Текст книги "Проклятие Пифоса"

Автор книги: Дэвид Аннандейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Иерун подошел ближе. Он раскаивался в своей глупости. Звуки сотен голосов, слившихся в песне, кружили вокруг него. Жажда поклонения охватила его с невероятной силой, подгоняя вперед. Мелодия открывала перед ним перспективы безграничных возможностей. Требовала принять их. Навязывала величие. Слуга чувствовал покалывание на коже от мощного прилива чистейших, незамутненных ощущений. Его грудь переполняли гордость и смирение. Он глубоко вздохнул и испугался, когда грудь его сдавил всхлип. Он поднял руку к щеке. Его пальцы смахнули влагу. И хотя из глаз продолжали течь слезы, его зрение прояснилось.

Когда Каншель достиг основания холма, толпа расступилась перед ним. Поднимаясь на вершину, он чувствовал, будто его несет бурный поток. Песнь благоухала резким, но приятным ароматом яблок. Она отрезала слугу его от всего мирского. Иерун больше не чувствовал своих ног. Он парил, а не шел. Он стал одним сознанием, душой, свободной от земной юдоли. Где-то далеко внизу его тело поднимало руки, готовясь взлететь на крыльях песни. Опьяненный чувствами, он рассмеялся такой самонадеянности. Впервые с самой Каллиниды он избавился от страха.

Вдруг рядом с ним возникла Ске Врис. Жрица-послушница взяла Иеруна за плечи.

– Я рада видеть тебя здесь, брат, – произнесла она.

Ее слова прорвались сквозь радостную пелену, объявшую Каншеля, и вернули обратно к реальности. Он вновь оказался в своем теле, хотя чувство экстаза ничуть не ослабло. Неожиданно для самого себя он вспомнил, как складывать звуки в слова.

– Спасибо.

– Выйди вперед.

Ложа была набита до предела, но каким-то образом люди расступились. Перед Каншелем возник путь, ведущий к центру пола. Ске Врис жестом пригласила его подойти к жрецу, стоявшему там. Слуга сообразил, что это тот самый учитель Ске Врис, хоть он и никогда не видел лица мужчины. Даже сейчас жрец не снимал капюшона. Он танцевал, изящно и воинственно. Он был одновременно и верующим, и бойцом. Его посох служил символом его положения и нес ужас его врагам. В танце его мантия развевалась, открывая взгляду солдатское облачение под ней. Хотя размерами до космодесантника ему было далеко, среди своих людей он выглядел гигантом. Другие жрецы окружали его, в точности повторяя танец господина. Также облаченные в мантии с капюшонами, они были практически такими же высокими, как и верховный жрец, но гораздо худощавее его. Их танец был водоворотом мелодии, его же – лучился силой. И именно на нем сходилась паутина света.

«Свет».

Необычайные узоры, которые Каншель видел в пустой ложе, теперь были выражены еще ярче. Слуга изумленно таращился на них, не веря своим глазам. Снаружи стояли глубокие сумерки. Да, ложу окружали факелы, но они никак не могли давать такого яркого света. Сияние лилось сквозь щели в стенах так, словно ложа находилась в самом сердце звезды Пандоракс. И как прежде, чем ближе к центру подходил Каншель, тем большую ясность обретала паутина, превращаясь в зрительный язык. Дай он на то свое согласие, паутина бы заговорила с ним. Она несла послание – то, которое слышал и которому радовался в танце верховный жрец. Нити света переплетались с рунами на его мантии. Каншель видел в них зов и ответ, постоянно сменяющие друг друга. Жрец взывал к божественной сущности в один момент и отвечал божественным призывам в следующий.

Теперь Каншель наконец ощутил, что понимает колонистов. Он осознал, как они сохраняли непоколебимую надежду, сколько бы их ни умирало в пастях Пифоса. Они просто не могли иначе.

Жрец прекратил свой танец. Свет не двигался, но его хитросплетения были настолько запутанными, что взгляд Каншеля не мог на нем остановиться, проворно перескакивая по нитям паутины, от края к центру и по кругу в завораживающей, но отравляющей пляске. Исполин выставил вперед руки ладонями к Каншелю.

– Приветствую тебя, – произнес он. – Стань подле меня.

Его голос был глубоким, грубым, но плавным и текучим. Шепот ледника.

Каншель повиновался. Раньше бы он сомневался, колебался. Но теперь сам стремился туда. От радости у него едва не подкашивались ноги. Слуга побежал к жрецу.

Но когда до центра оставалось всего три шага, а послание уже кристаллизовалось перед ним – грандиозная истина на грани откровения, – он вдруг замер. Неуверенно моргнул. Его ноги будто вросли в пол.

– Что беспокоит тебя? – спросил жрец.

Каншель сглотнул. Его губы обсохли. Горло словно обожгло. Яблочный аромат дурманил. Иерун так желал утолить свою жажду, но не мог. Не должен был. Нужно было подождать.

– Что-то… – прохрипел он. Попробовал снова: – Чего-то не хватает.

Жрец наклонил голову.

– Да?

Каншель попытался отвести взгляд. Быть может, сумей он закрыть глаза, у него получилось бы сосредоточиться и понять, что именно не так.

– Я чувствую… – беспомощный, он умолк.

– Ты еще не дома, – молвил жрец.

Каншель чуть не разрыдался от признательности.

– Да.

Да, так и есть. Он все еще здесь чужак, хотя и желал обратно так же сильно, как страшился ночей на базе.

– Наши песни и само это место еще не знакомы тебе. Тебе нужно ободрение. Знак того, что ты не предаешь свою веру, разделяя с нами нашу.

– Да, – согласился Каншель. Слезы снова хлынули рекой.

– А если я скажу, что наши веры одинаковы?

– Я очень хочу в это верить.

Хотя лицо жреца было скрыто под капюшоном, Каншель ощутил его улыбку.

– Порой вере требуются доказательства. Ты получишь их. Приди к нам снова и принеси символ твоей веры. Тогда ты познаешь истину, и мы восторжествуем вместе.

– Благодарю вас, – прошептал слуга.

Он попытался отойти назад, но его ослабевшие колени подкашивались. Еще чуть-чуть, и он распластался бы на полу. Но вдруг подле него оказалась Ске Врис и подхватила его под руку. Каншель прильнул к женщине и кое-как проковылял к выходу из ложи. Оказавшись снаружи, он заметил в задних рядах толпы нескольких слуг, следивших за ритуалом. На их лицах застыло выражение глубокой, голодной зависти. В ушах Иеруна еще звучали песнопения, а сердце его бешено колотилось, напоенное силой неукротимой веры. Каншеля поразило осознание того, к чему все это могло бы привести. Он подумал о силе, которую обрел в ходе утреннего молитвенного ритуала, и насколько могла возрасти эта сила, взывай к ней столько же верующих, сколько сейчас собралось в ложе. Возносить хвалу Императору, как то должно, и делать это открыто, во много сотен голосов – это, Каншель был уверен, нанесет страху смертельный удар.

Но разве это предел? Видение уносило слугу все дальше. Воображение рисовало ему тысячи, миллионы, миллиарды людей, в едином порыве возносящих хвалу Императору. Он затаил дыхание. Он не был жестоким человеком и никогда не сражался. Он чистил оружие, ухаживал за ним, знал имя и предназначение каждого инструмента смерти, но никогда не сделал ни единого выстрела. Он был Иеруном Каншелем, низшим слугой, незначительной и легкозаменяемой шестеренкой в великой машине X легиона, и не более того. Но во служение своей мечте он чувствовал себя готовым убивать.

Манящее, яркое видение не покидало его, даже когда он погрузился на транспорт обратно на базу. Только когда Иерун ступил на посадочную площадку и услышал шум по другую сторону стен, сияние померкло. Осталось лишь влечение, и Каншель вцепился в него, в обещание силы… Зато вернулся страх, натачивая новые когти и клыки, изобретая новые способы убийства надежды.

Молодая ночь отдавала совсем другими напевами. Свою песню завели кровожадные рептилии. В ушах Каншеля звенели другие призывы и ответы – рев альфа-хищников и отклики их стай. Вокруг базы неожиданно собралось множество ящеров, хотя еще утром ничто не предвещало подобной какофонии. Теперь он слышал бесчисленные голоса рептилий, ревущих вызов стенам крепости. Звери дразнили свою добычу.

Каншель ушел с посадочной площадки. Он не торопился вернуться в барак и застыл на открытом пространстве между строениями. Его ноги еще дрожали, а завывания в темноте причиняли страшную боль, словно челюсти тварей смыкались на его голове.

Там его и нашла Танаура. Выглядела она такой же изможденной, как и он. Но ее твердый подбородок по-прежнему казался выкованным из железа.

– Сколько это уже продолжается? – спросил Каншель.

Болтерный огонь со стены. Рев, перерастающий в визги, а затем обрывающийся. Эхо осады поселения. Чудовища, испытывающие оборону на прочность.

– Утром началось, – изложила Танаура. – Весь день они наглеют.

– Почему? – бросил он вопрос в никуда. Сборище ящеров здесь беспокоило его намного сильнее, чем нападения на деревянный частокол. Уязвимость поселения была очевидна, тогда как базу на возвышенности надежно защищали прочные стены и воины, наделенные силой богов. Так зачем животным такая добыча? Откуда это тупое упрямство?

– Они что, всерьез надеются прорваться внутрь?

– Они животные, – пробормотала Танаура. – Им неведомы надежды.

– Правда? Тогда что держит их здесь?

«О, этим животным знакома надежда, – подумал Иерун. – Они надеются полакомиться нашей кровью».

Треск сломанных веток. Слаженный грохот тяжелых болтеров. Рев ярости и боли. Некоторые чудовища устали ждать и принялись бросаться друг на друга.

– Я не знаю, – пренебрежительно пожала плечами Танаура. – Быть может, надежда в них и есть, но вот мозгов точно нет. Они не попадут внутрь. Легионеры крошат их еще на подходах к стене.

– А что будет, когда закончатся боеприпасы?

– До такого не дойдет.

– Слишком уж ты в этом уверена.

– Легион не задержится здесь так надолго, – она говорила с такой уверенностью, будто сама приняла это решение. Каншель едва не одернул Агнессу за самонадеянность, но увидел, как горят ее глаза. Решительность, надежда, страсть, пророчество… Все они воспылали в ее взгляде. Как и отчаяние.

– Не здесь должна вестись война, – сказала она Каншелю.

– Но именно здесь мы сражаемся, – ответил он.

Рев за стеной становился все громче. Звук был подобен поднимающейся волне, готовой утопить их всех. И отлива не будет. А на самой базе своего часа ждали образы глубокой ночи, жаждущие испытать веру Каншеля.

Глава 14

ПЕТЛЯ СТЯГИВАЕТСЯ. ТЕНИ ПРОТИВ ТЕНЕЙ. ЗАДАЧА СЛЕПОЙ

Планета восстает против нас, – заметил Гальба.

– Это иррациональное утверждение, – огрызнулся Аттик.

– Я не подразумевал наличия у нее сознания.

– Разве? И у тебя нет никакого тайного источника знаний?

Гальба вздохнул. В отличие от капитана, он на такое еще был способен.

– Нет. Я руководствуюсь лишь собственными наблюдениями.

Он жестом указал на джунгли за стеной, охватив восточный склон возвышенности. Огни базы подсвечивали узкую полосу листвы и стволов, превращая зеленые оттенки в серебристые. За ними расстилалась непроглядная тьма, содрогающаяся от безграничной ярости обитающей там чудовищной жизни.

– Ты не должен рассматривать этих животных как реальную угрозу, – объявил Аттик. Утверждение прозвучало с законченностью прямого приказа.

Гальба обернулся к Даррасу за помощью. Второй сержант не проронил ни слова, а взгляд его не отрывался от джунглей. После битвы в руинах он практически не разговаривал с Антоном. Подозрения Аттика окутали Гальбу аурой прокаженности. По роте пошли слухи – дескать, один из них может использовать запретное искусство, силы, как противоречащие приказам Императора, так и оскверняющие дух машины. Интуиция вызывала подозрения в колдовстве. А колдовство было за гранью дозволенного.

– Я рассматриваю только перемены в их модели поведения, брат-капитан. Для столь неразумного врага подобные перемены могут быть признаком проведения хорошо спланированной и скоординированной операции.

– Мне это хорошо известно, сержант. Я в курсе всего, что мешает нашей операции. Но это, – он указал на джунгли, – не первостепенная угроза.

– Нет, – согласился Гальба.

Повисла тишина. За спинами воинов из бараков слуг доносились звуки ночных кошмаров. Никто из Железных Рук на них не реагировал. Душераздирающие вопли никого не трогали, поскольку все их ожидали, но ничего не могли с ними поделать – только позаботиться о мертвых на рассвете. Но, даже зная все это, Гальба не мог выбросить крики из головы. Отчасти он разделял то, что испытывают смертные. Он сочувствовал им, хоть и понимал, что страдания их происходят от слабости плоти. Аттик же, как полагал сержант, слышал в них только напоминания о бесполезности.

Гальба решился на еще одну попытку.

– И все же я считаю, что ящеры представляют угрозу, которую мы не должны игнорировать.

– И чего ты хочешь? Сжечь все джунгли дотла?

– Нет. – Это было бы равносильно попытке осушить океан. Зелень, скрывавшая в своем чреве чудовищ, не знала границ. Но слово «сжечь» прочно засело у него в голове. Въелось ему в мозг. Оно что-то предполагало. Оно было зерном идеи, очертаний которой Гальба не мог разобрать, но понимал, что если проявит терпение, то со временем она себя проявит.

«Сжечь, – твердила мысль, повторяющийся напев, нарождающееся наваждение. – Сжечь».

Аттик вернулся в командный центр. Даррас остался в карауле, дожидаясь, пока Гальба отправится на патрулирование территории. Но тот оставался на своем месте. В конце концов, Антон произнес:

– Я не псайкер.

Даррас повернулся к нему лицом.

– Не думаю, что ты обманываешь меня, брат, и в этом проблема. Ты обманываешь себя самого, – Гальба открыл было рот, чтобы ответить, но Даррас вскинул руку, отсекая любые возражения. – Ты не внемлешь доводам разума, вместо этого прислушиваясь к тому, во что тебе хочется верить. Такова слабость плоти.

– Ты не доверяешь мне.

– Нет, не доверяю. Ты отрицаешь логику. Ты сходишь с пути, что указал нам Феррус Манус, и отвергаешь Имперскую Истину так же верно, как если бы умышленно творил колдовство. Так что нет, я не могу доверять тебе. Тебе самому не следовало бы доверять себе и своим решениям.

Он снова отвернулся к джунглям. Оттолкнуть своего брата было болезненно, но необходимо. Поле боя ошибок не прощает.

– Но что, если я прав? – спросил Гальба. – Что тогда?

– Значит, вселенная полна чудовищной иррациональности и разуму в ней нет места. Безумие – твой удел, брат. Будь добр, избавь меня от него.

Нападения стали более согласованными. Помехи только усиливались. Эрефрен отбивалась как могла. Теперь она держалась настороже и была готова к любым сюрпризам. Она все еще чувствовала гнев после стычки со слугой, Танаурой, но он не был направлен на саму женщину – скорее, на пораженчество, звучавшее в ее словах. Довольно унижений с X легиона. Астропат помогла ему вернуть пусть малую, но все же толику гордости. Уничтожение «Калидоры» и ее эскорта стало настоящей победой. И она не позволит врагу, с которым Железные Руки здесь столкнулись, лишить их возможности и дальше вершить возмездие.

Танаура лелеяла в себе веру. Быть может, она придавала женщине толику спокойствия, когда начинались ночные крики. На большее заблуждения не способны. У Эрефрен же была ее ярость. Она черпала ее из эмпирической, настойчивой, кровавой реальности самой войны. Ярость служила ей якорем, позволявшим отпускать разум в имматериум и не сойти с ума. И сейчас астропат использовала ее для защиты от врага. Острые когти тьмы впивались в ее сознание. Голодные пасти, заливавшиеся жутким хохотом, кружили вокруг нее. Нечто, олицетворявшее сам ужас, пыталось обрести форму, предстать перед астропатом. Она отталкивала его. Оно же в ответ разрывало ее восприятие варпа на куски.

Эрефрен зашипела. Ее неловкие окоченевшие руки будто отдалились на световые годы от ее разума, она сумела совладать с ними и отключить себя от трона. Женщина неловко отступила прочь на ногах, то окоченевших, как смерть, то легких, как воздух. В голове ее трещали молнии, звенело битое стекло и пронзительно визжали голоса ада. Но она отвергала их. Нет, в этот раз она не потеряет сознание! Астропат отсекла себя от варпа, предпочтя слепоту его топящему напору. Голоса стали тише, но не умолкли окончательно. Обрывки нереальности преследовали ее. Тонкие, словно шелковая паутинка, и хрупкие, как сон в момент пробуждения, но ядовитые и острые, они цеплялись к ней, оставляя раскаленные шрамы в ее разуме. Где-то далеко ее губы изогнулись в усмешке, а зубы, клацнув, сомкнулись в попытке заглушить боль. Если бы враг сейчас стоял перед ней, Эрефрен бы разорвала ему глотку голыми руками.

«Трус, – думала она, распаляя в себе ярость. – Я не могу видеть. Я едва могу ходить. И все равно ты прячешься. Ты ничтожество. Ты недостоин моего времени».

Шепот продемонстрировал ей свою силу, не вняв ее насмешкам. Голоса скользили и увивались вокруг нее, травили восприятие угрозами внезапного появления. Когда астропат потянулась за своим посохом, то содрогнулась от внезапно нахлынувшего дурного предчувствия. Но затем ее левая рука обхватила древко, а правая нащупала трость.

– Вы не настоящие, – бросила она теням.

– Нет, – прошептали они. – Но скоро, – пообещали они.

Эрефрен послала мысленную команду своей руке, и та стукнула наконечником трости по полу. Звук словно принадлежал другому миру, но был реальным. Она ударяла снова и снова, отбивая такт с каждым шагом. Она чувствовала окутанный тьмой путь вперед. Мраку не удержать ее. И когда женщина коснулась двери, на нее нахлынула волна торжества. Толкнув, она распахнула створки. В коридоре она почувствовала чью-то громадную сущность – массивную в своей реальности, но так же и родственную теням. Даже закрывшись от варпа, она чувствовала, как течения эмпирей огибают возникшее перед ней существо. Женщина отступила на шаг и подняла трость, готовая к бою. Ей противостояло нечто крупное и могучее, а расколотый и мучительно болезненный хаос варпа подкосил Эрефрен. Она не питала иллюзий о своих шансах на победу, но все равно намеревалась бороться до последнего вздоха.

Сущность заговорила:

– Госпожа Эрефрен, не бойтесь.

Женщина опустила трость и оперлась об нее, отчасти от облегчения, отчасти от боли, терзавшей ее голову и позвоночник. Голос принадлежал Гвардейцу Ворона, Птерону. И в его словах астропат услышала нотки того напряжения, что мучало ее саму.

– Вас тоже атаковали, – сказала она.

– Всех нас. Некоторых – особенно сильно.

– Псайкеров.

– Да. Мы среди особых целей.

Женщину поразило открытое признание сына Коракса. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы уловить его оговорку.

– «Среди»?

– Есть другие, не из нашего числа, на кого враг положил взгляд. Почему, я не знаю.

Она выпрямилась. Птерон был воином легиона Астартес и заслуживал ее всяческого и всецелого почтения. Но в этот момент она представляла X легион, а потому стояла прямо и ровно. Натиск еще не прекратился, но превратился в фоновую осаду. Ее защита была сильна. Ее воля – еще сильнее.

– Вы хотели поговорить со мной? – спросила астропат.

– Да. Думаю, вы согласитесь, что нашего врага нельзя победить одной лишь силой оружия.

Хотя Гвардеец Ворона тщательно подбирал слова, Эрефрен рассердила подразумевавшаяся критика в адрес капитана Аттика. Но в то же время она понимала, что ветеран прав.

– Да, соглашусь.

– Я верю, что вам предстоит сыграть ключевую роль в борьбе против этого врага.

– Я – всего лишь астропат. Ничего больше.

– Вы – астропат с выдающимися способностями. Ваше восприятие варпа сильнее, чем у кого бы то ни было на планете. Это и есть сила.

– Я связана Волей Императора, – она отвоевала себе практически полный контроль над телом и ощутила объятия церемониального наручника на запястье, служившего символом ее нерушимой верности.

– Как и все мы, – напомнил ей Птерон. – Но вы уже сделали намного больше простой передачи сообщений.

И это была правда.

– Чего вы хотите от меня?

– Чтобы вы использовали свой взор. Взгляд – явление не пассивное. Он агрессивен. Он может уничтожать. Разрушение «Калидоры» было вашим свершением не в меньшей степени, чем капитана Аттика. Враг видит нас. Знает нас. Он пробует на прочность нашу оборону, изучает наши слабости. Эта осада не может продолжаться вечно. Я согласен с решением вашего капитана спуститься в руины. Мы обязаны выследить противника и перенести войну на его территорию. Но для этого нам нужно знать, куда смотреть и как бить.

– Вы говорили об этом с капитаном Аттиком?

– Не думаю, что ему придутся по душе мои предложения. Но вас он послушает.

Астропат расплылась в улыбке.

– Вот так вы ведете войну из теней.

– И мы в Гвардии Ворона считаем, что у нас это неплохо получается.

Птерон оказался прав. Аттик прислушался.

Свою роль сыграло то, что Эрефрен предложила весьма специфическую стратегию. С рассветом враг отступил, оставив поле все прибывающим ящерам. Очистив разум, астропат осторожно приоткрыла свои чувства варпу. Ее глазам по-прежнему предстали лишь разрозненные осколки и боль. Хоть сколько-нибудь четко удавалось рассмотреть только бури. Они не поддавались никакому пониманию и были настолько мощными и обширными, что сливались в единое воплощение абсолютного хаоса. Эмпиреи вздымались огромными волнами, что обессмысливали само понятие высоты. А за бушующими ураганами притаились жуткие намеки на умышленность всего происходящего. У Эрефрен невольно возникало кошмарное ощущение, что все, увиденное ею, было плодом трудов врага непостижимой злобы и мощи. Она успела отвести взгляд от бурь прежде, чем эта идея окончательно переросла в убежденность. Враг на Пифосе и так был достаточно опасен.

Астропат заставляла себя бороться с помехами, о которые разбивались любые попытки прочесть детали варпа. Искажения раскалывали ее видение на мельчайшие осколки, разрывали в клочья непокорной энергии. Все разделялось, накладывалось и сталкивалось в бешеном водовороте нелогичности. Даже попытка осознать все это приносила невероятные муки. Разум Эрефрен стремился улететь прочь, но она изо всех сил держала его в узде. Она перестала пытаться заглянуть за пелену помех. Вместо этого она сосредоточилась на самих искажениях.

«Тебя-то я и ищу, – приговаривала она. – Ты – знак врага. Ты – его след».

Даже вызываемая помехами боль была доказательством. Она ухватилась за собственные страдания, превратила их в свою путеводную звезду. И последовала к их источнику.

После этого она и поговорила с Аттиком.

Спустя час она, уже в сопровождении отряда Железных Рук, стояла на краю первой ямы.

– Вы уверены, что помехи идут оттуда? – уточнил капитан.

– Абсолютно.

Даже говорить ей было тяжело. Находясь так близко к эпицентру искажений, ей приходилось сдерживать постоянный ментальный натиск. Она почти закрылась вновь, но разупорядоченные волнения все еще тянулись к ней, проникая сквозь оставленную ею крошечную брешь. И это было ошибкой. Так она могла дотянуться до них. Так она могла ударить. Враг дорого заплатит за то, что посмел выступить против нее.

– Мы прочесали строение, – сообщил Аттик. – Там пусто. Есть участок, в который мы пока не смогли пробраться, но туда или оттуда нет ни единого хода.

– Все равно.

– Вы продолжаете настаивать на спуске?

– Так точно. – Женщина чувствовала на себе оценивающий взгляд лидера Железных Рук. – Капитан, я достаточно сильна для этой задачи. Гордость не позволит мне быть обузой вам или вашим людям.

– У меня хватает обуз, – зарычал Аттик, – но вы к ним не относитесь. Вы уже находили нам цель прежде. Сделайте это снова, и я буду навеки перед вами в долгу.

– Служба легиону – моя единственная награда.

– Как и для всех нас, – голос принадлежал сержанту Гальбе. И хотя он обращался к астропату, замечание явно было адресовано Аттику. Эрефрен не нравился наметившийся раскол среди старших офицеров, но она подавила свое беспокойство. Сейчас эти распри ее не касаются. Для достижения цели ей требуется полная самоотдача и предельная концентрация. Враг мог воспользоваться даже мимолетной рассеянностью или случайной тревогой, а рисковать и подставляться под удар астропат не собиралась.

– Нам сюда, – сказал Аттик.

Женщина последовала за звуками его шагов. Глухой топот сапог по земле сменился напряженным потрескиванием дерева.

– Будьте здесь осторожны.

– Благодарю, – Эрефрен осторожно ступила на узкую платформу. Имей она полный доступ к своему псайкерскому полувидению, ей бы не потребовалось предупреждение Аттика. Она бы сама почувствовала точные размеры и положение платформы и знала бы, сколько шагов вперед может сделать, чтобы не перевалиться через край. Но мир больше не полнился непроизвольными знаниями. Теперь она постигала все тактильно. Стук трости очерчивал для нее образы реальности. Она могла ориентироваться, но все вокруг было сокрыто от нее завесой тени. Огромные пустоты невежества вынуждали ее шагать неуверенно и нерешительно. Астропат привыкла сама властвовать над пространствами в материальном и нематериальном планах бытия, по которым она странствовала. Терпеть обычную человеческую слепоту было для нее унижением, которого она никогда не простит.

Колонисты соорудили грубые леса у поверхности строения. Аттик приказал вести основные раскопки в яме у фундамента главной ложи, где впервые обвалилась земля. В трех других расщелинах тоже продолжались работы, но, поскольку результаты везде были примерно одинаковы, все усилия было решено бросить именно сюда. В разных местах добровольцы спускались и карабкались по скатам постройки на тросах, но Аттик привел Эрефрен к лестнице. Неровные, на скорую руку вытесанные ступени зигзагами уходили вниз, петляя между такими же грубыми платформами, но для своей цели они вполне годились. Эрефрен могла спускаться вниз самостоятельно, лишь немного помогая себе тростью, – хоть мизерный, но повод слегка потешить свою гордость.

Чем ниже она спускалась, тем больше пустых пятен возникало в окружающей обстановке. Искажения усиливались. Женщине пришлось направить почти все свои психические силы на защиту от губительного натиска. Последние крохи энергии она приберегла, чтобы иметь возможность двигаться и взаимодействовать с материальным миром. Но вперед ее толкали две вещи: неугасающая ярость и всепоглощающее стремление нести кару врагам.

Эрефрен знала, что Железные Руки переговариваются друг с другом, но их голоса звучали безликими вспышками мысленных помех. В них слышался гнев, но еще нотки сомнений и подозрений. Астропат поймала себя на мысли, что это тоже часть планов врага. У Железных Рук отняли их машинную невозмутимость. Исстван V нанес им страшный удар как в военном, так и в психологическом плане, и эта травма ухудшалась, углублялась, превращаясь в нечто столь глубокое и запутанное, что могло пережить сами звезды. Ярость билась в сердцах воинов роты – острая, как кинжал, и необъятная, как галактика. Ярость стала их ответом на предательство – предательство столь великое, что обнажило изъяны решительно во всем. Эрефрен это прекрасно понимала, потому что разделяла с ними эту ярость настолько, насколько могла одна маленькая смертная. И если ее гнев пламенел внутри нее так сильно, то какой же накаленной и всеразрушающей должна быть злоба, снедавшая полубогов?

Она вдруг поняла, что наслаждается этими мыслями – до тех пор, пока ярость не была направлена внутрь.

Тревога нарастала – пузырь, формирующийся в котелке ее психики. Бессмысленный. Опасный. Астропат подавила опасения превосходящей силой гнева и двинулась дальше. Вниз. Шаг за шагом.

Впереди звуки тяжелых шагов Аттика изменились. Теперь раздавалось резкое эхо камня.

– Мы у входа в руины, – сообщил капитан и повернул направо.

Эрефрен поблагодарила его. Она следовала за его голосом, чувствуя, как платформа сменяется гладкой поверхностью самой постройки. Затем она перешла через порог. Суровая реальность решительно разорвала всеобъемлющую пустоту. Астропат ощутила контуры арки настолько четко, будто все помехи и искажения внезапно исчезли. Но когда она прошла дальше, и без того неистовый натиск на ее восприятие усилился во стократ.

Время исчезло. Мир исчез. Остались лишь помехи. Она шагнула навстречу буре, и та обрушилась на нее со всех сторон, сметая все возведенные ею барьеры. Она тонула в уродливой бесформенной энергии.

Но вдруг вмешалось нечто неслучайное. Нечто, имевшее форму и цель. Оно существовало во времени и тем самым вернуло ей осознание последовательности и преемственности мгновений. Вторгшаяся сущность прояснилась. Это был голос. Аттик. Он произносил ее имя. Она ухватилась за этот осколок реальности, из последних сил противясь потоку безумия, и устремилась к берегу. По частицам она вновь обретала понимание природы звуков, прикосновений, мыслей. С удивлением она обнаружила, что все еще стоит на ногах.

– Вы можете идти дальше? – спросил Аттик.

– Да, – уже одно слово было победой. Его правдивость – подлинным триумфом. – Капитан, вы говорили, что это строение неактивно. Это не так.

– Мы знаем, что здесь действует потусторонняя энергия варпа, но на этом все, – пояснил Аттик. – Ауспик?

– Никаких изменений, – отозвался Камн, технодесантник. – Никаких различимых волн или сигналов.

– И все же атаки направленные, – задумался Аттик, – и становятся все сильнее.

– Это машина, – сказал Гальба.

Аттик зарычал и двинулся дальше.

Вниз, вниз. Глубже. Эрефрен по спирали спускалась в испепеляющую бурю. Каждый новый шаг становился для нее новой войной. Астропат одерживала одну тяжкую победу за другой, и чем сильнее становилась ее боль, тем яснее она чувствовала, что приближается к врагу. Время снова распалось. Женщина держалась только благодаря своему пламенному гневу и чувству предвкушения. В следующий раз она восприняла мир вне своей борьбы, лишь когда остановилась.

Голос Аттика пробился сквозь неестественную мглу, словно послание с далекой звезды.

– Дальше пути нет.

«Выполни свою задачу», – думала Эрефрен. Попытавшись заговорить, она едва не упала, но долг удержал ее на ногах.

– Мы очень близко, – сообщила она и вытянула вперед левую руку. Ее ладонь коснулась каменного барьера. – Что это?

– Барьер в конце этого туннеля, – объяснил Аттик. – При раскопках удалось расчистить здешние завалы, но за ним обнаружилось вот это. Оно слишком однородно, чтобы иметь естественное происхождение. Следовательно, это часть конструкции ксеносов. Предназначение преграды пока неясно, и мы не можем найти обходной путь.

– Возможно, какой-нибудь из других туннелей… – заговорил было Даррас.

– Нет, – отрезала женщина. Она провела пальцами по каменному барьеру. Ощущение присутствия наполнило ее разум. – Поверхность искривленная, – возвестила она. – Это сфера. Очень большая сфера.

– Брат Камн? – обратился к технодесантнику Аттик.

– Показания приборов сбивчивы и бессмысленны, брат-капитан. Невозможно что-либо говорить с уверенностью. Но это весьма вероятно, да. Думаю, нам стоит довериться словам госпожи Эрефрен.

– Можете сказать нам, что на той стороне? – спросил Аттик. – Если мы прорвемся, найдем ли мы там нашего врага?