Текст книги "Короли Вероны"

Автор книги: Дэвид Бликст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Несмотря на то что за проведение скачек отвечал Туллио Д’Изола, человек опытный и расторопный, было уже далеко не двенадцать дня, когда все участники собрались на Арене. По рукам шли фляжки (мороз крепчал), слышались шутки, с поводьями и седлами исподтишка производились недвусмысленные манипуляции. Наконец все притихли – Скалигер поднял руку.

Пьетро выбрал гнедого. Боевые кони на скачки не допускались – животное, обученное топтать, кусать и лягаться, могло предоставить своему наезднику преимущества, неприемлемые для честного состязания. Пьетро думал, что за конем придется бежать на конюшни Скалигера; каково же было его удивление, когда он увидел оруженосца, скачущего прямиком к нему на гнедом, уже в новенькой сбруе. Шпоры были длиннее обычных – такие и полагались настоящему рыцарю. Хотя оруженосец ехал выпрямившись и плотно сжав коленями круп, за счет длинных шеек колесики шпор касались боков коня. Пьетро взялся подгонять колесики, а когда спохватился, что не знает клички гнедого, оруженосец уже удалялся на его же вороном.

– Эй! Как его зовут? – В ответ Пьетро услышал цокот копыт.

Пьетро поправил попону, широкую и с геральдическими узорами, как и положено попоне скакуна, принадлежащего настоящему рыцарю. В сражении и на параде попона служила чем-то вроде военной формы, определяющей принадлежность всадника. В толпе Пьетро разглядел несколько пышных эмблем. На попоне гнедого красовалась лестница рода делла Скала.

«Что бы такое добавить к пресному кресту на гербе рода Алагьери, – думал Пьетро. – Может, меч?»

Многие молодые люди пропустили церемонию посвящения, а заодно и благословение, чтобы успеть привести из конюшен своих коней. Жеребцы и кобылы взбивали копытами песок посреди Арены – Арены, с которой все начиналось и на которой все должно было закончиться. На трибунах и стар и млад, затаив дыхание, ждали начала скачек.

Кангранде наблюдал за приготовлениями с балкона. Глаза его горели от зависти к участникам – он с тринадцати лет, пока не заболел его брат, выигрывал все состязания. Единственным утешением Кангранде служила мысль, что условия скачек зависят теперь от него. Маршрут год от года менялся. С самого утра слуги развешивали на улицах флаги. Всадники, скачущие первыми, должны были быть особенно внимательными – иначе им грозила смерть под копытами коней.

Пьетро вскарабкался на гнедого и принялся шептать клички в надежде, что конь отреагирует на какую-нибудь из них:

– Зевс? Аполлон? Фридрих? Пиппин?

Гнедой и ухом не вел.

В толпе мелькали знакомые лица. Был там Нико да Лоццо, пытавшийся завести разговор со старшим братом Антонио, надменным и мрачным.

«Бог в помощь», – подумал Пьетро.

Наследник славного рода Капеселатро даже не поздравил брата с посвящением в рыцари. Пьетро перестал стыдиться, что запамятовал его имя.

В середину толпы вклинился темноволосый всадник в белоснежном фарсетто и ярко-красных кольцони – белый и красный считались цветами Падуи. Под фарсетто на молодом человеке была туника, такая же яркая, как кольцони. Единственной защитой от холода всаднику служил черный шерстяной шарф, концы которого он заправил за воротник фарсетто. Толпа уважительно выдохнула и раздалась, уступая падуанцу дорогу.

Однако еще большее впечатление, чем наряд падуанца, произвел его скакун. Редко кто из рыцарей мог позволить себе держать более двух или трех лошадей, причем большая часть денег всегда шла на боевого коня, а уж другим – что останется. Падуанец же выехал на великолепном скакуне явно горячих южных кровей, арабской или турецкой. Скакун был сильный, поджарый, легконогий. На Арене приплясывали еще пять или шесть «арабов», но они ни в какое сравнение не шли с этим конем.

Великолепным падуанцем на не менее великолепном скакуне был не кто иной, как Марцилио да Каррара, точно проглотивший аршин. Попона на «арабе» ослепляла безупречной белизной, и в толпе закутанных в меха и табарро[47]47
  Табарро (ит.) – короткий мужской зимний плащ.


[Закрыть] всадников падуанец выделялся, как снег на вершине темной горы.

– Ишь, вырядился, сукин сын, – пробормотал Марьотто.

– Надеюсь, «араб» его сбросит, – прошипел Антонио.

Пьетро чувствовал на себе взгляд падуанца, и ему больших усилий стоило не реагировать на злобу, сочившуюся из падуанских зрачков.

– Цезарь? – Пьетро все пытался угадать кличку своего коня. – Август? Нерон?

Нет, все не то.

В скачках участвовало сорок восемь всадников. Туллио выстроил их перед восточной галереей в пять рядов: в первых четырех по десять человек, в пятом – восемь. Среди участников были юноши, надеявшиеся снискать себе славу уже в первом забеге, и зрелые мужчины – слава ускользала от них каждый год, но тем настойчивее они за ней гонялись, в душе согласившись уже и на смерть под копытами, раз нельзя иначе победить забвение. Воздух туманился от пара, выдыхаемого напряженными ртами. Пьетро радовался, что эта скачка, в отличие от ночного «голого» забега, предполагает нормальную зимнюю одежду.

– Брут? Кассий? Гадес? Плутон? Марс?

На морде гнедого не дрогнул ни один мускул.

Кангранде махнул Данте, приглашая поэта к себе на балкон. Женщины куда-то скрылись, только маленькие Мастино и Альберто жались к перилам. Пьетро упал духом – он хотел, чтобы Катерина увидела его во всем великолепии. Может быть, она бы ему помахала…

Данте что-то шепнул Кангранде, тот расхохотался, Баилардино же прямо застонал от смеха. К Данте повернулись синьор Монтекки и синьор Капеселатро, также желая услышать шутку. Данте повторил. Капеселатро, видно, обиделся, но быстро взял себя в руки и усмехнулся. Монтекки выжал кислую улыбку и крепко задумался. Баилардино все еще держался за бока. Данте удовлетворенно вздохнул.

«Боже, что он там еще выдумал?»

Кангранде, сияя знаменитой улыбкой, поднялся и распростер руки, словно для объятия.

– Всадники! В этот святой день вы участвуете в скачках не для того, чтобы получить деньги или потешить тщеславие, а для того, чтобы покрыть свой родной город неувядаемой славой! Для победы вам понадобятся не только кони, но и в равной степени головы. Помните: ваши соперники – это ваши соотечественники, ваши друзья. Не путайте соревнования с войной.

При последних словах участники скачек со стажем недвусмысленно усмехнулись.

Шутка отца не шла у Пьетро из головы; в то же время он не терял надежды угадать кличку гнедого.

– Цицерон? Сократ? Птолемей? – Что-то он зациклился на римлянах и греках. Как будто и героев не было, кроме них. – Мерлин? Ланцелот? Галахад?

Сверху доносились заученные фразы Кангранде.

– Выезжайте через западные ворота Арены и поворачивайте направо! Далее езжайте по малиновым флажкам!

Малиновые флажки! Сегодня в городе столько флагов, что в этой пестроте нелегко выделить именно малиновые.

– Езжайте по малиновым флажкам и в конце концов снова вернетесь на Арену.

Ряды всадников всколыхнулись, однако Скалигер предупреждающе поднял руку.

– В этом году на пути к победе вас поджидает подвох. Я решил удлинить маршрут как для бегунов, так и для всадников. Но бегунам не досталось подвоха. Для вас же я приготовил удвоенный маршрут, то есть восемь миль вместо четырех. В последние годы побеждал тот, у кого самый быстрый конь. Сегодня все будет иначе: быстрота коня больше не является гарантией победы. Вам придется сдерживать скакунов, чтобы им хватило сил для второй части забега. – В синих глазах Кангранде мелькнула искра. – Также я приготовил для вас пару-тройку сюрпризов. Вот почему пришлось удвоить маршрут – чтобы вы получили от них двойное удовольствие!

По рядам пронесся ропот – всадники спешно меняли стратегию. Тут Пьетро оказался впереди – у него не было никакой стратегии, он просто собирался пустить коня вскачь и посмотреть, что из этого выйдет. В некотором отношении удвоенный маршрут являлся для Пьетро преимуществом – во втором круге можно будет избежать ошибок, сделанных в круге первом.

– Орион? Ганимед? Буцефал? – В голову навязчиво, но безрезультатно лезла античность. – Надеюсь, тебя зовут не Фаэтон?

Скалигер жестом указал на Д’Изолу. Сорок восемь всадников развернулись спинами к балкону и приготовились скакать к западным воротам. Мари и Антонио оказались в середине второго ряда. Опасное положение, подумал Пьетро. Если они не успеют одними из первых выскочить за ворота, их просто затопчут.

Пьетро все время находился ближе всех к Скалигеру и теперь, когда всадники развернулись, оказался с правого краю последнего ряда. Первым испытанием для него будет проскочить под аркой, в то время как сорок семь соперников постараются сделать то же самое. Нелегкая задача, если учесть, что ширины арки достаточно лишь для шестерых.

– Венера? Ох, что я несу, какая Венера! Амур? Вулкан? Гермес? – Гнедой нетерпеливо тряхнул головой. Пьетро погладил его по холке, не спуская глаз с малинового флажка в руке Туллио Д’Изолы.

Взмах. Малиновая дуга в воздухе. Вопли с трибун. Крики всадников, лязг шпор и конское ржание. Все пять рядов разом ринулись вперед. Скачки начались!

Гнедой оказался отлично обучен. Пьетро едва коснулся шпорами его боков, как он взял с места в карьер. Первый ряд уже миновал арку и въехал в туннель. Среди мехов и теплых табарро выделялся белоснежный дублет Марцилио. Падуанец едва не вылетел из седла, пытаясь избежать столкновения каменного свода с собственной головой. Через секунду он скрылся из виду.

«Жаль, что этот трус не поцеловался со стеной».

Впрочем, у Пьетро не было времени на антипатии. Он рассудил, что прорываться в арку сквозь такую толпу бессмысленно. Он направил коня стороной, миновал четвертый и третий ряды. Дальше ехать было нельзя, если, конечно, Пьетро не хотел непосредственной близости с каменной стеной. Юноша потянул поводья влево, и гнедой послушно устремился в гущу толпы. Некоторым всадникам это не понравилось. На Пьетро посыпались ругательства на латыни, итальянском и французском. Большинство из них носили личный характер: «Сукин сын! Подонок! Кусок дерьма! Ублюдок!» и так далее. Один всадник развернул коня крупом к гнедому. Дело приняло угрожающий оборот, однако гнедой, видимо, уже сталкивался с подобными штуками. Да и Пьетро был непрост. Он ослабил поводья и ловко обмотал их вокруг левого запястья, чтобы не выпустить из рук. Великий Данте, наблюдавший с балкона, был немало удивлен, когда увидел, как пальцы его старшего сына сложились в недвусмысленное fico – крайне оскорбительную фигуру.

Обидчик на фигу усмехнулся и снова пошел в атаку. Пьетро пришлось спрятаться за шею гнедого. Юноша снова подался влево, но вдруг почувствовал острую боль в левой ноге. Краем глаза он заметил блеск позолоты. Значит, этот ублюдок пустил в ход шпоры! Чуть выше отворота сапога показалась кровь.

«Дались им всем мои ноги», – думал Пьетро, отвечая ударом на удар.

Шпорой он зацепил врага. Тот взвыл.

«Извини, парень, ты первый начал».

– Свинья!

Бодро выкрикнув этот эпитет, еще один соперник полоснул поводьями воздух, метя Пьетро прямо в глаза. Юноша едва успел пригнуться. Стена неумолимо приближалась. Пьетро потянул поводья влево, и снова гнедой повиновался сию же минуту. Над теменем просвистело. Пьетро оказался в темноте вместе с проскочившими.

Прямо перед Пьетро друг его усиленно пришпоривал коня. Это было опасно. Всадника могло занести вбок, а там недолго и упасть, и закончить жизнь под тяжелыми копытами. Пьетро оттянул поводья. Как раз слева от ехавшего впереди соперника открылся просвет, и Пьетро удачно в него проскочил, едва не получив поводьями по лицу. Он успел отклониться влево и зацепил другого всадника.

Стало светлее. Западная арка туннеля была всего в нескольких локтях. Любитель работать поводьями не отставал, Пьетро только успевал пригибаться. Наконец он изловчился, правой рукой схватил поводья и резко дернул назад и вниз. Конь обидчика смешался, а конь, идущий следом, встал на дыбы, и всадник на мгновение распластался на покатом потолке туннеля. Схватившись за ушибленное плечо, он выругался и крикнул:

– Двадцать флоринов тому, кто его свалит!

Пьетро выскочил из туннеля и повернул гнедого вправо, надеясь, что никто не примет всерьез слова насчет двадцати флоринов. И точно: каждый стремился обойти соперников, никто не хотел размениваться по таким мелочам, как выбивание Пьетро из седла. Впереди юноша увидел Марцилио – падуанец изо всех сил работал шпорами, не щадя своего «араба».

– Смотри не опоздай туда, где тебе место, – в анус, – проворчал Пьетро.

Гнедой вскинул голову.

– Анус?

Гнедой, на всем скаку идущий теперь на север, коротко фыркнул.

– Ну конечно, – пробормотал Пьетро, донельзя смущенный. Однако на сей раз он, кажется, угадал. – Вперед, Анус! Давай!

Скачка была бешеная, маршрут подозрительно прямой. Дорога вела на север, забирая к западу вдоль Корсо Мастино. Так Пьетро добрался до очередного перекрестка. Он сразу заметил малиновый флаг, развевавшийся на балконе второго этажа, и, согласно знаку, повернул на север. Целую вечность пришлось нестись по берегу реки. Слева оказались дома бедняков и представителей среднего класса. Справа Адидже как раз делала крутой изгиб, омывая город с севера. С воды порывами налетал ледяной ветер.

Пьетро мчался во втором ряду. Несколько раз он уворачивался от кулаков; впрочем, грозили ему больше для порядку, чем по злобе. Между Пьетро и теми всадниками, которые легко, без риска для жизни проскочили туннель, оставалось примерно четыре лошадиных корпуса; зато ловкачам из первого ряда приходилось постоянно вертеть головами в поисках малиновых флажков. Одними из первых, голова в голову, мчались Марьотто и Антонио. Вскоре их обогнал Марцилио, преследуемый по пятам еще двумя всадниками. На несколько локтей от лидирующей пятерки шел еще один всадник. Шестеро отчаянно косили друг на друга, на глаз определяли количество локтей и пядей и одновременно высматривали флажки. Великолепный конь падуанца не скакал, а летел, одним махом покрывая неслыханные расстояния. На прямой дистанции Марцилио, несомненно, вышел бы победителем, причем без особых усилий.

Вдоль берега Адидже было полно препятствий. В художественном беспорядке попадались бочонки, рыболовные снасти и бог знает что еще. Мостовая то и дело обрывалась, и тогда кони разбрызгивали копытами жидкую грязь. Дорога шла то вверх, то под уклон, удержаться в седле стоило большого труда. Слева, с крыш низеньких домиков, и справа, с лодок, всадников приветствовали многочисленные зрители – счастливцы, успевшие занять самые лучшие места, не то что трибуны Арены.

Пьетро совсем взмок в тяжелом меховом табарро. Пот стекал по позвоночнику, новая камича была хоть выжимай. Юноша понял, что Каррара заранее знал, каково бывает тепло одетому всаднику, и предпочел померзнуть перед началом, но не потеть во время скачек. Пьетро целую секунду потратил на раздумья и в конце концов положил руку на пряжку своего новенького плаща на кроличьем меху.

Он огляделся. Вокруг развевались разноцветные флажки – синие и золотые, белые и черные. Не было только малиновых. Пьетро уже решил, что путь его теперь лежит в предместье, но лидирующая шестерка повернула на запад. Секундой позже Пьетро заметил малиновый флажок на кровле свечной лавки. Пьетро тоже повернул – и успел увидеть шесть крупов, забирающих на север согласно очередному знаку.

Пьетро ориентировался теперь на лидеров. Справа от него из промозглого тумана выступила церковь Сан Зено. Путь лежал мимо переднего крыльца, мимо гравированных железных дверей под массивным круглым окном. От базилики покровителя Вероны всадники повернули на юг, проехали несколько жилых кварталов, затем повернули на запад и помчались к церкви Святого Бернардино. Теперь дорога была по-настоящему трудной, и уже через несколько локтей расстояние между шестеркой лидеров и остальными всадниками существенно сократилось. Прижатые справа новой каменной стеной, они старались оттеснить друг друга перед следующим поворотом. Рядом с Пьетро скакал старший брат Антонио – Луиджи, – его имя ни с того ни с сего всплыло в памяти. Стальные глазки Луиджи сверлили спину младшего Капеселатро.

Пьетро притерли к стене. Впереди он видел городские ворота под названием Порта Сан Систо, переименованные жителями этого квартала в Порта Палио и открывавшиеся пятью арками в западные предместья. Ворота венчал грифон. Вдруг Пьетро заметил малиновый флажок, показывающий крутой поворот налево, к центру Вероны.

Но почему же этого поворота не заметила шестерка лидеров? Мари, Антонио и остальные промчались мимо, словно на них были шоры. Каррара и вовсе не увидел флажка в каких-то трех локтях от себя. Теперь Пьетро будет первым!

Проблема заключалась в том, что Пьетро левым боком притерли к стене; чтобы повернуть, ему требовалось сначала остановиться и пропустить остальных – а такой маневр мог показаться подозрительным.

«Притворюсь, что мой конь потерял подкову!..»

Однако в этот самый момент всадник, мчавшийся наравне с Пьетро, тоже увидел поворот и завопил. Нико да Лоццо, Луиджи Капеселатро, тип, что предлагал за падение Пьетро двадцать флоринов, – все разом заметили флажок и громко возрадовались тому, что шансы их на победу теперь возрастут. Восемьдесят две руки разом натянули поводья, сорок один скакун повернул налево и ринулся вниз по улице Порта Палио, к центру, а там и назад к Корсо Мастино.

Пьетро тоже хотел поворотить гнедого. Однако помедлил: шестерка лидеров шла вперед, словно и не видела никаких флажков. Марьотто, Антонио и остальные знай себе пришпоривали коней, не догадываясь, что пропустили поворот. Странно, что они не слышали радостных воплей арьергарда.

Прищурившись, Пьетро увидел то, что видели шестеро, – далеко впереди, у самого закругления городской стены, развевался малиновый флажок. Еще один? Откуда он взялся? Разве можно повернуть и здесь, и у следующего квартала?

Придется выбирать. Пьетро сглотнул и проигнорировал ближайший флажок. Внутренний голос подсказывал юноше, что дело нечисто, и он последовал за своими друзьями. Стараясь их нагнать, Пьетро ломал голову над происхождением ложного, по всей видимости, флажка.

Впереди мелькал ярко-белый фарсетто падуанца. И этот цвет навел Пьетро на некоторые мысли. Юноша вспомнил, что Каррара проехал буквально в пяди от ложного флажка. А еще раньше, в туннеле, он едва не упал с коня – или, может, то, что казалось случайностью, было на самом деле хорошо продуманным ходом? Иначе зачем он?..

Флажок, которым взмахнул Д’Изола! Каррара поднял его с земли на полном скаку! Теперь же на этот флажок клюнул сорок один всадник!

Ну и бестия этот Каррара! Ловко он избавился почти от всех соперников! Надо же, еще до начала скачек все прикинул, просчитал в уме! Если бы Пьетро не притерли к стене, он бы не задумываясь повернул вместе со всеми налево. Теперь же шансы на победу только у семерых. К тому времени, как остальные поймут ошибку, они будут уже в восточной части города и ни за что не сумеют снова взять след.

Пьетро пришпорил гнедого. Теперь ничто не мешало ему поравняться с шестью всадниками, скакавшими голова в голову.

Марьотто и Антонио на всем скаку успевали подначивать друг друга, сыпать проклятиями и непристойностями. Вначале они оба мрачно думали лишь о том, как бы победить. Однако после того, как позади осталась церковь Сан Зено, Антонио уже не мог подавить искушение дотянуться до лошади Марьотто и дернуть седло так, что друг его согнулся в три погибели, получив удар в причинное место. Марьотто не остался в долгу: он выхватил у одного из зевак яблоко, надкусил его, разжевал кусок и выплюнул прямо в лицо Антонио. Эти невинные шалости хранили обоих от предательского стремления к лидерству. Они еще и половины пути не проехали – когда же и позабавиться, как не сейчас!

Мари выхватил свой кинжал и швырнул его Антонио. Тот ловко схватил кинжал и в обмен бросил Марьотто свой. Они начали жонглировать – казалось, серебряные молнии вскрывают морозный воздух. Каждый стремился бросить кинжал таким образом, чтобы другому пришлось схватить его не за рукоять, а за лезвие. Задача ловящего состояла в том, чтобы, даже взявшись за лезвие, не порезать перчатки.

– Осторожно! – крикнул Мари. – Рука может тебе понадобиться в брачную ночь!

– И откуда только такой опыт? – парировал Антонио, хватая кинжал тремя пальцами за лезвие. – Руки в этом деле не нужны. Разве что если, кроме рук, ничего нет!

Мари показал Антонио фигу.

Марцилио да Каррара яростно пришпоривал своего «араба», стараясь нагнать Монтекки и Капеселатро. Он потерял драгоценное время, возясь с флажком. Теперь он покажет этим выскочкам!

Роскошь, в которой их с дядей содержал Скалигер, делала унижение плена просто несносным. Их прекрасно кормили, поили лучшим вином, словно они были гостями королевской крови, а не военнопленными. Им выделили роскошные покои. Дядя Джакомо считал такое отношение проявлением почтения. Марцилио смотрел на вещи иначе. В каждом кубке вина, в каждом ласковом слове он видел насмешку над славным родом да Каррара. Лучше бы их пытали и морили голодом! Сам Марцилио именно так и поступал бы со своими пленниками, будь у него таковые. Он чувствовал – и не ошибался: Скалигер презирает их с дядей, чем больше осыпает милостями, тем больше презирает, и наоборот.

Знаменитый дождь бальзамом пролился на душу Марцилио. Его родине не угрожал более веронский ублюдок. С другой стороны, Марцилио считал позором, что Падую спасла природа, а не человек, не он, например. Когда же дядя предложил ему встретиться со Скалигером и обсудить условия перемирия, Марцилио заартачился. Будь Гранде менее влиятельным человеком или обладай он не столь ярко выраженным даром убеждения, Марцилио публично обвинил бы его в измене. Однако ему оставалось препираться с дядей при закрытых дверях. Дядя Джакомо подчеркнул необходимость заключить перемирие именно сейчас. Падуя, говорил дядя, будет считать их спасителями, что, несомненно, прибавит семейству веса. Марцилио до хрипоты доказывал, что Падуя в перемирии не нуждается, что теперь, когда дороги раскисли, а река вздулась, они могут собрать новую армию. Они захватят Виченцу. Гранде в открытую смеялся над племянником. «Виченце нашей не бывать, мой мальчик! Тем более после такого поражения. Может, когда-нибудь Падуя и будет править Виченцей, но мы с тобой до этого не доживем. Вдобавок, – мрачно добавил дядя, – если мы не согласимся на перемирие, то разоримся на выкупе этому щенку Алагьери. Или у тебя горшок с золотом где-нибудь зарыт?»

Марцилио делал хорошую мину при плохой игре, когда презренный перебежчик Нико да Лоццо вел их с дядей на так называемые переговоры. Марцилио делал хорошую мину при плохой игре – игре в кости с прихлебателями Скалигера! – во время так называемых переговоров. Однако дядя оказался прав. Вся Падуя прославляла Джакомо Гранде, его прочили в подесты. Имя племянника Гранде тоже не сходило с уст падуанцев. Другой на его месте купался бы в отблесках дядиной славы. Не таков был Марцилио да Каррара. Нет, слава не радовала его. Позволив племяннику пожинать плоды успешных переговоров – переговоров, против которых Марцилио восставал всем сердцем, – дядя как будто намекнул: тебе, племянничек, никогда не сделать политической карьеры.

И вот они с дядей в Вероне, в этой выгребной яме, да еще во время богопротивного празднества, и Марцилио вынужден демонстрировать дружеские чувства. Он упирался до последнего, даже притворился больным, лишь бы не ехать, но потом вспомнил о знаменитых скачках. Он покажет этим надутым офранцуженным псевдоитальянцам, любителям лизать германские башмаки, на что способен настоящий падуанец.

На пути Марцилио торчали двое, с которых, собственно, и начались все его несчастья, – смазливый юнец, едва не насаженный им на стрелу, и белобрысый увалень, так не вовремя вмешавшийся. Каррара ничего не забыл – ни неудачи на поле боя, ни насмешек на ступенях палаццо в Виченце. Дядя как-то уж слишком быстро сдался, да еще его, Марцилио, политике учил, велел восхищаться обидчиком. Дескать, в Кангранде соединились все качества, присущие настоящему принцу. Марцилио снова, как при разговоре с дядей, вскипел и почувствовал нешуточное разлитие желчи.

Довольно и того, что он, впившись ногтями в собственные ладони, наблюдал церемонию посвящения в рыцари этих молокососов да паршивца Алагьери; довольно того, что их чествовали за победу над ним и его соотечественниками. Марцилио больше не в силах был ждать. Он вклинился между двумя жонглерами-самоучками. Поймав один из кинжалов и сунув его за голенище, Марцилио крикнул: «Догоняйте, щенки!» За спиной послышались проклятия.

Стена изгибалась; они забрали влево. Стены строились по приказу Кангранде – они были частью его плана по усилению укреплений. Верона стала больше на одну пятую: фермы, с которых на рынки поставлялись продукты, также считались теперь частью города и были защищены от врагов.

На дереве развевался очередной малиновый флажок. Шестерых всадников, повернувших на восток, к сердцу Вероны, оглушительно приветствовали фермеры с чадами и домочадцами.

Появление Пьетро было встречено насмешками; впрочем, несколько человек все же громко пожелали ему удачи. Пьетро повернул на грязную виа Санта-Тринита и оказался всего в двух лошадиных корпусах от лидирующей шестерки. Он очень надеялся, что не слишком измучил гнедого. Ведь предстоял еще один круг.

На виа Каппучини они проехали под очередной римской аркой, взяли влево, и перед ними выросла Арена. Всадники натянули поводья – на булыжниках конь легко мог сломать ногу. Таким образом, шеренга выровнялась, и на пьяцца Бра они въехали голова в голову, словно участвовали в параде, а не в скачках.

Грохоча по мостовой, семеро всадников проехали по Арене. Они очень напоминали рыцарей с гравюры в каком-нибудь немецком учебнике по фехтованию, ровным строем идущих на невидимого врага. Зрители лепились повсюду, умудрялись даже удерживаться на арках и в неглубоких нишах на стенах. Некоторых спихивали более нетерпеливые соседи.

Пьетро направил гнедого к арке Гави, очень древней, осыпающейся. Всадники второй раз за день проехали сквозь колонны белого мрамора, спеша снова повернуть на Корсо Мастино. Озадаченные зрители путались под ногами, рискуя быть затоптанными. Две минуты назад не менее сорока всадников пронеслись в противоположную сторону – неудивительно, что зрители были теперь совершенно сбиты с толку.

Один из зрителей упал на землю, закрыв голову руками.

– Поберегись! – крикнул Пьетро.

Конь его перемахнул через распростертого, не сбившись с галопа, и поскакал к реке. Они ехали знакомой дорогой. Не слышно было шуток и подначек; напротив, агрессия нарастала, всадники теснили друг друга, не гнушаясь и вероломных трюков. Так как все помнили дорогу, каждый был озабочен тем, чтобы его коню хватило сил до финиша. Всадники вдруг поняли, что по какой-то причине их осталось только семеро; лишь Пьетро знал, кто направил большую часть соперников по ложному пути.

Случайно Пьетро и Марцилио оказались бок о бок в последнем ряду.

– Ловко ты придумал с флажком! – крикнул Пьетро.

Каррара не удостоил его ответом.

Однако следующее препятствие было отнюдь не на совести Марцилио – его устроил чистокровный веронец, кавальери лет сорока, самый старший из оставшихся, из года в год не терявший надежды на победу. У реки он заметил пирамиду бочонков. На всем скаку кавальери лягнул нижний бочонок, и пирамида распалась, бочонки с грохотом покатились по мостовой, запахло разлитой мальвазией.

Удар пришелся на Пьетро и Марцилио – остальные всадники были слишком далеко. Этим же двоим нужно было придержать коней. Иначе…

«Араб», высокий, легконогий, горячий, в один прием перемахнул бочонки.

«Лопни мои глаза!»

Гнедой слишком мал ростом. Несомненно, он угодит копытом в бочонок и рухнет наземь. Натягивать поводья или поворачивать было слишком поздно. У Пьетро перехватило дух. Он вспомнил, с каким грохотом падали друг на друга кони падуанцев под Виченцей. Гнедой напряг круп. В следующую секунду Пьетро ощутил, что летит. Летит вместе с конем. Юноша зажмурился – и услышал хруст дерева под задним копытом. Несомненно, гнедой наступил на бочонок. Пьетро приготовился к грязи, булыжникам и хрусту собственных костей.

Очнулся он от толчка. Передние копыта разбрызгали грязь. За хлюпаньем последовал мерный стук копыт, и более ничего. Пьетро услышал радостные крики толпы, прежде чем понял: гнедой тоже прыгнул. Юноша открыл глаза, похлопал коня по шее.

– Молодчина, Анус! Славный мальчик!

Он даже почти не отстал от Марцилио. Тот оглянулся, не веря своим глазам, и помахал с издевательской улыбкой.

Пьетро хотелось как-нибудь поощрить гнедого, однако скачки еще не закончились. Пока в качестве благодарности юноша решил не пользоваться шпорами. Он только плотнее сжал ногами круп коня. Благородное животное отреагировало немедленно: нагнув голову, весь в мыле, гнедой пустился нагонять остальных, успевших уже добраться до церкви Сан Зено.

Церковь стояла на возвышении; уже почти приблизившись к ней, Пьетро охнул – на двери не было флажка! Другие всадники тоже шарили глазами, возмущались, сквернословили. Нигде не наблюдалось ничего малинового. Может, флажок сорвал ветер?

Пьетро подозрительно взглянул на Марцилио. Однако падуанец выглядел не менее растерянным, чем остальные.

– Ты что-нибудь видишь? – крикнул Марьотто.

– Нет! – отвечал Пьетро, вертя головой.

В прошлый раз они доехали как раз до переднего крыльца церкви. Их привели туда несколько флажков, каждый из которых обозначал поворот на пьяцца. Но если не здесь, тогда, значит…

– Вон он!

Флажок трепыхался на противоположном углу, указывая налево, в узкую кривую улочку.

Пьетро вспомнил ухмылку Скалигера. Так вот о каких сюрпризах он говорил! Второй круг скачек ни в чем не совпадал с первым. Слуги Кангранде прятались в толпе, выжидая, пока проедут всадники, и меняли флажки.

Значит, Скалигер приготовил не один, а два маршрута.

Все семеро, осознав это, смешались. Наконец юноша в пурпуре и серебре, один из тех, кого сегодня посвятили в рыцари, пришпорил коня. Остальные последовали за ним, разбившись на три пары – узкая улочка позволяла одновременно проехать лишь двоим.

– Отлично! – воскликнул Мари.

– Вот люблю Кангранде! – подхватил Антонио.

– Пошевеливайся! – Пьетро в высшей степени доброжелательно пихнул Антонио локтем под ребра.

– Сам пошевеливайся! – Кулак Антонио недвусмысленно двинулся к плечу Пьетро, но Пьетро увернулся и ускакал, нарушив второй ряд. Позади него сцепились Антонио и Марьотто. За ними, пятым из семи, в белоснежном фарсетто, ехал неотразимый падуанец.

Следующий флажок Пьетро увидел издалека. Вместо поворота на улицу Святого Бернардино, по которой они скакали в первый раз, флажок указывал поворот налево, к Порта Палио. Пьетро сомневался, что они отъедут достаточно далеко, прежде чем повернуть направо. Иначе они повторят путь всадников, которых ввел в заблуждение Марцилио, и окажутся в самом конце Корсо Мастино, у рыночной площади перед палаццо Скалигеров.