Текст книги "Солдат удачи"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

И теперь Кловерелла наконец прикорнула на высоком деревянном стуле, согретая жаром пылавших в очаге поленьев, отбрасывавших на ее щеки розовые отсветы.

Ей снилось, что она стоит во дворе замка, но двор снова четырехугольный, как в давние времена, и замыкается величественной, устремленной ввысь башней над воротами. Кловерелла взглянула на Центральные Ворота и увидела, что там стоит рыжеволосый мужчина в платье эпохи Тюдоров; рядом с ним – женщина с темными волосами и таинственным выражением лица.

Кловерелла немедленно поняла, что это сэр Генри Уэстон – сын Фрэнсиса и Розы – и его жена, леди Дороти Арундель. И еще она поняла, что находится в теле своей прапрабабки, ведьмы Кловереллы.

Она оглядела себя и увидела, что одета в темно-красное платье и что ее темные волосы доходят до пояса. Она знала, что обладает властью и знанием тайн природы, но эта власть не развратила ее душу.

– Кловерелла, – обратился к ней сэр Генри, – ты должна вызвать дождь. Надо положить конец засухе. Если ты не сделаешь этого, мои земли будут уничтожены.

– Что вы скажете, леди Дороти? – спросила Кловерелла вместо ответа. – Мне продолжать?

Карие глаза леди Дороти обратились к ней, и Кловерелла увидела, что в глубине их таится скрытая боль – боль от тех несчастий, что претерпела семья ее покровителя от рук королей и принцев.

Кровные узы соединяли леди Дороти и сэра Генри. Отец сэра Генри погиб на эшафоте, обвиненный в прелюбодеянии с королевой Анной Болейн; отец леди Дороти – друг сэра Фрэнсиса, посвященный вместе с ним в рыцари ордена Бани в день коронации Анны, – был обезглавлен за то, что присоединился к могущественной клике Сеймуров, которые помогли своей сестре

Джейн занять место Анны Болейн и приходились дядьями юному королю Эдуарду VI.

– Да, – медленно проговорила Дороти. – Спаси нас, Кловерелла.

Дороти отвернулась и спрятала лицо в ладонях. Кловерелла ответила:

– Смотрите, леди Дороти, сейчас на вас прольется дождь из цветов.

Она воздела руки к небу, указывая пальцем вверх, и всю свою волю направила на одно-единственное желание – чтобы с небес пролился дождь из цветочных лепестков. И дождь действительно хлынул в то же мгновение! Но лепестки цветов были цвета крови. Алые лепестки, как хлопья снега, закружились в вихре и скрыли от Кловереллы фигуры леди Дороти и сэра Генри.

– Помоги мне! – донесся до Кловереллы крик хозяйки замка. – Помоги мне своей волшебной силой! Ибо мы прокляты и обречены – и Арундели, и Уэстоны.

– Я сделаю все, что смогу, – прокричала в ответ Кловерелла. Но еще не успев закончить фразу, она уже почувствовала, что исчезает, тает, скрывается из виду… И вот на булыжниках остались лежать лишь темно-красное платье и обломок хрусталя, упавший с небес к ее ногам.

Кловерелла пробудилась с ужасным криком и плотнее закуталась в шаль.

– В чем дело? – спросил ее младший садовник Джоб.

– Мне приснился сон, – ответила она. – Странный и забавный сон. А тебе снятся сны, Джоб?

– Каждую ночь. Обычно мне снится еда. Подай-ка мне вон тот мясной пирог.

– Ты не знаешь, ведьма Кловерелла когда-нибудь бывала в замке Саттон?

– Что?

– А, пустяки. Что-нибудь слышно о миссис Тревельян?

– Нет. Может быть, она уже умерла и ее занесло снегом.

– Я так не думаю, – медленно ответила Кловерелла. – Уверена, что она отдыхает где-нибудь в уютном и теплом местечке и вскоре вернется к нам.

Джоб не мог ей ответить, потому что уже успел набить рот пирогом.

Ничто не тревожило ночную тишину в Строберри Хилл. Джей-Джей со своей склонностью к служанкам давно уже переехал в Нэйвсток в графстве Эссекс; а Джордж – единственный молодой человек на много миль вокруг, чьи приключения могли бы сравниться с подвигами его братца, – забылся тяжелым сном в Зале Гольбейна.

Граф и графиня тоже спали на своем широком супружеском ложе в спальне, обитой голубым шелком, а три девочки безмятежно дремали в большой комнате с окнами, выходящими на реку. Но Горации снился сон.

Ей снилось, что она уже выросла и стала молодой женщиной. Она стояла на высокой белой скале, вдававшейся в море. На берегу под скалой она увидела какого-то юношу, облаченного в уланскую форму со всеми ее нелепыми аксессуарами. Юноша направлялся к ней.

– Кто ты? – закричал он.

– Ты знаешь, кто я.

– Назови свое имя.

Она уже собиралась назвать свое имя, но тут другой мужчина, сидевший рядом с ней, которого она заметила только сейчас, поднялся, подошел к ней и обнял ее за плечи.

– Я люблю тебя, – сказала она ему. – А ты меня любишь?

Вместо ответа он улыбнулся ей, и Горация заплакала от переполнявших ее чувств.

– А ты любишь меня? – крикнула она улану, но тот внезапно исчез. Когда она обернулась, то увидела, что второй мужчина тоже пропал.

Она осталась одна – брошенная, всеми покинутая. Только теперь она в полной мере поняла, что такое одиночество.

Потом картина переменилась: теперь Горация шла среди огромной толпы на выставке в хрустальном дворце. Слегка подвыпивший мужчина с пышными усами вел ее под руку к комнате отдыха.

– Послушай, Горация, – со смехом произнес он, – как чудесно, что ты согласилась стать моей женой! Великолепно, просто великолепно! Я – счастливейший человек на свете.

Горация повернулась и печально взглянула ему в глаза.

– Но я не собираюсь выходить за тебя замуж, – сказала она. – Ведь ты – не мой жених. Где эти двое?

– Они мертвы, – ответил он. – Оба давно мертвы. Тебе остается выбирать – или я, или одиночество.

На этом месте Горация проснулась. Она увидела, что на простыне расплылось темное пятно, и удивленно дотронулась до него. В ночной тишине, без всякого предупреждения о своем чудесном явлении, девочку посетили первые месячные. С этого часа она превращалась в женщину, и впереди ее ждала женская доля со всеми ее скорбями и радостями.

В темный предрассветный час миссис Тревельян возвратилась в Саттон. Она была закутана в плащ мистера Уэбб Уэстона и ехала верхом на пони, которого вел под уздцы сам Джон Джозеф Уэбб Уэстон-младший. Маргарет очень замерзла и устала, а ее роскошная амазонка была изорвана в клочья. Слугам было сказано, что она упала с лошади и пролежала несколько часов без сознания, пока ее не нашел мистер Джон Джозеф.

Но служанка, наливавшая кувшином горячую воду в ванну для своей госпожи, каким-то образом почувствовала, что это неправда: ведь на устах хозяйки играла победоносная улыбка, а миссис Тревельян мурлыкала про себя веселую песенку.

– Скажи мне, Сиддонс, – обратилась Маргарет к служанке, опуская изящные ножки в ванну, благоухающую фиалками, – Уэбб Уэстоны действительно почти разорены или это только слухи? Может быть, Саттон просто казался им слишком просторным?

– Не знаю, мэм, – честно ответила служанка. – Говорят, что их разорил сам замок… но я не знаю, сколько у них денег. Когда-то эта семья была по-настоящему богатой.

– Понятно, – миссис Тревельян втирала в кожу какое-то масло из голубой бутылочки. – А где сейчас мистер Джон Джозеф? Он отправился домой?

– Нет, мэм. Он на кухне с Кловереллой, она кормит его бульоном. Думаю, он ожидает, что вы что-то захотите сказать ему.

– Что ж, хорошо. Когда я вымоюсь и переоденусь, можешь пригласить его наверх на пять минут. Я приму его в гостиной. Здесь ему показываться было бы неприлично.

Маргарет окинула взором спальню и кровать с белым пологом.

– Слушаюсь, миссис Тревельян.

– И еще, Сиддонс…

– Да, мэм?

– Пришлите наверх горячего кофе, когда он поднимется. Я не хочу, чтобы он обвинил меня в негостеприимстве.

