Текст книги "Конец охоты"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Хорошо.

Одарив Пауля на прощанье взглядом исподлобья, Симон ушел в соседнюю комнатушку, а Пауль вышел на двор. Было свежо, но не холодно. Чистый воздух приятно щекотал горло. Ослепительно сияли звезды – бесчисленные и далекие. Пауль невольно залюбовался их кажущимся неподвижным хороводом и не заметил, как к нему присоединилась вышедшая из дома старуха.

– Красивая ночь, – сказала она.

Пауль невольно вздрогнул и покосился на хозяйку:

– Да.

– И дальние звезды так манят.

Пауль вновь покосился на женщину:

– Не такие уж они и дальние.

– Разве расстояния, в мириад раз превышающие то, что разделяет Иерусалим и Рим, не кажутся тебе большими? – в Пауле пробудилась подозрительность Шевы тем более что основания для подозрительности были более чём веские. Старуха явно знала то о чем не должна была знать.

– Но с чего ты взяла, что эти расстояния столь огромны?

– Сын рассказал. Тот, что дурачок. Он лучший из всех.

– Кого ты имеешь в виду?

– Одного из шести. – Старуха разостлала на траве покрывало. – Садись.

Пауль послушно уселся. Мария устроилась рядом с ним. Обращая взор в звездную высь, она прошептала:

– Люди считают, что у матери пять сыновей. Но на деле их шесть. Четыре разбойника, один умный и один дурачок. Он лучше всех остальных.

Признаться, вопрос родственных связей Иисуса весьма занимал путешественника по Отражениям. Паулю всегда казалось, что именно здесь кроется ключ к разгадке тайны того, кого потомки нарекут Христом.

– Но я слышал, что родные братья Иисуса отвернулись от него…

Едва произнеся эти слова, Пауль ощутил на плече цепкие пальцы старухи. Он посмотрел на нее и столкнулся с испытующим взглядом глубоких чистых глаз. В расплывшихся зрачках плескался отблеск луны.

– Зачем тебе знать о моих сыновьях, человек из другого мира?

Юноша вновь насторожился, но не подал виду.

– Что ты подразумеваешь под «другим миром»? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Что есть – другой мир.

Мария улыбнулась, давая понять, что не намерена углубляться в отвлеченные рассуждения.

– Я иду с ними, я должен знать тех, за кем иду, – привел свой довод Пауль.

– Согласна. Но слишком много тех, кто хочет знать по другим причинам.

– Кто, например?

– Соседи, власти, священники. На днях пожаловал странный человек и выспрашивал, не приходил ли ко мне Симон и не было ли с ним незнакомца, обликом не похожего на ибри [14]14
  Ибри – еврей.


[Закрыть]. Он сказал, чтобы я не доверяла этому человеку – он предаст.

– Это не обо мне, – твердо сказал Пауль. – Я не предам. Но могу предположить, что к тебе приходил мой враг.

Мария кивнула, словно бы говоря, что и она так считает.

– Он боялся тебя. Почему?

– Этот человек затеял злое дело, я хочу помешать ему.

Взгляд старухи был цепок, словно луч света.

– У тебя честное лицо, и мне кажется, ты говоришь правду.

– Так и есть.

– И потому ты хочешь знать о моих сыновьях?

– Да, это поможет мне взять верх над тем человеком.

– Что ж, он не понравился мне. В нем много силы, но мало доброты. Этот человек способен на чудовищное злодеяние.

– Да, это так, – подтвердил юноша.

– Предводитель сынов Тьмы! Это о нем предупреждал меня дурачок.

– Можно сказать и так. – Пауль сделал паузу и осторожно задал вопрос: – А почему дурачок? Ни один из твоих сыновей не производит впечатление дурачка!

Старуха засмеялась, смех ее был на удивление звонок и молод.

– Да что ты знаешь о моих сыновьях! Первого я родила, когда мне было всего четырнадцать. Это Иаков. Второго я родила спустя год. Его назвали Иосифом. Затем родился Симон, тот, что пришел с тобой. Со дня его рождения прошла вот уже треть века. У Симона уже взрослый сын Иуда, славный мальчик.

– Это не тот ли, что ведает общей казной?

– Да. Он рано научился считать и отличается предприимчивостью. Мои сыновья доверили ему казну.

«Действительно славный мальчик!» – подумал Пауль о том, чьему имени суждено было стать нарицательным.

– Потом родились еще двое. А последним был Иуда, самый младшенький. Он родился после гибели мужа, и я дала ему его имя.

– Иуда из Гамалы?

Старуха кивнула:

– Да, Иуда из Гамалы. Ты знаешь, все знают. Но почему-то считается, что никто не знает. Почему?

– Не знаю, – ответил Пауль. – А что те двое, какие родились до Иуды?

– Иисус и Фома. Один умный, другой считается дурачком. У одного светлый ум, у другого великое сердце. Один может ниспровергнуть царство, другой наделен властью воздвигнуть новое…

Старуха умолкла. Скупая улыбка озаряла ее лицо, очерченное светом звезд. Пауль осторожно кашлянул.

– Это все о Иисусе?

– Нет, о двоих. Их двое, хотя порой кажется, что это один. Первый способен разрушать, второй творить, первый – повести за собой тысячи, второй – тьмы, первый – повелевать, второй – даровать надежду.

– А, понятно… – Пауль припомнил о предостережении Симона, и ему все стало ясно. Нарожав такую кучу детей, нетрудно было утратить частицу здравого смысла. Судя по всему, личность Иисуса представлялась матери разделенной на добрую и злую половины. – Конечно же их двое. Один ходит в черных одеждах, другой – в белых. Один…

– Нет. Каждый признает лишь белый плат, но один отмечен печатью льва, а другой несет на себе знак рыбы.

– Точно! – подхватил Пауль. – Я видел его!

– Ты не мог его видеть. Это лишь предстоит тебе. И я тебе завидую.

– Но почему? Разве ты не видишься с сыном?

– Он запрещает кому бы то ни было приближаться к себе. Исключение сделано единственно для брата или его посланцев. Лишь его он слушается беспрекословно, ибо сердце нуждается в уме, как ум нуждается в сердце. Соединившись вместе, эти двое способны на все. Все остальные – лишь жалкая опора их могучим стопам. Рожденные от разбойника, они и есть разбойники.

– А кто был отцом тех двоих?

– Ты не поверишь мне, – прошептала Мария.

В голосе старухи была горечь, и Пауль понял, что невольно стал свидетелем ее главной беды. Этой женщине никто не верил. Тогда он осторожно прикоснулся к сухому старческому плечу:

– Я постараюсь.

– Это был бог. Его лик был нечеловечески прекрасен, а одежды сияли, подобно солнцу. Он спустился с неба на сверкающей колеснице, в какую не были впряжены лошади. Он не говорил ни слова, но я понимала его. Он возлюбил меня, а спустя положенный срок я родила сыновей.

– Двух?

– Да, двойню.

«Все интересней и интересней! – подумал Пауль. – Любопытно, что скажет, узнав об этом, Шева?!»

– Я верю тебе, – сказал Пауль. – Клянусь, верю! Но кто эти сыновья?

– Одного ты знаешь.

– Это Иисус! А кто второй?

Ответ старухи был туманен.

– Не все так просто, – сказала она. – Иисуса тебе еще предстоит узнать. Быть может, это случится завтра. А пока спи.

Мария поднялась с покрывала и направилась к дому.

– Постой! – окликнул ее Пауль.

Старуха покачала головой:

– Больше я не скажу ничего. Ты все узнаешь сам.

– Нет, я хочу узнать не это. Я хочу спросить тебя… Твое лицо. Оно отмечено печатью дряхлости и уродства. Но люди почему-то запомнят тебя прекрасной и юной. Почему?

Мария белозубо улыбнулась, и Пауль вдруг увидел перед собой прекрасное юное лицо девушки.

– Мир – иллюзия, и потому он представляется таким, каким его рисует твое сознание. Каждый живет в нем так, как подсказывает сердце. Каждый видит то, что ему хочется видеть. Один видит танцующую звезду, другой – замшелый камень. И нужно носить в сердце много огня, нужно носить в себе хаос, родить из них танцующую звезду. Так говорю я.

