Текст книги "Проклятие Пифоса"

Автор книги: Дэвид Аннандейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Каншель прислонил свой топор к бревну и подошел к Ске Врис.

– Чего хотел сержант Даррас? – поинтересовался он.

Ске Врис выпрямилась и приветственно похлопала Каншеля по плечу.

– Он спрашивал, какого рода здание мы тут строим.

– Это же храм, не так ли? – Безрассудство колонистов поразило Каншеля. Железные Руки никогда не допустят столь вопиющего нарушения Имперской Истины.

Ске Врис хихикнула.

– Здесь нет богов, – заверила женщина.

– Тогда что это? Убежище?

– Поначалу мы будем использовать его именно так, да. Но в действительности это нечто большее. Это место для собраний. Здесь мы обсуждаем дела нашей общины. Здесь мы испытываем и укрепляем узы нашего братства. Это ложа.

– Но вы не отрицаете, что занимаетесь поклонением.

– Я не отрицаю того, что сказала тебе вчера, вовсе нет. Но мы не станем своими действиями оскорблять великих воинов, даровавших нам свою помощь. К нашим обязательствам перед ними мы тоже относимся в высшей мере серьезно.

Каншель хмыкнул.

– Сомневаюсь, что они относятся к вам так же.

– Это вопрос времени. Нас ведет общая судьба. Иначе как бы еще мы могли все вместе оказаться на этой планете в час войны? – Улыбка женщины казалась вечной. То, с каким упоением она воспринимала мир, сложно было не заметить.

Зависть сдавила грудь Каншеля.

Ске Врис мягко коснулась его руки.

– Зайдем внутрь, друг мой. Тяжкий труд гложет тебя. Мы подарим тебе отдых.

Верность рационалистическому кредо велела ему отказаться. Но приближалась ночь. И он последовал за Ске Врис на небольшое возвышение ко входу. Он убеждал себя, что ничего на себя не берет. Ему просто интересно. От одного взгляда вреда никому не будет.

Подойдя к строению, Каншель поразился тому усердию, с каким люди над ним трудились. Бревна, составлявшие стены, были обтесаны очень быстро и неровно. Впрочем, даже так соединения казались достаточно крепкими, чтобы простоять годы и даже десятилетия. Но Иерун отметил, что в тех местах, где доски не соединялись, остались незаделанные проемы.

– Что вы собираетесь использовать для защиты от непогоды? – спросил слуга.

– Ничего, – ответила Ске Врис.

– Ничего?

– Разве работа не прекрасна?

И действительно, случайный узор щелей придавал простой архитектуре сложность и многогранность, которая издали была невидима, а вблизи рассыпалась на отдельные фрагменты.

– Слабое убежище от ветра, – прокомментировал Каншель.

– Загляни внутрь, – настаивала послушница.

И Каншель заглянул. В здании не было окон, но внутрь лился свет. Даже при непроходящей облачности на Пифосе его хватало, чтобы сиять сквозь щели в стенах. Узор, который Каншель видел снаружи, внутри множился. Казалось, что тусклый внешний свет, проходя через каждую щель, приобретает форму, и вместе лучи создают переплетающуюся паутину. Каншель попытался рассмотреть точные контуры узора, но не смог. Свет был слишком рассеянным. Слуга не видел, где и как пересекаются лучи, но ощущал наложение оттенков и тональностей. Игра света чувствовалась, но не давалась взгляду. Эффект был необычайным.

– Как… – начал было Каншель, но предложение так и застыло в горле, задавленное обилием вопросов. Как колонисты смогли выполнить такую работу столь быстро? И как они справились с таким грубым материалом? Как они вообще это сделали?

Ске Врис проскользнула мимо него и вышла в центр помещения.

– Стань рядом со мной, – позвала она. – Подойди и ощути прикосновение всевышнего.

Каншель шагнул вперед. В центре ложи световая паутина становилась отчетливее и ярче. Она словно плясала на его нервных окончаниях. Слуга весь покрылся гусиной кожей, а волосы на его руках встали дыбом. Пространство не делалось светлее, но он видел его более отчетливо. Казалось, он вот-вот сможет различить детали узора. Присоединившись к Ске Врис в центре паутины, он точно увидит все. Наступит ясность. Он сможет понять смысл светового рисунка.

И Ске Врис обещала ему божественное откровение.

Нет. Соблазн утешения был слишком велик. Дав слабину однажды, рискуешь сдаться на волю инстинктов. Его разум и сердце были измотаны попытками цепляться за рациональность, но гордость была не готова признать поражение. Он хотел верить, что верность дает ему упорство и стойкость, но довод прозвучал пусто. Верность Танауры не поддавалась сомнениям, но Она бы сказала ему шагнуть вперед.

– Нет, – сказал Иерун Ске Врис, Танауре, самому себе. – Спасибо, но нет. Мне нужно возвращаться к работе.

Спиной вперед он вышел из ложи.

– Тогда в другой раз, – вслед ему крикнула Ске Врис. – Здесь нет двери. Лишь проем. Пересеки его, когда будешь готов.

Слуги вернулись на базу к заходу солнца. Колонисты же продолжали работу. Они утверждали, что не будут знать покоя, пока со всем не покончат. За день на плато привели еще больше людей, и теперь почти половина беженцев трудилась в поселении. Стены раздвигались с каждым часом. Вместе с барьерами с «Веритас феррум» они давали достаточно защиты, чтобы ночной дозор могло нести всего одно отделение Железных Рук под началом сержанта Ласерта.

– Моральный дух этих людей высок, – сказал он Даррасу и Гальбе, когда те уже собирались двинуться обратно на базу. – До омерзения высок.

В крепости царила совершенно иная атмосфера. В ее стенах хватало места для оставшихся колонистов, но они буквально заполонили территорию базы. Большинство людей спали. Те, кто еще бодрствовал, тихо напевали. Мелодия лилась размеренным фоновым шумом, и неспешный перебор фраз был подобен шелесту волн на полуночном озере.

– Думаю, они все-таки построили храм, – сообщил Даррас Гальбе, когда они вошли в пласталевые ворота базы.

– Да, сооружение на него очень похоже, – признал Гальба. – Ты расспрашивал их?

– Они все отрицают. Говорят, «богов здесь нет», а здание – лишь место для собраний.

– Думаешь, они лгут?

Даррас заколебался.

– Самое интересное, что нет, не думаю. И все же… – Он обвел рукой отдыхающих под мелодию своей песни колонистов.

– Да, – согласился Гальба. – В сущность этих людей глубоко въелись суеверия. Их почему-то не искоренили.

Аттика они нашли снаружи командного модуля. Сперва Гальба подумал, что капитан следит за колонистами. Но, подойдя ближе, они увидели, что взгляд их командира устремлен куда-то вдаль. Казалось, он что-то пристально высматривает.

– Итак? – спросил он.

Даррас рассказал ему о плато и построенной там ложе.

– Нам снести это сооружение? – спросил Гальба.

– Нет, – после секундной паузы ответил Аттик. – Пока не происходит прямого нарушения Имперского Закона. Культурные традиции ряда приведенных к Согласию миров вплотную граничат с теизмом, но по стратегическим соображениям в качестве временной меры на это закрывают глаза. Мы и так сполна навозились с этими убогими смертными. Мы здесь не ведем крестовый поход. Мы сражаемся за выживание Империума. Если Саламандрам охота тратить свое время и пытаться чему-то научить этих дикарей, пусть. Пока от этих людей есть хоть какая-то тактическая польза в стабилизации региона, мешать им я не буду. Но и не стану тратить на них времени и ресурсов больше, чем это необходимо. Говоришь, плато становится безопасным?

– Да, – подтвердил Гальба.

– Наше присутствие еще требуется?

– Минимальное, пока что, – сообщил Даррас. – С должной экипировкой они смогут сами заботиться о себе уже через несколько дней. Конечно, стоит ожидать определенных дальнейших потерь, однако…

– С их численностью они это выдержат. Хорошо.

– Госпожа Эрефрен нашла нам новую цель? – спросил Гальба. Он прекрасно понимал смятение капитана. Каждый день, проведенный на Пифосе, приносил предателям маленькую победу.

