355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Вейс » Возвышенное и земное » Текст книги (страница 47)
Возвышенное и земное
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 17:47

Текст книги "Возвышенное и земное"


Автор книги: Дэвид Вейс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 54 страниц)

– Когда наш прославленный Глюк умрет, в императорской капелле появится вакансия.

– Я надеюсь, маэстро Глюк проживет еще много-много лет! – горячо воскликнул Сальери.

Гайдн не поверил в искренность его слов, ведь после смерти Глюка Сальери сразу пойдет в гору. Но самого Гайдна заботила только судьба Моцарта: Вольфганг так нуждался в месте при императорском дворе.

– Мы должны уважать тех, кто поставлен над нами, – заметил Гайдн.

– О, я их уважаю! – сказал Вольфганг. – Мы с отцом столько писали коронованным особам прошений, проникнутых духом самого настоящего смирения.

– А иначе и быть не может, – сказал Сальери, – нам следует быть благодарными господу богу за то, что правители, которым ему было угодно поручить нас, мудры и благородны в своих деяниях и поступках.

Вольфганг повернулся к ван Свитену:

– Бетховен собирается вернуться в Вену?

– Не знаю. Его мать тяжело больна, а он очень ее любит.

– У этого мальчика настоящий талант.

– Он мечтает стать композитором. По его словам, ничто другое для него не существует. Он очень огорчен, что обстоятельства помешали ему брать у вас уроки.

– По выражению его лица я бы этого не сказал. Констанца подтолкнула Вольфганга. Сальери собирался уходить. Когда они, прощаясь, склонились друг перед другом в поклоне, Сальери заметил:

– Вы оказали мне большую честь своим приглашением, господин Моцарт, желаю вам в Праге всяческого успеха.

Вольфганг поблагодарил, не веря его искренности. Вскоре гости стали расходиться, но вечер удался на славу, он понял это, потому что Гайдн сказал:

– «Маленькая ночная серенада» – настоящий шедевр. Думаю, каждый из нас мечтал бы сочинить нечто подобное.

83

Теперь все силы, весь свой талант Вольфганг отдавал созданию «Дон-Жуана». В тексте да Понте, который начал уже принимать определенную форму, многое, как и ожидал Вольфганг, было позаимствовано у Бертати, кое-что у Мольера, Гольдони и Тирсо де Молина – испанского монаха, которому принадлежало первенство в обработке для театра средневековой легенды о «севильском обольстителе». Но было в либретто да Понте кое-что и оригинальное.

Вольфгангу опера представлялась как трагедия Дон-Жуана, порочная натура которого неотвратимо ведет его к гибели, тогда как да Понте был исполнен решимости написать веселую комедию интриги. Либреттист всячески усложнял любовные перипетии Дон-Жуана – соблазнителя, а композитор основное внимание уделял столкновению своего героя с Командором. Да Понте видел главное в развитии сюжета, а Вольфганг стремился раскрыть всю глубину чувств своих героев.

Постепенно ему удалось убедить да Понте идти по пути создания живых человеческих характеров, а не ходульных персонажей мелодрамы, и либреттист, захваченный сюжетом, который он рассматривал теперь как собственное детище, создавал яркие, впечатляющие сцены.

Получив текст либретто, Вольфганг прежде всего взялся за арии, в которых был полностью уверен и которые должны были подойти для голосов со средним диапазоном. Чем больше он углублялся в драму Дон-Жуана, тем усиленнее работало его воображение. Целая сокровищница прекрасных мелодий обнаружилась в нем. Весь опыт, накопленный им в мире музыки, приносил сейчас свои плоды. Порой музыка его звучала светло и радостно, а порой в ней слышались отголоски демонических страстей, низменных инстинктов. Хотя да Понте продолжал твердить, что «Дон-Жуан» должен быть комедией, трагические мотивы сами собой проникали в музыку. Однако присущее Вольфгангу чувство юмора брало верх. Для трагических ситуаций он писал трагическую музыку, для комических – комическую, и его мало трогало, какой по жанру должна быть опера: все его старания были направлены к тому, чтобы музыка вдохнула жизнь в характеры героев. Да Понте же стоял на своем: их новое произведение должно быть выдержано в определенном стиле.

