Текст книги "Детектив США. Книга 12"

Автор книги: Дэшилл Хэммет

Соавторы: Майкл Коллинз,Реймонд Маршалл,Петер Беннон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Прилетела бутылка и угодила мне в голову. Шляпа меня спасла, но в голове от удара яснее не стало. Я покачнулся и сломал чей-то нос – там, где должен был проломить череп. Зал казался душным, непроветренным. Сказал бы кто-нибудь Ларою. Как тебе эта свинчатка в висок, блондинчик? Эта крыса слева что-то слишком близко. Давай поближе – наклонюсь вправо, угостить мулата, а потом обратно – тебе навстречу. Неплохо! Но на всю ночь меня не хватит. Где Джек с Рыжим? Стоят, любуются мной?

Кто-то огрел меня чем-то по плечу – похоже, что роялем. Я не успел уклониться. Еще одна бутылка унесла мою шляпу и часть скальпа. О'Лири и Джек прорвались, таща между собой девушку.

Пока Джек проталкивал девушку в дверь, мы с Рыжим немного расчистили перед собой пространство. Тут он был молодец. Я за него не прятался, но и поупражняться дал ему сколько влезет.

– Порядок! – крикнул Джек.

Мы с Рыжим вошли в дверь и захлопнули ее. Она бы и запертая не выдержала. О'Лири послал в нее три пули, чтобы ребятам было о чем подумать, и наше отступление началось. Мы очутились в узком коридоре, хорошо освещенном. В дальнем конце – закрытая дверь. На полпути, справа – лестница наверх.

– Прямо? – спросил Джек, бежавший первым.

О'Лири сказал: «Да», а я: «Нет. Вэнс ее перекроет, если полиция не перекрыла. Наверх – на крышу.»

Мы добежали до лестницы. Дверь позади распахнулась.

Свет погас. Дверь в дальнем конце коридора грохнула о стенку. Света за обеими дверьми не было. Ларой, наверное, выключил рубильник, чтобы его притон не разобрали на зубочистки.

Мы ощупью поднимались по лестнице, а внизу уже началась свалка. Те, кто ворвался через дальнюю дверь, встретили тех, кто гнался за нами, – встреча сопровождалась ударами, руганью, а иногда и выстрелами. Бог им в помощь! Мы шли наверх: Джек впереди, за ним девушка, потом я и последним О'Лири.

Джек галантно читал девушке дорожные указатели:

– Осторожней на площадке, теперь немного влево, возьмитесь правой рукой за стенку и...

– Замолчи! – прорычал я. – Пусть лучше она упадет, чем весь кабак на нас навалится.

Мы добрались до второго этажа. Темнее не бывает. Дом был трехэтажным.

– Я потерял эту несчастную лестницу, – пожаловался Джек.

Мы тыкались в темноте, искали лестницу, которая должна была вывести нас на крышу. Не нашли. Грохот внизу затихал. Голос Вэнса объяснял своре, что дерутся со своими, спрашивал, куда мы делись. Никто не знал. И мы не знали.

– Пошли, – шепнул я, двинувшись по темному коридору к задней части здания. – Надо куда-то выбираться.

Внизу еще слышался шум, но уже не дрались. Говорили о том, что нужно включить свет. Я наткнулся на дверь в торце коридора, открыл ее. Комната с двумя окнами; через них проникал слабый свет уличных фонарей. Но после коридора он показался ярким. Мое маленькое стадо вошло за мной, и мы закрыли дверь.

О'Лири был уже у окна, высунулся наружу.

– Переулок, – шепнул он. – Спуститься нельзя – разве что прыгать.

– Никого не видно? – спросил я.

– Вроде никого.

Я окинул взглядом комнату: кровать, два стула, комод и столик.

– Столик в окно пройдет, – сказал я. – Бросим его подальше – будем надеяться, что они выбегут на шум, пока не сообразили полезть за нами наверх.

О'Лири и девушка убеждали друг друга, что оба они целы и невредимы. Он оторвался от нее, чтобы помочь мне со столиком. Мы подняли его, раскачали, бросили. Он полетел отлично – ударился о стену противоположного дома и упал во двор – то ли на кучу кровельного железа, то ли на мусорные баки, словом, на что-то изумительно гремучее. Квартала за полтора наверняка было слышно, а дальше – не знаю.

Через черный ход из ресторана высыпали люди; мы отошли от окна.

