Текст книги "Убийство в долине Нейпы (сборник)"
Автор книги: Дэвид Осборн
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)
Ворота были заперты. За ними – ни души. Но я заметила в углублении в каменной колонне у ворот медную кнопку. Я вышла из машины, нажала на кнопку и стала ждать, что будет дальше. Тем временем я разглядывала «Аббатство» сквозь кованый железный ажур ворот.
С первого взгляда я убедилась, что мой шеф не ошибся – это и впрямь было славное местечко. Я повидала в своей жизни немало красивых уголков, но почти ни одно из них не могло бы сравниться по очарованию с романтическим пасторальным пейзажем, открывшимся моему взору.
Слева от меня кучно стояли четыре здания, составлявшие, судя по табличке на одном из них, винзавод. Оттуда тянулась вымощенная утрамбованным гравием дорога, огибавшая обширную зеленую лужайку, на которой здесь и там росли огромные эвкалипты и живописные оливковые деревья – их кривые и шишковатые стволы свидетельствовали о солидном возрасте. Еще дальше цветущие олеандры составляли одну-две рощицы, а на фоне живой изгороди из зеленеющего самшита пестрела цветочная клумба – большая и яркая. Подъездная дорога обрывалась у крыльца старинного красивого двухэтажного особняка. Дом стоял у подножия пологого склона холма, засаженного рядами виноградных кустов, тянувшихся почти до самой вершины холма, увенчанной еловым леском.
Дом был сложен из крупных, грубо обтесанных каменных блоков, когда-то облицованных необожженным кирпичом, теперь частично раскрошившимся, а там, где и уцелел, то за долгие годы, как и черепичная крыша, выцвел под калифорнийским солнцем почти до белизны. Тут и там стены между окнами были увиты глицинией и вьюнком.
Несколько машин стояли у входа в дом, широкие ступени вели к массивной дубовой парадной двери, честно прослужившей явно не один десяток лет. На полпути между домом и вин-заводом, у самого края виноградника, стояло несколько на отлете еще одно здание, поменьше. Частично заслоненное дубовой рощицей и такое же старое и полинявшее от непогоды, как и главный дом, оно когда-то скорее всего служило амбаром или конюшней, а теперь, судя по нескольким грузовикам и тракторам, припаркованным у стены, видимо, использовалось как гараж и склад сельскохозяйственного инвентаря.
Я повернула голову, чтобы рассмотреть сам винзавод – четыре здания под выгоревшей на солнце черепицей. Они, как и особняк, были сложены из тесаного камня, облицованного местами обвалившимся кирпичом, и увиты вьющимися растениями. Между домами было квадратное пространство, вымощенное брусчаткой, основательно исхоженной и изъезженной, что очень напоминало монастырский двор. Сквозь арку ближайшего ко мне здания и в самом деле было нетрудно заметить множество признаков бывшего монастыря. А маленький лепной фонтан в центре двора, стройные каменные колонны лоджии, тянувшейся вдоль первого этажа одного из домов, заставляли вспомнить монахов, которые в далекую старину в этот же час безмолвно шествовали к вечерне в часовню аббатства. Здание часовни, самое дальнее от меня, превосходило высотою три других дома, двери часовни выходили на дорогу внутри поместья.
Мои раздумья над всем увиденным прервал внезапный громкий щелчок. Огромные ворота начали медленно распахиваться. И, только вернувшись в машину, я заметила телекамеру, нацеленную на меня с забора, и колючую проволоку над забором и воротами. Удивившись таким мерам безопасности, я въехала в поместье и в зеркальце заднего обзора увидела, что ворота за моей спиной закрылись, отчего ощутила некоторое смутное беспокойство.
Подъехав к дому, я припарковалась рядом с заляпанным грязью фургоном, довольно обшарпанным джипом и элегантным новехоньким серебристо-серым «феррари».
Я еще не успела вытащить чемодан из багажника и сумку с фотокамерами и моей летной экипировкой, как парадная дверь открылась и на пороге возникла стройная брюнетка чуть старше тридцати. На ней были облегающие вельветовые брюки, сапоги для верховой езды, яркая хлопчатобумажная рубашка. Кто бы не узнал будто прямо сошедшую с экрана Лиз Майклз!
– Маргарет Барлоу? – спросила она. И прежде чем я успела это подтвердить, она с очаровательной улыбкой доброй, гостеприимной хозяйки пошла мне навстречу. – Хэлло, Маргарет! Я – Лиз. Прошу прощения за то, что ворота были заперты. Я просила Джона специально для вас оставить ворота открытыми. Видимо, он забыл. Заходите. Помочь вам?
И раньше, чем я ее остановила, она с изумившей меня легкостью подхватила мою тяжеленную сумку и взбежала с ней по ступеням.
Прежде всего на меня произвели впечатление в доме две вещи – дух старины и прохлада. Как будто дом был населен не только Селдриджами, но и множеством аббатов и епископов, некогда здесь обитавших. Из обширного холла две лестницы, правая и левая, вели наверх на общий балкон второго этажа.
Вся мебель была чудесной старинной работы. Длинный трапезный стол примыкал к стене. «Испанский стиль восемнадцатого века», – определила я и подумала, что этот стол тоже, быть может, привезли с собой отцы-иезуиты из Мексики. На столе стояли два высоких чугунных подсвечника, взятых, как я заподозрила, из алтаря часовни, а по бокам у стола – два больших, георгианского стиля кресла [15]15
Времен одного из четырех королей Георгов, правивших в Великобритании с 1714 по 1830 гг.
[Закрыть], обитых парчой. На стене висел большой и красивый гобелен, изображавший сбор винограда в средневековой Франции. На другой стороне зала стояла дубовая скамья с высокой спинкой, как я определила, работы XVII века. Два ковра ручной работы не полностью прикрывали пол, вымощенный плитняком. Открытая дверь рядом со скамьей вела в небольшую библиотеку. На стене была развешана коллекция старинных орудий виноградарства, почти сплошь деревянных.
Лиз указала на лестницу и бодрым тоном пояснила:
– Жить вы будете наверху, в Голубой комнате – сразу направо, в конце коридора, напротив нашей с Джоном комнаты, рядом с комнатой Лурины, падчерицы Джона. Не хотите ли сразу сейчас подняться? Мы с Джоном и его братом Брайантом сидели на террасе, когда вы подъехали. Они и сейчас там. Обедать будем через полчаса – надеюсь, вы еще не умираете от голода?
Я заверила, что не умираю и наверх не рвусь. Поэтому, поставив чемодан рядом с сумкой, принесенной Лиз, я последовала за ней на террасу. Сначала мы прошли под балконом, мимо телефонного столика, стоявшего как бы в нише, затем через распахнутые двойные двери попали в гостиную. Тут стояли глубокие кресла, книжные шкафы, фортепиано, телевизор и радовали глаз занавески и чехлы из веселого, цветастого ситца в сельском духе. Из гостиной через застекленные створчатые двери мы вышли на просторную террасу, выложенную плиткой. Прямо с террасы можно было спуститься в плавательный бассейн. Едва мы появились, из кресел навстречу мне поднялись два джентльмена и любезно приветствовали меня. Один из них представился: «Джон Сэлдридж, муж Лиз, винодел». Другой: «Брайант, брат Джона, адвокат из Сан-Франциско».
Обоим было немного за сорок, оба сильные, хорошо сложенные, особенно Джон. Тем не менее, несмотря на их близкое родство, я не обнаружила в них черт семейного сходства. Джон, с копной черных волос, был старше брата, как мне показалось, года на два-три. Он был явно склонен к мрачным раздумьям, иметь с таким дело наверняка непросто, подумала я. Брайант же, начинающий лысеть шатен в очках, определенно был человеком из другого теста – чуть что, он разражался заразительным смехом и вообще производил впечатление дружелюбного малого, общаться с которым – одно удовольствие. Люди такого типа немедленно располагают вас к себе. Я удивилась, узнав, что он холостяк.
Одеты были оба брата без затей – в джинсах. Джон поверх майки носил старый замшевый пиджак, Брайант – довольно потертый свитер. На Джоне были рваные теннисные туфли, на Брайанте – высокие кроссовки. На фоне этих скромняг я почувствовала себя прямо-таки расфуфыренной, с моими драгоценными побрякушками и платьем, в котором я щеголяла на коктейле. Впрочем, совсем уж парадным вид мой назвать было нельзя, ибо на случай вечерней прохлады я накинула на плечи скромную вязаную кофту. Да и на ногах у меня были отнюдь не лодочки на высоком каблуке, а тапочки на плетеной веревочной подошве, которые я всегда надеваю, садясь за руль перед неблизкой дорогой. Когда Лиз представила меня братьям, я укрепилась в подозрении, что прервала какой-то бурный спор между ними. Еще проходя с Лиз по гостиной, я услышала сбивающийся на крик мужской голос, принадлежавший, как я поняла, Джону, хотя меня он приветствовал спокойно и даже церемонно. Я почувствовала, что Брайант, вопреки его внешней приятной улыбчивости, тоже пытается незаметно утихомирить свои разгулявшиеся нервы. Лиз немедленно взяла бразды правления в свои руки. Она помогла мне сесть поудобнее и велела Брайанту угостить меня бокалом холодного белого вина, что он и сделал, принеся бутылку из ближайшего холодильника. И сразу же Лиз принялась расспрашивать, как это обычно делают хорошие хозяйки дома, особенно если гость у них впервые.
– Расскажите, как вы добрались до нас. Вы впервые в Калифорнии? Летали на воздушных шарах? Ого! Да вы просто обязаны рассказать нам о своих ощущениях. Ведь это ужасно интересно!
Все это время я не забывала, что имею дело с кинозвездой. Она не была такой уж дивной красавицей, хотя впечатление производила сильное. Она завораживала той огромной уверенностью в себе, которую дают слава и деньги. И в то же время она излучала особую душевную теплоту – профессиональное качество многих актрис, часто не свидетельствующее об искренних чувствах. Любопытно, думала я, насколько ее внешние повадки и манеры служат прикрытием другой, настоящей Лиз, прячущейся за отработанными улыбками. Да уж, она не из тех женщин, чей характер – открытая книга.
Ответив на все вопросы, я выразила восхищение изумительным видом виноградников, поднимающихся по холму сразу за плавательным бассейном. Теперь, когда солнце садилось, зелень виноградников словно медленно выцветала, уступая место малиновому отсвету наступающих сумерек.
– Отец – Саймон Сэлдридж – купил это местечко, будучи еще молодым человеком, – стал рассказывать мне Брайант. – С молодой женой он переехал в Калифорнию из Чикаго, но до того он провел медовый месяц в окрестностях Бордо, во Франции, – была у него мечта постичь секреты виноделия. Добравшись до долины Нейпы, он свернул с шоссе, поднялся по каньону и оказался в «Аббатстве», проделав тот же самый путь, что и вы. Это было пятьдесят лет назад. Место было дикое, и он начинал с восьми акров виноградников, располагая таким допотопным оборудованием, какое сегодня даже представить себе трудно. Вообще тогда в долине винзаводов было раз-два и обчелся.
– Саймон не заботился о количестве вина, – сказала Лиз. – Его единственной мечтой было производить поместное марочное вино, не уступающее по качеству лучшим французским сортам. Поместное – значит, что вино сделано целиком из винограда, произрастающего в данном поместье. Во Франции для этого имеется термин «шато» – замковое вино. – Она уверенно, по-хозяйски, положила ладонь на руку Джона. – И вот этим-то мы и продолжаем заниматься.
– Джон и Лиз производят лучшее в Америке поместное каберне совиньон, – добавил Брайант, – а возможно, даже и в мире.
– А вы? – спросила я.
Брайант усмехнулся.
– Я? Они, как вы убедились, – специалисты по виноделию, а я – по винопитию. Пропускаю бокальчик-другой, когда приезжаю сюда из Сан-Франциско по уик-эндам. Ну, и между глотками иногда оказываю «Аббатству» мелкие юридические услуги.
– Не верьте ему, – сказала Лиз. – Он почти целиком занимается нашими делами, и делает это блестяще.
Ничего более существенного тогда я не узнала. Появился Хозе, их дворецкий из латиносов, и объявил, что обед будет подан через десять минут. Тотчас же появилась Лурина, падчерица Джона. Я ожидала увидеть хорошенькую девчонку, но тем не менее изумилась. Ей было лет двадцать на вид, пылающие глаза, чувственные полные губы, хорошо очерченные скулы – короче, ослепительная красавица, на ее фоне померкли бы многие женщины. И к тому же она старалась подать себя как можно эффектнее. Подстриженные «под мальчика» волосы, никакой косметики и украшений, не считая серег в виде больших золотых колец. В облипку обтягивающий ее костюм дерзко и самым выигрышным образом обрисовывал гибкое, упруго-мускулистое и в то же время поразительно женственное тело, ничего не оставляя воображению. «И зачем она так вырядилась для обычного спокойного домашнего вечера?» – невольно подумала я.
Нас представили друг другу, и она вежливо приветствовала меня низким, хрипловатым, но привлекательным голосом, как-то гармонировавшим с ее внешностью. У меня было чувство, что вежливость ее – чисто формальная, на деле же она испытывает весьма малый интерес к кому бы то ни было, кроме круга ее друзей – вероятно, таких же молодых и красивых, как она сама. С ее приходом в атмосфере возникла дополнительная напряженность. Джон, Лиз и даже Брайант, казалось, стали тщательно выбирать слова. Я вздохнула с облегчением, когда мы пошли обедать. В освещенной свечами столовой, обставленной столь же старинной и изысканной мебелью, как и зал, надо всем бесспорно доминировал портрет патриарха, основателя поместья. Ничто как будто не могло укрыться от суровых серых глаз Саймона Сэлдриджа. Портретист почему-то предпочел изобразить его не на фоне виноградников или дубовых винных бочек, а в охотничьем костюме с ружьем в одной руке и ковбойской шляпой – в другой, стоящим над тушей сраженного им барса. Сэлдридж был красив особой бычьей красотой, в каждой черточке его лица чувствовалась сила, целеустремленность и железная воля. Тем не менее портрет занимал меня недолго. Я только подумала, что он вряд ли успокоительно действовал на взрослых детей старика, ибо под всевидящим и недобрым оком такого папаши оба сына должны были чувствовать себя нашкодившими мальчишками. И еще мне подумалось, что не хотела бы я в молодости оказаться на их месте.
Обед был превосходный. Подавали лучшие вина, которые мне доводилось пробовать когда-либо в жизни. Брайант с гордостью сообщил, что мы пьем каберне совиньон из запасов 1983 года. Но мое удовольствие было в некоторой степени омрачено тем, что они с Лиз на протяжении всего обеда лишь изредка перебрасывались короткими вымученными фразами, в то время как Лурина и Джон вообще не произнесли ни слова, сохраняя, впрочем, вежливое выражение на физиономиях.
Я пришла к выводу, что придется основательно потрудиться, вытягивая из Джона необходимую информацию о виноградниках и виноделии. Мой шеф, видимо, не зря предупреждал, что «Сэлдридж вырос на вине и забыл о нем больше, чем большинство американских виноделов вообще когда-нибудь о вине узнают». Во время обеда Джон, казалось, забыл даже, что к нему приехала корреспондентка журнала специально за материалами о его фирме. Он сидел надменный и отчужденный, как бог-олимпиец, демонстрируя, как мне показалось, усталый снобизм художника и интеллектуала по отношению к профану. Я не сомневалась, что, беседуя со специалистами-виноделами, он был бы красноречив и многословен, но встречаясь со мне подобными, явно не желал делать над собой усилие, чтобы объяснять элементарные вещи. Самовлюбленный тип! Интересно, что в нем нашла Лиз? Я почувствовала разочарование – не напрасно ли я вообще сюда приехала? И тут вдруг произошло нечто совершенно неожиданное для братьев Сэлдриджей, Лиз и тем более для меня. Когда мы встали, чтобы перейти в гостиную пить кофе, Лурина вдруг обратилась ко мне:
– А скоро ли появится ваша статья, миссис Барлоу? – И, услышав от меня, что не ранее чем через полгода, она сказала: – Ну, это слишком долго! Возможно, вы понапрасну тратите силы. Наверное, Лиз забыла вас предупредить о том, что к тому времени мы скорее всего уже распростимся с нашим винным бизнесом.
В мертвой тишине, которая воцарилась вслед за этим заявлением, Лурина с вызывающей улыбкой взглянула на Лиз. Та молниеносно ответила ей ненавидящим взглядом, но быстро взяла себя в руки и со смехом, впрочем, как мне показалось, наигранным, обратилась ко мне:
– Потребовался долгий и упорный труд, чтобы сделать имение таким, каким вы его сегодня видите. Старый Саймон оставил хозяйство фактически в развале, и Лурина всегда сомневалась, получится ли у нас что-либо путное. Но я ее за это не виню. Иногда я сама побаивалась, что у нас ничего не выйдет. А вот вышло, справились.
Ничуть не смущенная, Лурина возразила, твердо глядя ей в глаза:
– Лиз, вы говорите о наших надеждах. Но если нам и в этом году нагадят, придется сворачивать дело, разве не так?
Лиз, уже полностью овладевшая собой, со снисходительной улыбкой ответила:
– Милая, мы, кажется, дали зарок не возвращаться к этой печальной истории, никогда о ней не вспоминать и не говорить, правильно? – И затем, словно ничего не произошло, обратилась к Брайанту: – Брайант, вы не забыли принести бланки страховки для Лурины?
– Конечно, не забыл. Они у меня с собой. – Брайант вынул конверт из кармана.
– Прекрасно. Тогда, быть может, прежде, чем Лурина уйдет спать…
– Естественно, – подхватил Брайант. – Мы можем заполнить их хоть сейчас. Как ты, Лурина?
Он взял Лурину за локоть. Она расхохоталась и без сопротивления пошла с ним через холл в библиотеку. Подойдя к двери, она оглянулась и пожелала мне спокойной ночи. Мне одной, персонально – «миссис Барлоу».
Она явно поддразнивала Лиз. У меня уже не было сомнений, что мачеха и подчерица на ножах между собой. Лиз перенесла этот укол великолепно. Она словно пропустила мимо ушей адресованное мне одной «спокойной ночи» и предложила перейти в гостиную.
Джон, однако, был явно расстроен, и это меня весьма заинтересовало – я поняла, что от меня что-то старательно скрывают. Но решила не задавать пока что никаких вопросов. Мы пили кофе в гостиной, и никто не вспоминал мрачного пророчества Лурины касательно судьбы поместья, но я подозревала, что не долго буду бродить в потемках. Истина сама всплывет довольно скоро и без особых усилий с моей стороны, если я наберусь терпения.
Глава 3Заполнив предложенные ей бланки страховки, Лурина отправилась спать. Брайант присоединился к нам, и я с удовольствием выслушала несколько рассказанных им занятных историй о виноделах и интересных случаях из его богатой юридической практики. Затем, когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, он отправился в комнату, где всегда останавливался, бывая по уик-эндам в «Аббатстве», а я поднялась с Лиз в отведенную мне Голубую комнату.
Дверь в нее находилась в конце холла второго этажа, рядом была ванная и комната Лурины. Прямо напротив – апартаменты Лиз и Джона. Была там еще одна комната с ванной – гостевая.
«Задняя лестница в конце холла ведет вниз, в кухню», – сообщила мне Лиз. Когда мы приближались к Голубой комнате, снизу из кухни поднялась Лурина в красивой ситцевой ночной сорочке, с банкой кока-колы и какой-то булочкой в руке. Со светской вежливой полуулыбкой она буркнула на ходу «спокойной ночи» и больше ничего, к моему облегчению, не добавила. Я услышала, как дверь в ее комнату плотно закрылась.
Голубая комната была весьма мила, в ней стоял старинный французский шкаф и большая кровать. Нежно-голубые цветочки на покрывале и занавесках перекликались с рисунком обоев и бледно-голубой окраской оборудования ванной комнаты.
Лиз показала мне, что и где находится, и уже готовилась уйти, когда я решила осторожно воспользоваться подходящим моментом и удовлетворить свое любопытство.
– Я провела прелестный вечер, – сказала я и, поколебавшись, добавила: – Но боюсь, что я, возможно, помешала кому-то обсудить сугубо личные дела. Весьма сожалею, если это так.
Лиз внимательно посмотрела на меня, затем улыбнулась и сказала непринужденно:
– А вы наблюдательны, Маргарет. Но, пожалуйста, не беспокойтесь. Да, вы действительно угодили на маленькую семейную свару, но ничего серьезного. Надеюсь, что мы не испортили вам настроения.
– Нисколько. В каждой семье – свои проблемы.
– Вот именно, – сказала она и, лаконично пожелав мне спокойной ночи, направилась к двери.
В душе я упрекнула себя – видимо, взялась за дело слишком ретиво и спугнула, но я ошиблась. Неожиданно Лиз остановилась и повернулась ко мне. Теперь она держалась совсем иначе. Передо мной стояла не Лиз Майклз, кинозвезда, но Лиз Сэлдридж, винодел и сугубо деловая женщина.
– О'кей, – сказала она. – Да, если говорить откровенно, это была не мелкая семейная перепалка. Пожалуй, будет лучше, если я вам все разъясню независимо от того, как это отразится на вашей статье. Хотя рекламный материал в прессе был бы нам весьма кстати. Если я вам сама не расскажу, то после того, что брякнула при вас Лурина, вам захочется узнать правду от нее. Или же из любопытства вы затеете свое собственное расследование и в итоге получите искаженную версию.
Я села на край постели.
– Вы правы, – сказала я. – Рассказывайте.
Она села в кресло передо мной.
– Прежде всего мы, вероятно, обязаны принести вам извинения за то, что сразу не отказались принять в «Аббатстве» корреспондента, вас то есть. Лурина права. Мы попали в беду и, возможно, действительно закроемся. Но когда нам сообщили, что «Аббатство» представят в иллюстрированном очерке как образец процветания, мы не устояли – уж очень захотелось, чтобы нас наконец-то похвалили в прессе. Эгоизм, конечно…
Я вспомнила, с каким удивительно надменным равнодушием вел себя за обедом ее муж, и ничего не сказала.
– Нам действительно кто-то сильно гадит, если так можно назвать самое настоящее вредительство, – продолжала Лиз. – Два года назад кто-то вылил галлон пестицида в один из наших главных бродильных чанов, и мы потеряли практически весь урожай каберне совиньон. Да к тому же еще лишились урожая шардоне и пино-нуар, потому что министерство здравоохранения приказало закрыть наш завод, пока каждый чан, трубопровод и насос не будут тщательно обследованы. На это ушли недели, а тем временем виноград сгнил, поскольку мы не успели продать его на другой винзавод. Затем, в прошлом году, опять потеряли урожай – кто-то проник на склад, где мы держим уборочную технику, облил бензином наш новый виноградоуборщик и сунул спичку. Хорошо еще, что наш главный специалист по виноградарству Роланд Грунниген, живущий здесь же, в поместье, успел схватить огнетушитель и пожарный шланг и загасил огонь, не дав всему зданию сгореть дотла. Но виноградоуборочный агрегат погиб. И не удалось быстро нанять мексиканских сезонников, которых мы обычно используем на уборке урожая.
– Вы и в этом году их наняли?
– Да, но обождите. – Лиз подняла руку. – На прошлой неделе стали поступать анонимные письма с предупреждением, что и в этом году нам нанесут удар. Мы передали письма в полицию, но пока ей не удалось напасть на след этих подонков. Вот откуда все эти меры безопасности – телевизионные камеры, колючая проволока, не считая обычной сигнальной системы, которой пользуются все в этой долине, чтобы защитить свои винные подвалы от воров. И вот два дня назад эта история с мексиканцем… Не помню его фамилии, кажется, Гарсия… Очевидно, он работал у нас на сборе урожая два года назад, когда нам отравили сусло пестицидом, и завербовался и в этом году. Полиция нашла его после первого же дня работы на дороге, ведущей вниз, в долину. Сначала решили, что его сбила машина и шофер удрал. Но затем медицинские эксперты установили, что он получил удар по голове до того, как машина его переехала. Кто-то его убил, причем не другой мексиканский рабочий – у них нет автомашин. Полиция предполагает, что его убили потому, что он узнал мерзавца, который два года назад сыпал отраву в чан. Это и имела в виду Лурина, говоря, что нам гадят. Я вложила в винный бизнес все мои доходы от кино. Джон тоже инвестировал все свои сбережения до последнего цента. И Брайант – немало. Мы существуем на банковские займы, и банки угрожают в любой день отказать нам в праве выкупа закладной вследствие просрочки, они знают, что мы живем на доходы от предшествующих урожаев, но через два года, если вредительства не прекратятся, наши запасы денег иссякнут. Мы ложимся спать, скрестив пальцы на счастье.
Я быстро суммировала все, что она рассказала. Ясно, что семейство Сэлдриджей живет в состоянии постоянной осады.
– Кто же может вам вредить? – спросила я. – И зачем?
– Тот, кто хочет завладеть имением, – это яснее ясного. Кто-то старается нас разорить и прибрать к рукам «Аббатство». Он или они вычислили, что мы будем вынуждены продать «Аббатство», чтобы не остаться нищими, а это место – сокровище. Вы ведь видите, что вдобавок к винзаводу и виноградникам у нас еще сто пятьдесят невозделанных акров на склонах холмов – сейчас мы просто не в состоянии их обрабатывать.
– Так, может быть, имеет смысл поскорее продать пустоши? – спросила я.
– Нельзя. Не имеем права. В завещании старика Саймона есть пункт о том, что все имение является единым целым и не может быть разъединено.
Я вспомнила пронзительный взгляд человека на портрете и поняла, что власть его простирается даже из могилы. Возможно, в какой-то степени он был прав. Начни продавать собственность по кусочкам, и в конце концов имение обратится в ничто.
Я спросила, напала ли полиция хоть на какие-нибудь следы преступника.
Лиз отрицательно покачала головой.
– Нет. Это может быть кто угодно, скажем, совершенно посторонний человек, решивший заняться винным бизнесом. Или хозяин другого винодельческого комплекса вроде нашего, который хочет расширить производство, но не может найти землю по доступной цене. Или самый заурядный виноградарь вроде Гарри Чарвуда в долине. Он постоянно делает нам предложения. Сам-то Гарри – не винодел, но он продает свой урожай таким гигантам, как «Турбо-вино» в Центральной долине. «Турбо» поставляет оптом сорок тысяч ящиков вина в год в супермаркеты и скупает для этого любые сорта винограда. Виноградари – наиболее подозрительная публика. Наш дом перепродадут какому-нибудь отелю, винзавод – кому угодно и пожалуйста – возместят расходы на покупку всего комплекса. – Она рассмеялась. – Но нет, к Гарри это не относится, он выше подозрений. Гарри – не вредитель, а просто шут гороховый.
Ситуация, в которой живут Сэлдриджи, стала казаться мне поистине безвыходной.
– А вы не подумывали продать имение целиком да и начать семейный бизнес где-нибудь в другом месте?
Лиз утвердительно кивнула.
– Хотелось бы, конечно, купить землю там, где она подешевле. Мы не раз говорили об этом. Брайант, я думаю, тоже был бы не против, но Джон любит это место. Он всю душу вложил в «Аббатство». Он хотел бы спасти имение во что бы то ни стало.
– А как вы сами считаете?
– Я и так и так – колеблюсь между обоими вариантами. Все зависит от позиции, какую займут банки, когда мы окажемся перед неизбежностью выбора. Или от того, как себя поведут два других держателя акций.
Я не поняла, кого она еще имеет в виду.
– А разве Джон – не единственный владелец «Аббатства»?
Она замялась на миг, а затем ответила:
– Нет. Саймон завещал «Аббатство» обоим сыновьям – Джону и Брайанту.
Кто же в таком случае был третьим совладельцем? И откуда вообще мог взяться третий, если собственность завещана двум братьям? Я не успела задать этот вопрос – Лиз взглянула на свои наручные часы.
– О Боже! – сказала она. – Времени-то сколько! Разговорилась я слишком. В общем, как бы там ни было, а через неделю все будет ясно – выкарабкаемся мы из болота или нет. Уборка урожая в основном закончится, но если Лурина окажется права и у нас будут новые неприятности, то ваша статья никому не понадобится и вы понапрасну потратите время. Теперь, когда вы все о нас знаете, я надеюсь, что к утру вы мне скажете – хотите ли вы по-прежнему заниматься этим делом.
Я не долго колебалась с ответом. Очерк был задуман о процессе изготовления высококачественных вин. Так пусть уж мой редактор решает, повлияет ли на эту тему возможное банкротство «Аббатства» или нет.
– Сейчас, по крайней мере, я не вижу никаких причин отказываться от работы над очерком, – ответила я.
Лиз выглядела удивленной и даже слегка растерянной. Она положила свою теплую руку на мою, словно умоляя быть предельно искренней.
– Маргарет, вы уверены в том, что говорите?
Жест ее меня насторожил – уж не желает ли она держать меня подальше от каких-то семейных тайн? Но от каких именно? До того как Лурина проболталась о вредительстве и возможности разорения, Лиз не очень-то заботили время и силы, которые я затрачу на статью. Сидя на краю красивой старинной кровати, я вдруг почувствовала, что во мне взыграло необоримое любопытство.
– Абсолютно уверена, – сказала я. – Покуда мое присутствие не станет для вас слишком обременительным, я буду собирать материал для статьи.
Если Лиз хотела услышать от меня что-то другое, то виду она не подала. Улыбка ее была – само обаяние.
– О, конечно, вы нам не помешаете, Маргарет! Располагайтесь как дома. Здесь все в вашем распоряжении. Мы окажем любую нужную вам помощь.
Винодел Лиз Сэлдридж испарилась, и снова появилась Лиз Майклз во всем своем ослепительном экранном блеске. Затем она решительно поднялась и пошла к дверям.
Какая же из двух Лиз настоящая – та или эта? Или ни та, ни другая? Этого я еще не знала.
– Что вы предпочитаете на завтрак? – спросила она, берясь за ручку двери.
Я ответила, что кофе и тосты вполне меня устроят. Она посоветовала мне утром спать вволю, сколько душе моей будет угодно, и, пожелав спокойной ночи, удалилась, мягко притворив за собою дверь.
Я устала как собака и потому забыла даже запереть дверь, что всегда делаю, ночуя в незнакомых домах. С удовольствием улеглась в постель, но долго не могла заснуть – я нутром чувствовала, что вслед за таинственными гнусными делами, о которых рассказала Лиз, могут последовать события пострашнее и мне предстоит потрудиться над куда более серьезными материалами, чем бесхитростный иллюстрированный очерк об изготовлении марочного вина.
Я ощутила охотничий азарт. Подобное волнение я испытала жутким летом на острове Марты, когда впервые столкнулась с убийством, а затем еще раз, когда убийство произошло в приготовительной школе «Брайдз Холл» на Восточном побережье штата Мэриленд. Когда-то в далеком детстве я и сама там училась. Суть не в обстоятельствах дела, а в самом факте лишения человека жизни. Смириться с этим невозможно. И оба раза я почувствовала категорическую необходимость вмешаться самой и найти виновного, не полагаясь на сообразительность и расторопность органов правопорядка. И вот еще один убийца. Узнав о бедном мексиканском рабочем и ужасной жестокости, с которой он был убит, я испытала к неведомому пока преступнику такую же ненависть, что и в тех двух случаях, и одновременно пронзительную жалость к жертве, ибо не думаю, что многие в этой долине Нейпы, такой далекой от родной деревушки мексиканца, хоть на миг посочувствовали несчастному. А я ему сочувствовала. У него была семья, кто о ней позаботится после его гибели? Так пусть хоть вдова и дети узнают, что кара настигла мерзавца, лишившего их отца и мужа. С этой мыслью я уснула.