Да Понте назвал оперу: «Don Giovanni – Il dissolute punito – Dramma giocoso» – «Дон-Жуан, или Наказанный развратник, – веселая драма в двух актах», и Вольфганг согласился с таким названием. И даже тогда, когда музыка казалась веселой и бодрой, в ней звучали мрачные ноты.

К 1 октября, когда Вольфганг вместе с Констанцей уехали в Прагу, оставив Карла Томаса под присмотром госпожи Вебер, половина партитуры была уже написана и большую часть второй половины он держал в голове. Да Понте приехал в Прагу неделей позже, чтобы присутствовать при распределении ролей и подгонять текст к голосам певцов; он занял в гостинице комнату, окна которой смотрели прямо в окна Вольфганга– так было удобнее переговариваться друг с другом. Вольфганг снял прекрасные комнаты в чистенькой гостинице «Трех золотых львят», уплатив за них из той тысячи гульденов, которую получил в наследство от Папы, – эти деньги пришлись очень кстати.

Констанца считала, что ему полагается больше: Наннерль завладела многими ценными вещами Леопольда, не включив их в опись отцовского имущества. Но когда она завела разговор об этом с Вольфгангом, он очень расстроился и сказал, что из-за нескольких гульденов не собирается ссориться с родной сестрой.

Ведь деньги эти, напомнил он Констанце, позволили им устроить чудесный прием в саду, снять в Праге комнаты в прекрасной гостинице и расплатиться с большей частью долгов. И Констанца замолчала: распределение ролей в новой опере доставляло ему и так слишком много огорчений. Бондини распределил роли в «Дон-Жуане», не посоветовавшись ни с композитором, ни с либреттистом, и, когда они в некоторых случаях выразили сомнение, импресарио заявил:

– Это все, что есть в моем распоряжении. Наш Национальный театр не располагает такими возможностями, как венский. Кроме того, это та же труппа, что с таким успехом исполняла «Фигаро».

– Но «Дон-Жуан» не «Фигаро», – возразил да Понте, – он гораздо сложнее.

– Что же вы посоветуете? – спросил Бондини. – Нанять певцов в Вене?

Понимая, что это невозможно, Вольфганг поспешил вставить свое слово:

– Луиджи Басси, который поет Дон-Жуана, должен, прекрасно справиться с ролью, а из вашей жены выйдет чудесная Церлина, но есть несколько певцов, чьи голосовые данные очень ограниченны.

– Нанять больше некого, – уперся Бондини, – нам это не по средствам. И так мы идем на большой риск, ставя эту оперу, она сильно отличается от «Фигаро».

– Слишком серьезная? – спросил да Понте, желая услышать в ответ подтверждение.

– Более трагичная, чем я ожидал.

– Чересчур трагичная? – подстрекал его да Понте.

– Как раз в меру, – резко отпарировал Вольфганг.

– Возможно, – сказал Бондини, – я остаюсь при своем мнении, но мы постараемся сделать все от нас зависящее, и, если вы согласитесь внести ряд изменений, опера, может, и удастся.

Вольфганг был очень расстроен.

В тот же вечер, когда Вольфганг и да Понте работали вдвоем в гостинице «Трех золотых львят», меняя либретто и музыку в соответствии с желанием Луиджи Басси – красавца и обладателя великолепного баса, да Понте объявил:

– Я смогу пробыть здесь всего лишь неделю. Вольфганг пришел в отчаяние.

– Но впереди еще столько работы!

– Сальери настаивает на моем возвращении в Вену. Нужно начинать работу над его новой оперой.

– Когда намечена ее постановка?

– Через месяц-два. Точно не знаю. – Да Понте пожал плечами. Сальери был для него важнее Моцарта, но не мог же он в этом признаться.

– А нам требуется две, самое большее три недели, чтобы все закончить. Если вы уедете так скоро, это вызовет ужасный скандал. В Праге сочтут, что вам безразлична судьба оперы.

– Весьма сожалею, но иного выхода нет. Император очень заинтересован в новой опере Сальери, и мы не можем вызвать его неудовольствие.

А может, размышлял Вольфганг, Сальери поставил да Понте перед выбором и поэт решил в пользу Сальери, приняв во внимание благосклонное отношение к нему императора? Вольфгангу очень хотелось предъявить да Понте свой ультиматум: пусть выбирает кого-то одного – его или Сальери. Но он не осмеливался угрожать кому бы то ни было, он просто не умел.

– Через неделю, Моцарт, я вам не так уж буду и нужен. Либретто, собственно, уже закончено, а требуемые изменения вы сможете внести и сами.

Что ж, тут есть свои преимущества, решил Вольфганг, в тексте имеются места, требующие доделок, а это проще сделать без либреттиста.

– Главная работа предстоит с певцами, надо будет репетировать с ними и подгонять музыку к их голосам, потому что все певцы хуже венских, – сказал да Понте.

– К счастью, публика получше, чем в Вене.

– Некоторые ваши арии настолько сложны, что я просто не знаю, как певцы справятся.

– Справятся. После того как я с ними поработаю.

– А жена импресарио? Как вам удастся исправлять ее ошибки?

– Я найду к ней подход.

– Заведете с ней интрижку? – подмигнул да Понте.

– Этого я не сказал, – раздраженно ответил Вольфганг.

– В театре таким не удивишь, почему бы вам не попробовать? Я уверен, она согласится при условии, что вы отдадите ей лучшие арии.

– Церлина получит то, что ей полагается, а не то, чего пожелает синьора Бондини.

Да Понте вздохнул.

– Слишком уж вы высоконравственны.

– Если уж кому можно предъявить такой упрек, то только вам.

Да Понте возмутился и начал горячо протестовать.

– Не вы ли говорите, что Дон-Жуан должен быть наказан потому, что он злодей? – сказал Вольфганг.

– Так он и есть злодей!

– В каждом из нас есть частица Дон-Жуана. В глубине души каждый желает обладать многими женщинами и хочет быть неотразимым, как он, – заметил Вольфганг.

– А вы еще пишете для него арии, исполненные такой чувственности н красоты, что устоять перед ним невозможно.

– И в то же время он соблазнитель, который терпит крах.

– Ага, теперь в роли защитника нравственности выступаете вы, Моцарт!

– В роли защитника жизненной правды. Дон-Жуаны чаще добиваются успеха на словах, чем на деле. Именно поэтому опера одновременно комична и трагична.

– Я должен познакомить вас с Казановой. Он мой друг и живет недалеко от Праги. Он сможет вам помочь кое в чем.

Прежде чем уехать в Вену, да Понте устроил Вольфгангу встречу с Казановой и дал ему полезный совет:

– Считают, что Глюк долго не протянет. Я буду держать вас в курсе событий. Когда Глюка не станет, вам полезно находиться в Вене. Вы сможете получить тогда место при дворе.

В 1786 году по либретто да Понте было поставлено шесть опер, в этом году уже три, и да Понте чувствовал себя вполне надежно в качестве придворного поэта. Но укрепить свои позиции никогда не вредно. Вкусы публики меняются, и, кто знает, может быть, Моцарт в один прекрасный день займет место Сальери.

Джакомо Казанова сказал, что счастлив познакомиться с выдающимся композитором, и выразил надежду, что господин капельмейстер испытывает те же чувства.

– Разумеется, – сказал Вольфганг, отвешивая Казанове вежливый поклон. Репутация венецианского распутника была хорошо известна в Вене, и сейчас, глядя на стоящего в дверях Казанову, Вольфганг поразился его сходству с либреттистом. У обоих были яркие живые глаза, взгляд которых, казалось, пронизывал собеседника насквозь, венецианский акцент, резкие черты лица и широкие, выразительные жесты.

Но Казанова был гораздо старше да Понте; сейчас, когда он стоял, прислонившись к дверному косяку, ожидая приглашения сесть, вид у него был очень усталый, и Вольфганг вспомнил, как да Понте говорил: «Казанова стал быстро утомляться, ему уже шестьдесят два».

