355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Аннандейл » Проклятие Пифоса » Текст книги (страница 7)
Проклятие Пифоса
  • Текст добавлен: 10 июля 2018, 09:30

Текст книги "Проклятие Пифоса"


Автор книги: Дэвид Аннандейл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Командир «Калидоры» встретил Аттика за кафедрой. Периферическим зрением Гальба уловил вспышки дуэли. Капитана звали Клеос. Некогда благородный воин с утонченным вкусом теперь был облачен в мантию из шелка поверх силового доспеха. Его лицо превратилось в затейливый узор из шрамов и глубоких открытых порезов, которые никогда не заживут. Он атаковал Аттика чарнабальской саблей – оружием, являвшим собой подлинное искусство, воплощенное в чистую многослойную сталь. В руках Клеоса она буквально испивала кровь из воздуха. Капитан орудовал ей с такой скоростью, что клинок невозможно было разглядеть.

Аттик не блокировал выпад. Лезвие вошло точно в щель между пластинами доспеха под его левой рукой. Клеос на мгновение застыл, сбитый с толку отсутствием крови. Его удар предназначался для существ из плоти, но сейчас ему противостояла машина войны из чистого металла. Аттик еще сильнее насел на лезвие и заклинил его ребрами. Клеос попытался выдернуть саблю, но командир Железных Рук разрубил ему голову цепным топором.

Бойня на капитанском мостике длилась меньше пяти минут. Железные Руки обрушились на Детей Императора неукротимой волной и сокрушили их. Когда последний предатель пал, наступила тишина. Гальба позволил себе насладиться унижением врага. А дальше настал час казни. Аттик взошел на командную кафедру и, зарычав, вдребезги разбил ее декоративное убранство.

– Координаты, – потребовал он.

Технодесантник Камн встал за штурвал, а Гальба сверился с воксом.

– Было отправлено сообщение, – доложил сержант.

– Клич о помощи, не иначе, – фыркнул Аттик. – Ему ответили?

– Да.

– Значит, не будем медлить. Брат Камн?

– Увидим его через минуту, капитан.

Гальба взглянул на передний обзорный экран. Мимо проплывали фрагменты астероидного пояса. Далекие ледяные глыбы выглядели бледно-серыми пятнами в пустоте, а те, что поближе, ловили на себе фиолетовое свечение «Калидоры».

– Там, – указал Камн.

В центре экрана возникла сфера – сосредоточение тьмы.

– Хорошо, – единственное слово капитана прозвучало отзвуком похоронного колокола.

Камну не требовались дальнейшие приказы. На глазах Гальбы шар густой ночи начал увеличиваться в размерах, приближаясь. Это был один из немногих скалистых планетоидов рассеянного диска, достаточно крупный, чтобы иметь имя – Креон. Около тысячи километров в диаметре, он был безвоздушным миром, где властвовала вечная ночь. Гробницей, дожидавшейся своего часа.

Палуба завибрировала – заработали двигатели «Калидоры».

– Полный вперед, – объявил Камн. – Координаты заданы.

– Хорошо, – повторил Аттик. – А теперь, братья, покончим с этим омерзительным кораблем.

Железные Руки направили оружие на консоли, экраны, когитаторы и управляющие системы боевой баржи. За считанные секунды на мостике воцарился хаос. Более ничто не могло изменить судьбу «Калидоры».

– Чувствуете, братья? – спросил Аттик, спускаясь с развороченной кафедры. – Чувствуете тишь за вибрациями двигателей? Это смерть. Корабль уже мертв, и наш враг знает это.

Дети Императора больше ничего не могли сделать, чтобы отвратить неизбежное. Но они все равно пытались. Аттик повел своих легионеров обратно к абордажным торпедам, и, проходя по изолированным туннелям, они на всем пути слышали неистовый шум – предатели пробовали пробиться на мостик. Вот показалась первая торпеда. Пронзив корпус баржи, она застряла в одном из проходов. И в этот момент воины «Калидоры» перешли к отчаянным мерам.

Мощный пробивной заряд буквально испарил металл, перегородивший одну из главных корабельных артерий, ведущих к мостику. Взрыв произошел прямо позади Железных Рук – словно солнечная вспышка озарила проход. Волна испепеляющего жара окатила замыкающих воинов. Они повалились на изуродованную палубу в своих доспехах, моментально превратившихся в почерневшие обугленные саркофаги. Гальба находился в передних рядах, но даже там ударная волна швырнула его в стену. Линзы шлема замигали предупреждающими рунами. Он двинулся дальше, но чувствовал, как приводы доспеха сбоят, тормозя его. На ходу сержант услышал ругань Векта. Им снова пришлось бросить позади тела павших братьев, чьи прогеноидные железы уже никогда не вернуть.

Рев взрыва стих. Его сменил топот сапог. Армия бросилась в погоню.

Инстинкт настойчиво требовал остановиться и сражаться. Но в воксе раздался голос Аттика:

– Нет нужды бороться. Предатели уже проиграли. Они уже мертвы. Унизим же их, оставив в живых.

Железные Руки беспрекословно повиновались и побежали. Теперь Гальба понял, что они бежали к победе. Обреченные толпы Детей Императора тщетно гнались за ними по пятам, еще не подозревая о карающем мече, нависшем над их шеями.

Воины X легиона погрузились в торпеды. Двигатели вспыхнули и вытолкнули абордажные снаряды из плоти «Калидоры». Сквозь зияющие дыры в пустоту вырвался корабельный воздух, унося с собой вражеских легионеров, пока не опустились переборки, изолировавшие пробоины в корпусе. Предателям на борту боевой баржи осталось жить на минуту дольше.

Но не более того.

Из удаляющейся абордажной торпеды Аттик наблюдал за обреченной баржей. Отбытие проходило медленно. Двигатели торпед не предназначались для высокоскоростного маневрирования. Их задачей было вывести снаряды к точке сбора, только и всего. Торпеды не могли совершать маневры уклонения и потому были уязвимы для орудий «Калидоры» – особенно теперь, когда их присутствие больше не было тайной. На «Калидоре» стояли сотни пушек, турелей и ракетных установок, да и большая часть экипажа осталась жива. Корабль понес лишь умеренный урон. Дети Императора запросто могли изничтожить разом все торпеды, стерев их, словно назойливое пятно, с совершенного полотна пустоты.

Но в первые секунды отступления с «Калидоры» за Железными Руками еще сохранялся эффект неожиданности. Они посеяли беспорядок на барже. Враг силился вернуть себе контроль. Но когда все карты вскрылись, Железные Руки больше не заботили Детей Императора.

Их заботил только Креон.

«Калидора» приближалась к планетоиду, своим светом разгоняя его тьму. Она шла прямо на него, и изменить курс было невозможно. Все орудия боевой баржи разом открыли огонь по Креону. Пушки молотили по ледяной коре планетоида магмовыми боеголовками – последний вызов неизбежности, попытка хотя бы обезобразить безразличного врага, чью траекторию не изменить даже столь разрушительным оружием. Орудийные башни, торпедные аппараты, лэнсы – все заговорило в последнем порыве отчаяния. И тоже безрезультатно.

Тогда Дети Императора запустили циклонные торпеды – поступок настоящих безумцев. «О чем они только думают? – размышлял Аттик. – Неужто они вообразили, что планетоид рассыплется прямо перед ними и „Калидора“ спокойно проплывет сквозь облако пыли? Неужели они настолько тронулись умом?»

Впрочем, неважно, что у них на уме. В этот момент только его действия имели значение. Все, что сейчас происходило, было результатом его воли, и ничто уже не могло изменить вынесенный им приговор. «Калидора» хлестала по Креону разрушительными плетьми, на деле лишь разжигая пламя ада, в который стремительно летела.

Нос «Калидоры» нацелили прямо в центр планетоида. Под яростной бомбардировкой поверхность Креона начала плавиться. Эпицентр разрушительного урагана раскалился добела – жуткий глаз, раскрывшийся в камне.

Волна жара расходилась все дальше, образуя бурлящий водоворот разжиженной скалистой породы диаметром в сотни километров. Планетоид охватили конвульсии. Мертвый мир холода и тьмы кричал, озаренный болью. После миллиардов лет покоя Креон начал пробуждаться. Фонтаны лавы взметнулись, приветствуя «Калидору». Корабль не тормозил и не отклонялся от курса, словно сама воля Аттика вела его прямо в разгорающееся огненное сердце небесного скитальца. Наконец боевая баржа нырнула носом в ослепительное свечение.

«Калидора» разгонялась до самого столкновения с Креоном – надменная фиолетовая слеза, сгинувшая в адском пламени. В следующее мгновение плазма вырвалась из ядер реакторов. Ярчайшая вспышка залила пустоту светом дня. Ударная волна охватила Креон и расколола планетоид надвое. Половины поплыли прочь друг от друга, отброшенные разрушительной яростью обратно в ледяную ночь.

– Совершенство, – прошептал Аттик.

Глава 7

ДУХ ВРЕМЕНИ. ЗАБРОШЕННЫЙ ЗАЛ. ОДИНОЧЕСТВО СТРАНСТВИЙ

– У нас осталось еще полно мин, – сказал Даррас.

– А у них полно кораблей, – возразил Гальба. Аттик возвышался над ними, стоя за командной кафедрой «Веритас феррум». Чистые обезличенные своды мостика успокаивали после изощренных извращений «Калидоры». Эрефрен, которую снова вызвали из покоев ее астропатического хора, стояла чуть позади капитана.

– Госпожа? – обратился к ней Аттик.

Эрефрен покачала головой.

– Прошу прощения, капитан. Ясность моих видений напрямую зависит от близости к аномалии. Я могу говорить о размере флота, который видела до путешествия сюда. Но сколько кораблей сейчас сюда направляется… – женщина подняла левую руку ладонью вверх, словно показывая, что знание ускользает от нее. – Этого я сказать не в силах.

– Но что-то приближается.

– Об этом свидетельствуют возмущения варпа.

– Сколько у нас времени?

– Боюсь, капитан, на это у меня тоже нет ответа.

– Брат-капитан, – разом начали Гальба и Даррас.

Аттик поднял руку.

– Вы оба правы, – сказал он сержантам. Холодное металлическое лицо сначала повернулось к Даррасу. – Не думайте, будто мне плевать на наше стратегическое преимущество здесь. Я знаю, эта победа лишь разожгла нашу жажду мести. Но у всего есть пределы. Нам не нравится смотреть в глаза правде, но будь иначе, мы бы восторжествовали на Исстване V. Так что мы покинем эту систему.

Капитан наклонился вперед.

– Обещаю тебе, брат-сержант, – голосовой модуль Аттика с трудом передавал интонации его резкого хриплого голоса. Гальбе он казался злобным шипением огромного электронного змея, сулившего долгожданную кару врагам. – Мы узнаем больше на Пифосе и ударим снова. И снова. Мы заставим Детей Императора вспомнить, что такое страх. Станем их ночным кошмаром. – Капитан повернул голову и взглянул на Гальбу. – Ты прав, сержант. Мы должны выбирать свои битвы. И я выбираю – оставить нашему врагу еще один подарок напоследок. Еще один урок.

Запасы «Веритас феррум» были небезграничны. Их не пополняли с самого усмирения Каллиниды. Даже если бы Железные Руки нашли на Пифосе подходящие ресурсы, производственные кузницы корабля больше не могли создавать боеприпасы и оружие. Рано или поздно наступит момент, когда «Веритас феррум» больше не сможет вести войну.

Но это время еще не пришло. И мин пока было достаточно.

«Веритас феррум» снова и снова пересекал пространство вокруг точки Мандевилля, оставляя за собой минный след. Рулевой Эутропий умело вел корабль сквозь потоки астероидов, словно мастеровитый ткач иглу, создавая из пряжи сложный узор. Не все мертвые тела здесь были из камня и льда. Еще оставались небольшие следы «Вечного величия» и более крупные – «Золотого сечения». Гальбе они виделись слезами поражения, застывшими на холоде звездной ночи.

Ударный крейсер миновал еще несколько крупных объектов. Некоторые были достаточно велики, чтобы нанести серьезный ущерб кораблю. Другие и вовсе могли стереть в пыль линкор. Гальба постоянно переводил взгляд с обзорного экрана на капитана и обратно. Аттик следил за проплывающими мимо обломками. Лишь едва заметное изменение положения рук на поручне кафедры выдавало его нетерпение.

Даррас тоже это заметил.

– Капитан, – начал было он.

– Я знаю, брат-сержант. Я знаю. Но не надо меня искушать. Времени нет.

Ловушка с заминированной ледяной глыбой сработала в первую очередь благодаря тому, что «Веритас феррум» находился поблизости, чтобы контролировать момент детонации и использовать небесное тело как ракету. Но дальнейшее присутствие корабля в системе было тактическим безумием. Железным Рукам ничего не оставалось, кроме как положиться на шанс причинить хоть какой-то ущерб прибывающему флоту. Конечно, они могли попытать удачу и атаковать одновременно с подрывом мин, но при таком раскладе никакая алхимия не могла бы превратить вероятность успеха в определенность. А упование на случайности оскорбляло саму философию войны легиона. Путь машины предполагал неизменность, закономерность и непоколебимость. Предполагал контроль.

Но теперь они стали другим легионом. Их контроль над полем боя впредь обречен на скоротечность. Ударить, скрыться, снова ударить, снова скрыться. «Неужели это, – задумался Гальба, – станет новой движущей силой военной машины Железных Рук?»

И решил, что если такая тактика позволит им дальше сражаться и побеждать врага, то он сможет принять это. Ограниченность такой стратегии служила свидетельством великой раны легиона. Но он сумеет приспособиться. Сержант снова взглянул на Аттика. Капитан вернулся к своей противоестественной неподвижности. Железная статуя, чьи мысли и эмоции невозможно прочесть. Как он приспособился к новым реалиям? И приспособился ли вообще? Гальба снова задумался, не искоренил ли Аттик в себе слишком много человеческого.

Подобные мысли выбивали Гальбу из колеи. Плоть слаба – такова фундаментальная догма Железных Рук. В который уже раз он подумал о том, как мало изменился сам Феррус Манус. Возможно, корни сомнений Гальбы крылись в незавершенности его собственного путешествия к чистоте машины. Сомнения присущи плоти.

Как и способность к адаптации.

Он жаждал карать Детей Императора не меньше любого другого легионера на корабле и с нетерпением ждал следующего раза, когда их поганая кровь омоет его доспех. Но также он понимал, что глупые, бездумные риски быстро положат конец любому возмездию. А установка минного поля – это риск просчитанный. Но он не мог знать, насколько реальна надежда добиться здесь чего-то стоящего и не родилось ли решение капитана из пламени гнева. Сколько кораблей им удастся убить таким образом? И сколько будущих сражений они ставят под угрозу, задерживаясь здесь?

– Ты не согласен, сержант, – заметил Аттик.

Гальба повернулся и посмотрел вверх.

– Не мне оспаривать ваши приказы, капитан.

– Но ты это делаешь. Твое недовольство видно невооруженным глазом.

– Прошу меня извинить, мой лорд. Я не хотел проявить неуважение.

– Я исхожу из принципа большей вероятности, – объяснил ему Аттик.

– Вам не нужно оправдываться…

Аттик вскинул палец, обрывая возражения.

– Мы с большей вероятностью причиним урон, нежели пострадаем сами. Верно?

Гальба кивнул. Сам он был не до конца уверен, но не мог доказать обратное.

– Это разумный шаг, сержант. Любое наше действие в этой новой войне будет сопряжено с отчаянным риском, как бы неприятно и непривычно для нас это ни было. Мы всегда были сильны. Мы до сих пор сильны. Но надо ясно понимать, что мы больше не сокрушающий молот. Теперь мы убийцы. Саботажники. И думать мы должны соответствующе.

«Тогда нам следовало исчезнуть», – подумал Гальба, но вслух ничего не сказал. Аттик еще несколько секунд наблюдал за ним.

Внезапно непрошеное откровение снизошло на Гальбу – холодное сверкание немигающего человеческого глаза Аттика было светом его ярости. Ярости, что воспылала над Каллинидой IV и разгорелась пуще прежнего в системе Исстван. Быть может, Аттик верил, что сумел унять ее до состояния контролируемого, властного гнева. Но биологический глаз выдавал его так же, как Гальбу выдал язык тела. Аттик не совладал со своей яростью. Это она возобладала над ним. И она не просто искажала его мысли – она определяла его суждения. Она буквально подчинила себе все его существование.

С течением времени Аттик изжил в себе практически все следы былой человечности. Он стал оружием – оружием, которое направляла ярость.

И ведь Аттик вполне мог бы согласиться с таким выводом. Более того, он мог даже гордиться собой – если только его ярость оставляла место для гордости. Он мог воспринимать себя как пушку, нацеленную в сердце врага.

Но бомбы – тоже оружие.

Гальбе стало дурно. Ему хотелось отвернуться. Отвергнуть это прозрение. Вырезать из своей сущности все человеческое, уподобиться массивному воину, взиравшему на него сверху. Что хорошего в этом озарении? Ничего. И все же оно прочно въелось в его сознание. Ему ничего не оставалось, кроме как принять его, зная, насколько оно бессмысленно. Ничего уже не изменить.

Ведь ярость Аттика была направлена и на него тоже.

Капитан выпрямился, снова сосредоточившись на обзорном экране. Гальба же уставился вперед. Он смотрел на своих боевых братьев и видел ярость в каждом из них. Ледяной гнев забирал надежду, сострадание, мечты о единой галактике и даже саму тягу к ним. Он делал их хрупкими, обращая их былую сдержанность в тончайший лед, а затем разбивая на мириады мельчайших осколков. Взгляд Гальбы остановился на Даррасе. Лицо сержанта еще сохраняло человеческие черты и сейчас выражало то, что скрывала недвижимая невозмутимость Аттика – подстегиваемый яростью голод.

Уничтожение «Калидоры» нисколько не утолило этот голод. Оно лишь позволило Железным Рукам впервые распробовать на вкус месть – ощущение для легиона столь же новое, как и поражение. Порожденная этим поражением, жажда была так же неискоренима, как гнев, стыд, ненависть. Она стала чем-то большим, нежели просто симптом болезни или развивающаяся черта характера. Гальба понимал, чем она на самом деле является, хотя был рад ошибиться… Даже хотел бы ошибаться. Хотел желать чего-либо, кроме жестокой смерти всех предателей Империума.

Но не мог. И он не ошибался.

Ярость, что пропитала воздух на мостике, что пронизала его сердца и кости, что гулко отдавалась в палубах и стенах корабля, стала новым духом легиона. «Вот, – думал Гальба, – в кого мы превратились». В нем еще осталось достаточно человечности для того, чтобы чувствовать сожаление. И слишком мало, чтобы не знать, что это чувство пройдет.

Когда ночь Гамартии была усеяна двумя сотнями мин, Аттик объявил, что их миссия завершена.

– Уводи нас по безопасному маршруту, – поручил он Эутропию. – И набирай скорость для перехода.

– Как прикажете, – отозвался рулевой.

«Веритас феррум» начал разгон. Варп-двигатели набирали энергию. Когда пришел срочный сигнал от астропатического хора, Гальбу это нисколько не удивило. Аттика, полагал он, тоже.

Никого не удивило.

– Капитан, – из главного вокс-передатчика в центре мостика раздался голос Эрефрен. – Отмечаю массивное перемещение в варпе. Очень близко.

– Благодарю, – сказал Аттик. – Навигатор, мы полностью в ваших руках. Каким бы интересным ни был эксперимент по межпереходному столкновению, я бы предпочел не проводить его на моем корабле.

– Вас понял, капитан, – отозвался Штрассны. Он плавал в баке с питательной жидкостью, изолированном от любых сенсорных сигналов, на вершине командного острова ударного крейсера. Черный пластальный купол, прикрывавший его, внешне напоминал отражение пси-ока самого навигатора. Долгое время настроенный на Астрономикон, теперь этот глаз будет искать аномалию Пифоса. Но прямо сейчас перед ним стояла задача подвести корабль к точке Мандевилля, готовой исторгнуть вражеский флот.

Эутропий принял координаты, переданные Штрассны. «Веритас феррум» набрал скорость, оставив минное поле позади.

– Ждать моей команды, – приказал Аттик. Гололитические экраны по обе стороны командной кафедры показывали лишь пустоту вокруг корабля. – Сержант Даррас, как только появится враг, доложить мне об этом.

– Так точно, капитан. – Даррас даже не взглянул на отремонтированный блок ауспиков.

«Мы все об этом узнаем» – рассудил Гальба.

И оказался прав. Ткань пустоты разорвалась неподалеку по левому борту ударного крейсера. Трещина вспыхнула кошмарным не-светом. Цвета, что были звуками, и мысли, что были кровью, хлынули наружу. А за ними последовали корабли. Переход казался бесконечным. Суда одно за другим выходили в пространство системы. Все вокруг озарилось фиолетовым светом Детей Императора – миазмами излишеств и бесчинств, словно сливавшимися в новое порочное солнце.

– Вперед, – коротко бросил Аттик.

Палуба завибрировала от знакомого рокота варп-двигателей, выходящих на критическую отметку. Набатом заголосили прыжковые сигналы. Ведущие корабли флота начали разворачиваться в сторону Железных Рук, но к тому моменту, когда они закончат разворот и ринутся в погоню, «Веритас феррум» будет уже далеко.

А сами предатели окажутся в минном поле.

– Жаль, что мы не можем пожать плоды наших стараний, – сказал Аттик. А затем открылся второй разрыв, агония реальности заполонила весь экран, и «Веритас феррум» нырнул в эмпиреи.

– Вопрос не в том, – сказал Инах Птерон, – бросятся ли Дети Императора за нами в погоню. Разумеется, бросятся. Вопрос в том, смогут ли они отслеживать наши перемещения.

Кхи’дем хмыкнул. Двое космодесантников шагали вдоль смотрового зала. Он был построен с расчетом на тысячи человек – полный личный состав роты вкупе с гостями из других легионов. Но после Каллиниды им больше не пользовались, и Кхи’дем сомневался, что Железные Руки когда-либо вернутся сюда вновь. Экипаж «Веритас феррум» потерял слишком многих. Сначала всех ветеранов и старших офицеров, когда Феррус Манус вместе с элитой каждой роты отправился на бой с Хорусом, после – еще свыше сотни храбрых воинов в результате катастрофического урона и разгерметизации целого отсека корабля в ходе битвы в системе Исстван. Любое собрание в этих стенах теперь казалось бы ничтожным, ибо над пришедшими довлела бы гулкая пустота необъятных просторов и горькая память о тех, кого больше нет. Согласно корабельному журналу, с катастрофы на Исстване V прошло всего несколько недель, а в зале уже воцарилось запустение. Стальные канделябры под сводчатым потолком больше не горели. Единственным источником света остались параллельные люмополосы, очерчивавшие широкую аллею на мраморном полу. Знамена славных побед терялись в тенях. Вскоре после прибытия на «Веритас» двое легионеров обнаружили, что они и их немногие выжившие братья могут в свободное время приходить сюда и спокойно общаться. Кхи’дем ни разу не видел здесь никого из Железных Рук.

– Сержант Гальба сообщил мне, что навигатор проложил витиеватый маршрут по имматериуму, – сказал Гвардейцу Ворона Кхи’дем. Его голос глухо отражался от стен. – Если враг не использует аномалию в качестве маяка, что маловероятно, то мы оторвемся от преследователей.

Птерон на секунду задумался над сказанным.

– Разумная тактика.

– Согласен. Но дело ведь не только в этом.

– Нет. Мы слишком долго оставались в системе. Без серьезных на то причин.

– Мы – нет, – поправил Кхи’дем. – Они так решили. Мы с тобой здесь гости незваные.

Птерон коротко и горько усмехнулся.

– Как думаешь, наше участие в этом рейде задумывалось как знак благосклонности или оскорбления?

– И того, и другого, полагаю. Зависит от того, когда об этом спросить капитана Аттика.

– Ты считаешь, он не в ладах с самим собой?

Кхи’дем на протяжении десятка шагов размышлял над ответом.

– Я не уверен.

– Как и я, – мягким голосом поддержал товарища Птерон. – Независимо от успеха нашего бегства, меня беспокоит решение заложить мины. Эта тактика неразумна. Аттик прав насчет стратегического преимущества Пифоса. Но он рисковал потерять нечто критически важное ради сомнительной победы.

– Его одолевает жажда мести. Как и всех Железных Рук.

– А нас разве нет? – возразил Птерон. Даже в тусклом свете Кхи’дем видел, как зарделось его лицо. – Разве мы пострадали меньше их?

Саламандра оставался спокоен.

– Я не это имел в виду.

Они дошли до конца зала и повернули обратно. Они шагали по центру мраморного пола, и далекие стены казались иллюзорными.

Птерон умерил свой пыл.

– Прости, брат. Я расстроен не из-за тебя.

Кхи’дем примирительно махнул рукой.

– Твой гнев меня ободряет. Он показывает, что нас с тобой беспокоит одно и то же.

– А именно?

– Железные Руки изменились в самом своем естестве. Смерть их примарха опасно сказалась на них, – сержант Саламандр позволил себе скорбную улыбку. – Возможно, мы льстим себе, заявляя, что не поступили бы так безрассудно. Но мне хочется верить, что мы бы удержались.

– Их гнев ядовит.

– Да. Он отравляет их.

– А нас? – спросил Птерон.

– Наши судьбы теперь прикованы к ним, – изрек Кхи’дем.

– Что верно, то верно.

Некоторое время они шли в тишине. В центре зала, где мрак и громадное пространство надежнее всего скрывали их от посторонних глаз и ушей, Гвардеец Ворона заговорил снова:

– Таким образом, главный вопрос – что нам делать дальше?

– Я открыт для твоих предложений.

Птерон снова усмехнулся, но радости в его голосе было не больше, чем в прошлый раз.

– Как и я для твоих. Как ни крути, вариантов у нас немного. Не мы принимаем решения, определяющие ход операции, но мы вынуждены им подчиняться. И вряд ли у нас получится сместить капитана Аттика.

Кхи’дем смерил Птерона холодным взглядом.

– Я знаю, ты шутишь, брат. Но я не потерплю даже мысли о предательстве в моем присутствии.

Птерон вздохнул, закрыл глаза и потер переносицу. На мгновение Кхи’дем увидел в Гвардейце Ворона отражение собственной усталости.

– Прошу прощения, – заговорил Птерон. – Я ляпнул, не подумав. Я был не прав. – Он поднял глаза. – Мы живем в странное время, брат. Мы видели невозможное. И сами стали жертвами во многом потому, что произошедшее на Исстване V до самого последнего момента казалось невообразимым.

Ветеран понизил голос до шепота.

– Мы больше не можем позволить расценивать что-либо как невозможное. Мы обязаны учитывать любые перспективы, включая наихудшие. Особенно наихудшие.

Кхи’дем поднял глаза к потолку. Мрак казался осязаемым. Он цеплялся за знамена, скрывая победы и обращая их в призраки бессмысленного прошлого. Сами полотна безвольно обвисли, отягощенные горечью трагедии. Сержант поймал себя на мысли о чудовищной галерее на «Калидоре», где обрели форму извращенные фантазии Детей Императора. И это место точно так же отражало урон, нанесенный психике Железных Рук. Нечто жуткое произошло с X легионом – нечто, что выходило далеко за рамки военного поражения, траура, потери. Кхи’дем испытывал те же чувства. Он жил с ними. Они определили его мучительное существование после Резни. Не зная ничего о судьбе Вулкана, он словно оказался прикованным к вечному маятнику, качающемуся между надеждой и скорбью.

Но с Железными Руками происходило нечто совершенно иное. Они менялись. И Саламандра боялся, что эти перемены необратимы.

Он снова посмотрел в лицо Птерона.

– Итак? На чем остановимся?

– Будем наблюдать. Пристально.

– Думаешь, стратегия Аттика безумна?

– А ты нет?

Кхи’дем покачал головой.

– Она рискованна, безусловно. Я не согласен с некоторыми его решениями. – Он пожал плечами. – Но она точно не безумна.

– Пока нет.

– Пока нет. Значит, нам стоит попытаться быть голосом разума?

– Боюсь, что так.

Теперь уже рассмеялся Кхи’дем – то ли в ответ Гвардейцу Ворона, то ли от собственного отчаяния.

– Но кто услышит наш голос?

– Сержант Гальба, например.

– Может статься, он единственный.

– Лучше, чем вообще никого.

Кхи’дем вздохнул. Его не готовили к такого рода войне. Он знал старших офицеров со склонностью к политике, но сам никогда ей не отличался. Но, в конце концов, война есть война. Какая бы задача ни выпала на его долю, он не будет бежать от нее.

– Аттик может прикидываться глухим, но ему придется меня выслушать, – заверил он. – У него не останется другого выбора.

Птерон кивнул.

– Да будет так.

Они направились к огромной входной арке. Когда до дверей оставалось еще добрых полсотни метров, Кхи’дем внезапно замер, задержав дыхание. Он ощутил нечто, чего не испытывал с самого момента принятия его в легион Астартес.

– Брат? – спросил Птерон. – В чем дело?

Ощущение прошло. Только кожу слегка покалывало.

– Ничего, – сказал он. – Ничего.

А иначе и быть не могло. Имперская Истина отвергала любую иную возможность.

Дурных предчувствий не существовало.

«Веритас феррум» следовал петляющему пути по эмпиреям на волнах безумия, постоянно перемещаясь из одного потока в другой и нигде не задерживаясь надолго. Его движения не подчинялись логике. В мире, где понятие направления теряло всякий смысл, ударный крейсер бежал, словно испуганный зверь, не разбирающий дороги.

Но на самом деле все обстояло иначе. Маяк на Пифосе настойчиво звал корабль обратно. Аномалия не собиралась терпеть бегство. Для Балифа Штрассны она была точкой столь же яркой, как прежде Астрономикон. Но вместо яркого луча маяка его психическим оком она воспринималась как царапина на сетчатке. Навигатор видел аномалию сквозь варп во многом так же, как и луч Императора. Но она не светила, а выглядела рваной раной на полотне имматериума. Пока бесконечная смерть реальности и бурлящий поток мыслей омывали его сознание, Штрассны один за другим видел образы проявления аномалии, которые мимолетно проносились перед его мысленным взором. В какой-то момент он увидел путь, затем трещину, а после – разлом. Один-единственный раз – и этому он был несказанно рад – он увидел в аномалии дверь. Значения ее изменялись бесконечным потоком, ибо в варпе нет и не могло быть единого смысла. Однако, несмотря ни на что, аномалия оставалась на своем месте и даже становилась сильнее.

Ридия Эрефрен тоже это чувствовала, ибо ее темному зрению возвращалась чистота и ясность. Астропат и ее хор терпели изо всех сил, пока варп раскрывал перед ними свое естество. Ей казалось, что видения становятся ярче и простираются дальше, чем в тот раз, когда корабль впервые подошел к системе Пандоракс. Нечто, похожее на шепот змеиных языков, ласкало ее разум. Вкрадчиво намекало на возможность идеальной ясности, грозило абсолютным прозрением. Женщина вздрогнула. Она приняла знание, погружаясь все глубже в бритвенно-острую реку и возводя вокруг себя защиту, чтобы не утонуть и не истечь кровью. Чувство долга дало ей возможность дышать. Она заговорила со своими подчиненными, ободряя их как могла, и при необходимости взывая к дисциплине. Так Эрефрен держала вместе группу хрупких, измученных людей. Не все они могли воспринять силу, что она им давала. Один человек умер от разрыва сердца. После удушливой агонии его последний вздох прозвучал благодарностью. А прямо перед тем, как «Веритас феррум» достиг Пандоракса, другой мужчина начал истошно кричать. Он не мог остановиться.

Его пришлось пристрелить.

Сидя в бараках слуг, Агнесса Танаура чувствовала, что это путешествие через варп проходит как-то иначе. Изменилось все. Танаура радовалась тому, что обязанности перед капитаном позволили ей оставить Пифос позади. И она хотела бы никогда больше туда не возвращаться. Этому миру подходило слово, которому в официальном Империуме места не было. «Нечестивый». Сама она не боялась этого слова, ибо знала, что на самом деле в нем сокрыт огромный смысл. Принять божественность Императора также означало признать существование темных сил. Реальность бога подразумевала реальность Его врагов. И если в мире есть что-то святое, значит, должно быть и слово для описания того, что отринуло свет Императора. «Нечестивый». Хорошее слово. Сильное. Не просто эпитет. Предупреждение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю