Текст книги "Короли Вероны"

Автор книги: Дэвид Бликст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

По трибунам пронесся благоговейный ропот, когда на Арену, шаркая ногами, вышла прорицательница.

«В чем только душа держится», – подумал Пьетро.

Несмотря на холод, прорицательница не надела ни подбитого мехом плаща, ни шали. На девушке было нечто бесформенное, черное, не скрывавшее отсутствия женственных форм – ни выпуклость груди, ни округлость бедра не выделялись под грубой тканью. Худенькие руки висели бессильно, как плети. Пьетро принял бы прорицательницу за мальчика, если бы Нико только что не сказал: «Вот она».

Поскольку ни пышными формами, ни изяществом наряда девушка не отличалась, все внимание зрителей невольно приковали ее волосы. Видимо, таков и был замысел – шокировать публику невероятно черными, а в утреннем свете и вовсе синими волосами, абсолютно прямыми, ниспадающими до лодыжек и окутывающими фигуру подобно плащу. Под скупым февральским солнцем они сияли ровно, как зеркало.

Прорицательница остановилась под балконом Скалигера. Не поднимая головы, она поклонилась правителю Вероны. Скалигер встал и поклонился в ответ. Он так и остался стоять, когда девушка подняла к небу сосредоточенное лицо. Глаза ее были закрыты. Она закачалась, уронила голову на левое плечо, затем на грудь. Она повторила это движение три раза и лишь тогда встала прямо. Трибуны замерли.

Серые глаза в упор смотрели на Скалигера. Растягивая слова, тихим голосом, слышным, однако, на самых дальних трибунах, прорицательница обратилась к правителю Вероны:

– Франческо делла Скала! Во время твоего правления Верона достигнет вершин во всех сферах! Слава твоя не убудет, пока ты жив. Хотя через два поколения мир за стенами Вероны о тебе и не вспомнит, в твоем родном городе говорить о тебе не перестанут никогда. Ты – цветок в венце Вероны.

По трибунам пробежал одобрительный гул.

– Тебе суждено проиграть лишь одну битву, и битва эта случится задолго до заката твоей ратной силы. Тебе суждено предать лишь одного друга, но позор этот будет паче позора проигранной битвы. Ты переживешь и одно, и другое, и больше уже никогда не потерпишь поражения.

Джакомо Гранде при этих словах вскинул брови.

– И все же при жизни твоей будут брошены в землю семена разрушения, которое постигнет город твой.

Об этом-то и говорил да Лоццо. Главное – напустить побольше туману. Зрители, чувствуя сладкий ужас, подались вперед.

– Твой город разрушат не войны, а ненависть! А ненависть эта родится от любви. Трижды Верона будет свидетельницей великой любви и падет от нее. Но эта любовь, троекратно повторенная в стенах Вероны, прославит город в веках. В двух случаях великую любовь ожидает брак. В одном случае влюбленные не будут вместе. От отвергнутой любви явится человек. Спасение Вероны ляжет на его плечи. Однако он не спасет, а уничтожит Верону. Он пойдет путем обмана. Он восстанет против судьбы, однако судьба, несмотря ни на что, возлюбит его. Он возродит забытые ремесла, он станет великим сыном Вероны и всего человечества, но песен о нем не сложат. Небеса оплачут его.

На трибунах зашумели. Все думали об одном, и Кангранде наконец задал вопрос вслух:

– Кто это будет?

– Взгляни на своих родственников, – последовал ответ.

Супруга Кангранде нахмурилась. Катерина тоже. Баилардино опешил. С трибун смотрели то на Мастино, то на Альберто. Смотрели также и на Чеччино и его беременную жену. Все эти люди считались родственниками Кангранде. У него не было кровных родственников мужского пола.

Скалигер не сводил глаз с прорицательницы. Взгляд его был тверд, как низкая стена, в которую вцепились его пальцы.

– Мы хотим знать больше!

– Дважды великая любовь осветит Верону при твоей жизни, Скалигер. В первый раз это случится в наступившем году, во второй раз – в год твоей смерти. В третий раз… в третий раз это случится тогда, когда случится. Любовь, которая в третий раз благословит Верону, соединит в себе две первые; она лишит город могущества, но прославит его. До скончания веков о Вероне будут говорить как о городе любви.

Тяжелые веки опустились. Голова упала на грудь. Длинные волосы, подобно покрывалу, спрятали лицо.

Капитан схватил кошель и швырнул его к ногам девушки. Звякнули монеты. Зрители словно очнулись. Все наперебой принялись обсуждать услышанное. Разве она не сказала, что Верона прославится в веках? Разве Капитан не победит всех своих врагов и не завоюет все, что пожелает? Чего же вам еще?

Но что она там говорила об уничтожении Вероны, о пути обмана? Люди шептались, толкали друг друга локтями, поглядывали на балкон, где расположилось семейство делла Скала. Кто станет героем Вероны, о котором не сложат песен? Точно не Альберто. Он не унаследовал от деда ни отваги, ни благочестия. Чеччино? Нет, Чеччино не способен на великие дела. Значит, Мастино? Вон он смотрит вслед прорицательнице. Говорят, этому мальчику пальцы в рот не клади. И про путь обмана тоже сходится. Так вот, значит, в чьих руках судьба города!

Пьетро наблюдал за шестилетним Мастино: малыш менялся по мере того, как на него устремлялось все больше взглядов. Вот он выпрямился; вот расплылся в надменной улыбке. Впрочем, за улыбкой этой Пьетро разгадал страх: вдруг сейчас – или чуть позже, какая разница? – всеобщее внимание к нему иссякнет?

Нико да Лоццо утверждал, что все предсказания пишутся заранее, и далеко не прорицателями. Прорицатель – просто очередной аттракцион, вроде актеров да жонглеров. Однако Пьетро смутно чувствовал: кое-какие слова этой девушки впервые слышали абсолютно все.

Поко ткнул его локтем.

– Что с твоим щенком?

Пьетро взглянул на Меркурио. Только что пес, будучи в отличном расположении духа, лизал хозяину пальцы – теперь он мелко дрожал, из пасти его текла пена. Меркурио смотрел вверх бессмысленными помутневшими глазами.

– Меркурио? Ты что, малыш? – Голос едва не выдал Пьетро. – Ты не заболел? – Пьетро почесал щенка за ухом.

Часто заморгав, Меркурио положил морду на правое бедро хозяина. Он всегда устраивался справа, будто понимал, что Пьетро нуждается в защите именно с этой стороны. Пьетро обеими руками притянул породистую голову к своему лицу.

– Ты ведь здоров, правда?

Кто-то дернул Пьетро за рукав.

– Пора идти, мессэр Пьетро, – произнес главный дворецкий.

«Мессэр? Боже, он ведь ко мне обращается!»

– Отец, пожалуйста, присмотрите за Меркурио, – попросил Пьетро.

Данте немедленно потянулся к носу щенка, а тот стал уворачиваться и подныривать под его руку – эту игру поэт и пес придумали вместе.

– Иди, сынок, не беспокойся, – сказал Данте.

Пьетро поднялся, взял свой костыль и захромал вниз по ступеням. В проходах появились другие молодые люди в пурпуре и серебре. В нижних рядах было гораздо теплее, и Пьетро радовался этой перемене. Он изрядно продрог: несмотря на жаровню на балконе, от промозглого воздуха кровь стыла в жилах.

Или, может быть, кровь стыла от взгляда прорицательницы.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пьетро нагнали Мари и Антонио.

– Скорей бы все закончилось, – произнес Антонио, потирая ручищи и усиленно на них дыша. – Умираю, хочу на скачки.

Марьотто хлопнул приятеля по плечу.

– Узнаю Тонио. Сегодня самый главный день в его жизни, а он только о скачках и думает. Нас же в рыцари посвящают!

– Пьетро, а ты участвуешь в скачках? – гнул свое Антонио.

Пьетро хотел было сказать «нет», но вспомнил слова Баилардино. Конечно, он не мог состязаться в беге ночью, однако ничто не помешает ему принять участие в скачках, которые состоятся в полдень. Он возьмет гнедого.

– Пожалуй, – кивнул Пьетро.

– Отлично! – Тяжеленная ручища Антонио опустилась на спину Пьетро. – Мы тут с Мари поспорили, кто придет первым.

– Уж конечно, не ты, деревенщина! Разве что опять на меня рухнешь, – сказал Марьотто.

– Нет, вы только послушайте! Я ему жизнь спас, а он…

– Ты рухнул! Ты сам говорил!

– Я тебе жизнь спас!

– Это я тебе жизнь спас!

– Знаешь что? Обратился бы ты к доктору Морсикато. Пусть он тебе головку полечит, чтоб всадники с копьями больше не мерещились!

– Это тебе арбалеты мерещатся!

– Девочки, девочки, не ссорьтесь. Вы обе хорошенькие, – рассмеялся Пьетро.

Дружеская перепалка продолжалась всю дорогу вниз по проходу и под внешним кольцом нижнего уровня Арены. На каждом шагу юношам попадались напоминания о былых временах: мрамор стерся от множеств подошв и копыт, топтавших его веками; грубые проломы в стенах, сделанные горожанами уже после падения Рима, – там они устраивали жилища; наконец, остатки краски, сохранившиеся еще с тех пор и напоминавшие об ослепительном блеске Римской империи.

– Смотри, что мы с Антонио заказали! – Марьотто выхватил из ножен длинный серебряный кинжал. – Чурбан деревенский, покажи ему свой! Или ты его уже посеял?

– Не дождешься, – рявкнул Антонио, и его кинжал просвистел над головой Мари.

Мари перехватил кинжал на лету.

– Отличный бросок!

– Какие красивые! – воскликнул Пьетро.

«Интересно, а почему ему не прислали кинжал? Может, он его просто не заметил?»

– Нам с Мари их на заказ сделали! – похвастался Капеселатро. – Но мы и о тебе не забыли. Держи. – И он вручил Пьетро такой же кинжал.

– Видишь, на одной стороне написано «Триумвират», – сказал Мари, – а на другой – имя владельца.

Действительно, на одном кинжале в руках Марьотто было вытравлено «Мари», на другом – «Тонио». На третьем кинжале красовалось «Пьетро».

– Прямо не знаю, что сказать. – «Хм, может, они ожидали более ярких проявлений восторга?»

– Скажи, что умеешь жонглировать!

И Мари и Антонио принялись метать кинжалы с завидной сноровкой. Со всех сторон послышались проклятия. Пьетро тоже метнул свой кинжал и едва не порезал руку, поймав кинжал Мари.

– Пожалуй, на следующий год надо попроситься выступать на Арене, – съязвил Мари. – То-то прославимся!

– Еще бы! К следующему году у нас останется три пальца на троих, – усмехнулся Пьетро, пригибаясь. – Смотри, куда бросаешь!

– Ты слышал, что сказала прорицательница? – Антонио схватил кинжал на лету и принялся раскачиваться, закатив глаза. – Вели-и-и-кая любовь! – завыл он. – Вас погубит любовь! Приходит же людям в голову такая чушь!

Марьотто хихикнул.

– А с чего ты взял, что она имела в виду любовь мужчины к женщине? Может, нас погубит любовь к сражениям?

– Или к поэзии, – прорычал Антонио.

– Или к вину, – предположил Пьетро.

– Ну, если так, мне бояться нечего. – Антонио вздохнул с облегчением. – Я предпочитаю пиво.

Марьотто фыркнул.

– Еще бы! Слушай, а ты часом не из Германии? Что-то ты не тянешь на итальянца, хотя бы даже из Капуи.

– Угадал, – кивнул Антонио. – Я тут шпионю для Великой империи, выясняю, кто годится для битвы. Уже доложил, что из всего клана Монтекки один только мессэр Гаргано еще хоть куда.

Они оказались во внешнем кольце Арены, под сводчатыми арками, и пристроились в хвосте процессии рыцарей, ждущих посвящения.

– У меня есть презлющая тетка в монастыре в Тревизо, – произнес Марьотто. – Пожалуй, твоему отцу, Пьетро, она бы пришлась по душе. Ее зовут Беатриче.

– Хватит с нас и одной, – отвечал Пьетро. Он объяснил, что со дня на день ждет сестру. – Отец называет ее Беатриче.

– Тогда, может, твой отец столковался бы с отцом Мари, – буркнул Антонио. – Глядишь, ты стал бы шурином Монтекки.

– Шурином? – опешил Пьетро.

– Не обращай на него внимания, – снова хихикнул Марьотто. – Просто он зол, потому что сегодня должен знакомиться со своей невестой.

– Не напоминай! – рявкнул Антонио.

– У Антонио есть невеста? – изумился Пьетро.

Марьотто бросил взгляд на кинжал.

– Тонио, у тебя мой кинжал. Отдай.

– И не подумаю, – буркнул Антонио, вспарывая воздух клинком. – А вот если ты еще раз ее помянешь, он будет твой, причем по самую рукоятку.

– Невеста, значит? – Пьетро стало очень весело.

– Да, невеста, и что с того? – взбеленился Капеселатро. – Отец решил меня женить. Сегодня я ее в первый раз увижу.

Марьотто веселился от души.

– В среду состоится помолвка. Будет торжественный ужин, поздравления и…

– И свежезаколотый Монтекки на десерт, – взревел Антонио.

Они оказались теперь в стойлах, прилегающих к Арене. Там их ждали боевые кони в полном снаряжении, с притороченными к седлам мечами и щитами. Церемония обещала быть пышной.

Пьетро подсадили. Уже сверху он спросил:

– Так кто твоя невеста? Небось какая-нибудь пожилая вдова?

Антонио не ответил, только смерил Пьетро мрачным взглядом.

– Она из Падуи, – продолжал веселиться Марьотто.

– Не может быть!

– Мало того, – Марьотто прямо-таки сиял, – она родственница да Каррары!

Пьетро стало не до смеха.

– Что ты сказал?

– Да-да, она – племянница этого ублюдка, – простонал Антонио. – Отец ходил к Капитану, и они решили, что лучше всего скрепить мир с Падуей браком. А поскольку у Кангранде нет родственников подходящего возраста, в подарок семейке Каррары приготовили меня.

– Это… это выгодный брак, – произнес Пьетро.

Он мало что знал о семье Антонио; ясно было одно – при их общественном положении заключить такой союз без помощи Кангранде не представлялось возможным. Капитан явно осыпает милостями семейство Капеселатро.

«Сколько же у них денег?»

Антонио сразу ощетинился.

– Не думай, что она слишком хороша для меня, – проворчал он, словно мысли Пьетро прочитал. – Не утруждай свои благородные мозги.

– Я ничего такого не сказал, – нахмурился Пьетро.

– Конечно, не сказал. Никто ничего такого не говорит. У тебя же все на лице написано. И у тебя тоже, Мари! – Он занес кулак, но в последний момент передумал. – Всем интересно, почему мы уехали из Капуи и как нажили капитал. А как другие наживают? Нами брезгуют, потому что мы богачи только в первом поколении. Мы деньги в рост даем. А как твои предки разбогатели, а, Марьотто? Не конокрадством ли? Что молчишь?

Со стороны Антонио это были жестокие и грубые слова; хуже того, это были слова правдивые. Монтекки, богатые и уважаемые землевладельцы, действительно разбогатели благодаря одному члену семьи, знаменитому конокраду. Даже девиз семьи, «Montibus in claris simper vivida fides», имел прямое отношение к этому роду занятий. Примерный перевод был – «Вера крепнет в горах». Выражение пошло от разбойников, молившихся, чтобы их не поймали с крадеными лошадьми.

Вокруг уже толпились молодые люди в пурпуре и серебре. Одни пытались шутить, чтобы скрыть волнение, другие нетерпеливо озирались.

– Забирай, – произнес Марьотто ровным голосом.

Но Антонио крепко обиделся.

– И не подумаю.

Марьотто уже собирался стукнуть Антонио по голове, но Пьетро направил коня прямо на них, держа костыль наперевес.

– Как вам не стыдно! Разве так полагается вести себя рыцарям?

Вид у Марьотто был кровожадный.

– Рыцарям полагается защищать свою честь!

– Тогда подумай о бесчестье, которое ждет твою семью, если тебя сегодня не посвятят в рыцари. Антонио, если тебе непременно нужно на кого-нибудь злиться, злись на меня. Извинись перед Марьотто, и закроем эту тему.

Остальные молодые люди уже собрались в туннеле, что вел на Арену.

– Прости меня, Мари, – мрачно произнес Антонио.

Марьотто выдержал паузу.

– Надо было дать тому типу насадить тебя на копье.

– Зря я тогда стащил тебя с лошади.

– Ты рухнул.

– Хорошо. Я рухнул.

– Во время Палио я тебя прикончу.

– Смотри сам раньше не кончись.

Марьотто поднял серебряный кинжал.

– Не забывай, у меня клинок с твоим именем.

– А у меня – с твоим, – парировал Капеселатро.

И перепалка пошла по второму кругу.

– Эй, вы двое, – снова вмешался Пьетро, – мое имя тоже вытравлено на клинке, но это еще ничего не значит.

– Да не волнуйся ты так, Пьетро, – сказал Мари.

Они ехали в хвосте колонны будущих рыцарей.

– Вот-вот, – подхватил Антонио. – А то еще поседеешь до времени.

Если и поседею, то по крайней мере не от попреков жены.

– В точку! – воскликнул Марьотто.

Антонио рассмеялся. В туннеле было темно и довольно тепло.

– Зато я не угодил в монахи. Пьетро, ты видел того бедолагу, что прислуживал епископу с аббатом?

Пьетро вспомнил молодого монаха со свеженькой тонзурой.

– Видел. И как его только угораздило?

– Может, он юношей предпочитает, – предположил Антонио. Ни Марьотто, ни Пьетро не решились бы высказать такое вслух. – Я же, хвала Господу, избежал монастыря. А с женой уж как-нибудь справлюсь.

– В женитьбе нет ничего плохого, – заметил Марьотто.

– А ты откуда знаешь?

– Я не знаю. Я просто хотел тебя подбодрить.

– Ну так попроси папочку найти тебе невесту, – ласково предложил Антонио. – Вместе и полезем под ярмо.

– Нет уж, спасибо. – Марьотто ударил себя кулаком в грудь. – Мне дорога свобода. Хочу, прежде чем жениться, немножко пожить в свое удовольствие.

– Спасибо, ты настоящий друг. – Антонио закатил глаза.

– Тише вы! – шикнул Пьетро.

Распорядитель дал сигнал выезжать на Арену и принялся наставлять молодых людей. Трое в хвосте туже затянули свои фарсетто.

– Я серьезно, Пьетро, – зашептал Антонио. – Отобедай сегодня с нами. Не хочу оставаться с ней наедине. Мари уже согласился.

– Хорошо, – шепотом пообещал Пьетро.

И они выехали на Арену под громкие аплодисменты. Февральское солнце стояло в зените.

Пятнадцать будущих рыцарей являли собой замечательное зрелище. Наряды их, в остальном совершенно одинаковые, отличались только перьями на шляпах. Не было двух одинаковых перьев – на одной шляпе полыхал круглый глаз павлиньего пера, на другой отливало изумрудом перо утиное…

Юноши въехали на Арену с запада, с противоположной от балкона Скалигера стороны, сделали два круга и остановились в самом центре Арены. Там они спешились и преклонили колени. Пьетро и то и другое стоило боли и усилий.

Звучным своим голосом Кангранде зачитал имена избранных. Когда он дошел до триумвиров, ему пришлось выдержать паузу – столь оглушительны были аплодисменты. Затем Кангранде велел кандидатам помолиться и огласил кодекс чести. Прежде всего он назвал три главных принципа – верность данному слову, порядочность, помощь Церкви и четыре категории нуждающихся в защите рыцаря – Церковь, вдов, сирот и притесняемых.

Вперед выступил епископ Франциск. С балкона он зачитал десять заповедей рыцаря:

– «Рыцарь должен верить всему, чему учит Церковь, и соблюдать все ее предписания. Рыцарь должен защищать Церковь. Рыцарь должен уважать слабых и служить им защитою. Рыцарь должен любить страну, в которой появился на свет. Рыцарь не должен отступать перед врагом. Рыцарь должен вести беспощадную войну против язычников. Рыцарь должен скрупулезно исполнять свои обязанности феодала, если только они не противоречат законом Божиим. Рыцарь никогда не лжет и всегда держит данное им слово. Рыцарь должен быть щедрым и великодушным по отношению к каждому человеку. Рыцарь должен везде и всюду сражаться на стороне добра и справедливости против зла и подлости». А теперь, – закончил епископ, – я буду по очереди называть ваши имена, а вы будете провозглашать каждый по два принципа из кодекса чести. Синьор Беллинцона, начинайте.

Боже. Пьетро никто не предупредил! В кодексе тридцать шесть принципов. Какие же выбрать? Этот выбор имел огромное значение – им определялась вся будущая жизнь Пьетро, начиная с сегодняшнего дня.

В начале строя юноша по фамилии Беллинцона, вскинув голову, воскликнул:

– Я посвящу свою жизнь борьбе за свободу, справедливость и добро! Я никогда не нанесу удара сзади!

Раздались аплодисменты.

Следующий кандидат провозгласил:

– Я буду вершить правосудие. Я приму смерть на поле битвы и встречу ее с честью.

Он назвал сразу три принципа! Умереть на поле битвы и встретить смерть с честью – два разных принципа, а не один. Пьетро подавил желание вмешаться и свершить правосудие уже сейчас, не дожидаясь посвящения.

– Клянусь бороться со злом во всех его проявлениях! Клянусь почитать женщин.

Очень выигрышные клятвы. Пьетро значился третьим с конца, за ним шли только Марьотто и Антонио. Конечно, он мог и повторить клятвы, которые уже называли, но это вызвало бы скептические ухмылки на трибунах. Нужно найти свои и только свои принципы – однако где гарантия, что, пока очередь дойдет до Пьетро, кто-нибудь уже их не провозгласит? Как-то не очень хотелось делать своим девизом слова вроде «Не допускать пыток» или «Демонстрировать безупречные манеры».

– Клянусь не нападать на безоружного врага! Клянусь сражаться честно!

Что и требовалось доказать. Еще два отличных принципа увели из-под носа.

– Клянусь всегда держать слово! Клянусь никогда не лгать!

Не может быть! Наверняка этот кандидат волнуется еще больше его, раз выбрал принцип «Никогда не лгать!»

– Клянусь не терять самообладания! Клянусь защищать интересы Капитана, Вероны, рыцарства!

Ловко он заменил императора на Капитана.

– Клянусь проявлять мужество в словах и поступках! Клянусь быть учтивым и предупредительным!

Не слишком подходящая клятва для воина. Пьетро внимательно слушал. То и дело звучали слова «честь», «мужество», «свобода» и «справедливость», поскольку многие клятвы частично совпадали. Один из юношей в отчаянии упомянул о пытках, чем вызвал хохот на трибунах.

Пьетро решил остановиться на двух клятвах – кажется, их еще не называли: «Всегда придерживаться своих принципов» и «Мстить за обиженных».

Он повторял клятвы про себя, как вдруг услышал их из уст очередного кандидата! Обе! Проклятье! Нужно было придумать еще две, да поскорее, а он отвлекся и не мог вспомнить, что говорили двое предыдущих юношей.

– Клянусь положить жизнь на служение Господу, Капитану и Вероне, а также всему, что они почитают священным!

Умный парень. Красиво соединил два принципа в один.

Настала очередь Пьетро. Он набрал в легкие побольше воздуха, вскинул голову и выкрикнул первые два принципа, что пришли на ум:

– Клянусь прожить жизнь с честью, чтобы перед смертью не о чем было жалеть! Клянусь защищать невинных!

Возгласы одобрения. Слава Богу! Пьетро вздохнул с облегчением и наклонил голову.

– Клянусь не предавать друзей, союзников и всех благородных людей! Клянусь никогда не вести двойную игру! – воскликнул Марьотто.

Опять возгласы одобрения – несмотря на то что «не вести двойную игру» очень походило на «не лгать».

Антонио, не наклоняя головы, шепнул:

– Что, уже заграбастал клятву о дружбе? Ну, спасибо.

Он вскинул голову, глядя на Марьотто, усмехнулся и провозгласил:

– Клянусь не использовать против врага оружия более сильного, чем его оружие, и не идти на хитрость в бою! Клянусь уважать людей, облеченных властью!

– Людей, облеченных властью? – скривился Марьотто.

– Заткнись, болван, – прошипел Антонио. – Я не тебя имел в виду.

– Вы оба, замолчите! Сейчас будет говорить Кангранде!

Скалигер жестом успокаивал трибуны. Когда аплодисменты стихли, он сделал серьезное лицо.

– Быть рыцарем – значит не просто владеть оружием и разбираться в искусстве боя. Человек, посвящаемый в рыцари, берет на себя обязательство стать мечом Господним в борьбе за справедливость на этой земле. Смысл рыцарства не в личном обогащении. И не в ратной славе. – Скалигер улыбнулся. – И не в щегольской одежде. – Улыбка исчезла так же мгновенно, как появилась. – Смысл рыцарства в борьбе со злом. Смысл рыцарства в защите невинных. Деяниями рыцаря говорит Господь. Понимаете ли вы это, юноши?

– Понимаем! – отозвались кандидаты.

– Тогда примите мою милость и станьте устами Господа!

Едва Кангранде закончил речь, много лет назад слышанную от отца, как явились несколько священников и монахов. Пьетро услышал колокольный звон – было первое воскресенье Великого поста, полдень. Священники причастили юношей и прочли молитвы, в которых отпускали всем присутствующим грех непосещения церкви в этот святой день, расценивая посвящение в рыцари как особое освобождение от обязательств.

Пьетро принял облатку и выпил вино, думая не о Боге, а лишь о том, сколько еще минут выдержит на коленях. Правая нога дрожала, на лбу выступила испарина, несмотря на пронизывающий холод.

«Пропади все пропадом, я больше не могу».

И тут церемония закончилась. Скалигер жестом велел рыцарям встать на ноги. Пьетро, чуть живой и весь мокрый, повиновался.

– Я оказываю каждому из вас величайшую честь, какую только может оказать Верона, – я объявляю вас рыцарями Мастино!

Свежеиспеченные рыцари Мастино, веронского рыцарского ордена, грелись в лучах славы. Антонио от избытка чувств махал над головой своими огромными ручищами. Марьотто посылал во все стороны воздушные поцелуи, сверкая ослепительной улыбкой. Остальные юноши пританцовывали и даже подпрыгивали.

Пьетро улыбался, не в силах сдержать слез, – на балконе его холодноватый, всегда сдержанный отец, вскочив, кричал вместе со всеми. Данте, не стесняясь, смахнул слезу. Эта слеза, словно капля сургуча, скрепила все события самого волнительного дня в жизни Пьетро.

Однако день еще не кончился. Кричали не только на трибунах – крики доносились из-за стен Арены. После церемонии посвящения в рыцари настал черед знаменитых скачек.

Вся Верона ждала начала скачек, меж тем как двое, устроившись в дальнем углу таверны, вели переговоры. Первый, внушительного вида синьор, умело избегал любопытных взглядов, не высовываясь из густой тени. Второй, средней комплекции, был одет несколько более изысканно, чем полагалось завсегдатаю подобного заведения. На столе перед синьорами имелось полголовки сыра и непочатая бутылка вина.

Выслушав собеседника, внушительный синьор подал голос из тени:

– Это неудачная шутка.

– Это не шутка.

– Палаццо Скалигеров, скажите на милость! – съязвил внушительный.

– Да, прямо под носом у Пса.

– Вы с ума сошли. Я был в Виченце месяц назад, и раньше приходилось. Я видел, как его охраняют. День и ночь глаз с него не сводят. Мне даже, – он потянулся к собеседнику, и глаза его нехорошо сверкнули, – мне даже удалось подслушать, какие приказы она отдает слугам. Она сказала, что уже была попытка. Впрочем, я об этом и раньше знал.

На лице синьора средней комплекции изобразилось самое искреннее удивление.

– О какой попытке вы говорите?

– Она упомянула только вскользь, но я знаю: попытка была, еще в Падуе. Клянусь, если я лгу…

– Первый раз слышу о Падуе. Моя задача – просто передать вам сведения. Хотите – слушайте, хотите – уходите. – Он в задумчивости отпилил сырную корочку. – Так что – будете слушать? Нет? Как угодно. Теперь к делу. У них сейчас скачки. Ночью будет забег, верно? Все это время в палаццо куча народу толчется – так всегда бывает. Вам нужно дождаться конца скачек и чествования победителя. Тогда можно приступать.

– А мальчик будет там?

– Не сомневайтесь. У меня сведения из надежных источников.

– Ну и как, по-вашему, я проберусь в палаццо, а тем более выберусь оттуда, да еще с ребенком?

На шероховатом столе появился план палаццо.

– Альберто делла Скала был очень осторожен. Своим девизом он сделал поговорку «Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Вдобавок смерть брата многому его научила. Главное – чтобы в доме был потайной выход. – Палец ткнул в крест, изображенный на плане. – Вот он, ход, ведущий в пиршественную залу на первом этаже и наверх, в комнату Кангранде. А выходит он на улицу – вот здесь, сбоку, видите? Ход этот изображен на фреске – отличная работа, ни за что не заметишь, если заранее не знать.

– А будет ли она открыта, эта ваша потайная дверь?

– Будет.

– И кто же ее откроет?

– Это вам знать необязательно. Главное – явиться на место прежде, чем начнется забег. Пока все будут, развесив уши, внимать Скалигеру, вы и проскользнете. Никто не заметит.

Внушительный сцапал запястье среднего.

– Чем докажете, что это не ловушка? План убедительный, но вот акцент ваш внушает подозрения. Вы откуда?

– Не ваше дело. Ваше дело – до начала забега оказаться в условленном месте. На настоящий момент у нас с вами общие интересы. Однако мы больше не увидимся. Уберите руку и уходите.

Взгляды их встретились, и медленно, очень медленно пальцы внушительного разжались. Клочок бумаги с планом отправился за пазуху, и собеседники расстались: один стремился скрыться в толпе, другой тщился проследить за ним.

Отворилась ближайшая дверь, и еще один синьор бочком присел на скамью.

– Приятный человек. Как по-вашему, он справится?

– Посмотрим. Во всяком случае, он сделает все возможное.

Они осушили по стакану.

– А как насчет второго пункта плана?

– Порядок. Будущее уже у нее за спиной.

– Отлично.

Они прикончили бутылку и вышли, оставив посетителей таверны ждать скачек и еще более захватывающего развлечения в палаццо, обещанного вечером.