Текст книги "Грехи прошлого"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Мадам, не трудитесь, – скривился Леснянский. – Вы ошиблись объектом. Мне ваши услуги вовсе не требуются. Сейчас придет заказчица, её и обрабатывайте. Ваша задача – научить нашу подопечную всем приемчикам, отработать такой же "потусторонний" голос и весь прочий арсенал.

Элеонора кивнула, достала из сумочки сигареты и заговорила уже обычным тоном:

– Она тоже хочет стать целительницей?

– Упаси Боже! – замахал руками пиарщик.

– Тогда зачем ей знать нашу кухню?

– Писательница, – лаконично ответил тот.

Собеседница оказалась сообразительной и сразу уловила задачу:

– Имидж?

– Да, – кивнул Владимир Максимович.

– Сделаем, – заверила "ясновидящая".

– Не удивляйтесь, если Валентину Вениаминовну поведет не туда. Решив, что, пожалуй, сказал лишнее, Леснянский пояснил: – Она очень восприимчива.

Собеседница многозначительно хмыкнула, и рекламщик понял, что с этой прожженной особой можно не особенно скрытничать. Взяв заранее приготовленный конверт, он добавил ещё несколько зеленых купюр и, подмигнув, произнес:

– Только, чур, никому ни слова.

– Конфиденциальность гарантируется, – усмехнулась Элеонора.

– Ты где сейчас подвизаешься, Серж? – Алла решила сменить тему, видя, что разговор ему тягостен.

– Все там же.

– Меня всегда удивляло, почему ты стал журналистом.

– Мне интересны люди. Особенно новые знакомые. Судьбы, психология.

– Но ведь ты очень добрый и искренний человек.

– Разве это мешает моей профессии?

– Наверное, у меня предвзятое отношение к твоим коллегам. Судя по тем, с кем я лично знакома, журналист непременно должен быть хватким, циничным и даже, в определенной мере, беспардонным. Образно говоря, лезть всюду, совать свой нос куда не просят и куда нельзя. Я полагала, что у вашего брата нет ничего святого, и ради сенсации вы готовы мать родную продать. А уж вывернуть чужое белье наизнанку, лишь бы состряпать броскую статью, и подавно.

– Ты ошибаешься. Журналисты все разные, впрочем, как и представители любой другой профессии. Все зависит от самого человека. Сознаю, что сказал банальность, но это так и есть.

– Тебе виднее, Серж. Правда, с твоего позволения, я все же сделаю скидку на то, что ты до сих пор склонен идеализировать людей и, будучи сам порядочным человеком, видишь в окружающих только хорошее.

– Мне приходилось общаться со многими известными бизнес-вумен, и на основании этого я тоже мог бы категорично утверждать, что всем им присуща хваткость, жесткость, мужской стереотип поведения. Однако же не всем. Вот ты, к примеру, совсем не такая.

– А вот тут ты ошибаешься, мой дорогой. Я как раз очень хваткая, жесткая, и у меня мужской стиль поведения.

– Не наговаривай на себя. Все ж я знаю тебя почти два десятка лет. Раньше по неопытности принимал твою браваду за чистую монету, но уже давно понял, что это лишь маска.

"Надо же... – мысленно подивилась верная боевая подруга. – Третий мужчина из многих, что прошли через мою жизнь, разгадал, что прячется за моей рисовкой... Вот уж не ожидала, что именно Серега поймет мою истинную натуру. А хотя... Чему удивляться? Именно он шестнадцать лет назад был настроен на меня так, как никто из последующих любовников. Его мои взбрыки не обманули. Серж тонкий и эмоциональный человек, многое постигает интуитивно".

Алла смотрела на него уже другими глазами и, чего уж притворяться перед собой?! – жалела, что так плохо с ним рассталась.

Живет ли в его душе обида на нее? Сергей раним, как и любой творческий человек. К тому же, его никто никогда не бросал. Он сам, остыв, расставался с очередной дамой сердца. Наверное, ему было больно, когда она его бросила. Вообще-то не бросала, а с нарочитым цинизмом предложила разбежаться, разобрав себя, его и их отношения как энтомолог раскладывает насекомое на предметном стекле. Но ему от этого не легче. Может быть, ещё больнее.

Почему-то ей захотелось быть откровенной:

– Ты меня очень удивил, Сержик. Раньше я воспринимала тебя иначе – как идеалиста, склонного смотреть сквозь розовые очки. А оказывается, ты умеешь анализировать и видеть то, чего не замечают другие. В моей жизни было всего лишь двое мужчин, которые поняли, что я придуриваюсь. Остальные воспринимали такой, какой я хотела предстать.

– Я тебя обидел?

– Удивил – не значит обидел. Ты приоткрылся мне с неожиданной стороны. Скажу тебе ещё одну очень важную вещь. Пять месяцев назад этого разговора просто не могло быть. На попытки мужика перевести беседу в такую тональность я бы тут же стала ерничать, желая доказать, какая я вся из себя лихая-бедовая, мол, мне все нипочем. Признаюсь как на духу – доверительных разговоров с мужчинами о собственной персоне я никогда не вела.

– Видимо, перемены связаны с твоим ранением?

– Не с ним самим, а с его последствиями. Олег говорил, что я перенесла клиническую смерть. Оказавшись за чертой и вновь вернувшись, я будто заново родилась и стала другим человеком.

– Ты не стала другим человеком, ты просто стала самой собой.

– Пожалуй, ты прав... В общем-то сути это не меняет. Раньше меня воспринимали бой-бабой, да и я уже сжилась с собственной маской и сама поверила, что такая и есть.

– Да, в этом имидже ты была убедительна, – с грустью признал Сергей.

О чем он грустил? О том, что не понял её раньше? Или о том, что прежняя Алла не пожелала бы его выслушать?..

– Наш психиатр говорит, что я истероидная личность, поэтому мне присущ врожденный артистизм. – Она говорила уже без ерничанья, просто спокойно констатировала факт. – Как подлинный актер не играет, а живет в роли, так и я. Сама не сознавала, что играю роль оторвы, и считала себя оторвой. И даже гордилась этим.

– А теперь?

– А теперь мне это надоело. И даже, признаюсь, немного стыдно тридцатишестилетняя баба, а играю в инфантильные игры, как умственно неполноценная.

– Напрасно ты так о себе... Ты была очень органична.

– Органична в роли дебильно-инфантильной оторвы?

– По-моему, не стоит на этом фиксироваться, – мягко произнес Сергей. Ты уже сбросила эту маску, как змея кожу, и стала собой, но обновленной.

– Да уж, начинаю новую жизнь почти с чистого листа. По-другому строю отношения с людьми, которых знаю много лет. И люди меня воспринимают иначе.

– Многие ведь верят словам и видят лишь внешнюю сторону. Не задумываются о глубинных мотивах поступков других людей, а потому ошибаются в их оценке.

– В этом я уже не раз убеждалась.

– Ты тоже приоткрылась мне с неожиданной стороны...

...Наконец-то Валентина Вениаминовна Бобкова научилась довольно бойко говорить о своих "дворянских корнях", "необычных способностях" и вести себя как Магда с Элеонорой, взяв понемногу от обеих "целительниц".

Правда, Леснянский порой досадливо морщился и сомневался, не переборщили ли они, напичкав имидж и дворянством, и сверхъестественными способностями. На что его верный помощник Гена Соколов отмахивался:

– Да бросьте, шеф! Нормально слепили.

– Может, все же остановиться на одном? – колебался Владимир Максимович.

– Ахинею, которую пишет наша курица, будут читать преимущественно домохозяйки, продавщицы и прочие женщины, мечтающие о красивой жизни, каждая Золушка грезит стать принцессой. Такие клюнут на дворянское происхождение, а другим это по барабану. Зато они купятся на вторую часть имиджа Бобковой – баб, свихнувшихся на почве белой магии, навалом. Посмотрите газеты – в каждой не меньше десятка рекламных объявлений всевозможных "целительниц" и "ясновидящих", значит, эта профессия востребована, раз у них есть деньги на рекламу в престижном издании. Пусть и наша заказчица считается представительницей этой белой гвардии магов. Таких среди писательниц нет, а для того, чтобы прославиться, нужно чем-то от всех отличаться. По части таланта у неё полный облом, так пусть хоть биография будет подходящая. В этом деле чем больше выделяться, тем быстрее её заметят.

