Текст книги "Солдат удачи"

Автор книги: Дина Лампитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Месяцы летели незаметно один за другим. Дождливый короткий февраль, когда Энн Уолдгрейв вышла замуж за Элджернона Хикса, сменился ветреным мартом. Затем, совсем неожиданно, наступил апрель, и над полями повисли многоцветные радуги. А потом наступило лето, и с ним пришли перемены.

Королева Виктория, выполнив, наконец, почти всеобщее пожелание, снова встретилась со своим кузеном и записала в дневнике: «Красота Альберта неотразима, он милый и непосредственный, – одним словом, обворожительный».

Примерно в это же время, 25 мая 1839 года, Джон Джеймс Уолдгрейв, эсквайр, женился на прекрасной Фрэнсис Брэм и привез ее в Строберри Хилл. Все колокола Туикнама звонили, приветствуя невесту, а она бегала по комнатам замка и вскрикивала от восторга.

– Строберри просто великолепен, – сказала она. – Ах, прошу тебя, Джордж, позволь нам с Джей-Джеем остаться здесь ненадолго! Мы не доставим много хлопот.

Джордж поцеловал ей руку, крепко прижавшись к ней губами.

– Вам отведут лучшие комнаты, – ответил он, – и вам здесь так понравится, что вы не захотите уезжать.

Пришли известия и о судьбе двух солдат, – впрочем, менее радостные. Джон Джозеф вернулся в Вену, где всецело предался удовольствиям: пьянство, игры, дома с дурной репутацией. Несмотря на то, что ему было всего двадцать семь лет, он, казалось, твердо решил как можно скорее прожечь остаток жизни.

Что касается Джекдо, то, в отличие от своего друга, он превратился в настоящего аскета. Краткая встреча с Горацией Уолдгрейв в Гастингсе прошлым летом вернула ему радость, которой он лишился с гибелью Мари. Он снова уверовал в судьбу, в могущественные силы, движущие событиями; он вновь обрел веру в древнюю магию дома Фитцховардов. И теперь он стремился укрепить в себе эту волшебную силу в надежде, что в один прекрасный день она поможет ему снова прийти туда, где его будет ждать Горация.

Осенью 1838 года он прибыл в Индию и обнаружил, что неустойчивое положение дел в этой стране облегчает его задачу. Под видом торговца лошадьми он смог проникнуть далеко в горы по тайным тропам; он беседовал с людьми из местных племен, собирал информацию, изучал перемещения отрядов. И, кроме того, он узнавал больше о себе самом.

На каждом шагу он встречал примеры древней мудрости, и, казалось, самой судьбой ему было предопределено приступить к изучению раджа-йоги. Джекдо, унаследовавший фамильный колдовской дар (ибо, сам того не подозревая, он был точной копией своего прапрадеда), теперь начал развивать свой ум, двигаясь к полному раскрытию всех своих тайных возможностей.

Джекдо жил своей жизнью, Джон Джозеф – своей, а мистер Элджернон Хикс со своей супругой и падчерицами с головой погрузились в маленькие радости повседневных дел.

После свадьбы они повесили замок на двери дома на Монтегю-стрит и переехали в жилище Элджи на Дьюк-стрит. Этот дом, большой и очень удобный, был, тем не менее, обставлен в чисто холостяцком духе. Энн, у которой теперь появились лишние деньги, занялась полным переустройством дома и приобретением новой мебели, в чем ей помогала Аннетта и, в меньшей степени, Горация; Ида Энн была слишком занята ссорами со своей гувернанткой, чтобы замечать, что происходит вокруг, к тому же она убедилась, что ее личная комната обставлена со всей возможной роскошью.

Появление новой восемнадцатилетней родственницы доставило всем массу волнений; Джей-Джей и Фрэнсис Брэм неоднократно были званы на обед к Хиксам, у которых появилась возможность как следует присмотреться к юной еврейке, ставшей почти настоящей аристократкой. Хиксы еще не решили, как же все-таки относиться к ней, но в одном все были согласны: под ее красотой, улыбками и грацией скрывалась настоящая решительность, в которой эта девочка не уступила бы и зрелому мужчине.

– Она добьется всего, чего захочет. Попомнишь мои слова, – сказала Энн Элджернону, помахивая рукой вслед карете, увозившей Джей-Джея с его супругой.

Элджи кивнул. Иногда он тоже был способен наблюдать и делать выводы.

– Она всегда сможет угодить мужчине, – произнес он. – Она так хорошо умеет слушать.

– Я не заметила.

– Это потому, что ты не можешь взглянуть на нее глазами мужчины.

Энн слегка кивнула, и Элджернон внезапно произнес восхищенным тоном:

– Впрочем, никто на нее и не посмотрит, когда есть ты, любовь моя.

Энн рассмеялась:

– Ты научился кое-чему, Элджи.

Он радостно фыркнул, запирая входную дверь.

Снова пришло Рождество. Теперь Джордж исполнял роль хозяина Строберри Хилл вместе со своей невесткой Фрэнсис в качестве очаровательной хозяйки. Кэролайн и Фрэнсис Хикс, включенные в число гостей, восхищались миниатюрной красотой Строберри Хилл, восстановленной Фрэнсис, хотя у молодых людей не было достаточно денег, чтобы оплатить счета. Но сейчас никто не думал об этом, так как новый 1840 год уже наступал под колокольный звон – звук вдвойне прекрасный, ибо возвещал еще о личном счастье королевы: было объявлено о ее помолвке с принцем Альбертом.

Весной, когда Элджернон и Энн уже были женаты год и восемь дней, королева и ее кузен взошли к алтарю, а затем, после торжественной церемонии, отправились ненадолго в Виндзор, чтобы провести там медовый месяц.

Лорд Мельбурн был совершенно забыт, о чем свидетельствуют строки в дневнике королевы: «Безграничная любовь и преданность Альберта подарили мне чувство божественной радости и счастья». На следующий вечер королева и принц дали званый обед, а затем был бал, и в обоих случаях принц помогал ей надевать чулки! Месяцем позже маленькая королева забеременела, и это стало модным. Кэролайн Хикс последовала ее примеру, и в апреле 1840 года она уже могла стоять перед большим зеркалом и оценивающе разглядывать едва заметную выпуклость своего живота.

Все думали о детях; и однажды Джей-Джей, лежа в постели и наблюдая, как потоки лунного света заливают обнаженное тело его жены, спросил у нее:

– Ты подаришь мне ребенка, Фрэнсис?

Вынимая последнюю шпильку, удерживавшую прическу, она повернулась к нему, и густые черные волосы упали ей на грудь.

– Ты знаешь, что да, но не сейчас. Мне хочется еще повидать жизнь, Джей-Джей. В Строберри так весело. Вспомни все вечеринки, которые у нас здесь были, – ответила она.

И это было правдой. После свадьбы они едва ли провели сколько-нибудь времени в их собственном имении в Эссексе. Джордж позаботился о том, чтобы жизнь в Строберри Хилл превратилась для всех троих в легкое и бесконечно праздничное существование. Тот факт, что поместье Уолдгрейвов было полностью заложено и что ежедневные визиты кредиторов превратились в обычное явление, вовсе их не беспокоил.

Джей-Джей раздраженно отвернулся от нее:

– Для тебя это не имеет значения, Фрэнсис. Ты здорова. А у меня было так много приступов в последнее время, что я чувствую необходимость иметь наследника.

– Как ты можешь так говорить? Джей-Джей, дорогой, ведь доктор говорил тебе, что эпилепсия – не смертельная болезнь.

– Чертов педераст этот доктор, я сам знаю, как я себя чувствую! Я хочу ребенка, Фрэнсис.

Джей-Джей вылез из постели и теперь неподвижно стоял перед женой совершенно обнаженный. В таинственном и тревожном свете луны он казался плотоядным фавном. Охваченная внезапным беспокойством, Фрэнсис плотно запахнула халат. Джей-Джей, хотя и больной, был сильнее ее, и Фрэнсис знала, что никто из Уолдгрейвов никогда не удовлетворялся отказом женщины.

– Джей-Джей, пожалуйста, не смотри на меня так. Я устала.

Однажды, много лет назад, в этой же самой комнате с голубыми шелковыми стенами граф Уолдгрейв точно таким взглядом смотрел на графиню. Теперь история повторялась, и его незаконнорожденный сын решительно устремился к своей прелестной жене. Для нее наступил момент немедленного выбора: борьба или игра. Уже научившись обращаться с противоположным полом (мужчины постоянно ухаживали за ней, невзирая на ее замужество), Фрэнсис сделала верный шаг. Она слегка и волнующе улыбнулась, а затем, ловко уклонившись, стремительно ринулась мимо Джей-Джея и выскочила из двери, бросив назад быстрый взгляд из-под трепещущих черных ресниц, как она умела это делать. Босые ноги Фрэнсис едва касались земли, когда она бежала вниз по причудливой галерее. Позади нее несся Джей-Джей, абсолютно голый, давясь от смеха, – наконец до него дошло, что это любовная игра. Фрэнсис была уже в самом низу лестницы и, остановившись лишь на миг, чтобы бросить Джей-Джею еще один влекущий взгляд, она проскочила через маленькую арку в сад. А там начала кружиться в лунном свете, и ее тонкий халат взвился, открывая длинные ноги и обнаженные бедра.

Джордж, наблюдая из своего окна эту сцену, почувствовал, что близок к обмороку. Он был безумно влюблен в свою невестку, страстно желал жену своего брата, и этот ее экзотический вид был настолько возбуждающим, что Джордж понял, что должен отвернуться. Но не мог. С болью и трепетом он увидел, как Джей-Джей выбежал и бросился к ней. Джордж заметил, как Фрэнсис взглянула на окна, и спрятался за занавеской. А потом он увидел, как она упала на землю, выгнувшись навстречу своему сгорающему от вожделения мужу, и тот с силой набросился на нее. Джордж подумал, что потеряет рассудок, когда увидел, как Фрэнсис принимает ласки мужа – абсолютно раскованно и улыбаясь от наслаждения. Он никогда не желал ничего так сильно, как желал сейчас Фрэнсис. Услыхав, как она неистово вскрикнула, достигнув вершины наслаждения, Джордж понял, что больше не вынесет. Повернувшись, он в отчаянии упал на свою кровать, зажав уши, чтобы не слышать долгий ликующий стон своего брата.

Но не прошло и трех недель, как этот любовный стон превратился в предсмертный хрип. Фрэнсис и Джей-Джей возвратились в Лондон, в их дом номер 38 по Джермин-стрит, где его загадочная болезнь усилилась.

Возвратившись из шляпного магазина на Бонд-стрит, Фрэнсис обнаружила своего мужа лежащим на полу в эпилептическом припадке. Но на этот раз припадок не прекращался, и после сильного приступа рвоты у Джей-Джея прелестная еврейка послала за доктором. Тот обследовал больного с мрачным видом, пробормотал что-то насчет «необузданной молодежи» и уложил пациента в постель.

На следующий день Джей-Джею стало хуже, у него почти не двигались мышцы лица и тела. Доктор приходил и уходил, и должен был прийти опять, но его, естественно, не было, когда наступил конец. Джей-Джей впал в забытье, и Фрэнсис внезапно услышала его хрипящее дыхание. В ужасе она выскочила из дома и неистово забарабанила в дверь соседям. Но во всех трех ближайших домах никого не было, и только в доме номер 30 на ее рыдания и крики откликнулся мужчина, высунувший голову из окна верхнего этажа.

– Помогите мне! Помогите! – пронзительно кричала Фрэнсис. – Мой муж умирает!

Мужчина побежал вместе с ней по улице, и когда они стремительно взлетели вверх по лестнице в спальню, то увидели, что Джей-Джей уже мертв. В свидетельстве о смерти было записано: «Водянка головы». Фрэнсис стала вдовой, едва достигнув девятнадцатилетнего возраста.

Была ли тому основной причиной любовная сцена в саду Строберри Хилл – никто не мог сказать, но Фрэнсис, с тяжелым ощущением вины, не могла смотреть Джорджу в глаза. Он так же не мог смотреть на нее: он чувствовал то же самое. Мало того, что Джордж, как любопытная сорока, наблюдал ту ночную сцену, – он был безумно влюблен в Фрэнсис. И сейчас душа его разрывалась от невыносимо противоречивых чувств: он был рад, что у Фрэнсис больше нет мужа, и в то же время отчаянно горевал по своему брату, с которым они были почти как близнецы.

Одетые во все черное, Джордж и Фрэнсис проводили гроб Джей-Джея. Во время похорон они не разговаривали друг с другом, и только иногда, выказывая горечь утраты рыдающей Энн – ее поддерживали с обеих сторон мистер Хикс и леди Аннетта – Джордж касался локтя ее невестки.

Когда поздно ночью Энн перестала плакать, ей дали бренди и уложили в кровать, она сказала:

– О, Элджернон, у меня появилось ужасное ощущение, что Джордж действительно интересуется Фрэнсис. Я имею, в виду любовный интерес.

Элджи посмотрел понимающе:

– Да, дорогая, я думаю, ты права.

– Но это отвратительно! Ведь она вдова его брата!

– Значит, из этого ничего не выйдет.

Графиня взглянула на него, не совсем понимая, и Элджи продолжил:

– Всякий вид любовной связи между ними совершенно противозаконен. Это запрещенная связь как в глазах церкви, так и государства.

Энн посмотрела на него мрачно.

– Надеюсь, Джордж будет осторожен, – сказала она. – Фрэнсис очень… Я не знаю, как точно сказать.

– Сильная, – проговорил медленно Элджи. – Эта маленькая девочка – одна из самых Сильных женщин на свете.

– О, Господи, – сказала графиня.

Но что же Саттон, оставшийся заброшенным так надолго? После отъезда миссис Тревельян в нем жило несколько арендаторов, и одной прохладной летней полночью последний из них исчез вместе с десятью повозками, нагруженными прекрасной дубовой мебелью и картинами. Обнаружив это, мистер Уэбб Уэстон так расстроился, что с ним приключился апоплексический удар, и он с тех пор лишился речи и оказался прикованным к постели.

Кэролайн пришлось приехать из Лондона, чтобы ухаживать за отцом, потому что миссис Уэбб Уэстон ничего не могла делать и только плакала. Это означало ее разлуку с Фрэнсисом, который только что сдал экзамены, в полной мере приступил к обязанностям военного хирурга и совершенно не имел возможности покинуть госпиталь.

29 сентября мистеру Уэбб Уэстону стало хуже, с ним случился повторный удар. И, по закону странных совпадений, в тот самый момент, когда он испустил ужасный хрип, Джордж, седьмой граф Уолдгрейв, и миссис Фрэнсис Уолдгрейв чокнулись бокалами шампанского и рассмеялись.

Они собирались сыграть свадьбу, перебравшись в Шотландию, где не применялись положения брачного закона 1835 года. Осеннее солнце согревало Эдинбург последним теплом, и жениха с невестой во всем мире не заботило ничего, кроме собственного счастья. Их вовсе не волновал тот факт, что Джорджа должны судить за нанесение тяжких увечий, – не так давно он со своими дружками жестоко избил одного полисмена. Жених и невеста достигли своих главных целей: Джордж – обладания прекрасной Фрэнсис, а Фрэнсис – вступления в аристократическое сословие. А бедняга Джей-Джей, – что ж, он уже целых полгода лежал в могиле!

Но в Доме Помоны атмосфера была далеко не веселой: состояние мистера Уэбб Уэстона резко ухудшилось, его жена плакала не переставая, а его дочь уже скоро должна была родить. Если бы не Кловерелла и ее прелестный малыш, ситуация стала бы вовсе невыносимой. Кловерелла без единой жалобы заботилась обо всех, а ее сын помогал, чем мог, и говорил с мистером Уэбб Уэстоном на своем забавном языке, который понимают лишь маленькие дети и старики.

К октябрю Кэролайн, уже бывшая на сносях, решилась написать Мэри, Матильде и Джону Джозефу, чтобы они приехали попрощаться с умирающим отцом. И когда торжествующие Джордж и Фрэнсис вступили в Строберри Хилл мужем и женой, Кэролайн поставила подпись на письмах, открывавших правду сестрам и брату: надежды больше не оставалось.

Но мистеру Уэбб Уэстону суждено было узнать последнюю радость перед смертью. Фрэнсис Хикс, сумевший ненадолго вырваться к смертному одру своего тестя, принял роды у собственной супруги. Кэролайн, весь день старавшаяся не обращать внимания на острую боль в пояснице, даже и не подозревала, что вот-вот родит, и лишь за чаем она внезапно застонала и произнесла:

– Фрэнсис, я точно не знаю, но мне кажется…

Договорить она уже не смогла, настолько сильны были схватки. Посылать в Гилдфорд за акушеркой и доктором было уже поздно; Фрэнсис едва успел крикнуть Кловерелле, чтобы та вымылась и немедленно пришла на помощь (он был твердо убежден в необходимости гигиены, расходясь при этом во взглядах с некоторыми своими коллегами). Кэролайн переложили на постель, Фрэнсис продезинфицировал руки до локтей и помог собственному сыну явиться на свет.

Когда ребенок издал первый крик и заплакал, Фрэнсис тоже не смог сдержать слез. Хотя он давно занимался медициной, все же чудо рождения потрясло его. Слезы текли у него по щекам, когда он целовал Кэролайн и хлопотал вокруг постели роженицы, следя, чтобы никакая инфекция не могла коснуться его жены и новорожденного.

Миссис Уэбб Уэстон, которая пила чай на кухне и пропустила все самое главное, снова разрыдалась (к счастью, Фрэнсис уже успел восстановить контроль над своими чувствами), и ее пришлось отпаивать бренди. Но самое сильное впечатление это событие оказало на ее мужа. Чтобы увидеть своего внука – первого из родившихся в Англии – он сделал отчаянную попытку сесть в кровати. А когда Фрэнсис помог ему приподняться и подложил ему под спину подушки, он впервые за четыре месяца заговорил:

– Хороший… мальчик. Чудесные… новости. Какая… радость. Прощайте…

Этой же ночью он скончался.

На следующее утро Мэри и Матильда прибыли из Парижа, но было уже слишком поздно. Впрочем, они смогли, по крайней мере, присутствовать на похоронах; от Джона Джозефа же не пришло никаких вестей, так что в конце концов мистера Уэбб Уэстона пришлось предать земле, не дождавшись его единственного сына.

Он приехал на неделю позже, запыленный и усталый с дороги и совершенно убитый горем из-за того, что не смог попрощаться с отцом. Его часть находилась на задании за пределами Вены, так что письмо Кэролайн пришло к нему на две недели позже, чем предполагалось.

– Ты останешься в армии? – спросила Мэри, когда он наконец немного пришел в себя.

– Конечно. А почему бы и нет?

– Ты теперь хозяин замка Саттон.

– Я поручу его агентам. Чем меньше мне придется иметь с ним дела, тем лучше.

– Ты все так же его ненавидишь?

– Даже больше. Он разъедает мое сердце, как язва.

– Почему?

– Я чувствую вину.

– Не понимаю.

Джон Джозеф отвернулся и сказал:

– Это все очень сложно. Я чувствую, что виноват в том, что замок разграбили по нашему недосмотру. И в то же время я не в состоянии вернуться жить в этот дом. Я построил новую жизнь вдали от него, – так же, как и ты. И я хочу, чтобы все так и оставалось.

– Джон Джозеф, – произнесла Мэри хорошо знакомым брату властным тоном, – ты должен сказать мне правду. Ты счастлив?

– Нет. Но не могу сказать, чтобы я был несчастен. Я чувствую только пустоту, ничто.

– Но почему, во имя Неба?

– Потому что моя душа умерла… пускай тебе это покажется чересчур драматичным, но это так. Я умер в тот день, когда она вышла замуж.

– Что? – Мэри не верила своим ушам. – Ты до сих пор думаешь о Маргарет Тревельян? Об этой шлюхе? Ты, должно быть, не в своем уме.

– Ты права.

– Почему ты не найдешь себе жену и не выбросишь все это из головы?

– Я не знаю.

Мэри порозовела от возмущения.

– Ну, – произнесла она, – за всю свою жизнь я не слышала ничего более дурацкого. Ты – просто круглый идиот! Я привыкла уважать тебя, Джон Джозеф, но это уж слишком. Помнишь, как мы с тобой пили за будущее, когда плыли во Францию на пароходе? Помнишь, какой тост мы произнесли? И ты так ничего и не сумел! Может быть, внешне ты и вправду начал новую жизнь, но твоя душа до сих пор прикована к этой женщине. Должно быть, именно так на тебя и подействовало проклятие замка. Оно превратило тебя в дурака.

И с этими словами Мэри сердито топнула ножкой и выбежала из комнаты. Но ярость, которую пробудил в ней ее брат, угасла не скоро. По пути в Лондон, куда вся семья отправилась, на оглашение завещания мистера Уэбб Уэстона, Мэри не сказала Джону Джозефу ни единого слова, так же как и в конторе стряпчего. И только когда они все собрались у Хиксов за чаем, совершенно обессилевшие от напряжения последних недель, лед слегка оттаял, и Мэри передала брату ломтик ветчины.

Но все же атмосфера оставалась накаленной, и Кэролайн очень обрадовалась, когда в прихожей зазвенел колокольчик, что означало приход посетителя. Риверс вошел в комнату и почтительно объявил:

– Мадам, вас хочет видеть леди Горация Уолдгрейв.

– О, прекрасно. Будьте так добры, Риверс, проведите ее в гостиную.

Но уже было слишком поздно! В вихре лент и мехов пелерины, раскрасневшаяся от холода, Горация уже ступила на порог столовой.

– Кэролайн, прости меня, – сказала она. – Я только что узнала, что у тебя родился ребенок, и подумала, что должна… – тут она осеклась, глаза ее расширились от удивления, а рот слегка приоткрылся, когда она увидела поднимающегося из-за стола Джона Джозефа. – О, Боже мой, да ведь это Солдат Удачи! – воскликнула она.

Они стояли, глядя друг на друга в полной тишине, которая, казалось, затянулась на целую вечность, хотя в действительности продолжалась не более минуты. Джон Джозеф думал, что перед ним стоит самая прекрасная девушка из всех, что ему доводилось видеть, совсем юная, невинная и беззащитная и, к сожалению, принадлежащая к высшему свету, так что у него не оставалось надежды соблазнить ее.

И какие-то из этих мыслей, несмотря на то, что Джон Джозеф был искушен в светских манерах, не остались незамеченными, ибо молодой человек увидел, что щеки леди Горации превратились из розовых в пунцовые. Она влюбилась в Джона Джозефа с первого взгляда. Но у нее хватило здравого смысла и присутствия духа, чтобы все же присесть в легком реверансе, отвернуться и завершить начатую фразу.

– Я подумала, что должна навестить тебя и принести малышу подарок. Но я не знала, что у вас сейчас вся семья в сборе, так что я лучше загляну в другой раз.

Она повернулась, чтобы уйти, но Кэролайн окликнула се:

– Нет, Горация, ты просто обязана остаться. Мы только что если пить чай. Прошу тебя, присоединяйся, – она слегка моргнула. – Вот, рядом с Джоном Джозефом есть свободный стул. Думаю, тебе здесь будет удобно.

Горри подняла глаза и снова встретилась взглядом с молодым человеком. Несмотря на свою юность и неопытность, она прекрасно поняла, что он восхищается ею, и тут ее необузданная натура снова взбунтовалась.

– Спасибо, – отозвалась она, – но я предпочла бы сесть рядом с вами, Кэйро: тогда мы смогли бы потихоньку обсудить последние новости. Я думаю, что беседовать о младенцах за чаем во всеуслышание не очень-то прилично.

Горация выиграла очко. Джон Джозеф на мгновение растерялся, а все дамы дружно рассмеялись (кроме миссис Уэбб-Уэстон, которая лишь легонько хмыкнула). Горри почувствовала волнующую прелесть первой словесной схватки с мужчиной и продолжала:

– Вы надолго приехали, капитан Уэбб Уэстон? Если у вас есть время, я надеюсь, что вы сможете рассказать моей матери и отчиму о своих приключениях в иностранной армии. Отчим очень интересуется такого рода вещами.

«Самоуверенная девчонка», – подумал Джон Джозеф, а вслух произнес:

– Да, леди Горация, я приехал сюда на месяц, чтобы уладить все дела. Скорее всего, мне удастся заглянуть к вам.

– Буду рада, – серьезно ответила Горри и повернулась к Кэролайн.

Больше она на Джона Джозефа не смотрела (по крайней мере, кроме тех случаев, когда он сам поглядывал на нее), и молодой человек обнаружил, что такое интригующее поведение этой девушки привлекает к себе куда больше внимания, чем он хотел бы.

Чувствуя на себе его взгляд, но, к счастью, не сознавая, что происходит у него в душе, Горация постаралась сосредоточиться на других проблемах и тихонько сказала Кэролайн:

– Скажи мне правду, что ты думаешь? Ты можешь говорить совершенно откровенно.

– Насчет Джорджа и Фрэнсис?

– Да.

Кэролайн помедлила, и Горация успела вставить:

– Я не обижусь. Послушала бы ты, что мама говорит.

– В таком случае, должна сказать тебе, что я шокирована.

– Это такое бестактное поведение, правда?

– Просто ужасное. Дело не в том, что они обошли закон, поженившись в Шотландии… хотя, я думаю, что этот закон дурацкий, ведь они же не кровные родственники. Нет, мне кажется ужасным то, что Джей-Джей умер всего пять месяцев назад.

– Как говорится, еще и остыть не успел.

– Вот-вот.

– Кэролайн, как ты думаешь, а у них не могло быть какой-нибудь связи еще до смерти Джей-Джея?

– А что, твоя мать так считает?

– Ей кажется, что Джордж уже был до безумия влюблен в Фрэнсис, но я слышала, что мама говорила Элджи, что едва ли имела место супружеская измена.

– Да, я согласна. Но что-то уж слишком быстро Джордж воспользовался наследством своего брата.

– Да и Фрэнсис оказалась такой черствой!

– Возможно, мы судим чересчур жестоко, – задумчиво отозвалась Кэролайн. – Возможно, она была убита горем и попыталась найти утешение с мужчиной, так похожим на ее покойного мужа.

– Думаю, что во всех наших рассуждениях есть доля истины. И все же меня несколько угнетает, что Фрэнсис навсегда останется моей родственницей.

Кэролайн засмеялась.

– Горация, ты неподражаема, – она понизила голос почти до шепота. – Что ты думаешь о портрете после того, как увидела оригинал?

Горри улыбнулась, взглянув в глаза Кэролайн:

– Художники были к нему несправедливы. Во плоти он выглядит куда более волнующим. Но мне кажется, что это ужасный негодяй.

Кэролайн изумленно взглянула на подругу:

– Почему ты так решила? Мне он всегда казался положительным молодым человеком.

– Думаю, с вами он действительно такой. Но разве ты не говорила мне, что однажды он обманул и бросил какую-то девушку?

– Ну, я бы так не сказала. Он был безумно влюблен в одну женщину, которая была старше его на много лет. И все же она была еще очень красивой, понимаешь? И она разбила его сердце, потому что вышла замуж ради денег за какую-то старую развалину. Не далее как сегодня Мэри сказала мне, что Джон Джозеф до сих пор тоскует о ней.

– И все же я уверена, что он притворяется.

Кэролайн взглянула на Горацию и покачала головой. Времена, о которых люди будут позднее вспоминать как о периоде викторианской строгости, еще не начались. Королева была еще слишком молода и счастлива, чтобы думать о морали. Но даже для своего времени Горация была исключением. Немного бы нашлось настолько откровенных семнадцатилетних девушек. Дело было в том, что Горри считала лицемерие самым отвратительным пороком из всех, что существуют на свете.

Наконец, Кэролайн пришла в себя, засмеялась и сказала:

– Ты действуешь на меня освежающе. Может быть, останешься с нами пообедать, Горация? Ты поможешь нам стряхнуть с себя унылое настроение.

– Но мама ждет меня.

– Мы можем отправить посыльного с запиской, чтобы она не волновалась. Останешься? Тогда у тебя будет много времени, чтобы поиграть с крошкой Чарльзом, пока ему не надо будет отправляться в постель.

– С удовольствием, – ответила Горация.

После чая миссис Уэбб Уэстон, собиравшуюся вновь расплакаться, уложили в постель до возвращения Фрэнсиса с дежурства; она твердо верила в то, что ее зять способен исцелить ее от всех болезней. Мэри и Матильда, которые на следующий день должны были возвращаться в Париж, отправились на Бонд-стрит, чтобы успеть обойти все магазины. И случилось так, что Горация, полюбовавшись полчаса на младенца в детской и спустившись по лестнице, обнаружила в гостиной лишь Джона Джозефа, разглядывающего собственный портрет на фоне Саттона.

Не без задней мысли Горация подошла к нему и встала рядом, снова ощутив на себе взгляд темно-синих глаз, очень похожий на те взгляды, которые бросали на женщин Джордж и покойный Джей-Джей.

– Этот дом кажется на картине таким крошечным, – сказала она без долгих вступлений, – но Кэролайн говорила мне, что на самом деле это не так.

– Да? А что она вам еще о нем говорила?

– Больше ничего.

Они повернулись и взглянули друг на друга. Все было естественно: воспитание не позволяло им лгать и притворяться.

– Вы – очень необычное дитя, леди Горация, – медленно проговорил Джон Джозеф.

– Вы употребили это слово, чтобы поставить меня на место?

– Вовсе нет. Я думаю, назвать кого-то необычным – это комплимент.

– Вы решительно не хотите взглянуть правде в глаза, капитан Уэбб Уэстон. Мне уже семнадцать лет, и я не нуждаюсь в гувернантке. Я имела в виду не эпитет, а существительное.

Джон Джозеф отвел глаза.

– Вы хотели бы узнать больше об этом доме? – спросил он.

– Да, очень.

– На нем лежит древнее проклятие.

– Правда? А кто его проклял?

– Королева Англии. Это было очень давно. Ее звали Эдит. Она была племянницей короля Кнута.

– А за что она прокляла замок?

Джон Джозеф улыбнулся уголком рта, и взор его синих глаз сделался слегка насмешливым, когда он произнес:

– Думаю, она повздорила со своим мужем. А вам, должно быть, известно, на что способны женщины, когда хотят отомстить.

– Нет, – ответила Горация, встряхнув головой так, что ее кудри, собранные в изысканную прическу, блеснули в мерцании свечей. – Нет, я не знаю, на что способны женщины. Мои братья знают… или знали… а я – даже не представляю себе.

– Я вижу, у вас острый язычок.

– Да ну? Капитан Уэбб Уэстон, я прошу вас, перестаньте меня дразнить. Мне куда интереснее послушать об этом проклятом замке, чем спорить с вами.

Джон Джозеф громко рассмеялся:

– У вас удивительный характер! Ну, что ж, прекрасно. В 1048 году этот дом был проклят и обречен познать смерть, безумие и отчаяние; все это должно было иметь непосредственное отношение к его наследнику. Замок построило семейство Бэссеттов во времена короля Джона, – всех предыдущих владельцев поместья настигла нелегкая смерть, – а затем Бэссетты были вынуждены покинуть Саттон. Потом замок переменил множество хозяев, и каждый раз проклятие сбывалось. Наконец, сэр Ричард Уэстон, придворный Генриха VIII, получил это поместье из рук самого короля.

– Кэролайн сказала, что именно он построил замок в том виде, в каком он остается по сей день.

– Да. В то время он, должно быть, выглядел чудесно. Веселые люди, ароматы блюд, суета и радость.

Губы Джона Джозефа сжались, и Горация спросила:

– Почему же вас огорчает, что когда-то там жило счастье?

– Потому что я нахожу отвратительным, что такой красоте суждено было погибнуть.

– А из-за чего она погибла?

– Из-за проклятия. Ни один из Уэстонов не был счастлив в этом доме, а во время гражданской войны им даже пришлось покинуть замок.

– Правда?

– Да. Говорят, что в то время Карл I втайне посещал Саттон, и ему явился призрак Анны Болейн, который могут увидеть только особы королевской крови.

Горация вздрогнула:

– Как мрачно!

Джон Джозеф улыбнулся:

– Да, очень мрачно, леди Горация. Итак, род Уэстонов понемногу угасал, и наконец от него осталась одна-единственная женщина – Мэлиор Мэри, которая, судя по слухам, сошла с ума и предоставила замку медленно угасать вместе с собой.

– А она не вышла замуж?

– Нет. Несмотря на то, что была красива и богата, она лишилась всего из-за любви – или, вернее, из-за ее отсутствия.

– Как печально!

– Да.

По этому односложному ответу Горация поняла, что сестра Джона Джозефа была права и что он до сих пор испытывает сильные чувства к женщине, которую полюбил однажды.