Текст книги "Убийство в долине Нейпы (сборник)"
Автор книги: Дэвид Осборн
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)
Как выяснилось, Майкл собирался показать мне снимки на большом экране, размером десять на двенадцать футов, в просмотровом зале лаборатории судебной экспертизы при полицейском управлении штата в Балтиморе.
Нам предстояло отправиться туда на полицейском вертолете, который уже прибыл и ждал нас на спортивной площадке.
Специфика вертолета состоит в том, что, если в воздухе возникают какие-то неполадки с мотором или с лопастями винта, он не может подобно самолету переключиться на второй мотор или перейти на плавное скольжение. Он сразу камнем падает на землю. И все же, несмотря на такую опасность, полет на вертолете совершенно восхитителен. Когда при полете на небольшой высоте наблюдаешь, как стелется перед вами земля, или когда вертолет вдруг останавливается и зависает в воздухе, а потом плавно по вертикали опускается вниз, невольно вспоминаешь про сказочный ковер-самолет.
Наш вертолет оказался довольно вместительным. В кабине для пассажиров было четыре места, а это означало, что одно из них займет Ада Берк. Я всячески старалась не замечать ее присутствия, что было совсем не просто, поскольку она села напротив нас с Майклом и, казалось, заполнила собой всю кабину, хотя занимала ничуть не больше места, чем каждый из нас. Мы летели совсем низко над землей, по моей прикидке, примерно на высоте семидесяти пяти метров. Разговаривать было невозможно из-за страшного шума, поэтому я с удовольствием разглядывала открывающуюся перед нами панораму.
Мы пролетели над рекой Литтл-Чоптэнк и в считанные минуты оказались над Чесапикским заливом, сплошь усеянным мелкими судами. Достигнув западного побережья залива, мы повернули на север, в глубь материка, держа путь на Аннаполис, где находится Военно-морская академия США.
Затем буквально за несколько минут мы преодолели расстояние в двадцать пять миль и оказались над Патапско-ривер, впадающей в океан возле Балтимора. Мы приземлились на парковочной площадке небольшого служебного корпуса, в котором размещались различные лаборатории, и поднялись на лифте на соответствующий этаж, где находилась лаборатория, оснащенная наисовершеннейшей фотоаппаратурой, и небольшой демонстрационный зал. Вот туда-то нас и препроводили.
Мы расположились в удобных креслах, и Майкл по телефону, находившемуся у него под рукой, распорядился начать демонстрацию. Свет погас, и сразу же на экране появился один из снимков, сделанных Мэри в заповеднике Балюстрода, многократно увеличенный, так что лесной дрозд на переднем плане и расплывчатые фигуры в газебо на заднем плане оказались просто немыслимых размеров.
– Итак, – начал свои пояснения Майкл, – вы видите слайд, воспроизведенный непосредственно по пленке Мэри. Этот снимок оказался лучшим из двух. А сейчас мы увидим отдельные его детали. – Он поднял телефонную трубку, сказал: «Следующий», – и на экране появилось новое изображение.
На сей раз лесного дрозда не было, а только задний план – газебо и две фигуры. Увидев эти фигуры, я невольно содрогнулась. У меня было такое чувство, что вот сейчас они оживут и шагнут с экрана прямо в зал, и я прижалась поплотнее к спинке кресла.
– На этом снимке отчетливо видно, что в газебо действительно находились двое, – продолжал комментировать Майкл. – По-прежнему невозможно установить, кто эти люди, но та, что слева, по нашему мнению, женщина. Как вы считаете?
Я согласилась с ним, хотя в фигуре не было ничего специфически женского, что позволяло бы с уверенностью подтвердить мнение экспертов. Голова же вообще оказалась скрытой навесом газебо. Просто фигура казалась мне женской и почему-то знакомой. У меня не было возможности разобраться, почему именно, потому что Майкл поднял трубку и опять сказал: «Следующий».
Следующий кадр представлял собой некий фрагмент фотографии, настолько крупный, что я ничего не могла понять. Нижняя часть экрана во всю ширину была окрашена в голубой цвет, потом шла сплошная темно-серая полоса, заканчивавшаяся на самом верху черной полосой, однако приглядевшись как следует, я поняла, что это был не черный, а синий цвет.
– Вы знаете, что сейчас изображено на экране? – спросил Майкл.
Я не знала, но потом сообразила, что, по всей видимости, это был второй человек. Голубой цвет в нижней половине кадра – голубой жакет или куртка, темно-серый, тоже однородный цвет, очевидно, голова человека.
