Текст книги "Конец охоты"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

По повелению Иисуса большая часть учеников осталась у невысокой стены, отгораживавшей Гефсиманский сад от соседних участков. Учитель взял с собой лишь своего любимца Иоанна, Иакова, старшего из братьев и… Верно, он желал позвать Фому, но тот исчез вслед за своим посланцем. И потому Иисус поманил пальцем Симона Петра. Шева послушно присоединилась к Иоанну и Иакову. Прочие ученики остались стоять на месте.

– Ждите, – сказал им Иисус. – Я хочу говорить с Богом. Я должен испросить у Него совета – что делать дальше. Лишь трое могут присутствовать при этом. Ждите…

Ученики послушно уселись на траву подле ограды, а Иисус и его спутники прошли в сад. Ночь вступала в свою последнюю часть, наливаясь сгустками темноты, которым предстояло вступить в борьбу с розовыми лучами зари – предвестниками животворящего солнца. Иисус взошел на пригорок, указав спутникам на землю у своих ног. Те послушно уселись. Иисус улыбнулся, как показалось Шеве, через силу. Лицо его, вырываемое из тьмы косыми лучами луны, казалось мертвенным.

– Вот и настал час истины! – прошептал Учитель. – Час, когда решается все. Час, когда должно обратиться к Богу. Внимайте моим словам и не давайте сну сомкнуть ваши очи! Я нуждаюсь в вашей силе.

– Мы покорны твоей воле, рабби! – ответил за всех Иоанн.

Иисус кивнул, давая понять, что не ждал иного ответа, и обратил лицо к небу. Он долго молчал, а потом из уст его вырвался негромкий шепот, перерастающий в крик! Сын человеческий говорил с Миром, пытаясь обрести чрез него силу для грядущей муки. Он тешил себя тщетной надеждой избежать этой муки. Он взывал…

Шева знала, что его призыв не будет услышан. Наивен тот, кто связывает свою судьбу с тем, чего просто не существует, вверяя жизнь и смерть Высшей воле, а на деле бросая их на равнодушные весы случая. Шеве было жаль этого человека, обладающего силой, непостижимой для разума, но вместе с тем слабого, как может быть слаб ищущий покровителя, чтобы взвалить на его плечи груз своих страхов и смятений. Ей было жаль его, но ничего нельзя было поделать.

Тягуче бежали мгновения, растворенные тишиной и страстным шепотом. Равнодушно сверкали звезды, чьи огненные зрачки были отдалены от сада на многие сотни парсеков, насыщенных холодом пустоты. Иаков и Иоанн, опьяненные соком лозы, уснули. Глаза Шевы также слипались, но она изо всех сил противилась сну. Эта ночь была предназначена не для сна, но знали о том немногие…

– Симон, ты спишь?

– Да! – откликнулась Шева, встряхивая головой, чтобы сбросить с себя дрему. – То есть нет!

– Так да или нет?!

– Нет! Теперь точно нет!

– А ты, Иаков? Ты, Иоанн?

– Они уснули, – после паузы сообщила Шева.

Иисус тяжко вздохнул.

– Слаб дух человека, подверженный соблазну сладости пищи, питья, плотских страстей и сна. Сон – ужаснейший из грехов, Божья кара, низвергнутая на человечество. – Иисус умолк и поманил Шеву. Та поднялась с земли. – Ты видишь эти стены?

Длань Учителя указала на четко очерченную звездным небом стену Иерусалима.

– Да, рабби.

– Когда-то они были выше, но время и людские пороки вогнали их в землю. Время и людские пороки… Когда-то был выше и ты, Симон. Прошло время, но совсем немного. Какие же недобрые поступки вогнали твои стопы в зыбучий песок порока? – Шева не ответила, и Иисус настойчиво повторил: – Какие, Симон? Или не Симон? Ведь ты не совсем Петр? – Шева кивнула, на что Иисус усмехнулся: – Я бы даже сказал: ты совсем не Петр. Что случилось с Петром?

Шева замялась, но потом сказала правду, вернее, почти правду:

– Он утонул, пытаясь спасти себя.

– Лжешь! Петр не бросился бы в воду даже ради меня. Больше всего на свете он боялся воды. Словно кот, никогда не видевший моря! Когда я крестил его, он дрожал мелкой дрожью.