Казанова принес свои извинения:

– Я приехал из Дукса, пригорода Праги; каких-нибудь несколько лет назад мне ничего не стоило проделать путь вдвое больший ради улыбки хорошенькой женщины, а теперь, увы, это меня утомляет. И вообще я опустился до того, что стал библиотекарем в замке чешского графа Вальдштейна и, кроме того, пишу мемуары. Да Понте сказал, что вам нужна помощь в «Дон-Жуане». У меня есть в этой области кое-какой опыт, как вы, наверное, слыхали.

– Да, слыхал.

– И я неплохо разбираюсь в музыке. В молодости какое-то время зарабатывал себе на жизнь, играя на скрипке в оркестре Венецианской оперы.

Интерес Вольфганга сразу возрос, и, когда Казанова сказал, что слышал в Праге «Свадьбу Фигаро» и был очарован оперой, Вольфганг дал ему копию либретто «Дон-Жуана» и пригласил с собой на репетицию.

Казанова слушал очень внимательно, с каким-то странным выражением, казалось, он разделяет все чувства Дон-Жуана и в то же время относится к нему недоверчиво. Под конец репетиции Казанова сказал:

– Сцену, где Лепорелло перечисляет победы Дон-Жуана, да Понте взял из моей биографии. А сама ария похожа на «Мальчик резвый» из «Фигаро».

– Нота в ноту? – Вольфганга это не обидело, а скорее позабавило.

– Ну разумеется, нет. Но стиль тот же самый. Греха тут нет! То, что прошло с успехом один раз, господин маэстро, снова будет иметь успех. Лепорелло у да Понте ужасно похож на слугу, который когда-то был у меня. Его звали Коста, вот уж продувная бестия!

– А сам Дон-Жуан?

– Мои победы были иного рода. Я получал от них истинное удовольствие. А я вовсе не уверен, что ваш Дон-Жуан испытывает то же самое. А вот секстет во втором акте следовало бы улучшить. Я с большим удовольствием поделюсь с вами моим жизненным опытом.

Вольфганг отнесся к этому предложению без особого интереса, но Казанова уже пустился в рассказы о своих любовных похождениях, где очень трудно было отличить правду от выдумки. Венецианец то пыжился, как индийский петух, расписывая какой-нибудь из своих нашумевших романов, то вдруг начинал жаловаться, что прислуга графа Вальдштейна непочтительно обращается с ним и норовит поставить его на одну с собой доску.

Чтобы прервать этот длинный монолог, Вольфганг предложил Казанове взять с собой копию либретто и внести исправления там, где венецианец сочтет нужным. Правда, Вольфганг отнюдь не был уверен, пригодятся ли ему эти поправки.

Через несколько дней Франтишек и Иозефа Душек, знакомые Вольфгангу еще по Зальцбургу, куда они приезжали с музыкальными гастролями, пригласили Моцартов пожить у них на загородной вилле в предместье Праги – Смихове. Вольфганг принял приглашение, но оставил за собой комнаты в гостинице «Трех золотых львят» на тот случай, если окажется необходимым быть поближе к театру. Вольфганг высоко ценил Душеков как музыкантов и считал их своими близкими друзьями. Франтишек был прекрасным пианистом, преподавателем и писал инструментальную музыку, а Иозефа обладала чудесным голосом и славилась своей артистичностью и вкусом.

Их вилла «Бертрамка» стояла в прекрасном саду, погода была мягкая, теплая, и Вольфганг писал музыку, сидя то в саду, то в застекленной беседке. Работа над партитурой подходила к концу. Он вынашивал эту музыку уже многие месяцы, а некоторые арии не давали покоя много лет и только ждали момента вылиться наружу.

Казанова переписал секстет во втором акте и изменил некоторые сцены с участием Лепорелло и Дон-Жуана, но Вольфгангу его предложения не понравились. После отъезда да Понте он уже успел внести в либретто собственные изменения, которые устраивали его гораздо больше. Его Дон-Жуан вовсе не похож на Казанову, решил он. Музыка последней сцены с Командором была торжественна и одновременно пронизана таинственностью и страхом – такие мотивы звучали впервые в его творчестве. Дон-Жуан, под ногами которого уже разверзлась бездна, остается у Моцарта живым человеком, обуреваемым страстями, он не хочет сдаваться, не раскаивается в своих поступках, и грозная музыка звучит как зловещее пророчество, она мрачна и полна дурных предчувствий.

