовищному искажению Отражений, а значит, и Матрицы. Нет, этого Шева не могла допустить. Она обещала помочь этому человеку, но эта помощь могла привести к катастрофе все человечество.

Все это Охотница просчитала в единый миг, пока Пилат пытливо изучал ее лицо.

– Этот человек – опасный преступник! – сказала Шева громко, переходя на арамейское наречие.

– Что? – переспросил плохо понимавший местные диалекты Пилат.

– Он – опасный преступник! – повторила Шева, перейдя на родной язык прокуратора. – Ханан намеревается использовать его влияние, чтобы подстрекать чернь к мятежу. За этим человеком пойдут многие тысячи. Он один способен поднять иудеев против Рима.

Прокуратор закашлялся:

– Ты уверена? Ханан сам сказал тебе это?

– Неужели он настолько глуп? Я узнала это через своих людей, а Ханан лишь подтвердил мои подозрения, предложив мне деньги за то, чтобы я помогла освободить его. Много денег!

– Но что же делать?

– Прикажи казнить его! – громко произнесла Шева, твердо глядя в глаза Иисусу.

– Но ты же сама слышала. Жрец предупредил меня, что могут начаться волнения.

– Ты подавишь их. Если же ты освободишь этого человека, вспыхнет настоящий бунт. И тогда тебя уже не спасут те жалкие шесть когорт, что находятся в городе!

– Но…

– Освободи кого-нибудь другого! – приказала Охотница. – Хотя бы бар-Аббу, которого поймала я. Он популярен в народе. Его освобождение смирит гнев толпы.

Прокуратор не смог противиться твердости Шевы.

– Да-да, ты права. Я прикажу распять его! Этот безумец опасен. Сейчас же! Воины! – крикнул Пилат шеренге застывших у стены легионеров. – Взять этого человека. А другого освободите! И найдите Фурма! Пусть выведет на площадь две когорты. Возможны беспорядки! Быстрее!

Пилат бросился из залы, отдавая на ходу какие-то приказания. Воспользовавшись этим, Шева приблизилась к Иисусу, которого уже обступили солдаты. Прекрасные глаза Человека были обращены к ней. В них не было ни упрека, ни страха, ни гнева. Лишь грусть. Грусть смиренной твари, знающей, что ей предстоит оставить этот мир. Солдаты расступились, пропуская Шеву к пленнику.

– Извини! – сглотнув ком в горле, произнесла Охотница. – Я должна была так поступить.

– Я все понимаю, – ответил Иисус. Глаза его лучились грустью и теплотой.

– Твоя сила слишком велика, чтобы отдавать ее в руки стада, именующего себя человечеством. Ей надлежит дождаться возвращения Человека.

– Да, – согласился Человек.

Вернулся Пилат.

– Увести его! – Солдаты поволокли Иисуса из залы, а Пилат обратился к Шеве: – Я должен объявить свой приговор!

– Так сделай это! – Видя колебания прокуратора, Шева с усмешкой прибавила: – Я буду с тобой.

Хмурый взор Пилата прояснился. Взяв Шеву за руку, прокуратор увлек ее на обращенную к площади террасу. Здесь уже собралась толпа. В ней причудливо перемешались все сословия, и рядом с саддукеем можно было увидеть зелота. Обычно враги, сегодня они были едины, и крик сотен глоток сливался в один ликующий вопль:

– Освободи! Освободи!

Пилат кивком приветствовал толпу. Та примолкла.

– Кого вы хотите видеть свободным?

– Иешуа! Иешуа! Иешуа! Галилеянина по имени Иешуа!

Пилат покосился на стоящую рядом Шеву.

– Бар-Аббу! – негромко бросила она.

Прокуратор заколебался. Толпа продолжала выкрикивать имя Иисуса, и Пилат знал, сколь небезопасно идти наперекор толпе. Но доводы Шевы звучали хотя и тише, но более убедительно.

– Иешуа-а-а!!! – надрывалась толпа.

– Бар-Аббу, – негромко повторила Шева.

И тогда Пилат принял решение. Он поднялся и поднял правую руку. Толпа настороженно затихла.

– Будь по-вашему, – произнес Пилат, криво улыбаясь. – Я приказываю освободить… бар-Аббу!