Учитель испытующе посмотрел на Шеву. Та, поколебавшись, решила открыть всю правду:

Он напал на Пауля, на человека, спасшего тебя. И Пауль убил его.

– Трудно представить, чтобы хрупкий юноша совладал с богатырем, каким был Петр.

– Пауль победил его в воде.

– Тогда ясно. А кто в таком случае ты?

Шева вздохнула и твердо приняла взгляд Иисуса.

– Я человек. И я не желаю тебе зла.

– Что тебе нужно?

– Твоя сила. Та великая сила, которой я не могу дать объяснения.

– Ты хочешь завладеть ею?

– Нет, мне только приказано проследить, чтобы она не попала в недобрые руки.

Лицо Учителя помрачнело.

– Ты говоришь о Фоме?

– Нет. Фома – сущий ягненок в сравнении с тем человеком, который охотится за твоей силой и за которым охочусь я.

– Кто он?

– Человек. Но очень сильный. Самый сильный, какого только можно представить. Почти как ты.

– Я слаб, – прошептал Иисус. – О, как я слаб! Но всем кажется, что я исполнен силы. Но это лишь кажется, лишь… – Голос Учителя пресекся. Он кашлянул и устремил взор в черную даль сливающегося с землею неба. – Где он? Я чувствую его! Вот уже несколько дней я чувствую его присутствие!

– Он где-то рядом с тобой. Но он изменил лицо, и никто не может узнать его.

– Как изменил лицо ты?

– Изменила, – поправила Шева. – Я женщина.

– Женщина?! – Глаза Иисуса широко распахнулись. – Ты женщина?!

– Да, – отчего-то застыдившись, подтвердила Шева. – Я изменила лишь лицо, но тело, прячущееся под этими одеждами, принадлежит женщине.

– Причудливы твои помыслы, Господи! – прошептал Иисус. – Впрочем, я знавал жен, чей дух превосходил дух самых отважных мужей. Наверно, ты из их числа.

– Хотелось бы верить.

– Значит, это твой человек вложил в уста Фомы лживый поцелуй.

– Не знаю. Может, и он. Один из учеников должен был предать тебя, но другой, а не Фома.

– Что значит «должен был»? Ты способна видеть будущее?

– Да, – после недолгого колебания подтвердила Шева.

– Вот как? И что же будет… – Иисус не договорил и резко махнул рукой, словно желая обрубить незримые тенета. – Нет, не говори! Я не хочу знать свое будущее! Это не во власти человека, это дано лишь Богу! Но раз это не Фома, то кто же? Кто?

– Один из тех, кто сидел за столом с тобою.

– Но я знаю всех их, знаю не один день. Разве что новый брат, из гоев!

– Нет, этого человека знаю я. И я доверяю ему.

– Но прочие – мои братья! Я знаю их с самого детства. Другие вышли из Обители, где были пред моими глазами многие годы. Я знал их детьми. Мне было двенадцать, когда я ушел в пустыню, а им пять, шесть, кому и десять. Я дружил с ними, они не могут предать.

– Позволь я спрошу тебя, – попросила Шева, мучимая любопытством.

– О чем?

– Где ты обрел свою силу? В Обители?

Иисус помедлил с ответом, после чего кивнул:

– Да. Живя в окружении многих соблазнов, человек не способен сохранить великую силу, заложенную в него от рождения. Чтобы быть сильным, человек должен удалиться от мира и отринуть мирские искушения. Он должен отказаться от плотской любви, от животной пищи, от вина. Его жизнь должны составлять братская любовь, сухие злаки, пресные овощи и священный нектар, замешанный на снадобье из полночных грибов.

– Сома! – воскликнула Шева, что-то смутно вспоминая.

– Да, мудрец, раскрывший мне секрет нектара, именовал его похожим словом – хаома. Отведав нектара, праведник, соблюдающий воздержание, способен проникнуть в суть того, что именуется бытием, а на деле есть выражение высшего, частицей которого наделена душа каждого, даже самого грешного человека. И можно обрести умение сливать свою душу с душой бытия, обретая власть над ним.

– Лептонное поле! – воскликнула Шева. – Ты сумел подчинить его своей воле!

– Я не знаю, о чем ты говоришь, но за годы послушания я научился понимать язык животных и растений, внимать шепоту воды и свисту ветра, я узнал слова, позволяющие сдвинуть гору, и научился управлять небесными светилами.

