Текст книги "Карл Великий"

Автор книги: Дитер Хэгерманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 58 страниц)

Суть дела, что является предметом данной грамоты, демонстрирует строгую законность исполнения королевского правления, непреходящую ценность письменных свидетельств и их актуальность в королевском и графском суде, по крайней мере в регионах королевства южнее реки Луары, а также вновь доказывает, сколь щепетилен был король при реституции и распределении имперских и королевских владений. Не случайно еще современники клеймили отношение преемника Карла– Людовика к королевским владениям во имя приобретения новых сторонником как зло для королевского правления, хотя следует признать, что и отличие от своего отца Людовик не обладал никакими ресурсами в связи с завоевательными походами или трофеями наподобие аварских сокровищ для приумножения своей щедрости.

Не меньший интерес вызывает грамота Карла для графа Тео бальда, которую, если верить приложенным древнеримским стенографическим текстам на пергаменте, камерарий Мегинард мог получить лишь на основе одолжения за одолжение. Вскоре после этого Теобальду было предъявлено обвинение в том, что, «отри нув Бога», вместе с королевским сыном Пипииом он «по науще нию дьявола» замышлял заговор против короля и «его богоугодного правления». С помощью Иисуса Христа это коварство ока залось раскрыто, и Теобальд Божиим судом очистился от своей вины. Тем не менее тогда его лишили не только звания, но и владений, которые возвращаются ему за новое служение и новые заслуги, ибо в пользу этого говорят порядок наследования и соответствующие грамоты. Данная реституция получаст объяснение в акте от 20 декабря того же года, ведь скорее всего не имевший наследников Теобальд тогда передал свое владение королевскому монастырю Сен-Дени.

Другим получателем королевской милости в первой половине 797 года был доверенное лицо короля и его эмиссар – аббат и 'поэт Ангильбер, принявший в дар «сеllа» [60]60
  Дословно: келья, кладовая (лат.).


[Закрыть] Форестмотье для монастыря Сен-Рикье, где святой – заступник Рихарий «вел (духовную) борьбу», а также для монастыря Нонатула, еще в начале семидесятых годов выступавшего важным оплотом интересов франков в Северной Италии. Так называемый камерарий занимался также правовыми вопросами; наряду с утверждением владений, предоставленных лангобардом по имени Ардоин монастырю в области Виченца и Верона, король передал примыкавшей Модене духовной обители для собственного душеспасения хозяйства на территории Болоньи, уступленные королем Лиутпрандом по арендному договору своему греческому шуту и его сыновьям. Впоследствии они законным образом стали владением короля.

ИМПЕРСКОЕ СОБРАНИЕ 797 ГОДА В АХЕНЕ И САКСОНСКИЙ КАПИТУЛЯРИЙ

В начале лета 797 года Карл, «как привычно», по свидетельству подкорректированных имперских хроник, собрался в поход против вероломных саксов, а также с целью разорения их земель. Во главе многочисленных отрядов король форсировал Рейн, на этот раз при поддержке крупных судов, которые приходилось тащить и по суше и по воде. Такой способ военных действий был освоен Карлом еще со времени его кампании против вильцев.

Король научился ценить речные суда в качестве средств транспорта и во время экспедиции вниз по Дунаю. Проблемы снабжения сыграли не последнюю роль при расширении Фосса Каролина близ Тройхтлингена. Возникшее почти два поколения спустя жизнеописание Людовика Благочестивого детально повествует об использовании судов на земле и на воде в связи с экспедицией Людовика с целью блокады и взятия Барселоны. Военные эксперты разработали тогда следующий план: «Они строили суда для переправы и перевозки по суше, разбирали каждое из них на четыре части, чтобы каждую часть перевозили две лошади или мула: разобранные части затем снова легко монтировались посредством гвоздей и молоточков, на берегу около воды стыки в корпусе заполнялись специально приготовленной смолой, воском и паклей».