Толпа разразилась гневным воплем, но из дворца уже высыпали закованные в доспехи солдаты, выставившие частокол копий против недовольных. И Пилат оставил террасу, криво усмехнувшись напоследок толпе. Шева вошла во дворец следом за ним и столкнулась с поджидавшим ее Паулем. Тот обнял ее, прошептав:

– Ты приняла решение, но правомерно ли это?

Шева сглотнула комок:

– Иначе не могло быть.

Внизу бесновалась, оттесняемая колючим ежом копий, толпа, в которой саддукей Ханан негодовал рядом с зелотом Иаковом. В воздухе мельтешили сорванные ветром лепестки лимонов. У врезанной в стену трубы стоял Пилат и плескал водой. Только что он обрек на смерть человека, в вине которого не был уверен. И теперь Пилат яростно мыл руки, словно пытаясь стереть с них уже проступившую, но невидимую взору кровь. Услышав шаги Шевы, он обернулся и бросил:

– Я неповинен в смерти этого человека. В ответе будешь ты!

– Я отвечу за все, – сказала Шева. – За все!

Пилат отвернулся и принялся яростно тереть руки. Таким и вошел он в историю – умывающим руки…

15

О том, как это случилось, известно все. Или почти все. Сохранилось немало свидетельств, очевидцев тоже было немало. Уцелели реликвии – обломки креста, которых хватило бы на добрых пять крестов, гвозди, в таком количестве, что ими можно было бы прибить к крестам все войско Спартака, хотя римляне и не имели скверной привычки приколачивать распятых гвоздями. Что сохранилось действительно, так это улица, по которой вели Иисуса – «Скорбный путь». Неприметная узкая улочка, на которой едва ли способны разминуться три всадника.

Итак, мы знаем почти все. Шева не была столь самоуверенна и полагала, что знает очень многое.

Около полудня из дворца Ирода вышла длинная процессия. Устрашенный недовольством толпы, Пилат принял все меры, чтобы предотвратить возможный бунт. По всему пути к месту казни стояли караулы, приговоренных сопровождала целая манипула воинов. Голгофу, где уже были приготовлены три креста, окружала шеренга воинов под командой Фурма. Среди них был и Гай Лонгин, крепко сжимавший копье. То самое копье…

Зелоты и люди Ханана не теряли времени даром. Скорбную процессию сопровождала беснующаяся толпа. Обитатели Иерусалима выкрикивали, осыпая солдат бранью. Те сначала угрюмо отмалчивались, но скоро многие стали отвечать – сначала словами, а потом и ударами кулаков и копейных древков. Те, что шли возле осужденных, вымещали зло на них. Одному из зелотов разбили лицо, другой шел прихрамывая. Иисусу, прикрывшему рукой голову, ударом древка сломали пальцы.

– Ты, царь Иудейский! – издевательски крикнул солдат, сделавший это. – Если можешь, покарай меня! Где же твоя сила? Где твои воины и верные слуги?!

Иисус ответил взглядом, полным грусти и укоризны. Солдат, а он был из сирийцев, издревле ненавидевших иудеев, отчего-то смутился и спрятался за спинами своих товарищей.

Последние несколько сот футов перед Голгофой солдатам пришлось буквально прокладывать путь через толпу, пуская в ход щиты и копья. Наконец осужденные взошли на холм, вокруг которого бушевало бескрайнее море толпы. Командовавший казнью Фурм был бледен, взор его нервно блуждал по толпе.

– Быстрее! – приказал он стоявшему рядом Лонгину.

Тот отдал необходимые распоряжения, и воины сноровисто прикрутили веревками руки осужденных к перекладинам креста, крепко стянули щиколотки. Затем воины поочередно вкопали кресты в землю и стали вокруг, образовав еще одну цепь. Теперь оставалось лишь ждать.

И потянулись томительные мгновения ожидания. Толпа молча взирала на распятых, переводя ненавидящие взоры на каменные лица стоящих плечом к плечу солдат. Над местом казни повисла гнетущая тишина, подобная затишью перед бурей.

– Что-то будет! – негромко сказал Пауль Шеве.

Наши герои покинули дворец Ирода вслед за осужденными и теперь стояли меж тысяч людей, чьи глаза горели ненавистью и негодованием.

– Не должно. Хотя… – Шева задумалась. – Хотя теперь я не уверена в этом. Похоже, Арктур исказил и это Отражение.

– И что нам делать теперь?

– Пока ничего. Ждать. Ждать!

Яркое полуденное солнце забежало за пришедшую с гор тучу, и один из распятых издал крик. То был зелот, один из сотоварищей бар-Аббы. Он был яростен в жизни и более всего на свете боялся умереть не отомщенным.

– Братья! Отомстите за нас! – выкрикнул он.

Толпа глухо загудела, солдаты еще теснее сомкнули ряды и на всякий случай выставили перед собой копья. В этот миг Шева заметила, как брызнул зеленым цветом перстень на ее пальце.

– Фома! – негромко сообщила она Паулю. – Он где-то рядом.

– Где? – Юноша принялся вертеть головой. Благодаря высокому росту он возвышался над своими соседями и мог видеть то, что не видела Шева. Но близнеца Иисуса не было видно. – Его здесь нет, – сказал Пауль.

– Есть! – возразила Шева. – Сканер не может обмануть. Сделаем вот что: я попробую отыскать его, а ты тем временем следи за Иисусом. Чует мое сердце, скоро начнется хорошая потасовка, и Арктур непременно воспользуется ею. Ты должен помешать ему овладеть копьем, а я пока попытаюсь опередить его и первой нанести удар.

Рука Пауля сильно, почти властно обняла Шеву.

– Я не хочу расставаться с тобой.

Охотница с улыбкой освободилась:

– Это ненадолго.

– Даже ненадолго. Это опасно, – шепнул Пауль, прижимаясь губами к волосам Шевы.

Та ощутила сладкое покалывание в груди. Все же она привязалась к нему. Шева вдруг поняла, что Броер больше не приходит к ней во снах. Его место занял Пауль, юноша с сильным лицом и горячим сердцем.

– Я непременно вернусь. Я просто не могу не вернуться! Ты ведь знаешь меня!

– Да! – согласился, лаская горячим дыханием кожу девушки, Пауль. – Мне кажется, я знаю тебя целую вечность.

– Мне тоже.

Шева освободилась от объятий и, на прощанье улыбнувшись Паулю, растворилась в толпе. Перед тем как покинуть дворец, она переоделась, облачившись в одежду, привычную для здешних женщин, и потому не привлекала особого внимания. Она неторопливо протискивалась между людьми, всматриваясь в сумрачные, как и небо над головою, лица. Невесть откуда наползшие облака превратились в тучи, постепенно наливавшиеся фиолетовым соком – предвестником бури. Вновь блеснуло кольцо. Шева рванулась вперед и столкнулась лицом к лицу с Хананом, стоящим в окружении наиболее близких из саддукеев и храмовых стражников. При виде Шевы глаза священника гневно потемнели, а на губах заиграла кривая улыбка.

– Очень кстати, госпожа! – пропел он. – Ты обманула меня!

– Нет! – возразила Охотница, быстро стрельнув глазами по сторонам и убедившись, что сумеет без труда затеряться в толпе.

– Но ты не спасла его!

– Пилат воспротивился этому. Кто-то донес ему, что он стоял во главе бунта. Подозреваю, здесь не обошлось без вмешательства людей, близких к тебе.

С этими словами Шева указала глазами на одного из приближенных Ханана. И священник попался на ее уловку. Он обернулся к побледневшему саддукею, и в тот же миг Шева рванулась вправо и затерялась в людском скопище.

Но не успела Шева перевести дух, как судьба даровала ей новую, еще менее приятную встречу. Протиснувшись между двумя облаченными в неряшливые хитоны простолюдинами, Охотница столкнулась нос к носу с человеком, увидеть которого желала менее всего. То был бар-Абба. Зелот мгновенно признал свою обидчицу и сунул руку за пазуху, где, как нетрудно было догадаться, лежал нож. Нечего было и думать о том, чтобы справиться в такой тесноте с разъяренным разбойником. Шева приняла единственно разумное решение и обратилась в бегство. Бар-Абба устремился за нею. Вновь блеснул заветный перстенек, но Шева не обратила на это внимания. Право, ей было не до Фомы…

Ну а Фому тем временем неожиданно нашел Пауль. Вернее, Фома сам отыскал юношу. Пауль неожиданно ощутил прикосновение к своей руке и, покосившись, обнаружил возле себя улыбающегося близнеца Иисуса.

– Я слышал, тебя схватили, – шепнул, подмигнув, Фома.

– Да, – подтвердил Пауль, быстро прикидывая в уме, что сказать в свое оправдание.

– И почему же ты здесь, а не там? – Фома указал глазами на четко вырисовывающиеся на фоне неба кресты.

– Ты не поверишь мне, но на моем освобождении настоял мой хозяин. Выяснилось, что он привязан ко мне.

Пауль выжидательно посмотрел на Фому, тот оскалил зубы.

– Ты прав, я тебе не верю. И я считаю, ты предал нас! – Пауль почувствовал, что в бок ему колко уперлось острие ножа. – А знаешь, как мы поступаем с предателями?..

– Я не предатель. Я хочу освободить твоего брата.

– Правда? – Фома тихонько засмеялся. – А ты полагаешь, нам нужно это? Нет, нам не нужна его жизнь, нам нужна его сила! А силу проще получить у мертвого.

– Но ведь он – твой брат!

– Ну и что из того? Разве не он учил, что ради истины надлежит отречься и от матери, и от братьев? – Фома надавил на клинок, и Пауль ощутил, как стальное острие медленно раздвигает ребра. – Ну а теперь…

В горле Фомы екнуло, изо рта тоненькой струйкой потекла кровь. Удивленно таращась на Пауля, Фома начал валиться на него. Пауль подхватил обмякшее тело, из спины Фомы торчал нож. Пауль поднял глаза. Перед ним стоял Иуда, лицо которого лучше любых слов свидетельствовало о том, чья рука воткнула нож. Стоявшие рядом люди схватили Иуду за руки. Сверкнула сталь, и тогда Пауль, желая помочь юноше, крикнул:

– Он убил римлянина! Римляне среди нас! Бей римлян!

И началось то самое, о чем умолчали Евангелия. Толпа лишь ждала сигнала. Крик Пауля стал искрой, воспламенившей ярость собравшихся вокруг Голгофы людей. Выяснилось, что добрая половина тех, что пришли к холму, имели при себе оружие. С яростными криками горожане бросились на солдат. Те растерялись и попятились, сломав строй. В образовавшиеся бреши ворвались бунтовщики, устремившиеся к вершине холма. Прочие принялись избивать солдат, которые опомнились и отчаянно защищались. Воздух огласили стоны раненых и умирающих. Десятки, а вскоре и сотни тел обагрили кровью землю. Но бунтарей было слишком много, их волны потоком захлестнули сбившихся в несколько кучек римлян. Хрипящие от ярости зелоты с размаху вгоняли ножи в глотки солдат. От них не отставали и храмовые стражники, бросившиеся вперед по приказу Ханана. Тут же бушевала чернь, коей не было никакого дела ни до убеждений зелотов, ни до корыстных намерений саддукеев. Чернь жаждала одного – убивать, и она рвала на куски ошеломленных внезапным нападением легионеров, не щадя ни раненых, ни даже мертвых. Заодно сводились старые счеты, и нередко можно было видеть, как иудей воровским ударом вгонял нож в спину давнего своего обидчика, однажды отспорившего лишний клок земли или соблазнившего чужую жену. То был бунт, ужасный как для тех, против кого он поднят, так и для тех, кто его развязал. То был самый обычный бунт.

Большая часть легионеров полегла сразу же. Немногие сумели отступить вверх, где сомкнулись со второй линией и теперь отражали яростный напор восставших. Бледный как полотно Фурм выкрикивал приказы, но никто их не слушал. Жидкая шеренга римлян пятилась, отступая все выше к вершине, откуда восторженно орали распятые зелоты. Что-то твердил и Иисус – было видно, как шевелятся его губы. Но голос Учителя был негромок, никто не услышал его слов, и никто не мог сказать, о чем он пытался сказать миру в свои последние мгновения. Именно последние, потому что наступал конец. Фурм ухватился за плечо яростно орудующего копьем Лонгина и вырвал его из цепи.

– Убей их! – прорычал центурион, занимая в строю место триария.

Лонгин кивнул. Он легко взбежал на вершину и бросился к распятым. Первый удар пронзил грудь одного из зелотов, второй, столь же точный, оборвал жизнь другого. Встав против Иисуса, Лонгин на мгновение заколебался. Но лишь на мгновение. Затем он размахнулся и вогнал острие ему в грудь. И в тот же миг сверкнула ослепительная молния и хлынул дождь. Как небесная вода сметает все преграды, так и восставшая толпа сняла оцепление и с ревом ворвалась на холм. Беснующееся месиво захлестнуло Голгофу. Один за другим накренились и пали на землю кресты, вокруг которых грудами лежали окровавленные трупы римлян. А потом восставшие устремились в разные стороны, разнося пожар мятежа по всему городу.

На холме остались немногие: раненые, мародеры и просто растерявшиеся. Большая часть их толпилась возле крестов. Тут Шева вновь столкнулась с бар-Аббой. Вода розовыми струйками стекала на землю с его ножа. Бар-Абба с кривой усмешкой шагнул к Шеве. Та встретила зелота с ледяным спокойствием. В руке Охотницы был меч, что позволяло ей чувствовать себя спокойно.

– Я искал тебя! – сказал бар-Абба.

– Да, – ответила Шева.

– Ты тоже искала, но не меня, – прибавил разбойник. – Его здесь нет.

– О ком ты говоришь?

– Не о ком, а о чем. Тебе нужно было копье.

– Да, но откуда ты знаешь?

– Его взял юноша, который был вместе с тобой. Он велел передать мне, что все кончено. Еще он велел передать, что ждет тебя в том самом месте, где вы провели ночь.

– Но где именно? Мы были в разных местах!

– Там, где твой меч напился крови римлян. – Дождь прекратился. Бар-Абба стиснул в кулаке бороду и выжал ее. Губы его сложились в недоуменную гримасу. – Ты помогла схватить меня, но потом спасла мне жизнь. Так было нужно?

– Да, – коротко подтвердила Шева. – А теперь я должна идти.

Бар-Абба демонстративно отступил в сторону.

– Я не задерживаю тебя, но не попадайся больше на моем пути.

– Желаю тебе того же.

Отсалютовав зелоту мечом, Шева заспешила вниз. Путь ее лежал туда, где прощался с жизнью человек, умевший повелевать звездами. Охотница спешила туда, где произнес последнее прости миру Человек. Она торопливо шагала туда, где ее должен был поджидать тот, кто мнил себя больше Человека. Там вкусно цвели лимоны…

16

Шева нашла Пауля под деревом. В волосах юноши запутались облетевшие лепестки. По одну сторону от него лениво развалился Баст, по другую лежало то самое копье, которое стоило жизни бессчетному множеству людей. При появлении Охотницы Пауль улыбнулся, и лицо его, вымазанное кровью, показалось Шеве страшным.

– Все кончено! – сказал Пауль. – Фома мертв! Копье у нас!

– Все кончено! – эхом откликнулась Шева. В ее руке блеснул излучатель. – Все кончено, Арктур! – Пауль недоуменно повел бровями, и тогда Шева прибавила: – Я знаю, ты можешь убить меня. Одним усилием воли. Но ведь и я могу убить тебя. Одним движением пальца. Быть может, сыграем в игру, что быстрее?

Пауль со смешком поднял над собой руки:

– Пас! Я не играю в азартные игры!

Лицо его начало растекаться, меняя очертания. Прошло всего несколько мгновений, и перед Шевой сидел Арктур, улыбавшийся до боли знакомой улыбкой, той самой, что сводила с ума женщин. Ожил зеленый огонек на перстне, свидетельствуя, что это и впрямь тот, за кем так долго гонялась Шева. Охотница усмехнулась:

– У меня было подозрение, что ты можешь менять генетический код.

Арктур кивнул, соглашаясь:

– Способности трансформеров в этой области были почти безграничны. Мы смогли овладеть лишь незначительной их частью. Я пошел чуть дальше, чем остальные. И это мне пригодилось. Но все же интересно, как ты вычислила меня? И давно ли это случилось?

Шева не стала скрывать:

– Впервые я заподозрила тебя, когда ты убил человека, случайно заставшего нас в момент трансформации у лагеря Тимура. Ты упомянул бабочку, изменяющую течение времени. Я знаю эту историю. Может показаться смешным, но у нас есть специальный курс, посвященный футурологическим фантазиям предков. Ты имел в виду рассказ некоего Брэдбери. Тогда я не обратила внимания на твои слова. Потребовалось время, чтоб я задумалась над ними. Я сделала запрос, и мне передали, что история про бабочку была сочинена спустя тридцать или сорок лет после смерти юноши по имени Пауль. Он не мог ее знать. И следовательно, это был не он.

Арктур покачал головой, сбросив на землю несколько лепестков:

– Как все просто.

Но Шева не поверила ему:

– Признайся, ведь ты тогда играл со мной? Ты составил ребус и с любопытством ждал, разгадаю я его или нет.

Арктур засмеялся:

– Признаюсь.

– И я разгадала!

– Я надеялся, что так и будет.

– Надеялся? – Шева с подозрением уставилась на Арктура. Уж не рассчитывал ли он тонкой лестью смягчить ее сердце?

– Конечно. Это была чертовски интересная игра.

– Которая едва не стоила каждому из нас головы.

Арктур пожал плечами, словно бы говоря: что поделать! Шева пристально разглядывала его, словно впервые видела сидящего перед ней человека.

– Да, ты придумал затейливую игру, устроив собственную смерть, собственного клона, собственное Отражение. Как, кстати, ты спасся в монастыре? Ведь это был ты?

– Да.

– И как же?

– При должном умении можно играть временем и пространством. Я заменил Пауля Кинкеля, отправив его в одно из отдаленных Отражений, и был все время похода подле тебя. Когда же настало время рокового выстрела, я вытащил его на свет, а сам юркнул во временную щель.

– А потом появился вновь, будучи совершенно уверен, что создал себе алиби. – Арктур кивнул и погладил кота. Тот сладостно заурчал, пробуждая в сердце Шевы ревность. Кошки отчего-то всегда обожали Арктура. – Под Анкарой ты был просто великолепен. Твое стремление вырвать меня из лап Тимура было столь искренним, что я поверила тебе.

– Но тем не менее предпочла обменять мою голову на голову несчастного витязя.

– Твоего собственного сына!

– Может быть. Лишь женщина может быть полностью уверена, кто отец ее ребенка.

– Какое же ты все-таки чудовище!

Арктур поморщился, то ли из-за того, что слова Шевы показались ему фальшью, то ли его раздражали истошные крики, долетавшие из города.

– Не большее, чем ты. Скажи, а разве не прекрасно было Отражение 1404/1/1?

– Где ты исполнял сразу множество ролей!

– Да. Я был Локи, я был Текком, я был Харальдом, я был Суртом, я был Паулем. Чертовски увлекательное занятие раствориться во многих обличьях! Никогда в жизни я не получал большего удовольствия!

– Но ты окончательно раскрыл себя. Я поняла, под чьей маской прячется великий и ужасный Арктур.

– Почему же ты не нейтрализовала меня?

Шева улыбнулась:

– Любопытство. Самое банальное любопытство. Мне было интересно, чем все это закончится. А почему ты не нейтрализовал меня? Полагаю, ты узнал меня сразу?

– Конечно. Я узнал тебя сразу, в тот самый миг, когда впервые увидел тебя рядом с полковником Шольцем.

Шева почувствовала себя слегка уязвленной.

– Но чем я выдала себя?

– Не беспокойся, ты была безупречна в своей игре. Просто невозможно не узнать ту, которую любишь.

– Ты лжешь, Арктур!

Арктур беззаботно засмеялся:

– Не знаю!

– Напрасно ты затеял все это!

– Ничто не бывает напрасным! – возразил Арктур. – Могу я спросить, что ты намерена предпринять?

– Вызову Сурта. – Шева изобразила кривую насмешку. – Если, конечно, ты не против.