– Я видела это! – прошептала Охотница. – Так, значит, человек способен на это?

Учитель медленно, как почудилось Шеве, с сожалением покачал головой:

– Увы, нет. Человек не способен. Он выродился из Человека в человека. Когда-то каждый был назначен владеть силой, какая дана мне. Но для того нужно было раскрыть свою душу Свету, найти в себе мужество отречься от собственной единичности, слить себя с бесконечием множественного. Это оказалось не по силам человеку, чьими кумирами стали богатство и власть. Он взял в руки меч и подчинил себе других. Потом он оседлал коня и огнем прошелся по соседним градам и весям. Потом он захотел сладкого питья и смешал священный нектар с брагой, после чего пришел Ной, даровавший вино. Ной – это он, а не Адам, истинный погубитель рода человеческого. Ибо Адам понимал язык зверей и птиц, он жил в слиянии с миром, довольствуясь малыми благами и не гонясь за великими. Но Ной захотел большего. Он вообразил себя венцом мироздания, пупом всего сущего. Он замкнулся в себе, утратив способность внимать гласу зверей и птиц, а чтобы одолеть страх одиночества, Ной выдумал себе Бога, которым подменил Высшее, делавшее тварь Человеком.

– Но разве ты не веруешь в Бога? – изумилась Шева.

Лицо Иисуса стало мрачным.

– Нет, – сказал он. – Я верю в Человека, и я верю в Высшее, определяемое волей мириадов существ. Это и есть то, что должно зваться Богом. И это Высшее наделяет меня великой силой, а правильней сказать – пока наделяет, ибо скоро сила исчезнет.

– Почему?

– Вино. Лев подмешал мне в нектар каплю вина.

– Это не Лев, это сделал Фома!

Учитель мягко улыбнулся:

– Тебе неведомы наши прозвища. От рождения я помечен знаком рыбы, он навечно запечатлен на моем бедре. Ты видела его.

– Я…

– Не лги! Я знаю, что ты видела его! Я чувствую это! На бедре Иуды, которого ты именуешь Фомой, другой знак – лев. Я был рожден для мирного сева, он пришел в мир для кровавой жатвы. С детства мы были неразлучны, и, когда я по доброй воле укрылся в Обители, Фома то и дело навещал меня. И я передал ему часть силы, но Фома обратил ее во зло. Моя сила должна нести мир, Фома обратил ее в войну. Он научился исцелять тело, убивая при том душу. А научившись убивать душу, он научился умерщвлять и тело. Фома – великий разрушитель, сошедший на землю в отмщение за прегрешения рода людского. Он считает, что минула эпоха Рыб и настала эра Льва. Он мечтает разжечь войну, сокрушительным пламенем прокатиться от границ далекого Китая до Геркулесовых столпов, от загадочных Гиперборейских краев до колдовских теснин Голконды. Но для того ему нужна сила – большая, чем та, которой обладает он. Ему нужна моя сила! Он долго пытался заставить меня служить ему, но так и не сумел. И тогда он пошел лживым окольным путем и достиг своего.

– Но как?

– Он подмешал мне в хаому вино, дабы я стал таким, как все. Гибельный дар Ноя убивает способность слияния с Высшим, а это значит, что не успеет прийти новая ночь, как я расстанусь с силой. У меня есть лишь один день, чтобы использовать ее самому либо передать другому.

– Это возможно сделать?

Иисус кивнул:

– Да. Чрез смерть. Тот, кто будет стоять подле меня в миг моей смерти, и тот, кто найдет в себе мужество принять силу, станет обладать ею. Но всего на один день, до следующей ночи. Ибо вечная сила не дана тем, кто отведал дар Ноя, замкнув свою душу внутри себя. Но Фоме хватит и дня, чтобы погубить мир, который он ненавидит.

«Совсем как Арктур», – подумала Шева, после чего спросила:

– И ты непременно должен умереть?

– Нет. Я бы мог просто расстаться с силой. Утратить ее еще не значит утратить жизнь. Но мои братья уже позаботились о том, чтобы я умер.

– Кто? Фома?

– Не только. Еще и Иоанн, любимейший из учеников, посланный мною в мир из Обители праведности, чтобы сеять добро и истину.

– Но почему он, столь близкий к тебе, предаст?

