Текст книги "Убийство в долине Нейпы (сборник)"

Автор книги: Дэвид Осборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Глава 4

Проснулась я утром от отчетливого тарахтения тракторного мотора. Встав с постели и подойдя к окну, я действительно увидела трактор. За рулем сидел мускулистый парень, возвышавшийся над виноградными кустами. Сквозь последние клочья ночного тумана он выезжал из виноградника на узкую дорогу позади плавательного бассейна. За трактором тянулся прицеп, длинный кузов которого был нагружен свежесрезанными гроздьями винограда. Выше на холме перекликались по-испански сборщики.

Я посмотрела на мои дорожные часы в кожаном футляре на прикроватном столике. Было около девяти. Чувствуя неловкость оттого, что я так долго спала, я поскорее приняла душ, надела юбку, блузку и сандалии, накинула шерстяную кофту и спустилась вниз на террасу, чтобы выпить кофе с тостами. Никого из членов семьи я не обнаружила. Хозе, дворецкий, сообщил мне, что Лиз уехала в Санта-Елену, а Джон – на винзаводе.

– А мистер Брайант – у себя в кабинете, миссис Барлоу.

О Лурине я спрашивать не стала – учитывая ее возраст и праздный образ жизни, я решила, что она еще спит. Я допивала вторую чашку кофе, когда услышала, что стеклянные двери на террасу за моей спиной открылись. Я предположила, что это Хозе, но тишину на террасе нарушил требовательный женский голос:

– А вы кто такая, простите?

Вздрогнув, я обернулась. Такого типа дамы симпатий у меня никогда не вызывали. Высокая крашеная платиновая блондинка, за сорок, почти совершенные черты лица изваяны хирургом-косметологом и вдобавок грубо раскрашены гримом. Глаза – ледяные, одежда – явно от дизайнера. Драгоценностей, которыми она была увешана, хватило бы на троих любительниц ювелирных побрякушек. Да, подумала я, мадам живет на широкую ногу, вот только со вкусом у нее дело обстоит неважно. Я представилась, рассчитывая на ответную вежливость. Однако мои ожидания не оправдались. Она молча уставилась на меня, и высокомерное выражение ее лица соответствовало тону ее вопроса. Спас ситуацию Хозе. Он вышел из гостиной и сказал:

– Доброе утро, миссис Хестер!

Она не отреагировала на приветствие и спросила, как тявкнула:

– Лурина где?

– С утра ее еще не видел, мадам.

Хестер шагнула в дом.

– Не мать ли это Лурины? – спросила я.

Хозе утвердительно кивнул. Я слышала, как она неприятным, резким голосом окликнула: «Лурина!» В ответ – тишина.

Хозе молча убрал со стола, но, уходя с террасы, проговорил вполголоса:

– Сейчас возьмет мисс Лурину и отправится с ней в поход по магазинам, а потом скорее всего пожалует к обеду.

К обеду? Бывшая жена? Верилось с трудом.

Я вошла в дом и, направляясь к себе, едва не столкнулась с матерью и дочкой, когда они выходили из комнаты Лурины.

«Доброе утро», – сказала я Лурине. Она ответила тем же. Но Хестер Сэлдридж прошествовала мимо меня, словно я – пустое место. Выйдя из дома, они сели в новенький «мерседес» с откидным верхом и укатили.

А я все еще стояла, не в силах превозмочь удивление и погасить раздражение, вызванное ее грубостью. И тут за моей спиной раздался мужской голос, заставивший меня еще раз вздрогнуть от неожиданности:

– Я вижу, вы познакомились с нашей Хестер?

Я обернулась. Это был Брайант. Он улыбался во весь рот, и глаза его за стеклами очков тоже смеялись. Я призналась, что не могу прийти в себя от удивления.

– Ничего не попишешь – она имеет право разгуливать по «Аббатству» с хозяйским видом, – пояснил Брайант, и улыбка его угасла. – Каждый несет свой крест, и я полагаю, что наш крест – это Хестер. Она владеет частью нашего имения. Мы с Джоном все бы отдали, чтобы избавиться от нее.