Маргарет загадочно улыбнулась, а служанка присела в неуклюжем реверансе. Ей не терпелось спуститься на кухню, чтобы поделиться с Кловереллой своими тайными подозрениями.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

День рождения начался с ясного лучистого утра – жаркого, ленивого и сверкающего всеми цветами радуги, как и положено в середине лета. С самого утра в водах реки бурлила жизнь: рыбки выпрыгивали из воды, чтобы погреться на солнце, утки хлопали крыльями, кричали цапли.

В Строберри Хилл слуги поднялись вместе с солнцем и приступили к работе, чтобы к полудню превратить готический замок Горация Уолпола в конфетку. Те предметы знаменитой коллекции, которые можно было протереть и вымыть, подверглись тщательной чистке; полы в галерее натерли до блеска, отполировали все серебро; в Зале для Завтраков развесили белый и голубой серпантин. Ведь сегодня графу Уолдгрейву исполнялось пятьдесят лет, и предстоял роскошный званый обед.

Джей-Джей, которому уже исполнился двадцать один год и который стал еще красивее и стройнее, должен был приехать сегодня из Нэйвстока; веселый дядя Уильям с женой тоже были в числе приглашенных. Кроме того, ожидались друзья и соседи, а также офицеры – товарищи графа по старой парижской жизни. Все это очень волновало.

Горация и Аннетта, которые снова стали близкими подругами с тех пор, как дна года назад Горация превратилась из ребенка в юную девушку, тоже поднялись рано. Старшая сестра протерла лицо огуречным и клубничным соком и принялась краситься. На день рождения должен был приехать один молодой человек, и Аннетта пребывала в напряженном ожидании. Старый друг графа, полковник Мани, собирался привезти с собой девятнадцатилетнего сына, который уже стал лейтенантом.

– Как ты думаешь, он окажется красивым? – спросила Аннетта сестру, надевая платье из голубого муслина с широкими рукавами и белой кружевной пелериной.

– Вполне возможно, – ответила Горация. – Но какая разница? Не лучше ли, чтобы он оказался умен?

– Мне хотелось бы и того, и другого.

– А если будет и то, и другое, то я уверена, что у него уже окажется возлюбленная.

– Да, это верно. Что ж, тогда я предпочитаю красоту. А уж поступать разумно я его всегда смогу научить.

Горация рассмеялась. По сравнению с Аннеттой, она все еще была маленькой девочкой, и ее вовсе не волновала мысль о том, что в Строберри Хилл приедет молодой офицер. На самом деле, ей даже казалось глупым, что она должна надеть свое лучшее розовое платье – этот цвет совсем не был ей к лицу – и как следует расчесать кудри, доходившие ей до пояса. Но, в конце концов, это был не ее день рождения, и в Галерее будет накрыт большой стол, и Джей-Джей с Джорджем наконец-то встретятся и доставят ей столько веселья своими остроумными шутками.

В дверь постучали, и на пороге появился Джордж в темно-зеленом костюме и ярко-красном жилете.

– Сюда приближается карста Джей-Джея, – сказал он. – Может быть, выйдем ему навстречу?

– Можешь идти, – ответила Аннетта. – А я еще не закончила одеваться. Тебе нравится мое голубое платье, Джордж? Или лучше надеть шелковое, персикового цвета?

– Нет, лучше голубое, – рассеянно ответил Джордж, искоса поглядывая в окно на подъезжающую к дому карету.

– Почему?

– У тебя глаза такого же оттенка.

На самом деле это было не совсем верно, но Аннетте это понравилось, и она успокоилась. Джордж схватил Горацию за руку и потащил ее за собой, не дожидаясь, пока старшая сестра задаст еще какой-нибудь вопрос. В отдалении, у въезда в деревушку Туикнам, Джей-Джей высунулся из окна карсты, радостно размахивая шляпой с высокой тульей. Горация побежала ему навстречу, а вслед за ней, шумно дыша, помчалась Ида Энн, тоже заметившая карету из окна. Джордж шел следом, более размеренным шагом.

– Горри! Ида! – закричал Джей-Джей. – Ну, идите же ко мне, маленькие бездельницы!

Юноша застучал тростью по крыше карсты, та остановилась, и он выскочил наружу. Он подхватил на руки Иду Энн и с удивлением окинул взором Горацию.

– Как ты выросла, – произнес он. – Я-то думал, что ты еще совсем маленькая.

