Текст книги "Золотая Вспышка"

Автор книги: Диана Ледок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Анабель понимающе кивнула, но потом нахмурилась:

– Так значит, с Игорем это было совсем не то что я думала... Я была с ним потому, что

думала, что буду с ним счастлива, но не испытывала к нему сильных чувств. Но теперь все

ясно, – добавила она словно бы для себя, – теперь я это поняла.

Несколько секунд она молчала, а потом опять подняла на него глаза:

– А по каким признакам можно узнать что человек, которого я встречу, будет моей судьбой?

Как я пойму, что он именно тот, кого я жду?

Леон улыбнулся.

– Ты поймешь это сразу.

– Ну, а кроме этого?

– Если ты встретишь того, кто тебе предназначен, то это будет чувствоваться сразу, как

эмоционально, так и физически. Это можно определить даже по его реакции на твое

прикосновение. Если вы с ним чужие люди, или еще недостаточно знакомы, или просто

поссорились, это доставит ему невыносимую боль, а если нет, то тепло. Солтинера может

понять сразу, что встретил свою судьбу, но вот обычный человек – нет. Как и у нас с Розой. Я

прекрасно помню ее реакцию, когда я впервые дотронулся до нее тогда, в парке. Она

получила слабенький ожог, очень удивилась и испугалась. А все потому, что тогда она

вообще не знала меня, естественно она так среагировала... Любой другой на ee месте

испугался бы. И много раз, после этого случая, я мог узнать ее расположение ко мне по ее

реакции. Бывали моменты, когда она не могла этого переносить, потому что не терпела

моего присутствия и меня самого, но бывали времена, – взгляд Леона потеплел, – когда она

не отшатывалась и не отстранялась.

Слушая его, Роза не могла поднять глаз. Она вся словно одеревенела, утратила способность

двигаться. Чувство неловкости и смущения накрыло ее с головой.

– Теперь карты раскрыты, – тихо сказала Элиза не сводя глаз с остекленевшего лица Розы, -

честно говоря я подозревала нечто подобное, но вот чтобы все зашло настолько далеко... Ты

действительно ничего не говорил нам с отцом, мы ничего не знали. Но почему ты не сказал

раньше?

– Зачем? – oтозвался тот. – Это произошло слишком стремительно для меня самого... Я не

хотел вас беспокоить, да и к тому же ей всего шестнадцать.

Элиза как-то странно вздохнула и отошла к мужу.

Где-то сбоку раздался странный, булькающий звук, и обернувшись, все посмотрели на Олив.

Та прижимала к глазам кружевной платочек.

– Девочка... моя, – сдавленно пробормотала она.

Раф похлопал ее по плечу и посмотрел на Леона:

– Это все настолько серьезно?

Роза не смотрела на отца, и потому не видела, как у него с лица сошла ухмылка, когда он

заметил выражение лица Леона.

Теперь она понимала, почему со времени их знакомства ощущала с Леоном странную,

духовную близость, как будто их связывала сверкающая нить, тоненькая, но достаточно

прочная, чтобы не порваться.

Она не смогла ничего ответить, когда Раф что-то спросил, не смогла поднять глаз на Леона,

который упорно пытался поймать ее взгляд. Ее тело словно бы окаменело, как будто боялось

реакции, которая могла последовать, если бы она могла двигаться.

Остаток дня пролетел для нее в сплошном тумане и она смутно помнила, как легла спать.

Но на следующий день, с первым проблеском осознанной мысли, она вдруг резко осознала

все то, что сказал накануне Леон, и ощутила невероятную потребность увидеть его.

И, когда это желание сделалось слишком сильным, когда оно заполнило каждую клеточку ее

тела, она не смогла больше лежать в одеялах и резко встала.

Ею владела странная лихорадка, лицо пылало, а глаза блестели как изумруды. В голове

молотком стучала мысль увидеть Леона. Эта мысль подгоняла ее, пинками толкала вперед.

Не замечая, что и как делает, она умылась и уже собиралась открыть дверь, когда та

открылась сама.

Подняв глаза, она увидела его. Леон стоял на пороге и смотрел на нее внимательным,

сосредоточенным, золотым взглядом. Вид у него был такой, как будто он не спал всю ночь.

Видя ее пылающие глаза и пушистые волосы он вздохнул и, протянув руки, нежно обнял ее,

прижимая к себе. Роза чувствовала, как вся дрожит в его руках. Только теперь она осознала,

какой он сильный, если сам хочет этого. Его руки скользнули у неe на талии и слегка

приподняв, он коснулся губами ее пылающей щеки. У нее закружилась голова и потемнело в

глазах, и она едва нашла силы, чтобы не упасть. Хотя, впрочем, она и не упала бы, он держал

ее слишком крепко. В его руках она чувствовала себя в безопасности, как будто во время

шторма ее кораблик заплыл, наконец, в тихую гавань, куда не попадали волны, с

оглушительным ревом разбивающиеся о скалы в каком то метре от нее.

Чувствуя его лицо так близко у своего собственного, она прижалась к нему щекой и

услышала, как отчаянно бьется сердце у нее в груди, мешая даже дышать.

Какое-то мгновение они и стояли так, а потом где-то этажом ниже хлопнула дверь, и она

отодвинулась от него. Нехотя выпуская ее из рук, как будто расстается с последним куском

хлеба, Леон однако, не давал ей отвести глаз.

– Прости, – сказал он тихим голосом, – я знал, что не стоит говорить этого... Ты не должна бы

знать.

Когда изумление от его слов исчезло и дар речи снова к ней вернулся, Роза спросила:

– За что?

– Не нужно было говорить тебе об этой нашей особенности. Я действительно слишком

быстро все рассказал, надо было подождать хотя бы год. Ты еще так молода...

Чувствуя, что вся тает от его взгляда, как масло на солнце, Роза попыталась взять себя в

руки:

– Я очень рада, что услышала это, – сказала она со всей искренностью, которой могла. – Тебе

не из-за чего извиняться.

Видя, что она говорит серьезно, Леон просиял.

– Ох Роза...

– Что с тобой? Ты весь серый.

– Ерунда, – махнул рукой тот, – сейчас намного важнее то, как ты восприняла все что на тебя

свалилось.

– Мне кажется, я давно не чувствовала себя такой легкой на подъем и счастливой.

Ее сияющая улыбка выдавало ее с головой и Леон совсем повеселел. Они медленно пошли

по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж. Неожиданно осознав, что улыбается до

ушей, Роза попыталась убрать улыбку хотя бы на две трети, и мысленно стала перебирать

возможные темы для разговора. Все как-то улетучилось у нее из головы.

– Да, кстати, – по возможности спокойно спросила она, – чем кончился тот разговор? Я

совсем забыла.

– Анабель сказала, что подумает над всем этим, так что я в полном недоумении. Прежде чем

ей на глаза не попадется тот, кого она ждет, о чем-либо думать нет смысла.

– А Элиза что думает по этому поводу?

– Она выказала свое полное одобрение на ее раздумия, сказала, что не торопит ее.

– Значит, мы можем прожить здесь годами, прежде чем ей повезет, и она встретит "того

самого"?

– Именно.

– А... – Роза залилась краской, – что было со мной до конца дня? Разговор ведь мы проводили

утром...

– Твоя мама увела тебя наверх, a вернувшись, сказала, что ты прилегла. Она сказала, что

когда она уходила, на тебе лица не было.

Леон помрачнел и Роза закусила губу. Но прежде чем она смогла хоть что-то сказать, из-за

угла на них налетела Элиза, и взялась пойти с ними в гостиную, где Розу ждали родители.

По дороге она то и дело кидала на них взгляды, значение которых Роза истолковала для себя

как смущенно-любопытные переглядывания. Сама она была не способна как-то ответить на

них, и сообщить Элизе то, о чем та просто жаждала слышать, так что делала вид, что ничего

не замечает.

В груди у нее еще громко стучало сердце, отдавая барабанной дробью в ушах, и она с

некоторым беспокойством ждала встречи с Олив, которая наверняка прольет на ее плече

ведро слез.

Но слез не последовало. Как только они пожелали друг другу хорошего утра, а Леон

вызвался пойти, поискать сестру в саду, Олив задала ей такой вопрос, какой она в

последнюю очередь могла ожидать от нее в этот момент:

– Девочка моя, – сказала она, усаживая дочь на диван, – ты ведь собираешься вернутся в

школу?

От изумления, Розе показалось, что она уже в который раз лишилась дара речи. Но нет,

брови ее поползли вверх, но голос все еще был при ней. Видимо, вчерашнее признание

Леона не дошло до ее матери, и это было очень странно.

– В школу? Вообще-то... Наверное собираюсь.

Олив удовлетворенно кивнула и позвала Рафа с противоположной части гостиной. Там он

что-тo говорил близнецам за окном. Он тут же подошел поближе.

– Да?.. Олив, дорогая?

– Мы тут с Элизой, ее мужем, и твоим отцом все обсудили, и решили что из-за, – она

состроила на лице странную гримасу, – некоторых обстоятельств тебе не стоит оставлять

обучение.

Удивлению Розы не было предела. Ее мать даже не удосужилась выяснить у нее, что с ней

произошло накануне, и как она восприняла новость от самого Леона. В конце концов, не

каждый день дается услышать, что ты, оказывается, уже встретила своего единственного

спутника по жизни.

Видимо, ее удивление отразилось у нее на лице, потому что Раф еле сдержал ухмылку:

– Ты начала не с того конца, Олив, – сказал он и та поджала губы, – школа теперь – дело

десятое. Собственно это мы тоже хотели обсудить, но в первую очередь, нам бы хотелось

сказать тебе все, что мы думаем насчет вчерашнего.

Роза приготовилась ощетиниться, или наоборот, излучать счастье. Раф хихикнул:

– Мы думаем, что сможем погостить здесь еще месяц, беря в расчет некоторые

обстоятельства, уезжать сейчас – было бы глупо.

– Дорогой, – сморщилась Олив, – ты забыл, что именно я говорила тебе по этому поводу

вчера вечером.

– Так, погодите, – Роза совсем отчаялась дождаться цели разговора, – почему бы вам не

сказать прямо? О чем идет речь?

– Видишь ли, твоя мама считает что ты еще слишком маленькая, чтобы думать о том, что

Леон нам поведал вчера. Она думает, и я с ней согласен, что не стоит пока придавать

слишком большого значения его совам, так как он тоже еще слишком юн. А вывод из этого

такой, что, – он улыбнулся, – тебе пока стоит забыть о разговоре и сосредоточится на учебе,

ты ведь еще подросток.

– Вот оно что...

Этот ответ был вполне в стиле четы Флионелли. Да она по сути и не могла ожидать иного, и

не была уверена в том, что не одобряет их взглядов. Пусть и немного устаревших. Да, она

действительно подросток. И Леон сам это сказал.

Олив всмотрелась в лицо дочери:

– Ты не думай, что мы не хотим тебе счастья, – сказала она, – нет, нет! Но пока тебе

шестнадцать... Ты ведь сама понимаешь, как глупо ожидать, что первый парень, который

обратил на тебя внимание, останется с тобой на всю жизнь.

Ее слова больно задели Розу, но она старалась не подавать виду:

– Ты не веришь ему? – тоненьким голосом поинтересовалась она, видя, что они ждут от нее

ответа. – По-твоему, он все выдумал? Он не такой как вы... Он – Солтинера. И что тогда было

с тобой вчера, когда мы все заметили у тебя в руках... платочек?

– Он говорил так проникновенно... – смущенно призналась Олив, – я не отрицаю этого, это

было бы глупо, но ведь его отношение к тебе может изменится. Он не может, в его-то

возрасте, говорить о всей жизни.

Роза не выдержала и встала. Хоть сейчас было утро, ей показалось, что в комнате уже

настали сумерки.

– Вот оно что? – вибрирующим голосом воскликнула она, делая отчаянные попытки

успокоиться, – по-твоему, все его слова – чистейшей воды притворство и бред? Что он лгал

всем нам? Да он и не сказал бы нам ничего этого, если бы не я. Он и не говорил об этом

потому, что боялся увидеть вашу реакцию. Он мог сказать мне все это еще когда мы

встретились. Значит, про четырнадцать лет он наврал? И спас меня – на словах? Откуда тебе

знать, может и я соврала, когда сказала, что обязана ему жизнью? Если бы не он, меня бы

здесь не было, и вряд ли вас бы побеспокоило мое обучение в школе.

Она сама не знала, что на нее нашло, как не старалась она успокоиться, негодование

бушевало в ней как ураган. У Олив был такой вид, как будто ее облили ледяной водой. Она с

минуту огорошено смотрела на нее, потом перевела взгляд на не менее удивленного мужа:

– Ну, что ты скажешь? – дрожащим от гнева голосом спросила она. – По-видимому, наши

благожелательные намерения она не собирается принимать в расчет. Так вот, милочка, – она

тоже встала и сверху вниз посмотрела на дочь, – я хотела говорить с тобой на равных. Но ты

– исключение из правил. Ты ведь – уникум, и родители для тебя пустое место? Так вот, я

запрещаю тебе вообще быть с ним. Я запрещаю тебе с ним говорить, смотреть на него,

думать о нем, пока тебе не стукнет хотя бы восемнадцать. Ты поняла меня?

Именно этого она и опасалась. Такие ссоры были для Розы наихудшей из всех кар на земле с

самого детства. Она любила родителей, и не могла долго быть с ними в ссоре, у нее от этого

начинались ужасающие угрызение совести, которые и вынуждали ее всегда идти первой на

примирение, и Олив знала это. Как знала и то, что она всегда будет слушать ее приказы. Уж

такой у нее характер. Достаточно было лишь одного слова матери, чтобы отговорить ее от

любой каверзы, усмирить ее.

Но в то же время она любила и Леона, и знала, что не сможет не видеть его, не может

вычеркнуть его из списка своих знакомых.

– Мама, пожалуйста, – Роза схватилась за голову и мешком плюхнулась обратно на диван.

Могла ли она знать пять минут назад, чем обернется эта невинная беседа? – Mама, не делай

этого. Все что угодно, но не это. Я буду ходить в школу и добиваться наилучших оценок, я

буду перемывать за всеми посуду, готовить вам обеды, но не отрывай у меня Леона.

Вид у нее был довольно-таки жалкий, и у Олив шевельнулось сострадание. Но не в ее

характере было уступать и Роза знала это, у нее было слишком много времени для того

чтобы это выяснить.

– Ты не понимаешь, – сказала она, уже безо всякой надежды, – ты не знаешь, что делаешь!

Прости за то, что я сказала, я не держала себя в руках. Но без Леона я не смогу.

Брови Рафа поползли вверх и он посмотрел на жену. Та бросила на него удивленный взгляд,

в котором читалась растерянность. Она еще никогда не видела, чтобы Роза сдавалась так

быстро. Обычно ей требовалось для этого около часа. Но она не могла отступить, это

противоречило ее натуре.

– Я не собираюсь сваливать на тебя посуду с обедами, – сказала Олив. – Tакже и не

собираюсь выбивать из тебя лучшие оценки. Но про Леона тебе лучше пока забыть. В твоем

возрасте эта привязанность лишь мимолетное увлечение.

– Тогда мне придется не послушать тебя, – странным, испугавшим Олив голосом, отозвалась

Роза. – Я не могу сделать того, что ты от меня требуешь. Это выше моих сил.

– То есть как?

– Олив, – Раф усадил окаменевшую жену обратно на диван и посмотрел на не закрытую

ладонями часть лицa дочери. – Дорогая, мы ведь хотим как лучше, ты знаешь нас. Мы не

хотим чтобы ваше увлечение вылилось в последствия, которых ни ты, ни я, никогда не

захотели бы. Ты должна понять.

Роза покачала головой и вздохнула:

– Почему вы тогда отпустили нас одних в далекое путешествие, в другую страну? Если вас

послушать, это был смертный грех.

– Мы полагались на тебя, и на Леона тоже, естественно. Мы ведь не настолько слепы, чтобы

не видеть, как он к тебе относится. Он не из тех, кто обманул бы доверие близких. И Элиза

дала нам клятву, что Леон никогда не причинит тебе вреда. Она ведь следила за вами, хоть

вы и не видели этого. Да, возможно, сейчас он хорошо к тебе относится, но... разве мы

можем знать, надолго ли это продлится?

Эта новость, услышанная раньше, могла бы удивить Розу, но сейчас она лишь вызвала

легкое покалывание в груди. Ей было все равно: что следили за ними, что не следили...

Какое это может иметь значение?

Наконец она смогла отнять руки от лица и посмотреть вначале на мать, потом на отца. Те

напряглись:

– Я уважаю и люблю вас, – деревянным голосом сказала она, – но при всем моем уважении, я

не могу вас послушаться. Именно в этом случае я собой не распоряжаюсь.

Олив от изумления и негодования раскрыла рот и что-то беззвучно прошептала. Раф молча

смотрел на дочь. В его взгляде читалось уважение и, одновременно, негодование:

– Что?

– Я постараюсь, говорю вам искренне, постараюсь держать его на расстоянии, но совсем его

не видеть я не могу.

– Ты ведь понимаешь, как малоубедительно это звучит?

– Понимаю.

Собирая все оставшееся силы в кулак, Роза встала. Ее слегка пошатывало. Она понимала, на

что нарывается, но не могла этого избежать. Слыша, как вдалеке щебечут птицы, и как кто-

то идет по направлению к гостиной, она медленно пошла вон.

Глава 12: На крыше

Успокоительно щелкнул дверной замок, и в следующую секунду она свалилась на одеяла. Ее

душили слезы, но она не допускала их. Где-то в глубине души она понимала, что ее

родители правы, но не могла себе позволить согласится с ними полностью. Впервые в жизни

ей предстояло пойти им наперекор и отвечать самой за свои действия.

Она не сомневалась в том, что они сейчас сидят в гостиной и обсуждают ее, как и знала то,

что они ждут ее извинений и прихода. Но она не извинится. Она не может сделать этого.

Всей душой надеясь на свою стойкость, она чувствовала, как в ней зарождаются первые

ростки раскаяния, которые затем должны будут превратится в гигантов и задушить ее,

вынуждая сделать то, что она ни в коем случае делать не должна.

Впервые в жизни она попала в ситуацию, из которой нет выхода. Она не сможет быть

полностью с ними откровенной, как и с собой. Если она даже и даст им обещание, сообщит

о своем разрыве с Лео, рано или поздно ей придется изменить этому обещанию.

Почему-то всегда так бывает, что когда тебе кажется, что все вокруг как никогда близко к

идеалу, непременно должно появится что-то, что должно будет омрачить твое счастье.

Человеку не свойственно быть долгое время абсолютно счастливым и с этим она теперь

согласна.

Раздался стук в дверь. Роза вздрогнула, нo не подала признаков жизни, а лишь сильнее

вцепилась пальцами в одеяло на котором лежала, как будто боялась, что встанет против

воли.

Стук в дверь продолжался все настойчивей, она съежилась и застыла, готовая к самому

худшему.

Видя, что дверь не открывают, посетитель должен будет уйти. Ее здесь нет, она превратилась

в приведение.

Она так сжала в руках одеяло, что пальцы онемели.

– Открой мне, или я взломаю дверь, – раздался знакомый голос, от которого Роза вздрогнула,

– я знаю что ты здесь.

– Уходи.

– Ладно, считаю до трех.

Роза не шевельнулась.

– Ты ведь понимаешь, что это глупо? – cпросил Леон, досчитав. – Я видел твоих родителей и

они сказали мне все, что думали. И, надо отдать им должное, сказали в лицо.

Она не ответила. По ее лицу заструились слезы, она не могла дальше их сдерживать. Роза

закусила уголок подушки и зажмурилась. За дверью раздался шорох.

Она поняла, что он готовится снять дверь с петель и ужаснулась.

– Уходи, Лео.

– Послушай меня, когда мы жили в одном доме в параллельных, не закрывающихся на ключ

комнатах, был хоть один момент, когда я злоупотребил твоим доверием?

– Нет, но... Все равно, уходи.

Она с тревогой ждала, что будет дальше, но Леон молчал.

Как бы она хотела встать и послушно открыть дверь, махнув рукой на сказанное Олив... Но

она не может ослушаться прямого приказа матери.

– Ты не сможешь там сидеть одна.

– Смогу.

– Это глупо.

Не услышав от нее ответа, Леон некоторое время постоял в дверях, а потом шаги его начали

удалятся. Роза погрузилась в дремоту. Она проснулась лишь раз, вечером, когда небо за

окном уже приобрело густой, пурпурный оттенок, и зажигались первые звезды. Доносился

шорох колышимых ветром деревьев леса. Она хотела постоять у окна и впустить в комнату

свежего воздуха, но не смогла встать, так как почувствовала невероятную слабость во всем

теле, лишившую ее способности двигаться, a в голове началась тупая, пульсирующая боль,

оповещающая ее о том что она уже на полпути к голодовке. Что ж, этого следовало ожидать.

Но она не ожидала того что эти симптомы проявят себя так быстро. Так внезапно... Сколько

же она продержится, если ее состояние уже сейчас так разительно отличается от

вчерашнего?

Поразившись быстроте первых признаков недомогания, Роза нахмурилась, перевернулась на

другой бок и через минуту заснула снова, пытаясь ни о чем не думать.

* * *

Лунный свет свободно струился сквозь не заслоненное шторами окно и освещал бледное

лицо глубоко спящей Розы. Она хмурилась и пыталась отогнать свет, но тот упрямо

продолжал светить ей в лицо. Но она не проснулась, сон был слишком крепок.

Стоящие на тумбочке часы высветили три часа ночи, и не успела секундная стрелка

переместится на циферблате, как за дверью раздался шорох.

Дверная ручка плавно и беззвучно повернулась, и дверь открылась, пропуская внутрь

человека. На какую-то долю секунды он оставался стоять на пороге, осматривая комнату, а

потом прикрыл за собой дверь и на цыпочках прошел к окну, задергивая шторы и

перекрывая лунный свет.

Роза облегченно вздохнула и сквозь сон разжала пальцы, стискивающие подушку.

Мягкое освещение осветило улыбку человека, смотрящего на силуэт девушки под одеялом.

Леон сел на кончик кровати и, поправив одеяло, посмотрел на лицо спящей. С его

приближением она улыбнулась. С минуту он любовался ею.

На его губах заиграла улыбка, когда он подумал о том, чтобы она сделала, если бы узнала,

что он собирается сделать.

– Ты этого не вспомнишь, – прошептал он и, чувствуя как учащается пульс, наклонился, и

нежнo поцеловал ее таким поцелуем, который она вряд ли бы ему позволила, будучи в

сознании.

Почувствовав прикосновение, та сквозь сон протянула руку и нащупала руку Леона. Тот

сжал ее.

Беспокоясь, как бы он не разбудил ее, он заставил себя оторваться и встал, наблюдая как

порозовело ее лицо.

– Меня здесь не было и не будет, раз ты не хочешь этого, – прошептал он, – но умереть с

голоду я тебе не позволю.

Проскользнув за порог, он закрыл за собой дверь и беззвучно удалился.

Еще долгое время рука Роза пыталась нащупать нечто, кроме одеяла, но потом расслабилась

и застыла. До утра ее сон больше ничто не потревожило.

* * *

Где-то за окном пели птицы, а одеяла, кажется, совсем спутались пока она спала.

На ощупь поправив одно из них, Роза открыла глаза и протерла их, как заспавшийся

ребенок. К ее удивлению, головная боль бесследно исчезла пока она спала. Как исчезло и

душевное недомогание, голод, боль и страх перед гневом родителей. Это было странно, за

ночь они не могли пройти, причина ведь была совсем не в усталости.

Роза повернулась на спину, пытаясь вспомнить приснившейся ей сон, послуживший толчком

к улучшению ее самочувствия, но тщетно. Большинство моментов стерлись из ее сознания,

как иногда бывает с большинством снов.

Единственное, что она смогла вспомнить, был сон о ее блуждании по лесу, но это вряд ли

могло иметь хоть какое-то отношение к тому, что она чувствует. Но были еще и странные,

прекрасные моменты ощущения легкости и защищенности, какие никакой сон доставить ей

не могли. Она долго ломала голову над причиной их возникновения. Единственным, кто мог

оставить после себя след из этих ощущений, был...

Роза резко села на кровати и, отодвинув балдахин, посмотрела в стоящее у стены зеркало, в

котором отражалась вся комната и отодвигаемые за ее спиной шторы.

Она еще кое-что вспомнила... Шторы никто не мог задвинуть, кроме нее самой. Но в то же

время и в закрытую дверь никто войти не мог, это значит... что?

Смотря в недоуменное лицо, отразившееся в зеркале, она коснулась рукой лица. Она

выглядела чуть бледнее чем обычно, лицо ее горело, а глаза были единственными живыми

точками на лице. Она недоуменно воззрилась сама на себя.

В ее памяти всплыл один момент, который она вспомнила, проведя рукой по горящему лицу.

В тот день она вместе с Лео стояла у школы, и именно тогда она чувствовала то, что

чувствует теперь. Но это может означит только одно... то, что он был здесь.

Она соскользнула с кровати и, подходя к двери, подергала за ручку. Дверь была заперта.

Вздохнув с облегчением, и в то же время ломая голову над шторами, она пошла в ванную

умываться.

Роза не намеревалась весь день сидеть у себя в комнате. Можно не видеться с Леоном,

находясь с ним в разных комнатах, в углу сада или в комнате у Анабель... Она не обязана

сидеть здесь.

Пробираясь по коридорам как приведение, у нее то и дело замирало сердце при мысли о том,

что в любой момент из-за поворота может выйти он, и она ничего не сможет с этим

поделать. Но он не вышел, и она невольно почувствовала себя обманутой в ожиданиях.

Если бы она знала, кто сейчас следит за ней с площадки второго этажа, она бы перестала так

думать. Но нет, она не смотрела вниз, и, поднимаясь по лестнице, глядела только перед

собой. Наконец впереди показалась дверь прабабушки, и она незаметно шмыгнула туда.

Анабель стояла посреди комнаты и вертелась перед зеркалом. Она вздрогнула, когда

услышала стук закрываемой двери.

– Ой, Роза!

Видя лицо подруги, Анабель нахмурилась и yсадила ее в кресло:

– Что случилось? На тебе лица нет. Все в порядке?

– Да, да,.

– Что стряслось?

– Ты видела маму?

Если глаза ее не обманывали, вид у Анабель был довольно-таки сердитый:

– Видела, как же.

Роза плюхнулась в кресло и пожала плечами:

– Именно поэтому я здесь. У себя в комнате сидеть не очень весело... Ну а Лео ты видела?

– Леона? Нет, – Анабель отвернулась и стала копаться в шкафу.

С минуту обе молчали. Наконец ее прабабушка обернулась и выпалила:

– Не вздумай вбивать себе в голову, что тебе нельзя видеться с Леоном, это чистейшей воды

безумие.

Роза застыла и перестала вертеть в пальцах веер, который она нашла на столе.

– Почему?

– Олив не знает, что делает, это освобождает тебя от наложенного наказания... Или как там

она это называет.

– Откуда ты знаешь?

Неужели мама уже всем растрезвонила о своем решении? Почувствовав нечто вроде

неприятного трепыхания в груди, при мысли о том, что все в доме уже знают о решении

Олив, Роза чуть не бросила веер обратно на стол.

– Мне Леон сказал, – не оборачиваясь, ответила Анабель, – он слышал ваш разговор. Да и

сама Олив, похоже, не собиралась ничего утаивать от него...

– Разве он знал? – Роза наморщила лоб, силясь вспомнить его тогдашние слова, объяснявшие

осведомленность Анабель. После всего произошедшего с нею самой, некоторые события и

определенные части разговоров как-то стерлись у нее из памяти, попросту исчезли. Это

наводило на некоторые подозрения, но сейчас она не намеревалась это все обдумывать. -

Неужели?..

– Ох, да брось, он хотел перехватить тебя когда ты уходила из гостиной к себе наверх, но не

успел, – досадливо сморщив носик, сообщила Анабель.

На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Анабель наблюдала за реакцией подруги,

а Роза думала, не замечая того что веер в ее руках уже превратился в тряпочку.

– Я не могу изменить своего решения, Ань, – наконец сказала она, – я привыкла слушать

родителей.

Она не поднимала глаз, и потому не видела, как возвела глаза к потолку Анабель. Что-то

недовольно пробурчав себе под нос, ее прабабушка вновь углубилась в недры своего шкафа.

– В таком случае, ты предпочитаешь умереть? – будничным тоном поинтересовалась она.

– Как-нибудь продержусь некоторое время, а потом... Наверное придется что-либо

предпринять. Да и... Сейчас я себя превосходно чувствую... – недоуменно добавила Роза,

вновь возвращаясь к так удивившему ее открытию. – Раз уж сейчас все так прекрасно...

Значит и дальше будет не хуже, верно? Честно говоря я и сама удивилась. Вчера вечером я

уже думала, что у меня появляются первые... так сказать, симптомы недомогания, потому

что вчера мы с Ле... с ним почти не виделись. Но сегодня утром я проснулась в прекрасном

настроении и самочувствии... Забавно, правда?

Как она и надеялась, Анабель перестала возится в гардеробе и с интересом на нее

обернулась.

– Как ты сказала? Все симптомы исчезли уже на следующее утро?

Глубокомысленно кивнув, Роза вперилась в нее внимательным взглядом:

– Я прекрасно помню, как перед сном забыла задернуть штору на окне, и поправить

балдахин. Как считаешь, они могут поправляться автоматически?

Ехидное выражение пробежало по лицу Анабель. Она хитро стрельнула в нее глазами:

– Разумеется могли... Что за вопрос. Может быть тебе досталась специально настроенная

комната, самостоятельно принимающая решение, относительно имеющийся в ней мебели и

всяких других устройств, но в моей комнате... Никогда ничего подобного не происходило.

Балдахины сами не задергивались и шторы не поправлялись.

– Прекрати ехидничать. Я серьезно тебя спросила. Так как ты думаешь, могло такое

произойти?

– Роза, ты ведь сама так не думаешь, – девушка вновь повернулась к ней спиной и ее голова

исчезла в шкафу. Может быть все дело было в замкнутом пространстве внутри него, но Розе

показалось, что голос ее подруги звучит весело. Даже можно сказать саркастически-весело.

Ee это порядочно удивило.

– Я понимаю, o чем ты говоришь, – взвешивая слова отозвалась она, рассеяно следя взглядом

за вещами, кончики которых торчали из гардероба. – Но, к твоему сведению, дверь в мою

комнату запирается на ключ.

Послышался глухой стук, и спустя секунду вновь показалась голова Анабель. Потирая

ушибленный затылок, она недовольно закинула обратно цветастую безрукавку.

– Дверь запирается на ключ... Ну конечно, – недоуменно прошептала она, обращаясь, видимо,

больше к самой себе, чем к подруге. – Это означает что никто..

Вскакивая so стула, Роза подскочила к ней:

– Говори прямо, ты думала, он... Что кто-то был в моей комнате?

– Ну, дверь ведь запирается. Значит – нет, – все еще не совсем убежденно, пробормотала та. -

До сих пор я еще не видела, чтобы кто-нибудь открывал дверь без помощи ключа.

Яркая картинка промелькнула перед глаза вдруг охнувшей Розы. Она вспомнила одно утро в

этом же самом доме, и Элизу, пальцем отпирающую дверь, ведущую, кажется, в оранжерею.

Или в гостиную? Какое это может иметь значение, в самом деле? Она открыла ее без

помощи ключа. Одним пальцем.

Ей это дело тогда показалось чудом техники... Не раз, пробуя сделать тоже самое, она

каждый раз убеждалась, что не может. Видимо, для этого требовались некоторые

способности. Но ее комната...

– Роза, – осторожно позвала ее Анабель, – ты еще здесь?

– Ключ-то и не был нужен... Как я могла забыть?

– Забыть что?

Но Роза подхватила ее под руку и потащила к двери. Уже переступая через порог, она

воскликнула:

– Двери открываются здесь одним прикосновением пальца! Элиза на моих глазах так отперла

одну из них... Ох, как я могла быть такой глупой. Это означает что... Но как он мог?

Перескакивая сразу через две ступеньки, и даже не задумываясь о том, куда бежит, Роза

буквально взлетела на следующий этаж и, пробегая по коридору, остановилась перед

незнакомой дверью, за которой, по всей видимости, начинался следующий коридор. Она

обернулась к Анабель, которая уже совсем запыхалась.