Текст книги "Перекресток (ЛП)"

Автор книги: Девни Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6

Индия

11 лет

Я похлопала маму по плечу, ожидая, пока она оторвется от книги. Затем указала на дверь лоджа, держа футбольный мяч под мышкой.

Она с улыбкой кивнула, а затем подмигнула мне.

Папа спал на диване. Его ноги лежали у мамы на коленях, и он похрапывал. Громко. Он бы нас не услышал, если бы мы шептались, но мы все равно молчали.

– Я люблю тебя, – одними губами произнесла она.

– Я тоже тебя люблю.

Мы с мамой умели читать по губам. У нас была большая практика беззвучно разговаривать, пока папа спал, как дома в Техасе, так и здесь, в Монтане. Она сказала, что он не высыпался, и причина, по которой ей нравились наши каникулы на Скотоводческом Курорте «Крейзи Маунтин», заключалась в том, что он заставлял папу отдыхать.

Он всегда дремал, когда мы были здесь.

Но не я. Я не хотела ничего пропустить в этих поездках.

Я послала ей воздушный поцелуй и на цыпочках вышла на улицу, стараясь, чтобы за мной не хлопнула дверь. Затем я сбежала по ступенькам крыльца, коленом отбив мяч, когда достигла земли. Локон упал мне на лицо, хотя я и собрала волосы в тугой хвост. Видимо недостаточно тугой. Я ненавидела свои волосы.

Я хотела подстричься покороче. Но всякий раз, когда я просила маму, она отказывалась. Говорила, что они слишком красивые, чтобы их стричь. Думаю, она просто не хотела, чтобы я выглядела как мальчик.

Она уже ворчала по поводу моей одежды. Она хотела, чтобы я носила платья и юбки. Я ненавидела платья и юбки. Я надевала их только в церковь по воскресеньям.

Мне не нравились розовые в горошек или фиолетовые оборки. Мне нравились шорты и футболки. И я хотела коротко стричься. Меня тошнило от того, что волосы вечно лезли мне в рот, когда я играла в футбол. Во время одной из моих игр этой весной мне в глаза попал локон, и я пропустила удар.

Я часто пропускаю удары по воротам, с волосами или без них, но в тот раз я точно пропустила один из них из-за своих волос.

Папа сказал мне, что, по его мнению, футбол помогает мне улучшить координацию движений. Я думаю, он сказал это просто из вежливости. Я все еще часто спотыкаюсь.

Бросив мяч на землю, я пнула его по каменной дорожке, ведущей к лоджу. Вчера мы приехали поздно вечером и направились прямиком в Шале «Беартус», так что я еще не нашла Уэста.

Он играл в футбол? Я была худшей в нашей команде, но все равно могла научить его играть, если он не умел.

Дверь лоджа открылась, и на улицу вышла бабушка Уэста с Джексом.

Он стал намного больше и был самым милым ребенком на свете. Он совсем не был похож на Уэста или Кёртиса. У Джекса были светлые волосы и голубые глаза. Сколько ему лет? Когда мы впервые приехали в Монтану, он был совсем малышом. Это был наш третий отпуск здесь, так что ему, наверное, было четыре.

Бабушка держала его за руку, пока они спускались по лестнице. Она улыбнулась мне, ее карие глаза заблестели.

– Здравствуй.

– Здравствуйте. – Как же ее звали? – Привет, Джекс.

– Привет. – Он помахал мне всей рукой, а не только кистью. На голове у него были защитные очки, заправленные в светлые волосы. Его плавки были неоново-оранжевого цвета и подходили к шлепанцам. – Мы идем на урок плавания.

– Звучит забавно. – Я хихикнула, когда он надел защитные очки и одарил меня улыбкой, которая осветила его лицо.

– Нам лучше вернуться в город, – сказала бабушка. – Пока, мисс Келлер.

– До свидания. Увидимся, Джекс.

– Покаааа. – Он подскочил к ее грузовику, затем встал на цыпочки, чтобы дотянуться до дверной ручки, но она была слишком высоко.

Я подняла свой мяч и понесла его вверх по ступенькам крыльца, когда они уехали.

Когда я вошла в вестибюль, на стойке регистрации никого не было. Двери в столовую были открыты. Внутри за столом сидела официантка и заворачивала столовые приборы в белые салфетки. Но Уэста там не было.

За стойкой регистрации был коридор. Вероятно, гостям не полагалось ходить туда, но во время нашей последней поездки Уэст показал мне все вокруг лоджа. Мы играли в его крепости, и у нас закончились закуски, поэтому мы прокрались на кухню за батончиками мюсли от шеф-повара.

Я сделала несколько шагов по коридору, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что я одна. Звук громких голосов заставил меня замереть.

– Я так больше не могу, Кёртис.

– Лили, пожалуйста.

Кёртис и Лили. Родители Уэста. Лили обычно сидела за стойкой регистрации. Она была милой. А еще она была очень хорошенькой, и мне нравились ее шелковистые темные волосы.

– Это слишком сложно. – Лили всхлипнула, как будто плакала.

Каждый раз, когда мама с папой ловили меня на том, что я подслушиваю, у меня возникали неприятности. Но я не двигалась. Я прижалась спиной к стене и, затаив дыхание, слушала.

– Что я должен делать? – спросил Кёртис. – Он мой сын.

О ком они говорили? О Уэсте?

– Я знаю, – прошептала Лили. – Он замечательный. Правда. И я люблю его.

– Но… – Кёртис замолчал.

– Я пыталась. Я пыталась четыре года. Но это не работает, и мне слишком больно. Я так больше не могу.

Последовала долгая пауза, самое подходящее время для того, чтобы уйти. Но я стояла совершенно неподвижно, мое сердце бешено колотилось, пока я сжимала мяч, чтобы не уронить его на пол.

– О чем ты говоришь? – спросил Кёртис.

– Я хочу развестись.

Я ахнула. Развод? Они разводятся?

– Я собираюсь найти работу в городе, – сказала Лили. – Я найду дом.

– А Уэст?

– Я бы хотела, чтобы он переехал ко мне.

– Нет. Ты не можешь забрать его у меня. Это его дом. Это то место, где ему самое место. Место, где вам обоим самое место.

Лили снова всхлипнула, и когда она понизила голос, я не смогла разобрать слов.

Я попятилась, чувствуя, как внутри все переворачивается. Мне не следовало слушать. Это было не мое дело. Я повернулась, готовая выскользнуть на улицу, когда наткнулась на чье-то тело.

Руки Уэста схватили меня за плечи, прежде чем я успела шлепнуться на задницу. Но я ослабила хватку на мяче. Он так громко ударился об пол, что я вздрогнула.

Дверь позади нас распахнулась, и Кёртис вышел наружу, его лицо нахмурилось, когда он увидел нас в холле.

– Извините. – Я украдкой взглянула на него, когда наклонилась, чтобы забрать свой мяч.

Он не смотрел на меня. Он смотрел на Уэста, и от грусти в его взгляде мне захотелось заплакать.

Уэст тоже хотел заплакать? Если и хотел, его лицо ничего не выражало.

– Выйди на улицу, сынок.

Лили вышла, ее лицо было в пятнах. Когда она увидела Уэста, на глаза навернулись слезы, но она все равно улыбнулась.

– Привет, приятель. Почему бы вам двоим не пойти поиграть? Дай нам закончить разговор.

– Вы разводитесь? – Уэст переводил взгляд с одного родителя на другого. – И ты хочешь, чтобы я переехал?

Лили обняла его за талию.

– Мы поговорим об этом, хорошо? Сегодня мы не будем принимать никаких решений.

– Я никуда не перееду. – Он хмуро посмотрел на них обоих, затем повернулся и стремительно вышел в коридор.

Последовать за ним показалось мне лучшей идеей, так что я поспешила догнать его, споткнувшись о носок своих новых кроссовок, но успела зацепиться за стену, прежде чем смогла упасть. И мяч не уронила.

Уэст стал по-настоящему высоким. Намного выше, чем он был два года назад. Когда мы вышли на улицу, мне пришлось бежать, чтобы догнать его, потому что он шел так быстро.

– Ты в порядке? – спросила я.

Он продолжал идти.

– Да.

Я знала, каково это – говорить людям, что с тобой все в порядке, когда на самом деле это не так. Когда папа болел, я постоянно врала, хотя врать было нехорошо. Мама тоже.