Душеки обещали Вольфгангу полное уединение на своей вилле, но новость о том, что у них гостит Моцарт, быстро распространилась и привлекла в их дом множество посетителей. Приезжали гости якобы для того, чтобы поиграть в кегли. Кегельбан находился в другом конце сада, но до Вольфганга доносился грохот катящихся шаров и сбиваемых кеглей, и время от времени он присоединялся к игрокам. Ему очень нравилось местоположение виллы. Она стояла на холме, откуда открывался великолепный вид на Прагу и ее величественные здания в стиле барокко, и одно сознание, что город совсем близко, рукой подать, даже когда он на него не смотрит, вдохновляло Вольфганга.

Он творил с увлечением, пока не узнал, что премьера «Дон-Жуана», приуроченная к праздничному событию – свадебному путешествию в Прагу принца Антона Саксонского и его супруги эрцгерцогини Марии Терезии, – откладывается из-за болезни одного из певцов. Вольфганг сильно огорчился. Постановка оперы специально в честь королевской четы сулила ему большие возможности: новобрачная была дочерью Леопольда Тосканского, брата Иосифа II, который в случае смерти Иосифа должен был унаследовать трон.

Вольфганг выразил Бондини свое недовольство, но изменить решение импресарио не мог. Найти замену не удастся и премьеру придется отложить, заявил тот. Вместо «Дон-Жуана» в честь коронованных особ поставили «Свадьбу Фигаро».

Да и в самом деле, решил Вольфганг, не все ли равно. Любая его опера понравится эрцгерцогине, поскольку она не слышала ни одной.

Иозефу Душек пригласили петь в концерте, устроенном в честь королевской четы, и она попросила Моцарта сочинить для нее концертную арию.

– У меня нет времени, – ответил он, – я еще не написал увертюру, – но Иозефа заперла его в беседке.

– Вольфганг, я не выпущу вас до тех пор, пока не получу готовую арию.

В тот же день к вечеру Вольфганг вручил ей арию.

– Я порву ее на кусочки, если вы не споете ее прямо с листа, и притом без единой ошибки, – сказал он.

Как могла она сфальшивить в такой арии – ничего прекраснее и тоньше Иозефа не слышала. Задушевная и поэтичная, ария в то же время давала певице возможность блеснуть своим голосом.

На первой же общей репетиции «Дон-Жуана», однако, Тереза Сапорити – донна Анна запнулась при исполнении арии «Non me dir, bell'idol mio» («Нет, жестокий милый друг мой, ты меня не называй»), пленительно-ласковой и легкой. Ария написана в слишком низком регистре, заявила Тереза Сапорити, не подходит для ее голоса и не передает чувств оскорбленной героини. Вольфгангу ничего не оставалось, как переписать арию, потому что и на эту роль никакой замены не было. К трогательному larghetto «Нет, жестокий милый друг мой» Вольфганг добавил бравурное allegretto, закончившееся каскадом колоратурных рулад. Сделал он это помимо своего желания – переделанная ария отнюдь не соответствовала образу донны Анны, но Тореза Сапорити осталась довольна.

– Наш маэстро ростом такой маленький, – сказала она Бондини, – а пишет такую величественную музыку.

Но тут к нему обратился Луиджи Басси – Дон-Жуан с настоятельной просьбой переписать его дуэт с Церлиной в сцене обольщения этой крестьянской девушки, заявив, что у него нет ни одной бравурной арии, а она ему совершенно необходима, раз уж композитор подарил такую донне Анне. Вольфгангу пришлось ни раз переписывать «La ci darem la mano» («Дай руку мне, красотка»), прежде чем Басси остался доволен дуэтом.

Басси исполнил свою партию с большим подъемом. На генеральной репетиции произошел такой случай: в сцене, где Дон-Жуан нападает на Церлину, синьора Бондини – Церлина никак не могла изобразить испуг и естественно взвизгнуть. Тогда Вольфганг попросил оркестр снова повторить эту сцену без него – он дирижировал на репетиции, – а сам тихонько пробрался за кулисы и в нужный момент так сильно схватил сзади Церлину, что та, не на шутку испугавшись, закричала на весь зал.

– Вот и прекрасно, – сказал композитор. – Это и требуется от вас в спектакле.

Все наконец, казалось, было готово, за исключением увертюры. Бондини чувствовал себя как на иголках – ни единого такта увертюры не написано, а премьера назначена на завтра!

После генеральной репетиции он сказал композитору, что премьеру придется отложить: как мог Моцарт так рисковать и затянуть с увертюрой до последнего момента!

– Да она у меня полностью в голове уже несколько недель, но мне необходимо было прослушать всю оперу с начала до конца, лишь теперь я могу взяться за увертюру. В ней должны найти отражение все главные темы оперы. Не волнуйтесь, я успею. Напишу ее сегодня ночью.

– Но ведь уже почти полночь! Даже если вы проработаете до утра, где взять время, чтобы сделать копии для оркестра?

– Прикажите переписчикам прийти в гостиницу ровно к семи часам, и они ее получат. – Вид у Бондини был такой несчастный, что Вольфгангу пришлось держаться с нарочитым спокойствием.

Вернувшись в гостиницу, он попросил жену приготовить какой-нибудь пунш, чтобы не заснуть над увертюрой. Вольфганг не сомневался, к утру он сумеет закончить. Музыка сложилась уже давно, нужны лишь кое-какие поправки, и потом ему хотелось послушать, как прозвучат сцены с Командором, прежде чем ввести его мелодии в увертюру. Теперь он знал, как это сделать. Усевшись за письменный стол, Вольфганг стал быстро покрывать нотными знаками бумагу. Но от выпитого пунша начала одолевать дремота. Чтобы не заснуть, Вольфганг велел Констанце рассказывать сказки. Так текло время, но борьба со сном вконец измотала его, и скоро на партитуре начали появляться кляксы.

– Ляг на кушетку и вздремни, – сказала Констанца, – через час я тебя разбужу.

Вольфганг спал крепко, и у Констанцы не хватило духу будить мужа, однако, проспав два часа, он вдруг сам проснулся. Было уже пять часов утра.

Вольфганг не стал бранить Констанцу и со свежими силами взялся за партитуру. Когда ровно в семь пришли переписчики, увертюра была готова.

Но у переписчиков дело пошло не так быстро, как у композитора, и в семь вечера, к началу представления, у музыкантов еще не было нот – никто в глаза не видел увертюру и своей партии не проигрывал. Бондини был вне себя от бешенства; переполненный зал волновался, и лишь появление капельмейстера Моцарта за дирижерским пультом, Моцарта, написавшего «Фигаро», успокоило публику. Вольфганг сказал оркестру, что ноты сейчас принесут, они уже в пути, и выразил уверенность, что музыканты смогут сыграть увертюру без репетиции. Это было сказано как комплимент, однако сам Вольфганг отнюдь не был уверен в успехе. Через несколько минут оркестровые партии были розданы музыкантам. Ни разу не репетированная увертюра «Дон-Жуана» началась.

В зале стояла напряженная тишина, а после окончания увертюры раздались громкие рукоплескания. Поднялся занавес, и, когда действие первого акта уже спокойно и уверенно развивалось на сцене, Вольфганг шепнул сидевшим поблизости музыкантам:

– В общем, увертюра сошла очень хорошо, хотя много нот, по-видимому, попадало под пюпитры.

Увертюра, торжественная, мужественная, исполненная драматизма, с первых же аккордов задала тон опере. Вдохновленная присутствием Вольфганга за дирижерским пультом труппа превзошла себя и в ансамблях поражала слаженностью. Когда окончился последний акт и занавес упал, разразилась бурная овация. Публика долго не отпускала артистов, аплодисменты все нарастали. Тогда Басси и Сапорити, взяв Вольфганга под руки, вывели его на авансцену, и он стоял там в одиночестве, а громкая овация все нарастала, сотрясая стены театра. Констанца сидела в ложе вместе с Душеками, рыдания подступали ей к горлу. На огромной сцене ее Вольфганг выглядел таким маленьким. Как могло быть, что такое богатство музыки зародилось в столь хрупком теле? Никто и представить себе не может, каких титанических усилий стоила ему эта опера. Еще сегодня утром он валился с ног от усталости.

Несмотря на весь свой напускной оптимизм, он так и не заснул днем, как намеревался. Вместо этого вдруг предался грустным мыслям, что с ним редко случалось. Он уселся на кушетку и неожиданно сказал:

– Ты знаешь, Станци, я очень боюсь. Я рискнул попробовать в «Дон-Жуане» нечто такое, чего никогда раньше не делал. Потому-то так долго и тянул с увертюрой. Пока не прослушал всю партитуру, никак не мог решить, что же должно преобладать в музыке – мрачные тона или светлые. А прослушав, убедился: ни те и ни другие преобладать не должны. А тебе как кажется? Может, я слишком много на себя беру? Понравится ли Праге «Дон-Жуан» так же, как «Фигаро»? Они ведь совсем разные, эти две оперы. И потом, я не мог сделать Дон-Жуана отъявленным негодяем. Мне хочется гордиться своим «Дон-Жуаном», даже если я в чем-то ошибся.

– Ты написал его так, как считал нужным, – ответила она. – И это самое главное.

– Но если опера пройдет с успехом, начнут говорить, что она написана наспех, без труда, чуть ли не небрежно. А сколько раз мне приходилось проигрывать каждый пассаж в уме, прежде чем перенести его на бумагу. Но марать бумагу я ненавижу. Музыканту и так легко наделать ошибок. С течением времени сочинять мне становится не легче, а, наоборот, труднее. Я делаюсь все требовательнее. Это сильнее меня. Пожалуй, вряд ли кто-нибудь потратил столько труда на изучение композиции, как я. Я проштудировал творчество всех больших композиторов: Гайдна, Генделя, Иоганна Себастьяна Баха, всех его сыновей, Глюка, Саммартини, Гассе. О, я мог бы составить список, не менее длинный, чем донжуановский. Как ты думаешь, понравится им моя новая опера? Я столько вложил в нее!

И вот теперь Вольфганг раскланивался перед публикой, а в зале бушевали крики:

– Evvivia Моцарт! Evvivia да Понте! Браво! Брависсимо!

И Констанца думала: как хорошо было бы остаться в Праге, жить без забот, без долгов, встречая лишь понимание и одобрение, иметь такую загородную виллу, как у Душеков, много, много друзей и верный доход.

Вольфганг решил провести в Праге еще несколько недель, чтобы в полную меру насладиться шумным успехом, сопутствовавшим каждому представлению «Дон-Жуана». Но да Понте, которому Вольфганг написал о триумфе их новой оперы и передал слова Бондини: «Все импресарио должны благословлять Моцарта и да Понте – пока они живут на свете, оперные театры не будут знать репертуарного голода!» – ответил: «Я счастлив, что наша работа увенчалась успехом, но Вам следует немедленно вернуться в Вену. Глюк уже недолго протянет, а после его смерти на императора ринется орава композиторов – претендентов на его место».

Глюк скончался в тот самый день, когда Моцарты вернулись в Вену.

– От обжорства, – рассказывал да Понте. – Давал обед друзьям, а жена на минуту отлучилась – вызвать экипаж для их ежедневной прогулки; Она дала строгий наказ следить за тем, что он ест, и ни в коем случае не подавать на стол вино. Однако стоило ей выйти, как Глюк тут же потребовал у слуги вина, а когда гости, опасаясь за его жизнь, отказались пить, он рассердился и не только осушил до дна свой бокал, но и бокалы гостей. В экипаже с ним случился апоплексический удар. И вскоре он умер.

– Кто же займет его место? – нетерпеливо и взволнованно спросил Вольфганг да Понте.

– Я поговорю с Иосифом, постараюсь склонить его в вашу пользу. Уговорю поставить в Вене «Дон-Жуана». Император слышал уже об успехе оперы в Праге.

Похороны Глюка были необычайно пышными, сам Иосиф II почтил их своим присутствием, огромная толпа следовала за траурным кортежем, и все гадали, кто же займет место Глюка при дворе.

Три недели спустя Вольфганг получил копию следующего указа:

«От Его апостольского величества, Императора Священной Римской Империи, короля Венгрии и Богемии и эрцгерцога Австрии. Наш всемилостивейший владыка принял следующее великодушное решение в отношении Вольфганга Моцарта. Волей Его императорского и королевского апостольского величества оный Моцарт удостаивается великой чести назначения его придворным камермузыкантом при дворе Его величества, принимая во внимание его способности и познания в области музыки, а также заслуги в этой области; императорскому и королевскому казначею повелевается назначить ему жалованье в размере восьмисот гульденов ежегодно, считая с 1 декабря сего года.

Во исполнение сего указа императорское решение при сем препровождается Вольфгангу Моцарту; настоящий указ составлен Высшей камергерской канцелярией по распоряжению императора и сим обеспечивается. Розенберг – Президент Императорской и королевской Высшей канцелярии

Вена, 7 декабря 1787 года Иоганн Торварт».

Итак, то, о чем так страстно мечтал Папа, ради чего лихорадочно трудился всю жизнь, наконец осуществилось. Но слишком поздно, чтобы порадовать его. Многое в жизни случается слишком поздно, с горечью размышлял Вольфганг. Он сообщил эту новость Наннерль – ему нужно было поделиться с кем-нибудь в Зальцбурге, и за неимением Папы он избрал сестру. Однако радости его сильно поубавилось, когда он узнал, что Глюк получал две тысячи гульденов в год. Констанца напомнила Вольфгангу, что в Зальцбурге ему платили в два раза меньше. Но ведь жизнь с тех пор сильно вздорожала, и разве сам он не стоит тех же денег, что и Глюк, ответил Вольфганг.

Уверенный, что сокращение жалованья дело рук Торварта, Вольфганг с рассерженным видом вошел в кабинет казначея, исполненный решимости добиться своего.

Торварт поздоровался, улыбаясь, поздравил Моцарта с высоким назначением, но, когда Вольфганг пожаловался на низкое жалованье – Глюк получал в два с половиной раза больше, – Торварт сказал:

– Но вы ведь в два с половиной раза моложе его.

– Но зато таланта у меня вдвое больше, – вызывающе отпарировал Вольфганг.

– Вдвое меньше. А в отношении своих обязанностей вы заблуждаетесь.

– Значит, я не являюсь придворным композитором императора?

– Вы не являетесь также его первым камер-композитором и капельмейстером. Глюк был первым камер-композитором, а Бонно – придворный капельмейстер.

– Но Бонно уже семьдесят восемь лет!

– Я уверен, что в вашем возрасте он не проявлял такого нетерпения.

– Кто же будет выполнять обязанности Глюка?

– Сальери.

– А что должен делать я?

– Писать менуэты для королевских балов, немецкие танцы, контрдансы. Вы являетесь третьим камер-композитором, после Бонно и после Сальери. В сущности, вам повезло: далеко не все были согласны с выбором императора.

Большинство друзей согласились с Торвартом. Вольфгангу повезло, а да Понте уверял, что все это произошло исключительно благодаря его, да Понте, стараниям.

– Я рассказал Иосифу об успехе «Дон-Жуана», и он очень заинтересовался оперой.

– Какое отношение это имеет к моему назначению?

– В газетах появились статьи, что господин Моцарт, наш выдающийся композитор, намерен переехать в Лондон или Прагу. Я сумел убедить императора, что это будет национальным бедствием.

– Бедствием? – Вольфганг скорчил скептическую гримасу. – И Иосиф согласился с вами?

– Ну, он выразил это не в таких словах, но сказал, что ваш отъезд явится для нас потерей. И когда «Дон-Жуана» снова поставят в Вене, нам заплатят, что бывает чрезвычайно редко.

Действительно, чрезвычайно редко, подумал Вольфганг. «Похищение из сераля» обошло в свое время всю Европу, а он не получил за него ни единого крейцера. Теперь то же происходит со «Свадьбой Фигаро». Но какие бы чувства он ни испытывал, надо прикинуться благодарным. Без благодарности не проживешь на этом свете.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю