Текст книги "Короли Вероны"

Автор книги: Дэвид Бликст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Верона, 10 февраля 1315 года

Антонии Алагьери, которой прежде не случалось путешествовать, последние две недели показались бесконечными. От тряски девушку постоянно тошнило. Дороги местами раскисли, местами покрылись ледяною коркой. Под конскими копытами хрустел свежий снег. Антонии не терпелось поскорее увидеть отца; она то и дело высовывалась в окошко кареты и вглядывалась в унылую белизну, пока щеки не начинали гореть.

Кучер наемной двуколки, за всю дорогу не получивший, несмотря на намеки, ни единой монетки, рад был бы избавиться от настырной пассажирки. Если бы за доставку девчонки в целости и сохранности кучеру не пообещали в Вероне изрядный куш, он бросил бы и ее, и двух ее служанок на первом попавшемся постоялом дворе, а то и просто высадил бы маленькую гарпию на обочине.

До полудня оставалось не более двух часов, когда впереди показались знаменитые сорок восемь башен Вероны. Позабыв про холод, Антония чуть не по пояс вылезла из окна. Если бы двуколка подъезжала с севера, девушка увидела бы город как на ладони. Но они ехали с юга, и Антонии пришлось удовольствоваться самым общим впечатлением от Вероны. Копыта коней стучали уже по мосту.

Верона оказалась очень похожа на Флоренцию, что неприятно удивило Антонию. Подобно ее родному городу, Верона расположилась по обоим берегам реки. Разница в оттенках черепичных крыш почти не бросалась в глаза. В городе было много новых зданий; однако и в зданиях старинной постройки недостатка не наблюдалось. Вместе они выглядели весьма внушительно.

И суета в Вероне царила точь-в-точь как во Флоренции. Народ так и сновал. Кучер то и дело спрашивал дорогу к палаццо Скалигеров. Они уже два раза сворачивали не туда, пока наконец не получили точные указания. Карета выехала на мост, прочный, в отличном состоянии, хотя и явно очень древний.

«Ему не меньше тысячи лет», – подумала девушка.

Антония разглядывала дома и мостовые, и вдруг внимание ее привлекла молодая пара верхами. Девушка казалась ровесницей Антонии; правда, в отличие от дочери Данте, она отличалась удивительной красотой – белую кожу оттеняли волосы цвета воронова крыла, с пухлых губ не сходила обворожительная улыбка. Юноша был под стать своей спутнице. На вид Антония дала бы ему лет семнадцать. Три года разницы в возрасте делали их идеальной парой – девушки ведь всегда кажутся старше своих одногодков. Юноша носил кудри до плеч; впрочем, и кудри, тоже темные, и все остальное в нем было безупречно. Щегольское платье для верховой езды скрывало камичу тонкого полотна.

За великолепной парой ехали еще двое молодых людей. В одном из них без труда можно было узнать родственника красавицы – родство, дальнее, но бесспорное, выдавала линия подбородка. Второй молодой человек носил серую рясу.

«Францисканец», – подумала Антония.

Компания явно торопилась. Темноволосый красавец и родственник девушки опасливо озирались по сторонам. Сама же она накинула капюшон. Заметив, что Антония смотрит на нее, девушка краем капюшона прикрыла лицо по самые глаза. Через несколько секунд они пересекли мост и скрылись из виду.

За час до полудня карета остановилась у конюшен Скалигера. Кучер побежал сообщить о приезде. Скоро лакеи уже выгружали багаж Антонии, состоявший из трех небольших сундуков.

Девушка сама расплатилась с кучером. Сообразив, что у пассажирки деньги всю дорогу были с собой, кучер от ярости изменился в лице, оправдав предусмотрительность Антонии: знай он с самого начала о деньгах, девушка и ее служанки, истекая кровью, сейчас валялись бы где-нибудь в придорожной канаве. Упрямая Антония, в свою очередь, подтвердила опасения кучера насчет платы – потенциальный убийца покатил прочь, вполголоса ругаясь на чем свет стоит.