– Хочешь поиграть в футбол?

– Не-а. – Уэст зашагал быстрее, словно не хотел находиться рядом со мной.

Я замедлила шаг, наблюдая, как он засунул руки в карманы джинсов и зашагал по дороге. Один.

Я пинком отправила мяч в сторону Шале.

Папа все еще спал, а мама читала, когда я вошла в дом, поэтому я пошла в свою комнату поиграть в «Нинтендо». Я взяла ее с собой только в самолет. Видеоигры казались пустой тратой времени на каникулах, когда мы могли бы заняться чем-то другим, но мы собирались покататься только завтра.

Наконец, после часа игры в «Марио Карт», папа постучал в мою дверь.

– Как насчет игры в подковы?

– Хорошо. – Я спрыгнула с кровати и последовала за ним на улицу.

Другие гости тоже были на улице, развалившись на стульях, расставленных вокруг лужайки и кострища позади коттеджа. Пожилая пара играла в корнхол (прим. ред.: корнхол – популярная в Северной Америке игра на лужайке. В ней игроки или команды по очереди бросают тканевые бобовые мешки на приподнятую под углом доску с отверстием в дальнем конце). Группа мужчин с рыболовными снастями зашла в гости и пила пиво из холодильника со льдом.

Пока мы с папой играли в подковы, я продолжала высматривать Уэста. Все ли с ним было в порядке? Если бы мама с папой разводились, я бы тоже не была в порядке.

Уэст не вернулся в лодж. За ужином в столовой не было ни одного Хейвена.

На улице было еще светло, когда один из сотрудников развел вечерний костер и принес припасы. Съев три порции, я пошла в коттедж за бумагой, которую захватила с собой в поездку. Иногда мне нравилось раскрашивать и рисовать. Но сегодня вечером мне захотелось сделать самолетики из бумаги.

Я сидела за пустым столиком для пикника и делала свою первую складку, когда Уэст присел на скамейку напротив меня.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Бумажный самолетик. – Я перевернула страницу и сложила ее во второй раз.

– Ты делаешь его неправильно.

– Нет, правильно.

Мама подарила мне на день рождения книжку о том, как делать бумажные самолетики. Я отрабатывала этот рисунок – «летающий ниндзя» – потому что он был самый лучший.

Уэст схватил лист бумаги и начал складывать.

Его был в виде стрелы. Согласно моей книге, это классика.

– Ты не приезжала прошлым летом.

Если он заметил, значит мы были друзьями, верно?

– Папа был слишком занят на работе. Вместо этого мама взяла меня с собой в Лондон.

– Лондон. Вау.

– Это было весело. – Телефонные будки были симпатичными. Было интересно исследовать дворцы и причудливые здания. Мы с мамой часами ходили по магазинам и даже сходили на мюзикл. – Но мне больше нравятся наши каникулы в Монтане.

Он кивнул и продолжил складывать.

– Ты стал очень высоким.

Уэст пожал плечами.

– Наверное. Мне тринадцать.

– Мне одиннадцать. Сколько лет Джексу?

– Четыре.

– Оу. Ты, наверное, не можешь много играть с ним. Но, по крайней мере, у тебя есть брат. – Иногда скучно быть единственным ребенком в семье.

Мы закончили наши самолетики почти в одно и то же время.

– Держу пари, что мой полетит дальше твоего, – сказал он, поднимаясь со скамейки.

– Ни за что. – Я последовала за ним на газон, затем встала рядом с ним, когда он поднял свой самолет и отправил его в полет.

Самолет Уэста взлетел прямо, прежде чем резко упасть на газон.

– Твоя очередь.

Я ущипнул себя за нижнюю губу, поворачиваясь боком и поднимая руку. Затем плавным движением и легким взмахом запястья – согласно моей книге, это был лучший способ метания, – я подбросила своего «ниндзя» в воздух.

Он пролетел дальше стрелы Уэста.

Его плечи опустились, когда он уставился на них, на два бумажных самолетика на мягкой зеленой траве. Затем, не говоря ни слова, он повернулся и пошел прочь, мимо костра и вокруг лоджа, пока не скрылся из виду.

За всю неделю я больше не видела его. Может быть, он уехал жить к своей маме. Может быть, он просто не хотел больше играть со мной. Это немного задело мои чувства, но я подумала, что, возможно, Уэсту было больно.

В то утро, когда мы уезжали, пока мама с папой собирали вещи, я взяла самый лучший бумажный самолетик, который сделала за всю неделю.

И оставил его в крепости Уэста.

Глава 7

Уэст

Собрание персонала.

Индия вчера организовала чертово собрание персонала.

С нашими сотрудниками.

Со своими сотрудниками.

Любопытство было просто невыносимым. Хорошо ли они отреагировали на ее заявление? Был ли персонал рад, что кто-то другой стал главным? Или они взбунтовались против нее? Кто-нибудь ушел?

На тот момент я не был уверен, за какой исход я болею. За хорошее собрание персонала. Или за плохое.

Пока Индия проводила это собрание, я провел день и вечер в долгой и напряженной поездке. Это должно было прояснить мою голову. Это должно было успокоить мое раздражение.

Вместо этого я провел эти часы, размышляя о своих промахах, анализируя их. Из-за этих промахов я не спал почти всю ночь, пока, наконец, не выполз из постели и не сварил себе кофе.

Над моей кружкой поднимался пар, когда я сидел на ступеньках перед своим домом, любуясь рассветом. Воздух холодил кожу и пах землей и соснами. Трава блестела от росы. Вдалеке мычал скот.

Прошло много времени с тех пор, как я проводил утро просто… сидя. Обычно я работал в бешеном темпе от рассвета до заката. В этом была проблема? Я не уделял достаточно времени размышлениям? Рефлексии?

Я жалел, что не сделал все по-другому. Я жалел, что не надавил на папу посильнее. Не боролся сильнее. Если бы я знал, что наши ошибки будут выстраиваться в ряд, как домино, и мы будем ждать малейшего толчка, чтобы все рухнуло, что ж…

Черт, чего бы я только не отдал, чтобы вернуться назад. Сделать все по-другому. Сделать еще один выбор, который вывел бы нас на другой путь.

Возможно, если бы я никогда не разговаривал с Индией Келлер, она бы не провела собрания персонала.

Как бы я ни старался, было невозможно пожалеть о проведенном с Индией времени.

Она проснулась? Она уже была в кабинете? Будет ли она ждать меня в восемь часов?

Мы оба знали, что я не приду.

Она могла занять этот кабинет. Стол был слишком коротким, и я постоянно ударялся коленями о его край. А кресло, которое Кортни подарила мне на Рождество много лет назад, было чертовски неудобным.

Индия забрала это кресло. Кабинет. Она забрала все.

Отец сыграл свою роль. Мы не разговаривали с того дня, как появилась Индия. Сказать было нечего. Он за моей спиной решил продать ранчо, и в тот момент я не был уверен, что когда-нибудь прощу его за это.

Каковы были стадии горя? Отрицание. Ага. Гнев, определенно. Торг – возможно, мне нужно было вернуться к этому вопросу и начать умолять Индию передумать и продать его обратно. Депрессия – пока нет.

Принятие? Никогда.

Даже если она завладела ранчо и курортом. Даже если она вынудит меня покинуть мой дом. Я никогда не признаю Индию владелицей земли Хейвенов.

Хруст гравия привлек мой взгляд к дороге, когда мамин белый внедорожник поднялся на вершину холма и покатил по подъездной дорожке к моему дому. Я вскочил на ноги и отставил свой кофе в сторону.

Мама помахала мне из-за руля с улыбкой на лице. Вряд ли она улыбалась бы, если бы знала о продаже.

Возможно, мне следовало позвонить ей вчера вечером, но это была проблема отца. Я дал ему пару дней, чтобы он сам ей сказал. Он должен был принять на себя всю тяжесть ее разочарования.

Вот только, он молчал, не так ли? Он спасал себя от еще одного болезненного разговора. Либо потому, что знал, что рано или поздно я это сделаю, либо потому, что полагал, что она узнает об этом через мельницу слухов.

Большинство наших сотрудников жили в Биг Тимбере. Если мама еще не слышала, то это был всего лишь вопрос времени. В нашем маленьком городке сплетни распространялись быстрее, чем падающая звезда.

Трус. Мой отец был проклятым трусом. Как я мог теперь его уважать?

Мама заслуживала услышать правду от папы. Но она услышит ее от меня. Блять.

Я открыл ей дверцу, как только она припарковалась.

– Доброе утро.

– Привет. – Она вылезла из машины и подставила щеку для быстрого поцелуя.

– Хочешь кофе?

– Нет. Я еду домой и ложусь спать. – Мама была одета в бирюзовую форму, ее темные волосы были собраны в тугой узел. Она работала медсестрой в больнице в Биг Тимбера, а год назад начала заступать на ночные смены в отделении неотложной помощи.

Это было не то, чего я хотел для своей матери – сидеть одной глубокой ночью. Но за ночную смену платили больше, и она была полна решимости отложить кое-что для досрочного выхода на пенсию.

– Ты рано встал. – Она прикрыла зевок тыльной стороной ладони, затем наклонилась, чтобы взять из машины пачку писем, перевязанную резинкой. – Я собиралась оставить это. Для твоего отца.

Дом отца был в полумиле от моего. Она могла бы быть там с минуты на минуту. Но я уже не в первый раз доставлял ему почту, потому что она отказывалась приходить к нему домой. В течение многих лет я был посредником между моими родителями.

Если бы я управлял курортом так же хорошо, как скрывал своих родителей друг от друга, возможно, земля под моими ногами по-прежнему принадлежала бы моей семье.

– Я мог бы забрать это в следующий раз, когда буду в городе. – Я взял сверток и сунул его под мышку.

Она пожала плечами.

– Это дало мне повод навестить тебя.

– Рад, что ты это сделала. – Я обнял ее за плечи, притягивая к себе. – Мне нужно поговорить с тобой о чем-то важном.

– Ты женишься и подаришь мне внуков.

– Нет. – Я усмехнулся. – Прости, что разочаровал.

– Дай матери помечтать. – Она обняла меня за спину, когда мы шли к дому. – Что случилось?

Мне потребовалось усилие, чтобы подобрать нужные слова и заставить их сорваться с языка. Признаться ей было все равно что признать поражение. Но я был бы никудышным сыном, если бы позволил ей уйти без объяснений.

– Папа продал ранчо. – Ух. Вот и все.

Повязка сорвана, и рана снова начала кровоточить.

Мамины шаги замедлились.

– Ч-что?

Я отпустил ее и повернулся к ней лицом.

– Папа продал ранчо. Индии Келлер.

Краска отхлынула от ее лица. Ее карие глаза широко раскрылись, а челюсть отвисла.

Возможно, был более мягкий способ сообщить эту новость. Индия, вероятно, произнесла красноречивую речь на вчерашнем собрании персонала. Но я не был красноречивым мужчиной, а эта правда была жестокой.

К счастью, мама была сильной женщиной. Она умела обращаться с жесткостью.

– Он этого не сделал. – Шок в ее взгляде сменился яростью.

– Сделал. – Я кивнул. – Мы разорены.

Она слегка покачнулась, и я снова поддержал ее, пока она не обрела равновесие. Ей не потребовалось много времени, чтобы прийти в себя. Затем она отступила на шаг и уперлась кулаками в бока.

– Ты никогда не говорил мне, что у вас финансовые проблемы.

– Я не представлял, насколько все плохо. Ты же знаешь папу.

Это были его проблемы. Это было его дело. Гордость ли сделала его таким скрытным? Или стыд?

– Не представлял насколько плохо, Уэст. – Ее взгляд был убийственным. – Ты должен был знать.

Да, я должен был знать. Она была права, что разозлилась. Она была права, что возложила часть вины на меня.

Без папы, который мог бы взять на себя ее гнев, я получил первую волну. Но у меня было предчувствие, что он получит все остальное. Прошло пять лет с тех пор, как моя мать в последний раз разговаривала с моим отцом. Ради этого она могла бы прервать свое отстранение.

Это может стать последним ударом, который навсегда разорвал бы их отношения. И я только что вручил ей нож.

– Я не могу в это поверить. – Она быстро заморгала, качая головой. Мама любила это ранчо. Возможно, оно больше не было ее домом, и она прожила в городе много лет, но ее сердце всегда будет привязано к земле Хейвенов. – Ты уверен?

– Я уверен. – Это было по-настоящему.

– Уэст, – ее голос дрогнул, и это чувствовалось, как удар под дых. – Он продал его? Почему?

Как бы я ни был зол на своего отца, мне не хотелось вот так подставлять его, не тогда, когда его не было рядом, чтобы защитить себя.

– Я думаю, тебе лучше поговорить с папой.

– Уэст Роберт Хейвен. Я не пойду в тот дом.

В последний раз, когда она ругала меня, называя моим полным именем, я еще учился в старших классах.

– Пожалуйста, мам. Иди поговори с папой.

Ее губы сжались в тонкую линию.

– Нет.

Ее нога не ступала туда с того дня, как она уехала, когда мне было одиннадцать.

Это было настоящее проклятие – любить кого-то так, как мои родители любили друг друга. Возможно, мама так и не смогла простить папе его пьяную интрижку, но она не перестала любить его.

Они развелись. У них были разные жизни. Но она все равно любила его.

Раньше они общались. Но пять лет назад мама и Джекс сильно поссорились. Джекс перестал разговаривать с мамой. Мама перестала разговаривать с папой.

В споре он принял сторону Джекса.

Было невыносимо признавать, что он прав.

И все же мама наказала папу своим молчанием. А папа наказал себя одиночеством.

– Ты собираешься с ним поговорить? – спросил я маму.

Она опустила взгляд в землю.

– Я не знаю. На самом деле это больше не мое дело, не так ли?

Мама никогда не владела ранчо. Когда мои бабушка и дедушка передали его по наследству папе, оно всегда принадлежало ему. Но папа никогда не вел себя так, будто ее мнение не имело значения. Она была единственным человеком, у которого был шанс внести свой вклад. Черт возьми, в последнее время он даже дедушку не слушал.

Но после развода папа отдалился от нас. От всех нас. Я сомневался, что даже мама сможет пробиться сквозь его непробиваемый череп.

– Тебе нужно это исправить, Уэст. Исправь это.

Может, она и не разговаривала с Джексом, но, черт возьми, их голоса были похожи.

– Я бы так и сделал, если бы знал как.

– Разберись с этим. – Мама отступила к своей машине и рывком открыла дверцу. Затем она бросила на меня предупреждающий взгляд.

Исправь это.

Не помахав рукой и не попрощавшись, она развернула машину и направилась вниз по дороге. По дороге, по которой она могла уехать с ранчо, а не к папе.

Я глубоко вздохнул, дождавшись, пока ее машина скроется из виду, а затем поплелся внутрь, все еще держа папину почту под мышкой.

Исправить это. Как, черт возьми, я это исправлю?

Индия. Она была единственным выходом из этой передряги.

А это означало, что пришло время переговоров.

Парковка у лоджа была забита до отказа.

Если бы все машины были с номерами других штатов, я бы обрадовался, увидев столько гостей. Прошло уже несколько лет с тех пор, как мы в последний раз были заполнены до отказа.

Но все машины были из Монтаны. Каждое число начиналось с сорока, что означало, что все они были из округа Суит-Грасс, и большинство из них принадлежали персоналу.

Еще одно собрание?

Если так, то это было последнее место, где я хотел бы оказаться. Но я захлопнул дверцу своего пикапа и направился внутрь, и когда я открыл дверь, страх в моих внутренностях удвоился.

Пахло… по-другому. Пахло приятно. Пахло чистотой: полиролью для пола и яблоками. И еще здесь было светлее. Лампочки, которые перегорели в люстре, были заменены, и теперь светили белым светом.

Из открытых дверей столовой доносились ароматы сиропа, кофе и бекона. Звяканье столового серебра о тарелки смешивалось с приглушенным разговором.

– Доброе утро, Уэст. – Деб улыбнулась из-за стойки.

– Доброе утро, – протянул я, проверяя время.

Восемь пятнадцать. Она была здесь в начале своей смены. И сидела за стойкой регистрации. Когда я в последний раз заходил в лодж, а она была там, где и должна была быть?

– Что происходит?

– Хм, многое. – Она глубоко вздохнула, ее щеки надулись. Она слишком быстро заморгала, как будто боролась со слезами. Да поможет мне бог, если Индия расстраивала команду, я вышвырну ее задницу с этого ранчо, независимо от того, принадлежит оно ей или нет. – Почему ты не сказал нам, что продал ранчо?

Это не Индия довела ее до слез. А я. Дерьмо.

– Мне жаль. Это, э-э, произошло быстро.

Еще один случай, когда папа должен быть здесь, на моем месте. Когда он должен разбираться с последствиями своего решения.

Не важно. Я сказал маме. Я сам разберусь с персоналом. Но ни за что на свете я не скажу об этом своим бабушке и дедушке. Это ему придется сделать самому.

Из коридора появилась Тара, неся корзину с чистящими средствами. Ее круглые щеки раскраснелись, а каштановые волосы были собраны в узел. Она улыбалась – Тара всегда улыбалась. Но эта улыбка исчезла, как только она заметила меня за столом. Ее губы скривились в усмешке.

Сегодня был день, когда все женщины в моей жизни собирались разозлиться на меня, не так ли?

Я поднял руку.

– Мне жаль.

– Что ты продал ранчо и у тебя не хватило смелости сказать нам об этом? – Она фыркнула. – Тебе и должно быть жаль.

– Я сожалею.

– Ты сказал своей матери?

Я кивнул.

– Сегодня утром.

– Тогда мне лучше позвонить ей. – Тара пронеслась мимо меня, направляясь к лестнице.

Тара была лучшей подругой мамы. Она всегда была скорее тетей, чем сотрудницей. Она начала работать здесь, когда я был маленьким, и, хотя ненавидела папу за то, что он разбил мамино сердце, она оставалась на курорте в качестве старшей экономки даже после того, как мама уехала.

Отчасти я думал, что Тара осталась, чтобы быть мамиными глазами и ушами. Быть рядом со мной и Джексом в те дни, когда мама не могла.

Тара была лучшей сотрудницей, о какой только можно было мечтать. Она неустанно трудилась, чтобы в комнатах было чисто. Она с добротой и справедливостью относилась к экономкам. Но она была одна, потому что мы сильно ограничили ее бюджет. Найти экономок, которые хотели бы приезжать сюда каждый день и работать за меньшую плату, чем они могли бы получить в городском отеле, было практически невозможно.

Когда я был маленьким, мама обычно помогала с уборкой, когда у нас не хватало персонала. Она управляла курортом и работала на стойке регистрации, но, если нужно было что-то сделать, Лили Хейвен первой вызывалась на помощь.

В моем сознании всплыл образ Индии в желтых резиновых перчатках, склонившейся над унитазом и яростно скребущей его.

Я усмехнулся. Она ни за что бы не запачкала руки.

– И что теперь? – спросила Деб. – Вы, ребята, типа, уходите?

– Нет. – Возможно. Я понятия не имел.

– Ладно, хорошо. – Она вздохнула. – Здесь будет так странно без тебя.

Из столовой вышли двое гостей, оба с чашками кофе в руках.

– Доброе утро, – сказал я, опуская подбородок. – Как прошел завтрак?

Мужчина, технический специалист из Сиэтла, который приезжал два года подряд, похлопал себя по животу.

– Вкусно.

– Я рад, что вам понравилось. Какие планы на сегодня? – спросил я.

– Поход, – ответила женщина. – Мы идем по Тропе Раслера.

Это был один из четырех туристических маршрутов, которые мы наметили для гостей.

– Я проезжал той тропой вчера. Там красиво. Желаю приятно провести время.

Они направились к лестнице, ведущей в их номер на втором этаже. Я подождал, пока они уйдут, прежде чем перестать улыбаться.

– Что еще? – спросил я Деб.

Она взяла лист бумаги со списком, написанным сверху донизу незнакомым почерком. Первые два пункта были вычеркнуты.

Вытереть пыль и подмести пол в вестибюле

Поменять лампочки в люстре

– Она дала мне этот список. – Деб презрительно усмехнулась на слове «она». Очевидно, Индия не покорила ее вчера. – И сказала мне, что, если я не иду в туалет или на перерыв, я должна быть она рабочем месте.

Я схватил список и просмотрел задания.

Подмести крыльцо

Привести в порядок рабочее место

Ввести данные о бронировании в систему программного обеспечения

И так далее. Каким-то образом, всего за несколько дней Индия определила все пункты, которые Деб должна была выполнять с самого начала. Обязанности, за которыми я должен был следить. Вместо этого я не обращал внимания на ошибки Деб, потому что у меня не было времени присматривать за ней или проводить дни в лодже.

С администраторами было так же сложно, как и с экономками.

– Неужели я действительно должна ее слушать? – заныла Деб. – Разве ты все еще не мой начальник?

– Да, ты должна ее слушать. – А что касается ее второго вопроса, я не был уверен. – Она здесь?

– В твоем кабинете.

– Спасибо. – Я вернул ей список. – Вестибюль выглядит великолепно. Пахнет тоже приятно.

– Она выбросила мою свечу.

– Мне жаль. – Не жаль. Свечи Деб воняли.

Кивнув, я расправил плечи и вышел из-за стола. Ни за что на свете я не ожидал, что буду чувствовать себя неуютно в этих коридорах, но каждый шаг отдавался болью. Мое тело словно кричало мне, чтобы я развернулся. И убежал.

Но этот разговор был неизбежен, поэтому я продолжил идти.

Индия сидела за столом в наушниках, не отрывая глаз от экрана ноутбука. Ее волосы были в диком беспорядке собраны на макушке. На ней были кремовая футболка и джинсы.

Повседневная одежда шла ей больше, чем слаксы и блузки, в которых она была последние два дня. Джинсы и футболка напомнили мне о девочке, которой она была, сорванце, любившем футбол, неоново-зеленый цвет, бумажные самолетики и розыгрыши.

Ее взгляд был сосредоточенно прищурен. Она прикусила нижнюю губу. Ее лицо было идеально симметричным, в центре его была линия классического носа.

Я потратил больше времени, чем готов был признать, проводя пальцами по изящной линии ее подбородка. Языком.

Боже, она была прекрасна. Сверкающие глаза. Темные, как сажа, ресницы. Нежные розовые губы. Ее красота заставляла меня замирать на месте каждый раз, когда я смотрел.

Я прислонился к дверному косяку, твердо держа ноги за порогом.

Это движение привлекло внимание Индии, и ее карамельные глаза переместились. Ее пальцы по-прежнему лежали на клавиатуре. Она не пошевелилась, чтобы снять наушники.

Мы просто смотрели друг на друга, словно наверстывая упущенное за годы разлуки.

Так было всегда. Не важно, сколько времени прошло, достаточно было просто взглянуть. Годы проносились быстро, укорачиваясь, исчезая, пока мы не возвращались к тому, на чем остановились.

Только не в этот раз.

Слишком многое изменилось.

Она вытащила наушники и положила их рядом с мышкой.

– Привет.

– Звучит так, будто ты управляешь моим персоналом.

– Своим персоналом, – поправила она. – Это мой персонал.

Мне стоило больших усилий держать рот на замке и не спорить. Она не ошибалась.

– Вчера ты пропустил собрание персонала, – сказала она.

– У тебя все было под контролем.

Она махнула рукой в сторону складных стульев напротив стола.

– Не хочешь ли зайти?

Я не двинулся с места.

– Упрямец, – пробормотала она, скрестив руки на груди. – Ты здесь, чтобы поглумиться, или у этого визита есть какой-то смысл? Я занята.

Выполняю работу, которую не смог выполнить ты. Слова остались невысказанными. И снова она была права.

– Продай мне ранчо. – Я с трудом сглотнул. – Пожалуйста.

– Ты что, не слышал меня прошлым вечером? Я не продаю его.

– Давай составим контракт. График платежей.

– Не заинтересована.

Черт возьми.

– С тобой всегда так чертовски сложно?

– Бесценно слышать это от тебя.

– Я пытаюсь все исправить. – Я протянул руку и переступил невидимый барьер в дверном проеме.

– Тут нечего исправлять, Уэст. Дело сделано. Чем скорее ты согласишься, тем скорее мы сможем изменить это место к лучшему. Знаешь, чем я занимаюсь с четырех часов утра? Пытаюсь понять, почему с каждого гостя взимается разная цена. Почему два одинаковых двухместных номера с кроватью размера «квин-сайз» продаются по разным ценам. Не хочешь просветить меня?