Тут, наконец, подошел Джордж, и Горри в очередной раз поразилась тому, насколько братья похожи друг на друга. Несмотря на то, что их разделяло два года, они выглядели как близнецы.

– Ну, чем ты занимаешься? – спросил Джордж. – Как там, в Нэйвстоке?

– Развлекаюсь по своему вкусу.

– А тебе это по душе, правда?

– Вот-вот.

Джей-Джей что-то шепнул брату на ухо, и у того округлились глаза.

– Да, я вижу, ты неисправим, – сказал он.

– Нет, слава Богу, – ответил Джей-Джей.

Графиня наблюдала за этой теплой встречей из окна своей спальни. Она повернулась к графу, еще лежавшему в постели, и сказала:

– Джей-Джей приехал. Надеюсь, теперь не будет ссор?

Граф не ответил и лишь тихонько застонал. Графиня подошла к нему поближе и внимательно взглянула на него:

– Джеймс?

– Нет, дорогая, – негромко отозвался он, – никаких ссор не будет. Я не в состоянии ссориться.

Графиня наклонилась над ним и спросила уже более ласковым тоном:

– Как ты себя чувствуешь?

– Да, пустяки, у меня небольшое несварение желудка. Наверное, эта вчерашняя утка.

– Но ты ведь не так много съел! Ну, я надеюсь, что боль скоро пройдет. Не хотелось бы, чтобы ты расклеился в собственный день рождения.

– Не волнуйся. Иди вниз, поздоровайся с Джей-Джеем, я тоже скоро спущусь.

Жена пристально взглянула на него, но граф закрыл глаза, слегка подмигнув ей. Графиня направилась к двери, но на мгновение задержалась.

– Постарайся собраться с силами, Джеймс. Приедет столько гостей! Просто нехорошо будет, если ты не сможешь выйти.

– Я очень скоро к вам присоединюсь, обещаю.

И граф сдержал свое слово. Когда дворецкий объявил имена первых гостей графине, стоявшей в окружении детей в библиотеке, ее супруг вошел в комнату и встал рядом с ней. Он был очень бледен, но до сих пор неотразимо обаятелен. Волосы его почти совсем поседели, но голубые глаза сверкали ярким живым блеском.

– Отец, – обратился к нему Джей-Джей, когда хозяева Строберри Хилл обменялись приветствиями с первыми гостями, – я так рад увидеться с тобой. Я по тебе скучал.

Граф насмешливо улыбнулся:

– Скучал по моей дисциплине, правда? Ну, как тебе живется, на новом месте?

– Превосходно, сэр.

– А как ты управляешь имением? Все идет гладко?

– Вполне сносно, благодарю.

– Что ж, хорошо, – граф прижал ладонь к груди, слегка изменившись в лице.

– Что-то случилось?

– Да нет, просто легкое сердцебиение. Налей мне бокал шампанского, Джей-Джей. Может быть, поможет.

Стоявший в дверях дворецкий объявил:

– Полковник Арчибальд Мани и лейтенант Арчибальд Мани.

Несмотря на неважное самочувствие, графа позабавил взволнованный вид его старшей дочери, внезапно вцепившейся в плечо Горации.

Два старых сослуживца еще со времен герцога Веллингтона по-братски приветствовали друг друга, и пристально наблюдавшей за мужем Энн показалось, что он пришел в себя. Но в три часа, когда гости – всего около восьмидесяти человек – уже собрались, оживленно болтая, и заняли места за столами, устланными шелковыми узорчатыми скатертями, граф взял свою жену за руку.

– Тебе все еще нехорошо, Джеймс?

Его верхняя губа покрылась легкой испариной, а кожа приобрела цвет пергамента.

– Кажется, я не в состоянии избавиться от этого недомогания. После обеда я смогу лишь посидеть спокойно с Арчи Мани. Сомневаюсь, что в таком шуме на это обратят внимание. – Граф оглядел собравшихся, которые столпились вокруг столов и весело толкались, пытаясь добраться до еды. – Никто не будет скучать по мне, – сказал он, и в его словах прозвучал какой-то странный оттенок, от которого у Энн по спине внезапно пробежала дрожь. Но бокалы были уже наполнены и подняты и раздались обычные приветствия:

«С днем рождения, граф Уолдгрейв! Счастья вам, сэр! Да здравствует граф!»