Нэнси, не найдя ран на О'Лири, занялась Джеком Кониханом. У него была порезана щека. Нэнси стала колдовать над ней с носовым платком.

– Когда кончите эту, – говорил Джек, – пойду к ним и попорчу другую.

– Никогда не кончу, если будете разговаривать – вы дергаете щекой.

– Это идея, – обрадовался он. – Сан-Франциско – второй по величине город в Калифорнии. Столица штата – Сакраменто. Любите географию? Рассказать вам о Яве? Я там никогда не был. Но пью их кофе. Если...

Она засмеялась:

– Глупый! Если не замолчите, я сейчас же перестану.

– Это хуже. Молчу.

Ничего особенного она со щекой не делала, только стирала кровь – лучше бы дала ей просто засохнуть. Закончив эту бесполезную операцию, она отняла руку и с гордостью осмотрела почти незаметные результаты своих трудов. Когда ее рука оказалась против его губ, Джек поцеловал на лету кончик пальца.

– Глупый! – повторила она, отдернув руку.

– Кончай там, – сказал Рыжий О'Лири, – или я тебе заеду.

– Легче на поворотах, – сказал Джек Конихан.

– Рыжик! – кликнула девушка, но поздно.

Правый кулак О'Лири описал дугу. Он попал Джеку точно в подбородок, и Джек уснул на полу. Рыжий великан круто повернулся на носках и навис надо мной.

– Хочешь что-нибудь сказать? – спросил он.

Я усмехнулся, глядя на Джека, потом Рыжему в лицо.

– Мне стыдно за него, – ответил я. – Если его уложил лопух, который начинает с правой.

– Сам хочешь попробовать?

– Рыжик! Рыжик! – взмолилась девушка, но ее никто не слушал.

– Если начнешь с правой, – сказал я.

– С правой, – пообещал он и начал.

Я щеголевато увел голову от удара и приложил указательный палец к его подбородку.

– А мог бы кулаком, – сказал я.

– Да? На тебе кулаком.

Я нырнул под левую, и его предплечье скользнуло по моему затылку. Заниматься балетом дальше не имело смысла. Пора уже было попробовать, что я сам смогу с ним сделать и смогу ли. Девушка повисла у него на руке.

– Рыжик, милый, неужели тебе не хватит на сегодня драк? Пускай ты ирландец, но хоть раз ты можешь себя вести как разумный человек?

У меня руки чесались заехать этому балбесу, пока его держит подруга.

Он засмеялся, нагнул голову, чтобы поцеловать ее в губы, и ухмыльнулся мне.

– Ничего, как-нибудь еще попробуем, – благодушно пообещал он.

– Надо все-таки выбираться отсюда, – сказал я. – Ты тут устроил базар, оставаться опасно.

– Не огорчайся, мальчик, – сказал он. – Держись за мой хлястик, и я тебя вытащу.

Дубина. Если бы не мы с Джеком, от него бы и хлястика не осталось.

Мы подкрались к двери, прислушались, ничего не слыхали.

– Лестница на третий этаж должна быть ближе к фасаду, – шепнул я. – Попробуем ее найти.

Мы осторожно открыли дверь. Из нашей комнаты в коридор просочилось немного света: похоже было, что там никого нет. Мы крадучись пошли по коридору, причем и Рыжий, и я держали девушку за руки. Я надеялся, что Джек выпутается благополучно, но пока что он отдыхал, а у меня забот и без него хватало.

Никогда не думал, что в ресторане у Лароя два километра коридоров. Оказалось – не меньше. Только до лестницы, по которой мы поднялись, пришлось идти не меньше километра. Мы не задержались перед ней, чтобы проверить голоса снизу. Еще через километр О'Лири нащупал ногой первую ступеньку лестницы, ведущей на третий этаж.

И тут на верхней площадке прежней лестницы закричали:

– Все наверх – они здесь!

На кричавшего упал белый луч света, и снизу кто-то с ирландским выговором скомандовал:

– Да слезь оттуда, петух полуночный.

– Полиция, – прошептала Нэнси Риган, когда мы уже взбегали по нашей лестнице на третий этаж.

Снова темень не хуже той, из которой мы вылезли. Мы тихо стояли на площадке. Новых спутников у нас, кажется, не появилось.

– На крышу, – сказал я. – Рискнем зажечь спичку.

Слабый огонек осветил нам в углу прибитую к стене лесенку и над ней люк в потолке. Не теряя больше времени, мы вылезли на крышу и закрыли люк.

– Пока все как по маслу, – сказал О'Лири, – а если Вэнсова шпана повозится с легавыми еще минутку – будьте здоровы.

Я повел их по крышам. Спустились метра на три, на крышу соседнего дома, поднялись на следующую и на самом другом ее краю, над узким двором, который выходил в переулок, нашли пожарную лестницу.

– Годится, по-моему, – сказал я и полез вниз. За мной стала спускаться девушка, потом О'Лири. Двор был пуст, – узкий бетонный проход между домами. Нижняя перекладина лестницы заскрипела под моей тяжестью, однако этот шум никого не привлек. Во дворе было темно, но не совсем.

– На улице разбегаемся, – сказал мне О'Лири, даже не подумав поблагодарить за помощь, – кажется, он так и не понял, что нуждался в ней. – Ты – своей дорогой, мы – своей.

– Ага, – согласился я, пытаясь наскоро сварить что-нибудь в котелке. – Сперва разведаю переулок.

Я осторожно прошел в другой конец двора и рискнул высунуть в переулок голову. Там было тихо, но на углу, примерно за четверть квартала, два бездельника бездельничали чересчур настороженно. Это были не полицейские. Я вышел в переулок и поманил их. Они не могли узнать меня на таком расстоянии и при таком свете и, если они были из шайки Вэнса, ничто не мешало им принять меня за своего.

Когда они направились к нам, я отступил во двор и тихо свистнул Рыжему. Он был не из тех, кого надо было дважды звать на драку. Он подошел ко мне одновременно с ними. Я занялся одним. Он взялся за другого.

Поскольку мне нужна была кутерьма, я трудился как вол, чтобы ее добиться. Эти ребята были форменные кролики. Из тонны таких не получится и пяти граммов драки. Мой все никак не мог понять, зачем я с ним так груб. Пистолет у него был, но он умудрился сразу его выронить, и, пока мы возились, от чьей-то ноги пистолет отлетел в сторону. Он барахтался, а я потел чернилами, пытаясь перекантовать его в нужную позицию. Темнота была мне на руку, но даже в темноте трудно было изображать борьбу, пока я перемещал его за спину О'Лири, не имевшего никаких хлопот со своим клиентом.

Наконец я добился желаемого. Я был позади О'Лири, который прижал своего к стене одной рукой, а другой – приготовился еще разок ему вмазать. Левой рукой я заломил человеку кисть, поставил его на колени, потом вынул револьвер и выстрелил О'Лири в спину, под правое плечо.

О'Лири качнулся, придавив своего партнера к стене, а я своего ударил по темени рукояткой револьвера.

– Он попал в тебя, Рыжий? – спросил я, поддерживая его и приласкав по голове его пленника.

– Да.

– Нэнси! – позвал я.

Она подбежала.

– Возьмите его под ту руку. Держись, Рыжий, мы оторвемся.

Свежая рана не дала еще толком себя почувствовать, но правая рука у него не действовала. Мы побежали к углу. За нами погнались раньше, чем мы туда прибежали. На улице к нам поворачивались удивленные лица. Полицейский, стоявший за квартал, направился в нашу сторону. Поддерживая О'Лири с обеих сторон, мы отбежали от него еще на полквартала – туда, где осталась машина, на которой приехали мы с Джеком. Пока я заводил мотор, а Нэнси устраивала Рыжего на заднем сиденье, улица оживилась. Полицейский закричал нам вслед и выстрелил в воздух.

Куда ехать, я пока не знал и поэтому, оторвавшись от погони, сбавил скорость, попетлял по городу еще немного и остановился на темной улице за Ван-Несс-авеню.

Я обернулся; О'Лири обмяк в углу, а Нэнси его подпирала.

– Куда? – спросил я.

– В больницу, к врачу, куда-нибудь! – закричала девушка. – Он умирает!

Я ей не поверил. А если и вправду умирает – сам виноват. Если бы он был благодарным человеком и взял меня с собой как друга, мне не пришлось бы его дырявить, чтобы сопровождать потом в качестве санитара.

– Куда, Рыжий? – спросил я, постучав по его колену пальцем.

Сиплым голосом он назвал мне гостиницу на Стоктон-стрит.

– Не годится, – возразил я, – весь город знает, что ты там; вернешься – тебе крышка. Куда?

– В гостиницу, – уперся он.

Я вылез из-за руля, встал коленями на сиденье, перегнулся через спинку и начал его обрабатывать. Он был слаб. Сопротивляться долго он не мог. Ломать человека, который и в самом деле, может быть, умирает, неблагородно, но очень уж много хлопот я взял на себя из-за этого фрукта, чтобы попасть к его друзьям. И бросать дело на половине не собирался. Поначалу было похоже, что он недостаточно размяк и придется еще разок его продырявить. Но девушка приняла мою сторону, и вдвоем мы убедили его, что единственный надежный выход – ехать туда, где его спрячут и где за ним будет уход. И даже не так убедили, как просто замучили – сдался он потому, что ослаб и больше не мог спорить. Он дал мне адрес возле Холли-парка.

Надеясь на лучшее, я повел машину туда.

Дом был маленький, в ряду других маленьких домов. Мы извлекли О'Лири из машины и, поддерживая с обеих сторон, повели к двери. Даже с нашей помощью он дошел еле-еле. На улице было темно. В доме свет не горел. Я позвонил.

Никакого ответа. Я позвонил опять, потом еще раз.

– Кто там? – спросил грубый голос.

– Рыжего ранили, – сказал я.

Тишина. Потом дверь слегка приоткрылась. Изнутри дома в прихожую падал свет – достаточно света, чтобы узнать плоское лицо и мускулистые челюсти головолома – телохранителя, а затем палача Мацы.

– Какого черта надо? – спросил он.

– На Рыжего напали. Он ранен, – объяснил я, выдвигая обмякшего великана вперед.

Но приютить нас не торопились. Горилла держал дверь по-прежнему.

– Подождите, – сказал он и захлопнул ее у нас перед носом.

Внутри раздался его голос: «Флора». Все правильно – Рыжий привел меня куда надо. Дверь снова открылась – на этот раз настежь, и мы вместе с Нэнси Риган ввели раненого в прихожую. Рядом с гориллой стояла женщина в черном шелковом платье с глубоким вырезом – Большая Флора, решил я.

На каблуках ей чуть-чуть не хватало росту до метра восьмидесяти, но я заметил, что туфли на ней маленькие и руки без колец – тоже маленькие. Остальные части маленькими не были. Широкие плечи, могучая грудь, толстые бицепсы и шея, при всей ее розовой гладкости напоминавшая шею борца. Моих лет под сорок; очень курчавые коротко остриженные волосы соломенного цвета, очень розовая кожа и красивое, но грубое лицо. У нее были серые, глубоко посаженные глаза и толстые, но хорошей формы губы; широковатый, чуть загнутый нос производил впечатление силы, и основательный подбородок этого впечатления отнюдь не портил. От лба до горла под розовой кожей все было простелено ровными плотными тугими мышцами.

Я понял, что с Флорой шутки плохи, судя по внешности и повадкам этой женщины, она вполне могла организовать и налет, и последующую раздачу призов. Если лицо и тело не врали, у нее для этого вполне хватило бы сил: и физических, и ума, и воли – и еще остались бы лишние. Стоявший рядом с ней громила и рыжий великан, которого я подпирал, были сделаны из материала пожиже.

– Ну? – спросила она, когда за нами закрылась дверь.

Голос у нее был низкий, но не мужской. Он вполне отвечал ее внешности.

– Вэнс со своей кодлой прихватили его у Лароя. У него пуля в спине, – сказал я.

– А ты кто?

– Уложите его. – Я тянул время. – У нас вся ночь для разговоров.

Она повернулась и щелкнула пальцами. Из двери в тыльной стороне вынырнул потертый старичок. В карих глазах его застыл испуг.

– Живо наверх, – приказала она. – Постели кровать, принеси горячей воды и полотенца.

Старичок запрыгал вверх по лестнице как ревматический заяц.

Гориллообразный сменил Нэнси возле Рыжего, и вдвоем мы втащили великана в комнату наверх, где старичок суетился с тазами и тряпками. За нами поднялись Флора и Нэнси Риган. Мы положили раненого ничком на кровать и раздели. Из раны еще текла кровь. Он был без сознания.

Нэнси Риган зашлась.

– Он умирает! Врача! Рыжик, дорогой мой...

– Замолчи! – сказала Большая Флора. – Поделом ему, идиоту – поперся к Ларою! – она схватила старика за плечо и отшвырнула к двери. – Еще воды, – крикнула она ему вслед. – Окунь, дай мне твой нож.

Гориллообразный вынул из кармана пружинный нож с точеным-переточеным узким лезвием. Этот нож, подумал я, перерезал горло Мацы.

Флора вырезала им пулю из спины О'Лири.

Пока шла операция, Окунь не выпускал Нэнси Риган из угла комнаты. Напуганный старичок стоял на коленях возле кровати, подавал Флоре то, что она просила, промокал кровь из раны.

Я стоял рядом с Флорой и раскуривал сигареты из ее пачки. Она поднимала руку, я вынимал сигарету из своего рта и вставлял ей. Она делала затяжку, сразу на полсигареты, и кивала. Я вынимал сигарету у нее изо рта. Она выпускала дым и снова наклонялась к раненому. Я прикуривал от окурка новую и ждал ее сигнала.

Ее голые руки были по локоть в крови. По лицу тек пот. Все это напоминало бойню и длилось довольно долго. Но когда она выпрямилась, чтобы затянуться в последний раз, пуля из Рыжего была вынута, кровь остановлена и сам он перевязан.

– Ну, слава Богу, все, – сказал я, закуривая теперь уже свою сигарету. – Они у тебя с торфом, что ли?

Испуганный старичок занялся уборкой. Нэнси Риган потеряла сознание в кресле, и никто не обращал на нее внимания.

– Окунь, присмотри за этим гостем, – сказала Флора, кивнув на меня, – я помоюсь.

Я подошел к девушке, потер ей руки, плеснул воды в лицо, и она очнулась.

– Пулю вынули. Рыжий спит. Через недельку опять полезет в драку, – сказал я ей.

Нэнси вскочила и подбежала к кровати.

Вошла Флора. Она умылась и переменила измазанное кровью черное платье на зеленое кимоно, из-под которого там и сям выглядывали крупные части в сиреневом белье. Она стала передо мной и скомандовала:

– Говори: кто, откуда, зачем?

– Я Перси Магуайр, – сказал я, словно это только что выдуманное имя все объясняло.

– Это «кто», – сказала она так, словно мое липовое имя ничего не объясняло. – А теперь – откуда?

Гориллообразный Окунь стоял сбоку, оглядывая меня с головы до пят. Дети от моего лица не разбегаются, но на нем более или менее правдиво запечатлелась жизнь, не перегруженная утонченностью и этикетом. Сегодняшние развлечения украсили меня синяками и царапинами, оставили след на том, что сохранилось на мне из одежды.

– Персик, – откликнулся горилла, ощерив редкие желтые зубы. – У тебя папа с мамой цветов не разбирали!

– Это тебе и «откуда», и «зачем», – настаивал я, не обращая внимания на шутки из зоопарка. – Я Перси Магуайр, и мне нужны мои полтораста тысяч долларов. Толстые брови ее сползли на глаза.

– Тебе причитается полтораста тысяч, да?

– Ага, – ответил я. – За ними и пришел.

– Ах, ты не получил? Ты хочешь получить?

– Слушай, сестренка, гони деньги. – Чтобы спектакль удался, вести себя надо было без церемоний. – А от этих «ах, ты получил», «ах, ты не получил» мне только-пить охота. Банк мы взяли, поняла? Потом вижу, деньги наши накрылись, и говорю своему корешу: «Ничего, мы с них стребуем. Держись за Перси, и все». Потом ко мне подваливает Вэнс и говорит: «Давай с нами», я говорю: «Ладно», – и мы с корешем идем с ними и сегодня вечером встречаем Рыжего в шалмане. Тогда я говорю корешу: «Эти костогрызы кончат Рыжего, и мы ничего не получим. Мы его у них отнимем и заставим отвести туда, где Флора сидит на деньгах. Теперь там будет по полтораста тысяч на брата – делить-то осталось почти не с кем. А когда получим – охота будет Рыжего убрать – никто не мешает. Только дело сперва, удовольствия после, а полтораста тысяч – это дело». Сказано – сделано. Мы выручили большого, когда на него насели. Кореш по дороге залип на девушке, получил в зубы и лег спать. Мое дело маленькое. Если она ему дороже, чем полтораста тысяч – на здоровье. Я пошел с Рыжим. Я вытащил его, когда он поймал пулю. Вообще-то мне и кореша доля полагается – это триста тысяч, – но дай мне полтораста, как я хотел сначала, и мы в расчете.

Я думал, этот номер у меня пройдет. Что она выдаст деньги, я, конечно, не надеялся, но если рядовые в банде не знают этих людей, с чего бы этим людям знать каждого бандита?

Флора сказала Окуню:

– Убери его телегу от подъезда.

Когда он вышел, мне стало легче. Если бы она хотела разделаться со мной сразу, она бы не послала его отгонять машину.

– Пожрать у вас есть? – спросил я, располагаясь, как дома.

Она подошла к лестнице и крикнула наверх:

– Приготовь нам поесть.

Рыжий лежал без сознания. Нэнси Риган сидела рядом с ним, держала его за руку. В лице у нее не было ни кровинки. В комнату снова вошла Флора, посмотрела на раненого, приложила ладонь к его лбу, пощупала пульс.

– Пойдем вниз, – сказала она.

– Я... я лучше тут останусь, если можно, – сказала Нэнси Риган. В глазах и голосе ее был ужас перед Флорой.

Большая женщина, ничего не сказав, пошла вниз. Я спустился за ней в кухню, где старичок жарил на плите яичницу с ветчиной. Я заметил, что окна и черный ход забиты толстыми досками, которые связаны вдобавок брусьями, приколоченными к полу. Часы над раковиной показывали 2.50 ночи.

Флора принесла бутылку и налила себе и мне, пока мы ждали за столом еду, она ругала на чем свет стоит Рыжего О'Лири и Нэнси Риган – он выбыл из игры, потому что пошел к ней на свидание, как раз когда его сила больше всего нужна. Она ругала их и по отдельности, и парой, и даже расширительно, затрагивая вею ирландскую нацию, – но тут старичок принес нам яичницу с ветчиной.

Когда мы покончили с едой и размешивали самогон уже во второй чашке кофе, вернулся Окунь. С новостями.

– На углу торчит пара рож, и они мне не нравятся.

– Легавые или?.. – спросила Флора.

– Или, – сказал он.

Флора снова стала проклинать Рыжего и Нэнси, но на эту тему добавить было почти нечего. Она повернулась ко мне.

– Какого лешего ты их приволок? – спросила она. – С хвостом в километр длиной! Пусть бы подох там, где получил, идиот!

– Я приволок его сюда за сто пятьдесят тысяч. Отначишь мне, и я смываюсь. Ты мне больше ничего не должна. Я тебе ничего не должен. Чем языком молоть, гони бабки, и я отваливаю.

– Разбежался, – сказал Окунь.

Женщина посмотрела на меня из-под нахмуренных бровей и отпила кофе.

Через пятнадцать минут в кухню влетел обтрепанный старичок и сказал, что слышит шаги на крыше. Его выцветшие карие глаза затянула коровья поволока страха, сморщенные губы кривились под взлохмаченными желто-седыми усами.

Флора высыпала на него пригоршню похабных существительных и прилагательных и прогнала наверх. Она встала из-за стола и потуже запахнула на себе зеленое кимоно.

– Ты здесь, – сказала она мне, – и отбиваться будешь с нами. У тебя нет выхода. Пушка есть?

Я признал, что револьвер есть, но в ответ на остальное помотал головой.

– Не моя вахта – пока что, – сказал я. – Чтобы нанять Перси, надо полтораста тысяч, мелкими бумажками, на руки.

Я хотел узнать, здесь ли спрятана добыча. С лестницы донесся слезливый голос Нэнси Риган:

– Нет, нет, милый! Прошу тебя, прошу тебя, ляг в постель! Рыжик, ты себя погубишь!

В кухню вошел Рыжий О'Лири. На нем были только серые штаны и повязка. Глаза горели лихорадочным счастьем. Пересохшие губы улыбались. В левой руке у него был пистолет. Правая висела бесполезно. За ним семенила Нэнси. Она перестала причитать и сжалась позади него, увидев Большую Флору.

– Дайте гонг, и начинаем. – Полуголый великан захохотал. – Вэнс на нашей улице.

Флора подошла к нему, взяла пальцами его запястье, подержала секунды три и кивнула.

– Полоумный сукин сын. – Больше всего в ее голосе было, пожалуй, материнской гордости. – Ты уже сейчас годишься для драки. И очень кстати – будет тебе драка.

Рыжий засмеялся – засмеялся торжествующе, хвастаясь своей крепостью, – и тут его глаза обратились ко мне. Смех из них исчез, и они недоуменно сощурились.

– А-а, ты? – сказал он. – Ты мне снился, не помню только где. Где же... Погоди. Сейчас вспомню. А-а, вот... Черт! Снилось, что это ты в меня стрелял!

Флора улыбнулась мне – в первый раз я увидел у нее улыбку – и быстро сказала:

– Окунь, возьми его!

Извернувшись, я наискось выскочил из кресла. Кулак Окуня ударил меня в висок. Ловя ногами пол, я отлетел в другой конец комнаты и вспомнил синяк на виске мертвого Мацы.

Стена остановила меня, и тут же навалился Окунь.

Я ударил его кулаком в плоский нос. Брызнула кровь, но его волосатые лапы меня не выпустили. Я прижал подбородок к груди и ударил его головой в лицо. На меня пахнуло духами Большой Флоры. По мне скользнуло ее шелковое кимоно. Обеими руками схватив меня за волосы, она отогнула мне голову – открыла мою шею для Окуня. Он сжал ее лапами. Я затих. Он душил не сильнее, чем было нужно, но этого хватало.

Флора обыскала меня – револьвер, дубинка.

– Револьвер 9,65, – объявила она. – Рыжий, я вынула из тебя револьверную пулю 9,65. – Ее слова доносились до меня сквозь рев в ушах.

В кухне тараторил голос старичка. Я не мог разобрать, что он говорит. Руки Окуня отпустили меня. Я сам себя схватил за горло. Невыносимо было, когда его не сдавливали. Чернота медленно уплывала из моих глаз, оставив много пурпурных облачков, плававших и плававших по кругу. Наконец я сумел сесть на полу. И только тогда понял, что лежал на нем.

Пурпурные облачка съеживались, и я уже видел между ними, что нас в комнате трое. В углу свесилась в кресле Нэнси Риган. В другом кресле, у двери, с черным пистолетом в руке сидел испуганный старичок. В глазах у него был отчаянный страх. Наведенный на меня пистолет трясся вместе с рукой. Я хотел сказать, чтобы он либо перестал трястись, либо отвел пистолет, но еще не мог выдавить ни слова.

Наверху прогремели выстрелы, их грохот наполнил тесный дом.

Старичок вздрогнул.

– Выпустите меня, – вдруг прошептал он, – и я вам все отдам. Отдам! Все... если выпустите меня из этого дома!

Слабый лучик света там, где не было и проблеска, вернул мне голосовые способности.

– Ближе к делу, – выдавил я.

– Я отдам вам всех этих, наверху... эту дьяволицу. Я отдам вам деньги, я отдам вам все – если выпустите. Я старый. Я больной. Я не могу жить в тюрьме. Что у меня общего с грабежами? Ничего. Разве я виноват, что дьяволица?.. Вы же сами видели. Я раб... а мне жить осталось всего ничего. Надругательства, брань, побои... и этого мало. Теперь я попаду в тюрьму, потому что эта дьяволица – настоящая дьяволица. Я старик, я не могу жить в тюрьме... Выпустите меня. Сделайте доброе дело. Я отдам вам дьяволицу... и этих дьяволов... награбленные деньги. Обещаю вам! – И это говорил насмерть перепуганный старичок, ерзавший и корчившийся в кресле.

– Как я тебя выпущу? – Я поднялся, не сводя глаз с его дула. Добраться бы до него, пока разговариваем.

– Как «как»? Вы друг полицейских, я знаю. Полицейские уже здесь – ждут рассвета, чтобы войти в дом. Я своими старыми глазами видел, как забрали Бритву Вэнса. Вы можете провести меня мимо ваших друзей, полицейских. Сделайте, как я прошу, а я отдам вам этих дьяволов и их деньги.

– Предложение хорошее, – ответил и, беспечно шагнув к нему. – Но могу я выйти отсюда, когда захочу?

– Нет! Нет! – сказал он, не обратив внимания на то, что я сделал к нему еще шаг. – Сперва я отдам вам трех дьяволов. Я отдам вам их живыми, но бессильными. И их, деньги. Обещаю -и тогда вы выпустите меня... и эту девушку. – Он вдруг кивнул на Нэнси, чье белое лицо, все еще хорошенькое, почти целиком превратилось в огромные глаза. – Она тоже неповинна в преступлениях этих дьяволов. Она должна уйти со мной.

Интересно, подумал я, что этот старый заяц о себе возомнил?

Я нахмурился с преувеличенной задумчивостью, а тем временем сделал еще один шаг.

– Не сомневайтесь, – убежденно прошептал он. – Когда дьяволица вернется в эту комнату, вы умрете – она вас обязательно убьет.

Еще три шага – и я доберусь до него и до его пистолета. В коридоре раздались шаги. Поздно прыгать.

– Да? – в отчаянии прошептал он.

За какую-то долю секунды до того, как вошла Большая Флора, я кивнул.

Она переоделась перед боем в синие брюки – возможно, Окуня, – расшитые бисером мокасины, шелковую кофточку. Курчавые соломенные волосы, чтобы не мешались, она стянула лентой. В руке у нее был револьвер, и еще по одному – в карманах брюк.

Тот, что в руке, поднялся.

– Тебе конец, – сказала она деловито.

Мой новый союзник заныл:

– Подожди, подожди, Флора! Не здесь же, прошу тебя! Сам я отведу его в подвал.

Она нахмурилась, пожала шелковыми плечами.

– Только быстро, – сказала она. – Через полчаса рассвет.

Я бы засмеялся над ними, если бы не так хотелось плакать.

Я должен верить, что этот старый заяц заставил ее переменить планы? Видимо, я отчасти надеялся на помощь старика, иначе не был бы так разочарован этой маленькой комедией, показавшей мне, что они просто устроили западню. Но в какую бы дыру меня ни заманивали, едва ли она будет хуже той, в какой я нахожусь.

И я вышел впереди старичка в коридор, открыл дверь, которую он мне показал, включил свет в цокольном этаже и стал спускаться по неровным ступенькам. Он шептал у меня за спиной:

– Сперва я покажу вам деньги, потом отдам вам этих дьяволов. А вы не забудете ваше обещание? Мы с девушкой пройдем через полицейских?

– Ну да, – успокоил я хрыча.

Он нагнал меня, сунул мне в руку пистолет.

– Спрячьте его, – шепнул он и, когда я засунул пистолет в карман, дал еще один, вынув, как и первый, из-под пиджака.

А потом он и в самом деле показал мне добычу. Деньги еще лежали в ящиках и мешках, как их вынесли из банков. Он захотел открыть несколько штук и показал мне деньги – зеленые пачки, обклеенные желтой банковской лентой. Ящики и мешки хранились в маленьком кирпичном чулане с висячим замком на двери, и ключ был у него.

Когда мы кончали осмотр, он закрыл дверь, но не запер и повел меня назад ко входу.

– Это, как видите, деньги, – сказал он. – Теперь насчет них. Вы станете здесь, спрячетесь за этими ящиками.

Перегородка делила подвал надвое, в ней была дверная коробка, но без двери. Старик велел мне спрятаться около этого проема, между перегородкой и четырьмя ящиками. Стоя там, я оказался сзади и справа от того, кто спускался по лестнице и шел через подвал к чулану с деньгами. Оказывался я в этой позиции тогда, когда человек проходил через проем в перегородке.

Старик возился за каким-то ящиком. Он достал полуметровый обрезок свинцовой трубы, одетый в черный садовый шланг. Он дал мне его и все объяснил:

– Они будут приходить сюда по одному. Когда войдут в эту дверь, вы знаете, что надо делать, и тогда они ваши, а мне вы дали обещание. Так или нет?

– Ну да, – ответил я, теряя уже всяческое соображение.

Он ушел наверх. Я пригнулся за ящиками, осмотрел пистолеты старика – и будь я проклят, если обнаружил в них хоть один изъян. Оба были заряжены и с виду исправны. Этот последний штрих окончательно сбил меня с толку. Я уже не понимал, в подвале стою или летаю на аэростате.

Когда в подвал вошел О'Лири, по-прежнему только в брюках и повязке, мне пришлось сильно тряхнуть головой, чтобы прийти в себя; я ударил его трубой по затылку, едва его босая нога переступила порог. Он растянулся ничком.

Старик сбежал по ступенькам, не переставая улыбаться.

– Торопитесь! Торопитесь! – пропыхтел он, помогая мне тащить Рыжего в чулан с деньгами. Потом он достал два куска веревки и связал великана по рукам и ногам. – Торопитесь! – пропыхтел он еще раз и убежал наверх, а я вернулся в засаду и помахал трубой, размышляя, что если Флора меня застрелила, то сейчас я просто получаю вознаграждение за свою добродетель – в раю, где я буду вечно радоваться, глуша тех, кто плохо обходился со мной внизу.