– Нет, – проскрежетал Аттик. – Бури в варпе продолжают усиливаться. Но как только у нас появится возможность выступить против врага, мы будем готовы. И тогда всей этой плоти, – он презрительно махнул рукой, – придется самой познавать свои сильные и слабые стороны.

Гальба проходил мимо бараков слуг, направляясь к стене, когда заметил Каншеля, застывшего у двери.

– Мой господин, – слуга низко поклонился.

– Привет, Иерун. Тебе не следует быть одному.

Каншель заглянул обратно в здание.

– Но я не один, – его голос дрогнул.

– Ты следил за мной?

Слуга кивнул.

– Простите меня за дерзость… – начал он.

– Все в порядке, Каншель. В чем дело?

– То, что я видел первой ночью…

– Галлюцинации.

Каншель нервно сглотнул. Его охватила дрожь. В сверкающих от страха глазах слуги плясали отблески фонарей базы.

– Простите меня, господин. Я пытался верить, что вижу галлюцинации. Прошу, поверьте мне. Я пытался, снова и снова. Но я знаю, что они реальны.

Гальба покачал головой.

– Именно этим варп настолько опасен. Разумеется, они казались реальными. Но…

Каншель рухнул на колени. Его руки схлопнулись в мольбе.

– Но это происходит снова! Сейчас! Прямо сейчас! Прошу, умоляю, во имя Императора, скажите, что вы тоже это чувствуете!

Гальбу настолько поразило то, что слуга так бесцеремонно посмел перебить его, что не сразу нашелся, что ответить. И задержка эта вышла достаточно продолжительной, чтобы его собственная уверенность начала рассыпаться. Воспоминания о вкусе теней нахлынули на него с новой силой, ядом и греховностью. А затем нечто стало больше, чем просто воспоминанием. Вкус вернулся. Тени, что были темнее любого отсутствия света, протянули свои щупальца к его сущности. Воин попытался стряхнуть их, использовал разум как оружие против них. Он не был защищен от ментальных бесчинств варпа. И в том, что он испытывал, не было ничего реального.

Тени сильнее сжали хватку, проникли глубже. Они настаивали на своей реальности. Они взяли доводы Аттика о рационализме и разбили их вдребезги, оставив Гальбу открытым для их черной истины.

Неожиданно Каншель зажал уши руками.

– Нет, нет, нет, нет, – заскулил он. – Вы слышите? Слышите их?

Гальба слышал. Хотя тени туманили его чувства, некоторые ощущения обострились. Они были союзниками теней, новыми когтями варпа. Едва слышимые за тихими напевами колонистов, изнутри бараков слуг раздались приглушенные звуки. Люди бормотали во сне. Слова их были торопливыми, нечленораздельными, невнятными. Шум походил на скрежет камней, шелест бриза, шепот ночного ручья.

– Я слышу их, – произнес Гальба. Его собственные слова звучали глухо, словно сказанные сквозь облако свинца. Но, заговорив, он отчасти вернул себе способность к действиям. Сержант двинулся к дверям барака. Там его ждали новые тени. Они закручивались и извивались, готовые к броску. – Сколько?

– Все, – пробормотал Каншель.

Абсурд. Не могли сотни смертных одновременно разговаривать во сне. Гальба шагнул внутрь, оставив Иеруна у дверей.

Он сразу же увидел, что слуга действительно ошибался. Не все люди шептали. Некоторые бодрствовали. Свернувшись калачиком от ужаса на своих койках, они плакали. Но все остальные присоединились к ночному хору. Их слова были невнятными, но Гальба явственно слышал, что каждый человек начитывает разные литании. Голоса их накладывались друг на друга, боролись друг с другом, и с каждым мгновением на поверхность поднималось новое, отличное ото всех шипение. И словно внимая ему, преображалось бормотание, теряя человеческие черты. Оно больше не рождалось в голосовых связках и не срывалось с губ людей. Оно словно обрело собственную порочную жизнь, превратившись в скребущие хриплые звукоформы, что увивались вокруг слуха Гальбы – змеиные чешуйки, сплетающиеся воедино. Они притягивали тени. Тьма сгущалась. Сержант начал задыхаться. Стонущий, хрипящий, хихикающий хор звучал настойчивее, но все еще не громче могильной тишины. Осколки соединялись и сливались, соединялись и смеялись. Как и прежде, воин ощущал, как нечто сокрытое маячит за горизонтом здравомыслия подобно далекому миражу. Недостаточно того, что на него обрушилась истина, сотканная из выпотрошенных умов и оскверненных трупов. Недостаточно было просто ощущать присутствие истины, давящей на разум подобно растущей опухоли. Он должен был узреть саму природу этой истины. Услышать, что она говорит. Узнать, о чем она возвещает.

В глазах сержанта потемнело. Его зрачки словно заволокла мембрана, тонкая и цепкая, пронизанная алыми венами, словно мышца. Скользкая истина подползала ближе. Гальба уже различал ее. У нее было имя. И за именем этим таился разум. В его глазах имя обрело форму, и формой этой было «Мадаил». Его ритм был подобен ударам змеиного сердца. Слово рвалось из его горла. Оно заставит произнести себя. И тогда захватит его себе.

«МАДАИЛ, МАДАИЛ, МАДАИЛ».

Гальба взревел. Он высвободил свой гнев ото всех цепей, ото всех слов. То был выброс незапятнанной ярости, и он разорвал мембрану. Расколол ночь надвое. Шепот сбился. Гальба схватился за цепной меч, высоко поднял его и позволил машинному рыку рассечь шептание.

– Проснитесь! – закричал он. – Именем Императора, проснитесь!

Шепот смолк. Тени отступили. Он снова мог дышать. Слуги очнулись и теперь сидели на койках и таращились на десантника. Люди были напуганы, но не он страшил их. Они не выглядели сбитыми с толку. На их лицах сержант видел печать общего кошмара.

Он развернулся и стремительно вышел из барака. Каншель все еще стоял на коленях. Слуга обмяк всем телом, но от истощения или облегчения, Гальба наверняка не знал.

– Не давай никому спать, – приказал сержант слуге. Теперь у Каншеля появится цель. Хотя он сомневался, что кому-то сейчас захочется спать.

Песнопения колонистов прекратились. На базе воцарилась напряженная атмосфера, словно буря еще не прошла, а только-только собиралась разразиться. Гальба направился прямиком к командному модулю. И не он один. Многие его боевые братья стягивались к центру базы. Он ощущал на себе их взгляды. Это было ожидаемо, ведь это он поднял тревогу.

Но не все легионеры смотрели на него. В резком свете фонарей базы их лица выглядели особенно мрачными. Железные Руки знали, что они на войне, но не понимали своего врага. Гальба видел, что он такой не один. Какая-то часть того, что атаковало его, коснулась и их тоже.

«Это не галлюцинации». Сержант настраивал себя на спор с Аттиком. Капитан просто так не воспримет эти слова. Гальба и сам не хотел произносить их. Они поднимали слишком много вопросов. Они подтачивали сам фундамент реальности, подрывали царствие истин, в следовании которым жил Империум. Но их необходимо было произнести. Только так им можно противостоять.

Аттик все так же стоял снаружи командного центра, словно не шевельнулся с тех пор, как Гальба и Даррас оставили его. Капитан стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Он был неподвижен, словно каменная колонна. На нем не было шлема. Его единственный человеческий глаз сверкал пламенем столь же холодным, как вечная тьма пустоты. Он взирал в ночь взглядом, преисполненным чистой машинной ненависти. Слова Гальбы умерли на его губах, когда он подошел ближе.

Говорить здесь нечего. Аттик все знал.

Капитан 111-й клановой роты X легиона обратил свой жуткий взор на Железных Рук.

– У нас есть враг на этой планете. Он нападает из теней. Выведите его на свет, – он развел руки, созданные лишь для убийства, – и я уничтожу его.

На рассвете что-то поднялось на поверхность.

Глава 11

ИЗБРАННАЯ ЗЕМЛЯ. ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ.

В ПОИСКАХ ПОКОЯ

Ночью тени пришли за Эрефрен. Нападение было внезапным и застало женщину врасплох. Все ее защитные меры были направлены на отражение атак из эмпиреев, но фильтры, сквозь которые она взирала на безумие, не могли защитить ее от той силы, что управляла тенями. Эта сила присутствовала на планете лишь отчасти, но ее влияние уже начало просачиваться сквозь барьеры и мучительно искажать реальность. Буйство варпа обретало на Пифосе фактическую форму. Оно еще не могло свободно шагать по поверхности планеты, но неумолимо приближалось. И авангард его уже был очень силен.

С растущей тревогой Эрефрен следила за развитием штормов в варпе. Безбрежный и вечно неспокойный океан разразился столь чудовищной бурей, что, даже просто созерцая ее, астропат рисковала всем. Источником возмущений был Мальстрем. Голодный, разъяренный внезапными притоками энергии, он распростерся до бескрайних горизонтов. Эрефрен разглядела несколько кораблей лоялистов, рискнувших нырнуть в этот кипящий котел. Все они потерпели неудачу. Некоторые погибли, и она ощутила их предсмертную агонию во всех деталях. Другие сгинули во вздымающихся волнах нереальности. Ей не хотелось даже думать о том, что станет с умами несчастных на борту, если эти корабли вообще когда-нибудь вернутся.

Она тщетно искала хоть малейшее эхо Астрономикона. Видение не подводило ее. Волны поглотили великий свет.

И в тот момент, когда Эрефрен всматривалась в бурю, началась атака. Враг проник в ее покои, и в тот же миг астропат ощутила его неполное присутствие. Она была сильна и быстра. Закрыв свое психическое восприятие от варпа и вырвав свое сознание из его когтей, она немедленно подняла свой щит.

Скорость, сила и обучение никак ей не помогли. Астропат была готова к самым жутким кошмарам, что плодятся в областях размытой реальности. Но опасности, против которых она боролась, не имели законченной формы, не имели воли и разума.

Тени смели ее защиту. Они хохотали, и смех их, словно бритва, полосовал ее кожу. Они ревели, и голоса их несли проклятье. Они низвергли Эрефрен в бездну забвения.

Очнувшись, астропат впервые в своей жизни ощутила истинную слепоту. Она задыхалась, пытаясь совладать с удушающей паникой, порожденной застившей все ее чувства абсолютной белизной. Но вот она ощутила, как вздымается ее грудь, и это ощущение помогло ей вновь обрести свое тело. Женщина согнула пальца и услышала, как они царапают по металлическому полу. Стало быть, она упала со своего трона. Шея и затылок сильно болели – медные антенны и механодендриты, помогавшие Эрефрен настроить разум на течения варпа, оторвались при падении.

По кусочкам она обретала понимание того, что с ней произошло и где она находится. Ее чувства сбросили оковы паралича. Собрав воедино свою личность, астропат крепко прижала ее к себе. Жуткий стыд охватил ее, ведь она проявила слабость и теперь понятия не имела, сколько времени провела без сознания, не в силах исполнять свои обязанности.

Но хуже всего было осознание случившегося. На нее напали. А значит, был нападавший.

Эрефрен заставила себя подняться с пола. Восприятие окружающего мира постепенно возвращалось к ней – но неполноценное, словно размытая гололитическая проекция. Женщина потянулась к своему посоху. Он оказался именно там, где и всегда – стоял, прислоненный к трону. Астропат схватилась за древко, выпрямилась, укрепила свой разум. А затем осторожно коснулась варпа.

И тут же застонала от боли. Обжигающие кровавые слезы потекли из уголков ее глаз. Грубые и колкие серебристые помехи блокировали ее восприятие эмпирей. Они вонзились ей в разум когтями и осколками разбитого стекла, в которых отражались пустоты, обретшие форму страданий, и искажения, наполненные стелящимся безумием. Эрефрен отпрянула, чтобы вновь не упасть.

Утерев кровь со щек, она собралась с силами и покинула свои темные покои. Ей нужно было поговорить с Аттиком. Вчера она предположила, что бури в варпе явились неизбежным результатом совокупности случайных процессов в имматериуме. Но нападение все изменило. Возможные последствия не укладывались в голове. Ей упорно казалось, что мысли ее устремились в неверном направлении, но факты говорили сами за себя – кто-то или что-то атаковало ее, и об этом необходимо немедленно доложить.

В командном блоке царила практически полная тишина. Эрефрен прошла мимо пары слуг, но не ощутила присутствия никого из Железных Рук. Не успела она подойти к дверям в покои Аттика, как оттуда возникла женщина.

– Госпожа Эрефрен, – поприветствовала слуга. – Мне очень жаль, но господина Аттика здесь нет.

Астропат почувствовала низкий поклон женщины.

– Где он?

– С большой группой легионеров он отправился в поселение.

– Зачем?

Нерешительная пауза.

– Не имею чести знать… – начала было слуга.

– Капитан доверяет тебе достаточно, чтобы вверить уход за своими покоями, – перебила ее астропат. – Слуги все слышат, все видят и обсуждают между собой. Будь добра, просвети меня. О чем у вас говорят?

– Говорят, там что-то обнаружили.

– Что именно?

– Я не знаю, госпожа.

Эрефрен на мгновение задумалась. Нападение… Помехи ее связи с варпом… Это открытие, чем бы оно ни было, отозвавшее весь командный состав роты… Все эти события связаны. Нужно непременно сообщить Аттику о произошедшем.

– Мне нужен вокс-оператор, – сказала она женщине.

– Я вызову кого-нибудь, – отозвалась слуга, но не отправилась сразу же выполнять поручение. Эрефрен услышала неуверенный вдох, неизменно обличавший каждого, кто набирался смелости задать неудобный вопрос.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась Эрефрен.

– Агнесса Танаура, госпожа.

– Ты хочешь спросить меня о чем-то, Агнесса?

– Вы же не верите, что случившееся прошлой ночью было простым воздействием варпа, не так ли?

– Нет, не верю.

– Вы знаете, что это было?

– Нет, – честно ответила астропат. Она хотела было добавить, что не собирается участвовать в дискуссиях на эту тему, но вдруг поняла, что Танаура и не ждет от нее конкретного объяснения. У слуги уже была своя версия. Какая бы наглость или храбрость ни вынудили женщину говорить, это впечатлило Эрефрен достаточно, чтобы выслушать ее. – А ты?

– Не знаю, – призналась Агнесса. – Но уверена, что это что-то нечестивое.

– Нечестивое, – повторила Эрефрен, горько разочарованная. – Ты напрашиваешься на серьезное наказание, используя это невежественное слово.

– Прошу прощения, госпожа, но я обязана говорить правду, а правда именно такова. Нас коснулось зло, скрывающееся в ночи. Я вижу его. – Раздался шорох – Танаура шагнула ближе. – Но мы не одиноки в этой битве. Есть утешение. Есть надежда. Есть священное…

Эрефрен вскинула руку.

– Довольно, – отрезала она. – Ты слишком много болтаешь, а у меня нет времени на подобную чепуху.

– Император, – не унималась Танаура. – В своей божественности Он спасет нас, но мы должны принять Его, пока еще не слишком поздно.

Эрефрен ощутила, как ее дернули за робу. Слуга осмелилась взять ее за рукав.

– Прошу, выслушайте меня, – умоляла Танаура. – Прошу, ведь в глубине души вы знаете, что это правда. Легионеры послушают вас. Они должны. О, они обязаны.

Казалось, женщина вот-вот готова разрыдаться.

Эрефрен рывком высвободила свою робу из хватки Танауры.

– Должны? Обязаны? – Удивительно, но волна презрительного возмущения принесла ей облегчение. Астропат мысленно возблагодарила эту маленькую служивую женщину с ее запретными суевериями, ведь она напомнила ей об истинной ответственности и помогла вышвырнуть из головы безрассудные мысли, донельзя расплодившиеся там с момента атаки. – Почему так важно, чтобы они выслушали?

– Потому что мы должны покинуть это место, – очень тихо ответила Танаура.

– И в этом вся твоя вера? – фыркнула Эрефрен. – Вопреки всем его четким учениям ты веришь, что Император – бог, но он слишком слаб, чтобы помочь нам?

– Это… Я не то имела…

– Тогда потрудись объясниться, да побыстрее.

– Возможно, мы неверно избрали себе поле боя…

– Мы? – требовательно переспросила Эрефрен, разъяренная заносчивостью слуги.

Танаура отпрянула назад.

– У меня и в мыслях не было допускать…

– Если ты хоть немного дорожишь своей жизнью, лучше бы так и было! – Госпожа хора еще крепче сжала древко своего посоха. Она не была жестокой. Но любой наглости есть пределы, за которыми следует наказание.

– Прошу, поймите, – умоляла Танаура. – Не все битвы можно выиграть. Мы это уже на себе поняли. Может статься, это место окажется для нас новым Исстваном. Быть может, настоящая борьба ждет нас в другом месте.

Ярость Эрефрен невольно утихла, когда она услышала выстраданную надежду в голосе слуги. Женщиной двигала не трусость. Она действовала, исходя из собственного понимания долга. И когда астропат заговорила снова, то остудила угрозу в своем тоне, оставаясь при этом непреклонной.

– Думай, как хочешь. Но твое поклонение – заблуждение, и лишь по милости моей ты еще говоришь и дышишь, – она выдержала паузу, давая Танауре понять, по какому тонкому льду та ходила, а затем продолжила: – Заблуждения – не оружие. Это слабость. Я следую учению Императора и использую силу разума против нашего врага. И пока капитан Аттик не объявит обратное, Пифос наш. Он – ключ к возможности X легиона наносить удары предателям, и я не отвернусь от нее, пока так не распорядятся наши командующие офицеры. – Она наклонилась к Танауре, и слуга сжалась перед ней. – Это моя битва. Здесь. И я не отступлюсь. На меня уже нападали, и я заставлю врага, кем бы он ни был, пожалеть о том дне, когда он перешел мне дорогу.

Она говорила и чувствовала, как каждое ее слово наливается железной истиной. Ужас ночи испарился, оставив после себя росу холодной ярости.

– Ты поняла меня? – потребовала она ответа у слуги.

– Да, госпожа.

– А теперь вызови вокс-оператора. Впереди много работы.

Аттик подошел к краю ямы. Гальба и Даррас следовали за командиром. В нескольких сотнях метров Ласерт и его отделение встали караулом у второго провала.

– И колонисты к этому не причастны? – уточнил капитан.

– Говорят, что нет, – подтвердил Гальба. Он заглянул в глубокую пропасть. – Да и как бы они могли, не могу представить.

Продолговатая дыра длиной в сорок метров и шириной в десять возникла прямо перед холмом, на котором была построена ложа. Даже примерно оценить ее глубину не представлялось возможным. После первой сотни метров стены терялись в темноте.

– Хотя трудолюбия им не занимать, – заметил Даррас.

И был прав. Всего за одну ночь стена протянулась вдоль половины периметра плато. Безопасная зона разрослась вдвое по сравнению с тем, какой Гальба и Даррас видели ее прошлым вечером.

– Сотни людей работают без устали, – подхватил Гальба. – То, что они сделали со стеной, поистине впечатляет. Но вырыть такую яму они никак не могли. Ласерт не обнаружил никаких следов применения взрывчатки. Земля просто провалилась, вот и все.

– Могло ли послужить причиной постройка этих их «мест собраний»? – предположил Даррас. Почти готовая вторая ложа венчала холм перед другой ямой.

– Нет, – заявил Аттик. – Будь земля здесь нестабильна, мы бы об этом узнали. Думаю, то, что вызвало проседание – это симптом, а не причина нашей проблемы.

Внезапно он замолчал и слегка наклонил голову, прислушиваясь к своей ушной вокс-бусине, а затем снова повернулся к сержантам.

– Вести от госпожи Эрефрен. Прошлой ночью она вела свою собственную битву, и сегодня нападение повторилось. Ее способность читать варп подорвана. – Капитан заглянул в дыру. – Не провалы должны нас заботить, а вот это.

Последнее слово он подчеркнул особо и указал внутрь дыры.

Под ложей колонистов находилось огромное каменное сооружение. Холм оказался нечем иным, как вершиной его приземистого купола. Судя по всему, конструкция была выполнена из того же камня, что и монолит в эпицентре аномалии. Но если происхождение колонны оставалось неопределенным – она выглядела одновременно и естественной, и искусственной, то в данном случае никаких сомнений не возникало. Более того, видимая часть циклопической структуры была пугающе безупречно обработана. Гальба не видел ни соединительных швов, ни следов скрепляющего раствора, словно все сооружение было высечено из цельного куска черного камня. Складывалось впечатление, будто целый горный утес плавно принял такую форму, а прошедшие тысячелетия надежно спрятали его под толщей земли. Похожее строение виднелось и на месте второго обвала.

Гальба подал голос:

– Если это скрыто под двумя холмами…

– Да, – отозвался Аттик, неторопливо разворачиваясь по кругу. – То, что насчет остальных?

Гальба последовал примеру капитана. Только теперь он осознал, насколько точно равноотстоят четыре холма друг от друга. Если провести между ними диагональные линии, они пересекутся в центре плато.

– Почему в двух других местах не произошло обвалов? – задался вопросом сержант. – Они случились только там, где колонисты вели строительство.

– Должна быть какая-то связь, – сказал Даррас. – Просто мы ее пока не видим.

– Если она есть, нужно ее найти, – провозгласил Аттик. – Важно то, что наш враг начинает проявлять себя, а значит, становится уязвимым для контратаки.

Тень легла на лицо Гальбы.

– Что вы имеете в виду?

Аттик указал на строение ксеносов.

– Это построили не ящеры, – он повернулся и смерил взглядом Гальбу, – и уж точно не призраки. Перед нами прямое доказательство существования разумной жизни на Пифосе.

Гальбу замечание капитана не задело.

– Сколько нужно времени, чтобы естественным образом скрылось под землей нечто подобное? Откуда нам знать, что раса, построившая это, до сих пор существует?

– Сам факт их возвращения тому доказательство. Кому бы еще было до них дело? Впрочем, меня мало заботит природа нашего врага. Куда важнее то, как вернее его уничтожить. Помехи, с которыми сталкивается госпожа Эрефрен, ставят в тупик все наши военные начинания. Психологические атаки также дорого нам обходятся.

– Какие будут приказы? – спросил Даррас.

Аттик подошел к краю пропасти.

– Мы обнажим правду, – провозгласил капитан. – А для этого спустимся в сердце лжи.

Работы навалилось больше прежнего. И вся она была срочной. Аттик потребовал полностью обнажить подземное сооружение. Все колонисты были переброшены на плато. Слуги, не занятые поддержанием функционирования базы, тоже. Приказ был исключительно простым – «копать».

И Каншель делал, что ему говорили. Снаряжения на всех не хватало. «Веритас феррум» был оснащен для уничтожения, а не для колонизации. Большая часть рабочей экипировки осталась от флота беженцев, при том что инструменты, спасенные с посадочных площадок до наступления ящеров, были такими же изношенными, как и сами корабли. Ни о каких бульдозерах или экскаваторах и речи не шло. В распоряжении рабочих были лишь кирки да лопаты – и те в большинстве своем собранные по кускам из металлолома. Задача и без того стояла колоссальная, а обстоятельства делали ее и вовсе почти невыполнимой. Но, движимые волей, своими натруженными руками люди принялись за дело. Колонисты горели желанием помочь. Половина их занималась возведением стены и сдерживала налеты кровожадных хищников. В последнее время нападения стали случаться реже, и отразить их удавалось без серьезных потерь. Остальные беженцы присоединились к слугам легиона в их посягательствах на землю у оснований холмов.

Каншель больше не питал надежд на сон, вызванный истощением. Он знал, что ночь принесет крики, и мог надеяться лишь на то, что вопить будет не он. Впрочем, работе Иерун все так же радовался. Она позволяла ему сосредоточиться днем и почувствовать себя полезным. Вокс-рупоры транслировали по всему плато речи Аттика, обещавшего, что Железные Руки вскоре перенесут войну на территорию врага. Каншель искренне хотел ему верить. Но чем дальше он копал, тем более хрупкой становилась его вера.