Антония в сопровождении лакеев и своих служанок пересекла великолепную площадь и вошла в большой дом – не главный дворец, как ей объяснили, а дом, где постоянно жил Скалигер, Domus Bladorum. Переступая порог комнаты Данте, Антония себя не помнила от волнения – сейчас она впервые в жизни увидит своего отца. Последние две недели нетерпение в ее душе боролось со страхом. Антония понимала, что своим приездом она навсегда изменит отношения с отцом. До сих пор она была обожаемой наперсницей поэта, далекой и безликой. Не зная, как выглядит дочь, Данте мог в воображении наделять ее прекрасными чертами своей утраченной возлюбленной. Встреча разрушит иллюзию, порвет нить, которую Антония плела вот уже семь лет.

Страх уступил место разочарованию, когда девушка обнаружила, что комнаты пусты.

– Ваш отец ушел осматривать базилику Сан Зено, – принялся докладывать лакей. – Сир Алагьери…

– Кто?

– Ваш брат Пьетро, госпожа, – пояснил лакей. – Вы, наверно, еще не слышали. Вчера его произвели в рыцари. Так вот, ваш брат сопровождает мессэра Данте; правда, он сказал, что в полдень зайдет к синьору Ногароле. Синьор Джакопо как ушел вчера вечером, так пока не возвращался. – Антония годами училась читать между строк и теперь без труда поняла, что имеет в виду, однако не решается произнести вслух лакей. – Госпожа, я отнесу ваши вещи в соседнюю комнату и расскажу камеристкам об их новых обязанностях, они же расскажут мне о ваших требованиях. Не угодно ли откушать с дороги?

Антония откушать отказалась, зато попросила дать ей человека, который отвел бы ее к отцу. Лакей вызвался проводить молодую госпожу до конюшен Скалигера, но она отклонила и это предложение. Девушка решила идти одна; она пошла туда, откуда, как ей казалось, приехала, и очень скоро заблудилась. Антония свернула за один угол, потом за другой, тщетно стараясь вспомнить дорогу. Наконец девушке пришлось признать, что она понятия не имеет, где находится. На очередном повороте Антония столкнулась с молодым человеком на костылях.

– Ах, простите, пожалуйста! – Девушка сделала отчаянную попытку вернуть ему равновесие. Несмотря на деревянный лубок на ноге, молодой человек возвышался над Антонией на добрых две головы. – Пожалуйста, простите! Я такая невнимательная!

– Пустяки, – просто отвечал молодой человек. – Я сам виноват – еще не привык к этим штуковинам.

Повисла неловкая пауза. Молодой человек прищурился. Вывернув шею вправо, он взглянул на Антонию в профиль и выдвинул смелое предположение.

– Вы – Беатриче, да?

Антония сделала глубокий вдох.

– Я – единственная дочь Данте Алагьери. – За последнюю неделю она успела привыкнуть к послевкусию, которое оставляло новое произношение.

Молодой человек кивнул.

– Вы немного на него похожи. – В этот момент увалень с соломенными волосами стал Антонии дороже всех на свете. Кроме отца, разумеется. – Я друг вашего брата Пьетро. Меня зовут Антонио, Антонио Капуллетто.

Девушка вскинула брови.

– Брат писал мне о своем друге Антонио, – осторожно произнесла она. – Однако мне помнится, что фамилия звучала как-то иначе.

Увалень рассмеялся.

– Верно, до вчерашнего вечера я звался Капеселатро. А теперь у нас новая фамилия, старинная. Правда, все Капеллетти давным-давно поумирали.

– Вот как! – Этот Капуллетто говорил без обиняков, Антония же к таким речам не привыкла. – Вы знаете, где мой отец? Или мои братья?

Увалень покачал головой, и сердце девушки упало. Ума не приложу, где Пьетро нелегкая носит, – отвечал Капуллетто. – С его ранами лучше дома сидеть, да и вообще, после вчерашнего ему не мешало бы денек-другой оклематься.

У Антонии округлились глаза.

– Я думала, нога у Пьетро зажила!

Нога-то зажила, да только я говорю о ранах, что нанес ему леопард. – Видя, что девушка близка к столбняку, Антонио заторопился: – Ох! Вы ж не знаете! Черт! Я хотел сказать, Пресвятая Дева! Видите ли, дело было так. – И он вкратце изложил события вчерашнего вечера. – Пьетро был в полном порядке, когда мы с ним простились, – добавил Антонио. – Наверно, он просто захотел проветрить мозги. Да ведь и мне надо кое-кого найти! Можем пойти в палаццо вместе – если, конечно, для вас не зазорно общество калеки.

Антония в приступе благодарности изобразила реверанс. Неуклюжий косноязычный Капуллетто, конечно, не тянул на настоящего кавалера, но своею прямотой невольно располагал к себе. Антония поняла, почему Пьетро столь высокого о нем мнения.

За спиной Капуллетто болтался небольшой мешок. По форме было ясно, что в нем находится книга.

– Скажите, а что у вас в мешке?

Вот, чуть не забыл! Когда мы найдем вашего отца, он поставит свою подпись. Это экземпляр его «Ада». Я сегодня утром купил, для Джаноццы.

Капуллетто продолжал расти в глазах Антонии. Некая Джаноцца, безусловно, пленила парня – ее имя единственное он произносил без запинки. Антония узнала, что Капуллетто сломал ногу накануне, во время забега, который выиграл его друг Марьотто. «Не шарахнись я ногой бог знает обо что, я бы первым пришел. Не повезло, только и всего». Было очевидно, что Капуллетто не держит на Марьотто зла за победу. Иначе дела обстояли со скачками – парень не скрывал отвращения к победителю, некоему падуанцу по фамилии Каррара.

Таким образом, краеугольными камнями сбивчивой речи Капуллетто были три имени – Джаноцца, Марьотто, Марцилио. Антонии эти имена не говорили ничего – или почти ничего. В ее голове не возникло ассоциаций со всадниками на мосту.

В конце концов они наткнулись на знакомого Капуллетто, и молодой человек упросил его доставить Антонию к базилике Сан Зено. К отцу.

Как здравомыслящий человек, Пьетро собирался до полудня проваляться в постели. Однако Данте проснулся чуть свет и обнаружил, что его младший сын так и не появился дома. Поэт не сомневался: Поко подцепил девицу легкого поведения. Пьетро вспомнил о базилике Сан Зено, мимо которой проезжал во время скачек, и предложил отцу осмотреть ее. Исключительно с целью отвлечь его от дурных мыслей. Предложение было принято (Данте не стал говорить Пьетро, что разгадал его намерения), а Туллио Д’Изола предоставил отцу и сыну провожатого.

– Я слышал, ты снова отличился, – начал Данте.

– Да, и вот доказательства. – Пьетро провел рукой по лбу.

– Ты их заслужил, к тому же ничего не дается легко. – Помолчав, поэт добавил: – И все же я рад, что ты спас ребенка.

– Я и сам рад, – отвечал Пьетро.

Внезапно вспомнив о своем обещании навестить донну Катерину, Пьетро сообщил отцу, что должен будет несколько раньше прервать их приятную прогулку. Данте ничуть не огорчился.

– Базилика Сан Зено стоит у реки. Я буду смотреть на воду и работать над «Чистилищем». – Он хлопнул по сумке, висевшей через плечо. – Как видишь, сынок, я хорошо подготовился на случай, если герою понадобится сокрушить очередного великана.

Пьетро не нашелся что ответить. Он двинулся вперед, еле удерживая рвущегося с поводка Меркурио. Юноша специально надел тяжелый длинный плащ, но костыль и щенок выдавали его, и ему то и дело приходилось отвечать на приветствия горожан. Данте несколько раз пытался выражать нетерпение, но все равно улыбался, глядя на сына.

Провожатый указал на синагогу, и отец с сыном потратили несколько минут, чтобы осмотреть ее. В Вероне проживало немало иудеев, однако, за исключением жида Мануила, Пьетро видел их только на рыночной площади. Конечно, в других городах закон обязывал иудеев носить желтые звезды – за счет этих звезд иудей всегда был заметен в толпе. В Вероне же закон этот не действовал, и иудеи по собственной воле и в соответствии со своею верой носили чудные шапки. А поскольку в городе было полно чужестранцев в самой нелепой, на взгляд европейца, одежде, иудеи не привлекали к себе особого внимания.

В базилике Святого Зенона – покровителя Вероны отец и сын провели два часа. Они продрогли до костей, зато узнали немало поучительного, разглядывая гробницы, фрески, витражи и знаменитые двери. Затем Пьетро похромал назад к пьяцца дель Синьория, радуясь, что на беседу с донной Катериной у него еще предостаточно времени.

Замерзший, едва держась на левой ноге (правая от холода просто взбеленилась), проклиная рвущегося с поводка Меркурио и от всей души жалея, что не поехал верхом на Канисе, Пьетро постучался в двери Ногаролы. Дом стоял напротив церкви Санта Мария Антика, позади главного палаццо Скалигеров. Камеристка донны Катерины горячо приветствовала юношу. С него сняли плащ и препроводили наверх, в маленькую гостиную, где горели жаровни. Двери на балкон были открыты для вентиляции.

В комнате царил подозрительный порядок – пожалуй, потому, что беспокойный Ческо еще не научился ходить. Прислуга, наверно, с ужасом ждет того дня, когда малыш сделает первый шаг.

Сам Ческо сидел на коленях у новой няни, в дальнем конце гостиной, так, чтобы его было хорошо видно. Девушка изо всех сил старалась занять малыша разноцветными марионетками с деревянными головами. Марионетки представляли собой классические аллегории пороков и добродетелей. Ческо особенно интересовался алой головой Злобы – голова то и дело ударяла по игрушечному тигру.

«Ну конечно, – подумал Пьетро, прищурившись, – что тигр, что леопард – какая разница».

Меркурио вырвался и бросился к Ческо и прижался мокрым носом к его личику. Малыш засмеялся, когда щенок сначала обнюхал его, а затем лизнул в нос. Крохотные пальчики схватили монету, висевшую на ошейнике.

– Меркурио! К ноге! – тщетно взывал Пьетро.

– Пусть поиграют.

Рядом с ребенком, держа на коленях вышивание, в длинной полосе света сидела донна Катерина. К ней повернуты были два стула. На одном помещался некто, а слуга его навис над высокой спинкой. Пьетро прищурился. Перед ним стоял мавр.

Сидевший на стуле поднялся. Ему казалось около сорока; возраст выдавала только седина на висках. Незнакомец был хорошо одет и хорошо сложен; он был бы даже хорош собою, если бы не одна деталь. Незнакомец минимум на четверть состоял из подбородка. Причем раздвоенного подбородка: Пьетро не мог отделаться от мысли, что в ямке – в ямище! – как раз поместится сустав его пальца. Юношу не оставляло желание проверить, так ли это. Секундой позже он уже пожимал протянутую руку.

– Сир Алагьери, примите мои поздравления. У вас выдался непростой денек! Впрочем, я мог бы вам рассказать обо всех событиях заранее! – Один глаз над неудобосказуемым подбородком подмигнул.

– А вы ведь, если не ошибаюсь…

– Кто я такой?! – Человек с подбородком обернулся к Катерине. – Как, мадонна, неужели вы ему не сообщили? Когда вы меня позвали, я думал, герольды донесут эту весть до каждого…

– Пьетро, позволь представить тебе Игнаццио да Палермо, астролога и духовника королей и принцев. С Теодоро Кадисским ты уже познакомился.

– Да, мадонна.

Пьетро пожал темную руку.

– Вы спасли мне жизнь. Благодарю вас. – Мавр склонил голову, и Пьетро, минуту назад пялившийся на подбородок господина, теперь не мог оторвать глаз от ужасных шрамов на шее невольника.

Катерина указала на свободный стул. Пьетро сел и заметил на столе три свитка. Каждый представлял собой толстый и длинный кусок пергамента, запечатанный желтым воском, – именно желтый цвет легче всего выявляет подделку. Пьетро показалось, что печати покрыты тонким слоем меда. Что же это за документы, если они требуют таких предосторожностей?

– Марианна, положи Ческо в кроватку, – велела Катерина няне. – Лючиана, пошевели уголья. И обе можете пока быть свободны. Вы нам не понадобитесь. Если огонь станет гаснуть, я попрошу о помощи моих гостей.

Марианна покосилась на темнокожего «гостя» и положила ребенка в деревянную кроватку с высокими резными стенками. Маленький Ческо тотчас вцепился в решетку, подтянулся и встал на ножки. Из своей клетки Ческо стал тянуть ручонки к Меркурио, не отстававшему от него ни на шаг.

«Скоро он научится ходить, – подумал Пьетро. – Ишь, как твердо стоит, даже не качается».

Девушки с поклонами удалились и тихонько закрыли за собой дверь. Пьетро слышал, как они шептались в коридоре.

– Они переживают из-за Нины, – пояснила донна Катерина. – Пьетро, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, мадонна, благодарю вас.

– Нет, это я тебя благодарю. – Катерина отложила вышивание. – Сир Алагьери, вы получили ранения и даже не знаете, по какой причине. Но мы возместим вам ущерб – к сожалению, только моральный. Пора включить вас в круг посвященных. Сейчас мы станем обсуждать вещи, о которых знают только четыре человека на свете. Один из них мой брат. Вторая – мать Ческо. Третий – Тео. Четвертая – я сама. Более никто – даже мой муж – не знает о том, о чем мы сегодня вам поведаем.

– Я… я польщен, мадонна.

– Сведения имеют цену. Узнав обо всем, вы, сир Алагьери, обязаны будете помогать нам кроить будущее по нашему вкусу. Мне нелегко связывать вас данным обязательством – ибо это не что иное, как обязательство. Если вы желаете отказаться от посвящения в нашу тайну…

– Мадонна, – перебил Игнаццио, – вы лукавите. Он не сможет отказаться. Он не сможет отступить из страха потерять ваше уважение. Сами звезды его избрали. А раз так, глупо предлагать ему воспротивиться воле звезд. Он не примет предложения; мы же, предлагая сиру Алагьери подобный выход, только понапрасну пытаемся успокоить свою совесть.

– Вы, конечно, правы. Итак, начнем?

Катерина передала Игнаццио один из свитков. Астролог взломал смазанную медом печать. Это было непросто – мед лип к пальцам. В конце концов Игнаццио развернул пергамент на коленях.

Пьетро увидел разноцветные линии, знаки зодиака и записи на латыни и греческом. Перед ним был гороскоп.

– Этот гороскоп составили много лет назад, – начал Игнаццио да Палермо, – для новорожденного мальчика, третьего сына Альберто делла Скала и его законной супруги.

Пьетро вспомнил слова Кангранде о гороскопе и о том, что этот гороскоп предвещал.

– Донна Катерина, ваш брат говорил, что он советовался с Бенентенди…

– Бенентенди! – фыркнул Игнаццио. – Шарлатан! Да он…

Катерина оборвала да Палермо на самом интересном месте, обратившись к Пьетро:

– Что тебе известно об астрологии?

– Только общие принципы. Отец настоял на нескольких уроках, когда я еще не был наследником.

Игнаццио указал на пергамент.

– Этот гороскоп прост и понятен. Франческо делла Скала – Кангранде, как вы его называете, – суждены великие подвиги. Пожалуй, вернее всего на данное обстоятельство указывает Марс, находящийся в доме Овна, что означает одновременно умение управлять людьми и безрассудство, потребность постоянно доказывать себе собственную храбрость. Заслуживает внимания и положение Сатурна. Сатурн также в доме Овна, и это одно из противоречий в гороскопе Капитана. Сатурн в доме Овна обычно ведет к неверию правителя в собственные силы. В данном случае мы, похоже, имеем дело с обратным эффектом, поскольку Сатурн находится в одном доме с Марсом. Этим объясняется совершенное бесстрашие Кангранде.

Юноша заметил, что мавр, в отличие от своего хозяина, не смотрел на свиток. Мавр смотрел на Пьетро. Юноше стало не по себе.

– Вот этого-то я больше всего и боюсь, – произнесла Катерина. – Мой брат не знает страха.

Игнаццио указал на линии и треугольники.

– Сир Алагьери, перед вами секстили, тригоны и квадранты. Вы знаете, что они означают?

– Это геометрические фигуры, да? Они указывают, под каким углом друг к другу находились планеты в момент рождения ребенка.

– Правильно. От градуса угла зависят связи между планетами. К моменту рождения Кангранде сформировалось десять таких связей – что несколько меньше, чем обычно. Большинство из них второстепенные – три тритона, два пересечения, три квадранта, один секстиль и одно явное противостояние. Именно последние две связи – секстиль и противостояние – для нас особенно важны. В гороскопе Кангранде Меркурий образует секстиль с Марсом. Такое сочетание наделяет человека способностью быстро разрабатывать наиболее эффективные стратегии. Однако Меркурий также образует противостояние с Ураном. Обладатель такого противостояния сознает свои способности, и потому ему очень трудно смиряться с неудачами. Интересно же в данном случае следующее: Уран, отвечающий за неуверенность в своих силах, обратил свое влияние в качество прямо противоположное.

Пьетро обнаружил, что Катерина заливается беззвучным смехом. Самому Пьетро было неудобно, точно он, слушая гороскоп Кангранде, подсматривал за покровителем отца.

Астролог продолжал:

– Солнечный знак Скалигера – Рыбы, последний знак зодиака. Именно Рыбы отвечают за сильнейшее чувство собственного достоинства. Нет, Скалигер не хочет подняться еще выше. Скорее, как бы это сказать, он хочет получить то, что положено ему по праву.

– Это только справедливо, – произнес Пьетро.

Игнаццио скатал пергамент в рулон.

– В целом, перед нами гороскоп сильного, одаренного, умного человека, возможности которого имеют свои пределы. А поскольку пределы есть, они будут достигнуты. Теодоро присутствовал при рождении Кангранде, он лично видел знаки. Кангранде суждено побеждать в войнах и преуспевать на политическом поприще.

– И только, – сказала Катерина, снова запечатывая свиток.

– Выходит, то, что Кангранде сказал мне, – правда, – пробормотал Пьетро. – Он – не Большой Пес.

– Когда и где он такое говорил? – вскинулась Катерина.

– Ночью, в церкви, как раз перед… – Пьетро медлил, стараясь не смотреть на астролога и мавра.

– Можешь говорить при них, – ободрила юношу Катерина.

– Как раз перед приездом матери Ческо.

Катерина прищелкнула языком.

– Значит, та ночь оставила в сердце Франческо более глубокий след, чем я думала. Все правда, Пьетро. Мой брат – не Il Veltro.

Догадка озарила сознание Пьетро, как озаряет темный небосклон полоска зари. Юноша перевел взгляд на ребенка. Ческо стоял в кроватке, держась за перила, чтобы не упасть. Меркурио свернулся на полу напротив мальчика.

«Теперь я знаю, кто ты», – подумал Пьетро.

Вслух же сказал:

– Il Veltro – это Ческо.

– Да, – кивнула Катерина.

– И да и нет, – отозвался мавр.

Переступая порок базилики Сан Зено, Антония дрожала мелкой дрожью. Нет, не от холода. Внутри, кроме нескольких монахов, никого не было. Девушка прошла в прилегавший к базилике сад, из которого открывался вид на реку. Там на скамейке, спиною к пронизывающему ветру, сгорбился чернобородый мужчина.

Длинный нос, крючковатый, почти как клюв хищной птицы. Сердце Антонии замерло. Она много лет довольствовалась портретами отца, однако лицо его было ей знакомо, словно он делил с нею кров. Но что за борода! Пьетро писал про бороду, но Антония не ожидала, что борода окажется такой длинной, до середины груди, и такой черной, с редкими серебряными прожилками.

Антония едва сдержалась, чтобы с криком не броситься ему в объятия.

«Соберись! Ему не понравится, если ты будешь вести себя как ребенок».

Девушка медленно – о, как медленно! – подошла к отцу и встала рядом – не напротив, словно назойливая просительница, а сбоку – и стала ждать, пока он поднимет глаза. Он писал. Боже, он писал!

Данте трудился над шестой песнью новой поэмы. Он зафиксировал появление смертной, но встреча Вергилия и Сорделло была куда важнее, и смертная так и осталась на периферии сознания поэта. Девица, однако, продолжала стоять; Данте смерил ее взглядом и раздраженно произнес:

– Я не подписываю рукописей, что бы вам на этот счет не наплели.

– Я знаю, патер, – с улыбкой отвечала Антония.

Он продолжал писать, стараясь не думать о девице. «Ella non ci dicea alcuna cosa (она все еще здесь) ma lasciavane gir, (что она сказала?) solo sguardando a guise di leon (она назвала меня патер – может, она думает, будто я священник?) quando si posa…»[55]55
Он про себя таил свои слова,Нас, на него идущих, озираяС осанкой отдыхающего льва.«Чистилище», стих 66.

[Закрыть]

Он поднял голову. Он посмотрел на девушку. Он прищурился. Он медленно отложил перо. Он поднялся и сверху вниз взглянул на лицо, так похожее на его собственное.

– Беатриче…

И с этого момента он мог пинать ее сапогом или обзывать самыми последними словами – Антония и бровью бы не повела. Вслух назвав ее Беатриче, отец запечатал самый счастливый день в ее жизни, точно драгоценный свиток.

– Что вы имеете в виду, говоря «и да и нет»?

– Я думаю, что Ческо – это Il Veltro, – отвечала Катерина.

Пьетро перевел взгляд на мавра.

– Так вы не уверены?

Выражение лица темнокожего великана не изменилось. Вместо мавра заговорил Игнаццио.

– Возможно, такую судьбу предсказали ему звезды. А возможно, и нет. К несчастью, я не присутствовал при рождении Ческо. Никто из нас не присутствовал. – Он принял из рук Катерины новый свиток.

Пьетро решился на вопрос:

– Тогда почему же… я хочу сказать, почему мы забрали ребенка до того, как был составлен его гороскоп?

Игнаццио указал на Катерину.

– Потому что я составил гороскоп мадонны, когда она была совсем крошкой. Из него явствовало, что ребенок, отданный на попечение донны Катерины – не ее собственный ребенок, – станет Il Veltro.

Пьетро взглянул в спокойное лицо Катерины.

– Вы думали, что это ваш брат.

– Я надеялась, что это мой брат.

– Поэтому вы воспитали его так, будто ему уготована судьба Борзого Пса.

– Да.

– Но ведь у вас был его гороскоп.

Глаза у Катерины стали непроницаемыми.

– Ты меня в чем-то обвиняешь?

– Нет, что вы, мадонна! Конечно нет. Просто меня смущает одно обстоятельство…

Заговорил мавр. Голос его, со скрежетом вырывавшийся из гортани, вызывал мурашки по коже.

– В гороскопе Кангранде было сказано, что он станет великим человеком в пределах Италии.

– Нет! – воскликнула Катерина. – Не надо меня выгораживать. Я никогда не говорила брату, что он и есть Борзой Пес. Но я никогда не убеждала его в обратном. Люди шептались о его необыкновенной силе, ловкости, уме; люди приняли в расчет его прозвище, и слово было произнесено. Не моя вина, что Франческо это слово услышал. Я воспитывала его так, как считала нужным. Думаю, получилось неплохо. Мой брат облечен властью. У него большое будущее. Если он и считает себя Борзым Псом, в том нет вреда.

«Ничего себе „нет вреда“!»

Человек с детства полагает себя избранником судьбы – а потом вдруг обнаруживает, что это вовсе не его жребий! И как только Кангранде до сих пор не стал чудовищем?

– Ты, верно, рад будешь узнать, – с невеселой улыбкой молвила Катерина, – что наш уважаемый астролог и его помощник со мною не согласны. Когда Франческо исполнилось пятнадцать, ему показали его гороскоп. Я не возражала, но в душе была против. С тех пор у нас с братом отношения несколько… натянутые. – Катерина подошла к жаровне и пошевелила угли кочергой. – Если это и есть цена моей ошибки, я согласна ее заплатить. Я всегда считала, что человек должен сам творить свою судьбу. Я хочу воспитывать Ческо так же, как брата, – словно он и есть Борзой Пес. Если выяснится, что я опять ошиблась, вреда не будет. Взгляни на это, Пьетро. Взгляни. – Катерина кочергой указала на пергамент, развернутый на коленях Игнаццио.

Пьетро повиновался. С первого взгляда стало ясно, что гороскоп необычный. Разноцветные линии пересекались, как в гороскопе Кангранде, но были вдвое толще, и их было вдвое больше. Оттого, что очень многие планеты находились в одном и том же положении. И Солнце, и Меркурий, и Венера были в первом доме, причем Меркурий и Венера находились в тесной связи с Луной, которая, в свою очередь, была в Овне, в то время как Солнце образовывало секстиль с созвездием Льва. Пересечениями остальных линий формировались фигуры, близкие к геометрическим. Пьетро вдруг пожалел, что так плохо разбирается в астрологии.

– Странно, не правда ли? Обычно в гороскопах не бывает одновременно столько линий.

– Что это значит?

– Что человек состоит сплошь из противоречий. Солнце в Близнецах, которыми управляет Меркурий. Меркурий, в свою очередь, находится в своем первом доме. Личность маленького Ческо определяет Меркурий. Ческо вырастет неугомонным, беспокойным, он будет пробовать свои силы буквально во всем. Он будет своенравен и быстр, как ртуть. Он не захочет слушать ничьих советов.

А теперь взгляните на положение Луны – вот вам и первое противостояние. Луна находится в одиннадцатом доме, в Овне, а также в тесной связи с Меркурием. Значит, Ческо будет руководствоваться не здравым смыслом, а лишь своими иллюзиями. Что со временем окончательно выведет его из душевного равновесия. Он словно обособится от своих эмоций, разум его вступит в борьбу с сердцем. Однако благодаря столь же тесной связи, которую Луна поддерживает с Юпитером, Ческо будет одержим страстями. Это может привести к различным тяжелым последствиям, из которых худшее… как бы это сказать… утрата честолюбия.

Пьетро перевел взгляд на малыша, который более не обращал внимания на взрослых. Он, уцепившись за решетку кроватки, раскачивался взад и вперед, провоцируя Меркурио на прыжки. И щенок, и ребенок наслаждались этой забавой.

Игнаццио пальцем проследил одну из линий, многократно пересеченную другими.

– Сир, взгляните на Меркурий – планету Ческо. В момент его рождения Меркурий был в Раке, и в своем первом доме. Это значит, что Ческо будет чрезвычайно подвержен влиянию. Меркурий наделит его способностью быстро осваиваться в любой обстановке…

Так, комментируя положение каждой планеты и каждого созвездия, Игнаццио прочел гороскоп до конца. Он столько раз повторил слова «своенравный», «изобретательный», «проницательный», «умный», «быстрый» и «настойчивый», что Пьетро не мог сдержать изумления. Астролог, однако, не скупился и на предупреждения о том, что Ческо не раз будет становиться жертвой своих страстей. Слова «неукротимый», «одержимый», «чувственный», «непостоянный» то и дело слетали с языка Игнаццио да Палермо. Ческо суждено переживать периоды полного безразличия и тоски. Ему будет трудно принять единственно правильное решение. Он не сможет поддерживать длительные отношения с кем бы то ни было, особенно с женщинами. Трижды он будет серьезно любить, однако женится лишь один раз. Влияние Венеры особенно опасно для Ческо в юности, когда мальчик становится мужчиной. Ческо придется собрать в кулак свою сильную волю, чтобы побороть страсти – иначе он падет их жертвою.

Меркурий словно преследовал Ческо.

– А это по вашей части, сир Алагьери, – произнес Игнаццио.

– По моей? – опешил Пьетро.

– Во всяком случае, мне так кажется. Вы спасли Ческо жизнь. Если я не ошибаюсь, ваше влияние на него будет самым длительным. Вам на роду написано занимать в его судьбе очень важное место. – Игнаццио сел и бросил быстрый взгляд на мавра. – Это в общих чертах. Ничто, – астролог интонацией выделил это слово, – не указывает на то, что Ческо не удастся победить свои страсти. Но на его пути опасностям и ловушкам нет числа. Их куда больше, чем до сих пор явилось на пути Капитана. – Астролог пальцем ткнул в точку, о которой до сих пор не говорил ни слова. – Вот мы и добрались до предзнаменований, что были в день рождения Ческо. Вы, возможно, слышали, что в день рождения Скалигера наблюдалось множество благоприятных знамений. Теодоро видел их все. Как я уже говорил, никто из нас не присутствовал при рождении Ческо. Более того: нам не удалось найти надежных свидетелей событий той ночи.