Пауль лишь рассмеялся в ответ, И смех его был почти безумен. То был смех человека, преступившего грань удивления, человека, который был уже не в состоянии удивляться. Ибо слова, произнесенные старухой Марией, сказал Заратустра. Вернее, он лишь должен был их сказать через восемнадцать веков. Слова сумасшедшего гения, начертавшего вечную фразу: «Also sprach Zarathustra»…

6

Солнце едва поднялось над землей, а Шева уже была на ногах. Сегодня ей нужно было много успеть. Предыдущий день выдался удачным. Сама того не ожидая, она спасла Лонгина, и ее доблестный поступок позволил ей беспрепятственно проникнуть к тому, кто был далеко не последней фигурой истории, которая должна была завершиться распятием человека, провозглашенного по истечении времени богом.

Пилат, не заслуживший бранной славы и не проявивший себя чем-либо заслуживающим упоминания на государственном поприще, был назначен управителем Иудеи. Многим это назначение показалось странным, ибо Понтий Пилат был человеком вздорным, порой даже глупым, а порой и без меры жестоким. Но Тиберий и сам был, как говорят, не без странностей, потому его выбор был не столь уж и нелеп, каким мог показаться вначале.

Доблестный наместник Иудеи начал с того, что приказал внести в город изображения императора, что вызвало неистовый гнев населения. Противостояние с разъяренной толпой закончилось не в пользу прокуратора. Он был вынужден отступить, но с тех пор затаил ненависть к обитателям вверенной ему провинции. Впрочем, выплеснуть ненависть на головы непокорных Пилат возможности не имел, ибо Тиберий, несмотря на все свои сумасшедшие выходки, государственные дела держал в руках твердо. Кроме того, трехтысячный гарнизон, находившийся в распоряжении прокуратора, был не такой уж великой силой в сравнении с многочисленным еврейским народом, добрых две трети которого если и не принадлежали к зелотам, то сочувствовали им.

С первых же дней пребывания у власти прокуратор не нашел общего языка со своими подданными и потому жил на положении завоевателя, запертого в осажденной крепости. Он не решался покидать дворец без эскорта из сотни воинов, а римляне предпочитали не появляться на улицах поодиночке и без оружия. Тех, кто отваживался на подобное безумство, поджидали острые ножи зелотов, от рук которых, погибало в иной месяц до полусотни добропорядочных римских граждан. В ответ Пилат устраивал облавы на бунтовщиков, распиная пойманных на крестах. Одним словом, в Иудее царил мир – тот самый мир, который более походит на войну. Но никто в империи не желал войны, и потому и римляне, и иудеи делали вид, что живут так, как положено жить добрым завоевателям и смирившим гордыню завоеванным. Пилат располагался во дворце Ирода, откуда рассылал по Иерусалиму и окрестностям отряды солдат, чтобы следить за порядком и защищать римских граждан и всех покорных Риму жителей Иудеи. Его жизнь была пресна, а победные реляции, достойные внимания кесаря, редки. Надо ли говорить, что прокуратора немало порадовало известие о том, что его солдаты разгромили отряд бунтовщиков, пленив его предводителя, известного разбойника Иисуса бар-Аббу. Пилат лично вышел на террасу поглазеть на убийцу и злодея. Здесь-то ему и была представлена Шева.

Прокуратор был приятно поражен мужеством римской гражданки, оказавшейся доблестней многих могучих мужей. Пока центурион Фурм во всех подробностях излагал наместнику суть подвига Шевы, Пилат внимательно изучал гостью. Она была довольно мила собой, а значит, тем более походила на роль героини, которые так любы сердцу кесаря, сената и римского народа. Это была настоящая римлянка, подобная тем, что преградили некогда путь восставшему против родины Кориолану или что жертвовали украшения во имя победы над кровожадным Ганнибалом. Это была новая Лукреция, и ее появление сулило много выгод Пилату, ибо Рим, как никогда, нуждался в Лукреции. Поэтому Пилат не только обласкал гостью льстивыми речами, но и тут же объявил в ее честь ужин.

На ужин были приглашены лишь самые близкие к прокуратору люди. Шева, которую привел в порядок цирюльник Пилата, облаченная в белоснежную с золотым шитьем тунику и отягощенная дорогими украшениями, подаренными гостье прокуратором, блистала, словно утренняя звезда. Собравшиеся были в восторге от юной госпожи, отличающейся не только завидным мужеством, но и обаянием и редким для женщины умом. Ужин прошел замечательно, став настоящим событием для римской диаспоры в Иудее. Ближе к концу его Шева сумела уединиться с Пилатом. Она вышла на террасу будто бы для того, чтобы подышать свежим воздухом. Прокуратор, чей взор весь вечер был прикован к гостье, последовал за ней.

– Красивая ночь, – вымолвил он.

Шева притворно вздрогнула и покосилась на хозяина:

– Да.

– И дальние звезды так манят.

Шева вновь покосилась на Пилата:

– Не такие уж они и дальние.

– Разве расстояния, в мириад раз превышающие то, что разделяет Иерусалим и Рим, не кажутся тебе большими?

«Любопытное замечание! Очень любопытное! – подумала Охотница. – Интересно, что бы сказал на это Пауль?» Прокуратор явно знал куда больше, чем должен был знать. Но зрачок сканера, граненым камушком темнеющий на пальце, безмолвствовал.

– Но отчего прокуратор решил, что эти расстояния столь огромны?

Пилат пожал плечами, широкими и слегка оплывшими:

– Мне всегда так казалось. Я не думаю, что солнечный диск меньше земной тверди, а звезды мне представляются солнцами, только находящимися дальше, чем наше светило.

– В первый раз слышу, чтобы звезды сравнивали с солнцем, – заметила Шева, имевшая достаточно четкое представление о космогонических воззрениях Отражения, куда ее занесло.

Прокуратор улыбнулся:

– Это мое личное мнение, и я не часто делюсь им.

– Понятно. – Шева уловила в глазах Пилата настороженность и улыбнулась. – Прокуратор хочет о чем-то спросить?

– Если прекрасная Марция не против.

– Нет. Спрашивай.

– Ты сказала, что принадлежишь к роду Фавониев?

– Именно так.

Пилат изобразил недоумение:

– Я хорошо знаю этот род, но никогда не слышал о тебе.

– Я принадлежу к египетской ветви. Мой дед осел там после гибели Антония.

– Он был сторонником триумвира?

– Да, одним из его друзей, до конца сохранивших верность.

– Похвально. А кто твой отец?

– Он владеет землями к востоку от Дельты. Он не лезет в политику и потому известен менее, чем прочие Фавонии.

На чувственных губах прокуратора появилась улыбка.

– Теперь мне понятно, почему я не знаю тебя.

– Рада, что сумела развеять твои сомнения.

– О каких сомнениях ты говоришь? – Пилат со смешком погрозил Шеве пальцем.

– Ты ведь поначалу решил, что я не та, за кого себя выдаю.

Прокуратор замялся, но все же признался:

– В какой-то мере.

– За кого же ты меня принял?

Ответ последовал не сразу. Для начала Пилат многозначительно воздел глаза к звездному небу и лишь потом негромко, с усмешкой, вымолвил:

– Биберий [15]15
  Биберий – пьяница (лат.).Прозвище Тиберия, известного пристрастием к вину.


[Закрыть]подозрителен…

Шева звонко рассмеялась:

– Ты решил, что я шпионка?

– Да. В какой-то мере.

Пилат настороженно умолк, ожидая, что скажет его гостья. Охотница помедлила, прислушиваясь к гулкой поступи расхаживающих внизу часовых.

– Что ж, отчасти ты угадал. Я действительно прибыла сюда, чтобы разузнать кое о чем. Но я не состою на службе у императора.

– Чьи же интересы ты представляешь?

– Римских нобилей, проживающих в Египте, – после тщательно выверенной паузы сообщила Шева, – Как тебе должно быть известно, в нашей провинции осело немало выходцев из Иудеи. В последнее время их поведение вызывает опасения у здравомыслящих людей, к чьим голосам не желает прислушиваться император.

– А в чем дело?

– Иудейская диаспора проникнута мятежным духом. В ее среде то и дело возникают секты, чьи намерения представляют серьезную угрозу. Тебе известно о ессеях?

– Еще бы! Они бунтуют против нашей власти. Наиболее рьяные из них настроены даже против собственных сородичей, какие сотрудничают с нами. Их не так уж много, но они опасны. Из среды ессеев выходит много зелотов.

– Это знаю и я, – задумчиво промолвила Шева. – Но мне необходимо знать больше. Дело в том, что они объявились и у нас. Отец послал меня разузнать, кто вожди здешних ессеев и поддерживают ли они связь с нашими бунтовщиками.

– Почему именно тебя?

– Я владею языком иудеев и знакома с их обычаями.

– Но откуда?

Шева не ответила. Вместо этого она, проведя языком по губам, прибавила:

– Я много что умею.

Пилат сально ухмыльнулся:

– Прямо не знаю, как помочь тебе. В Иерусалиме не так много людей, знакомых с ессеями.

– Но они есть?

– Конечно.

Охотница ласково накрыла своей белоснежной ручкой лапищу прокуратора:

– Полагаю, мы сумеем договориться.

Пилат без промедления сграбастал ладошку Шевы:

– Я могу рассчитывать?

– Почему бы и нет? Но сначала дело!

– Хорошо. Тебе нужен Ханан.

– Кто он?

– Бывший первосвященник. Мы отстранили его от власти, но он и сейчас обладает влиянием большим, чем кто-либо другой. Думаю, он знает о ессеях если не все, то почти все.

– Отлично. Как я могу переговорить с этим Хананом?

– Я напишу ему письмо и дам тебе провожатого. Завтра же утром ты увидишься с ним. А сейчас…

Волосатая лапа прокуратора недвусмысленно легла на талию Шевы. Та рассмеялась и твердо посмотрела в глаза ухажера:

– Завтра! Завтра я переговорю с Хананом. Завтра мы увидимся и с тобой.

– Но…

Шева стерла с лица улыбку:

– Я же сказала – завтра!

И было во взоре гостьи нечто такое, что заставило Пилата отступить. Шева ушла в отведенные ей покои, а Пилат остался на террасе, где любовался звездами, такими дальними и отнюдь не крошечными…

Пилат сдержал свое обещание. После завтрака он передал гостье послание к Ханану и дал ей провожатого. Пред этим Охотница связалась с Паулем. Это был их второй разговор с тех пор, как они разделились. Первый раз Пауль поведал Охотнице о своей неожиданной удаче, которая показалась Шеве подозрительной. Теперь Пауль рассказал ей о своем путешествии в неведомую Обитель праведности, а заодно пересказал разговор с матерью Иисуса. Шеву поразило то обстоятельство, что мать Иисуса имела странное для своего времени представление о Космосе. Смутная тревога охватила Шеву, и она велела Паулю немедленно сообщать ей любую важную новость, пообещав, что скоро они увидятся. Шева и не подозревала, что их встреча случится раньше, чем она предполагает…

Дом Ханана находился недалеко от резиденции Пилата и представлял собой нечто среднее между дворцом и лачугой захудалого ремесленника. По размерам своим он напоминал дворец, но убогостью архитектуры и отделки походил скорее на лачугу. Пока Шева дивилась этому противоречию, ее провожатый переговорил с привратником, после чего Охотница была допущена внутрь.

Ханан принял гостью со всей учтивостью, к которой располагало послание прокуратора. То был старый, но еще крепкий мужчина, чье чело отмечала печать мудрости. Необычная красота Шевы произвела впечатление на хозяина, а ее безукоризненно правильный язык и вовсе расположил священника к гостье. Ханан внимательно выслушал просьбу Шевы и согласился помочь.

Собственно говоря, знал он немногим больше, чем Аналитическая служба, либо не пожелал раскрывать все свои карты. Хотя Шева и просканировала его сознание, она так и не сумела понять, искренен ли священник до конца. Во всем услышанном Охотница нашла лишь одно-единственное жемчужное зерно. Ханан обмолвился, что ессеи в большинстве своем перебрались к северо-западу от Мертвого моря.

Степенно поглаживая бороду, священник поведал:

– Там главными у них так называемые Отцы, числом двенадцать или пятнадцать, не знаю точно. Но верный мне человек донес, что наибольшим почетом пользуется один, которого все именуют Учитель праведности. Считается, что он обладает огромной силой. Ходят слухи, что он даже может оживлять мертвых. Я думаю, все это выдумки. Лишь Мессия обладает властью дарить жизнь. Но что этот человек незауряден, несомненно.

– Кто он? – спросила Шева.

– Не знаю. И никто не знает. Он пришел в обитель еще отроком и живет в ней уже почти двадцать лет. Он не пьет вина и воздерживается от мяса. Его пища – мед, хлеб из проросших зерен, прогорклый сыр. Ночами он наблюдает за звездами. Мне донесли, что он даже разговаривает с ними. Еще я слышал, что он понимает язык животных, что, конечно, пустая выдумка. Хотя… – Ханан задумался, глаза его потемнели. – Как знать? Я слышал, раньше жили такие люди. Они разучились этому, когда отведали мяса и лозы, подаренной Небесным Отцом Ною.

– Как мне найти его?

– Это не так далеко. Иди по течению Кедрона, а затем по побережью Мертвого моря до горного хребта. Там почти нет селений, ибо обычный человек не может жить в таком пустынном краю. Там обитают лишь отшельники. Там ты найдешь Обитель праведности, так называют эти люди свое селение. Но зачем тебе это нужно?

– Интересы Рима, – с улыбкой сообщила Шева. – Я должна проверить, не замышляют ли эти люди дурного против нас.

– Интересы Рима? – Священник доверительно понизил голос. – Интересы Рима – мои интересы. Я дам тебе провожатых.

– Не нужно. Я привыкла полагаться на свои силы. Достаточно, если ты отметишь на карте место, где находится это селение.

С этими словами Шева извлекла небольшой свиток и раскинула его перед хозяином.

– Какая прекрасная карта! Где ты взяла ее?

Само собой разумеется, Охотница не стала объяснять ему методы работы Аналитической службы. Она лишь сказала, причем достаточно неопределенно:

– У меня много хороших вещей.

Ханан не стал настаивать. Склонившись над свитком, он внимательно изучил его, после чего отчеркнул ногтем нужное место:

– Это примерно здесь. Но предупреждаю тебя, путешествие в эти края небезопасно. Там немало разбойников из числа тех, что именуют себя зелотами. Женщине, тем более римлянке, не стоит идти туда одной.

Шева улыбнулась:

– У меня есть люди, которые позаботятся обо мне. Благодарю тебя и прощай!

– Прощай! – промолвил Ханан.

Проводив гостью, он вернулся к себе и задумался. Ему было над чем поразмыслить. И прежде всего Ханана волновал вопрос: почему гордые римляне обратили свой взор на селение, называемое местными жителями Кумран…

7

Весна преображает все. Даже пустыню. Даже человека.

Пауль и не предполагал, что пустыня может быть такой цветущей и по-своему прекрасной. Она всегда представлялась нагромождением барханов с колючим перекати-поле да шипящими спиралями змей. Но весна оживила и эти края, которые, по правде говоря, не были пустыней, а только зажатым горными хребтами нагорьем, чью каменистую грудь покрывали солончаковые подтеки да редкие островки растительности. Но юноше, родившемуся близ вечнозеленых Альп, окрестности Мертвого моря казались сродни Сахаре или ужасной Гоби. Да и обитатели Ханаана, как именовали эти края люди, избегали их.

Даже сейчас, в начале апреля, здесь уже было жарко. Нетрудно было догадаться, что же творилось в этих краях в середине лета, когда солнце дремотно засыпает, повисая над головой. Но покуда лучи его были щадящи. И природа жила, радуясь благодатному теплу и влаге, что принесли зимние ветра. Невысокие кусты покрылись россыпями соцветий, перемежаясь с белыми проплешинами солончаков, зеленела трава, а в ней спешили прожить свой короткий век жуки и букашки. Весело заливались небольшие птахи, жужжали шмели и осы, высоко в небе парил, высматривая добычу, орел.

Природа очаровывала. Не устоял перед ее очарованием и Симон. Какое-то время он шагал молча, но потом внезапно заговорил, и вскоре они с Паулем беседовали так оживленно, что непосвященный мог бы принять их за закадычных друзей.

Путники пересекли каменистое плато и вышли к реке, густо поросшей молодыми побегами камыша. Походившая на ручеек в жаркое летнее время, сейчас река с шумом бежала меж камней, время от времени над водой вспрыгивали серебристые рыбешки.

Спустимся по течению, а потом пойдем по берегу Мертвого моря. Тебе приходилось бывать здесь?

– Нет, – честно ответил Пауль. Чтобы не навлечь на себя новых подозрений, юноша поспешно прибавил: – Я в рабстве три года, и все это время жил в Иерусалиме.

– Тогда ты и впрямь не видел самого интересного места на земле – моря, отмеченного благодатью и проклятием Бога.

– Как так – сразу и благодатью, и проклятием?

– Сам поймешь. – Симон отмерил несколько десятков шагов, после чего все же решил снизойти до пояснения: – Разве не проклято море, в котором не водится рыба? Разве не благодатна вода, дарующая человеку обильную соль и грязь для лечебных мазей?

– Ты прав.

– Тебя поразит его суровая красота.

Симон не ошибся. Диковинная красота моря и впрямь произвела впечатление на юношу, привыкшего к ярким краскам альпийских лугов. Вообразите себе бескрайнюю гладь, ровную, словно зеркало, и не отмеченную ни единым движением. Ни рыба, ни моллюск, ни уродливая медуза не пятнали серебристых вод; небольшое разнообразие вносили лишь ровные ряды невысоких свай, тянувшиеся от берега в глубь моря.

– Это для добычи соли, – пояснил Симон, не дожидаясь вопроса спутника. – Мертвое море богато солью, она немного горчит, но пригодна в пищу.

– А где люди, которые добывают соль?

– Сейчас ты их увидишь. За тем холмом, – Симон кивнул на раскинувшийся впереди холм, – есть деревушка.

– Мы идем туда?

– Не совсем. Наша цель чуть дальше. Но и в этом селении живет немало людей, которые поддерживают нас.

Пауль покачал головой:

– И как они только выживают в этом суровом краю!

– Это непросто, – согласился Зелот. – Но, поверь, человек может жить везде, если, конечно, он сильный человек и в душе у него есть Бог. Эти люди веруют в Бога и живут тем, что дает им земля, скупая на вид и щедрая на деле. Они выращивают овощи, пальмы дают им сладкие финики. В здешних прудах водится рыба, а у русла реки можно найти гнезда диких пчел. Если ты умелый охотник, ты наверняка не останешься без мяса. В горах можно убить газель или козла, около реки в изобилии водятся кролики, а если повезет, можно повстречать и дикого кабана.

– Кому повезет? – спросил Пауль.

Симон усмехнулся, давая понять, что оценил шутку:

– Кто сильнее, тому и повезет. Кроме того, здешние люди рукодельны. Они плетут циновки и другие вещи из тростника, он здесь особенно хорош. Они изготавливают поташ, выделывают шерсть. И конечно, соль. Они далеко не бедны, как можно подумать, глядя на эти безжизненные холмы. А вот, кстати, и сами они.

На вьющейся сверху тропинке появилась группа людей в серых одеждах, напоминающих одеяния кочевников и скрывающих не только тело, но и почти все лицо, оставляя доступными солнцу лишь глаза да ступни ног. При виде незнакомцев люди настороженно замерли. Тогда Симон сдернул с головы платок, чтобы обитатели селения могли как следует рассмотреть его. Расчет оказался верным, один из четверых признал гостя:

– Здравствуй, Симон, прозываемый Зелот.

– Здравствуй, брат, чье имя мне неведомо.

Говоривший откинул край платка, прикрывавший нижнюю часть лица. Его губы улыбались.

– Я Иосиф бар-Иегуда. Узнаешь ли меня?

– Конечно, брат мой.

Симон сделал шаг вперед, в ответ на что его собеседник попятился. Паулю показалось, что на лице его промелькнуло отвращение.

– А кто это рядом с тобой?

– Мой брат Пауль.

– У него странное имя и еще более странное лицо. Он не из киттиев?

– Нет, он принадлежит к другому народу, также не отмеченному Божественной благодатью. Но он принял нашу веру, и теперь он один из нас.

– Только не в нашем доме. Вам придется обойти оазис стороной.

– Как скажешь, брат мой. Но нельзя ли нам набрать чистой воды?

– Мы дадим ее вам сами.

Иосиф бар-Иегуда бросил взгляд на одного из своих спутников, и тот поспешно отстегнул от пояса фляжку из высушенной тыквы. Иосиф принял ее, но не передал Симону, а положил на землю перед собой, после чего отступил на несколько шагов.

– Можешь взять.

– Спасибо.

Симон подобрал подарок. Иосиф и его спутники сошли с тропинки, давая понять, что гости могут продолжить путь. Симон и Пауль так и поступили.

Они взобрались на вершину холма, откуда открывался чудесный вид на окрестности. Впереди зеленел овал оазиса, походивший на яркий изумруд, оправленный тусклым серебром солончаков и белесо поблескивающей глади Мертвого моря. Резкий контраст блекло-серого и яркой зелени настраивал на философский лад. Пауль внезапно подумал, что примерно так жизнь должна отличаться от смерти. Вот только что какому цвету соответствует? Пауль непроизвольно улыбнулся. Симон, в этот миг наблюдавший за ним, истолковал эту улыбку по-своему.

– Что, красиво?

– Да, здесь действительно красиво! – восторженно протянул Пауль.

Селение было невелико. Небольшие, кажущиеся издали уютными и аккуратными, домишки серой осыпью сползали к центру оазиса, где сверкала жемчужина родника. Утопающие в зелени садов и ровных насаждениях финиковых пальм, жилища людей радовали глаз.

– Однако они негостеприимны.

– Они не привечают чужаков. Но это еще цветочки! Ягодки ждут тебя в самой Обители!

– А тебя?

Симон усмехнулся в бороду:

– Я как-никак член общины, хотя и не вхожу в число посвященных. Тебе же там будет непросто. Да и братии тоже. Не понимаю, почему брат направил со мной именно тебя!

– Я тоже не понимаю, – откликнулся Пауль.

Напившись, путники сошли с холма и продолжили путь, обходя селение стороной. Солнце припекало все сильнее, тело изнывало от духоты, почти нестерпимой здесь, в низине. Когда путники шли мимо источника, у которого сидел страж, Симон плотоядно облизнулся:

– Как хочется хотя бы обмыть лицо и руки.

– Ты можешь искупаться в море, – простодушно предложил Пауль.

– Ты сошел с ума! Оно такое соленое, что потом мне придется несколько часов отмокать в пресной воде, а для этого нам нужно еще достичь Обители!

– Нужно! – эхом утомленно выдохнул Пауль.

Но любой путь рано или поздно подходит к концу. Солнце уже готовилось нырнуть за горную гряду, когда путешественники наконец достигли своей цели. То было небольшое селение, прилепившееся к краю плато. В отличие от предыдущего, это селение было совершенно серо-серые силуэты, по неведомой людской прихоти выросшие из безжизненного сердца пустыни. Внушительная каменная стена отделяла Обитель праведности от любопытных взоров. По правую сторону тянулось обозначенное невысокой насыпью кладбище, слева был глубокий овраг.

Путники приблизились к воротам, и Симон решительно постучал кулаком в окованную жаркой медью створку.

– Кто тревожит покой сынов Света?

– Сыны Света! – откликнулся Зелот.

– Но как вы докажете это? Может, вы – сыны Тьмы? – грозно вопросил невидимый голос.

– Верую в Свет, проклинаю Тьму! Я Симон, брат отмеченного Богом.

Скрипнул металл, и в щелке, столь узкой, что Пауль поначалу не заметил ее, объявился глаз.

– Я узнаю тебя, но кто рядом с тобой?

– Новообращенный брат, слуга Света, враг Тьмы.

– Что ему нужно?

– То же, что и мне. Мы принесли послание Учителю праведности.

– Ждите. Я иду за советом.

Прошло немало времени, прежде чем голос объявился вновь.

– Он должен поклясться, что служит Свету и ненавидит Тьму! – объявил настырный страж.

– Клянусь! – ответил Пауль со всей искренностью, на какую был способен. Он устал настолько, что едва держался на ногах, и потому искренности оказалось предостаточно.

После этого ворота заскрипели и соизволили отвориться. Путники прошли на небольшой двор, вымощенный камнем. Перед ними возвышалось неказистое двухэтажное здание, справа и слева располагались пруды, дальше виднелись стены и крыши других построек.