Граф направился к своему месту во главе огромного высокого стола и поднял кубок:

– Я благодарю вас всех за добрые пожелания в день моего пятидесятилетия…

Он немного покачнулся, и Энн услышала, как кто-то прошептал: «Он пьян». Она обернулась, бросив гневный взгляд, и из-за этого не услыхала хриплый шепот: «Помоги мне», сорвавшийся с губ графа.

В следующее мгновение он, казалось, овладел собой и произнес:

– Что за странная вещь… – тут его глаза закатились, и граф рухнул, как подкошенный. Джей-Джей и Джордж одним прыжком оказались возле отца и склонились над ним. Они действовали слаженно, как близнецы, и вместе подняли графа. Джей-Джей приложил ухо к груди отца. В галерее воцарилась абсолютная тишина, никто из ошеломленных гостей даже не кашлянул.

– О, Господи! – громко воскликнул Джей-Джей. – Он мертв. У него остановилось сердце.

Все застыли, не проронив ни звука. Затем графиня внезапно запрокинула голову назад – ее белый профиль казался выточенным из мрамора на фоне темно-красных занавесок, – и рот ее открылся. Раздавшийся крик был ужасным, нечеловеческим.

– Нет! – кричала она. – Нет, нет, нет!

Она рванулась вперед и бросилась на безжизненное тело, которое покоилось на руках двух ее сыновей. Тотчас же все пришло в движение. Одна половина гостей решила, что самым правильным будет протиснуться вперед и посмотреть, не нужна ли их помощь, другая посчитала наилучшим покинуть дом и столпилась в маленьком дверном проеме, который вел в коридор. Большинство направилось к извилистому коридору в дальнем конце галереи, который вел в Круглую Комнату.

Оглушительные вопли и рыдания перемежались с выкриками и проклятиями. Такого в Строберри Хилл не было со времен Уолпола, когда Джордж Монтегю пришел посмотреть галерею и был «тысячекратно оглушен дикими воплями, гиканьем, выкриками и шумными прыжками».

Джей-Джей встал, глаза его сверкали, сжатые кулаки готовы были обрушиться на любого, кто попытался бы слишком близко подойти к телу его отца и неосторожно задеть его, Джордж пытался перетащить тело поближе к открытым окнам, а Энн вцепилась в него и вопила без остановки. Бедная Аннетта заливалась слезами, ее не утешало даже то, что молодой лейтенант Мани обнял ее и крепко прижал к себе. Ситуация была настолько неправдоподобной и жуткой, что Горации начало казаться, будто комната вращается вокруг нее. Ида Энн стояла, всеми покинутая, в центре людского потока и крошечными кулачками терла глаза. Все вокруг метались в разных направлениях, и никого не заботило, что девочка могла быть сбита с ног.

Посреди всеобщего смятения раздался голос дяди Уильяма, прорычавшего лакею:

– Бегите за доктором! Немедленно! Его еще можно спасти.

Он поднял Энн, которая царапалась и шипела на него, как кошка, оторвал ее от тела своего брата и сам подтянул графа к открытым жалюзи, откуда шел свежий воздух. Затем Уильям, не имевший вовсе никаких медицинских познаний, стал надавливать руками на грудь брата. Но безрезультатно. Застывшие глаза графа уже потускнели, щеки покрылись белизной.

– О, Боже, Боже, – воскликнул Уильям, разразившись рыданиями. – Ему было только пятьдесят. И как раз сегодня! Что за странная болезнь!

– Я слыхал о ней, – сказал Джей-Джей. – Это называется сердечным приступом. При этом сердце останавливается внезапно. Эта болезнь чаще всего настигает мужчин именно этого возраста.

– Я никогда не слыхал о таком, – ответил Уильям. – И он не чувствовал никаких признаков?

– Он думал, что у него нарушение пищеварения, – сказал Джордж. – Может быть, все дело в этом.

– Ради Бога, очистите галерею, – настойчиво требовал Уильям. – Сейчас тут начнется страшное столпотворение.

Джей-Джей вскочил на стол.

– Леди, джентльмены! – закричал он. – Пожалуйста, расходитесь по домам. Произошел несчастный случай. Граф Уолдгрейв мертв.

Однако в результате этой тирады давка стала еще сильнее. Только вмешательство полковника Мани позволило избежать катастрофы.

– Выходите по одному, – скомандовал он уверенным тоном военного. – Арчи, встань у той дальней двери. Следи, чтобы все выходили по одному, ты меня понял? Если они не послушаются, пускай в ход кулаки, ясно?

– Да, сэр, – ответил лейтенант, отпуская Аннетту и четким движением отдавая честь, что в данных обстоятельствах могло показаться смешным, если бы у кого-нибудь хватило духу засмеяться.

Итак, порядок был восстановлен. Лейтенант Мани, в полной мере ощутив всю ответственность, повиновался отцу и угрожающе смотрел на всякого, кто пытался без очереди протиснуться в коридор; Джордж тем временем подобрал упавших в обморок дам и перенес их в Круглый Зал, а Джей-Джей взял одну из изысканных лакированных ширм Горация Уолпола и загородил ею тело графа.

У Аннетты и Горации не было времени подумать о себе: им пришлось заботиться о графине, которая соскользнула на пол в углу и сидела там, скуля, словно волчица, потерявшая волка. Этот вой был так страшен, что Горации пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы положить руку на плечо матери, когда Энн заплакала самыми горькими в своей жизни слезами.

В конце концов, с помощью дяди Уильяма и его жены слугам графини удалось перенести ее в спальню, где она, отослав слуг, принялась бегать кругами по комнате, словно обезумевшее животное. От этого ужасного зрелища с Аннеттой случилась истерика, которую сумел прекратить только лейтенант Мани, внезапно проявивший свой стальной характер и давший девушке пощечину.

Наконец, протирая очки рукавом, в дверях появился врач. Энн держали четыре человека, пока врач вливал ей в горло несколько капель из флакона. После этого она успокоилась и уснула. Джей-Джей и Джордж держали ее за руки, а Горация сидела в ногах.

– О, бедная, бедная мама! – рыдая, говорила Аннетта Арчибальду Мани. – Что с ней будет?

– Время исцеляет самую тяжелую скорбь, – рассудительно отвечал он.

Дядя Уильям подумал, что лейтенант и в самом деле оказался приятным молодым человеком и мог бы стать неплохой парой для его старшей племянницы.

– Да, но… – продолжала Аннетта, – она так нуждалась в отце. Понимаете, они каждый день спорили.

Арчи удивленно посмотрел на нее, и она пояснила:

– Это ее поддерживало. Ей необходимо было постоянное состязание в остроумии. Она безумно любила его, но никогда не могла простить ему, что он родился аристократом, а она – нет. О Боже, Боже!

Аннетта снова принялась рыдать, и Арчи снова воспользовался возможностью крепко обнять ее. Тем временем Горация, не слушавшая их, свернулась клубочком на постели и почти заснула, хотя шепот присутствовавших продолжал доноситься до нее.

– Графа нужно положить на стол, сэр, – говорил дворецкий.

Дядя Уильям отвечал:

– Надо перенести его в библиотеку.

– Да, сэр. – Затем последовала пауза, и дворецкий обратился к кому-то другому: – Будут еще какие-нибудь распоряжения, лорд Уолдгрейв?

Повисла тишина, и Горация открыла глаза. Дядя Уильям, Джей-Джей и Джордж в недоумении переглядывались.

– Но… – произнес Уильям.

– Я имею в виду нового лорда Уолдгрейва, сэр.

И с этими словами дворецкий отвесил поклон Джорджу. Тот, со смешанным выражением страха и волнения на лице, поднялся.

– Да, Хамсли, – сказал он. – Мы перейдем в Залу для Завтраков. Проследите, чтобы туда принесли несколько графинов. И приведите няню, чтобы она помогла леди Горации лечь в постель. Займитесь этим немедленно.

Джордж повернулся и вышел из спальни. В Строберри Хилл началось новое царствование.

В тот день, когда в готическом замке Уолпола умер граф, в поместье Саттон состоялся званый обед – такой прекрасный и изысканный, что говорили, будто с начала века в стенах этого особняка не собиралось такое милое общество. Шел 1835 год, а поскольку в последние тридцать пять лет в замке обитали только Уэбб Уэстоны и миссис Тревельян, это было весьма похоже на правду.

Маргарет вычистила старинный замок сверху донизу – за исключением часовни, за которую она не несла никакой ответственности и которая до сих пор каждое воскресенье открывалась для публичной службы. Ходили слухи, что даже лужайка перед замком теперь стала блестеть, как новенькая. Маргарет пригласила маленький духовой оркестр, и музыканты сейчас сидели на скамеечках во дворе и наигрывали веселые мелодии.

Повсюду были расставлены маленькие столики и стулья; если бы погода вдруг испортилась, их можно было бы перенести в Большой Зал. Но казалось, что миссис Тревельян удалось распорядиться даже погодой. Солнце, сиявшее в этот день над владениями Уолдгрейвов, озарило и Саттон, и небо сияло безупречной голубизной, птицы подпевали музыкантам» а миссис Тревельян разгуливала среди гостей в широкополой шляпе и под зонтиком.

Среди дам нашлись завистницы, которые задавали вопрос – кое-кто про себя, а некоторые даже вслух, – нужно ли считать это великолепное собрание, на котором присутствовали все самые достойные люди графства, попыткой миссис Тревельян подобрать себе жениха, пока она еще не вышла из брачного возраста. Поговаривали, что юный мистер Уэбб Уэстон не замедлит сделать ей предложение – конечно, если миссис Тревельян снизойдет до него, – и что последние два года он был влюблен в нее по уши. И вот взоры и лорнеты обратились на бедных родственников из Дома Помоны (как за глаза называли Уэбб Уэстонов), и гости приветственно закивали новоприбывшим.

Само собой, молодой мистер Уэбб Уэстон не выглядел слишком счастливым, пробираясь между газонами со своей сестрой Мэри, которую он вел под руку, и с Кэролайн и Матильдой, державшимися сзади; а следом шла его мать – какой позор для Уэбб Уэстонов! Она всегда одевалась так старомодно и нелепо! У миссис Уэбб Уэстон был такой вид, словно она сейчас разрыдается, если никто не заговорит с нею. А старший Уэбб Уэстон, в сюртуке и шляпе с высокой тульей, бросал на гостей свирепые взгляды, прекрасно понимая, что сегодня он и сам здесь всего лишь гость.

– Говорят, что он разорился из-за древнего проклятия, – фыркнув, произнесла у него за спиной миссис Белтрам.

– Я бы сказала, что он разорился из-за собственной тупости, – отозвалась ее сестра леди Хэй, пытаясь разжевать леденец и поднося к глазу монокль. – Нужно быть дураком, чтобы унаследовать такое богатство и пустить его по ветру.

– О нет, Гертруда, он не пустил деньги по ветру. Он вложил их в реконструкцию замка.

– И что, это принесло ему много счастья? Все, что ему теперь остается, – это с завистью глядеть на новую королеву здешних мест.

И леди Хэй помахала затянутой в перчатку рукой очаровательной миссис Тревельян, пробиравшейся между гостями.

– Она и впрямь очень мила.

– Да. И хочет подыскать себе милого жениха.

– Я слыхала… – леди Хэй понизила голос и наклонилась к уху сестры, – что в нее влюблен Джон Джозеф.

Миссис Белтрам выронила лорнет:

– Но ведь он для нее слишком молод! Да он ей в сыновья годится!

– О, из этого ничего не выйдет. Я бы сказала, что он чересчур энергичен, а в таком деле это означает начало конца.

– Как ты сегодня откровенна, сестричка!

– Я уже слишком стара, чтобы что-то скрывать. О Небо, нон идет эта ужасная женщина, Хасс. Ты помнишь эту костлявую гувернантку? Она вышла замуж за старого развратника Ганна, когда на него уже больше никто бы не посмотрел.

– Что ж, очень на нее похоже. Как поживаете, леди Ганн? Прекрасная погода для пикника, не так ли?

Мисс Хасс подошла поближе, слегка выкатив глаза.

– Добрый день, леди Хэй, миссис Белтрам. Вы позволите, я подсяду к вам на минутку? – спросила она.

– Разумеется. Берите пирожное.

Бывшая гувернантка изящно взмахнула ручкой:

– Нет, благодарю вас. Мы с сэром Роули сегодня хорошо пообедали.

Она самодовольно улыбнулась, а леди Хэй произнесла:

– Наслаждаетесь семейной жизнью?

Леди Ганн слегка покраснела:

– Э-э-э… да.

– Так и не завели детей?

Леди Хэй уже была в возрасте и считалась достаточно заметной персоной, чтобы позволить себе быть эксцентричной, не потеряв положения в обществе.

– Пока нет, – леди Ганн чувствовала себя очень неуютно.

– Ну, кто бы мог подумать, – басом расхохоталась леди Хэй, – что Роули зайдет так далеко! Прекрасная работа, дорогая моя!

Леди Ганн в растерянности оглядывалась по сторонам, и ничто на свете не могло бы доставить ей больше радости, чем миссис Тревельян, приближавшаяся к их столику со сладкой улыбкой.

– Какие очаровательные наряды, – произнесла Маргарет. – Леди Хэй, вы сегодня так элегантны!

– В самом деле? А я-то думала, что погрязла в старомодности. Впрочем, о вкусах не спорят, не так ли?

– Мне пора идти, – сказала леди Ганн, поднимаясь из-за стола. – Сэр Роули уже прибыл, вон он беседует с Кэролайн Уэбб Уэстон.

– И строит ей глазки, – добавила леди Хэй, когда леди Ганн удалилась.

Миссис Белтрам принялась упрекать сестру, но миссис Тревельян только улыбнулась и сказала:

– Кэролайн – самая красивая из трех сестер.

– Я слышала, что она занимается живописью, – сказала миссис Белтрам.

– Да, и это ей прекрасно удастся. Она пишет маслом и акварелью. Ах, сюда приближается ее брат.

Леди Хэй и миссис Белтрам незаметно переглянулись. Джон Джозеф подошел к столику и поклонился.

– Добрый день, леди Хэй. Добрый день, миссис Белтрам. Надеюсь, у вас все хорошо.

– Благодарю вас, мне не на что пожаловаться, несмотря на мой возраст. Я вижу, вы отпускаете усы, Джон Джозеф. Просто неотразимо! Но из-за них вы выглядите старше.

Джон Джозеф остался доволен.

– Могу ли я поговорить с вами, миссис Тревельян? – спросил он.

– Конечно, – с улыбкой ответила Маргарет.

Джон Джозеф опустил глаза:

– Ну… э-э-э… думаю, что леди Хэй это будет неинтересно. Кое-какие вопросы, касающиеся имения. Нам лучше побеседовать наедине.

Маргарет встала из-за стола со словами:

– Простите меня, дорогие мои. Ничего не поделаешь. Дела могут возникнуть даже в самый веселый день.

Она быстрым шагом пошла по дорожке между газонами, и Джону Джозефу пришлось поспешить, чтобы догнать се.

– Маргарет, – задыхаясь проговорил он. – Это слишком ужасно.

– Что именно?

– За весь день вы не сказали мне ни слова. Каждый раз, когда я смотрю на вас, вы беседуете с каким-нибудь другим мужчиной и смеетесь.

Миссис Тревельян холодно взглянула на него:

– Позвольте напомнить вам, что на организацию праздника потрачено много сил, а долг хозяйки – быть вместе с гостями. Не будьте ребенком, Джон Джозеф.

Молодой человек поднял на Маргарет печальный взгляд. Сплетни, ходившие о нем, были правдой: он почти обезумел от страсти. И те два года, что он оставался ее любовником и столько раз овладевал ее телом – порой даже грубо, но всякий раз она прощала его, – только ухудшили положение в тысячу раз. Аппетит приходит во время еды, и Джон Джозеф стал буквально одержим мыслями о Маргарет Тревельян, а все его мечты об армии развеялись совершенно. Он сказал ей:

– Так, значит, я – ребенок? Позавчера ночью вы, кажется, так не считали.

Но когда Маргарет вместо ответа нахмурила брови, Джон Джозеф снова принялся умолять и льстить:

– Не сердитесь. Я просто не могу этого выносить. О, Маргарет, неужели мы не можем пожениться и положить конец этому аду?

– Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Я на пятнадцать лет старше вас. Нас выставят из любого общества.

– Кого это волнует? Маргарет, если ты согласишься стать моей женой, мы отправимся в австрийскую или испанскую армию. Тебя будут буквально носить на руках как супругу военного, а гилдфордское общество пускай катится к черту.