– Мы-то сработали неплохо, а вдруг наша курица проколется? И тогда все летит к чертям.

– Да она уже нормально лепит, – успокаивал начальника Гена. – Чешет как по писаному.

– Это в нашем присутствии. А без нас?

– И без нас не растеряется. Въехала так, что уже не съедет. Я и сам порой гляжу на неё и думаю – ну точно крейзи! То, что надо, шеф, – заверил он. – Чокнутее некуда.

– А если кто-то раскусит, что эта старая ворона вовсе не ясновидящая?

– Да как он раскусит-то? Я несколько раз прятался за занавесом в студии Элеоноры, чтобы понять, как она лепит. Такую бредятину несет, а клиентки все готовы скушать. И наша курица научилась так же вещать. "Ясновидящей" деньги платят, а Валентине ж не с клиентками работать.

– С журналистами... – вздыхал Владимир Максимович. – Этих на мякине не проведешь.

– Значит, не надо подпускать к ней журналистов и на пушечный выстрел. Или подпускать только оплаченных.

– Но у писателей бывают презентации, встречи с читателями.

– Придумаем что-нибудь, шеф, – обнадежил Гена.

Разумеется, простенькая фамилия "Бобкова" не вязалась с разработанным рекламщиками имиджем. Начинающая писательница по-прежнему тяготела к знаменитым фамилиям и долго торговалась с Владимиром Максимовичем, требуя звучной фамилии.

Наливаясь тихой яростью, тот тыкал в отлично сфабрикованное генеалогическое дерево и пытался вразумить строптивую заказчицу, что в противном случае любой сведущий человек раскусит фальсификацию, но та упорно стояла на своем.

В конце концов, сошлись на фамилии Меншикова. Меншиковых в России пруд пруди, и даже дочь потомственного сапожника, имеющая эту фамилию, может соврать, будто имеет дворянские корни.

"Хватит лирических излияний, – сказала себе Алла. – Есть конкретная проблема и нужно её решать".

– Сержик, не обижайся, что спускаю тебя на грешную землю, но давай пока отложим эти разговоры до лучших времен и займемся твоим делом. Хотелось бы закончить его в наикратчайшие сроки. Не думаю, что тебе доставит удовольствие потеть на допросе в кабинете следователя. Я провела в казенном доме немало часов и честно признаюсь, не могу назвать их лучшими в своей жизни.

– А ты в каком качестве там оказалась?

– В качестве свидетельницы по делу об убийстве, причем, неоднократно.

– В вашем кругу так часто убивают?

– Бывает. Но потерпевшими и обвиняемыми были и люди иного социального статуса.

– Твои друзья?

– Не только. Некоторых я и в глаза не видела.

– Почему же оказалась свидетельницей?

– А вот тут ты вплотную подошел к одному важному вопросу. Дело в том, что обратившись ко мне, ты попал именно к тому человеку, который тебе сейчас нужен.

– Я в этом не сомневался. – И хотя это прозвучало почти как признание, но его голос по-прежнему был печален.

– Я не это имела в виду. Да, я твой друг и, вне всякого сомнения, костьми лягу, чтобы по тебе не прошелся каток бездушной машины нашего правосудия. Но дело в том, что за стенкой работают ребята с нашего курса. Они объединились в фирму "Самаритянин" и занимаются расследованием криминальных ситуаций.

– Наши ребята? – не поверил Сергей.

– В подавляющем большинстве это наши девицы. Мужеску полу там только Мотька Лопаткин.

Сергей поморщился. В свое время Матвей Лопаткин, известный острослов, весьма едко прохаживался по его адресу. Он тоже числился в Аллиных воздыхателях и остался таковым до сих пор, а та называла его "вечно влюбленным". Видимо, тогда взыграла мужская ревность – с Мотей у Аллы были лишь дружеские отношения, а Сергей удостоился её внимания.

– Мотька, конечно, не подарок, но ты не бери это в голову, Серж. Сейчас он уже не тот, что раньше. Пообтрухал наш Мотенька, пыль с мозгов уже слетела. Раньше был сынком высоких родителей и мог себе позволить прожигать жизнь и именоваться плейбоем, а после их смерти остался не у дел. Получал гроши и влачил жалкое существование. Правда, любви к человечеству это ему не прибавило – он как был злоязычным мизантропом, так по сию пору им и остался, но, по крайней мере, научился придерживать свой язычок. Да и не с чего и некому ему свой гонор показывать, когда остался за бортом жизни.

– А что Матвей делает в этой фирме?

– Руководит.

– Расследованием криминальных ситуаций? – не поверил Сергей. Чтобы Матвей Лопаткин, известный лентяй и сибарит, стал детективом?

– В общем-то, руководит он формально. Но в ведомости на зарплату числится генеральным директором "Самаритянина".

– Кто же на самом деле руководит расследованиями?

– А как ты думаешь, друг мой Серхио?

– Неужели ты? – Он ещё больше удивился.

– Угадал.

– Трудно поверить...

– Почему?

– Ты же бизнес-леди...

– Ну и что? Одно другому не мешает. Бизнес – это способ зарабатывать на хлеб с маслом и хороший коньячок. А детективная деятельность – хобби.

– Раньше такого увлечения у тебя не было...

– Все мы меняемся с годами, – хмыкнула Алла.

– Но как же ты с этим справляешься? У тебя же нет теоретической базы.

– По-твоему, те, кто работает в частных сыскных агентствах, мощные теоретики?

– Но у них же опыт.

– Опыт – дело наживное.

– И много ты раскрыла преступлений?

– Порядочно. В отличие от ментов, в "Самаритянине" архива нет, закрывать дела, как в органах, нам поперек реноме, для нас главное результат.

– Ну и дела... – покачал он головой. – Если бы это сказал кто-то другой – ни за что бы не поверил. Алла Королева – и вдруг частный детектив!

– Я не частный детектив, Сержик, а идейный вдохновитель и аналитик по совместительству.

– То есть, фактической работой занимаются другие люди?

– Фактуру собирают наши сокурсницы, а я генерирую идеи и направляю их деятельность в нужное русло.

– А Матвей?

– С умным видом сидит в своем кресле и делает вид, что тоже принимает участие в процессе. Правда, время от времени Мотька вставляет реплики, участвует в дискуссии, в общем, соответствует своему креслу.

– Зачем же он вам нужен?

– Во-первых, ему эта работа пришлась по кайфу. Во-вторых, Мотя совсем обветшал и обнищал, а теперь прилично зарабатывает. А в-третьих, исполняет обязанности Фунта.

– Зачем?

– Для отвода глаз.

– Тебе рискованно самой возглавить такую фирму?

– Риска я совсем не боюсь. Пусть кто-то попробует наехать – не обрадуется. Но мне, уважаемой бизнес-леди, не к лицу быть руководителем детективного агентства. Партнеры воспринимают меня как серьезную деловую даму, и вдруг выяснится, что параллельно я занимаюсь деятельностью, к которой в наших кругах относятся с презрением. Когда кто-то хочет сохранить свое реноме, то открывает дочернюю фирму, внешне – совершенно самостоятельную, со своим штатом и руководителем. К примеру, не желает коммерсант афишировать, что приторговывает не только бриллиантами, но и презервативами, и остается чистеньким, занимаясь драгоценными камнями, а презервативы – сфера деятельности новой конторы. Тут я несколько утрирую, но суть именно в этом. В нашем случае – тот же принцип.

– Значит, моим делом будут заниматься наши сокурсники?

– И они тоже. Но руководить буду я.

– Почему ты сама? Ты же нездорова.

– А как ты думаешь?

Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно отвели взгляд. Но успели многое сказать друг другу без слов.

...По совету главы рекламного агентства Валентина Вениаминовна обзавелась литературным агентом. Пусть ещё не издана ни одна её книга, но как же уважающей себя писательнице без литагента! Непрестижно! Им стал Яков Борисович Корн, по образованию журналист, крепкий профессионал, последние годы работавший со многими издательствами и весьма поднаторевший в области авторского права.

С первой же встречи мадам Бобкова заявила ему:

– Поторопите Нечаева. Почему так долго нет моих книг?

– Но ведь нужно их отредактировать, потом две корректуры, верстка, оформление обложки и лишь затем пленки передают в типографию, успокаивающим тоном произнес литагент. Нервы у него после многолетнего общения с капризными писателями почти как канаты, да и солидный оклад, который положила ему работодательница, любительница сорить деньгами супруга, позволял сохранять выдержку.

– Прошло уже много времени! – возмущалась госпожа Бобкова.

– Обычно книга выходит не раньше, чем через полгода после сдачи рукописи. Бывает, и позже.

– Меня не интересует, как бывает обычно! – высокомерно бросила Валентина Вениаминовна, уже уверовавшая в свою звездность и по этой причине заблаговременно заболевшая звездной болезнью.

– На этот процесс мы повлиять не можем.

– Это почему же? – вскинулась работодательница. – Ведь книги издаются на мои деньги.

– Художникам нужно разработать дизайн обложки – чтобы она была и броской, и вместе с тем, изысканной, в соответствии с вашим аристократическим псевдонимом и содержанием книги, – польстил Яков Борисович.

Корн умолчал о том, что в данный момент редакторы пытаются привести в читабельный вид её дилетантскую писанину. Татьяне Нечаевой эта задача оказалась не по силам, и Эдуард Леонидович расширил штат. Теперь под началом его супруги трудились три редактора, а помимо них, был десяток внештатных, которых привлекали по мере необходимости.

– Нужно повысить художникам гонорар, и пусть сделают обложку побыстрее, – потребовала госпожа Бобкова.

– Это процесс творческий, – пытался вразумить её литагент.

– Ерунда! – отмахнулась графоманствующая дилетантка.

– Если поспешить, то в книге будет много опечаток, – решил упростить проблему Яков Борисович, и её это проняло.

– Но вы все равно контролируйте процесс, – велела она.

– Непременно, – заверил литагент.

По просьбе Владимира Максимовича он почти не расставался со своей подопечной, боясь, что без присмотра та сотворит какую-нибудь глупость и развалит столь тщательно созданный имидж.

– Сержио, что-то мне поднадоел собственный кабинет. Да и сотрудники все время под ногам путаются. Ты не против сменить декорации?

– Не против. – Впервые с момента их встречи Сергей улыбнулся.

– Поедем в ресторан или ко мне домой?

– Я бы предпочел к тебе.

Алла бросила на него взгляд искоса, пытаясь понять, есть ли в его словах подтекст. Но Сергей её опередил:

– У тебя дома есть гитара?

– А як же ж? Еще со студенческих времен. Правда, уже вся запылилась, бедняга.

Когда-то Алла баловалась гитарой, но именно баловалась. Голос у неё приятный, но она почему-то решила, что петь ей не в стиль, и забросила инструмент подальше. Подарить его кому-то рука не поднималась. Раньше она иногда пела наедине с собой, а последние годы ей было не до этого. Ни один из её нынешних любовников и даже близкие друзья не подозревали об этом, а если бы хоть раз увидели верную боевую подругу в неожиданном образе, то несказанно удивились бы. Разумеется, не знал об этом и Сергей.

– Ты хочешь спеть для меня? – спросила она.

– Хочу. А ты?

– Буду рада. Сольными концертами ты не баловал меня даже во времена нашего романа...

Сказав это, Алла спохватилась – не поймет ли он как откровенный намек? И сама себе удивилась – раньше ей бы и в голову не пришло задуматься, как воспринимает её слова мужчина.

Но Сергей не просто мужчина. И даже не просто бывший любовник...

...Яков Борисович Корн сотрудничал с Нечаевым почти десяток лет, со времен, когда Эдуард Леонидович и его жена создали издательскую фирму, а он поставлял супругам авторов. Дружеские отношения не позволяли ему навязывать супругам явных графоманов, расхваливая их произведения, хотя литагент был заинтересован, чтобы книги его подопечных издавались.

В прежние времена Корн неустанно утюжил провинциальные города, выискивая способных авторов. Договориться с провинциальными начинающими писателями проще: то, что для столичного жителя – мизерное вознаграждение, для иногороднего – огромная сумма. В других городах люди за год зарабатывают, сколько москвичи за месяц, а некоторые вообще остались не у дел, а в столице всегда можно найти какую-нибудь работу. Поэтому провинциалы с радостью соглашались на любые условия – мало того, что реализуются в качестве писателей, так ещё и денег получат.

Правда, насчет оплаты их труда дело обстояло не так-то просто. Будучи представителем автора, Яков Борисович должен был отстаивать его интересы, но ведь Эдик – давний приятель... А потому Корн составлял договор, по которому писатель получает 2-3 процента от стоимости каждой проданной книги, и тут его совесть была чиста – начинающему автору ни одно издательство не предложит лучших условий, – а затем его задачей было держать своего подопечного в узде, и в этом деле литагент весьма преуспел.

– Увы, ваша книга плохо продается, – с сокрушенным видом оповещал он наивного провинциала спустя некоторое время.

Литагента не терзали муки совести из-за того, что приходится обманывать. Того, что его подловят на лжи, Корн не опасался: автору не по силам проверить, как обстоят дела на самом деле. К святая святых финансовой документации – его и близко никто не подпустят, а вместо этого выдадут компьютерную распечатку, по которой из тиража продано, скажем, всего сто четыре экземпляра его книги, вот он и получит положенные два процента от этого количества, причем, по минимальной оптовой цене, а она втрое ниже той, что на прилавке магазина, – в общем, сущие копейки. А Яков Борисович со спокойной совестью продолжал привычную песню:

– Литературы сейчас издается море, так что ничего удивительного. Но вы не отчаивайтесь, пишите еще. Тут существует своя закономерность: читатели нередко не замечают ни первой, ни второй-третьей книги начинающего автора, но когда произведений много, и они выстраиваются на полке книжного магазина как собрание сочинений, – вот тогда на них сразу обращают внимание. Купив пятую-шестую по счету книгу писателя, люди потом приобретают и предыдущие. И вот тогда приходит настоящая слава, тиражи постоянно допечатываются, а вместе с тем будут расти и ваши гонорары. Даже два процента от стоимости полумиллионного тиража – немалые деньги, причем, известные авторы получают иной процент – от пяти до семи, а звезды – десять процентов от стоимости каждого проданного экземпляра. Прикиньте, какая это сумма!

От такой заманчивой перспективы у доверчивого автора загорались глаза – кому ж не хочется натворить аж собрание сочинений! Преисполненный радужных надежд, он уже заранее представлял, как красиво выстроятся на полке его будущие книги в одинаковых обложках, мысленно прикидывая, какого цвета прикупить престижную иномарку на баснословные гонорары, как отделать будущий загородный особняк и городскую квартиру, – и садился за очередное творение, затем за следующее, и так далее.

Яков Борисович ничуть не переживал, что приходится вести двойную политику. Вообще-то обещать златые горы, чтобы заполучить перспективного автора, – задача издателей, они же потом выкручиваются, почему выплата гонорара задерживается или писатель получает смехотворную сумму, а не ту, на которую рассчитывал. Корн, по сути, взял на себя функции Нечаева и, разумеется, издатель оплачивал его услуги.

Когда "Кондор" почти разорился, потерял постоянный заработок и литагент. Он постоянно захаживал в другие издательства, предлагая произведения своих подопечных, кое что ему перепадало, но этого едва хватало на весьма скромный прожиточный минимум.

Как только любимое издательство расправило крылья, Корн вздохнул с облегчением. Теперь он отказался быть представителем провинциальных писателей, его единственной подопечной стала мадам Бобкова, и он получал у неё постоянный оклад.

– Ну, располагайся, – сказала хозяйка дома. – Выпить хочешь?

– Я не пью.

– Тогда и я не буду. Сейчас принесу инструмент.

Алла пошла в свой кабинет – именно здесь, в месте своего уединения, она хранила гитару. Достав её, положила на стол и бережно протерла – гриф и в самом деле запылился.

"Нельзя так с любимым инструментом, – попеняла себе верная боевая подруга. Тут её взгляд упал на портрет, все ещё висевший на стене. – Так, это свидетельство прошлых ошибок нужно отсюда убрать, иначе у меня каждый раз будут нехорошие мысли".

Сняв портрет, хозяйка огляделась – куда бы его засунуть?

"Ладно, потом попрошу Зосю Павловну выкинуть, – решила она и поймала себя на мысли, что рада отсутствию экономки – сегодня у неё выходной. У Олега суточное дежурство, верный оруженосец отправлен домой. – Неплохо ты обставилась, старушка", – съехидничала Алла в свой адрес.

Сэр Персиваль путался под ногами и просился на руки. Чтобы не обижать любимца, она подхватила его здоровой рукой, немного подержала и отпустила, попеняв:

– Персюха, имей совесть, ты уже тяжелый, и тебя, и гитару мне не унести.

Тот посмотрел на неё с немой укоризной, мол, ты мне изменила...

– Да ладно, не жги меня осуждающим взглядом, – рассмеялась хозяйка. Иди лучше, с мышкой поиграй.

Она зашла в спальню, нашла приткнувшуюся в углу игрушку, завела её и положила на пол. Сэр Персиваль тут же забыл о своей ревности и, задрав свой пышный серо-голубой хвост, весело помчался за ускользающей мышкой.

Вернувшись в гостиную, Алла подала гитару Сергею. Тот взял, настроил и, глядя ей в глаза, начал петь:

Я однажды сойду на перроне, где осенью давней

Вы прощались со мной, равнодушно глядя мне вслед...

Помню серый вагон, свет, за окнами гаснущий плавно,

И старушку в купе, что сидела, закутавшись в плед.

Вы по жизни моей, словно берег покинутый, плыли.

Я тянулся к нему, и манило сильней и сильней...

Я приеду зимой. Я отвык уж от зноя и пыли,

Словно гордый корабль – в суету городских пристаней.

Будет ветер играть отворотом распахнутой шубы.

И на шапке моей по-хозяйски уляжется снег.

Не забытая женщина снова подставит мне губы

В полутемном дворе, и слезинки слизну с её век.

Прозвучит её смех, как нездешних грехов отпущенье.

И нелепая мысль застучит в воспаленном мозгу:

Что приехал я зря, – к этой женщине нет возвращенья.

Что пора бы забыть.

Но без прошлого я не могу27.

– Ты все такой же неисправимый романтик...

– Никто, кроме тебя, меня так не называл.

– "Не забытая женщина снова подставит мне губы..." – процитировала Алла строфу из его песни.

Больше уже ни о чем не нужно было говорить.

...Генерального директора издательства "Кондор" Валентина Вениаминовна побаивалась. Однажды она закатила истерику, не желая следовать советам имиджмейкеров, а Нечаев сказал спокойно, серьезно и веско:

– В таком случае я отказываюсь с вами сотрудничать. Без имиджа, созданного настоящими профессионалами своего дела, вы ничто. Забирайте свои рукописи и ищите другого издателя.

– А мои деньги? – взвизгнула мадам Бобкова.

– А я у вас их не просил, – с чувством собственного достоинства ответил Эдуард Леонидович. – Вы сами ко мне пришли и предложили кредит. Теперь я вижу, что зря связался с вами – вы совершенно бесперспективны, и ваши книги никто не будет покупать. Уже полгода коллектив редакторов пытается привести рукописи в приличный вид, но это невозможно: ваши опусы полная ахинея. Даже массивная рекламная кампания не спасет – купят некоторую часть первого тиража, а потом все осядет на моем складе. Я не могу подрывать реноме своего издательства. Кредит я вам верну на тех условиях, на которых мы подписали соглашение. До свидания.

За эти полгода Нечаев уже поднабрался опыта и теперь сам проводил переговоры. У него появились средства, чтобы издавать новые книги, он привлек перспективных авторов и научился с ними разговаривать. Нужно обещать начинающему писателю сладкий медовый пряник, но если тот чересчур самоуверен, а тем более, страдает манией величия, можно показать и кнут. Точнее – указать на дверь, мол, и без вас обойдемся, таких, как вы, пруд пруди, в очереди стоят.

В действительности именно так и обстояли дела, и когда издатель говорил эти слова несговорчивому автору, то ничуть не кривил душой. Не этот, так другой, потеря невелика. Решающее слово за тем, кто производит и продает. А если начинающий писатель капризничает – скатертью дорожка, пусть побегает по другим издательствам, по полгода ждет, когда его опус отрецензируют, а в итоге получит отказ и вновь пойдет по тому же кругу.

Такая тактика действовала безотказно – автор тут же ломался. Правда, Эдуард Леонидович не любил унижать людей и нечасто использовал политику кнута. С некоторыми писателями после таких слов он и в самом деле расставался – впредь с ними будет одна морока, после выхода первой книги они немедленно заболевают звездной болезнью.

Процесс книгоиздания доставлял Нечаеву огромное удовольствие, и он не собирался тратить время и нервы на общение с истеричными графоманами.

А опусы Бобковой и в самом деле совершенно безнадежны. Команда редакторов признала собственное бессилие, когда Татьяна Нечаева, прочитав то, что получилось, покачала головой и сказала:

– Мура, Эдик. Пусть и отредактированная, но мура. Сюжета нет, типажи плоские. Китайский театр теней, а не персонажи. Это не романы, это отстой.

– О чем ты думал, когда писал эти стихи? – спросила Алла спустя некоторое время.

– О тебе, конечно.

– Их не было в альбоме, который ты мне подарил.

– Я написал эту песню позже.

Она промолчала. Сергей подарил ей альбом со своими стихами, а она его высмеяла, и он не захотел больше ничего ей показывать. От альбома до этой песни у нее, наверное, был не один десяток одноразовых и более-менее постоянных любовников. Куда уж ему соваться со своими ностальгирующими стихами...

– Сереж, а ведь я тогда тебя любила...

– Я тебя и сейчас люблю.

Он смотрел на нее, ожидая ответа, а она отвела взгляд и попросила, чтобы заполнить паузу:

– Дай мне гитару.

Встав, Сергей взял сиротливо лежащую на полу гитару, и стоял возле дивана, на котором в томно-расслабленной позе лежала Алла, глядя на неё сверху вниз и не понимая, чего она хочет.

Любимая женщина улыбнулась и подмигнула ему, потом села, закинула ногу на ногу и пояснила:

– Попробую ответить тебе в том же ключе.

Он все ещё не понимал – даже помыслить не мог, что она сейчас споет. Взяв гитару, Алла усмехнулась, подметив ещё большее удивление во взгляде новообретенного любовника, – тот уже понял, что она отнюдь не дилетант. Играть Алла не собиралась – одной рукой не получится, – просто хотелось прикоснуться к струнам, вспомнить, как пела для себя, и настроиться.

– Свое умение я покажу тебе, когда будут действовать обе мои руки. Пока просто спою, а ты постарайся мне подыграть.

Алла передала ему гитару, напела мотив без слов, Сергей тут же подобрал аккомпанемент, и она запела низким звучным голосом:

Я уходила, не жалея

о том, что было,

тех, кто был.

Как парус

гордо реяла...

Я от сердец спаленных

оставляла дым.

Когда-то осенью

вдруг что-то дрогнуло

внутри...

Но взгляд чужой

сомненья заглушил.

И кто-то вновь

дарил мне поцелуи...

И думалось,

что продолжалась

жизнь28.

Сказать, что Сергей был удивлен, – значит, ничего не сказать. Он был сражен наповал.

– Это твои стихи?

– Мои, – кивнула она.

– Я... У меня нет слов.

– Ничего не говори. Я и так все вижу.