Так вот оно что – это и есть третья совладелица! Я подумала, что для Лиз такая совладелица – тяжелее любого креста.

– Ладно, – сказал Брайант, снова осветившись улыбкой. – Наступило время вашей экскурсии по «Аббатству». Но, в отличие от туристических групп, которые бродят по винзаводам долины Нейпы, у вас будет персональный гид.

Он дал мне пять минут на сборы. Я переоделась – сменила юбку на джинсы, а сандалии – на кроссовки. Затем навьючила на себя фотокамеры, и мы отправились в путь.

Экскурсия потребовала больших усилий, чем я предполагала. Пришлось внимательно выслушать лекцию, из которой я узнала, что между выходом первой весенней веточки на кусте винограда и появлением в бокале рубинового красного или бледно-золотистого белого вина проходит многосложный процесс, длящийся несколько лет. Пьющие вино не догадываются, что на его вкус воздействуют минеральные микроэлементы, содержащиеся в почве, и ее влажность, и температура воздуха, и количество солнечных и дождливых дней, выпавших на долю зреющих виноградных гроздьев. Оказалось, что в зависимости от сорта винограда, а их в мире – десятки, их сусло нуждается в различных температурах для брожения. Этот процесс идет в течение нескольких недель в стерильных баках и цистернах из нержавеющей стали, после чего вина старятся три-четыре года в дубовых бочках, причем дуб для бочарной клепки годится не любой, а импортируется из особых районов мира, что тоже сказывается на вкусе вина.

– Мы начали нашу экскурсию с той части виноградника, где растет сорт мерло – один из знаменитейших, – объяснил Брайант. – Он созревает раньше других, поэтому мы собираем его первым. А это имеет для нас решающее значение. Главный наш продукт – красное бордо, а бордо – это по традиции смесь нескольких видов винограда с каберне совиньон. Каберне дает вину основу, так сказать, тело и силу, а мерло – придает ему мягкость.

Мы ходили по виноградникам, пока ноги у меня не налились свинцом от усталости. Было очень тепло, и пока одна половинка моей души мечтала вкушать прохладу в гондоле воздушного шара на высоте пять тысяч футов, другая была вынуждена впитывать цифры и факты, которыми меня пичкал Брайант: сколько тонн винограда собирают с акра, и сколько это будет в пересчете на гектолитры, и в каких случаях виноградникам требуется искусственное орошение, и какие сорта наиболее чувствительны к болезням и вредным насекомым, какова роль туманов в предохранении созревающих гроздьев от перегрева – эти и миллион других тонкостей влетали мне в голову и так же быстро оттуда улетучивались.

Наблюдая за сборщиками винограда, я подумала об убитом мексиканце и вдруг почувствовала уверенность, что смерть его каким-то образом связана с виноделием.

Кажется, мы ходили по виноградникам целую вечность, но наконец отправились на винзавод. Мы последовали за трактором, тянувшим за собой прицеп, нагруженный гроздьями мерло, прошли под аркой на вымощенную камнем территорию монастыря и приблизились к зданию, где когда-то находились монашеские кельи. Теперь рядом с домом была оборудована разгрузочная площадка. Здесь, с помощью электролебедки, кузов перевернулся, и все его содержимое посыпалось в воронку большого стального бункера, поверхность которого была заподлицо с разгрузочной площадкой. Заглянув через поручни ограждения, я увидела внизу кувыркающиеся, перемешивающиеся виноградные гроздья, листья, стебли – непрерывно вращаясь, огромный архимедов винт втягивал их в тесное отверстие. Дальнейшее было скрыто от наших глаз.

– Это дробильно-прессовый агрегат, – объяснил Брайант. – Сначала он отделяет гребни от ягод, затем давит виноградины, отжимает сок и перекачивает его в чаны для брожения.

Я вспомнила старинные картинки, на которых босоногие, а то и почти голые крестьяне – мужчины и женщины – трамбовали ногами виноград в огромных деревянных корытах.

Зайдя с другой стороны бункера, мы обнаружили Джона. Он снимал показания с какого-то приборчика.

– Проверяет соотношение сахара и кислоты, – сказал Брайант.

Джон и здесь не удостоил меня беседы. Он коротко нас приветствовал и снова склонился над прибором. Я старалась не выглядеть слишком разочарованной и объяснила себе его нелюбезность занятостью. Брайант рассмеялся.

– Не обижайтесь на него, он всегда такой замороченный на уборке. Стоит ему хоть чуть ошибиться в подсчетах и принять неверное решение, год кончится плохо – дело обернется недобором бутылок марочного вина.

Я заметила рабочего, который сыпал из пакета в бункер какой-то порошок.

– Двуокись серы, – пояснил Брайант, – чтобы убить нежелательные бактерии и не дать вину закоричневеть.

Затем Брайант повел меня в само здание винзавода, где после жары на виноградниках прохлада показалась мне прямо-таки райским подарком. Не считая доносившегося снизу из подвала слабого рокота давильного механизма, тишина в здании была почти полной.

– Здесь у нас – кувьер, – объяснил Брайант.

По стенам тянулись сверкающие трубопроводы, через них виноградное сусло перетекало в огромные чаны из нержавейки, емкостью от 20 до 500 тысяч галлонов. А то, что после завершения брожения снова откачивали из чанов, было уже вином.

Я перезарядила камеру, и мы спустились в тускло освещенные подвалы, давным-давно построенные руками трудолюбивых французских монахов. Там под каменными сводами было еще прохладнее, темнели ряды дубовых бочек, больших и малых, стеллажи, аккуратно заполненные бутылками, казались бесконечными, пьяняще пахло вином. Я мало обращала внимания на Брайанта, рассказывавшего об ежегодном «перелопачивании», то есть о переливании из одной бочки в другую, о «букете», «изысканности» или «законченности» вина. Он то и дело зачерпывал из дубовых бочек, чтобы проиллюстрировать сказанное. Столь же невнимательно я выслушала его извинения по поводу того, что эта откупоренная им бутылка оказалась «немой», а та «незрелой», поскольку вино, видимо, хранилось в бочке, где одна клепка подгнила. Потом мы сидели на бочках и болтали в подвальном полумраке, а я представляла себе монахов-иезуитов в капюшонах в этом же погребе – теперь от них разве только прах остался, а тогда, при колеблющихся язычках пламени свечей, они тоже возились тут с винными бочками и бутылками… Теплые, дружеские интонации Брайанта, изумительное вино в стакане вознаградили меня за четыре часа утомительной экскурсии, вобравшей в себя процесс длиною в четыре года – от грозди на ветке до золотистой влаги в бокале.

Но, как вскоре оказалось, это было лишь короткое затишье перед таким ужасом, который, надеюсь, мне больше никогда в жизни не приведется испытать.

Глава 5

Я спросила Брайанта, почему он не последовал по стопам отца и не стал виноделом – ведь он знает этот бизнес досконально.

– Думаю, – ответил он со смешком, – это оттого, что о вине мы слышали в нашем доме буквально с пеленок – с утра до вечера и даже ночью. Мать умерла, когда мы с Джоном были еще маленькими, – быть может, она привила бы нам другие интересы, а отец не мог даже помыслить, что сыновья не унаследуют его увлечения. Он смотрел на нас как на будущих владельцев его винодельческого комплекса после того, как он уйдет в мир иной. Заставлял нас все школьные каникулы работать на винзаводе или на виноградниках. Он даже посылал нас во Францию учиться виноделию у французов. Джону это всегда было по душе. Но я, еще когда учился в колледже, пришел к выводу, что юриспруденция для меня интереснее.

– Чем отец был разочарован, – добавила я.

– Да, но со временем он смирился и поручил мне вести все юридические дела «Аббатства». И хотя мне принадлежит половина имения, я занимаюсь только юридической стороной дела. Вот Джон у нас действительно великий винодел, но во всем прочем – совершенное дитя.

– Лиз рассказывала мне, что вы подумываете о продаже «Аббатства», с тем чтобы купить имение подешевле.

– Это верно, – сказал он. – Об этом мы и спорим с Джоном время от времени. Но я понимаю, что в хорошие времена «Аббатство» может приносить значительную прибыль и, что более важно, здесь для Джона – все, центр мироздания и смысл жизни. Так что я в конце концов уступаю ему.

– Именно из-за этого вы так яростно спорили, когда я приехала?

– Ну, яростным спором я бы наш разговор не назвал. Просто Джон иногда ужасно горячится. Я намекнул ему, что поступило очередное предложение продать имение. Только намекнул, но он взорвался – он здорово устал в тот день, как я понимаю. Сбор урожая – большая нервотрепка для хозяина.

Все же я чувствовала какую-то недосказанность, что-то Брайант от меня скрывал.

– А как случилось, что Хестер стала совладелицей имения? Это потому, что она была замужем за Джоном?

– И потому, что развелась с ним, – ответил он. – Когда они с Джоном разводились, суд, по калифорнийскому закону о дележе имущества, определил ей половину его доли.

– Так что он сейчас владеет лишь четвертью имения?

– Совершенно верно.

– И долго они были женаты?

– Всего несколько лет, если это вообще можно назвать браком. Дома ее почти никогда не видели. Она оставалась с Джоном, лишь пока был жив наш отец, чтобы он тоже упомянул ее в завещании. Но она просчиталась. – Брайант рассмеялся. – Никогда не забуду ее лица, когда я сообщил ей, что Саймон умер банкротом. Последние годы жизни старик прескверно здесь хозяйствовал – в основном он был занят исполнением почетной роли этакого патриарха виноделия в долине Нейпы. Поэтому до сих пор бедняге Джону приходится прилагать невероятные усилия, чтобы снова поставить дело на ноги. И он почти что в этом преуспел. Но тут началось вредительство. Лиз, кажется, вам уже об этом рассказывала?

– Да, – сказала я. – Это ужасно.

Обычно насмешливые глаза Брайанта потемнели.

– Уж если мне доведется изловить этого сукина сына, кем бы он ни был, – пробормотал он, – сам Господь его не спасет. Я ему еще добавлю за бедного мексиканца. Убежден, что это дело рук одного и того же негодяя.

– А при разводе Джону была присуждена опека над Луриной? – спросила я.

– Да. Хестер не хотела с ней жить. Понимаете, она не настоящая мать Лурины. Лурина – дочь первого мужа Хестер и его жены до появления Хестер. Жена бросила его и Лурину. Тогда он женился на Хестер, но вскоре умер. Хестер не знала, как отделаться от Лурины, поэтому позже, разойдясь с Джоном, она поспешила избавиться и от падчерицы, оставив ее Джону. А Джон пожалел девочку и стал отцом-одиночкой. Затем появилась Лиз. Уверен, что Хестер берет Лурину с собой в поездки по магазинам с одной-единственной целью – позлить Джона. Она никогда не любила ни его, ни Лурину.

– То есть «мне она не нужна, но и ты ее не получишь». Так, вероятно?

– Спорить не берусь, – согласился Брайант.

– Ну, а что же сама Лурина? Как она относится к Хестер?

– Не думаю, что здесь большая любовь. Расставание с мачехой вряд ли было для нее большой потерей.

– И тем не менее Джон разрешает ей ездить с Хестер по магазинам?

Брайант пожал плечами.

– А что ему остается делать? Лурина, да простит ее Бог, крутится в веселых компаниях с шикарной, богатой публикой, где надо быть хорошо одетой. Но деньги ей даются туго, если вообще перепадают. А Хестер подбрасывает ей на тряпки. У Лурины же к людям такой подход: есть у тебя деньги – ты прекрасный человек, нет – катись к черту. Джона это очень огорчает.

Проходя через винные погреба, я спросила Брайанта, почему он не женится.

– Наверное, потому, что я никому не нужен.

– Ох, лжец!

Он рассмеялся и поинтересовался моим браком и жизнью после смерти мужа. Я была рада его обществу. Хотя мне нравилась подвальная тишина и прохлада, расхаживать тут в одиночку было бы малоприятно – туманный холодный сумрак постепенно нагнетал тоску и страх. В одном совсем скудно освещенном углу мы наткнулись на ржавые железные ворота, за которыми темнел склеп, где можно было разглядеть кучу черепов и костей.

– Усыпальница иезуитских монахов, – сказал Брайант. – Зрелище впечатляющее и пугающее. Туристы валом бы валили на такую приманку, но Джон об этом и слышать не хочет.

По узенькой каменной лестнице, исхоженной ногами бесчисленных монахов, мы поднялись в часовню. Меня поразила простая безыскусная красота этого места – балки под черепичной крышей, ласточка, бесшумно взметнувшаяся из гнезда, ряды старых растрескавшихся скамеек со спинками, каменная купель, деревянное, ручной работы резное распятие, некогда ярко раскрашенное, а теперь тусклое, выцветшее.

– Сюда редко заходят, – сказал Брайант. – Разве что по торжественным датам, но Лиз следит, чтобы тут было чисто и прибрано, чтобы не было летучих мышей и разных насекомых.

Через маленькую дверь мы прошли в помещение, которое я посчитала ризницей. Отсюда шла вверх узенькая винтовая лестница.

– Черный ход в контору, – пояснил Брайант. – Главный же вход в заводоуправление – со стороны лоджии.

Мы поднялись по лестнице и оказались в коротком коридорчике. В конце его Брайант открыл другую дверь, и мы шагнули в большую приемную современного офиса. Все здесь резко контрастировало с древностью, на которую я насмотрелась внизу. Плафоны дневного света, мебель – все было модерновое, во всю стену красовались огромные фотоснимки виноградника и винзавода. Двери вели в служебные кабинеты.

– Вот этот кабинет – мой, тот – Джона, – пояснил Брайант. – А третий кабинет по настоянию Хестер закреплен за ней, хотя ноги ее здесь не было.

Мы услышали голоса, и я проследовала за Брайантом в большую секретарскую комнату, по случаю уик-энда пустовавшую. Осмотревшись, я увидела двери в еще два кабинета. В одном из них сидели двое – Роланд Грунниген, главный виноградарь «Аббатства», и Алиса Брукс, ведающая маркетингом и рекламой.

Я припомнила, что уже видела Груннигена, – это он утром сидел за рулем трактора, тарахтевшего под моим окном. Мускулистый самоуверенный тип, явно считающий себя неотразимым красавцем. У него были тонкие губы жесткой складки, неулыбчивые глаза, и говорил он с легким французским акцентом. Я не сомневалась, что он проводит массу времени перед зеркалом.

Алиса же не то чтобы мне понравилась, но в облике ее было нечто трогательное. Ей было под сорок, в волосах серебрилась ранняя седина, этот тип женщин вызывал у меня печаль. Очевидно, когда-то она была просто красивой, да и сейчас еще походила на Юнону, но на лице ее лежала печать разочарованности жизнью и, как мне показалось, злоупотребления спиртным.

В то время как Брайант беседовал по телефону, а затем обсуждал с Груннигеном конфликт с мексиканцами, запросившими прибавки к зарплате, мы разговорились с Алисой. Именно через нее редактор моего журнала вышел на «Аббатство», так что Алиса была посвящена в замысел моей будущей статьи. Затем она рассказала как о своем триумфе, что ей удалось реализовать хитрый план – от имени большого нью-йоркского ресторана протолкнуть рекламу лучшего аббатского каберне совиньон двенадцатилетней выдержки.

Слушая, я рассматривала ее лицо и по глазам решила, что она плакала перед тем, как мы вошли. Уж не влезла ли я в еще один какой-то сугубо интимный конфликт?

Завтракала я в обществе Брайанта, после чего он отправился в контору работать, а я вторую половину дня фотографировала и одновременно размышляла, что будет, когда Хестер и Лурина вернутся из поездки по магазинам. Но долго мне ломать голову не пришлось. Когда Лиз, Джон, Брайант и я пили аперитив на террасе, они появились, нагруженные фирменными пакетами из дорогих бутиков.

Хестер уселась в царственной позе на каменной скамье между террасой и бассейном, заявив, как и предсказывал Хозе, что проголодалась и остается обедать. Утратив на миг выдержку, Лиз метнула в ее сторону убийственный взгляд, но тут же напустила на себя изысканно-любезное выражение, избегая шумного скандала, которого явно жаждала Хестер.

Оставшимся до обеда временем в основном завладела Хестер. Демонстративно используя свое право совладелицы имения, она потребовала, чтобы ей ответили на дюжину вопросов касательно видов на урожай. Лиз отвечала гладко и четко еще до того, как Джон и Брайант успевали открыть рты, – она использовала свое великолепное знание дела, чтобы сбить спесь с Хестер. Во время этого устного поединка Лурина, выглядевшая изумительно красивой со своим загаром, в легком льняном платье, держалась со столь же олимпийской отчужденностью, которую я прежде подметила у Джона. Но время от времени она с задумчивой улыбкой переводила свои темные глаза с одной «дуэлянтки» на другую. Что касается Джона, то его высокомерное выражение время от времени становилось откровенно злобным. Нетрудно было догадаться, что в душе его клокочет гнев. Он сидел, подавшись вперед широкими мускулистыми плечами, уперевшись локтями в колени и уставившись на виноградники за бассейном. Мощные кисти его рук сцепились с такой силой, что суставы на пальцах побелели. Я чувствовала, что он вот-вот взорвется.

На Брайанта было жалко смотреть – неестественно молчаливый, без присущей ему веселости, он казался погруженным в меланхолию и сидел, сфокусировав неподвижные глаза на недопитом стакане вина. Я понимала, что ему ужасно не по себе. Только раз он обнаружил какие-то чувства – когда на миг встретился взглядом со мною, на лице его промелькнула слабая покорная улыбка.

Наконец появился Хозе и объявил, что обед подан. Когда мы все встали, чтобы идти в столовую, Лурина без всяких объяснений сказала, что обедать не будет, поцеловала Хестер и, бесстрастно пожелав остальным спокойной ночи, ушла вверх по лестнице.

Ее уход показался мне по меньшей мере странным, но затем я вспомнила, что сказал сегодня утром Брайант о ее отношении к деньгам и людям. Я посмотрела в сторону Джона. Если он и чувствовал себя униженным, то ему удалось это скрыть, а вот Лиз была явно уязвлена, хотя и удержалась от комментариев.

Мы пошли обедать. Хестер шествовала впереди. Я подумала, что Лурина рассчетливо покинула поле битвы до того, как начнется главное сражение. Но в течение всего обеда ничего не случилось. Хестер погрузилась в молчание, чего я от нее не ожидала. Не затишье ли это перед бурей?

Перемирие продолжалось, пока мы не вернулись в гостиную, куда Хозе подал кофе. И вот тут началось. Хестер вдруг обернулась к Брайанту – он сидел рядом со мной на тахте – и выпалила:

– Ну и как же он отреагировал? Вы ведь ему передали предложение?

Судя по тому, что Брайант нахмурился, он сразу понял, к чему она клонит. И тут же прикинулся непонимающим – видимо, чтобы сбить темп ее атаки.

– О ком вы, Хестер? – спросил он.

Хестер едко улыбнулась, добра ее улыбка не предвещала.

– Ну так скажите ему, Брайант. – Вместо того чтобы упомянуть имя Джона, она кивнула головой в его сторону. – Да-да, повторите ему, что я вам сказала по телефону в пятницу.

Брайант глубоко вздохнул.

– Нет, этой темы мы с Джоном не касались.

– Почему же?

– Послушайте, Хестер, – начал он. – Я уже пытался вам объяснить, когда вы звонили, что об этом и речи быть не может. Сейчас время сбора урожая, перспективы на этот год у нас неплохие и… – Он не успел закончить фразу.

– Чушь! – отрезала она, махнув рукой. – Возможно, вы любите играть в рулетку, а я – нет. Еще одно несчастье в этом году – и вы банкроты.

И тут она наконец обратилась напрямую к Джону:

– Мы получили предложение, причем весьма выгодное. Джон и Лиз обменялись быстрыми взглядами. Лиз сказала:

– Я не думаю, что мы заинтересованы в каких-то предложениях, Хестер.

Лиз произнесла это спокойно, но Джон уже не мог сдержаться.

– Пусть они катятся к чертовой матери с их предложениями! – взорвался он. – Правильно я говорю, Брайант?

Хестер пропустила мимо ушей его выкрик и упомянула имя владельца одной из крупнейших на Западном побережье пивоваренных фирм, от которого исходило предложение.

– Ничего лучшего нам никто не предложит, – сказала она.

– Вот что, передай своему пивовару, чтобы он занимался своим пивом, – сказал Джон.

Лицо его налилось кровью, и видно было, что он едва сдерживается, чтобы опять не сорваться на крик.

– Он готов выложить наличными больше, чем вы когда-нибудь в лучшем случае сможете заработать на вашей свалке за ближайшие полвека! – не унималась Хестер.

– И тем не менее нас это не интересует, – сказала Лиз. – Так же как мы не заинтересованы в том, чтобы вы стали единственной владелицей «Аббатства».

Хестер уставилась на нее, а затем разразилась фальшивым смехом.

– Вы имеете в виду меня? Это я-то хочу стать единственной владелицей? – переспросила она, словно бы не веря услышанному.

Глаза Лиз внезапно стали острыми, как два шила.

– Да-да, вы! Только напрасно эта пивоварня помышляет завладеть нашим винзаводом. Если слухи верны, вы уговорили президента пивоваренной фирмы бросить жену, с которой он прожил тридцать лет, и жениться на вас. И после этого, как вы полагаете, он убедит правление фирмы проголосовать за ассигнование денег на покупку «Аббатства», чтобы затем преподнести вам его как маленький свадебный подарок? Так? Да? Слушайте, давайте говорить начистоту, дорогая Хестер! Вы въедете в «Аббатство» и в этот дом только через мой труп, вот так-то!

Хестер злобно взглянула на нее и затем повернулась к Брайанту.

– Я думаю, тебе следовало бы вразумить эту парочку, ибо, нравится это кому-то или не нравится, я собираюсь дать ответ пивовару завтра, и ответ этот будет: «да».

Джон вскочил на ноги.

– Ты никому не скажешь «да», потому что – нет, нет и нет! – заорал он. – И втемяшь это в свою башку, и не трать понапрасну ни свое время, ни наше!

Кровь отлила от лица Хестер.

– Джон, дорогуша, я свое время понапрасну не трачу. – В голосе ее послышалась угроза. – Твое «нет» я не принимаю, его для меня не существует, и ты в этом скоро убедишься.

– Нет, ты согласишься с моим «нет», нравится тебе это или не нравится! – продолжал кричать Джон. – «Аббатство» не может быть продано, покуда задолженность фирмы не превысит ее доходов или все держатели акций не придут к согласию о необходимости продажи. Таковы условия завещания отца. Ни того, ни другого пока еще не произошло. На самом деле банк даже продлил нам как раз сегодня кредит на один год.

На Хестер, однако, это не подействовало.

– Доказывать в суде законность завещания может оказаться делом долгим, сложным и к тому же весьма дорогостоящим, – заявила она.

Джон мрачно рассмеялся.

– Ты собираешься оспаривать через суд завещание Саймона? У тебя нет ни единого шанса выиграть дело.

– Может быть, и нет, но не в этом суть, – парировала Хестер. – Во что это вам обойдется, если я затею процесс, – вот в чем смысл.

Брайант попытался ее утихомирить.

– Послушайте, Хестер, возможно, сейчас не время обсуждать эти дела – уже поздно, все мы устали, разнервничались и…

Она перебила его:

– Вы хотите, чтобы я убралась? Хорошо! Я не устала, и нервы у меня в порядке. Я не собираюсь бросать это дело, покуда я жива-здорова. Четверть имения принадлежит мне, не забывайте!

Мне показалось, что сейчас Джон встанет, подойдет и ударит ее. К счастью, обстановку разрядил Хозе. Он вошел в гостиную и громко сказал, что меня вызывают к телефону. Я извинилась и прошла в похожую на грот нишу между гостиной и холлом, где стоял телефон.

Звонила моя дочь, адвокат Джоанна. Несмотря на то что было уже далеко за полночь по нью-йоркскому времени, эта работоголичка еще сидела в своей конторе в Манхэттене. Дитя мое всего лишь желало убедиться, что матушка жива и не разбилась вдребезги, выпав из гондолы монгольфьера. Я заверила ее, что цела и невредима, и мы условились вместе позавтракать в конце недели. Затем, безмерно благодарная ей за то, что своим звонком она избавила меня от присутствия на семейном скандале, я отправилась в свою комнату, надеясь, что никто по мне внизу скучать не будет.

Едва лишь я поднялась на площадку второго этажа, Брайант и Лиз вошли в нижний холл. Я услышала, что Брайант прерывает свой уик-энд, – какой-то важный клиент приезжает к нему в Сан-Франциско из Хьюстона, и на воскресенье у них назначена срочная деловая встреча. Я подумала, что мне следует поблагодарить его за чудесную экскурсию по «Аббатству», но тут же решила, что спускаться вниз не стоит. Он и Лиз заговорили о предложении Хестер, и мне встревать в это дело было неудобно. Я услышала, как он сказал:

– Теперь уже могу признаться, что предложение, о котором я говорил тебе вчера, поступило именно от Хестер. Я надеялся убедить ее отступиться и не лезть к Джону со своими прожектами. Мне не хотелось доставлять вам неприятности, тем более когда вы по горло заняты урожаем.

– Не беспокойся, Брайант. Все нормально.

– Я могу и задержаться в «Аббатстве», если хочешь, – предложил Брайант.

– Нет, тебе надо хорошо отдохнуть перед завтрашней встречей, а я сама с ней справлюсь, обещаю тебе. И Джон тоже сумеет ее обуздать, если она будет слишком наседать.

Они пожелали друг другу доброй ночи. Брайант отправился на стоянку к своему «феррари», а Лиз – обратно в гостиную. Я же пошла к себе в Голубую комнату и чуть не столкнулась носом к носу с Луриной. Она выходила из своей комнаты, направляясь в ванную. Перед тем как закрыть за собой дверь, я услышала шум воды из пущенного ею душа.

События, которые дальше последовали, казались мне тогда мало существенными, поэтому, когда позже потребовалось восстановить их в памяти, мне это удалось с трудом.

Комната моя не походила на приют отшельника, поскольку окна выходили на террасу и через распахнутые двери между террасой и гостиной я могла отчетливо слышать яростную перепалку Джона с Хестер. Джон требовал, чтобы она немедленно убиралась из его дома, а Хестер угрожала судом, если он попытается выставить ее силой.

В конце концов угомонившись, она ушла, сказав напоследок с подчеркнутым сарказмом:

– Можешь не провожать меня, сама найду дорогу. Не чужая! – И рассмеялась.

Через минуту раздался звук мотора ее машины, отъезжающей в сторону главных ворот, и наконец все стихло.

Безумно уставшая – каждая косточка ныла после экскурсии по имению, я тут же улеглась, но едва я, растянувшись под одеялом, открыла книгу, которую привезла с собой, как послышался короткий женский вскрик. Он донесся издалека и длился долю секунды. И – снова тишина. Лиз – дома, Хестер – уехала, Лурина – под душем. Решив, что это был крик какой-то ночной птицы, я начала читать. Прочитав с четверть часа, я почувствовала, как сон одолевает меня. Я протянула руку, чтобы выключить лампу у кровати, и вспомнила, что опять не заперла дверь. Встала, стала крутить ключ, но он упорно не поворачивался в замке. Я открыла дверь, чтобы посмотреть, не мешает ли что-то с другой стороны, и слегка вздрогнула – в коридоре у двери своей комнаты стояла Лурина, в купальном халате и с полотенцем, намотанным, как чалма, на голове. Прежде чем я успела что-нибудь сказать, она прошла мимо меня, с подобием улыбки пробормотала: «Спокойной ночи» – и стала спускаться по лестнице.

Затем я снова услышала шум воды в ванной. Следовательно, Джон или Лиз тоже были наверху. Я махнула рукой на замок, приставила стул к двери и вернулась в постель. До меня донесся снизу, с террасы, странный шуршащий звук – будто что-то тяжелое волочили по плитам. На миг я ощутила смутную тревогу, но усталость взяла свое, и, засыпая, я обо всем забыла.