– Судьбе угодно, чтобы отступились все. И потому меня предали и Фома, и Иоанн. Первый потому, что жаждет бури, второй из-за того, что боится ее. Люди, самые близкие мне, обрекли меня на гибель, даже не озаботив себя мыслью: а не страшусь ли я смерти, ибо страх способен убить силу, и тогда никто ничего не выиграет.

Иисус умолк. Молчала и Шева, с замиранием сердца ожидая его слов.

– Ты хочешь спросить: а страшусь ли я смерти? – Охотница кивнула, сглотнув неожиданно образовавшийся в горле комок. – Да, страшусь. Я знаю, что за смертью грядет воскрешение и новая жизнь, но я страшусь мига небытия, ибо в нем заключены ужасная боль и неопределенность, которая страшнее любой боли, какую только можно себе представить. И я страшусь этого, ибо сердце Человека тоже скроено из плоти. Я знаю, моя смерть многое даст миру, я знаю, она даст ему силу, в которой он нуждается, но я не знаю, готов ли я умереть. И сомнение червем точит мою душу. Сомнение, всю силу которого ты, женщина по имени Шева, даже не можешь себе вообразить.

Охотнице оставалось лишь хмыкнуть.

– Арктур?

– Нет, это не я. Но ты права, он рядом, и он подхватит силу, что вырвется из моих рук. Он достойней всех прочих, и потому сила должна принадлежать ему.

– Ты знаешь, кто он? – мрачно полюбопытствовала Шева.

– Да. А разве ты не знаешь этого?

– Нет.

Иисус укоризненно покачал головой:

– Не обманывай собственное сердце, женщина с душой смеющейся кошки! Наибольшее зло человек совершает тогда, когда он тщится обмануть сердце! Но пора. Я уже слышу шаги.

– Слушай… – Шева осторожно коснулась пальцами руки Иисуса. – Послушай меня. Быть может, тебе все же стоит бежать. Смерть и впрямь не слишком приятная штука.

Грустная улыбка продолжала играть на освещенном луной лице Иисуса.

– Откуда тебе знать об этом?

– Я видела, как умирают. Много раз видела. Ни один из принявших смерть не испытывал радости. Их лица были искажены болью и криком.

– Нет. – Учитель покачал головой. – Я должен последовать по пути, указанному мне судьбой. Я должен продолжать свой путь, потому что такого не может быть, чтобы пророка убили не в Иерусалиме. Пророк обязан умереть, чтобы дать убогим силу, потому-то убогие и позвали меня. Потому-то все отреклись от меня или готовы сделать это. Все отрекутся от меня. И ты, Петр, будешь первым, кто сделает это.

Глупо было возражать, но Шева из упрямства возразила:

– И не подумаю.

– Отречешься, ибо у тебя есть дело, более важное, чем жизнь или смерть человека по имени Иешуа, одного из бесчисленных миллионов человеков, обитающих на земле.

И такая печаль прозвучала в голосе Человека, уже смирившегося с тем, что ему предстоит стать человеком, а заодно умереть, что Шева невольно была тронута его печалью.

– Я помогу тебе, – сказала она. – И нет у меня больше никакого дела!

И в этот миг запел петух…

13

Что произошло дальше, вернее, что должно было произойти, Шева знала от Аналитической службы. Но сами события развивались несколько иначе, чем предполагалось. Иуда привел с собой не только храмовых стражников, но и отряд легионеров, патрулировавших городскую улицу неподалеку от врат. Пять десятков блещущих доспехами воинов – сила, способная вселить робость в любое, даже самое отважное сердце. Но ученики не испугались. Они не бросились бежать прочь, как уверяли позднее Марк, Матфей, Лука и загадочный Иоанн. Они не уподобились смиренным овцам, испуганным стадом столпившимся за спиной пастыря. И не было никакого иудиного поцелуя, ибо к тому времени Иисуса уже поцеловал Фома. Иуда просто ткнул пальцем в Учителя, чьи белые одежды ярким пятном выделялись на фоне более темных одеяний учеников, после чего присоединился к своим братьям.

Его поведение изумило центуриона, командовавшего легионерами. Во взоре его даже возникло сомнение, тут же, впрочем, исчезнувшее. Он был военным человеком, а значит, не имел права удивляться ни слову, ни поступку. Центурион отдал команду, и легионеры рассыпались цепью, прижимая учеников к ограде сада. Те не остались в долгу, и в свете факелов хищно заблестели длинные ножи. Оружие было у всех: у Иакова и Филиппа, у Иоанна и Андрея, у Иосифа и Матфея. Даже Иуда и тот извлек из-за пазухи правленый на камне клинок, а Фома выхватил римский меч. Поколебавшись, взялась за нож и Шева. Лишь Пауль не имел при себе оружия, но тогда он поднял с земли камень.

Центурион явно не ожидал подобного оборота, но это ничуть не смутило его.

– Бросьте оружие! – приказал он ученикам.

– Бросьте! – повторил Иисус. Но ученики лишь молча переглянулись.

Тогда центурион махнул мечом, и легионеры устремились в атаку. За ними бежали вооруженные короткими копьями и мечами храмовые слуги. И разгорелся бой, яростный и скоротечный. Звон стали и крики разорвали тишину. Ненадолго, ибо вскоре все было закончено. Трое учеников – Филипп, Варфоломей, Иаков, сын Алфея, – бездыханно распластались на черной траве. Остальные бежали, а Иуда, сын Симона Зелота, и Пауль (юноша опустил свой камень на голову одного из храмовых слуг и пытался подхватить валявшийся на земле меч, но был оглушен ударом щита) оказались в руках у врагов. Как оказался в их руках и Учитель праведности, который мог в единый миг разметать вражьи ряды, но который не воспользовался своей силой. Нападавшие потеряли четверых, двух из них сразила Шева, в самый последний миг ускользнувшая из рук врагов и притаившаяся в кроне лимонного древа. И теперь Охотница стала невольной свидетельницей сцены, разыгравшейся подле Гефсиманского сада.

Убедившись, что более никого схватить не удастся, воины связали троих плененных крепкими веревками, после чего центурион внимательно изучил их лица.

– Этого развязать! – велел он, остановившись напротив Иуды. Стоявший за спиной Искариота легионер послушно распутал узел на запястьях пленника. Центурион улыбался, он был доволен собой. – Зачем же ты, приятель, схватился за нож после того, как выдал своего предводителя? Или тебе мало заплатили? – Иуда угрюмо покачал головой. Центурион улыбнулся еще шире. – Будем считать это недоразумением. Можешь идти, ты свободен.

Иуда вздрогнул. Взор, полный смятения, обратился к Иисусу. Тот кивнул. Тогда Иуда отчаянно замотал головой.

– Я не могу…

– Можешь, можешь! Ты сделал большое дело, предотвратил бунт. И потому я отпускаю тебя. – Центурион стер улыбку и перевел взгляд на солдата за спиной Иуды. – Верни ему деньги.

Легионер послушно достал кошель с серебром, но Иуда встретил награду бессмысленным взглядом. Тогда центурион взял кошель и насильно всунул его в ладонь предателя.

– Ступай.

Иуда, словно завороженный, медленно пошел по тропинке, уводившей в поля. Он шагал медленно, сгорбив спину, словно на нее давил невыносимый груз. Потом он вскрикнул и стремительно исчез в темноте.

Центурион огляделся по сторонам. Его воины уже подобрали убитых и готовы были отправиться в путь. Подле тел погибших бунтовщиков остались несколько храмовых стражников.

– Вперед! В казармы! – приказал центурион.

И тут его приказ неожиданно встретил сопротивление со стороны командира храмовых слуг.

– Мне велено доставить этого человека в храм!

– Кем велено?

– Мудрым Хананом.

Центурион пренебрежительно хмыкнул:

– А кто он такой?

– Он глава нашей Церкви.

– Он никто! – резко обрубил центурион. – Он никто с тех самых пор, как решил пойти против воли Рима! Что касается этих людей, то они преступники, подло умертвившие римских воинов, и их будут судить по римским законам.

– Но…

– Никаких «но»!

Центурион смерил стражника пренебрежительным взглядом, тот смиренно потупил глаза, пряча вспыхнувшую в них ненависть.

– Но могу я хотя бы просить о небольшом одолжении? Мы как-никак тоже принимали участие в поимке этих людей. Мы шли сюда, чтобы взять их, и ваше вмешательство было совершенно случайным.

– Но оно пришлось очень кстати, не правда ли?! – ухмыльнулся центурион. – В противном случае тебе и твоим людям пришлось бы несладко. Ладно, ты можешь рассчитывать на мое одолжение. Чего ты хочешь?

– Я прошу по пути посетить дом Ханана. Он хотел видеть этого человека.

Стражник кивнул в сторону Иисуса. Центурион изобразил задумчивость.

– Прямо не знаю, что ответить на твою просьбу. Правила запрещают мне вести преступников куда-либо, кроме как к прокуратору.

– Всего на несколько мгновений!

– Даже на несколько. Но… – Центурион хитро подмигнул. – Нет правил без исключения.

– Я все понял! – торопливо шепнул страж. – Ханан хорошо заплатит.

– Что ж, в таком случае я не нахожу оснований для того, чтобы отказать тебе в столь незначительной просьбе. Мы отведем пленников в дом Ханана, но ненадолго, а потом они будут препровождены к прокуратору.

– Как тебе будет угодно! – тут же согласился храмовый служка, довольный покладистостью центуриона.

Центурион отдал приказ, и легионеры двинулись к городу. Они вели с собой пленников и несли тела павших товарищей. Следом шли храмовые слуги, также несшие на плечах двух своих убитых. Последней шла оставившая свое убежище Шева, которой необходимо было держать в поле зрения как Иисуса, так и Пауля, совсем уж некстати очутившегося в руках римлян. Впрочем, Шеве только казалось, что она последняя, потому что неожиданно чья-то крепкая рука опустилась ей на плечо.

Нож Охотницы со свистом рассек воздух, но незнакомец, ожидавший удара, успел увернуться.

– Тише, Петр! Свои…

– Иоанн?

– Да, я. Я спрятался, как и ты.

– А остальные?

– Они разбежались, побросав оружие. Вот, я подобрал меч Фомы.

Иоанн поднял вверх руку, и Шева увидела торчащий из его рукава эфес меча. От зорких глаз Охотницы не ускользнуло, что эфес покрыт бурыми пятнами крови.

– Фома ранен?

– Не знаю. Возможно, это кровь из вчерашней раны. Его немного зацепили, когда он перерезал глотку легионеру ради этого меча.

– А где твой нож?

– Остался в теле одного из храмовых слуг.

Шева быстро прикинула в уме: меч был привычнее для нее.

– Вот что, давай поменяемся. Я дам тебе свой нож, а ты мне меч.

– Как хочешь.

Они быстро обменялись оружием, и едва меч очутился в руке Шевы, как камень в ее кольце зажегся зеленым огоньком.

Это было открытием, причем неприятным. Шева была в двух шагах от Арктура и не сумела узнать его! Конечно! Как же она сразу не догадалась?! У Иисуса не было никаких двойников. Все это – очередная каверзная выдумка Арктура, перекраивающего Отражения, как ему вздумается. Досада на саму себя была столь сильной, что Шева позабыла об Иоанне, смиренно взиравшем на более старого и искушенного брата. Робко кашлянув, Иоанн решился нарушить безмолвие:

– Что будем делать?

Охотница пожала плечами:

– Не знаю. Попробуем помочь попавшим в беду братьям.

– Но как?

– Нападем на стражу и освободим их.

– Но ведь стражников много!

– Да, – согласилась Шева. – Тебя это пугает? – Иоанн предпочел промолчать. – Вот что, – решила Охотница, – для начала мы проследим за тем, куда их поведут, а там решим, что нам делать.

Иоанну не оставалось ничего иного, как кивнуть, соглашаясь. Они ускорили шаг и, догнав колонну врагов, вместе с ними вошли в город.

Близился рассвет. Небо было еще черным, но на востоке уже плясали первые отблески, предвещавшие зарю. Калиги воинов звонко стучали по брусчатке мостовой. Скоро римский отряд достиг дома Ханана, врата которого тут же распахнулись, пропуская ночных гостей внутрь. Симон-Шева и Иоанн остались снаружи, прячась в тени арки соседнего строения.

– Надо проникнуть туда, – шепнула Шева, которую беспокоила судьба Пауля.

Если грядущее Иисуса выглядело вполне определенным, конечно при условии, что в него не вмешается Арктур, то будущее Пауля было под вопросом. С уверенностью можно было только сказать, что радужным оно не будет, ибо для Шевы не было секретом, как поступают римляне с мятежниками. Она должна была выручить юношу, а для этого необходимо было переговорить с ним.

– Но зачем?

– Я должна… Должен выручить Учителя! – Шева с напускной задумчивостью отвела взор, всем видом своим показывая, что не придает ни малейшего значения случайной оговорке. – К счастью, стена невысока…

– Это ни к чему. Мы пройдем через ворота.

– Но как?

Иоанн усмехнулся:

– Ты, должно быть, забыл, что меня неплохо знают в этом доме. Кого, как не меня, посылал Фома шпионить в дом Ханана. Здесь меня считают искушенным в Законе фарисеем.

– Конечно! Как же я забыл? Тогда пойдем!

– Да. Но нам придется оставить оружие здесь. Не ровен час, слуги Ханана обыщут нас, и тогда все пропало.

– Ты прав.

Шева аккуратно положила свое оружие в выемку у стены, казалось созданную специально для меча. Иоанн спрятал рядом свой нож. Затем они оставили свое укрытие и приблизились к воротам.

Иоанн бухнул кулаком в окованную медью створку. Она осторожно приоткрылась, появился вооруженный копьем страж.

– Кто вы и что вам нужно?!

– Я Иоанн, слуга закона, известный благочестивому Ханану. Он звал меня.

– Но сейчас ночь!

– Ты прав, достойный. Но Ханан ждет меня именно этой ночью. Или тебе неизвестно, что сегодня сюда должны привести человека, с которым будет беседовать благочестивый Ханан? Он просил меня присутствовать при их разговоре.

Страж кашлянул и произнес, понизив голос:

– Их уже привели. Но кто это рядом с тобой? Я не знаю его?

– Думаю, нет, достойный друг мой. Это мой спутник, чьи кулаки оберегают меня от лихого люда. Увы, наш град неспокоен по ночам!

– Да, это ты верно заметил. – Страж ухмыльнулся, желая выказать свое расположение гостям. – У вас есть оружие?

– Нет.

– Я должен проверить.

Иоанн развел руки:

– Будь так любезен.

Страж ощупал сначала его, а потом и Шеву, которой пришлось изо всех сил напрячь тело, чтобы страж ничего не заподозрил.

– Проходите. Ты знаешь, где найти Ханана?

– Конечно, – с завидным спокойствием подтвердил Иоанн. Этот юноша был далеко не столь труслив, как показалось Шеве поначалу.

После этого гостям было дозволено войти внутрь. Они очутились во дворе, довольно просторном, насколько позволяла судить темнота. Из освещенных окон доносились голоса римлян, которым Ханан выставил щедрое угощение. Под навесом у стены виднелись несколько фигур, в одной из которых кошачьи глаза Шевы различили Пауля.

– Я вижу одного из наших, – шепнула она Иоанну.

– Кто он? – также шепотом спросил Иоанн.

– Гой, присоединившийся к нам в Вифании. Стой здесь, я попытаюсь поговорить с ним.

– Но стража…

– Отвлеки ее.

– Как?

– Придумай!

Шева двинулась к дому, стараясь держаться подальше от освещенных окон. Легионеры, охранявшие Пауля, пили вино. Они чувствовали себя в безопасности и позволили Шеве подойти вплотную. Когда Охотницу отделяло от них всего несколько шагов, со двора донесся приглушенный стон – это Иоанн нашел способ отвлечь стражей. Те настороженно притихли, и тогда Шева крикнула им, подражая корявой речи римлянина:

– Что вы сидите как олухи! Человеку плохо.

Стражники послушно бросились к распластавшемуся посреди двора Иоанну, но один из них вдруг замедлил шаг и уставился на Шеву.

– Я знаю тебя! – воскликнул он, на свою беду, недостаточно громко, чтобы его услышали двое других. – Ты тот, кто был с этими людьми.

– С чего ты взял? – ответила Шева.

– Я видел тебя. Это ты убил солдата!

– Смотри!

Шева указала пальцем в светлеющее небо, а когда легионер машинально поднял глаза, повинуясь ее жесту, коротким ударом воткнула ладонь прямо в волосатый кадык. И закричал петух.

Стражник захрипел и рухнул на землю. К счастью, его товарищи, склонившиеся над стонущим Иоанном, ничего не заметили. Подхватив бесчувственное тело под мышки, Охотница положила его у стены.

– Шева? – шепнул Пауль.

– Да. Я выручу тебя.

– Не стоит! Не рискуй, тут полно солдат!

– Но как же…

– Дело важнее. Я знаю, кто он.

– Я тоже. Это Фома.

– Но откуда…

– Я достала образец его крови. Сканер указал на него! Молчи, сейчас я развяжу тебя…

Но Шева не успела даже прикоснуться к веревкам, потому что Иоанн уже поднялся с земли, и стражи, похохатывая, возвращались назад.

– Нельзя пить столько вина, дружище! – орал один из них.

– Иди! – шепнул Пауль. – Иначе они схватят тебя!

– Хорошо. Но не думай, что мы расстаемся насовсем. Я помогу тебе.

Шева отпрянула в тень, а затем как ни в чем не бывало пошла навстречу стражам. Увы, она слишком доблестно сражалась, потому и запомнилась врагам.

– Постой! – воскликнул один из легионеров, обращаясь к другому. – Я знаю его! – Страж приблизился вплотную к Шеве и, наставив на нее копье, грозно вопросил: – Ты ведь из тех?

– Из кого «из тех»? – спросила Охотница.

– Ты был с людьми, которых мы схватили этой ночью! – проговорил он.

Иоанн ждал Шеву, и она пошла прямо на легионера, заставив его отступить.

– Тебе показалось, мой друг! – нагло возразила Шева. – Я был с вами!

С этими словами она оттолкнула копье и вышла через ворота на улицу. И в тот же миг петух прокричал в третий раз, возвестив восход солнца…

14

Известие о пленении бунтовщиков порадовало Пилата. Он лично поблагодарил центуриона Фурма, после чего отправил солдат в дом Ханана за пленниками. Разбойникам надлежало незамедлительно предстать пред грозным прокуратором. Ради такого случая Пилат облачился в парадные одежды и накинул на плечи белый плащ. В таком виде его и застала Шева, успевшая не только принять свой собственный облик, но и придать ему посредством нехитрого грима ту неотразимость, что присуща очаровательной женщине.

Пилат учтиво поклонился гостье:

– Прекрасная Марция! Куда же ты исчезла? Тебя не было целых… – Прокуратор задумался, подсчитывая.

– Четыре дня! – подсказала Шева. – У меня были дела. Я исполняла поручение, данное мне отцом.

– И как? Успешно?

Охотница ослепительно улыбнулась:

– Вполне. А как обстоят дела у наместника сиятельного Тиберия? Судя по его лицу, неплохо?

Пилат скорчил самодовольную гримасу:

– Да. Сегодня ночью мои воины разгромили шайку опасных разбойников и даже поймали нескольких из них. Сейчас их приведут сюда на допрос.

– Вот как? – Шева придала лицу выражение заинтересованности. – А не позволит ли великий Пилат и мне присутствовать при этом?

– Тебя интересуют разбойники?

– Скорее те, кто за ними стоит.

– О ком ты? – насторожился прокуратор.

– Пока не знаю, но, поговорив с этими людьми, возможно, смогу быть более определенной.

Пилат задумчиво погладил чисто выбритый жирный подбородок:

– Буду благодарен тебе, если…

Он не договорил, а Шева кивнула, показывая, что поняла, о чем недоговорил прокуратор. Она заняла место у соседнего окна и принялась разглядывать внутренний двор, по которому неторопливо прохаживались часовые. Ждать пришлось недолго. Вскоре на площади показались люди – шесть или семь воинов, кольцом окружавшие двух пленников. Чуть позади шагали еще несколько человек, в одном из которых Шева без труда признала Ханана. Узнал его и прокуратор, недовольно пробурчавший себе под нос:

– Что еще ему нужно?

Ответ на этот вопрос был получен немедленно. Его принес слуга, доложивший:

– Члены Синедриона просят принять их!

– Что им понадобилось?

Слуга склонил голову:

– Не знаю.

– Скажи, что я приму их после того, как допрошу схваченных смутьянов.

– Они просили передать, что просят принять их первыми.

Пилат недовольно поморщился. Как и подобает солдату, он не переносил святош, надутых от осознания собственной учености. Как и подобает римлянину, он не переносил варваров, отталкивающих взор самой своей внешностью и притворным раболепием. Но не стоило ссориться с теми, чье слово стоило многого. Пилат немного подумал, после чего кивнул: