Текст книги "Проклятие Пифоса"

Автор книги: Дэвид Аннандейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Его беспокоило, насколько быстро продвигается работа. Казалось, самой земле не терпится раскрыть свои секреты. Каншель вместе с десятками других рабочих брал приступом края второй ямы. Каждый удар откалывал куски грунта, которые, кувыркаясь, улетали вниз, в темноту. Комья глины и галька барабанили по черной поверхности строения. Со временем все большая часть конструкции открывалась взглядам, но ореол загадочности вокруг нее лишь сгущался. Становился очевидным масштаб подземной постройки, и Каншель задумался, могла ли она пролегать подо всем плато. Аттик направил еще несколько бригад начать раскопки в точке, равноудаленной от всех четырех холмов. Но пока им не удалось добиться ничего, кроме большого котлована в земле.

Таинственность конструкции подтачивала веру Каншеля. Открытая свету дня, она будто насмехалась над здравым смыслом. Со стороны она казалась несуразным буйством орнаментальной скульптуры, не отображавшей ничего реального. Извивающиеся линии и выпуклости на камне служили абстрактным языком леденящего кровь величия. Глядя на резные узоры, Иерун видел силу, замороженную в камне, и камень, готовый взорваться с великой силой. Он не мог смотреть на них подолгу – начинала жутко болеть голова, будто кто-то пытался выдавить ему глаза. Кожа зудела так сильно, что, казалось, слезала с костей. Но когда слуга пробовал отвести взгляд, одна мука сменялась другой. Боковым зрением Каншель продолжал улавливать движения. Резные линии на камне, словно змеи, взывали к нему. Но стоило ему обернуться, все замирало, будто никогда и не шевелилось. Но эта неподвижность была издевательски обманчива. С каждым разом Иерун все больше опасался, что камень на самом деле шелохнется, и это будет последнее, что он увидит в своей жизни.

Колонисты с полной самоотдачей трудились как на раскопках, так и на возведении стены, и все время пели. Саму свою работу они превратили в акт поклонения. Страх словно был над ними не властен. Каншелю становилось дурно от зависти. На лицах других слуг он видел отражения своих собственных кошмаров. Их взгляды метались по сторонам, как и его. Люди выглядели бледными и напряженными от недостатка сна. Каждое их действие сквозило отчаянием. Но были и те, кто, несмотря на страх, казались более спокойными и собранными. Они словно черпали силы из какого-то глубинного источника. Каншель видел в них нечто необычное. Нечто, роднившее их с колонистами.

Они верили.

В разгар раскопок Аттик не торопился отдавать легионерам приказ на спуск. Каншель смотрел, как он расхаживает от одной площадки к другой, оценивая проделанную работу. Капитан наблюдал за происходящим с бесстрастием когитатора. Он впитывал все сведения до мельчайших деталей, хотя Каншель никак не мог понять, что именно колосс надеялся узнать по виду постепенно обнажающейся каменной постройки. Как бы то ни было, спустя три часа Аттик приготовился возглавить вылазку в самую крупную расщелину – ту, что открылась перед первой ложей.

Каншель прекратил копать, чтобы понаблюдать, как два отделения собираются у края провала. Воины закрепили спусковые тросы достаточно крепко, чтобы те могли выдержать вес космического десантника в полном силовом доспехе. К Железным Рукам присоединилась группа Гвардейцев Ворона с прыжковыми ранцами.

– Ты напуган, – вдруг раздался рядом голос, глубокий, как океанская впадина. Каншель повернулся. Перед ним стоял Кхи’дем из Саламандр. И хотя на голове легионера был шлем, Каншель ощутил суровую доброту в его взгляде – нечто такое, чего он никогда не видел ни у кого из Железных Рук, кроме Гальбы.

– Вы правы, господин, – признал Иерун.

– Не стоит. Ты должен верить в легионеров Астартес. Никакие ксеносы не устоят перед нами.

– Я знаю.

Кхи’дем склонил голову.

– Мои слова тебя не успокаивают, не так ли?

Если бы этот вопрос задал кто-либо из Железного Десятого, даже Гальба, Каншель ответил бы честно потому, что признать собственную слабость было не так страшно, как солгать своим машиноподобным повелителям. Но в словах Саламандры Иерун услышал просьбу сказать правду, а не приказ.

– Нет, – признался он. – Прошу простить меня, господин, но не утешают.

– Почему?

– Я…

Если бы сейчас стояла ночь, если бы его голова раскалывалась от ужаса, что приходит с темнотой, он бы не колебался. И хотя день приносил лишь слабое облегчение, даже его было достаточно, чтобы удержать слугу от преступного признания.

Кхи’дем сжалился над ним и сам ответил за слугу:

– Потому что ты думаешь, что этот враг – совершенно иного рода.

Каншель еле заметно кивнул.

– Эта вера становится обыденной среди слуг. Но она ошибочна. Верь в своего капитана. Не сомневаюсь, ты пережил нечто ужасное, но это были нападения. Если бы все происходящее здесь было всего лишь следствием того, насколько слабы барьеры между реальностью и имматериумом на этой планете, мы бы ничего не могли поделать. Но с врагом можно драться. Все просто.

– Да, господин, – ответил Каншель.

«Нет, – подумал он. – Все далеко не так просто».

Сын Вулкана еще мгновение смотрел на него в упор, а затем ушел.

«Он знает, что я ему не верю», – подумал Каншель, и лицо его вспыхнуло от стыда.

Он снова с головой окунулся в работу.

Он откалывал все новые куски земли, что улетали в темноту. Полоска земли между провалом и откосом плато, на которой он стоял, казалась тонким льдом. Понимание, что под ногами сплошная пустота, нагоняло тревогу. Тьма внизу походила на раззявленную пасть, только и ждущую, чтобы поглотить его.

Он продолжал работать из чувства долга, но не веры. В какой-то момент он поднял глаза и увидел, что оба отделения уже скрылись в шахте. Остальные боевые братья стояли на страже у тросовых креплений. Каншель отвернулся, силясь вызвать в себе ту уверенность, о которой говорил Саламандра. Ничего не получалось.

А затем – намного раньше, чем ему хотелось бы, – смена закончилась. Вечер брал Пифос в свою хватку. Настало время возвращаться на базу.

И на базе, и в поселении хватало свободного пространства, чтобы пехотные транспорты могли свободно перевозить большие группы слуг туда и обратно. Когда Каншель выбрался из переполненного пассажирского отсека, то впервые в своей жизни целенаправленно отправился искать Танауру.

Он заметил ее возле посадочной площадки. С «Веритас феррум» как раз спустили новую партию припасов, и она вместе с другими слугами тащила пласталевые ящики с боеприпасами в арсенал, расположенный в северо-восточном углу базы. Выглядела она так же мрачно, как он себя чувствовал. Иерун уже почти отчаялся, но ему больше не к кому было обратиться, поэтому он проследовал за ней до оружейной и подождал снаружи, пока она не выйдет.

– Агнесса, – позвал он.

Танаура удивленно обернулась.

– Иерун? В чем дело?

– Мне нужно поговорить с тобой.

Женщина судорожно вздохнула. Она была не просто напугана и вымотана до предела – она казалась сломленной.

– Зачем?

Каншель засомневался. Неужели ее вера не сильнее его? Сгущающаяся вечерняя тьма неумолимо наступала.

– Извини, – отстранился он. – Все в порядке.

И развернулся уходить.

– Постой! – Агнесса схватила его за руку с неистовством внезапной, отчаянной надежды. – Говори.

Ей было ничуть не легче.

– То, что с нами происходит… – начал Иерун. – То, что я видел… – Это оказалось несравнимо труднее, чем он себе представлял. – Я не…

Даже сейчас, когда его прежние убеждения рассыпались в прах, чувство верности не давало ему высказать то, что он чувствовал. Это слишком сильно походило на предательство.

Танаура помогла ему:

– Мирская вселенная не в состоянии объяснить это.

– Именно, – сказал он, благодарный. Давящее чувство в груди ослабло. Облегчение оказалось сиюминутным, но самым настоящим.

– Чего ты хочешь? – спросила женщина.

– Силы. Надежды.

Внезапно в ней воспылало и то и другое.

– Надежда есть, – уверила Агнесса. – И она дарует тебе силу.

– Но поможет ли она мне против… против кошмаров ночи?

– Она поможет тебе встретить их лицом к лицу.

– И только?

– Император всех нас призывает к мужеству. Отваге. Стойкости. И разве тебе не становится легче, зная, что раз силы тьмы реальны, то и силы света – тоже?

Каншель задумался.

– Возможно, – сказал он, и это признание, это первое принятие того, что так рьяно проповедовала Танаура, будто распахнуло неведомую прежде дверь в его разуме. Дверь к солнечному свету.

«Да, – пронеслось у него в голове. – Да». Он всегда верил в Императора, но, приняв его как Бога, он осознал всю безграничность Его могущества. Император взирал на него – прямо здесь, прямо сейчас. Император даже мог коснуться его. Тепло, что пришло на место отчаянию, растекалось по венам простого слуги.

– Да, – произнес он вслух. И улыбнулся.

– Император защищает, – произнесла Танаура.

– Император защищает, – повторил Каншель.

Той ночью он испуганно съежился на своей койке в ожидании кошмаров, что таятся в ночи. И кошмары явились во снах, подернутых тенями. Они снова заставляли спящих что-то невнятно бормотать и напевать. А бодрствующих они принуждали кричать. Но Каншель прижал к груди потрепанный томик «Лектицио Дивинитатус» и впервые за долгое время обрел покой.

Глава 12

ВНИЗ. МАШИНА. ПОТОП

Железные Руки на тросах спускались по поверхности строения. Гвардия Ворона опережала их, используя свои прыжковые ранцы. Штурмовое отделение Птерона впервые действовало по своему истинному призванию. Двумя отделениями X легиона командовали Аттик и Гальба. Даррас же назначение своего отделения сторожами ямы принял без особого энтузиазма.

– При всем уважении, брат-капитан, но почему?

– Потому что это разведывательная операция, а не вторжение. И потому что среди всех нас у сержанта Гальбы наиболее тесная связь с врагом. Если противник попробует атаковать нас внизу, я хочу узнать об этом как можно раньше.

«Он все еще верит, что я какой-то псайкер», – думал Гальба. Его возмущала подобная идея, но если Аттик считал, что он может быть полезен – что ж, пусть так. Свой долг сержант знал.

Он оттолкнулся от каменной стены. Неужто она дернулась под сапогами? Неужто его подошвы на мгновение погрузились в нее, словно в плоть? Вправду ли на его глазах рельефный узор извернулся, словно змеиный выводок? Нет, ничего такого не произошло. В этом Гальба был уверен. Он надеялся на это. И все же не мог избавиться от странного чувства отвращения, словно все случилось на самом деле.

Он спрыгнул еще на десяток метров, оттолкнулся снова и опустился на широкий выступ, где уже ждали Аттик и его отделение. Яма уходила в безмолвную темноту. Выступ был своего рода террасой перед проемом в стене.

– Это работа больных умов, – сказал Аттик, смерив взглядом вход. – Мы окажем Галактике большую услугу, уничтожив их.

Конструкция входа вызывала не меньше вопросов, чем любая другая часть подземной постройки. Гальба даже не понимал, дверь ли перед ним или окно. Проем поднимался остроконечной аркой, но стороны ее были несимметричны – они то сближались, то отдалялись друг от друга. При прямом взгляде вход выглядел рваной раной на каменной плоти. При боковом же казалось, что его края танцуют. Арка была узкой и слегка отклонялась от вертикали. Вид ее резал глаз, и лишь спустя несколько мгновений Гальба осознал всю глубину извращенности этого сооружения.

– Стороны не сходятся, – указал он. Края прохода асимптотически сближались до расстояния тонкого волоса, но так и не соединялись. Вся арка была ложью.

– Это невозможно, – оскорбленно заявил технодесантник Камн. – Должно быть, это трещина.

– Нет, – отрезал Аттик. Раздалось еле слышимое жужжание – это его бионический глаз осматривал поверхность каменной конструкции, настраивая длину волны для восполнения недостатка света и увеличивая отдельные участки. – Брат Гальба прав. Разделение становится частью орнамента и тянется до самого верха.

Камн направил свои собственные искусственные глаза на арку.

– Строение разделено надвое? – вслух огласил он свои сомнения.

– Хуже, – сказал Гальба. Он указал налево, затем направо на другие проемы. Каждый отличался своими особыми деформациями, словно уже после постройки структура начала плавиться. Но на всех проступавших во мгле арках виднелись точно такие же бесконечно тонкие линии раздела. Поверхность, которая поначалу казалась бесшовной, при ближайшем рассмотрении оказалась паутиной из крошечных щелей. Настоящая трехмерная мозаика.

– Невозможно, – повторил Камн, но теперь в его отрицании зазвучали нотки ужаса.

– Оно было встроено в холм, только и всего, – сказал Аттик. – Земля поддерживала здание.

Самая широкая часть выступа располагалась прямо напротив центра стенного проема. А на его краю находился изогнутый конусообразный цилиндр высотой с двух легионеров. Он походил на огромный бивень, впившийся в пустой воздух ямы. Камн подошел на несколько шагов, чтобы изучить его. Луч из его серво-руки скользнул по черному камню и выявил точно такие же микроскопические щели. То, что выглядело причудливым узором из трещин, мерно замерцало. Фактически, ничто не мешало бивню развалиться на части – если только фрагменты не обладали собственным притяжением.

– Брат-капитан, – обратился Камн, – я не могу придумать ни одного убедительного объяснения тому, что мы видим.

– Это результат воздействия варпа, – ответил Аттик. – В этом регионе просачивание сильнее. Не стоит удивляться подобным уродствам.

– При всем уважении, не их существование меня беспокоит, – вставил Гальба, – а то, насколько они упорядочены. Кто-то же придал материи варпа такую форму.

– Если этот «кто-то» способен воздействовать на материальный мир, значит, его можно уничтожить материальными средствами, – констатировал Аттик.

Гвардия Ворона продолжила спуск и только теперь вернулась на выступ, ранив темноту пламенем своих прыжковых ранцев.

– Итак? – спросил капитан. Он принимал воинов других легионов, как всегда, неохотно и относился к ним с минимально необходимой вежливостью. Но он теперь работал с ними. Гальбе стало легче от того, что ему больше не приходилось играть роль дипломата.

«Нет, – сказал нежеланный голос в голове. – Ты больше не дипломат. Теперь ты псайкер».

Заговорил Птерон:

– Ниже по расщелине архитектура примерно идентична. Однако часть строения все еще скрыта под землей. Насколько большая, сказать трудно.

– Какие-нибудь проемы выглядят важнее прочих?

– Нет. Как раз наоборот… – Птерон запнулся. – Каждое открытие по форме отличается от всех остальных. Но меня не покидает ощущение, что они лишь копии.

– Копии?

– Не хочу этого говорить, но, похоже, все здание было создано путем многократного копирования. Репликации.

– Ты только что это сделал.

– Не по своей воле.

Аттик издал электронный рык, отдаленно походивший на усмешку.

– Эта полемика могла бы заинтересовать летописцев, но нашей вылазке она не способствует. – Он двинулся ко входу. Отделения последовали за ним.

Пересечение порога по ощущениям напоминало проникновение сквозь мембрану. Гальба ожидал оказаться в узком туннеле, думал, что стены сожмутся, а затем дернутся в рвотном спазме, исторгая чужаков обратно наружу. Но вместо всего этого воины оказались в просторном зале. Снаружи постройка казалась погруженной в полную темноту, а в действительности ее нутро оказалось залито тусклым красным сиянием. Кровавые отблески наполняли пространство, перекрывая льющийся снаружи слабый свет. Далекий потолок опирался на колонны, расположенные под некоторым углом к вертикали. Боковые стены отстояли от центра зала на сотни метров, а через пятьдесят метров помещение упиралось в глухую стену, которая в точности соответствовала подъему плато. Стена же за спинами воинов была продырявлена рядами изогнутых арочных проходов.

– Ауспик, – вызвал Аттик.

– Ничего, – отозвался Камн.

– Источники энергии?

– Никаких.

– Ну разумеется. Ты вообще можешь сказать мне что-то конкретное, технодесантник?

– Капитан, даже само это место не поддается никаким внятным объяснениям. Показания противоречивы и постоянно изменяются.

Аттик кивнул.

– Что было верным мгновение назад, остается верным и сейчас. Здесь поработал варп. Однако его творение достаточно стабильно, поэтому мы должны исследовать его, пока не найдем спрятавшегося от нас врага.

Десантники двинулись дальше. Прямо впереди, у дальней стены, пол уходил вниз. Крутой диагональный скат привел легионеров в зал, полностью повторяющий тот, что остался наверху. И здесь тоже был свой скат, ведущий в новый зал-двойник. И там – то же самое.

Схема очень быстро начала нагонять головокружение. Если бы не различия в углах искаженных колонн, Гальба начал бы думать, что они спускаются сквозь один и тот же огромный зал снова и снова. В повторении их улавливалась мрачная целесообразность. За всем этим крылся смысл, хоть сержант и не мог взять в толк, какой именно. Воин осознавал размеры помещений. Они были замкнутыми, но просторными, как бы воплощая само понятие пространства, и, повторяясь, они словно указывали на бесконечность. В залах ничего не хранилось, не было никаких функциональных приспособлений, но они определенно что-то означали. Но звучали голоса, придававшие форму этому камню, и были намерения, купавшиеся в равномерном, лишенном теней багрянце.

Аттика не заботили ни голоса, ни то, что они говорили. Его единственной целью было идти вперед и убивать. Он намеревался любой ценой принести рациональность и здравый смысл на Пифос путем решительного уничтожения. Гальбу это не устраивало. Он хотел понимания. Если они не знают, с чем сражаются, то как могут надеяться победить? Возможно, если бы он услышал сказанное, то смог бы понять, как изгнать эти слова в бездну безмолвия.

Если бы он знал назначение здания, то мог бы предугадать нападение.

Отряд достиг нижнего уровня. Несколькими этажами выше внешние проходы начали упираться в сплошной каменистый грунт. Теперь воины находились в еще погребенных глубинах строения. Внутреннее свечение при этом нисколько не изменилось. Зал был похож на остальные, через которые пришлось пройти, но здесь вообще не было окон. Вместо этого во внешней стене зиял единственный круглый проем каменного туннеля, ведущего к центру плато. Очертаниями он напоминал Гальбе скорее трубу, нежели проход. Примерно через пятнадцать метров дальнейший путь преграждал завал. Больше идти было некуда. Путешествие заканчивалось здесь.

– По-прежнему никаких показаний, – предвосхитил вопрос Аттика Камн.

Пару секунд капитан ничего не говорил. Алые линзы его шлема, казалось, вспыхнули ярче прежнего, пронзая пелену кроваво-красного свечения его раздражением.

– Эти руины были обнаружены подозрительным способом. Здесь поработала какая-то сила. И у нее где-то должен быть источник.

– Возможно, не здесь, – предположил Камн. – Враг может действовать в некотором отдалении отсюда.

– Где? И с какой целью? – голос Аттика звучал так, будто он не ждал ответов.

Гальба осмотрел изгиб трубы. Что-то привлекло его внимание. Сержант изучил ее поближе и с удивлением обнаружил, что это самая настоящая каменная кладка, а не странный материал из верхних руин, отвергавший все возможные законы действительности. Стыки были практически незаметны – камни подходили друг к другу идеально, не требуя скрепляющего раствора. И на каждом было вырезано изображение зала, подобного тем, через которые десантники совсем недавно прошли. Вот колонны, вот ряды проемов на огромном пространстве… Но все было настолько уменьшенным, что казалось лишь абстрактными линиями.

И эти линии были соединены.

Как электрическая цепь.

Снизошло озарение.

– Это машина, – догадался Гальба.

– Машина, – повторил Аттик так, словно сержант оскорбил его лично.

– Смотрите, – Антон указал на стену. – Мы видели множество повторяющихся залов, которые сами по себе не имеют смысла. Они предназначены работать вместе. Как ячейки.

– Для чего? – спросил Камн.

– Не знаю, – признался Гальба. – Но этот свет… Эта энергия наполняет их.

– Я не вижу ничего, что нельзя было бы объяснить превратностями варпа, – отрезал Аттик. – Если это и машина, то неактивная, а это знание для меня бесполезно.

По трубе он вернулся обратно в зал.

– Вообще, вся эта затея была бесполезной. Строение мертво. Мы должны искать врага в другом месте.

Но Гальба на мгновение задержался. Он провел перчаткой по булыжникам, перегородившим путь. Камень осыпался от прикосновения – легче, чем он ожидал. Хотя расчистить завал все равно будет непростой задачей. Гвардейцы Ворона тоже не торопились уходить.

– В чем дело? – спросил Птерон.

– Ни в чем.

– Ты ничего не чувствуешь? – Ветеран снял шлем и теперь внимательно смотрел на Гальбу.

– Нет, – от пристального взгляда Гвардейца Ворона сержанту стало не по себе. – А ты?

– И я нет, – но сын Коракса, казалось, решил о чем-то умолчать.

Гальба направился обратно к своему отделению. Он сделал три шага, когда Птерон заговорил снова, заканчивая свой ответ:

– Но разве тебе не кажется, что мы должны бы?

– Нет, – сказал ему Гальба, намного быстрее и выразительнее, чем сам того хотел. «Нет, – твердил он сам себе, ускоряя шаг. – Нет».

Пока отделения поднимались по последнему скату, слова отрицания повторялись в ритме с ударами его сапог по камню. Но звучали они пусто. Антон не был уверен, что конкретно имел в виду Птерон. У него были свои подозрения, но он отметал их. И все же где-то глубоко внутри он чувствовал, что Гвардеец Ворона прав.

Гальба должен был что-то ощутить. Все они должны были. Аттик ошибался. Машина не была мертвой. Она просто бездействовала и, как подозревал Гальба, ждала своего часа. За этим гиблым свечением должна была таиться энергия. В одном сержант был согласен с капитаном – обнаружение постройки было свидетельством деятельности великой силы. Боевые братья шагали по ее владениям. Они не нашли того врага, которого ожидали увидеть. Возможно, они оказалась внутри него.

«И что ты скажешь капитану? – спросил он самого себя. – Как убедишь его, что это и есть враг? Скажешь ему, что это какой-то Титан? Сам-то ты в это веришь?»

Гальба не знал. Он толком не разобрался в своих мыслях, но, когда Железные Руки вошли в первую ячейку над уровнем фундамента, его охватило кошмарное напряжение. Здесь определенно притаилась угроза. И Аттик должен отнестись к этому предельно серьезно.

Когда Птерон говорил с ним, Антон ничего не чувствовал. Но зато почувствовал сейчас. «Оно приближается», – говорил ему внутренний голос. Слова звучали настолько отчетливо, словно их произносили вслух. Но это был чужой голос. «Предупреди их», – повторял он скрежетом ржавых шарниров, треском крошащихся черепов и горечью камней. «Предупреди их», – взывал он, и существо из мыслей и железного убийства растянуло губы в предвкушающей ухмылке. Отрицание Гальбы испарилось. Звук его собственного дыхания внутри шлема стал оглушающим. Гноящиеся клыки впивались в его сознание. «Предупреди их», – твердил шепот. «Оно уже близко». И Гальба снова увидел его, парящего за багровым сиянием. Вкус теней вновь наполнил его рот. «Посмотри направо».

Он посмотрел. Его взгляд уперся в заблокированные окна. Смотреть было не на что.

«Предупреди их».

– Капитан! – крикнул сержант. – Внешняя стена! На нас напали!

Легионеры, как один, развернулись и вскинули болтеры. Перед ними было пять рядов арок, в каждом – по десять проходов. Оружейные стволы согласованно двигались в попытке охватить максимальную территорию. Но из красного света ничего не показалось.

– Брат-сержант? – вызвал Аттик по боевому каналу. – Что ты засек?

Гальба засомневался. Ощущение опасности все нарастало. Что-то мчалось прямо на них со скоростью магнитного поезда.

– Я… – только и смог выдавить Антон. Ничего точнее он сказать не мог, как и не мог указать источник нападения.

Внезапно раздался звук – скрежет камня и шуршание земли, словно на стену обрушилась мощная волна булыжников. Зал содрогнулся от раскатистых отзвуков. А затем изо всех арок разом вырвались фонтаны щебня и обломков. За ними явились и нападавшие. Внешне существа напоминали личинок – бледных, длиной в рост человека и толщиной с космического десантника в полном силовом доспехе. Хотя у них не было глаз, они имели подобие голов, над и под которыми росли пары длинных когтей, напоминавших короткие ножки, выгнутые друг к другу и выступающие прямо над округлой пастью с зубами, похожими на зубья пилы. Казалось, мухи не машут крыльями так быстро, как эти твари щелкали челюстями. Они терлись боками друг о друга, создавая звук, подобный тысяче сабель, одновременно вынимаемых из ножен.

Личинки хлынули в зал копошащимся потопом цвета кости. Сквозь шуршание тел пробивалось влажное булькающее шипение чудовищ, когда они наползали друг на друга. Они рвались к легионерам, а те открыли огонь. Целую секунду Железные Руки и Гвардейцы Ворона выпускали реактивные снаряды в несущуюся волну всепожирающей жизни. Личинки взрывались фонтанами крови, но зал продолжал наполняться ими. Поток корчащихся ужасов казался нескончаемым.

– Вверх! – скомандовал Аттик. Воины побежали по скату, пуская очереди себе за спины и пытаясь задержать кошмарный прилив хотя бы на несколько мгновений. Прикрывая тылы, Гвардейцы Ворона бросали осколочные гранаты. Разорванная белая плоть гейзерами взлетала в воздух. Приглушенные взрывы выгрызали в потоке плоти большие бреши, но уже в следующее мгновение новые твари заполняли их. Растущая волна поглотила одного из боевых братьев Птерона.

Когда десантники подобрались к вершине ската, то услышали такой же склизкий ползучий рев наверху. Личинки изливались и туда. Легионеры ворвались прямо в удушающую массу. Стрелковое оружие стало бесполезным. Гальба едва успел сменить болтер на цепной меч, прежде чем его накрыла волна. Сержант сражался вслепую. Океан плоти изгнал весь свет. Существа обволакивали воина, словно зыбучий песок, кольцами обвиваясь вокруг его ног и туловища. На дисплее шлема зажглись предупредительные руны, когда внешнее давление на доспех достигло критической отметки. Зубы скрежетали по керамиту. Клинок резал личинок.

Гальба едва мог шевелить руками, но все, к чему прикасался его меч, разрывалось на куски. Этого хватило, чтобы сделать шаг вперед, затем другой. Он был зажат в кулаке, и пальцы то сжимались, то слабели, но лишь для того, чтобы сжаться снова. Кровь заливала все вокруг. Его цепной меч кашлял, давясь омерзительным мясом. Подошвы сапог скользили по расплывшимся телам личинок. Некоторые лопались под его весом. Стоит только упасть – и от смерти уже не спастись.

Не осталось ничего, кроме наседающих тварей, кулаков и зубов. Гальба кромсал, резал, разрывал на куски и постепенно, шаг за шагом, продвигался вверх. Но он понятия не имел, как далеко зашел. Он сражался в одиночку. Даже с ближайшими боевыми братьями связаться не получалось. Единственным признаком, что они еще живы, были руны на его глазном дисплее и постоянные крики в воксе.

И, разумеется, присутствие Аттика. Голос капитана не смолкал ни на секунду. Он командовал, он взывал, он осыпал врага изобретательными проклятьями, но его тон никогда не менялся, преисполненный спокойной неумолимости безжалостного убийства. Будучи во главе отряда, капитан первым добрался до вершины ската, где ему пришлось наощупь искать следующий подъем и указывать направление следовавшим за ним воинам. Гальба зарычал от разочарования, когда вдребезги разбилась слабая надежда на то, что верхние залы будут чисты от личинок. Он зарычал снова, уже гневно, когда услышал серию резких трескучих звуков, после которых идентификационная руна брата Энния вспыхнула красным, а затем погасла. Еще три руны потемнели прежде, чем десантники добрались до следующего этажа.

– Вперед, братья! – приказывал Аттик. – Не бывать здесь нашему поражению! Мы не можем проиграть, ибо сражаемся против плоти, а плоть слаба. Узрите плоть во всей ее первобытной мерзости. Вот то, над чем мы навеки возвысились. Подобной гнусности никогда не одолеть машину. Пусть монстры идут. Пусть они заполнят эту шахту хоть доверху. Им нас не остановить, потому что они – пережитки прошлого, а мы ступили на путь чистой силы механики.

В его речи не было пауз. Не чувствовалось напряженного усилия. Он говорил ровно, и каждый звук его разил, словно удар. Каждое слово несло смерть очередной твари. Каждое предложение на шаг приближало победу.

Пока Гальба слушал, даже поскальзываясь на извивающихся телах и едва не падая, он чувствовал убежденность в неотвратимости победы. Ибо как плоть может одолеть волю Аттика, выкованную и закаленную сильнее стали? Невозможность такого исхода придавала сержанту силу оставаться на ногах, чтобы сжимать кулак, делать новые шаги.

Каждый метр для легионеров был битвой. И каждый метр был таким же, как предыдущий. Кулак никогда их не отпустит.

Но внезапно отпустил.

Десантники достигли уже раскопанного уровня, до которого не добралась приливная волна беспозвоночных тварей. Гальба выпотрошил очередную личинку, что обернулась вокруг его туловища, резким движением клинка рассек челюсти другой и наконец вырвался на свободу. Он снова мог видеть. Он обрел свободу движений. Сержант задержался, чтобы помочь братьям из арьергарда, а затем бросился дальше вверх с остатками отряда.

«Мы победители, – говорил он себе. – Мы не просто выжившие. Мы победители».

За ними гнались личинки – бурлящая пена разлившегося озера. Но космодесантники были быстрее и постепенно увеличивали расстояние между собой и голодной плотью. На бегу Гальба услышал, как Аттик вызывает по воксу Дарраса и требует спустить вниз больше подъемных тросов. Между тем воины добрались до самого верхнего зала и перебрались на выступ. Прочность кабелей позволяла выдержать только двух легионеров одновременно, поэтому остальным пришлось ждать своей очереди.

– Мы уйдем последними, – сказал Птерон.

Аттик помедлил с ответом, явно уязвленный перспективой оказаться в долгу перед воинами другого легиона. Но у Гвардейцев Ворона были их прыжковые ранцы. Они могли отступить в последнюю секунду. Учитывая обстоятельства, Аттик коротко кивнул и приказал Железным Рукам карабкаться наверх. Гальба стоял подле своего командира у порога зала, также решив ждать до последнего. Он всматривался в багровый мрак. Пока что ничего не было видно, но сержант отчетливо слышал несущуюся волну личинок. Звук омерзительного разгула жизни заставил его пожалеть о собственной плоти. Он завидовал практически абсолютной чистоте капитана. Он с новой силой возлюбил машину, ее упорядоченность и логику. Плоть была беспорядочной слабостью, угрозой, а черви явились ее гротескно преувеличенным олицетворением.

Гальба задался вопросом, не пожертвовал ли Аттик слишком многим на своем пути к абсолютной машинности. Гадал, не изжил ли он в себе слишком много человеческого. Но в этот момент все его сомнения улетучились. Стать машиной означало принять порядок, стать им. Выступить против извращенной порочности. Личинки воплощали ту жизнь, какой она оказывалась чаще всего. Аттик – жизнь, какой она могла быть: непреклонной, непримиримой, точной, свободной от неоднозначности. Аттик был воплощенным осколком мечты Императора. И над этой мечтой нависла угроза. Гальба не знал, можно ли еще спасти весь великий замысел, но стоило попытаться сохранить хотя бы его части, такие как непоколебимая воля капитана. Его собственный долг кристально ясно обрисовался перед сержантом. Он должен пройти по такому же пути. Он тоже должен стать порядком. Он должен стать мечтой.