355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дениза Робинс » Запретная любовь. Колечко с бирюзой » Текст книги (страница 13)
Запретная любовь. Колечко с бирюзой
  • Текст добавлен: 15 апреля 2018, 23:30

Текст книги "Запретная любовь. Колечко с бирюзой"


Автор книги: Дениза Робинс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– Да, можно.

– Хорошо, – удовлетворенно сказала Дилли, подняла коробку с бисером и высыпала его на ладошку. – Красный цвет, правда? Его принесла тетя Кэт и посоветовала сделать из бусинок ожерелье для Розмари. Тетя Кэт приходила к нам вчера на ленч. Мы с Рози купались. Когда я выходила из воды, тетя Уинифрид сказала, что ветер холодный. Вот так я и простудилась.

Она продолжала болтать. Теперь девчушка повеселела. Кристина с болью смотрела на нее. Как это ужасно – снова расстроить ребенка. Но ведь Дилли обожала Джеймса, и, когда он сегодня вечером не вернется, она станет задавать массу всевозможных вопросов. Ужасную правду просто необходимо сказать.

Кристина попыталась призвать на помощь религию, веру, Господа Бога, которого дети, еще совсем маленькими, называли «Бог-Отец». Они и сейчас звали его так же. Кристина сказала, что папе ужасно не повезло и в их «ягуар» врезался громадный грузовик. Джеймс и тетя Уинифрид сильно пострадали и… отправились к Богу-Отцу. Сейчас они спят, а проснутся на небесах. На земле Дилли их больше не увидит, но наступит день, когда она снова встретится с ними в раю.

Самой Кристине казалось, что все это звучит так пошло, так ужасающе банально, что она кусала себе губы, произнося эти затрепанные слова. Но что еще можно сказать маленькой девочке? Как еще могла она смягчить удар, если не с помощью этих традиционных слащавых фраз, без которых в викторианскую эпоху не обходилась ни одна детская? Даже в наши дни торжества науки и реализма можно ли сделать так, чтобы уму и сердцу восьмилетнего ребенка было легче воспринять во всем ее зловещем значении внезапную трагическую смерть близких?

Дилли молчала, глядя на мать. Глаза ее все расширялись, рот был открыт. Сначала она, как видно, не все поняла. Потом личико ее сморщилось, и она начала забрасывать мать вопросами, перемежавшимися с рыданиями.

– Почему Джеймс и тетя Уинифрид отправились к Богу-Отцу? Почему я не могу их увидеть до тех пор, пока сама не попаду на небеса?

Почему? Почему? Почему? Каждый вопрос был как еще один гвоздь, который загоняли Кристине в мозг. Она никогда не думала, что сможет пережить что-нибудь столь ужасное. Кончилось все так же скверно, как и началось. Дилли, перепуганная, плачущая в полный голос, повисла у ней на шее и умоляла не отправляться тоже к Богу-Отцу. Она расспрашивала о бедном папочке. Сильно ли он ранен? Когда он вернется домой?

Пока Кристина, оцепенев, сидела на кровати, держа дочь за руку, в сознании ее мелькали, сменяя одна другую, темные отчаянные мысли.

Когда она была страстно влюблена в Филиппа и все ее силы, весь жар сердца были сосредоточены на нем, она пыталась убедить себя, что Дилли не обратит внимания на развод. Дилли, рассуждала она, ребенок не сентиментальный. У нее не очень развито воображение. Как же она ошибалась!

Если бы Крис знала, до чего Дилли чувствительна, она никогда бы ее не оставила. Впрочем, теперь она не могла этого утверждать. Она была не только дурой, но еще и лицемеркой. Она была жестокой, думала только о собственных чувствах, не заботясь о бедах и трудностях других обитателей этого дома. Страшно даже подумать, до какой степени она стала рабой влечения к Филиппу. Вспоминая свою безумную страсть, уход от Чарльза и отъезд из Корнфилда, она испытывала отвращение к себе и чуть ли не ненависть к Филиппу.

В конце концов ей удалось успокоить Дилли и перенести ее в спальню. Кухарка помогла застелить обе стоявшие рядышком кровати.

Дилли находилась в состоянии шока. У нее поднялась температура. Кристина дала таблетку и охлажденный фруктовый сок, задернула шторы, чтобы в комнате стало темно, уселась рядом с девчушкой и держала ее руку в своей, пока совершенно измученная Дилли наконец не заснула.

После этого Кристине пришлось заниматься малоприятными делами, и у нее не было больше времени терзаться мыслями о прошлом.

Телефонный звонок в больницу не принес утешительных известий о Чарльзе. Ей сказали, что он все еще без сознания.

Кристина позвонила в Лондон Холландерам. Норман был потрясен ее сообщением, так же как и адвокатская фирма, услугами которой Чарльз пользовался в деловых вопросах. Затем она позвонила в полицию и в автомобильную ассоциацию – по поводу машины Чарльза.

Тела Джеймса и Уинифрид были отправлены в морг. Теперь Кристине предстояло пройти через ужасную процедуру опознания. Она не в силах была сделать это одна. С ней отправился местный врач, Брайен Пил, славный и добрый молодой человек. Он заставил ее перед выездом из Корнфилда выпить рюмку крепкого вина и сам довез до морга.

Пил, конечно, слышал о том, что мистер и миссис Аллен расстались и читал об их разводе, но хорошо, что в такой момент, как сейчас, миссис Аллен нашла в себе силы вернуться и сделать для своей семьи все, что может. Он всегда восхищался этой высокой, красивой, молодой женщиной с рыжевато-каштановыми волосами. Иногда он находил, что Кристина выглядит взвинченной; его несколько раз приглашали и просили выписать ей снотворное и транквилизаторы. Он, разумеется, понимал, что Чарльз Аллен – человек, с которым нелегко жить, и что супруги между собой не ладят.

Сейчас Кристина напоминала человека, превращенного в камень. В лице у нее не было ни кровинки, глаза запали, но она владела собой лучше, чем прежде. Когда они ехали в Арундель, она сказала доктору:

– Я хочу, чтобы вы знали: в Лондон я не вернусь. Я останусь в Корнфилде с Дилли. И проживу там столько времени, сколько во мне будет нуждаться мой муж. Если вас кто-нибудь спросит, доктор Пил, вы можете сказать, что ни за кого другого я замуж не выхожу. С той историей покончено.

Брайен Пил посмотрел на нее и кашлянул.

– Вот умница! – сказал он.

«Умница, – мысленно повторила Кристина. – О боже, это она-то умница?! Какие странные вещи люди говорят иной раз!»

Она даже не держалась за руку врача, когда, стоя рядом с ним, смотрела на своего маленького сына. Она вытянула руки по швам, как солдат по стойке «смирно». Она с трудом узнала Джеймса. Мертвый, он стал каким-то чужим. Лицо его не пострадало. Раздавлено было только тело – это когда-то сильное, энергичное маленькое тело. Под простыней оно выглядело крошечным. Лицо мальчика было такое восковое, такое трогательное, что все струны, когда-то привязывавшие ее сердце к сыну, задрожали. Оно вызвало в ней сильнейшее ощущение стыда и новое острое сознание вины перед ним за то, что она его бросила. Она говорила себе, что он, возможно, и не поехал бы никуда, будь она в то время дома.

Опознание Уинифрид также было тяжким испытанием. И тут ей показалось, что перед ней кто-то незнакомый. Это большое неподвижное тело не могло быть телом Уинифрид. Из-за тяжелых головных травм лицо ее было накрыто. Кристина опознала Уин по ее левой руке с кольцом-печаткой, которое всегда придавало ей мужеподобный вид. Рука эта была когда-то такой сильной!

Кристина содрогнулась и внезапно почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Она попросила доктора вывести ее на воздух. К тому времени, когда она приехала в больницу повидать Чарльза, она чувствовала себя совсем больной.

Но на помощь Крис пришла скрытая в глубине ее натуры сила характера. Она мучительно преодолевала каждое новое испытание. Сама мысль о свидании с Чарльзом приводила ее в ужас. Они разошлись, но суд решение еще не признал окончательным. Пока что ни он не был полностью свободен от нее, ни она от него. А если Чарльз даже видеть ее не захочет, думала Кристина, но все же надеялась, что поможет ему и что он не отвергнет ее. Она надеялась также, что Чарльз позволит ей остаться в Корнфилде с Дилли. Как бы он ни презирал и ненавидел ее, он не поступит так, хотя бы ради Дилли.

Сестра, заведовавшая травматологической палатой, ничего не знала о личных делах своих больных. Она считала само собой разумеющимся, что Кристина – жена мистера Аллена, и повела ее в палату.

– Ваш муж спасся чудом. Он потерял очень много крови. Те два переливания спасли его. Хирург, который его оперировал, вставил ему в коленную чашечку правой ноги проволоку. Колено было очень сильно повреждено. Со второй ногой еще хуже – раздроблена голень. Ну и, кроме того, конечно, имеется множество серьезных порезов и ссадин. Он страшно потрясен, бедняга!

– А он знает о… о нашем мальчике? – спросила Кристина.

Сестра посмотрела на нее с состраданием и некоторым любопытством. Потом, в разговоре с другой сестрой, она заметила, что миссис Аллен, с ее высокой фигурой и роскошными каштановыми волосами, просто очаровательна. И к тому же у нее поразительное самообладание – эту черту сестра одобряла. Ей приходилось иметь дело со многими слишком истеричными родственниками, которые очень ей досаждали. Она ласково дотронулась до руки Кристины:

– Нет, мы ему не сказали. Решили, что лучше не надо. Мы предоставим это сделать вам – позднее. И о его матери тоже. О господи, до чего же кошмарная штука эти дорожные катастрофы! Просто ужас какой-то, и положение все ухудшается.

– Да, – сказала Кристина.

Затем она очутилась в травматологической палате, возле Чарльза. Его койка была отгорожена от других ширмой.

Теперь ей стало трудно сохранять самообладание. Чарльз с белым как мрамор лицом был почти так же неузнаваем, как Джеймс. Как неподвижно он лежал под одеялом! Его ноги были подвешены. Правую сторону лица от лба до подбородка пересекал глубокий порез. Часть волос ему сбрили, а остальные были скрыты под белой повязкой. В течение нескольких страшных секунд Кристина думала: «Он тоже умрет!»

Она села, сжав ладонями его руку. Ее сотрясала отчаянная дрожь. Она боролась с неудержимым желанием заплакать.

Казалось, не было этих одиннадцати лет непонимания, разочарования и вражды. Он так сильно пострадал! А когда вернется сознание, он услышит вести, которые причинят ему величайшую боль. Он стал, по крайней мере на время, предметом ее личных забот, словно один из детей: когда кто-нибудь из них заболевал, она всегда сама его выхаживала.

Кристина вспомнила холодный и злой взгляд, который бросил на нее Чарльз, когда они простились и она покинула Корнфилд. Думала о том, как безумно была влюблена тогда в Филиппа. Сейчас Фил казался фигурой из какого-то внезапно оборвавшегося сна. Как теперь он далек от нее. Единственное, что осталось в ее мире, – это Чарльз и Диллиан, их боль и ее чувство вины перед ними.

Чарльз не двигался. Пальцы его безучастно лежали в ее руках. Чарльз был до того неподвижен, что она начала сомневаться, дышит ли он. Она плакала, когда взяла на руки Дилли и рассказала ей о Джеймсе. Теперь она снова, очень тихо, начала плакать. Сестра, стоявшая сзади, тронуло ее за плечо.

– Не волнуйтесь, моя дорогая. Он поправится. Пойдемте со мной, я дам вам чашечку чая. Когда он придет в сознание, мы вас известим.

– А могу я до тех пор остаться в больнице?

– Да, конечно.

– Можно мне позвонить домой дочурке и передать ей, что я задержусь? Мне хотелось бы также связаться с моей подругой.

– Я вас провожу к себе в комнату – там есть телефон, – сказала сестра.

Вместо Дилли к телефону подошла кухарка.

– Бедный ягненочек, – сказала она, – все еще спит.

– Я вернусь, как только смогу, – сообщила Кристина. – Но я должна подождать здесь, пока мистер Аллен не придет в сознание. Он еще не знает ни о миссис Аллен, ни о… ни о…

Кристина вдруг почувствовала, что не в силах выговорить имя сына, и умолкла. Она смертельно устала.

Кухарка сказала, что понимает ее состояние и, громко шмыгая носом, повесила трубку.

Кристина позвонила Кэт. Услышав голос Кристины, та ответила холодным тоном, но после того, как Кристина рассказала о случившемся, Кэт вдруг снова заговорила тепло и очень дружественно.

– Ах, бог ты мой, бедная вы моя! Какой это кошмар для вас! Никто не понимает вас так хорошо, как я! Бедная вы моя деточка! Как только Бобби вернется домой, я попрошу его отвезти меня, и мы останемся с Дилли. Она, возможно, захочет провести завтрашний день у нас.

– Нет, Кэт, я теперь не собираюсь выходить замуж за Филиппа. Я распрощалась с ним еще до того, как это случилось. Поэтому я могу сама остаться здесь, и Дилли будет со мной. Она чувствует себя очень неуверенно и страшно подавлена: для нее лучше пожить в родном доме, Кэт. Но я была бы очень благодарна Бобби, если бы он завтра помог мне. Чарльз еще долго ничем не сможет заниматься, а предстоит… предстоит организовать… я говорю о Джеймсе и Уинифрид… – Голос ее надломился. – Я просто не справлюсь, – сказала она и заплакала.

– Мы с самого утра приедем в Корнфилд, – пообещала Кэт, преисполненная сострадания и самых дружеских чувств.

Позднее сестра предоставила Кристине кровать в одной из сестринских комнат. Вскоре молодая сестричка разбудила ее и сообщила, что мистер Аллен пришел в сознание.

Кристина встала. Она спала одетой. Юбка ее помялась, волосы растрепались. В таком виде она и вошла к Чарльзу.

Крис бросила на него быстрый взгляд. Он смотрел на нее с явным изумлением. Судя по всему, подумала она, меньше всего он ожидал увидеть ее. Он все еще находился под действием наркоза, но был в состоянии говорить. Усаживаясь возле его койки, Кристина дрожала от нервного напряжения и холода. Она не отважилась даже взять его за руку. Довольно глупо она сказала:

– Привет!

– Привет! – прошептал он. – Что происходит?

Говорил он медленно, с трудом ворочая языком.

– Ты находишься в Арундельской больнице, Чарльз. Ты попал в катастрофу в миле от Арунделя, на том самом перекрестке, который всегда называл очень опасным. Ты хоть что-нибудь помнишь?

Наморщив лоб, он смотрел на нее, моргая глазами. Она часто видела, как он хмурил густые светлые брови, когда бывал чем-нибудь озадачен. Крис испытывала какую-то странную материнскую тревогу за него. Теперь, когда его несчастные сломанные ноги были подвешены к какой-то перекладине, а его бледное лицо исполосовано ранами, он казался таким беззащитным, таким трогательным!

Чарльз внимательно смотрел на нее:

– Да… кое-что. Понемножку начинаю вспоминать. Этот грузовик – проклятая громадина – развернулся и перегородил дорогу. Я не смог удержать «ягуар». Да, конечно, теперь я все вспомнил. Мои ноги прижало. Боль была адская. Я потерял сознание.

– Да, – сказала она с нежностью.

Он продолжал смотреть на нее. Постепенно сознание полностью вернулось. Он начал замечать какие-то несущественные детали: распухшие красные веки, как будто она плакала. Заметил, что она не одета с обычной элегантностью: ее серый полотняный костюм измят, а обычно гладко причесанные и блестящие волосы – сегодня тусклые и неприбранные. Чарльз был поражен тем, что видит Кристину у своей постели.

– А ты-то что здесь делаешь? – вдруг спросил он.

– Я приехала, как только услышала об… аварии.

Она увиливала от ответа и отдавала себе в этом отчет.

– Спасибо, – вежливо сказал он. – С твоей стороны это весьма благородно, Крис, но ты не должна… Я хочу сказать… со мной все будет в порядке.

В этот момент ее бешено колотившееся сердце больше болело за него, чем за себя.

– Нет, я хочу остаться. Я хочу остаться с тобой и Дилли.

Выражение его лица изменилось. Как видно, Чарльз вдруг что-то вспомнил. Лицо его снова посерело.

– О боже! – воскликнул он. – Со мной были Джеймс и Уинифрид. Что с ними, Крис?

– Ты не волнуйся сейчас. Постарайся снова заснуть. Я останусь и обо все позабочусь.

Он попытался сесть, но это ему не удалось. Задыхаясь, Чарльз произнес:

– Скажи мне. Черт побери, Крис, скажи мне.

Она не могла найти подходящие слова. Самообладание покидало ее. По щекам заструились слезы. Она взяла его руку.

– О Чарльз, Чарльз! – сказала Кристина. Она была в полном отчаянии.

– Ну что же случилось с ними? Скажи мне. Говори же!

– Не могу, – еле слышно ответила она.

– Они погибли? Да? Я убил своего сына и беднягу Уинифрид?

– Нет, ты их не убивал. Ты никого не убил. Виноват водитель грузовика. Полиции все известно. Они измерили следы, оставленные колесами при торможении. Все происшедшее видел еще кто-то, находившийся в другой машине. Это не ты. Ты будешь признан невиновным.

– Это неважно, – сказал он. – Они погибли?

– Да.

Вновь наступило молчание, такое долгое и такое горестное, что когда она наконец подняла голову, увидела, что и по лицу Чарльза текут слезы. Она прижала его руку к груди. Она была в отчаянии. Видеть его муки было тяжелее, чем переносить свои собственные. Она его знала. Странный человек, чуждый всякой сентиментальности. Но Джеймс был его надеждой.

Спустя какое-то время Чарльз сказал:

– Бедный сынок, маленький мой! Бедный Джеймс!

Кристина вытерла его лицо своим платком.

– И бедная старая Уин. Я не могу в это поверить, Крис. Бог ты мой, надо же было такому случиться!

– Жалею, что умерла не я, – проговорила, рыдая, Кристина. – Лучше бы я, чем Джеймс!

Тут она почувствовала, как он высвободил из ее рук свои пальцы. Он поднял руку и дотронулся до ее волос:

– Спасибо, что ты пришла, Крис.

– Пожалуйста, не говори так! – прошептала она.

– А разве ты не должна вернуться к… к…?

– Нет, – прервала она. – Я хочу остаться с Дилли. Пожалуйста, позволь мне остаться в Корнфилде с Дилли. Можно?

– Бедная маленькая Дилли. Хорошо, что хоть ее я не захватил с собой, правда?

– Ах, Чарльз, не надо!

– Ноги адски болят. Обе сломаны?

– Да, одна очень серьезно; другой перелом не слишком тяжелый. Но ты поправишься. Об этом ты можешь не беспокоиться. Ты будешь снова нормально ходить, врач заверил меня в этом. И вообще ты не должен ни о чем тревожиться. Я связалась с Норманом, и он скоро займется всеми твоими контрактами. Бобби говорит, что поможет мне во всем остальном. Ты не будешь возражать, если я поживу в Корнфилде и прослежу за всем?

Он снова нахмурился. По всей видимости, ему стоило больших трудов ясно мыслить и говорить.

– Нет, не буду, – сказал он.

– Я хочу остаться дома с тобой и Дилли, – снова и снова повторяла она.

Глаза его выражали недоумение. Кристина была уверена, что ей не следует продолжать разговаривать. Он что-то пробормотал. Она наклонилась, чтобы расслышать.

– О господи боже! О господи боже! – твердил он.

– Чарльз, позволь мне помочь тебе, – стала умолять она. – Чарльз, потом ты можешь вышвырнуть меня вон, но пока разреши побыть с тобой и Дилли.

По-видимому, это до него дошло и как-то успокоило, потому что он протянул руку, снова дотронулся до ее волос и закрыл глаза. Лицо у него было ужасное. Случившееся его сломило – она это видела.

Кристина ушла из больницы только под утро, когда ей сказали, что Чарльз заснул нормально.

ДНЕВНИК КРИСТИНЫ.

17

Я не собиралась когда-либо продолжить этот дневник. После того ужасного телефонного звонка кухарки я подумывала о том, чтобы его уничтожить, и сейчас еще думаю, что со временем, может быть, так и сделаю. Я была страшно потрясена открывшейся мне собственной глупостью и безрассудством, так же как и глупостью других людей. Но я решила, что не могу бросить свою историю незаконченной. Я должна дописать ее до конца.

Сегодня, оглядываясь назад и вспоминая, как безумно любила Филиппа и как собиралась выйти за него замуж, я ясно вижу, как это было скверно с моей стороны. Видит Бог, я никогда не намеревалась использовать его как своего рода средство, которое помогло бы мне уйти от бедняги Чарльза. Но я столь же ясно вижу, что горячее чувство, соединявшее нас с Филиппом, вовсе не было ни таким уж замечательным, ни таким нетленным, как мне когда-то казалось.

Я часто думаю о Филиппе – с некоторой тоской, но без особых эмоций и без глубокого ощущения потери. Я просто вспоминаю о нем как об обаятельной интересной личности и как о мужчине, который когда-то столь же страстно любил меня, как и я его. На какое-то время он действительно круто изменил всю мою жизнь. Я была бы лицемеркой, если бы отказалась признать, что мне порой не хватает того невероятного восторга, который вызывала во мне наша физическая близость. От такого переживания нельзя так просто избавиться и вести себя так, словно ничего этого не было. Мы с Филиппом были страстными любовниками. Всему, что я знаю о чувственной любви, научил меня он. Быть постоянной спутницей такого привлекательного и известного человека, как Филипп, тоже было волнующе-приятно. Я обожала его, восхищалась им.

Иногда, говоря о Филиппе, Фрэн спрашивала, как это я могла с ним порвать. Она так и не поняла меня. Я пыталась объяснить, что дело не в том, что я его разлюбила. В каком-то смысле я все еще люблю Филиппа и всегда буду любить. Но если говорить о браке с ним, то я достигла точки, после которой нет возврата к прежнему. Я прекрасно понимала, что если даже наши планы будут полностью осуществлены, в конце концов я все равно его разочарую. Из-за Джеймса и Дилли я могла бы оказаться разорванной на части.

Я не испытываю даже циничного злорадства по поводу того, что Фил оправдал пророчество Фрэн и под влиянием разочарования женился через два месяца, после того как мы с ним расстались.

Фил сам сообщил мне об этом. Я получила от него два письма. Одно – полное сочувствия, отлично написанное в лучшем стиле Филиппа Кранли. В нем он выражал соболезнование по поводу моей утраты, гибели Джеймса. Другое, полученное чуть позже, извещало меня о том, что он намерен жениться.

Ее зовут Дениза. Он встретился с ней в Париже. Она вдова, примерно его ровесница, работает в одной из студий, где Фил ее впервые увидел. Он сообщил, что она остроумна и очаровательна, с плоским лицом и вздернутым носом. Похожа на персидскую кошку с красивыми зелеными глазами, писал он. Ему с ней весело. Кроме того, она замечательно готовит.

Должна признаться, я почувствовала словно укол в сердце, когда читала это письмо. Мне легко представить, что со мной Филиппу никогда не было по-настоящему весело. Я отвечала только его чувству прекрасного – цвет моей кожи и волос, моя фигура, конечно, нравились ему. Но мало что понимала в том, как ставятся фильмы или пьесы, Дениза же принадлежала к тому же миру, что и он. Я думаю, они будут очень счастливы вместе. Я написала ему об этом, добавив: ему повезло, что он уберегся от меня.

Больше я ничего о нем не слышала, но видела фотографию, на которой молодожены выходят из маленькой церковки в Париже. Похоже, его Дениза – католичка. Я рассмотрела миссис Филипп Кранли через лупу. На фотографии она казалась очень маленькой – голова едва достигала его плеча. Вид у нее был элегантный. Она улыбалась красивыми кошачьими глазами, о которых он мне писал.

Желаю вам счастья, Филипп и Дениза!

Мысль об их свадьбе навсегда вытеснила чудесного любовника из моей жизни.

Я не хотела особенно долго продолжать этот дневник и удивлена, что веду его до сих пор. Однако остается еще кое-что рассказать о тех днях и неделях, что последовали за катастрофой.

Помню, в каком смятении и душевной неразберихе я жила в то время.

Я не в силах писать о похоронах. Хоронить своего ребенка, своего собственного сына, умершего в столь раннем возрасте, – непереносимая мука. Я едва это пережила. После заупокойной службы поняла, что никогда уже не буду прежней. Я чувствовала себя старой, высохшей. Помню, молилась о том, чтобы Джеймс узнал теперь, как я жалею, что оставила его тогда, и чтобы он простил меня. Конечно, все это эмоциональная сторона моей натуры, которую так не одобряет Фрэн. Она была чрезвычайно ласкова со мной, и она, и Стив пришли на похороны. Когда все было кончено, возле меня находились и держали под руки Фрэн и Кэт. От душевной боли я стала полубезумной. Не хочу даже вспоминать.

Уинифрид оставила завещание, в котором просила ее кремировать, так что, слава богу, не пришлось устраивать двойные похороны – ее и Джеймса. Бедная старая Уин! Чарльз попросил меня не ходить на ее похороны, так как понимал, что мне более чем достаточно прощания с сыном.

Для меня это был тяжкий период, за которым последовало немало других трудных дней. Сломанные ноги и истерзанная душа приковали Чарльза к больничной койке. Это ужасно меня расстраивало. Я знала, что у него теперь слишком много времени для размышлений о Джеймсе и Уинифрид и ничто не в состоянии помешать ему чувствовать себя отчасти виновным в катастрофе. Это неизбежно. Мне было легче, чем ему, так как у меня было очень много дел. Бобби Райс-Холкит был великолепным помощником. Я, бывало, слегка презирала его и думала, какой, мол, скверный муж у Кэт. Однако после несчастного случая с Чарльзом он проявил себя просто замечательно. Помогал он мне как нельзя лучше. Помогали и Норман Холландер, и адвокаты Чарльза, бывшие также адвокатами Уинифрид.

В то утро, когда состоялась кремация Уин, я чувствовала себя полумертвой. Я не могла себе представить, что ее нет в живых. Чарльз заказал венок, букеты роз от меня и от Дилли и еще один венок – от Джерими. Мой брат любил бедную старую Уин.

Мы с Уинифрид никогда не были особо дружны, но ее внезапная гибель как-то странно на меня подействовала. Я никогда бы не пожелала ей такой смерти. Она была всегда такой жизнерадостной! Я не вполне уверена, знают ли умершие о том, что происходит на земле с теми, кто остался жить, но, если знают, надеюсь, что Уинифрид поймет, что я не так уж эгоистична, как она думала. Действительно, я пережила немало разочарований, столкнулась со множеством трудностей и сейчас пытаюсь осуществить то, чего ей больше всего хотелось: поставить ее любимого Чарльза на первое место в своей жизни – даже не Дилли, а именно его.

Поначалу Чарльз не нуждался в особом присмотре с моей стороны. Он был тяжело болен. По мере того как ему становилось лучше и он перестал принимать огромное количество наркотиков, сознание его прояснилось, и тогда он словно укрылся в какой-то раковине, к нему просто невозможно было пробиться. Я очень хорошо понимала это состояние. Он словно окаменел. Тут действовал всем известный защитный механизм. Он сам никогда не дотрагивался до моей руки и не проявлял никакого желания, чтобы я брала его за руку. Он был сдержан и вежлив и дал мне ясно понять, что никаких иных отношений между нами отныне не будет. По обоюдному согласию мы воздерживались от разговоров, которые могли бы разволновать его или меня. Один раз он спросил меня о том, как прошли похороны Джеймса, затем сказал, какой памятник хотел бы заказать на его могилу, но после этого долгое время даже не упоминал имени сына. Однако он явно беспокоился о Дилли и о том впечатлении, которое могла произвести на нее смерть Джеймса. Когда я сообщила, что она оправилась после первоначального потрясения и, вполне довольная, уехала с Розмари в интернат, он, видимо, почувствовал облегчение. Я с удивлением наблюдала, как Чарльз тревожится за Дилли. Как быстро и трагично меняются времена…

Я бы с радостью оставила дочь возле себя – в большом доме стало теперь очень одиноко, там царила гнетущая атмосфера. Кроме Кэт и Бобби, меня никто не навещал. Иногда из города приезжала к ленчу Фрэн. Но в настоящий момент Дилли было лучше в школе, вдали от дома. Она нуждалась в обществе других детей. Однажды от нее пришло письмо, в котором она вспомнила рождественские каникулы.

«Слава богу, ты дома, мамочка, – писала Дилли. – Прошлые каникулы, когда тебя не было, прошли просто ужасно».

Итак, передо мной встала трудная и деликатная проблема. Вполне возможно, к тому времени Чарльзу позволят выписаться из больницы. Захочет ли он, чтобы я осталась в Корнфилде? Пока что мы еще не заговаривали о будущем, избегали этой темы.

Как правило, приходя к нему в больницу, я приносила вещи, которые он просил, – чистое белье и тому подобное, – писала под его диктовку письма, делала кое-что из того, что он не мог доверить своим служащим, и пыталась, насколько могла, избавить его от каких бы то ни было забот и волнений.

За ним прекрасно ухаживали. Арундельские врачи уделяли ему много внимания, но, конечно же, строгий распорядок больничной жизни и вынужденное безделье раздражали его.

Единственное, что я могла сделать, – так это проследить за тем, чтобы Норман и деловые партнеры, с которыми Чарльзу хотелось встретиться, регулярно навещали его. Если они и удивлялись, снова увидев меня возле мужа, никто не обмолвился ни словом на этот счет. Все они вели себя достаточно дипломатично. Позднее газеты сообщили о женитьбе Филиппа – ведь он был популярным писателем. В нашем кругу скоро стало известно, что Чарльз не намерен требовать от суда окончательного вердикта.

Как-то раз вечером мне позвонил Джордж и сообщил: адвокаты Чарльза информировали его, что их клиент не намерен доводить свой иск до конца.

В каком-то смысле это сообщение принесло мне облегчение, о чем я и сказала Джорджу.

– Мне кажется, – заметил он, – катастрофа заставила Чарльза полностью пересмотреть свою позицию. Он, возможно, захочет потребовать также отмены решения о разводе первой судебной инстанции.

– Возможно. Впрочем, не знаю, – сказала я. – Я его не спрашивала. Мы ни разу не говорили на эту тему.

– Вы прошли через настоящий ад, бедное дитя, – сочувственно произнес Джордж.

Да. Я была согласна с тем, что прошла через ад. Я и сейчас еще пребываю в аду. Чувствую себя такой одинокой в Корнфилде, более того, у меня такое ощущение, что сам дух мой сокрушен. У меня просто не осталось душевных сил, чтобы жить. Моя физическая и духовная энергия иссякла. Мне кажется: я умерла вместе с Джеймсом.

Спустя некоторое время я заперла спальню Джеймса.

Я была не в силах входить туда, видеть его вещи: крикетную биту, удочку, модели кораблей, которые он иногда строил. Я ничего не выбросила – ждала когда Чарльз вернется домой. Ведь на самом деле это не мой дом – я обязана помнить об этом. Окончательное решение должен принять Чарльз, когда будет в силах. А до тех пор мне страшно хотелось помочь ему и хоть чем-то утешить.

По его указанию я взяла на себя труд распорядиться имуществом Уинифрид.

Мне пришлось отправиться в столь мучительно-знакомое путешествие в Саут-Норвуд, чтобы упаковать ее личный архив и ценные вещи и отправить их в Корнфилд, где Чарльз впоследствии все это пересмотрит. Одежду я отдала преданной приходящей прислуге, которая увезла все в захваченной на этот случай пустой детской коляске. Дом я решила продать. Мебель отправлялась на склад на хранение до тех пор, пока Чарльз не решит, оставит ли он что-либо себе. Тем временем из завещания Уинифрид мы узнали: она все, что имела, оставила нашим детям. Теперь, разумеется, это означало – одной только Дилли. По достижении совершеннолетия она должна получить около двадцати тысяч фунтов.

В то холодное унылое ноябрьское утро, что я провела в доме Уинифрид, я чувствовала себя больной и несчастной. Уже на пороге мне показалось, что слышу ее резкий голос, ее скрипучий смех. Я смотрела на клюшки для гольфа, выстроенные вдоль стены в холле. Трудно поверить, что она никогда больше не возьмет их в руки, что ее не стало. Она обратилась в пепел. Все эти мысли действовали удручающе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю