Текст книги "Солдат удачи"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

По непонятной причине он был до смешного счастлив, но в то же время на душе у него почему-то было неспокойно. Ему казалось, что все произошедшее с ним он уже знал заранее. Он был уверен, что уже шел однажды по этой же самой тропинке под точно таким же солнцем. Конечно, он понимал, что прожил в Гастингсе почти всю жизнь, и его странные ощущения могут объясняться именно этим; но судьба, влекущая его к неизбежному, настойчиво твердила

Рядом с ним шла Хелен, а сзади – Роб и Виолетта, но Джекдо не прислушивался к их разговорам, сосредоточившись на своих мыслях. Ему казалось, он спит и видит сон. Навстречу ему шел какой-то человек с круглым добродушным лицом и помахивал тростью с ручкой в виде собачьей головы.

Джекдо внезапно вспомнил гостиницу «Рейни» в Квебеке. Перед его мысленным взором снова предстала девичья фигура на башне гастингского замка, он снова услышал свой собственный крик: «Мари!» – и увидел удивленные лица своей матери и веселого незнакомца. И тут он похолодел. Вне всяких сомнений, перед ним стоял тот самый человек. Сон сбылся.

В голове у Джекдо все смешалось. Мари была мертва, пала невинной жертвой любви к нему; так как же этот сон мог сбыться? Неужели та, о ком он мечтал нею жизнь, с кем лишь однажды стоял бок о бок, преодолев пространство и время, – не Мари, а совсем другая девушка? Он остановился и, не обращая внимания на удивленные вопросы родственников, принялся лихорадочно оглядываться по сторонам.

А потом он услышал стук копыт и грохот колес экипажа. Он понял, что подошел к границе, за которой его ждет судьба.

В открытом ландо рядом с матерью и сестрами сидела девушка, держа над сверкающей рыжими локонами головой раскрытый зонтик. Она была в белом муслиновом платье. Поравнявшись с Джекдо, она обернулась и взглянула на него. Он сразу же узнал ее, и на мгновение его охватил горький гнев: Мари поплатилась жизнью за его ошибку. Ибо при виде этой прекрасной девушки, смотревшей на него своими ясными глазами, у Джекдо не осталось никаких сомнений.

Экипаж проехал мимо и уже удалялся от моря, направляясь из Гастингса в Лондон. Сон сбывался до конца, и это было ужасно. Джекдо пустился бежать за экипажем, не обращая ни малейшего внимания на изумленные лица пассажиров, на крики Хелен, зовущей его обратно, и на изумленную физиономию Хикса.

– Стойте! – кричал он. – Прошу вас!

Девушка обернулась и взглянула на него через плечо. Не почудилось ли ему, что она улыбнулась? А потом он упал и беспомощно лежал на земле, глядя на удалявшийся экипаж, который свернул вправо и вскоре пропал из виду.

– О, Боже, – произнес он. – Теперь я не должен ее потерять.

Веселый незнакомец подошел к нему и подал руку.

– Все в порядке, старина? – спросил он.

– Да, да. Спасибо. Скажите, вы случайно не знаете, кто эти люди, что ехали в ландо?

Незнакомец слегка порозовел и ответил:

– Само собой, знаю. Это графиня Уолдгрейв с дочерьми.

– Одну из них зовут Горри?

– Вы имеете в виду леди Горацию?

– Да, – ответил Джекдо. – Думаю, да.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Наступило Рождество 1838 года. Королева Виктория и лорд Мельбурн вышли из часовни Виндзорского замка; миниатюрная королева держала под руку великого политика и улыбалась ему. Лорд Гревилль, наблюдая, как премьер-министр и юная королева весело переглядываются, прошептал своей жене:

– Она несомненно влюблена в него.

Леди Гревилль была вне себя от гнева:

– Как ты смеешь говорить такие ужасные вещи? Ему почти шестьдесят, а ей еще нет и двадцати.

Гревилль улыбнулся:

– Естественно, она об этом и не догадывается. Что же до него… я думаю, что в его сердце таятся бесконечные запасы невостребованной любви. Его негодница-жена обходилась с ним просто отвратительно, и ни одна женщина не могла затронуть его души… до сих пор.

Леди Гревилль подумала о Каролине Лэмб – покойной супруге Мельбурна, чья история с поэтом Байроном так нашумела в обществе и привела Уильяма Лэмба, как тогда звали Мельбурна, на грань полного отчаяния.

– В данных обстоятельствах было бы превосходно, – продолжал Гревилль, – если бы Ее Величество пожелала возобновить знакомство с ее кузеном Альбертом.

– Да, это одобрила бы и ее семья, – согласилась леди Гревилль. – И я, со своей стороны, буду очень рада, если королева наконец устроит свою личную жизнь. Что проку в незамужней королеве? Так дела идут чересчур… я бы сказала, чересчур легко.

– Да, – медленно ответил Гревилль. – Состояние дел в стране становится угрожающим.

Он поклонился, увидев, что королева подошла ближе.

– Погляди только на маленькую Вик, – прошептал он. – Она вся пылает.

– Он заставил ее смеяться, – ответила леди Гревилль. – А королеве не пристало быть слишком веселой. Любая женщина, даже королева, должна стать матерью семейства.

– Да, дорогая, – с улыбкой отозвался Гревилль. – И я уверен, что она станет ею, когда придет время. А пока что я намереваюсь шепнуть несколько слои о принце Альберте тем, кому это будет интересно. Думаю, что через год все будет совсем по-другому.

– Искренне на это надеюсь, – сказала леди Гревилль и присела в глубоком реверансе.

В эту минуту в Лондоне, на Генриетт-стрит близ Кавендиш-сквер, Кэролайн Хикс в изумлении приподняла свои темные изящные бровки при виде праздничного рождественского стола: красные свечи, белая скатерть, рождественские розы, ветки падуба и омелы, малиновые салфетки. Кэролайн пришел в голову образ крови на снегу, и она вздрогнула, впрочем, не без удовольствия.

– Мадам осталась довольна?

Голос дворецкого звучал очень взволнованно: для него было очень важно, чтобы этот рождественский ужин пришелся по вкусу его хозяевам и благородным гостям.

– Очень довольна, Риверс, – ответила Кэролайн. – А что у нас в меню?

– Первое блюдо, мадам, – телятина по-королевски, – ответил Риверс, прочистив горло. – Затем – омары. Далее, по особому распоряжению мадам, легкая закуска: сассекская ветчина в шампанском. Затем – птица: заливное из перепелов, фазан и молодой гусь, и, разумеется, рождественская индейка.

Кэролайн улыбнулась:

– И, само собой, говядина?

– Да, мадам. А для тех, кто пожелает – седло барашка. На десерт мы подадим шарлотку, крыжовенный кисель со сбитыми сливками и, естественно, рождественский пудинг, который я внесу на подносе собственноручно.

– Обложенный сыром и фруктами? – спросила Кэролайн.

– Да, а еще – кларет 87-го года и рейнвейн 84-го, по распоряжению хозяина.

Кэролайн повернулась и нервно прикусила губу, увидев, что в комнату входит Фрэнсис.

– Боюсь, графине наше угощение покажется слишком скудным, – озабоченно произнесла она.

– Оно не показалось бы скудным и самой королеве. Благодарю вас, Риверс. Это все, можете идти, – сказал ее муж.

Когда дворецкий вышел из комнаты, Фрэнсис последовал за ним, направился в зал и крикнул:

– Спускайся, Элджи! Гости будут через пять минут. Давай представим им уютную семейную сцену в гостиной.

Сверху послышалось глухое ворчание, и через несколько секунд мистер Хикс протопал вниз по лестнице. На нем была строгая черная визитка и новая белая рубашка, но во всем этом Элджи чувствовал себя очень неуютно.

– Смелей, мой храбрец! – воскликнул Фрэнсис и подмигнул Кэролайн.

Элджи вздернул нос и заявил:

– Не понимаю, что ты имеешь в виду…

Но тут беседа оборвалась, потому что с улицы раздался стук каретных колес, и в зале появился Риверс.

Фрэнсис, Кэролайн и Элджи немедленно бросились в гостиную. Кэролайн поспешно схватила какую-то книгу, а братья уселись в чинных позах по обе стороны от мраморного камина.

Риверс торжественно объявил:

– Достопочтенная графиня Уолдгрейв. Леди Аннетта, леди Горация и леди Ида Энн.

Кэролайн изящно отложила в сторону книгу и с улыбкой поднялась навстречу гостям:

– Дорогая графиня, я рада приветствовать вас. Позвольте принести вам свои поздравления.

– И я вас поздравляю, дорогая моя. Благодарю за то, что вы пригласили нас на ваши торжества.

У нее за спиной стояли леди Аннетта и Ида, скромные и застенчивые, словно роза и лютик. Что касается леди Горации, она пошла наперекор общепринятой моде и, несмотря на свои сверкающие огненные кудри, надела фиолетовый наряд. Результат получился ошеломляющим: даже дисциплинированный Риверс застыл с открытым ртом, глядя на такую красавицу.

Элджернон то краснел, то бледнел и переминался с ноги на ногу с таким видом, словно вот-вот в отчаянии выбежит из комнаты. Графиня вовсе не была смущена. Она похлопала по дивану рядом с собой и сказала:

– Благодарю вас, мистер Хикс, за то, что вы прислали мне последний роман Чарльза Диккенса. Такой умный молодой человек этот Диккенс! Впрочем, не могу сказать, что этот роман понравился мне настолько же сильно, как «Пиквикские записки». Он такой унылый, а тот – такой веселый!

Элджи, сделав над собой огромное усилие, проглотил комок, застрявший в горле, и ответил:

– Да.

– Этот несчастный мальчик, Оливер Твист, – продолжала графиня. – Меня просто дрожь берет, когда я думаю о детях, которым выпадает такая ужасная доля.

– Да, мадам, такие дети есть, – отозвался Фрэнсис. – В ночлежках и притонах их предостаточно. Этот Диккенс очень хорошо даст почувствовать всю степень лицемерия нашего общества.

Графиня испытующе взглянула на него, гадая, не хочет ли он своей репликой унизить аристократию, и решила, что все же не хочет, потому что Фрэнсис добавил:

– Я – медик, и мне часто приходится видеть страдания бедняков, и все же я пока еще не научился относиться к ним только как к учебному материалу. Некоторые из этих несчастных трогают меня до глубины души. В конце концов, все мы принадлежим к роду человеческому.

– Фрэнсис, тебе не кажется, что ты становишься чересчур серьезным? – спросила его Кэролайн.

– Да, дорогая. И я прекращаю, потому что сюда приближается херес. Вам свежего или сладкого, леди Уолдгрейв?

С появлением Риверса, внесшего уставленный хрусталем поднос, разговаривающие разделились на три группы: графиня и Элджернон Хикс углубились в обсуждение достоинств молодого писателя Диккенса; Фрэнсис, Аннетта и Ида Энн беседовали о том печальном факте, что майор Мани, с которым Аннетта уже обручилась, вынужден прослужить в Индии еще два года; а Кэролайн обнаружила, что впервые за время знакомства оказалась лицом к лицу с Горацией Уолдгрейв.

Старшая из девушек внимательно разглядывала младшую. Какая душа скрывается под этой прекрасной оболочкой? Неужели эта красавица – так же пуста и тупа, как большинство ее современниц-аристократок?

И Горри, словно прочитав мысли Кэролайн, произнесла:

– Это очень мило с вашей стороны, что вы пригласили нас на обед, миссис Хикс. Ведь, судя по всему, вы должны были счесть нас самыми скучными существами на свете.

– Которыми вы, очевидно, не являетесь.

Горация тихо рассмеялась:

– Нет. Уолдгрейвов называли по-разному, но прозвище скучного не заслужил еще ни один из нашего рода.

Кэролайн ничего не ответила и только кивнула. Горация продолжала:

– Вы знаете, что о нашей семье ходят всякие сплетни. И мои братья – действительно очень распущенные молодые люди. По сравнению с ними мы, девочки, очень респектабельны и чопорны.

– Ну, я бы не назвала вас чопорными.

– И, надеюсь, особо респектабельными вы нас тоже бы не назовете. Мне кажется, что на свете нет ничего скучнее условностей. А вы как думаете?

– Я с вами согласна, совершенно согласна. Но когда я доживу до средних лет, возможно, я стану выглядеть прилично.

Горация снова улыбнулась:

– Думаю, приличным человеком надо родиться, миссис Хикс. Когда мы только встретились с вами в Гастингсе, я сразу почувствовала, что у семьи Хиксов есть что-то общее с Уолдгрейвами.

– Вы так думаете?

Кэролайн внезапно обнаружила, что не отрывает глаз от Элджи и графини, сидевших бок о бок, совсем близко друг к другу. Горация проследила за ее взглядом и уловила ход ее мыслей.

– Да, я так думаю, – подтвердила она.

Кэролайн проницательно взглянула на нее, но Горация уже сменила тему:

– Мне так понравился ваш дом. Он был построен в период регентства?

– Да. Хотите осмотреть все комнаты? Я здесь живу еще не так долго, но сразу была очарована этим домом и до сих пор не избавилась от этого чувства.

– С удовольствием.

Горация поднялась, и Кэролайн повела ее за собой.

Исчезновение их осталось почти незамеченным, гости и хозяева с увлечением беседовали, попивая херес.

Дом, подобно большинству тех зданий, что строились в то время, когда Англией правил принц-регент, был со множеством террас, а в центре его поднималась парадная винтовая лестница. Горация вслед за Кэролайн поднялась на второй этаж, где находились обширная лестничная площадка и еще две комнаты: одна маленькая уютная комнатка Кэролайн, а другая – библиотека, где стоял рабочий стол Фрэнсиса, заваленный бумагами и книгами по медицине.

Но все это не очень заинтересовало Горацию. По-настоящему ее внимание привлекла освещенная канделябрами картина, висевшая на стене лестничной площадки.

Горация никогда не видела прежде ничего подобного. На заднем плане стоял дом, уменьшенный почти до размеров кукольного с помощью мастерского применения законов перспективы; и все же дом этот казался волшебно прекрасным в цветах и сиянии летнего солнца; два крыла соединялись центральным залом, и, несмотря на мелкие детали, Горация могла различить сверкающие витражи.

Дом был настолько удачно расположен, что казался парящим в воздухе, как замок из чудесных легенд. Контуры его были несколько размытыми и туманными, отчего все это место обретало какой-то неземной, сверхъестественный вид.

А на переднем плане стоял мужчина. Лицо его было обращено к художнику, но темно-синие глаза смотрели куда-то вдаль. Горации сразу же врезались в память эти сильные мужественные черты и военная форма, длинные загорелые руки, сжимающие эфес шпаги. Она подошла на шаг ближе к картине и увидела подпись: «Фрэнсис Хикс, 1837».

– Это нарисовал ваш муж?

– Да.

– А кто здесь изображен?

– Мой брат. Он капитан армии австрийского императора. Что вы о нем скажете?

Кэролайн очень позабавил ответ Горации, которая произнесла без всякой застенчивости и абсолютно искренне:

– Думаю, это самый красивый мужчина из всех, что мне доводилось встречать. Совершенно замечательный молодой человек.

Кэролайн ласково засмеялась:

– Я имела в виду портрет.

– О! О, я понимаю. Он очень искусно сделан. Этот дом похож на зачарованный замок. Где это находится?

– Близ Гилдфорда. Он называется Саттон. Это наше фамильное гнездышко. Впрочем, сейчас там никто не живет.

– Он выглядит таким старинным. Так и есть?

– Да, он застал еще Тюдоров. Его построил сэр Ричард Уэстон, придворный Генриха VIII.

– Вы происходите от него?

– Нет. Прямых потомков не осталось. Нашу связь с этим родом можно назвать более чем дальней. По сути дела, мой дедушка, Джон Уэбб, принял фамилию Уэстон, чтобы стать наследником.

– Значит, вы – урожденная мисс Уэбб Уэстон? А ваш брат – капитан Уэбб Уэстон? – глаза Горации снова обратились к портрету и теперь жадно впитывали каждую подробность.

– Да. Его зовут Джон Джозеф. В моей комнате есть еще один его портрет, который я написала сама. Хотите взглянуть на него?

– Если можно, пожалуйста.

Они прошли в комнату Кэролайн. Там, между портретом Фрэнсиса, с одной стороны, и изображением добродушного мужчины в гетрах, стоящего рядом с женщиной, – с другой, висел портрет типичного офицера и джентльмена. Здесь Джон Джозеф одну руку снова держал на эфесе шпаги, а в другой у него был кивер.

– Что скажете?

Волосы Горации сверкнули в свете канделябров, когда она обернулась и пристально взглянула на Кэролайн.

–Надеюсь, он еще не женат и не обручен? – спросила она.

Кэролайн снова не смогла сдержать улыбки, настолько непосредственно держалась Горация, то и дело поглядывавшая на портрет Джона Джозефа.

– Нет, еще нет. А что?

– А то, – произнесла дерзкая девчонка, – что я решила выйти за него замуж.

– Леди Горация! – воскликнула Кэролайн, шокированная и позабавленная одновременно. – Вы ведь еще слишком молоды. А он уже вполне зрелый мужчина.

– Молодые девушки, – рассудительно ответила Горация, – имеют обыкновение взрослеть, а молодые люди в возрасте вашего брата, как правило, нисколько не меняются на протяжении нескольких лет.

В этом заявлении было столько здравого смысла, что Кэролайн не нашлась что ответить, и только тряхнула головой. Тут до них донесся голос Фрэнсиса:

– Кэйро, ты где? Риверс, кажется, хочет сказать тебе несколько слов.

Вопрос был в том, как разместиться за столом. Изначально Кэролайн планировала посадить во главе стола Фрэнсиса, а на противоположном конце – Элджи, но теперь она решила поместить своего деверя по правую руку от графини Уолдгрейв. Когда эта небольшая проблема была улажена, начался обед, который оказался поистине великолепным. Хозяйка могла гордиться тем, как миссис Риверс приготовила рождественские блюда. В доме номер 7 по Генриетт-стрит никогда не подавали прежде настолько изысканных яств. Наконец Кэролайн, у которой еще звенели в ушах многочисленные похвалы, поднялась из-за стола и повела дам в гостиную, а Фрэнсис и Элджи закурили сигары.

Элджи, выпивший куда больше обычного, очень удивился, когда через пять минут Фрэнсис под предлогом того, что ему понадобилось побеседовать с Риверсом, поднялся из-за стола и вышел из комнаты. А еще больше он удивился, когда еще через минуту-другую Кэролайн украдкой просунула голову в дверь и, убедившись, что Элджернон сидит один за столом, ускользнула.

Что-то бормоча про себя, Элджи налил еще стакан портвейна. И тут дверь снова открылась, и на пороге появилась Энн Уолдгрейв. Элджи немедленно вскочил, но Энн сказала:

– Сидите же, мистер Хикс. Я просто хотела найти игральные карты.

– А что, они в столовой? – изумленно спросил Элджи.

– Я не знаю. Кэролайн ушла на поиски Риверса и почему-то не стала звонить служанке.

Элджи показалось, что графиня весьма озадачена.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Пожалуйста, если вам не трудно.

Они подошли к комоду, Элджи зацепился за деревянную ручку, пошатнулся, упал навзничь и, наконец, очутился у ног графини.

– О, мистер Хикс! – воскликнула она. – Вы не ушиблись?

– Нет, думаю, нет. Проклятье. Простите меня. У меня, должно быть, дурацкий вид.

– Вовсе нет. Ну, дайте же я вам помогу.

Она протянула ему свою изящную ручку, пальцы их встретились, и Элджи почувствовал, что теряет голову. Он попытался встать на ноги, но портвейн его подвел, и он снова поскользнулся. И тут неожиданно он оказался вознагражден за долгие годы жертвенной жизни, которые он самоотверженно посвятил воспитанию младшего брата. Ибо в эту минуту Энн, графиня Уолдгрейв, сама толком не понимая, почему она это делает, наклонилась к нему и поцеловала его в щеку.

Элджи тупо посмотрел на нее, а потом, очень нерешительно, прижал ее пальцы к губам и ответил на поцелуй. Взгляд его, полный обожания, был настолько похож на собачий, что у графини не оставалось выбора. Она погладила его по голове и задержала свою руку в его пальцах несколько дольше, чем того требовали приличия.

– Миледи, – произнес Элджи дрогнувшим голосом, с огромным усилием встав на колени. – Я… Я…

– Да, мистер Хикс?

– Я понимаю, что мы с вами только недавно познакомились… и я вовсе недостоин… но если преданность… о, Боже…

– Элджернон… я буду называть вас именно так, а вы просто обязаны называть меня Энн… вы что, хотите меня о чем-то попросить?

Он кивнул.

– О чем же? Прошу вас, говорите.

На мгновение повисла тишина, а потом он произнес:

– Если вы меня понимаете… я хочу сказать… я хочу жениться на вас, миледи. Да, черт побери, хочу!

– Так женитесь!

– Что?

– Я люблю вас, дурачок.

– Но за что? – он был настолько искренне удивлен, что снова обрел дар речи.

– За то, что вы такой добрый и очаровательный, и я уверена, что могу смело вручить вам судьбу своих дочерей… и, естественно, свою собственную судьбу.

– О да, конечно. Вы можете не сомневаться, миледи… Энн…

Он говорил так, словно перед ним стояла сама королева.

– Ну, тогда, – решительно произнесла графиня, – считайте, что мы с вами помолвлены. Можете поцеловать меня.

– Клянусь Юпитером, – вымолвил Элджи и повиновался.

Пришла суровая зима, а за ней – весна, и однажды, сырым февральским днем, когда на лондонских площадях раскрылись первые нежные крокусы, в церкви Святой Марии в приходе Мэрилсбоун состоялась милая скромная свадьба. Невеста была в сиреневом платье; ее сын Джордж, граф Уолдгрейв, вручил ее жениху; в первом ряду сидели две ее красавицы-дочери и первый незаконный сын – Джей-Джей, серьезный и торжественный, как судья, а рядом с ним – хорошенькая еврейка, державшаяся гордо и независимо и не позволявшая своему спутнику распускаться.

Со стороны жениха в церкви сидели Кэролайн Хикс, а также мистер и миссис Уэбб Уэстоны, которые только что прибыли из Гилдфорда по железной дороге и чувствовали, что совершили отважный поступок. Фрэнсис Хикс был шафером, а невесту, державшую в руках огромный букет подснежников, сопровождала ее старшая дочь, леди Аннетта.

Церемонию бракосочетания совершал помощник приходского священника мистер Чарлтон. Все шло гладко до тех пор, пока он не попросил Энн повторить слова, которые навечно связали бы ее судьбу с Элджи. Тут она на мгновение задумалась, вспомнив о том, как ей уже дважды пришлось приносить ту же самую клятву: первый раз – на гражданской церемонии в Париже, когда она носила под сердцем Джорджа и с трудом скрывала под пышным платьем беременность; второй раз – в церкви Туикнама, на следующий день после крещения Джорджа, когда она надела свадебную диадему Уолдгрейвов и стояла перед алтарем, ярко освещенная солнцем, рядом с неотразимым графом, и слушала радостные приветствия крестьян.

И, вспомнив об этом, она скосила глаза и взглянула на Элджи. Она знала старую поговорку, гласившую, что мужчины и женщины всегда выбирают в пару похожих на себя людей… но в ее случае все оказалось совсем не так. Сейчас рядом с ней стояло преданное любящее существо, розовое от радости и веселое, как щенок – настолько был счастлив Элджи, что первый раз в жизни вступает в брак. Графиня с горечью припомнила, как долго не хотел граф жениться на мисс Энн Кинг, и только существование двух маленьких бастардов заставило его решиться на этот шаг. При этой мысли, когда Элджи уже обеспокоенно взглянул на нее, графиня подарила ему очаровательную улыбку и отчетливо повторила слова обета.

После все расселись по каретам и отправились на Генриетт-стрит, где Риверс и прочие слуги радостно приветствовали мистера и миссис Элджернон Хикс. Затем все сели завтракать. Жених и невеста восседали во главе стола, по правую руку от новобрачной сидел Джордж, рядом с ним – красивая еврейка, а справа от нее – Джей-Джей.

– Ну, дорогая моя, – при первой же возможности обратилась к молодой еврейке графиня, – я не имела чести быть с вами знакомой. Прошу вас, представьтесь.

Девушка очень грациозно приподнялась и присела в глубоком реверансе; когда она улыбнулась, на лице ее появилось слегка кокетливое выражение.

– Фрэнсис Брэм, леди Уолдгрейв. Простите, что я не представилась прежде, но мне показалось, что вам было не до меня, – произнесла она.

На ее лице снова появилась улыбка, и все присутствующие не смогли не заметить, что девушка просто неотразима.

– Брэм… – повторила графиня, слегка нахмурившись.

– Мой отец, миледи, – Джон Брэм, певец.

Энн перестала хмуриться и произнесла:

– Какое счастье иметь столь выдающегося отца. Брэма знали все, даже те, кто не увлекался музыкой.

Рано осиротевший сын немецких евреев, он в детстве продавал на улице карандаши, чтобы заработать себе на жизнь, но ребенок был так талантлив, что его пение в синагоге привлекло внимание самого Леони, и мальчик появился в Ковент-Гарден еще до того, как у него начал ломаться голос. Энн считала, что этому тенору улыбнулась судьба, но теперь он многое потерял из-за двух неудачных капиталовложений – в постройку театра Сент-Джеймса и колизея в Риджентс-парк. Она слыхала, что Брэм был вынужден вернуться на сцену и давать концерты, поскольку влез в огромные долги. Теперь она пыталась понять, что же общего может быть у его дочери с Джей-Джеем. Возможно, мисс Брэм не интересовалась деньгами, и ей просто хотелось продвинуться по социальной лестнице?

Когда Фрэнсис Брэм снова села, она взглянула на графиню так, словно прочла ее мысли, и огромные темные глаза сверкнули таинственно и слегка насмешливо. Графиня заметила, что Джей-Джей и Джордж немедленно заговорили с девушкой, а потом все вместе от души рассмеялись. Энн внезапно поняла, что эта дочь оперного певца добилась того, чего не смогла добиться она сама: братья в ее присутствии вели себя безупречно, а Джей-Джей, казалось, вообще стал ручным.

– Джордж, – произнесла Энн, – надеюсь, ты пригласишь меня и своего отчима в Строберри Хилл, – она понизила голос. – Надеюсь, кроме тебя, там сейчас больше никого нет.

– Никого, мама. Те дни уже миновали.

Он украдкой взглянул в затылок Фрэнсис Брэм, где черные завитки волос оттеняли молочную белизну шеи.

– Очень рада это слышать. Хотелось бы думать, что наша семья снова сможет воссоединиться.

Граф взял мать за руку и ответил:

– Мне тоже бы этого хотелось. Впредь я постараюсь быть тебе хорошим сыном.

«Надолго ли?» – подумала Энн и слегка кивнула красавице-еврейке. Ибо несмотря на нежный возраст мисс Брэм, – Энн сомневалась даже, исполнилось ли ей восемнадцать, – она уже по всем признакам была весьма решительной молодой женщиной.

Джордж принял это движение головы за намек на то, что пора подняться и произнести тост за здоровье жениха и невесты, на что Элджернон ответил шумными и многочисленными благодарностями. Затем для Энн настало время переодеваться в дорожное платье для путешествия в Гастингс, где они с Элджи намеревались провести медовый месяц.

Аннетта и Кэролайн отправились наверх, а вслед за ними Горация и Ида Энн. Но на лестничной площадке Горация слегка помедлила и повернула, голову, чтобы еще раз полюбоваться на портрет Джона Джозефа на фоне старинного замка. Синие глаза молодого человека смотрели куда-то мимо зрителя, не так, как на большинстве портретов, и Горация поднялась на несколько ступеней, пытаясь поймать его взгляд. Но ничего не вышло: Фрэнсис Хикс сумел в точности передать выражение глаз человека, вглядывающегося куда-то вдаль, погруженного в свои раздумья и не заботящегося о посторонних наблюдателях.

– Горация, – обратилась к ней Кэролайн, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности, – что вы делаете?

– Хочу возобновить знакомство с вашим братом. Как у него дела?

– Я давно не получала от него вестей. Думаю, он до сих пор в Венгрии.

– Когда же он собирается приехать домой?

Кэролайн засмеялась:

– Что за непослушное дитя! Ну, откуда мне знать? Да вы, кажется, решительно настроены встретиться с ним?

И тут, к ее удивлению, Горация покачала головой; ее чудные волосы струились шелковыми волнами.

– Не знаю. Я предпочла бы просто мечтать о нем и глядеть на его портрет, чем встретиться с ним лицом к лицу и обнаружить, что ему безразлично мое существование.

– Я уверена, что он не останется безразличным, – ответила Кэролайн, глядя на изящный профиль своей собеседницы.

– Кто знает? А почему он здесь такой печальный, Кэролайн?

– Несколько лет назад он был безумно влюблен… и потом, я думаю, он беспокоится о замке Саттон.

– Об этом особняке? Но почему?

– На нем лежит древнее проклятие… по крайней мере, так говорят.

– Правда? Какая прелесть!

– Да, в каком-то смысле. Но не для хозяина замка и не для его наследника.

– Вы имеете в виду вашего отца и Джона Джозефа?

– Да.

Горация повернулась и снова взглянула на портрет.

– Да, теперь я вижу, – произнесла она. – Дом здесь кажется таким маленьким, но на самом деле это ведь не так? В действительности он должен быть огромным.

– Он самый огромный и мрачный из всех особняков, что мне доводилось видеть за всю мою жизнь, – ответила Кэролайн, и с этими словами она повернулась и двинулась вверх по лестнице.