– Прекрасно. Вы блестящая ученица! Но, как вы, я уверен, знаете, серый цвет в данном случае не означает серый цвет волос, а лишь подчеркивает интенсивность любого цвета. Ну, а что, по-вашему, вот это – синего цвета?
– Не знаю, – призналась я.
Майкл снова поднял телефонную трубку.
– Можете показать сейчас контур?
И тотчас же из правого верхнего угла экрана побежала красная линия, вычерчивая контуры пространства, окрашенного в темно-синий цвет. Она очертила ровный полукруг, затем резко поднялась вверх, а потом снова пошла вниз и очертила участок светло-серого цвета, которого я поначалу не заметила. Контурная линия продолжала чуть заметно отклоняться влево, охватывая «голубое пространство», потом резко повернула вправо и вернулась в исходную точку.
– Ну, а что теперь на экране? – спросил Майкл.
Я продолжала вглядываться в изображение на экране, а он терпеливо ждал, не произнося ни слова. И тут меня осенило. Ну, конечно же, это был берет. Синий берет с белой кокардой, атрибут формы экипажа «Королевы Мэриленда».
– Берет членов экипажа, – прошептала я, окаменев от ужаса.
Я взглянула на Майкла, и он кивнул мне в ответ.
– Что касается куртки, то наш эксперт по тканям утверждает, что она из замши. При многократном увеличении замшу невозможно спутать ни с чем. Она выглядит совершенно гладкой, без какого-либо плетения, свойственного всем тканям без исключения. Пока вы летали над Голубыми горами, мы перевернули всю школу вверх дном и нашли не одну, а целых пять замшевых курток. Две были оставлены уехавшими домой воспитанницами, одна принадлежит Гейл Сандерс, первому помощнику капитана «Королевы Мэриленда», одна – преподавательнице математики, которая читала лекцию в тот день как раз здесь, в Балтиморе, и, наконец, последняя была обнаружена у поварихи, заявившей, что она получила куртку в подарок от одной из выпускниц три года назад. Поварихе шестьдесят три года, и она достаточно полная. Что же касается Гейл Сандерс, то, как установлено проверкой, тот уик-энд она проводила дома, в Филадельфии. Я думаю, человек, находившийся в газебо, поспешил избавиться от куртки, как только история с фотографией Мэри получила огласку. Поэтому давайте не будем принимать куртку в расчет.
Он вздохнул и поднял трубку, говоря, что на сегодня достаточно, когда я вдруг спохватилась:
– Майкл, а можно еще раз посмотреть второй снимок, где запечатлены две фигуры?
– Конечно, – сказал он и отдал распоряжение оператору. Когда на экране появился интересующий меня кадр, я буквально впилась в него глазами.
– Майкл, та, что без берета, – Эллен.
Он сначала никак не отреагировал на мои слова и только спустя некоторое время спросил:
– Что заставляет вас так думать?
– Не знаю. Наверное то, как она стоит. Слегка наклонившись вперед. Похоже на нее и все. Это привычная поза Эллен.
Майкл вздохнул.
– Мало ли кто мог стоять в подобной позе! Маргарет, Эллен в тот день находилась в Нью-Йорке, на ежегодной конференции НАПШ в «Вальдорф-Астории», помните? Мы это специально проверяли.
Я была слегка смущена и извинилась.
Экран погас, в зале зажегся свет. Майкл повернулся ко мне.
– Вот так-то, Маргарет. Почему мне хотелось, чтобы вы посмотрели это? Я и сам не знаю, видимо, надеялся, что вы обнаружите какую-то зацепку. Что-нибудь такое, что послужит хоть каким-то ориентиром для следственных действий.
Он помолчал немного, потом продолжал:
– Синие береты? Да они мелькают здесь повсюду. Восемнадцать членов команды и полдюжины помощников. Но кому принадлежит тот единственный, который запечатлен на снимке Мэри? Если предположить, что один из тех, кого мы только что видели на экране, является разыскиваемым нами убийцей, то подозрение, по логике вещей, скорее всего падет на того, кто в берете, но невозможно себе представить, чтобы убийство Мэри Хьюз и Гертруды Эйбрамз могла совершить одна из воспитанниц пансиона.
Я возразила ему, сказав, что подозреваю Сисси Браун, и добавила:
– Когда я говорила с ней, в какой-то момент я даже подумала, что вот сейчас она вскочит и бросится на меня.