С таким вооружением Карл добрался до прежде недосягаемого центра сопротивления саксов Вихмодии, расположенного между нижним течением Везера и Эльбы. Несмотря на мощные укрепления, воины Карла преодолели болотистую и труднопроходимую местность, выйдя к побережью «саксонского океана» – Северного моря на территории земли Хадельн. Перед лицом военного превосходства и угрозы разорения мятежники снова капитулировали; они поспешили «отовсюду», чтобы заявить о своем подчинении королю и предоставить заложников. По свидетельству одного источника, Карл тогда снова депортировал каждого третьего мужчину вместе с семьей, а на их землях поселил франков. С жившими по соседству с Вихмодией фризами случилось то же самое; там по воле короля тоже было возведено мощное укрепление. Планировалось ли уже тогда возвести лезум севернее Бремена, а чуть позже учредить графскую резиденцию ранних биллунгов и пригород государственного представительства в нижнем течении Везера, сказать трудно. Во второй половине сентября 797 года король, переправившись через Рейн, вернулся в Ахен. Он, несомненно, верил или надеялся (и на это у него были основания), что окончательно поставил «безбожный» народ на место. Но эта надежда уже в который раз оказалась обманчивой.

В Ахене, ставшем между тем международным центром дипломатического общения, король снова принял сарацинское представительство во главе с эмиром Абдаллой, изгнанным из страны умершим год назад братом Хишамом I, опасавшимся конкуренции с его стороны в борьбе за трон эмирата Кордова. Поэтому Абдалла был вынужден отправиться в ссылку в Мавританию. После прихода к власти его юного племянника аль-Хакима он возмеч тал о том, чтобы в союзе с королем франков и соседями сверг нуть соперника и взять бразды правления в собственные руки. Так, он заявил о своей лояльности Карлу. Источники сообщают о том, что он даже «снискал похвалу».

В любом случае сын Карла Людовик сопровождал претендента на трон эмира Кордовы до самых южных границ.

Еще один посланник извне по имени Ничетас появился при ахенском дворе как эмиссар патриция Сицилии с посланием императора из далекого Константинополя. Судя по всему, к тому времени он уже был лишен своего аристократического звания и даже ослеплен. Повод написания и содержание послания нам неизвестны. Очевидно лишь, правитель Сицилии поддерживал дипломатические контакты с Западом. Кроме того, можно сделать вывод, что контактам между Восточным Римом и Ахеном, императором и королем франков не мешали никакие конфликты, как доказывает в том числе и великолепный прием, оказанный в Ахене. Все прочее скрыто от нас туманом неизвестности.

В конце октября 797 года в Ахене состоялось имперское собрание. В нем участвовали епископы, аббаты и графы не только коренных франкских земель, но и саксы из разных округов, из Вестфалии, Энгерна и Остфалии. Собрание не в последнюю очередь преследовало цель разработать единый правопорядок, обязательный как для победителей, так и для побежденных, что особенно касалось определения размера штрафов за нарушение королевских заповедей. С франков взыскивалось шестьдесят шиллингов, и столько же в будущем предполагалось взыскивать с саксов. Миротворческая законодательная и судебная часть короля осуществлялась прежде всего в интересах церкви, вдов, сирот и «менее сильных», находившихся под покровительством монарха. Кроме того, законодательная и судебная власть предполагала обязательное участие в объявленных военных походах.

Судебное равноправие покоренных саксов с победителями-франками создало одну из наиболее существенных предпосылок симбиоза саксов и франков в один народ, который так ярко описал Эйнхард. Это равноправие косвенно отменило или по крайней мере смягчило жесткое «оккупационное право», введенное Карлом примерно в 782 году. Объявленный «саксонский капитулярий» не оставляет никаких сомнений в происшедших переменах – восемь его начальных заповедей касаются в равной степени саксов и франков. Как уже упоминалось выше, невыполнение королевских заповедей каралось штрафом в шестьдесят шиллингов.

На первый взгляд этой мере противоречит то, что при уплате денежных штрафов саксы могут придерживаться своей дифференцированной сословной градации, которая в отличие от франков не ориентируется только на вольный статус. Так, франки в зависимости от тяжести нарушения уплачивают пятнадцать шиллингов, и «более знатные» саксы – двенадцать, свободные – пять, а полусвободные (литы) – четыре шиллинга, в чем проявляется наследственное преобладание англосаксонского слоя завоевателей над коренным населением. Штраф размером в пятнадцать шиллингов платит, например, франк согласно Lех salica [61]61
  Салическое право (лат.).


[Закрыть], принятого еще при отце Карла – Пипине, за кражу двухгодовалой свиньи, ястреба с насеста (одногодовалого по возрасту с последующей дрессировкой), куска мяса упряжного животного, за поломку шлюза или мельничной плотины, за снятие урожая с чужого зернового поля или за косьбу на чужом лугу, при дорожном заграждении, ограблении чужого батрака или его похищении.

Кроме того, все судебные дела в ходе упорядоченного отправления правосудия должны решаться в родных местах истца или ответчика, а именно в связи с известной системой денежных штрафов в присутствии жителей округов в качестве отправителей правосудия. Так, штраф удваивается, если дело слушается в присутствии королевских представителей, которых это обременяет.

Двойная сумма взимается и при слушании в королевском суде. А если кто после оглашения приговора участников тинга (народного собрания) апеллирует к королю, то платит, если данное обращение в суд признается неправомерным, опять-таки двойную сумму. При неудовлетворенности приговором платить придется уже два двойных «тарифа». При повторной апелляции к королю ставка – три тройных от исходной.

Для всех саксов, в том числе и аристократов, предусмотрело привычное судопроизводство: за неуважительное отношение к суду в зависимости от сословия накладывается штраф размером в четыре, два или один шиллинг. Священнослужители и их имущество защищены системой двойной компенсации и денежных штрафов, зато отпала угроза применения смертной казни. За смерть королевских представителей предусматривается тройной вергельл (выкуп, уплачиваемый убийцей семье убитого). Ущерб, нанесенный их родственникам, подлежит тройной компенсации и искуплению согласно действующему закону.

Оба последних положения позволяют сделать вывод о том, что непрестанное военное или в любом случае немирное противостояние франков и саксов уступило место упорядоченному сосуществованию между ними. То же самое можно сказать о внешне странном разделе, согласно которому поджог дома как карательная мера или мера устрашения позволителен лишь в случае, если его владелец как мятежник не хочет дать внятный отчет о своих действиях, если, кроме того, в пользу такой карательной акции предварительно высказалась община жителей округа и ответчик отказался предстать перед королевским судом.

Гнев, то есть внезапные эмоциональные всплески, вражда и злонамеренность, не должен иметь место. Иначе злоумышленник именем короля объявляется вне закона. И последующее предписание, проникнутое единодушием франков и саксов, показывает, что тревожное состояние духа и междоусобица вездесущи и остаются препятствием на пути вожделенного правопорядка: смотря по обстоятельствам и в зависимости от правового статуса король может удвоить наказание и наложить денежный штраф размером от 100 до 1000 шиллингов из-за неповиновения.

«Преступников», которые по закону саксов караются смертной казнью (такой вид наказания отсутствовал в правовой системе франков в отношении свободных) и пользуются покровительством короля, монарх или передавал жителям округов для совершения над ними казни, или же вместе с семьей и движимым имуществом переселял в другую марку, чтобы «они [саксонские жители конкретных округов] считали его уже мертвым». Может быть, речь идет о саксах-коллаборационистах?

Весь капитулярий, в котором речь идет сплошь о наказаниях и денежных штрафах, завершается крайне любопытным каталогом, который разъясняет саксам, пока еще неискушенным в обращении с серебряными монетами, соответствующую стоимость серебра на натуральных эквивалентах и тем самым его экономическую целесообразность. Так, крупный рогатый скот (бык или корова) при содержании в стойле осенью равен одному шиллингу точно так же, как и весной. Цена и штраф за нанесение ущерба повышаются с возрастом. На один шиллинг бруктеры (германское племя в Вестфалии) дают сорок шеффелей овса, ржи – двадцать; а вот «нордлихтеры» на один шиллинг – тридцать шеффелей овса и пятнадцать шеффелей ржи, что объясняется скорее всего более худшим качеством почвы и более низкой урожайностью на возвышенной песчаной местности и в долинах рек. Мед бруктеры оценивают в полтора сега, а «нордлихтеры» – по два сега за один шиллинг.

Необходимо вновь отметить, что двенадцать серебряных денариев равняются одному шиллингу. Денарий или пфенниг наряду с половиной пфеннига (обол) были единственными монетами с реальной стоимостью, в то время как шиллинг и фунт выполняли функцию арифметического счета. Эти сведения давали представление не только о монетах, имевших хождение в королевстве франков, но и о распространенных товарах и торговых сделках. Так, саксы могли реально представить, что, к примеру, объявление вне закона именем короля обходилось в шестьдесят шиллингов, что равнялось 720 пфеннигам, а в сумме не менее трем фунтам. Lех salica середины VIII века оценивает стадо из двенадцати коров как эквивалент 62'/2 шиллинга.

В общем и целом из предписаний капитулярия следует: Карл и его советники считали, что пришло время смягчить «оккупационный статут» с его системой драконовских штрафов, включая прежде всего смертную казнь, по-видимому, в широком масштабе не известную даже древнесаксонскому праву, в интересах всеобщего правопорядка, или даже вообще устранить его, чтобы тем самым существенно сократить разрыв между франками и саксами. Всеобщий принцип объявления вне закона именем короля отныне охватил всю социальную структуру, хотя разница в штрафах, налагаемых на покорителей и покоренных, все еще оставалась, сохранялась дифференцированная сословная иерархия, привилегированное положение священнослужителей и королевских доверенных представителей как носителей власти церкви и государства франков измерялось двойными или даже тройными штрафами.

В рамках этого осеннего собрания знати, к участию в котором были привлечены также саксы, наверняка изучался и был решен вопрос об учреждении в Зальцбурге архиепископии как центра или по крайней мере наряду с Аквилеей опорного пункта миссионерской деятельности среди аваров, в связи с чем Арн стал архиепископом и митрополитом баварской церкви. Судя по всему, миссия, направленная Карлом в Рим с целью получения согласия папы Льва III, отправилась в путь в самом конце года. Ее возглавил приближенный к Карлу эксперт по итальянским делам аббат Фардульф из монастыря Сен-Дени: на него было возложено выяснение вопроса о создании в Риме монастыря Апостола Павла как обители короля Карла. Впрочем, всякие последующие сведения на этот счет отсутствуют.

ЗИМНЯЯ «КВАРТИРА» В САКСОНИИ И ВЕСТИ ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

Из Ахена Карл перебрался в зимнюю резиденцию уже на территории саксов. Вероятнее всего, он сделал это для того, чтобы грядущей весной упредить угрозу новых волнений и стабилизировать положение своим постоянным присутствием на месте. Очевидно, несмотря на ослабление или даже устранение жесткого «оккупационного статуса», о всеобщем умиротворении «дикого народа» думать не приходилось. Все придворные, а также сарацин Абдалла демонстративно сопровождали Карла. В середине ноября монарх вновь переправился через Рейн и достиг везерской горной страны. Недалеко от того места, где Димель впадает в Везер, король расположился лагерем, а именно к западу от Карлс-хафена выше Хёкстера. Это был не как прежде, более или менее временный палаточный городок, а настоящий бревенчатый дом, в котором можно было перезимовать. Король назвал это место Герштелле. Оно указывало на цель возведения этого лагеря и на историческую привязку его к реке Маас в самом центре королевских владений ранних Каролингов.

В этот укрепленный военный лагерь были вызваны короли Пипин и Людовик. В Герштелле Карл вновь принял аварских представителей. Учитывая раскол, произошедший в стане власть имущих, а также соперничество в их политической верхушке, трудно с определенностью сказать, какую группу или конкретную личность представляла делегация и связана ли с этим новая экспедиция герцога Эрика Фриульского на приток Дуная Драву. Затем в самом конце 797 года с соответствующими подарками прибыли эмиссары астурийского короля Альфонса II Целомудренного, который, по-видимому, в своем стремлении к Реконкисте искал союза с франками. В качестве почетного дара Карл получил ценный шатер. Еще Эйнхард, превознося умение короля налаживать дружественные связи с внешними влиятельными силами в целях углубления завоеванных им позиций, приводил яркий пример короля Галисии и Астурии, который в письмах к эмиссарам приказывал обращаться к нему не иначе как «его (то есть Карла) собственный».

Укрепленная зимняя резиденция, присутствие двора и королевской семьи, визиты гостей извне и празднование главного христианского события – все это наглядно показывает, что Карл находился на территории своего королевства. Саксония была в такой же степени составной его частью, как и любой другой регион. Оставшись в Саксонии, Карл после «торжественного пребы вания» отправил своих сыновей назад в Италию и Аквитанию, В свите Людовика находился Абдалла, как уже упоминалось выше, мечтавший изгнать из эмирата Кордова своего племянника.

Вполне вероятно, что в связи с этим присутствием соперника аль-Хакима Людовик организовал имперское собрание в Тулузе, на которое явились как представители короля Альфонса Астурийского с дарами, так и эмиссары наместника Сарагосы. Тем самым наметилась возможность франко-астурийской инициативы на Пиренеях. В любом случае оставленные сарацинами пограничные территории Аусона, Кардона и Касерес оказались под управлением графа Боррелла как форпосты формирующейся так называемой испанской марки. Такое спрямление границ на короткое время привнесло спокойствие в нестабильные отношения на юго-западной границе империи франков. В последующие месяцы эти регионы, включая побережье Септимании, посетила церковная делегация во главе с архиепископом Лионским. «Турне» вплоть до Марселя вызвало немалый интерес. В его рамках в Нарбонне даже состоялось собрание клириков и мирян с целью укрепления «правоверного» влияния на все еще не преодолевшие адоптианскую ересь умы, а также ускорения духовной интеграции в ориентированное на Рим государство франков.

Пока король находился в своей саксонской зимней резиденции и дожидался наступления весны, ибо недостаток фуража для лошадей не позволял отправиться в путь раньше мая, произошло еще одно тревожное волнение жителей на другом берегу Эльбы. Трансальбинги захватили посланных к ним королевских эмиссаров, потребовавших дать отчет в происходящем. Некоторых из них трансалбинги убили, например графов Рорича и Хада, а также сакса Рикульфа. Печальная судьба постигла и графа Готшалка, который, возвращаясь с миссией от датского короля Зигфрида, также погиб во время вспыхнувших волнений. Других не тронули, чтобы впоследствии получить за них выкуп. И только немногим удалось вырваться и бежать.

Весть о волнениях, стоивших жизни важным сторонникам государства франков, через брата Рикульфа – Рихарда дошла до лагеря Карла в Герштелле. Рихард сумел освободить свою жену из рук противника и вместе с ней бежать к реке Лейне. По свидетельству наших источников, взбешенный Карл собрал войско в Миндене. После совещания, в котором принял участие и Луитгер, опытный миссионер, аббат монастыря в Вердене и впоследствии первый епископ Мюнстерский, Карл провел карательную экспедицию, обрушившись огнем и мечом на «всю страну между Эльбой и Везером». Это было еще одно свидетельство того, что волнения имели широкий резонанс и на этом берегу Эльбы. И вновь королевское войско вторглось на земли вплоть до округа Барден, вновь саксы подчинились франкам, вновь король угнал с собой огромную толпу племенных вождей (хроники Сен-Аманда называют даже фантастическую цифру– 1600 человек) и других заложников, среди которых большинство составляли те, кого сами саксы называли наиболее вероломными.

Язычники-ободриты, которых тогдашние франкские хроники именовали просто вспомогательными отрядами и партнерами-союзниками, под командованием своего главы Дражко напали на врагов-соседей под началом королевского эмиссара Эбурлюса, командовавшего правым флангом, и столкнулись с ожесточенным сопротивлением готового дать отпор противника. Разыгралось крупное сражение на границе между поселениями обоих племен на Цвентинефельд близ кильской бухты недалеко от Борнхёведа, где в 1227 году в результате проигранной битвы датская корона была вынуждена расстаться со своими имперскими амбициями в бассейне Балтийского моря. В 798 году, по некоторым оценкам, погибло не менее 4000 северян, однако называют и совершенно конкретную цифру – 2901 человек. «Они вернулись к себе домой, потрясенные всем происшедшим». Хроники Лорша делают следующий любопытный акцент в своем изложении событий: «И хотя ободриты были язычниками, им помогла вера христиан и господина короля, поэтому они одержали победу над саксами». Впрочем, северяне пошли на мирные переговоры и наверняка передали заложников королю франков.

По-видимому, из Бардовика, предположительно остававшегося еще опорным миссионерским пунктом, король направился на юго-восток – вдоль границы в сторону поселения, которое впоследствии стало именоваться Вендланд: в Северной Тюрингии между Оре и Эльбой Карл принял миссию победивших ободритов и «почтил, как они того заслужили». Отсюда он вместе со своим войском осенью вернулся домой, отпустив часть саксов (пленных и заложников), в то время как других, якобы 1600 племенных вождей, поселил на землях франков.

Вернувшись в Ахен, Карл снова принял представителей Константинополя во главе с бывшим патрицием Фригии Михаилом и священнослужителем храма Богоматери Феофилом, которые вручили королю послание императрицы Ирины. Содержание этого документа нам неизвестно. В любом случае имперские хроники лаконично сообщают, что речь в нем шла о мире. Между тем при дворе Карла стало известно и о перевороте в императорском доме. Это событие стоило императору Константину жизни. Хаотическая частная жизнь императора, затрагивавшая государственные интересы, эмоциональная неустойчивость и честолюбие собственной матери в итоге привели к его физическому уничтожению, позволившему Ирине стать единоличной правительницей империи. В столь критической ситуации, неслыханной в государственно-правовом отношении, императрице пришлось задуматься о внешнеполитической стабильности. Поэтому, видимо, она предприняла попытку договориться с королем франков по спорным проблемам Истрии, Венеции и Беневенто.

Карл и его советники, неприятно пораженные событиями в Византии и, конечно, отвергавшие «женское правление» на далеком Востоке, потому что франкские хронисты считали Ирину в лучшем случае узурпатором, между тем хорошо понимали, что лучше не упускать оказавшуюся в их руках тонкую нить дипломатической игры. Поэтому король для упрочения взаимопонимания выпустил из тюрьмы брата патриарха Константинопольского Тарасия, куда он угодил предположительно в 788 году при нападении на Беневенто. Что эмиссары предложили Карлу принять под свою власть всю империю, как свидетельствуют хроники Сен-Аманда, то это, скорее, из области фантастики. На такой шаг не пошла бы ни одна фракция, учитывая расстояние между Ахеном и Константинополем, тем более король франков не только в глазах традиционалистов на Босфоре считался лишь королем варваров. Да и церковно-богословские различия, проявившиеся в споре об иконах, оставались серьезным препятствием в отношениях Востока и Запада. Скорее всего королевский двор в Ахене пока сдержанно относился к имперским проблемам, особенно императрицы Ирины, поскольку еще не наступило время для далеко идущих решений. Вместе с тем автор так называемых имперских хроник считает нужным обратить наше внимание на астрономическую особенность того года, которая, по его разумению, возможно, сопряжена с вышесказанным. А именно: в том году «планету Марс нельзя было наблюдать с июля прошлого года до июля следующего [798 года] ни на одном участке неба».

Из Астурии вновь прибыла миссия. И вновь король Альфонс демонстрировал королю франков особое благорасположение. Из победоносного похода в далекий Лиссабон он послал Карлу через Фройю, который в прошлом году уже передавал монарху ценный шатер, семерых плененных мавров с таким же количеством мулов и кольчуг как свидетельство его триумфа и одновременно принесения присяги на верность. Между прочим, в эти месяцы испанский юг и Средиземноморье привлекают особое внимание хронистов, сообщающих, к примеру, о разграблении Балеарских островов маврами и сарацинами. Это море вновь и надолго завладевает вниманием стран, расположенных к северу от Альп.