Текст книги "Проклятие Пифоса"

Автор книги: Дэвид Аннандейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Гальба напрягся от такого оскорбления. Аттик же никак не отреагировал.

– Вздор, – вот и все, что он сказал. Похоже, он, наконец, разобрался в Кхи’деме. Вечность назад, над Исстваном V, все обстояло иначе. Тогда Кхи’дем убедил Аттика подобрать удирающие «Громовые ястребы», воззвав к чему-то в капитане, что выходило за рамки холодной военной рациональности. Теперь он пытался снова, но все его усилия разбивались о глухую стену. Того, на что он пытался давить, в Аттике больше не было.

Капитан Железных Рук склонился над гололитическим столом. Изображение «Веритас феррум» застыло непосредственно над координатами поселения, словно клинок, готовый вырезать вражеское сердце.

– Брат Эутропий, – вызвал по воксу Аттик.

– Жду приказов, капитан, – голос рулевого трещал от статики, но даже так связь между кораблем и силами на поверхности была гораздо чище, чем за все предыдущие дни. Даже разъедающий реальное пространство вокруг Пифоса варп не мог остановить готовящийся удар.

– По моей команде отсчет с пяти сотен.

– Как прикажете.

– Капитан Аттик, – взмолился Кхи’дем, – прошу, подумайте о…

– Отсчет.

– Принято, отсчет пошел, – доложил Эутропий.

– Благодарю, рулевой.

Аттик отключил стол. Гололит рассыпался мерцающим грубым снегом.

– Что вы наделали? – протянул Кхи’дем.

– Избавь меня от сентиментальности твоего легиона, Саламандра. Мне до нее нет никакого дела, – Аттик направился к выходу из командного центра. – Братья, вы со мной?

Гальба моргнул. Наваждение отпустило его в ту же секунду, едва Аттик отдал приказ. Впервые за много дней его голова прояснилась. Никто не шептал ему на ухо. Его не донимали предостережения и назойливые предчувствия. Не ощущать на себе эту ношу для Гальбы было милостивым даром. Возвращение былой ясности мыслей он воспринял как знак. Удар был верным решением.

Он последовал за Аттиком наружу. В небе еще царила ночь, но, когда воины поднялись на стену и с парапета посмотрели на восток, в сторону поселения, во мгле уже начали проступать очертания джунглей. Тусклый свет неспешно сочился сквозь облачный покров. Вдалеке виднелись навигационные огни «Несгибаемого». Штурмовой катер под командованием Дарраса кружил в радиусе видимости плато.

Вдоль всего парапета воины X легиона собрались, чтобы лицезреть великий огонь. Саламандры и Гвардия Ворона также присутствовали. Аттик кивнул им. Гальба заметил, как Кхи’дем переглянулся с Птероном.

– И ты согласен с ними? – спросил сержант Саламандр.

– Строение необходимо уничтожить, – ответил ветеран Гвардии Ворона.

– Но какой ценой?

Казалось, Птерона изнутри раздирает боль.

– Я не знаю. Есть ли альтернатива? Лично я ее не вижу.

– Это преступление, – настаивал Кхи’дем.

– Сержант Даррас, отчет, – запросил Аттик по ротному вокс-каналу.

– Происходит собрание, – раздалось в ответ.

– В их ложах?

– Никак нет. Они образовали кольцо вокруг целевой зоны.

– Чокнутые самоубийцы, – емко прокомментировал новость Аттик. – Благодарю, брат-сержант.

– Чем вы будете стрелять? – поникшим голосом спросил Кхи’дем. – Циклоническими торпедами?

– Слишком разрушительный эффект. Нам нужно сохранить варп-аномалию, а для этого удар должен быть очень точным. Проницательность сержанта Гальбы оказалась весьма полезной.

– Неужели? – Кхи’дем смерил Гальбу острым взглядом.

– Капитан преувеличивает мои заслуги, – заявил Гальба.

– Ты сказал, что мы должны сжечь строение, – напомнил ему Аттик, а затем повернулся к Кхи’дему. – И мы сожжем его. Концентрированный залп бортовых лэнсов обладает достаточной мощностью, чтобы пробить земную поверхность и уничтожить все следы строения под ней. Мы вычистим рану и прижжем ее.

– Значит, все это твоя идея? – Кхи’дем был готов наброситься на Гальбу. – Я был о тебе лучшего мнения.

– Стало быть, ты тоже преувеличиваешь мои заслуги, – пробормотал тот. Он смотрел на огни «Громового ястреба» и терпеливо ждал ослепительной вспышки орбитального удара. Его переполняло отвращение – к себе самому, колонистам, к неотвратимой бойне и к одурманивающей, противоречивой, сводящей с ума слабости плоти. Он желал, чтобы очищающее пламя исцелило и его от этой заразы.

– Отсчет подходит к одной сотне, – сказал Аттик. – Сержант Даррас, сообщите об этом смертным. Уважим дураков последним предупреждением.

– Нет нужды, капитан, – ответил Даррас. – Они знают.

– В смысле?

– Они смотрят вверх. Все до единого. Они ждут этого.

– Спасибо, сержант. Уходи на безопасную дистанцию. – После этого Аттик обратился к Кхи’дему: – Остынь, Саламандра. Это не убийство. Они сами решили покончить с собой.

Кхи’дем сверкнул глазами, но ничего не ответил.

Аттик поднял глаза к небу, где только-только стали различаться отдельные облака.

– Мы не в ответе за безумие слабых. Мы долгом и клятвой обязаны сокрушать врагов Императора. Такова наша цель. Все остальное – роскошь излишества, – заявил капитан и добавил: – Время.

Гнев вырвался из-за облаков. Лучи лэнсов «Веритас феррум» устремились к земле, на несколько секунд пламенными цепями связав ее с небом. Гром удара долетел до базы на пару мгновений позже вспышки. Мир содрогнулся от треска энергии и глубокого басовитого рокота очищающего уничтожения. Пробил час изменить ход войны, и железная рука X легиона снизошла с небес, дабы сокрушить оружие врага.

Залп прекратился. Огонь исчез, оставив после себя угасающее свечение, подобное синевато-багровому шраму рассвета. Но гром не смолк. Наоборот, он продолжал нарастать, пока не превратился в рев огромной приливной волны. Гальба нахмурился. Был ли то грохот разваливающихся руин? Нет, для такого звук был чересчур мощным, да и треск энергии никуда не делся. В воздухе повис резкий запах озона.

– Даррас? – голос Аттика был резким и тревожным. – Докладывай.

Статика с «Несгибаемого». Однако Гальба по-прежнему видел огни катера. Машина все еще держалась в воздухе.

Звук становился все громче. Акустическая волна обрушилась на укрепления. Гальба пошатнулся. Сейчас он был без шлема и ничем не мог защитить свои чувства от перегрузки. А затем внезапно вернулся свет.

«Сжечь».

Из джунглей вырвалось пламя – ответный залп с плато. Вся разрушительная мощь концентрированного лэнс-удара, собранная и запредельно усиленная, обернулась возмездием столь ужасным, будто взбунтовалось само расплавленное ядро планеты. Испепеляющий вопль, мощный и точно направленный, пронзил облака, что вскипели от торжествующей злобы. Небо воспылало яростным багрянцем.

А затем облачный покров озарила новая вспышка – новорожденная звезда абсолютной яркости, вестник жуткого взрыва за пределами атмосферы. Гальба знал, что это. Его тело зашлось в безмолвном вое отрицания, но он прекрасно понимал, что именно он видит. Гром продолжал греметь над базой, но теперь он звучал насмешкой, хохотом пламенеющего неба.

Гальба знал. Знал. Знал. Но разум его кричал – «нет, нет, нет!» – и вся его воля противилась тому, что произошло и что еще явно будет впереди. Что-то поскрипывало в его ухе, едва различимое в объявшем мир реве. Подсознательно сержант понимал, что это его вокс-бусина. И из нее доносился голос – голос капитана, вызывающего рулевого «Веритас феррум», требующего ответа, взывающего к любой иной действительности, чем та, что неотвратимо нисходила на них. Другой голос, принадлежавший Даррасу, каким-то чудом пробился сквозь шипение помех достаточно надолго, чтобы прокричать «Что ты наделал?!». Ярость его была направлена на Гальбу и только на него одного.

Пламенный выброс прекратился, исполнив свою работу. Ярость в небесах померкла, превратившись в алое тление выгоревшей крови. А затем облака разверзлись, пропуская громадное тело, рассыпавшееся на несколько частей, что несли с собой опаляющий свет вспыхнувшего с новой силой пламени.

«Нет, нет, нет!» – продолжал мысленно твердить Гальба, но железная истина оставалась глуха к его мольбам. И вот ошеломленным взглядам явился разбитый корпус великого ударного крейсера. «Веритас феррум» рухнул с небес адским дождем расколотых изваяний. От вхождения в атмосферу выпотрошенное тело корабля раскалилось добела. Корабль развалился на огромные обломки длиной в сотни метров, и казалось, что они не падают, а неторопливо плывут к земле. Жуткая величественность зрелища словно заставила ошеломленно застыть само время. Гальба проживал страницу за страницей омраченной истории 111-й клановой роты, но сейчас наступили их самые черные мгновения – мгновения, что знаменовали гибель надежды и окончательный приговор судьбы для воинов, начертанный на небесах словами из металла и пламени.

Фрагменты корабля рухнули на землю. Ни один не упал на плато или базу, словно тираническая судьба провозгласила, что все живые души до единой должны стать свидетелями низвергшегося с небес отчаяния. Обломки сыпались повсюду вокруг, ближайшие – всего в километре от крепости Железных Рук. Каждое падение было подобно громовому удару молота рока, а вместе они складывались в барабанный бой страшного суда, которому нет дела до желаний людей.

Земля вздрагивала от каждого удара, выгрызавшего в ее поверхности мелкие воронки и огромные кратеры. Гальба присел на корточки и вцепился в край пласталевого ограждения парапета. Мир пытался сбить его с ног. Ураганные порывы ветра хлестали со всех сторон и завывали над базой в ожесточенной борьбе друг с другом. Слуг, оказавшихся снаружи, прибило к земле. Легионеры, сгруппировавшись, держались за стены. И только Аттик остался стоять в полный рост, словно бросая вызов той ярости, что вознамерилась выкорчевать базу. Непоколебимый даже перед лицом катаклизма, капитан противился самой идее поражения.

Удары, ветер… За ними следовали пламя и пепел. После каждого падения к небу взлетали черные облака, и рассвет канул обратно в ночь. Огненные волны прокатывались по джунглям. Возвышенность превратилась в островок посреди бушующего пламенного океана, рожденного гибелью «Веритас феррум». Пыль, дым и пепел заполонили воздух и затмили небо, навеки убивая день и запечатывая планету в саркофаге смертной ночи.

И сквозь неистовый грохот, сквозь рев разъяренной стихии, впиваясь кривыми когтями в мозг Гальбы, раздался смех – несущий проклятие и забвение, облеченный саваном слов, без конца повторяющий издевательский монотонный напев.

Смех, который будет ему вечным спутником.

«Сжечь».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОЛУНОЧНЫЙ ПИР

Глава 17

РАСПЛАТА. ЧУДО. ЛИКИ ИСТИНЫ

Мы здесь умрем, – сказал Аттик.

Гальба знал, что капитан не предается жалобным стенаниям и не сокрушается об их судьбе. Он просто констатирует факт, срывая все бесполезные, несущие обманчивое успокоение иллюзии. Такова истина, и ее должна осознать вся рота. Вернее, то, что от нее осталось.

Капитан стоял на посадочной платформе перед «Несгибаемым», который все-таки сумел под ударами взрывных волн удержаться в воздухе и вернуться на базу, и обращался к строю своих воинов – изрядно поредевшему строю. Стоя в переднем ряду, Гальба все еще ощущал силу братства, чувствовал мощь стены брони. Но воспоминания о полном экипаже «Веритас феррум» все еще оставались очень яркими. Он видел перед глазами лица братьев, офицеров, ветеранов, которых больше нет. Из дредноутов остался один лишь Почтенный Атракс. Погиб Железный Отец. Столько жизней оборвалось… Многие сотни. Их отсутствие было подобно фантомной боли, что возникает в отсеченных конечностях.

«Мы все еще сильны», – думал сержант. И это было правдой. Но зрелище разбитого «Веритас феррум» вновь возникло перед его мысленным взором. «Но недостаточно сильны», – пришло сомнение, и он не мог списать это на порочный разум, шепчущий у него в голове. Мысль была его собственной.

Но он отмел ее.

«Что бы от нас здесь ни потребовалось, мы достаточно сильны».

– Мы не сможем покинуть эту планету, – продолжал Аттик. – Равно как и не сможем связаться ни с кем из наших братьев или имперских сил за пределами системы. А даже если бы и могли, я бы не разрешил привести их сюда. Риск слишком велик. А выгода слишком мала.

Мы умрем здесь. Вы – воины Адептус Астартес, вы – Железные Руки, и я знаю, что смерть вам не страшна. Но поражение несет в себе страх особого рода. Мы познали поражение. Мы познали потери. И только полное ничтожество станет отрицать, что это привело к соответствующим последствиям. Тому, кто будет утверждать, что его не задела гибель нашего корабля, нет места под моим командованием. Я говорю вам это, чтобы вы смотрели в лицо нашей судьбе чистым, незамутненным взглядом.

Мы умрем здесь. Даже наше генное семя будет утрачено. Вся рота исчезнет без следа. Наша история оборвется. Мы не оставим наследия. Но мы умрем не напрасно. Мы найдем врага и раздавим его. И прежде, чем рассыпаться прахом, мы не оставим от врага даже воспоминаний! – голос Аттика зазвучал громче. – Мы не просто уничтожим его. Своей жестокостью мы начисто вырвем его из истории! Его прошлое, настоящее и будущее исчезнут вовеки!

Мог ли Гальба поверить этим словам? Его сердца переполняла гордость. Да, мог. В его глазах Аттик олицетворял непреклонность перед лицом наихудшей катастрофы, которую только мог обрушить на них этот мир. Капитан не скорбел о своем корабле. Он просто отдался в объятия ярости, рожденной холодным рассудком. Он не сдастся. И теперь им по-настоящему нечего терять. Железные Руки будут сражаться, пока не заберут врага вместе с собой в небытие.

– Вы спросите, как нам победить врага, которого мы не можем найти, – вещал Аттик. – Вы можете гадать, что за безумие заставляет меня представлять его смерть сейчас, когда наша последняя попытка обернулась ужасающим провалом. Таково мое безумие, братья – если то, что мы пытались уничтожить, защищается столь ожесточенно, значит, его важность колоссальна. Что нам не удалось сделать с расстояния, мы совершим вблизи. То, что отражает энергетическое оружие, поддастся иным средствам – даже если мне придется разбить каждый камень этой мерзости ксеносов голыми руками! – он выдержал паузу, а затем, понизив голос, спросил: – Ну что, братья? Разделяете ли вы мое безумие?

Они разделяли. Гальба разделял. Сержант и его братья взревели и в унисон ударили сжатыми кулаками в латных перчатках по своим болтерам. Да, они разделяли идеи командира и готовы были следовать за ним до конца.

«Плоть слаба, – думал Гальба. – Пусть же она сгинет именно так. Я возложу ее на кузню войны, и обратится она в пепел, и останется лишь мощь неукротимой машины».

За спинами легионеров толпились слуги, опустошенные и изувеченные. При мысли об их дальнейшей судьбе Антону становилось не по себе. Смертные не обладали психологической подготовкой космических десантников. Им был не чужд страх смерти, который лишь усилился стократ за время пребывания на Пифосе. Гибель корабля лишила их иного будущего, кроме бесконечного кошмара до самой встречи с чудовищной судьбой. Даже сквозь треск пожаров в джунглях Гальба слышал их всхлипывания.

– Слуги Десятого легиона, – обратился к ним Аттик. – Вам выпала самая жестокая доля. Но вы принесли клятвы и остаетесь ими связаны. Я не освобождаю вас от службы. В награду за вашу преданность я сделаю кое-что получше. Я вооружу вас. Вы будете сражаться вместе с нами. Вы выступите против врага, который мучил вас все это время, и будете биться изо всех сил. Потери среди вас будут колоссальны. Страдания ваши – еще хуже. Но вы пронесете свою честь до самого конца, а это уже немало, – еще одна пауза. – Слуги Десятого легиона! Что вы ответите?!

В ответ на хриплый металлический рык воина-машины люди вскричали:

– Мы идем в бой!

– Да, – Аттик понизил голос, наполняя воздух электронным рокотом возмездия. – Мы идем в бой. И мы будем крушить.

– Подозреваю, в бой вы пойдете без меня, – сказала Аттику Эрефрен. Капитан пришел поговорить с ней после своего обращения к роте. Поначалу она слушала его из дверей командного центра, а затем вернулась в покои. Астропат стояла перед своим троном, не имея возможности им воспользоваться, но все равно не желая оставлять свой пост. Она гадала, чувствовал ли Штрассны себя полезным в последние секунды своей жизни.

– У вас иной путь, госпожа, – ответил Аттик. – Что бы вы делали с лазерной винтовкой?

– Ничего хорошего, – признала женщина.

– Теперь вы единственный астропат роты, – напомнил ей воин. – Хор погиб вместе с кораблем.

– В этой роли от меня легиону нет пользы. Помехи еще сильнее, чем раньше.

– Мы пойдем в бой для вас. Мы расчистим вам путь.

«К чему на этот раз?» – хотела было Эрефрен сказать, но одернула себя. От самобичевания пользы не будет никому. Плакаться о собственной беспомощности означало потакать худшей из слабостей. Аттик был прав.

Впереди ее ждал собственный путь. Легионеры отправляются на бой с врагом, которого еще только предстоит вывести на свет. Может статься, что их намерения тщетны, но даже после потери «Веритас феррум» Железные Руки не будут сидеть сложа руки. Не будет и она. 111-я клановая рота никогда не покинет Пифос, но Эрефрен была и остается ее астропатом. Пересекать пустоту вопреки любым расстояниям – это ее дар и ее долг.

– Благодарю, капитан, – произнесла она. – Сражайтесь достойно. А я поведу мою собственную войну.

– Я знаю.

Он не скрывал своего уважения.

Половина слуг и треть легионеров под командованием Дарраса остались охранять базу. Остальные отправились вниз, к поселению. Впереди двигались «Поборники», «Громовые ястребы» распустили крылья над головами воинов – масштабом эта операция ничем не уступала взятию плато. Напротив, даже превосходила ее, ведь теперь за Железными Руками следовали вооруженные слуги. И хотя суть ее была смутной, а цели – неопределенными, идущих на войну переполняла отчаянная ярость.

Лазерная винтовка выскальзывала из рук Каншеля. Чтобы поспевать за космодесантниками, он перешел на бег, но все равно обливался холодным потом. Слуга бросил взгляд на Танауру и понял, что едва поспевает даже за ней. Иерун уже весь запыхался, а она, будучи намного старше него, выглядела так, будто могла весь день провести в таком темпе.

– Не знаю, смогу ли управиться с этой штукой, – признался он ей.

– Ты прекрасно знаешь, как ею пользоваться. Нас всех этому обучали.

– Я никогда раньше не был в бою. А ты?

Женщина однократно кивнула.

– Я боюсь, что промажу.

– Хорошенько прицелься, прежде чем стрелять. Хоть ты в любом случае не промахнешься. Только не на Пифосе. Посмотри вокруг.

Каншель огляделся. Падение «Веритас феррум» преобразило мир до неузнаваемости. Буря огня и металла выжгла джунгли до основания. Куда ни глянь, на многие километры ландшафт превратился в панораму обугленной земли и дымящихся пеньков. Гнетущая зеленая ночь исчезла, а на ее место пришел серо-коричневый день дыма и пепла. Рокочущий рев ящеров звучал дальше, чем прежде. Чудовища бежали от бушующего пламени и теперь не торопились покидать свои укрытия. Только крупные хищники поодиночке либо парами рисковали высунуться на опустошенные земли. Они двигались параллельно роте на средней дистанции. Изредка ящеры издавали вызывающий рев, но ближе не подступались. Час войны еще не пробил. И Танаура была права. По таким тварям, особенно если они подберутся ближе, промахнуться попросту невозможно.

Пламя омыло плато, опалив наружную часть частокола, но в остальном стена осталась целой и невредимой. Все поселение казалось нетронутым. Не увидев ни одного часового, Каншель задумался, живы ли колонисты. Немыслимо, чтобы кто-то сумел уцелеть в непосредственной близости от удара такой силы. Но когда «Поборники» въехали по пологому склону на плато, ворота открылись.

Рота вошла в поселение. Пройдя стену, Иерун вытаращил глаза от удивления. Никаких повреждений. Колонисты стояли там же, где и прошлой ночью, словно с той поры даже не шевельнулись. Лишь две вещи указывали на случившуюся катастрофу. Первая – едкая вонь в воздухе. Вторая – то, что обнаружилось в центре плато.

Сперва Каншель подумал, что это воронка от взрыва. От ворот он видел только круглое углубление в земле. Но когда рота рассредоточилась вокруг дыры, и он подошел ближе, то понял свою ошибку. Это была шахта. Идеальный круг с вертикальными стенами. Но, даже осмысливая ее форму, Иерун полагал, что образовалась она в результате залпа корабельных лэнсов.

И в этом он тоже заблуждался.

Танаура молилась себе под нос. Иерун вдруг понял, что делает то же самое.

Шахта была искусственной. И ее не выкопали. Она открылась сама. Стены были сплошь покрыты крупными абстрактными резными узорами. Со стороны они выглядели непонятными петлями и рваными ломаными линиями, которые намекали на руны, но до конца в них не складывались. Боковым зрением Каншель постоянно улавливал движения. Нечто непонятное извивалось, словно выводок змей, и копошилось подобно стае насекомых. Из шахты всплывали тени, нашептывая знание о кошмарных ночах. Слуга с силой зажмурил глаза. Но гравюры проникали даже сквозь закрытые веки, возникая серебристыми молниями во тьме. Они смеялись. Иерун распахнул глаза. Мира вокруг оказалось достаточно, чтобы приглушить смех – но не изгнать его.

В глубины шахты спиралью уходила рампа. Наклонная каменная полоса выступала из стены и была достаточно широкой, чтобы два космодесантника могли идти по ней бок о бок. Спуск был довольно крутым. Рампа выглядела гладкой, как мрамор, и Каншель подумал, что если он ступит на нее, то непременно соскользнет, пролетит по всей ее длине и свалится в пропасть.

Слуга отошел от края. Он смотрел на колонистов и пытался понять чудо их выживания. Заметив, что у главной ложи снова собирается большая толпа, он поддел локтем Танауру и указал в ту сторону.

– Они снова собираются на молебен.

– Сейчас? Почему? – спросила Агнесса. – Еще же даже не полдень. А ты говорил, что свои службы они всегда проводят вечером.

– Может, потому что мы здесь? – предположил Иерун. – Быть может, они молятся за нас, – он снова заглянул в шахту. – Из-за того, куда мы собираемся отправиться.

Танаура не сводила взгляда с ложи.

– Это здесь у тебя забрали твою «Лектицио Дивинитатус»?

– Да.

– Зачем им это делать?

– Я никогда не говорил, что ее забрали. Книга просто исчезла.

– А как могло быть иначе? – лицо женщины помрачнело. – Интересно, для чего им так понадобилась книга.

– Видела бы ты церемонию.

– Хотелось бы, – судя по голосу, таким желанием Агнесса вовсе не горела.

– Ты не понимаешь, – гнул свою линию Каншель. – Там я коснулся чего-то божественного. Я был близок к Императору.

Танаура скептически хмыкнула.

– Почему ты не веришь мне? – спросил Иерун.

– Я не сомневаюсь в тебе или в том, что ты испытал. Меня беспокоит то, что ты мог неверно истолковать произошедшее.

– В смысле?

– Кто-нибудь из этих людей говорил непосредственно о поклонении Императору?

– Нет, – признал Каншель. – Но они все должны были погибнуть и выжили. Не это ли знак божественной воли Императора?

Танаура отвернулась от ложи и смерила его многозначительным взглядом.

– А если нет?

И тут ее внимание привлекло что-то за плечом Каншеля. Женщина почтительно опустила голову. Иерун резко обернулся. Позади него стояли Гальба и Аттик.

– Мои повелители, – пролепетал слуга, также кланяясь.

– Ты завел друзей среди этих людей, – Аттик перешел сразу к делу.

Каншель подумал о Ске Врис.

– Думаю, да.

– В их религиозной касте?

– Да, капитан.

Аттик повернулся к Гальбе.

– Я доверяю твоим суждениям, брат-сержант. Действуй согласно плану. И постоянно оставайся на связи.

– Так точно, брат-капитан. Благодарю вас.

Аттик одарил офицера коротким кивком и направился к вершине спиральной рампы. Гальба остался на месте. За его спиной ждали приказа воины его отделения.

– Нам нужно, чтобы ты кое-что сделал, Иерун, – обратился к слуге Гальба.

«Громовые ястребы» кружили над плато. «Несгибаемый» оставался за границей частокола, тогда как «Удар молота» Саламандр вошел в воздушное пространство над поселением. «Поборник» и «Машина ярости» сторожили ворота, а «Сила Медузы» занял позицию у стены на другой стороне плато. Аттик полагал, что деревянная стена не сможет выдержать по-настоящему слаженное наступление ящеров. Но танк легко разорвет любую тварь, что сумеет прорваться, на кровавые ошметки и обугленные осколки костей.

Сейчас пушки «Разрушитель» смотрели в сторону джунглей, но перенаправить их чудовищную ярость против поселения не составит труда. Аттик не отдавал никаких приказов на этот счет. Все было и так понятно. Никто из Железных Рук не верил в чудо, что уберегло колонистов от гибели.

Недоверие было полезно, но не способствовало получению информации. Стоя на краю шахты, Гальба сказал Аттику:

– Не думаю, что стоит оставлять этих людей без присмотра, пока мы будем внизу.

Капитан согласился. Еще вчера сама идея о необходимости сторожить тылы казалась смехотворной. Колонисты – смертные, они плохо вооружены и едва умеют обращаться даже с тем оружием, каким богаты. Они не представляли угрозы. Но вчера «Веритас феррум» еще висел на орбите над Пифосом.

Аттик повел основной состав 111-й роты вниз по рампе в шахту ксеносов. Туда же отправилась и Гвардия Ворона, используя прыжковые ранцы для быстрого спуска с одного уровня спирали на другой. Гальба остался на поверхности. В его распоряжении были танки, штурмовые катера, собственное отделение, слуги и все его подозрения.

И Кхи’дем. Тогда как остальные его братья вели дозор с борта «Удара молота», сам сержант Саламандр предпочел следить за происходящим с земли.

– Следи за людьми, за которых ты так ратовал, – сказал ему Аттик. – Убедись, достойны ли они твоих стараний.

Гальба приказал слугам рассредоточиться по периметру поселения и смотреть в оба. Колонисты разделились на две группы. Одна собралась в ложе – большая толпа, но, в отличие от нескольких последних вечеров, все люди смогли уместиться внутри здания. Вторая группа, на порядок крупнее, столпилась у ворот. Смертные держались на почтительном расстоянии от «Машины ярости» и молча переминались с ноги на ногу. Гальбе показалось, что они словно замерли в ожидании какого-то события. В ожидании новой цели.

Сержант со своим отделением направились к ложе следом за встревоженным Каншелем. По пути Кхи’дем заметил:

– Эти люди вполне обоснованно полагали, что выживут.

– Да, – согласился Антон. – Похоже, они единственные на этой планете, кого вообще ничто не удивляет.

– Верно.

– Ты доволен, чем обернулись наши добрые дела? – грозно зашипел Гальба. Его все еще передергивало при мысли о том, что им манипулировали. Хорошо хоть Аттик не разуверился в нем окончательно – возможно, потому что враг заставил их совершить жуткую ошибку, выдав ее за логичный ход. И все же он жаждал искупления. И Аттик настолько быстро согласился с предложенным им планом действий, что Антон задумался, не видит ли капитан в этом испытание для него.

«Или же, – подумал Антон, – он отправил оскверненного разобраться с оскверненными».

Гальбе хотелось выпустить свою злобу. Он проклинал плоть, пережившую невозможное, само существование которой теперь служило поводом для подозрений. И свою прежнюю милость к этой плоти – милость, которую Кхи’дем и другие Саламандры претворяли в жизнь. Ему нужен был враг, которого можно убить. Им всем нужен.

И если этим врагом окажутся благословленные удачей дикари, быть посему.

– Не знаю, доволен ли я, – ответил Кхи’дем. – Я тешу себя тем, что мы поступили правильно.

– Даже притом, что нас обвели вокруг пальца?

– Мы действовали, исходя из того, что нам было известно. Если бы мы бросили этих людей на смерть, то обесчестили бы себя. На кону в этой войне стоит гораздо больше, нежели просто военная победа.

Гальба фыркнул.

– Вздор.

– Неужели? Скажи мне, ты готов пойти на все, чтобы победить предателей?

– Да.

– И не важно, насколько низок твой поступок? Насколько сильно он исказит твою сущность? На «Калидоре» мы с тобой видели одно и то же. Ты хочешь превратиться в такую же мерзость, какой стали Дети Императора?

Гальба промолчал. Воины уже практически достигли ложи. Ему нечего было ответить Кхи’дему. Нет, Железные Руки никогда не уподобятся порочным сынам Фулгрима. И да, ничто не должно мешать вести войну с врагом любыми возможными способами.

Но Саламандра еще не закончил.

– Это война за нашу природу, наши идеалы. И если мы откажемся от них, пусть даже ради победы в битвах, что останется от мечты Императора? Узнаем ли мы то, во что превратится Империум?

Гальба задержался у основания подъема. Теперь он знал ответ. Есть лишь один верный путь выбраться из тупика порочных потребностей.

– Мы примем благословение машины, – сказал он. Ему пришлось повысить голос. Хоровые запевы из ложи оглушали своим энтузиазмом.

– Я не понимаю.

– Дети Императора – рабы своих страстей и желаний. Мы же искореним желания в самом нашем естестве. Наши решения будут хладнокровными и непредвзятыми. Мы сплавим абсолютный рационализм с абсолютной войной.

Саламандра выглядел скорее опечаленным, нежели напуганным.

– Ты подтверждаешь мои худшие опасения. Когда мы встретились, ты не отвергал человечность столь же рьяно, как твой капитан.

– Я осознал свои ошибки, – ответил Гальба.

Сержант надел шлем. Нейронные коннекторы подключились к коре головного мозга, еще больше отдаляя его от плоти и даруя улучшенные механикой зрение и восприятие. Он посмотрел на вход в ложу, где за дверями проходил ритуал. «Божественный? – подумал он. – Если бы вы видели мир так, как я, то знали бы кое-что о божественности». Гальбе пришло в голову, что адепты Марса соединены с чем-то куда более возвышенным и величественным, чем любые иллюзии, которые колонисты сделали объектом своего поклонения.

«Иллюзии?» Что-то забренчало, словно кости, подернутые далеким ветром, и попробовало влезть в его мысли. Но воин стряхнул мимолетное ощущение и повернулся к Каншелю. Слугу била тревожная дрожь.

– Ты нервничаешь, Иерун, – заметил Гальба. – Не стоит. Ты не сделал ничего плохого, и мы тебя защитим.

Каншель открыл было рот, словно собирался поправить сержанта, но так ничего и не сказал.

– Они хотят, чтобы ты праздновал вместе с ними, – продолжал Гальба. – Они расскажут тебе то, о чем никогда бы не рассказали нам. Иди и поговори с ними. Мы все будем слышать и при необходимости незамедлительно примем меры.

Каншель нервно сглотнул.

– Да, сержант.

Слуга нехотя поплелся ко входу.

– Может ли статься, что эти люди не повинны ни в чем, кроме ошибочной веры, – вслух огласил свои мысли Кхи’дем, – и не имеют никакого отношения к произошедшему?

– Они знали, – отрезал Гальба. Этого было достаточно, чтобы осудить их.

Каншель скрылся внутри ложи, словно живой поток увлек его глубоко в толпу. Гальба ждал, отслеживая своим ухом Лимана голос слуги в суматошном гвалте песни. Иерун пытался с кем-то заговорить, но его вопросы постоянно обрывались. Насколько Гальба мог судить, слуга проталкивался к центру ложи.