Текст книги "Конец охоты"

Автор книги: Дмитрий Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Апостолы. Здесь присутствуют Симон, Иаков, Андрей, Иоанн, Филипп, Варфоломей, Иуда, Матфей, еще один Симон, еще один Иуда и еще один Иаков. Нет лишь Фомы.

– Откуда ты все это знаешь? – буркнул Пауль.

– Информация получена в ходе неоднократных наблюдений за данным событием, – без промедления откликнулся переводчик.

– Ну и какой вывод следует из всех этих наблюдений?

– Все происходящее – не более чем трюк, хотя подтверждения этому не имеется.

– С чего тогда ты взял, что это трюк?

Переводчик тоненько, по-человечески, хихикнул:

– Ты полагаешь, что можно вернуть к жизни умершее существо?

– Не я полагаю. Они полагают.

– Если бы подобное было возможно, наша наука уже открыла бы способ, как это сделать.

– К чему спорить? – рассудительно заметил Пауль. – Сейчас сами все увидим.

– Трюк! – взвизгнул переводчик.

– Заткнись! – ласково пожелал Пауль, и переводчик исполнил его желание.

Процессия приблизилась к крайним домишкам, а затем вышла за пределы села. Тропинка петляла вверх к небольшим, похожим на неровные клыки скальным выступам. Сложенные из известняка, скалы были изъедены ветром и временем. Там и здесь чернели провалы пустот, которые предприимчивые жители Вифании использовали вместо могил. Шествие приблизилось к одной из таких расселин, заваленной землей и камнями. Увядшие цветы и ветви указывали на то, что похороненный здесь человек умер совсем недавно. К расселине приблизились двое апостолов, держащие в руках лопаты. По знаку Иисуса они начали отбрасывать землю и камни. Пауль невольно обратил внимание на то, что верхний слой земли имел тот же цвет, что и в глубине. Если ветви и цветы и впрямь выглядели так, словно пролежали здесь по крайней мере два-три дня, то земля, несомненно, была свежей. На помощь копающим пришли еще несколько человек, принявшиеся отбрасывать в стороны камни. Остальные внимали негромкой речи пророка. Пауль протиснулся поближе и наконец мог различить все слова.

– Я – Воскресение и Жизнь. Тот, кто верит в Меня, даже если умрет, будет жить. А всякий, кто жив и верит в Меня, вовсе не умрет. Верите ли в это?

– Да! Да! Да, Отче! – дружно согласилось большинство из собравшихся.

– Да! – кашлянув, присоединил свой голос и Пауль, в тот же миг поймавший на себе внимательный взгляд одного из тех, что сопутствовали Иисусу. У этого человека были крепкие, почти квадратные плечи, борода его была столь черна и густа, что напоминала шерсть зверя, глубоко посаженные глаза пылали огнем, и всем своим видом он походил скорее на волка, а не на апостола.

Тем временем люди, раскапывавшие могилу, дошли до большого камня.

– Уберите его! – громогласно велел Иисус.

– Великий, но уже, наверно, пошел запах! – предупредила одна из женщин, чью голову покрывал белый платок. – Уже четвертый день.

– Уберите камень! – твердо повторил тот, кого признают Богом.

Пять или шесть мужчин, вцепившись в камень, с трудом вытолкнули его наружу. Пахнуло сыростью, все невольно отшатнулись. Пауль, внимательно наблюдавший за Иисусом, заметил, как тот усмехнулся. Затем он шагнул вперед и провозгласил, подняв к небу глаза:

– Отец, благодарю Тебя, что Ты Меня услышал. Я знаю: Ты слышишь Меня всегда, но Я так сказал для людей, что стоят здесь, пусть поверят они, что Я послан Тобою! – Потом он воздел над собой руки и воскликнул: – Элеазар, выходи!

Внутри пещеры что-то зашевелилось. Большинство из собравшихся испуганно подались назад. На месте остались лишь пророк да несколько его спутников, и среди них – человек, поразивший воображение Пауля. Затем из лаза показалась фигура, с головы до пят замотанная пеленами. Одна из женщин рухнула в обморок, несколько наиболее впечатлительных зрителей бросились бежать вниз по тропе, остальные закричали, славя пророка:

– Чудо! Чудо! Да восславься во веки веков Иисус, помазанник Божий! И да станет свет твой указующим перстом для заблудших овец Израиля!

Иисус улыбался, довольный произведенным впечатлением. Протянув длани к пошатывающейся фигуре, он приказал:

– Развяжите его! Пусть идет!

Воскресшего освободили от погребального савана, и взорам собравшихся предстал человек, облаченный лишь в набедренную повязку. Кожа его была бледной, глаза тусклы, лицо покрылось испариной. От него исходил пряный запах, и Пауль вдруг цинично поймал себя на мысли, что так пахнет, если закусывать молодое вино зеленым луком. Воскресший выглядел смертельно уставшим, но ничто не свидетельствовало о том, что еще несколько мгновений назад он был мертв.

– Элеазар, узнаешь ли ты меня? – спросил Иисус.

– Да, Учитель!

– Тогда ступай и расскажи всем, что ожидает тех, кто проникся истинной верой. И вы, прочие, что видели дело рук Господа, поведайте о случившемся тем, чьи сердца объяты сомнением. И да войдет истинная вера в эти сердца, наполнив их силой!

Воскресший повиновался. Покачиваясь на неверно ступающих ногах, он двинулся вниз. Собравшиеся вновь подняли крик, славя Иисуса. Тот отвечал улыбкой, которую Пауль назвал бы снисходительной.

Представление было окончено. Иисус, а следом и зеваки потянулись вниз, к деревне. Пауль также ступил было на тропу, но мужчина с горящими глазами преградил ему путь и грозным голосом спросил:

– Кто ты и по какому праву следуешь за нами? Ты – соглядатай, подосланный фарисеями?

– Я похож на соглядатая? – вместо ответа спросил Пауль. Бородач молчал, и тогда юноша прибавил: – Разумно ли посылать того, в ком каждый признает лазутчика? Разве я похож на иудея?

– Клянусь Богом, нет! У тебя лицо презренного гоя! Но тогда ты подослан римлянами!

– Глупо! Зачем римлянам рисковать головой своего человека?

– Тоже верно. Но кто тогда ты?

– Человек.

Лицо бородача перекосилось.

– Твой ответ слишком хорош, чтобы я удовольствовался им.

– Ты странно мыслишь, – заметил Пауль не без тревоги в душе, так как все зрители, увлекаемые Лазарем и женщинами, уже сошли с холма и он оказался наедине с апостолами, чьи лица нельзя было назвать дружелюбными.

– Или ты скажешь, кто ты, или займешь место Элеазара.

– С тем чтобы уже никогда не воскреснуть! – со смешком прибавил Иисус, появившийся из-за спин окруживших Пауля апостолов.

– Я не соглядатай. Но я действительно искал вас.

– Зачем? – выкрикнул бородач. – Кто послал тебя?!

– Я беглый раб. – В качестве доказательства Пауль повертел шеей со следами от веревки – он сам их натер перед тем, как покинуть Иерусалим. – Меня зовут Дорн. Я родом из племени германцев, живущих далеко к северу.

– Чем докажешь это?

Пауль развел руками:

– Ничем. Впрочем, если кто-нибудь из вас знает мой язык, он может убедиться, что я говорю правду – я действительно из племени германцев.

– Это не доказательство!

– Больше мне нечего добавить.

– Тогда… – протянул бородач, извлекая из-за пазухи длинный нож, лишь самую малость уступающий римскому мечу.

– Не горячись, Зелот! – Иисус мягко, но в то же время решительно взял апостола за руку. – Сдается, что он говорит правду.

– А кто ты такой, чтобы судить, правда это или ложь?!

– Не горячись, брат! – твердо повторил Иисус, холодные глаза его гневно сверкнули. – Этот человек может нам пригодиться.

– Но чем? Зачем нам нужен презренный гой?

– Сила Рима велика. Нам пригодится каждый, кто встанет с нами против Рима. Почему бы не принять помощь людей другого племени, если у нас общий враг? Правильно я говорю, брат? – Иисус с улыбкой заглянул в глаза Пауля.

– Да, брат! – с вызовом ответил юноша.

Иисус засмеялся:

– Он мне нравится. Пусть идет с нами. Он станет первым апостолом для тех, кто не верует в Отца, но готов принять Сына! Нам нужны такие люди!

Слова Иисуса послужили сигналом. Апостолы разомкнули круг, лица их посветлели. Непримиримым остался лишь тот, кого Иисус назвал Зелотом. Пауль вспомнил, что в Священном писании у него было и другое имя – Симон. В глазах Симона по-прежнему были недоверие и подозрительность, но он не пошел против мнения всех.

– Хорошо, – после недолгого молчания сказал Симон. – Ты можешь следовать за нами. Но мне не нравится твое имя. Оно звучит слишком дико для наших мест.

– Хорошо, – с усмешкой согласился и Пауль. – Можешь звать меня Симоном.

Апостол яростно скрипнул зубами:

– Я – Симон! Я – Симон Зелот!

– Тогда я буду… – Пауль задумался и внезапно для самого себя прибавил: – Я буду Паулем. Надеюсь, никто не возражает?

– Нет, – сказал Иисус, внимательно прислушивавшийся к разговору. – Пауль – хорошее имя. Пусть будет Пауль. И пусть вас будет двенадцать.

– Посмотрим, что скажет на это бар-Абба! – процедил Симон Зелот.

Пауль не обратил внимания на его замечание. Почтительно поклонившись, он отошел в сторону.

Вот так вдруг выяснилось, что не столь уж сложно стать апостолом и что их число могло меняться со дня на день. Да и сами апостолы выглядели странно, но еще более странно вели себя. Пауль чувствовал, что ему еще предстоит разобраться в этом. Но пока он был доволен собой. Первая часть плана была успешно выполнена. Теперь лишь оставалось наблюдать за развитием событий…

4

В первый день Шеве не удалось проникнуть во дворец Ирода, где обосновался прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Она уже была совсем рядом, когда из ворот вышел отряд воинов, возглавляемый двумя офицерами, в одном из которых Охотница признала Лонгина. В руке триария было копье, которое интересовало Шеву во сто крат больше, чем все прокураторы, вместе взятые, поэтому она отказалась от первоначального плана и последовала за солдатами. Облаченная в обычную для местных женщин одежду, она не привлекала ничьего внимания.

У городских ворот центурион решил перекинуться парой слов с начальником стражи, и, пока они хохотали и хлопали друг друга по плечам, вспоминая свои недавние похождения, Шева, долго не торгуясь, купила на расположенном рядом рынке осла и теперь могла не волноваться, что отстанет от быстро шагающих солдат. Не успела она устроиться на его спине, как отряд продолжил свой путь. И тут началась череда приключений.

Ей положил начало осел, столь опрометчиво купленный Шевой. Собственно говоря, Охотница намеревалась приобрести коня, но, уловив ее мысль, мнемотический переводчик тут же сообщил, что в данном Отражении лошади положены лишь мужчинам, да и то из знатного сословия. Поэтому Шева удовольствовалась ослом, здраво рассудив, что так даже будет лучше, ибо человек на осле не привлекает такого внимания, как всадник. Но осел, столь милый и кроткий с виду, оказался на редкость своенравным животным. Он избрал свой собственный путь, сойдя с дороги в лощину, поросшую приятными его вкусу, но на редкость колючими растениями. В результате Шева оцарапала себе обе ноги, а заодно порвала в двух местах одежду. Несколько увесистых затрещин помогли ослу осознать свою ошибку, и какое-то время он вел себя смирно, неторопливо труся за солдатами, но затем у него возникла мысль передохнуть. Как ни старалась Шева сдвинуть с места упрямую тварь, как ни награждала ее то тычками, то ласковыми словами, все было прекрасно. Осел наотрез отказывался продолжить путь, и Охотнице лишь оставалось смотреть вслед удаляющемуся отряду. Когда же она, в сердцах сплюнув, оставила своего «верного скакуна» на произвол судьбы и решила продолжить путь пешком, своенравная скотина тут же последовала за своей хозяйкой. Шева попыталась опять взгромоздиться ему на спину, но не тут-то было. Стоило Охотнице остановиться, как осел замер позади ровно на том расстоянии, которое позволяло ему чувствовать себя вне досягаемости. Как только Шева продолжала путь, осел, словно верная собачонка, устремлялся следом за ней.

Так они миновали сады и поля, окружавшие город. Вдалеке показалось селение, и солдаты свернули к нему. Шева с ослом последовали их примеру. Работавшие на полях люди отрывались от своих дел и разглядывали процессию. Если мерно шагающие солдаты не вызывали у них ничего, кроме неприязни, то на женщину, за которой трусил осел, они взирали с улыбкой. Охотница натянуто улыбалась в ответ. Она привлекала внимание, а это было совершенно лишне. Но изменить что-либо было невозможно. Осел упивался обретенной свободой и не изъявлял желания возвращаться в состояние вьючного животного. Шеве оставалось лишь улыбаться и делать вид, что упрямая скотина не имеет к ней никакого отношения.

Солдаты замедлили шаг, а потом и вовсе остановились. Отряд разделился на две части. Одна, числом побольше и во главе с центурионом, осталась на месте, другая, под начальством Лонгина, свернула с дороги в поля. Шева без труда догадалась, что солдаты совершают обходный маневр. Но что было делать ей? Подумав, Шева решила следовать за главным отрядом. По всей очевидности, римляне намеревались нанести удар с двух сторон, а значит, оба отряда должны были рано или поздно соединиться, и тогда обладатель заветного копья вновь окажется в поле зрения Охотницы. Шева покосилась на осла. Тот согласился с ее решением радостным криком, заставившим Охотницу болезненно поморщиться.

Наконец двинулся в путь и второй отряд. Шева шла за ним, по-прежнему держась на удалении от римлян. Лишь когда те приблизились к окраине селения, Охотница ускорила шаг. Она уже догадывалась, что должно было произойти. Солдаты намеревались устроить облаву на зелотов, местных бунтарей, выступавших против господства римлян. Шеве было известно, что власти время от времени предпринимали карательные операции против зелотов и что Лонгин, подобно прочим солдатам, участвовал в них. Но на прочих Шеве было наплевать, а вот обладатель копья должен был выйти из стычки живым и здоровым, и это была ее забота.

С этой мыслью Охотница вошла в селение, за нею с радостным криком бежал осел. Жители села, встревоженные появлением солдат, не обратили внимания на незнакомую женщину. Шева поспешила туда, где на повороте еще вилась пыль, поднятая десятками солдатских ног. Она подоспела как раз вовремя. Бунтовщики собрались в одном из неприметных домов и уже обсуждали свои дела, когда увидели солдат.

Дальнейшие события развивались по всем законам жанра. Заговорщики, числом около десятка или чуть более, бросились врассыпную к противоположной околице села. Солдаты, повинуясь приказу офицера, устремились за ними. Шева побежала за солдатами, осел с воинственно задранным хвостом – за ней. Со стороны это выглядело чертовски смешно, но местные жители разучились смеяться при виде римских солдат.

Зелоты неслись не разбирая дороги – через подворья и сады обитателей деревеньки. Они перепрыгивали через невысокие заборы, продирались сквозь кусты и виноградники, приводя в замешательство хозяев домов. Солдаты преследовали их по пятам, но заметно уступали в прыти – сказывались панцирь и оружие, весившие десятка три фунтов. Почти все зелоты успешно избежали погони, попался лишь один, подвернувший ногу. Шева пробегала мимо и видела, как двое легионеров наседают на невысокого бородача, а тот отмахивается от них длинным, похожим на меч ножом. Убедившись, что зелот не намеревается сдаваться, солдаты без излишних уговоров проткнули бунтаря мечами.

К тому времени прочие беглецы уже достигли окраины села, и все бы закончилось для них благополучно, если бы не второй отряд, заблаговременно расположившийся в кустарнике и отрезавший, таким образом, самый удобный путь для бегства. Завидев бегущих зелотов, солдаты Лонгина высыпали навстречу. Их было не меньше, чем бунтовщиков, но то были по преимуществу новобранцы, и действовали они без должной решимости. Попавшие в клещи зелоты, народ бывалый и отчаянный, не бросили, как того ожидали римляне, оружие.

Три десятка человек сплелись в яростно вопящий клубок. Римляне имели преимущество в выучке и вооружении, зато на стороне мятежников были ярость и фанатизм. Засверкали клинки, их звон смешался с криками боли. Четверо зелотов уже лежали на земле, пятная ее кровью. К ним тут же присоединились двое легионеров, одного из них свалил плотный здоровяк, действовавший со сноровкой опытного воина. Еще один зелот вырвался и исчез было в кустах, но, устыдившись собственной трусости, вернулся и напал сразу на двоих римлян, и даже поразил одного из них в спину, чтобы через мгновение пасть от копья второго. Этим вторым был Лонгин.

Подоспевшая к месту побоища Шева видела, как триарий умело увернулся от неловкого выпада и, размахнувшись, вогнал копье в брюхо врага. Выронив нож, зелот ухватился за древко и рухнул. Римлянин рванул свое оружие, но сведенные судорогой пальцы зелота не отпускали его. Увидев это, на Лонгина бросился другой заговорщик, тот самый здоровяк, который убил перед этим легионера. Подобрав с земли меч сраженного им римлянина, зелот стремительно прыгнул на Лонгина. Тот судорожным движением дернулся в сторону, увернувшись от удара. Меч лишь скользнул по пластинам доспеха. Лонгин рванул из ножен свой клинок, но зелот могучим ударом выбил оружие из рук растерявшегося римлянина. Вскрикнув, Лонгин бросился бежать. С перекошенным от страха лицом он несся к кустам, где пряталась Шева.

Времени на раздумья не было. Лонгин должен был жить, в противном случае нарушалось течение событий. Когда триарий подбежал вплотную к кусту, а его преследователь уже занес руку с мечом, Шева прыгнула им навстречу. Она бросилась в ноги римлянину, и Лонгин с грохотом рухнул на землю. Тем временем Шева вскочила на ноги и преградила путь зелоту. Бок слегка саднило, но в остальном Шева чувствовала себя превосходно. Зелот, застыв на месте, с удивлением уставился на невесть откуда взявшуюся хрупкую женщину. Он не заподозрил в Шеве врага и решил, что девушка хотела помочь ему.

– Отойди! – прохрипел он, делая шаг вперед. – Я прикончу ублюдка!

– Беги! – крикнула в ответ Шева, указывая рукой на появившихся из-за домов солдат второго отряда.

– Нет! – яростно прохрипел зелот и поднял руку, давая понять, что с ним лучше не спорить.

Охотница не испытывала ни теплых чувств к Лонгину, ни неприязни к его противнику. Они были персонажами уже много раз сыгранной пьесы. Но сценарий требовал, чтобы римлянин жил, а значит, его сопернику выпала незавидная роль. Зелот даже не успел удивиться, когда маленькая крепкая нога вдруг врезалась ему в солнечное сплетение, заставив согнуться от боли. Следующий удар коленом в челюсть поверг заговорщика на землю. На него тут же набросились солдаты, приведенные центурионом. Прибывший вместе с ними осел оглушительно кричал, приветствуя победу своей хозяйки.

Схватка была завершена. Все зелоты, кроме трех, в числе которых был и побежденный Шевой, лежали на земле в лужах крови. Но они дорого продали свою жизнь, прихватив с собою в шеол [13]13
  Шеол – загробный мир иудеев, нечто вроде Аида.


[Закрыть]пятерых легионеров. Часть римлян со сноровкой мародеров обыскивали мертвецов, не брезгуя ни монетой, ни дешевым кольцом. Другие столпились вокруг Шевы и плененного ею зелота. Центурион лучился любезностью.

– Я видел, как ты спасла жизнь триарию, милая женщина. Кто ты? Как тебя зовут? Я непременно сообщу о твоем поступке прокуратору! Не сомневаюсь, тебя ждет щедрая награда.

Это было как нельзя кстати. Улыбнувшись в ответ сначала центуриону и Лонгину, а потом и стоящим за их спинами воинам, Шева вкратце поведала о себе.

– Мое имя Марция. Я из рода Фавониев. – Здесь Охотница сделала многозначительную паузу, чтобы дать центуриону время оценить, с кем он имеет дело. – Эти негодяи похитили меня, намереваясь, очевидно, обменять на одного из своих сообщников, захваченного доблестными солдатами прокуратора.

Центурион расплылся в улыбке:

– О, госпожа принадлежит к столь влиятельному роду. Теперь я понимаю, почему она столь отважна! Но как случилось, что зелоты похитили тебя, и где твое платье?

Шеве почудилось, что, несмотря на сияющую улыбку, в голосе центуриона различимы подозрительные нотки.

– Как? – Шева, не предполагавшая подобного развития событий, еще не придумала объяснения. – Это случилось три дня назад. А мое платье они отобрали и дали это, чтобы я не привлекала внимания!

Ответ вполне удовлетворил центуриона. Полуобернувшись к солдатам, он воскликнул:

– Но какая доблесть! Истинно римская доблесть! Отважная римлянка обезоруживает кровожадного злодея, спасая жизнь доблестному, – тут центурион позволил себе ухмыльнуться, – согражданину! Эта история придется по душе прокуратору. Вы непременно должны пойти с нами.

Шева изобразила усталую улыбку:

– Я как раз хотела просить тебя, отважный центурион, доставить меня в город.

– Рад помочь! – Центурион решил, что отважную гостью можно покуда оставить в покое, и обратил свое внимание на пленника. – Так, а кого мы поймали? Ба, да это же сам бар-Абба! Вот так удача! Прокуратор будет доволен!

Центурион ухмыльнулся прямо в лицо пленнику. Зелот, чьи руки и ноги были связаны, ответил римлянину ненавидящим взглядом.

– Да, это он, – подтвердил Лонгин, уже вполне оправившийся от падения. Триарий со злобой пнул зелота. – Грязная скотина! Он едва не прикончил меня! Если бы не госпожа!

– Да, ты ее должник! – согласился центурион. – Бар-Абба! Скажи мне что-нибудь!

Пленник молчал, не отводя горящих глаз от издевательски улыбающейся физиономии центуриона.

– Не хочет говорить! – буркнул Лонгин.

– Прокуратор развяжет ему язык! – Центурион сплюнул и приказал воинам: – Подберите погибших! Этих собак не трогайте. Пусть иудины дети хоронят их сами. И найдите лошадь для госпожи Марции!

Лошадь? Взгляд Шевы упал на стоящего неподалеку осла. Самое время поквитаться.

– Ни к чему тратить время на поиски лошади, – остановила солдат Охотница. – Поймайте того осла. Только если он не очень капризный!

– Капризный? – Центурион ухмыльнулся. – Мои ребята сделают послушным даже самого упрямого! Чего стоите, исполняйте приказ госпожи!

Через несколько мгновений Шева уже восседала на своем осле. Раздосадованный утратой свободы, тот пытался показать норов, но пара крепких тычков быстро настроили животное на философский лад. А потом отряд направился к городу. Всю дорогу обратно Шева улыбалась, беспечно болтая с шагающим рядом центурионом. И все было бы прекрасно, если бы не ненавидящие взгляды, которыми обжигал ее спину плененный зелот. Так смотрят только смертельные враги. Но в остальном все было прекрасно…

5

Однако вернемся к Паулю. Нежданно для самого себя, он был принят в число двенадцати, но это вовсе не значило, что новые друзья безоговорочно доверились ему. Большинство апостолов настороженно посматривали на новообретенного брата, а Симон Зелот даже не пытался скрывать своего подозрительного отношения к нему. Но неприязнь Симона мало трогала Пауля. Куда более значило расположение самого Иисуса, а тот был неизменно благосклонен к прозелиту, не упуская ни единой возможности подчеркнуть свое расположение к нему.

В Вифании Иисус со своими спутниками пробыл недолго. Вернее, они даже не вернулись в селение, так как их по дороге остановил некий человек. Человек этот запыхался от быстрого бега, волосы его были спутаны, на левой руке запеклась кровь. Подойдя к Иисусу, он что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул и обернулся к остановившимся за его спиной спутникам. На лице пророка играла вымученная улыбка, благообразное лицо выглядело бледнее обычного.

– Дети мои, нам не следует возвращаться в дом Элеазара. Мы опоздали. – Немой вопрос читался в глазах апостолов, и Иисус ответил на него: – Бар-Абба не присоединится к нам. Его и двух наших друзей схватили римляне. Все прочие погибли. Лишь этому человеку удалось спастись. Он предал память своих братьев, но лишь для того, чтобы помочь делу. И да будет милостив к нему Господь!

Иисус посмотрел на гонца, и тот, к изумлению Пауля, кулем осел на землю. На остальных происшедшее не произвело особого впечатления, должно быть, им не раз приходилось быть свидетелями подобного «чуда». Иисус мягко улыбнулся, адресуя свою улыбку прежде всего Паулю. В ней нетрудно было увидеть предупреждение, и Пауль внял ему. Он не был уверен в том, что человек, называвший себя Иисусом, способен воскрешать, но уже не сомневался, что он обладает даром убивать взглядом или усилием воли. Страшный дар, присущий лишь избранным!

– Что будем делать, Учитель? – спросил Симон Зелот, делая шаг к Иисусу, стоявшему над бездыханным телом посланца.

– Бог позаботится о нем.

– Нет, я спрашиваю: что делать нам?

– Мы переждем грозу в Гиве, пока не появятся первые паломники. Тем временем двое отнесут письмо в Обитель праведности.

– Кому ты поручаешь это дело?

– Тебе… – Взгляд Иисуса пробежал по лицам учеников и замер на Пауле. – И Паулю!

– Ты доверяешь ему, брат?! – воскликнул Зелот.

– Да. И тебе придется довериться ему тоже. Он наш брат, и я верю, он подтвердит делом преданность Учению.

Взоры апостолов словно по команде скрестились на Пауле, и тот поспешил согласиться со словами Иисуса:

– Я сделаю все для этого, Учитель!

Иисус с удовлетворением кивнул, словно желая сказать, что и не ждал другого ответа:

– К ночи вы не успеете туда. Заночуйте в Вифлееме, в доме старухи. Тебе все понятно?

– Да! – скрипнув зубами, выдавил Зелот.

Тогда готовьтесь в путь. Поешьте и испейте вина. Я покуда напишу письмо.

Повинуясь слову Учителя, один из апостолов, совсем еще юный годами, развязал тощую котомку, извлек оттуда две плоские лепешки и флягу и подал все это Симону Зелоту.

– Спасибо, сынок. – Зелот кашлянул и, не глядя, ткнул одну из лепешек Паулю. Тот принял хлеб. Он пришелся как нельзя кстати. Пауль поел рано утром, и завтрак его был скуден, а сейчас солнце уже перевалило зенит.

Пока Пауль жевал пресный, плохо пропеченный хлеб, проталкивая его в желудок глоточками кислого вина из фляги, которую время от времени протягивал ему Симон Зелот, Иисус быстро начертал послание. Свернув его в трубочку, он обвязал письмо тонкой бечевой, после чего протянул его Зелоту.

– Будь осторожен.

– Знаю. – Одарив Пауля взглядом исподлобья, Симон Зелот бросил: – Пойдем.

Юноша послушно поднялся с камня. Кивнув Иисусу и столпившимся вокруг него апостолам, он двинулся по тропе вслед за своим недоверчивым спутником. Путь был не близок. Он пролегал через Иерусалим, но Зелот предпочел обойти его. На небе уже зажглись первые звезды, когда путники, не перебросившиеся за всю дорогу ни единым словом, достигли наконец селения, где им предстояло остановиться на ночлег. Потом будут сложены легенды о младенце, чье появление на свет возвестила звезда, о таинственных волхвах, принесших ему дары, но покуда об этом не знал никто, и Вифлеем оставался самой обычной деревенькой, состоящей из двух сотен убогих, крытых плоскими крышами домишек, круглый год утопающих в зелени.

Замедлив шаг, Симон остановился подле одного из домов, отличавшегося от прочих украшенной искусной резьбой дверью. Перед тем как войти, он предупредил Пауля:

– Здесь живет моя мать. Будь вежлив с нею. – Сделав паузу, Зелот прибавил: – И не придавай значения ее болтовне. Она не совсем в уме.

Пауль кивнул, испытывая вполне понятное волнение. Чрез миг ему предстояло увидеть мать Иисуса, женщину, чей образ был запечатлен десятками тысяч ваятелей и живописцев. Перед глазами юноши возникла прекрасная Мадонна из Дрездена, освященная кистью великого Рафаэля. Неужели он сейчас увидит наяву ту самую женщину, чей ангельский облик уже на протяжении многих столетий притягивает к себе восхищенные взоры людей?

Симон, не подозревавший о волнении, которое охватило его спутника, толкнул сильной рукой дверь. Они очутились в небольшой темной комнатушке, освещенной лишь тусклым огоньком стоящего на столе светильника. За столом сидела женщина и неторопливо черпала из миски какую-то похлебку. При появлении гостей женщина подняла голову, и Пауль едва не отшатнулся.

Он подозревал, что иконописный облик Мадонны вряд ли соответствует действительности, но не мог даже представить себе, сколь сильным окажется это несоответствие. Нет, женщина не была уродлива. Она была стара, страшно стара. Лицо хозяйки дома вполне могло служить маской для аллегории Старости. Такие лица приличествуют столетним старухам, меж тем, если судить по возрасту Симона, ей вряд ли могло быть больше пятидесяти. Но щеки и лоб ее покрывали глубокие, рваные морщины, беззубый впалый рот вызывал отвращение, крючковатый нос походил на хищный клюв птицы. Эта женщина словно пожертвовала своей молодостью и красотой во имя грядущего искупления сына.

Симон порывисто бросился к матери, и Пауль поразился той нежности, что прозвучала в его словах.

– Здравствуй, мама!

Старуха ласково обняла голову припавшего к ней сына.

– Сынок! Сынок! – бормотала она сквозь навернувшиеся слезы.

Пауль скромно стоял в стороне, пока Симон, наконец, не вспомнил о нем.

– Мама, это мой товарищ. Он – один из нас. Его зовут Пауль.

Старуха подняла на гостя глаза – глубокие и мудрые, подобные Отражению застывшей Вечности.

– Пауль – странное имя. Он не из наших.

– Нет, мама, он из гоев. Но теперь он с нами. Брат принял его.

– Тогда пусть пройдет. Садись к столу, Пауль. Меня зовут Мария.

Пауль сел к столу. Он все еще не мог смириться со странным обликом той, что вдохновляла сонмы поэтов и живописцев. Юноша ощущал обиду, словно его жестоко обманули. Тем временем Симон что-то пошептал матери. Та кивнула, после чего поднялась и принесла нехитрую снедь – лепешки, виноград, козий сыр, а также вино. Путешественники жадно набросились на еду. Мария с улыбкой наблюдала за ними. При взгляде на сына глаза ее лучились теплотой, когда же старуха переводила взор на Пауля, в нем появлялась настороженность.

Наконец гости насытились, и Мария убрала опустевшие миски.

– Ну рассказывай! – обратилась она к сыну. – Как ваши дела?

Пауль поймал на себе косой взгляд Симона. Тот явно колебался, не зная, стоит ли откровенничать, но все же ответил:

– Мы потерпели неудачу. С Элеазаром все произошло благополучно. Но поднять знамя борьбы не удалось. Римляне выследили и схватили Иисуса бар-Аббу.

– И что будет дальше?

– Еще не решили. Брат послал меня к Учителю праведности. Когда он присоединится к нам, мы примем решение.

– Скорей бы уж… – задумчиво прошептала старуха. – Он хотел видеть меня?

– Не знаю. И кто знает?

– Но я могу прийти на праздник?

– Конечно. Как все. – Симон потянулся. – Извини, мама. Мы должны поспать. Завтра нас ждет неблизкий путь.

– Конечно. – Старуха поднялась. – Можете лечь в комнате или в саду. Я дам вам покрывала.

– Лучше в комнате, – сказал Симон.

– А я лягу в саду! – неожиданно для самого себя сказал Пауль.

По лицу бородача промелькнула кривая улыбка.

– Твое дело. Но только не вздумай сбежать. Мы все равно найдем тебя.

– Просто в доме душно.

– А в саду под утро свежо.

– Если замерзну, приду в дом, – твердо сказал Пауль.

– Как знаешь. – Симон поднялся и с хрустом расправил плечи. Он был пошире в плечах, чем Пауль, и явно сильнее, хотя и проигрывал в росте. – Мама, дай ему покрывало.