Текст книги "Запретная любовь. Колечко с бирюзой"
Автор книги: Дениза Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Annotation
Главная героиня романа «Запретная любовь» юная Кристи, полная романтических идеалов, выходит замуж за молодого Чарльза Аллена и чувствует себя на вершине блаженства. Однако проходит медовый месяц, и Кристи начинает понимать, что Чарльз – далеко не тот мужчина, о котором она мечтала. Кристи жаждет настоящей любви, но мимолетные увлечения несут горечь и разочарование. И когда, казалось, улетучилась последняя надежда, Кристи встречает мужчину своей мечты.
В книгу английской писательницы Денизы Робинс вошел также роман «Колечко с бирюзой».
Дениза Робинс
ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
2
3
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
ДНЕВНИК КРИСТИНЫ.
18
КОЛЕЧКО С БИРЮЗОЙ
ГЛАВА 1
ГЛАВА 2
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
ГЛАВА 16
notes
1
2
3
4
5
6
7
Дениза Робинс
Запретная любовь
ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ
РОМАН
Моему мужу
О роза, ты больна!
Ведь червячок незримый,
Летающий в ночи,
Для бурь неуязвимый,
Сумел тебя найти,
Нектар пурпурный пьет…
Своею темною и тайною любовью
Он медленно тебя убьет…
Уильям Блейк. «Больная роза»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Чарльз вел «ягуар» с привычной легкостью. Его широкие плечи были стянуты привязными ремнями. Рядом с ним сидел Джеймс, маленькая копия отца. Кристина знала: глаза его прикованы к спидометру. Она почувствовала, как начинают потеть ладони. Ее взор тоже невольно обратился к приборной доске, и сознание зафиксировало медленное движение иглы вверх: семьдесят, восемьдесят, девяносто.
– Чарльз, ну пожалуйста!
Девятилетний сын резко обернулся к ней и сердито сказал презрительным тоном:
– Девяносто – это совсем не быстро. Отец Беннетта на своем «астон-мартине» разгоняется до ста двадцати. – Он снова повернулся к отцу. – Давай, папа! Путь совершенно свободен.
Дилли, маленькая дочка Кристины, сидевшая рядом с ней, встревожилась. Не то чтобы она боялась, но, слыша, каким тоном говорила с отцом мать, уловила в ее голосе страх.
Мысленно Кристина приказала себе: «Не смотри! Если закрыть глаза, не чувствуешь, с какой скоростью едешь. Чарльз – хороший водитель. Нечего паниковать…»
Но страх не покидал ее. Как бы хорошо Чарльз ни управлял машиной, на дороге всегда мог появиться автомобиль, водитель которого окажется менее искусным. Разве Чарльз не помнит о несчастном случае в прошлом году? Произошло это не по его вине. Кристина отделалась ушибами и порезами, но перенесенный шок не прошел бесследно: она начала страдать от внезапных приступов головной боли, частенько мучилась бессонницей.
– Чарльз, прошу тебя, не гони!
Он по-прежнему ничего не ответил и не сбавил скорости. Игла спидометра подбиралась к стомильной отметке. Лицо Джеймса пылало от восторга и возбуждения.
– Чарльз! – На этот раз в голосе Кристины слышалась откровенная паника, скрыть которую она была не в силах.
– Бога ради, Крис, ты мешаешь мне сосредоточиться, то и дело бормоча за моей спиной. Будешь продолжать в том же духе – скоро и Дилли с Джеймсом превратятся в комок нервов.
– Я боюсь, – сказала Дилли. Ее руки ухватились за край водительского кресла.
– Не глупи! Девчонки – просто зануды! Верно, папа? – спросил Джеймс.
Чарльз рассмеялся и еще сильнее нажал на газ. Они находились почти в самом конце двухрядной дороги. Кристина хорошо знала этот путь. Примерно через полмили будет опасный поворот, и каким-то внутренним чутьем она предвидела: из-за поворота появится грузовик. Чувствовала она и то, что они с ним столкнутся.
– Ах нет, Чарльз, пожалуйста, прекрати! Не надо, не надо, не надо!..
Она уже не просто говорила, она кричала, но из горла не вырывалось ни звука. Стрелка спидометра достигла цифры сто десять. Когда она коснется ста двадцати, они увидят грузовик. Машина приближалась к повороту. Чарльз и не думал сбавлять скорость. И вот он – грузовик! Кристина закрыла лицо руками. Оглушительно ударили звуки клаксона.
Она открыла глаза. Кругом было темно. Сигналы время от времени еще слышались, но как будто где-то вдали. Она поняла, что заснула и во сне пережила старый кошмар. Испытанный тогда ужас все еще не оставил ее, и Кристина заметила, что у нее дрожат руки. Тело покрылось испариной. Прошло несколько минут, прежде чем она нашла в себе силы встать с постели и сменить ночную рубашку. Вернувшись в постель и откинувшись на подушки, она все еще продолжала дрожать, совершенно обессиленная.
Со всем этим покончено.
Больше не будет ужасающих поездок с Чарльзом, Джеймс не станет дразнить ее за слабонервность. Все это теперь в прошлом, как в прошлом и ее замужество. Бракоразводный процесс назначен на тридцать первое июля – последний день перед роспуском суда на каникулы.
Вздохнув, Кристина потянулась за сигаретой, чиркнула спичкой. Понемногу она начала успокаиваться.
Вчера вечером, когда Джордж Вулхэм, ее друг и юрисконсульт, назвал по телефону дату, она упала духом. На какое-то время Кристина потеряла контроль над собой, со всей ясностью осознав, что именно она делает. Ведь она разрушает семью, оставляет мужа и детей.
Тридцать первое июля – день рождения Чарльза.
– Джордж, ну неужели судебное разбирательство должно обязательно состояться именно в этот день? – спросила она своего поверенного.
– Бога ради, Крис, на этой стадии уже поздно сентиментальничать. Вы ведь, я думаю, не изменили свое решение уйти от него?
– Нет! Простите, что я так глупо себя веду. Наверное, после одиннадцати лет совместной жизни трудно избавиться от старых привычек.
Но сейчас, после вновь пережитой в кошмарном сне автомобильной катастрофы, к ней вернулась уверенность в правильности совершаемого шага. Чарльз решительно не способен дать ей ничего – ни любви, ни дружбы, ни понимания. Когда-то она была веселой молодой женщиной, относившейся к жизни спокойно и разумно. Теперь же стала невропаткой – прямо-таки клубком всевозможных комплексов. Она чувствовала себя чуть ли не душевнобольной. К такому состоянию привело Кристину замужество, и чем скорее она с ним покончит и начнет новую жизнь, тем лучше.
Насколько более легким был бы этот период ожидания, если бы она могла уже сейчас переехать к Филиппу. Ее нынешнее уединенное существование было тяжелым испытанием после жизни, всегда полной дел и забот, к которой она привыкла у себя дома. Сколько энергии приходилось тратить на одни только приемы гостей Чарльза, на уход за детьми! Здесь, в этой квартире, у нее слишком много времени для размышлений. Когда человек на распутье, копание в собственной душе становится опасным.
Ах, если бы она могла решиться поднять телефонную трубку и набрать номер Фила! Но ее маленькие часы в синем кожаном футляре показывали четыре утра. Фил находился на поздней репетиции одной из своих пьес для телевидения. Вряд ли в столь неурочный час он будет рад услышать ее голос и истерический рассказ о страшном сне. А кроме того, ей, похоже, и поведать нечего, разве что повторить извечные бессмысленные женские заклинания: «Я люблю тебя, ты мне нужен, мне просто хотелось услышать твой голос».
Она достала из флакончика таблетку снотворного и снова улеглась в ожидании, когда подействует лекарство. Только сон мог избавить ее на время от тяжких дум и воспоминаний, которые и так отняли у нее столько сил.
Долгие недели Кристина колебалась, разрываясь между долгом и острым желанием всего того, что мог дать ей Филипп. Быть может, прояви Чарльз или дети подлинный интерес к ней, у нее никогда не хватило бы мужества оставить их. Видит бог, она стойко противилась искушению. Быть может, сама судьба устроила их встречу в такой психологический момент, когда она оказалась на грани нервного срыва и отчетливо поняла: ни одного дня в роли жены Чарльза Аллена она больше не выдержит.
Крис увидела Филиппа на вечеринке у своей приятельницы Фрэнсис Графтон. Фрэн была права, предрекая, что они с Филом сразу же почувствуют неодолимое влечение друг к другу. Филипп был писателем, человеком романтического склада, настоящим художником и даже немного актером. Полная противоположность Чарльзу! Фрэн могла предугадать, что между ними вспыхнет огонь страсти, который разгорится в бурный роман.
Такая раздельная жизнь – Филипп жил в своей лондонской квартире, она – в маленькой квартирке, которую снимала у одной из приятельниц Фрэн, – была крайне тягостной для обоих. Но Чарльз выставил условие: либо она будет жить одна, пока не выйдет замуж за Филиппа, либо он не позволит ей видеться с детьми.
Она вынуждена была подчиниться требованию Чарльза и даже признать его справедливым и обоснованным. Кристина понимала, что такое дети. Вряд ли можно объяснить десятилетнему мальчику и восьмилетней девочке, что их мама, видите ли, живет со своим любовником, в то время как папа остался дома совсем один. Слишком сложная ситуация! Кристине хотелось бы думать, что Чарльз попросту мстит, стремясь отдалить ее от любовника. Наверное, было бы легче, если бы она смогла возненавидеть Чарльза.
Но, пожалуй, по-настоящему она ненавидела его лишь один раз: во время поездки в Брайтон – той самой, которую только что вновь пережила во сне. Вообще-то, Чарльз никогда не был сознательно жесток. В глазах большинства он наверняка выглядел прекрасным мужем и преданным отцом. Он и в самом деле был предан своему сыну. Забавно, что Крис даже в мыслях всегда называла Джеймса сыном Чарльза. Дело в том, что они были до невероятного похожи друг на друга – оба самодовольные, свободные от всяких эмоций, никак не зависящие от нее. Оба страшно упрямые и начисто лишенные чувства юмора.
Она сознавала: в тот день, когда они обсуждали предстоящий развод, Чарльз был прав, заявив, что Джеймс предпочтет жить с ним. Мальчик обожал отца. Что касается ее маленькой дочки, Дилли, Кристина считала несправедливым разлучить ее с отцом, братом и родным домом. Дети проводили восемь месяцев в году в школе-интернате. Чарльз согласился с тем, что часть школьных каникул они должны жить у нее. Дилли не была сентиментальным ребенком, и в сложившейся ситуации это было очень кстати. Она никогда не цеплялась за мать, как некоторые дети. Похоже, что и Джеймс, и Дилли унаследовали от Чарльза дух независимости. Они чувствовали себя абсолютно счастливыми и благополучными в своих школах.
Конечно, уйдя от них, Крис словно отрывала кусочек от собственного сердца. Но когда она станет женой Филиппа, у детей не будет уютного нормального дома, куда они могли бы возвращаться из школы. Лондонская квартира Фила могла служить в лучшем случае временным пристанищем. Он так часто бывал в отъезде, месяцами работая над своими сценариями где-нибудь в Европе или в Америке. Вот и сейчас у него крупный контракт с влиятельной компанией в Риме. В ближайшем будущем предстоит поездка в Голливуд. Крис спрашивала себя: есть ли какое-нибудь место для двух маленьких детей в той новой жизни, которую она будет делить с Филиппом? Ответ был очевиден: нет.
Эта мысль испугала ее. Пусть Джеймс и Дилли в ней не нуждаются, но все-таки они ее дети, часть ее самой, и она не могла полностью отрицать, что сама нуждается в них. Фил, тот вообще не питал особой любви к детям. Они его попросту не интересовали, хотя, когда ему приходилось иметь с ними дело, он относился к ребятишкам доброжелательно. Фил был из тех мужчин, которые готовы похлопать ребенка по плечу, подарить ему монетку и тут же забыть о его присутствии. Правда, он уверял Крис, что к ее детям будет относиться иначе. Внезапно она подумала: интересно, а понравится ли Фил Джеймсу и Дилли? До сих пор они еще не встречались, и она знала, что будет сильно нервничать, когда придет час первого знакомства. Они были по натуре истинными детьми Чарльза – очень критически относились к людям и нелегко шли на сближение. Если Филипп им не понравится, они могут быть просто беспощадными. Если они станут держаться натянуто и неприветливо, ему, естественно, это не понравится.
Признаться, когда Крис окончательно решила оставить Чарльза, будущее представлялось ей вполне устроенным и казалось куда менее сложным, нежели это получилось в действительности.
Она уверила себя, что будет счастлива с Филиппом. Он замечательный любовник. Острое влечение к нему и пылкость реакции на его ласки иногда даже вызывали у нее некоторое смущение. И вот теперь она вдруг теряет уверенность в себе. А что, если дети осудят ее за то, что она оставила их отца? Они, конечно, не поймут, что жить с ним она не может. Да и как они могут это понять? Что знают малыши о такой вещи, как брак? Они-то замечательно ладят с отцом. Да и какой ребенок способен проявить терпимость в отношении своих родителей, признать за ними право на какие-то особые пристрастия и антипатии? Они считали само собой разумеющимся, что отец и мать должны друг другу нравиться и жить вместе. Чарльз в их глазах был героем. К сожалению, они уже прониклись некоторым предубеждением по отношению к матери. Об этом позаботилась Уинифрид, мачеха Чарльза. Она ненавидела Кристину и всегда баловала детей, в какой-то степени передавая им собственное презрительное и осуждающее мнение о Кристине.
Надо сказать, Уинифрид была отчасти виновна в крушении их брака с Чарльзом. В этом Кристина не сомневалась. Всякий раз, когда она вспоминала о ней, в памяти возникал какой-нибудь из самых неприятных моментов их прошлой жизни. В будущем Уинифрид способна самым беззастенчивым образом настроить детей против нее. Так она может попытаться отомстить Кристине за обиду, причиненную ею Чарльзу. Уинифрид всегда горячо любила Чарльза, словно он был ее родным сыном.
«Но я не причинила ему никакой боли, – в отчаянии думала Крис. – Ведь уязвлена всего лишь его гордость. Будь он способен испытывать душевную боль или обиду, я бы от него не ушла. Если какой-либо муж и заслуживает того, чтобы его оставила жена, то это именно Чарльз».
Сколько раз Кристина пыталась наладить с ним отношения и заставить понять ее. Надеялась, что Чарльз заметит: она уже теряла терпение. Однако муж был либо слишком слеп, либо слишком безразличен, чтобы пойти навстречу. Джордж Вулхэм прав – глупо впадать в сентиментальность и испытывать угрызения совести из-за человека, не проявлявшего к ней ни малейшего интереса. Чарльз отверг не только ее тело, но и душу. Она неизбежно оставила бы его. Правда, конец мог наступить не так скоро, если бы не Филипп. Она глубоко благодарна судьбе за то, что именно в тот момент Филипп вошел в ее жизнь. Он избавил ее от страданий, которые уже давным-давно были не столько физическими, сколько духовными.
Как долго, живя с Чарльзом, Кристина вынуждена была подавлять свои вполне естественные инстинкты – тягу к теплу, любви. Кристина потеряла всякую надежду когда-нибудь стать женой человека, которому она требовалась не только в кухне или восседающей в качестве хозяйки за обеденным столом, но и в постели. Да, такова была суровая правда. Ей хотелось принадлежать мужчине, который желал бы ее, Кристину. А так – что же? Чарльз отстранялся и заявлял, что эти вещи хороши для медового месяца или по какому-нибудь особому поводу, а затем не подходил к ней неделями, а то и месяцами. «И чего ради, – спрашивала она себя, – я наряжаюсь в новое платье, меняю прическу, выбираю новые духи?» Чарльз не раз заставлял ее даже сомневаться в том, действительно ли она женщина, хотя она и знала, что другие мужчины находят ее привлекательной. Чарльз хотел видеть в ней хозяйку дома, умеющую принять гостей, мать своих детей. И только… Фил был совершенно иным! С ним она ощущала себя настоящей женщиной! И дело тут не только в сексе. Для Кристины любовные утехи в чисто сексуальном смысле большого значения не имели. Ей нужны были романтические чувства, нежность, все те нежные мелочи влюбленных, на которые иные мужчины смотрят как на трату времени. Так вот, Филипп давал ей все – и страсть, и нежность.
Испытывала ли она что-нибудь подобное к Чарльзу, когда впервые встретилась с ним? В то время Кристина была молода и романтична. Может, просто она не вовремя родилась и ей следовало бы жить в викторианскую эпоху, когда любящие покрывали любовную пилюлю такой толстой сахарной оболочкой, что теперь их называют лицемерами? Уж не обманывает ли она себя? Неужели весь этот хаос – прямое порождение секса, безобразного, эгоистичного и в конечном итоге неизбежно убивающего красоту, как червяк, забравшийся в бутон цветка?
А вдруг жизнь со вторым мужем закончится так же скверно, как и первое замужество?..
…Снотворное понемногу начало действовать. Дыхание ее стало более спокойным, страхи рассеялись. Но, погружаясь в сон. Кристина почувствовала, как по щекам скатились слезинки, и ощутила на губах их соленый вкус.
2
Кристине припомнилась ночь, когда они с Филиппом стали любовниками. Хоть ей было уже за тридцать, она чувствовала себя так, словно была юной новобрачной, девственницей, не тронутой и сберегшей себя – свое тело, ум и душу – для этого мужчины. Чарльза она стеснялась. С Филиппом напускная скромность была ни к чему – существовало лишь откровенное, честное желание. Он научил ее любви, показал, что физическая близость между мужчиной и женщиной может быть всепоглощающей, свободной от какого-либо стыда, причем ее страсть могла – и это естественно – быть столь же сильна, как и его. Нет необходимости что-то в себе подавлять, что-то с трудом сдерживать, обуздывая порывы, – как это всегда было с Чарльзом. Ночь любви с Филиппом совершенно не походила на те, что она когда-либо пережила с мужем. Все было словно впервые – незнакомо, ново, волнующе.
Когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу, она призналась, что никогда раньше не изменяла мужу.
Губы Фила замерли на ее груди. Он уже говорил, что у нее очаровательные маленькие груди, совсем как у молоденькой девушки: округлые и упругие. И только розовые соски потемнели после родов.
Его пальцы играли ее густыми каштановыми локонами. Филу нравились длинные волосы, и Кристина обещала никогда их не подстригать. Его прикосновения отозвались возбуждением во всем теле; она страстно притянула его к себе.
– Ты не жалеешь? – спросил он.
– Нет! Какие там сожаления! Ничего более восхитительного я в жизни не испытывала. Скажу больше: я люблю тебя, Фил!
– У меня, кажется, возникла одна мысль: я сильно в тебя влюблен.
Крис заглянула в его зеленые глаза. Она уже укоряла его за слишком длинные и темные ресницы – к чему такая роскошь мужчине? Волосы Фила, которые она ласково перебирала рукой, казались совсем темными. Какая у него бледная кожа – есть мужчины, кожа у которых после бритья приобретает синеватый оттенок. До чего же человеческие существа не похожи друг на друга, размышляла Кристина. Разумеется, сравнения неуместны, и все-таки она не могла не сравнивать это стройное крепкое тело – удивительно моложавое для сорокалетнего мужчины, – с телом своего мужа. Чарльз был моложе Фила, но допустил, чтобы тело его стало дряблым. Если Фил был брюнетом, то Чарльз – ярко выраженным блондином. Его светлые голубые глаза не умели заглядывать в душу так глубоко и излучать столько чувства, как глаза Фила. Трудно поверить и в то, как по-разному могут вести себя двое мужчин в минуты физической близости. С тех пор как Чарльз в последний раз проявил хоть какой-то чувственный интерес к ней, прошло так много времени, что он превратился для нее скорее в брата, да и то не слишком любящего. Даже в самом начале их брака его страсть вспыхивала как-то мгновенно и столь же быстро угасала. С ним она никогда не испытала того, что с Филом: продолжительного возбуждения, сознательно затягиваемого вплоть до мига высшего удовлетворения; длительные лихорадочные исследовательские ласки; восторг и упоение телом партнера; сигареты, выкуриваемые в темноте, когда двое лежат рядом, шепча друг другу ласковые слова; сладкая истома, овладевающая телом, когда минуты наивысшего напряжения остались позади; вопросы друг другу сонным голосом:
– Для меня все было просто восхитительно. А для тебя?
– А с кем-нибудь еще ты такое испытывал?
– Таким восхитительным никто никогда не был.
Филипп зажег свет. Он смотрел на нее не только с нескрываемым желанием любовника, но и с восхищением художника. Кристина прикрыла глаза рукой. Чарльз обычно выключал свет. Она иной раз спрашивала себя, знает ли муж, как она выглядит. К примеру, известно ли ему, что у нее родинка под левой грудью? Фил же не только сразу ее обнаружил и поцеловал, но и назвал одним из самых совершенных несовершенств, когда-либо созданных природой. Эта родинка, сказал он, подчеркивает кремовый оттенок ее кожи.
Она могла ради Чарльза хоть каждый вечер покрывать лаком ногти на ногах – он никогда на них даже не взглянул. Она убедилась, что ему просто не дано быть любовником. А Фил перецеловал каждый пальчик и сказал, что у нее очень красивые ноги. Он вновь вернул ей уверенность в себе, которую она потеряла за последние годы жизни с Чарльзом.
Когда она давала понять Чарльзу, что ей хотелось бы не ограничиваться одним актом любви за ночь, он обычно разражался смущенным смехом, начинал ее поддразнивать или же заявлял, что чрезмерно предаваться любовным ласкам вредно для здоровья, или находил какой-нибудь другой предлог, чтобы уклониться. Пока она лежала рядом с ним, испытывая глубокое разочарование, он преспокойно спал. Кристина долгое время спрашивала себя: «Может, я слишком сексуальна?» Она даже пошла к доктору, но он объяснил, что для молодой женщины двадцати или тридцати с лишним лет, а в ряде случаев и для женщин постарше потребность в физической любви – совершенно естественна и ей не следует из-за этого огорчаться или воображать себя ненормальной.
Каким милым был тот доктор. В эту ночь, которую она проводила с Филом, Крис вспоминала его, хотя никогда больше к нему не обращалась. Он был сед, он вел себя как отец, но у него были глаза мужчины, который в свое время наверняка умел смотреть на женщину с нескрываемым желанием. Ворчливым голосом врач сказал: «Да ваш супруг просто глупец! Некоторые люди не сознают своего счастья. Вы такая прелесть! Разумеется, есть на свете мужчины, в половом отношении явно обделенные. Как профессионалу, мне доводилось с ними встречаться. Он бы мог пройти курс гормональной…»
Однако Кристина тут же перебила его, чувствуя, как всю ее охватил жар смущения и стыда: «Нет, благодарю вас. Во-первых, я никогда не стану просить его что-либо принимать, а кроме того, по-моему, это просто ужасно, если твой муж нуждается в каких-то возбуждающих средствах!»
Она припомнила, как симпатичный доктор сочувственно кивнул головой, говоря, что он все понимает, и что, возможно, у Чарльза это пройдет. Он много работает, а мужчинам свойственно в такие периоды уделять больше внимания делу, нежели женщинам. Потом он коснулся указательным пальцем ее щеки и, улыбаясь, спросил:
– Так мы все знаем про возбуждающие средства, а?
Он был настолько мил и доброжелателен, что она сочла возможным рассмеяться в ответ и объяснить, что узнала об этом от своего брата Джерими, который иной раз откровенно беседовал с ней о сексе. Они всегда были большими друзьями, а когда выросли, он стал поверять сестре свои тайны. Так, он рассказал об одной женщине, с которой познакомился вскоре после вступления в военно-воздушные силы, та была француженкой. Это она впервые просветила его относительно препаратов, которые можно принимать для усиления потенции, и хотела, чтобы он воспользовался таким средством. Но, охваченный отвращением, Джерими ее выгнал. Брат был хорошим, непорочным юношей. Кристина также всегда ощущала себя чистой и порядочной женщиной, ни при каких обстоятельствах не способной проявить интерес к каким-то там пилюлям или извращениям.
Спать с таким мужчиной, как Филипп, было истинным блаженством. Он дарил безграничную страсть, ничем не омрачаемую, не вызывавшую у нее какой бы то ни было неловкости. В постели он был необыкновенно искусным партнером. «Это именно то, что требуется каждой женщине, – решила она, – мужчина, умеющий себя проявить не только за карточным столом или в офисе, но и в постели…»
В этот момент Филипп встал с кровати и закутался в шелковый халат. Они находились в его квартире. Спальня не отличалась роскошью. Она была незатейливо обставлена старомодной мебелью: высокий комод красного дерева, туалетный столик, стены окрашены зеленой краской, на окнах – льняные занавеси с коричневым цветочным узором по зеленому полю, на полу – коричневый ковер. Как он и предупреждал, комната отнюдь не походила на роскошное любовное гнездышко. Зато, к счастью, здесь оказался двуспальный диван. Фил не любил узкие кровати и был немножко сибаритом, любившим отличные полотняные простыни, мягкие подушки и хорошо оборудованную ванну. Он пользовался после бритья прекрасным лосьоном, придававшим коже запах, который очень нравился Кристине. И само дыхание его было чистым. Это тоже одна из деталей, так огорчавших ее в Чарльзе. Выкурил ли он трубку, наелся ли за ужином лука – ему было совершенно все равно, и предполагалось, что для Крис это тоже не имеет значения. В отношениях между мужем и женой все должно быть естественно. Мужчина, употреблявший лосьон после бритья, носивший, как Фил, например, чуть более длинные волосы, чем принято, или умеющий хорошо танцевать, неизменно зачислялся Чарльзом в альфонсы.
Вглядываясь в ту ночь сонными глазами в лицо Филиппа, Кристина была уверена, что его-то уж никак нельзя назвать альфонсом. Просто это мужчина, наделенный восприимчивостью и художественным чутьем, отчего ему удавалось делать все красиво и ловко. Он, например, умел жить со вкусом, прекрасно разбирался в тонкостях гастрономии, знал толк в винах. Его хобби – коллекционирование картин. По натуре он, конечно, прежде всего художник, но регулярно играл в сквош – теннис с мягким резиновым мячом, плавал и старался поддерживать себя в хорошей физической форме. Он был даже несколько суетен в том, как не позволял себе толстеть и заботился о внешней привлекательности.
Это он-то может стать непривлекательным?! От волнения и переполнявшего ее чувства Кристина даже слегка вздрогнула. Для нее этот высокий стройный брюнет, что покуривает сейчас в сторонке сигарету и с улыбкой поглядывает на нее, на Кристину, привлекателен почти до боли. Уговорить ее провести ночь у него на квартире было не так просто, но теперь, когда она это сделала, Кристина поняла, что жизнь дома уже никогда не будет прежней. Ее браку с Чарльзом пришел конец.
– Беда в том, – сказал Филипп, – что для меня невыносима сама мысль о твоем возвращении к мужу. Я не в состоянии смириться с тем, что он может прикоснуться к тебе.
Ей вдруг стало зябко. Она прикрыла голые плечи простыней, хотя в комнате было тепло: электрический камин делал свое дело. Фил, слава тебе господи, не кидался, как Чарльз, немедленно открывать все окна, впуская в комнату шквал холодного ветра и уверяя в том, что это полезно для здоровья.
– У тебя нет оснований для беспокойства, – ответила Кристина. – Мой брак только называется браком. Мы с Чарльзом уже два года спим отдельно. И хотя все еще пребываем в одной комнате, потому что он отказывается подчиниться моим просьбам уйти и оставить меня одну, в постель ко мне он теперь вряд ли пожалует. Я пыталась выпросить для себя отдельную комнату, но он говорит, что это будет равносильно преданию широкой огласке самого факта нашего отчуждения друг от друга. У него какое-то странное отношение к тому, что могут подумать о нем другие люди!
Филипп сел на край кровати и, глядя на нее, покачал головой:
– Я не понимаю этого человека. Просто не понимаю.
– Я и сама не понимаю.
– Он делает все, чтобы потерять тебя. Что с ним такое?
У нее пересохло в горле. Губы все еще болели от неистовых поцелуев Филиппа. Она провела руками по волосам и заставила себя немного встряхнуться.
– Ох, до чего же пить хочется!
Он тут же отправился на кухню и спустя минуту вернулся с бокалами ледяного оранжа для нее и для себя. Усевшись снова на край дивана, он произнес:
– Расскажи мне все, детка.
Кристина заколебалась. Всякая нетерпимость претила ее натуре. Все то, что совершил Чарльз, все разочарования и неудачи, пережитые в браке, изменили ее, разрушили так свойственные ей откровенность и честность. Она хотела остаться верной Чарльзу – Бог тому свидетель! Крис никогда не хотела бы превратиться в одну из тех женщин, которые предлагают свое тело первому встреченному привлекательному мужчине, стоит только мужу отвернуться. То, что она когда-нибудь станет такой, казалось попросту немыслимым.
Крайне важно, чтобы Филипп понял характер отношений между Чарльзом и ею.
Ей хотелось, чтобы Фил поверил, что Чарльз хороший человек, порядочный и у него много положительных качеств. Он никогда не проявлял по отношению к ней скупости и порой, когда возникало соответствующее настроение, мог быть добрым и весьма приятным товарищем, собеседником. Вся беда в том, что такое настроение бывало у него теперь редко – не хватало времени. Он всегда давал ей почувствовать, что она для него на втором месте.
– Я думаю, – сказала она, – некоторые жены становятся лишь вечно поддакивающими господину и повелителю рабынями, они ничего не требуют для себя и отдают всю свою любовь и внимание детям. После рождения Джеймса и Диллиан я и сама пыталась стать такой, но не смогла. Я по-другому устроена.
Филипп поднес к губам ее руку и поцеловал:
– Да, мое солнышко, по-другому.
Она подняла на него глаза, чувствуя, что краснеет:
– Это ужасно? Ты считаешь меня порочной?
– О боже, не будь же такой фантастически глупой! – вскричал он. – Никогда не встречал менее порочной женщины, а я их немало повидал на своем веку. Ты просто естественна. Самое чудесное из живущих на земле созданий! Во всем, от начала до конца, виноват твой муж. Видит Бог, я вполне сознаю, что как последний негодяй проделываю весьма грязную шутку – сплю с его женой и все такое прочее. Но он сам во всем виноват. Если бы он обращался с тобой как следует, ты никогда бы не пришла вот так ко мне, я это понимаю. Не забудь, детка, что я писатель, а значит, разбираюсь в людях. Ты очень красивая молодая женщина, с волнующей внешностью. Поверь, ты взволновала бы любого мужчину, сидя вот так, как сейчас, в моей постели, с этими роскошными каштановыми волосами, ниспадающими на твои прохладные белые плечи. Ты возбуждаешь желание, но это не делает тебя порочной или скверной. Сегодня я понял, насколько ты наивна и невинна. Да, это просто поразительно, если учесть, что речь идет о женщине, которая уже одиннадцать лет замужем и родила двоих детей.