– Я не говорю о ком-то конкретно, и тем более о спортсменках, вроде Сисси Браун, – сказал Майкл. – Пока никому не предъявлено обвинение. Но в данный момент наиболее вероятным преступником мне представляется человек, которого вы сочли похожим на Эллен.
Тут я вдруг вспомнила, что, когда пришла побеседовать с Сисси Браун на «Королеву Мэриленда», Онзлоу Уикес был в берете Сисси.
– Может ли любой человек в берете автоматически считаться воспитанницей школы? – спросила я.
– Совсем необязательно. А кого вы имеете в виду?
Я рассказала об Уикесе, и Майкл изрядно посмешил меня, хотя я чувствовала себя слегка уязвленной, поскольку он постоянно давал мне фору. Вместо ответа он вытащил из кармана форменный синий берет, надел его и прикрыл лицо руками.
– Я взял этот берет в комнате Уикеса, когда беседовал с ним вчера. Предположим, Уикес развлекался с кем-то из девиц в газебо и узнал, что Мэри случайно обнаружила их. Но это недостаточно серьезный, а точнее – совсем не серьезный повод для преступления.
Он снова сунул берет в карман и поднялся.
– Я задержусь здесь, а вы вернетесь на вертолете в «Брайдз Холл». Судебные эксперты тем временем закончат осмотр вашего номера. – Он взглянул на Аду, сидевшую через два ряда от нас, потом чуть заметно улыбнулся мне.
– Офицер Берк будет находиться в соседнем номере для полной гарантии, что вас никто не побеспокоит.
Я промолчала. Он снова перешел на официальный тон.
Он проводил нас с Адой к уже стоявшему наготове вертолету и усадил в кабину, поблагодарив меня за оказанную ему любезность. Затем, когда пилот уже готовился запустить мотор, вытащил свой блокнот и пристально взглянул на меня.
– Вы никогда не высказывали мне своего мнения по поводу нашего беглеца Перселла, – сказал он. – Я имею в виду ваше личное мнение.
– В ежегоднике колледжа он значится как самый большой доходяга, – сказала я.
Он кивнул с совершенно безразличным видом и записал: «Перселл. Самый большой доходяга, Барлоу», после чего повернулся и зашагал прочь.
Я не знала, следует ли мне смеяться, или бросить в него сиденье от кресла, или то и другое вместе. Мотор вертолета зарычал, и я послала ему на прощанье нежную улыбку, которой он, увы, не увидел.
Глава 21В тот вечер я обедала фактически одна, поскольку Эллен опять осталась в Вашингтоне, а где находился Майкл, мне было неизвестно, возможно «с ней». Тэрри работала в своем кабинете, но прервалась на время, чтобы выпить со мной кофе.
Она выглядела очень усталой. Родительский уик-энд считался важнейшим событием года и требовал тщательной подготовки. Около сотни родительских пар нагрянут в школу, поэтому надо было позаботиться и об их питании, и о развлекательной программе, не говоря уже о встречах с преподавателями, о традиционных соревнованиях «бывших девочек», или выпускниц, по лакроссу, а также о теннисном матче между семейными парами – отцов и дочерей. Все гостевые номера в Коптильне тоже должны быть подготовлены, и теперь, когда нет Гертруды Эйбрамз, проследить за этим придется ей, Тэрри.
И, конечно же, подготовка к парусным гонкам.
Тэрри была абсолютно уверена в победе «Брайдз Холла».
– Сейчас, – сказала она, – у нас как никогда прежде сильная команда. По крайней мере самая сильная за все годы моего пребывания здесь.
Слушая ее восторженную речь, я невольно прониклась чувством сопричастности к предстоящему событию и мысленно вторила ей: «А как же иначе! Мы непременно победим своих соперников. Они будут посрамлены».
Мы. Нас. Девочки из «Брайдз Холла». В этот момент я совершенно забыла о своей неприязни к школе.
В предвидении парусных гонок часть команды теперь постоянно находилась на судне, а все остальные ночевали на пристани в эллингах, где Кертисс установил на всякий случай круглосуточную охрану. Члены команды были освобождены от занятий и каждый день проводили тренировки. Рано утром «Королева Мэриленда», подняв паруса, покидала Бернхемскую бухту и отправлялась в учебное плавание. Войдя в воды реки Литтл-Чоптэнк, благодаря попутному ветру, дующему по утрам с суши, судно быстро достигало Чесапикского залива, где на самом трудном участке предстоящего маршрута – у буя близ острова Джемса – команда отрабатывала тактику маневрирования, добиваясь экономии во времени на каждом галсе.
Направляясь к себе в номер, я обнаружила, что вместе со мной по лестнице спускается Гейл Сандерс. Мы обменялись несколькими любезными фразами, а потом я поинтересовалась, как идут тренировки. «Великолепно», – ответила она и вдруг совершенно неожиданно для меня сказала:
– Миссис Барлоу, вы ведь в свое время участвовали в гонках?
Я призналась, что однажды действительно участвовала.
– В таком случае почему бы вам опять не поучаствовать?
Что это – всего лишь дань вежливости? Как-никак Гейл делит комнату с Конни, Конни – подруга Сисси, и кому-кому, а Сисси мое присутствие на судне совсем ни к чему. Но прелестные янтарные глаза Гейл выражали такое дружелюбие, что я ответила ей совершенно искренне:
– Это было бы чудесно, но при всем моем желании совершенно невозможно.
– Почему? – удивилась Гейл.
– Так ведь это запрещено существующими условиями состязаний.
– Некоторое время назад правила были пересмотрены, и теперь разрешается иметь на борту официально аккредитованного наблюдателя.
Я рассмеялась.
– Спасибо, Гейл, но если на судне помимо Тэрри появится еще одна взрослая особа, боюсь, у мистера Уикеса не выдержат нервы.
Она на секунду задумалась, а потом сказала вдруг несвойственным ей резким голосом:
– Думаю, это не столь важно.
Я не стала далее обсуждать эту тему, но когда мы дошли до Коптильни, она пожелала мне спокойной ночи и деликатно попросила по крайней мере подумать над ее предложением.
– Вы могли бы отмечать галсы, – сказала она, – и тем самым оказали бы нам помощь. У Тэрри не хватит на это времени, она слишком занята внизу. Я вполне уверена, что мисс Морни охотно учредит для вас специальный статус официального наблюдателя.
Когда Гейл ушла, провожаемая подозрительным взглядом Ады, я впала в эйфорию. А почему бы мне и впрямь не поучаствовать в гонках? Ведь за все годы учебы в «Брайдз Холле» участие в гонках было самым знаменательным событием для меня. Кроме того, я на целых двадцать четыре часа избавлюсь от опеки Ады.
Однако стоило мне оказаться в моем номере, как от этой эйфории не осталось и следа. Я ненавидела свои пышные апартаменты. Гнетущее ощущение от деревьев за окнами, которые я всегда занавешивала плотными шторами, мертвая тишина, невзирая на присутствие Ады в соседнем номере – все это становилось невыносимым. У меня даже возникла клаустрофобия.
Но хуже всего было навязчивое чувство отвращения ко всему, что творилось в школе. Каждый уголок, каждая вещь в номере, казалось, кричали об ужасной гибели Мэри Хьюз и Гертруды Эйбрамз. Единственным местом, где я чувствовала себя спокойно, была ванная, и я провела под душем вдвое больше времени, чем обычно. Когда я наконец вышла оттуда и высушила волосы, мне захотелось включить телевизор, но я тут же его выключила.
Я чувствовала себя узницей, заточенной в четырех стенах, и почла за лучшее лечь спать. Чем еще могла я заняться? Чтение совершенно не шло мне на ум, потому что голова у меня была забита хитросплетениями событий последних полутора недель, и я все больше и больше погружалась в уныние. Я нахожусь в «Брайдз Холле», – вот уж где никак не мечтала оказаться! – более десяти дней, и за все это время мне не удалось выяснить ровным счетом ничего. Теперь я мечтала только об одном – вернуться домой.
Я легла в постель и стала заводить свой дорожный будильник, когда вдруг душа моя вознегодовала – почему это по прихоти какого-то неведомого мне мерзавца я вынуждена была пройти через все эти кошмарные испытания? Какое я имела право поддаться губительному чувству жалости к себе и окончательно сникнуть? Ты здесь, чтобы помочь полиции отыскать убийцу, – говорила я себе, – и, возможно, спасти очередную жертву. И оградить Нэнси от опасности. Поэтому приступай к делу и сделай хоть что-нибудь. Хотя бы самую малость.
Но что именно? Я встала, надела костюм из махровой ткани и принялась шагать взад-вперед по комнате. Через пять минут я уже знала, чем мне следует заняться. Дело не Бог весть какое важное, но, по крайней мере, я буду хоть что-то делать, а не сидеть сложа руки. А решила я заняться школьным журналом. Возможно, мне удастся обнаружить нечто, пусть не такое уж и существенное, но способное тем не менее оказаться полезным. Что это может быть, я плохо себе представляла, но я испытывала непреодолимую жажду деятельности.
Школьный журнал был еще одной давней традицией в «Брайдз Холле». Одной из обязанностей старосты школы было ежедневно делать в этом журнале запись всех важных событий. Точно так же, как капитан корабля со скрупулезной точностью заносит в вахтенный журнал, какой путь прошел корабль за двадцать четыре часа и какие достойные внимания события произошли на его борту. Журнал хранился на специальном столике в библиотеке на втором этаже Главного Корпуса. Никто не имел права прикасаться к нему, кроме преподавателей, старосты школы и ее заместительницы. Любое нарушение установленного правила влекло за собой дисциплинарное наказание, а иногда, если нарушительница не была в фаворе у старшеклассниц или они оказывались в воинственном настроении, то подобное нарушение могло стать поводом для Инквизиции.
Одной из отрицательных черт моего характера, впрочем, порой оборачивающейся благом, является импульсивность. Если я одержима какой-то идеей и не бросаюсь осуществлять ее немедленно, я испытываю невыносимые муки. С годами, правда, я научилась сдержанности, умению трезво оценивать ситуацию, тщательно взвешивая все «за» и «против». Но должна признаться, что нередко именно действия под влиянием внезапного импульса в конечном счете оправдывали себя.
Именно так и случилось в тот вечер в «Брайдз Холле». Здравый смысл убеждал меня в необходимости разбудить Аду, чтобы она сопровождала меня. Или дождаться утра – при свете дня, когда вокруг снуют люди, никто не посмеет причинить мне какой-либо вред. Но моя импульсивная натура не внемлет здравому смыслу, поэтому я надела брюки, легкий свитер и спортивные туфли, прихватила карманный фонарик, который всегда вожу с собой, тихо проскользнула мимо номера Ады и в одиночестве покинула Коптильню.
Ночь была тихая и, несмотря на свет фонарей вокруг газона, темная. Непроницаемая темень, казалось, обступала меня плотной стеной. Луны не было, а звезды укрылись за тонкой завесой перисто-слоистых облаков, предвещавших теплую погоду и, вероятно, дождь в течение целых суток.
Одно дело принять смелое – или глупое – решение, сидя в роскошном, залитом светом номере, когда кажется, что совсем не страшно одной пуститься в путь среди кромешной тьмы по пустынному кампусу, где только что были совершены два убийства, а преступник продолжает разгуливать на свободе. И совсем другое дело – осуществить это решение на практике. Не успела я сделать и двух шагов, как меня охватило то же самое чувство, которое я испытала прошлой ночью, когда бежала от злополучного резинового мешка: полную беззащитность.
До смерти боясь темноты, я тем не менее старалась держаться подальше от уличных фонарей, чтобы не быть ненароком замеченной злоумышленником. Мне вдруг пришло в голову, что дверь Главного Корпуса может оказаться запертой и я не смогу войти внутрь. К тому же я начинала осознавать, что поступаю не только глупо, но и безрассудно; мне было впору повернуть назад. Но я не из тех, кто бросает начатое дело на полпути, поэтому я не стала возвращаться.
Парадная дверь Главного Корпуса оказалась открытой. Ну, конечно же, она никогда не запиралась раньше полуночи, чтобы староста школы могла в любое время, даже поздним вечером, пройти и сделать в журнале запись о тех или иных событиях, происшедших не только за день, но и вечером. Несмотря на введенную в школе усиленную охрану, кто-то посчитал нецелесообразным менять укоренившиеся правила.
Думаю, любой человек почувствует себя неуютно, оказавшись в огромном пустом здании ночью. Я осторожно закрыла за собой дверь и замерла на месте. Слева от меня были распахнуты настежь двустворчатые двери актового зала, где на днях состоялся спектакль, и прилегающие к нему раздевалка и злополучный лифт. Прямо передо мной находились лестничный колодец, он же – холл, и величественная лестница – неотъемлемая деталь плантаторского быта, – два марша которой ведут на балкон второго этажа, сейчас погруженный в темноту, и далее – на чердак.
Небольшой коридор в тыльной стороне лестницы слева заканчивался двустворчатой дверью, ведущей в пристройку, где помещались столовая и кухня, а справа, тоже за двустворчатой дверью, был зал для занятий. Дальше по коридору находились преподавательская и другие служебные помещения.
С неприятным ощущением, будто кто-то следит за мной, но с твердой верой, что кроме меня здесь никого нет, я решительно направилась к лестнице, убеждая себя, что я отнюдь не какой-то незваный гость и потому имею полное право здесь находиться.
