Текст книги "Невеста рока. Книга вторая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
Глава 26
В своих грустных размышлениях Доминик не замечал, куда идет, и случайно столкнулся с парой, движущейся ему навстречу. Он остановился и рассыпался в извинениях.
Он был слишком взвинчен, чтобы рассмотреть, кто перед ним, однако дама, перед которой он извинился, сама проявила к нему интерес.
– О, вы же мистер Ануин, не так ли? – осведомилась она. – По-моему, мы с вами познакомились несколько лет назад в Хартфордшире на балу у Чейсов. Мистер Ануин, а это мой муж – Певерил Марш.
Доминик поклонился, с трудом выдавил из себя улыбку и пробормотал подобающие в таких случаях слова.
А потом внезапно ощутил, как в нем тоже проснулось любопытство. И еще ему показалось на мгновение, будто он очень хорошо и близко знает Флер Марш. В некотором потрясении он смотрел в ее огромные глаза, такие же неестественно сине-фиалковые, как и его, полные бесконечной привлекательности и доброты. Флер Марш! Да, да, ну, конечно же, он слышал о ней от Шарлотты Чейс, которая говорила, что Флер ее ближайшая подруга.
Миссис Марш постарела. Теперь ее прелестное лицо было изборождено морщинами, а некогда золотисто-рыжие волосы сильно поседели. Она была одета в черное атласное вечернее платье с белыми камелиями на корсаже, с черной мантильей на голове. Как и привлекательный мужчина рядом с ней, она немного сутулилась и при ходьбе опиралась на эбонитовую трость с изящным серебряным набалдашником. Последние пять лет Флер, как и ее знаменитый муж, художник, страдала ревматизмом, который постепенно все больше сутулил их обоих.
Доминик хорошо знал картины Марша, восхищался его портретами и часто ходил смотреть на портрет Шарлотты, выставленный в Академии искусств перед рождением ее второй дочери.
Но совершенно другое привлекло внимание Доминика в данный момент. Сейчас его охватило странное чувство, будто он знает миссис Марш не год или два, а целую жизнь.
«Что же это?» – в замешательстве задавался он вопросом, продолжая озадаченно смотреть на красивую пожилую леди. Затем с трудом проговорил:
– Я… я только что собрался домой. Не правда ли, бал прекрасный? Могу я пожелать вам спокойной ночи, миссис Марш, и вам, сэр? – С этими словами Доминик учтиво поклонился старому художнику.
– Подождите… – вдруг попыталась было остановить его Флер Марш.
Но Доминик уже исчез из ее поля зрения, затерявшись в толпе, наводнившей огромный холл. Певерил Марш дотронулся до руки жены, обеспокоенно заглядывая ей в лицо.
– Что с вами, дорогая? Вам нездоровится?
Она медленно провела ладонью по лбу.
– Нет, нет. Просто это…
– Что? – участливо переспросил Певерил.
Обычно она всегда была уравновешена, он впервые за многие годы видел ее настолько взволнованной.
Она потрясла головой, как это делает пловец, только что выбравшийся из воды, в которой едва не утонул.
– Не знаю, что на меня нашло, Певерил, но у Доминика Ануина такое необычное лицо и какое-то неотразимое обаяние… а когда он посмотрел на меня, я почувствовала…
– Что вы почувствовали, дорогая?
– Что я знаю его, причем знала всегда и очень близко.
– Ну разумеется, ведь это мистер Ануин, который совсем недавно произвел огромное впечатление в Парламенте своими прекрасными речами. И еще он знакомый Шарлотты, не так ли?
– Наверное, он больше, чем знакомый, – прошептала Флер. – На многие годы он стал для нее beau ideal[42]42
Верх совершенства (франц.).
[Закрыть]. Но что же вызвало у меня такое странное ощущение, будто мы с мистером Ануином знакомы, причем очень давно? Может быть, это происходило в другой жизни?
Художник сжал хрупкую руку жены и ласково ей улыбнулся.
– Это просто ваши фантазии, дорогая.
– Я чувствую его очарование, которым он, должно быть, и покорил Шарлотту, – еле слышно проговорила Флер. – Кажется, его взгляд пронзает насквозь.
– Чувствую, что могу лишиться своей красавицы жены даже теперь, когда она стала почтенной леди, – заметил Певерил, стараясь обратить все в шутку.
– Да как вы можете говорить подобные вещи?! – воскликнула Флер. – Нет, Певерил, что-то необъяснимое поразило меня до глубины души. Кто же он – Доминик Ануин?
– Он родственник Энгсби, верно?
– Да, да, теперь я вспоминаю, – кивнула Флер. – Его усыновил маркиз и дал ему девичью фамилию маркизы.
– В самом деле, дорогая, вы совершенно поражены этим красавцем политиком, который так бесцеремонно натолкнулся на нас в холле, – улыбнулся Певерил.
Однако миссис Марш не улыбнулась мужу в ответ. Казалось, она и вправду поражена, как только что заметил Певерил.
Флер не могла заставить себя не думать о Доминике Ануине. И воспоминания о встрече с ним еще долгое время оставались с ней, вызывая какое-то непонятное беспокойство.
Но сейчас ей пришлось подумать и о другом: она увидела быстро направляющуюся к ней Шарлотту, бледную и расстроенную.
– Я не смогу поехать домой с вами, дорогая Флер, – проговорила молодая женщина, подойдя к подруге. – Вивиан вернулся на сутки раньше. Он только что приехал и хочет немедленно увезти меня на Итон-Сквер. Я вернулась за своей накидкой.
Флер с жалостью посмотрела на молодую женщину, о личном несчастье которой она была осведомлена лучше, нежели кто-либо другой.
– Как обидно, дорогая, – проговорила она. – Мы не сможем уговорить Вивиана позволить вам задержаться подольше?
Шарлотта криво улыбнулась.
– Нет. У нас уже произошла крупная ссора, и он, как всегда, в ярости.
– Но почему? Из-за чего вы поссорились?
– Потому что он застал меня танцующей с Домиником Ануином, – тихо ответила Шарлотта.
– Но нет же никакой причины, мешающей вам танцевать с Домиником Ануином, – с удивлением промолвила Флер.
– Вивиан ревнив до сумасшествия, Флер, – объяснила Шарлотта, наклонившись ближе к уху подруги и давая понять, что хочет побыть с ней наедине.
Мистер Марш деликатно отошел в сторону, оставив женщин вдвоем.
– Но почему? Что за причины? – настойчиво вопрошала Флер.
– О, не спрашивайте, дорогая! Я вообще не могу понять Вивиана. Знаю лишь одно, что сегодня вечером, даже после столь долгой разлуки, он был счастлив, потому что ему удалось помучить меня. И так происходит со дня нашей свадьбы. А то, что я восхищаюсь Домиником, привело его в еще большую ярость.
– Я виделась с мистером Ануином и только что беседовала с ним, – медленно проговорила миссис Марш.
– О Флер, разве он не удивительный человек! – вырвалось у Шарлотты. Затем она отвернулась и, с трудом сдерживаясь, добавила: – Мне хочется умереть. О Флер, я так хотела, чтобы мое сердце навсегда остановилось здесь, в этой бальной зале, когда он танцевал со мной. Я была так счастлива!
На глаза миссис Марш навернулись слезы.
– Дай Бог, чтобы я сумела помочь вам, Шарлотта. Иногда мне кажется, что лорд Чейс сошел с ума.
– Я тоже часто думаю об этом, – проговорила Шарлотта.
Глава 27
Она возвращалась домой с Вивианом, слушая цокот копыт на Пиккадилли и глядя на пустынную улицу. В этот полночный час было очень холодно. Шарлотта съежилась, но не от пронизывающего холода, а от усталости. Вивиан всегда действовал на нее таким образом – он будто рвал на кусочки ее нервы, полностью истощал ее плоть и душу. Шарлотте еще не было тридцати, но она чувствовала себя так, словно прожила с Вивианом долгую-долгую жизнь и теперь была измученной старухой.
Она даже не пыталась утешить себя воспоминаниями о красивом лице Доминика, о прикосновении его сильной руки. Да, она считала, что заслуживает ненависти мужа из-за того, что любит Доминика Ануина. Однако эта любовь столь же чиста и невинна, как и совершенно безнадежна.
Зевающий дворецкий провел их в дом. Тут же из полумрака появился Вольпо, чтобы поприветствовать хозяина и сообщить, что он уже распаковал его багаж и покои его светлости готовы.
– Прекрасно, – произнес Вивиан. – Больше ты мне не нужен, мой славный Вольпо.
– Благодарю вас, милорд. Спокойной ночи, милорд. Спокойной ночи, миледи, – сказал Вольпо, украдкой бросая насмешливый взгляд на леди Чейс.
Она начала подниматься по лестнице; лицо ее являло собой неподвижную скорбную маску. И в самом деле, пришел конец свободе. Она вернулась в дом, понимая, что теперь за ней будет следить не только Вивиан, но и этот коварный презренный слуга. О, как она ненавидела этого подлого португальского шпиона!
Вивиан проследовал за женой в их спальню и приказал ей отпустить Гертруду, которая ожидала их наверху. Служанка немедленно вышла, с сочувствием взглянув на хозяйку. От Шарлотты не ускользнул этот взгляд, и она поежилась: унизительно быть предметом жалости со стороны собственных слуг.
Когда она уселась за прикроватный столик, Вивиан подошел к ней, взял в руки бриллиантовые серьги, которые она только что сняла, и подкинул их на ладони. Затем злобно, искоса посмотрел на ее отражение в зеркале.
– Вы носите мои драгоценности и производите этим ошеломляющий эффект, ваша фигура по-прежнему восхитительна, несмотря на то, что вы неоднократно рожали. Но мне хотелось бы напомнить, что ваша улыбка должна быть предназначена только вашему мужу. Я отнюдь не дурак. Я наблюдал за вами, когда вы танцевали с Ануином. И видел, как вы смотрели на него.
Она закрыла глаза.
– Вы видели?
– Да, именно так. Видел! – гневно произнес Вивиан. – И не собираюсь терпеть ничего подобного! Если я еще раз увижу, что вы так смотрите на другого мужчину, изобью и вас, и вашего воздыхателя! Вы поняли?
Она повернулась и посмотрела на него долгим печальным взглядом своих усталых глаз.
Каждая частица плоти, каждая капля крови возмущалась сейчас несправедливостью ее брака. Она сидела и с безнадежностью выслушивала оскорбления Вивиана, его упреки и хуже того – требования страсти и любви по отношению к его персоне. Но тут неожиданно раздался стук в дверь, прервавший эти мучения. Стук был очень настойчивый, и Вивиан, придя в крайнее раздражение, отворил дверь и заорал:
– Ну кто там еще?! Какого черта вам надо?
Шарлотта поправила на плечах вечернее платье. На пороге стояла нянька с папильотками в волосах и не с таким каменным и наглым лицом, как обычно.
– О милорд, прошу прощения… миледи, извините меня… – запинаясь, начала она.
– Ну что еще, женщина? – нетерпеливо проговорил Вивиан, и его обрюзгшее лицо побагровело.
– Элеонора… – проговорила нянька.
Шарлотта вскочила на ноги.
– Что случилось с Элеонорой?
Нянька немного обиженно посмотрела на нее и ответила:
– Сегодня с утра она чувствует себя не очень хорошо… Боюсь, она чем-то заболела. Я померила сейчас температуру, и она оказалась высокой. Похоже, у нее горячка. Полагаю, надо послать за доктором.
– О Господи! – вскричала Шарлотта. – Я немедленно пойду к ней!
Но Вивиан схватил жену за руку и грубо остановил ее.
– Погодите, – обратился он к няньке. – Чем заболел ребенок? Разве это не какое-нибудь легкое недомогание, которое вскоре пройдет?
– Думаю, тут что-то посерьезнее, ваша светлость. Я никак не могу ее успокоить. Она все время зовет маму, – угрюмо добавила женщина.
Шарлотта попыталась вырваться из стальных рук Вивиана.
– Пустите меня к ней, Вивиан! – закричала она.
Он злобно прищурился. Ей так хорошо был знаком этот жестокий взгляд.
– Нет, – произнес он, – вы слишком эмоциональны, дорогая. Если Элеонора заболела, то ей понадобится спокойствие и, возможно, немножко дисциплины ее отца. Поэтому к ней пойду я.
– Но она зовет меня. Я пойду к ней!
– Тем не менее вы сделаете так, как я говорю, и останетесь здесь, – тихим, не терпящим возражений голосом произнес Вивиан.
– По-моему, приход его светлости будет весьма полезен девочке, а я тут же пошлю за доктором, – вмешалась Нанна и поспешно удалилась, но от Шарлотты не ускользнула довольная улыбка на ее губах.
– Пожалуйста, Вивиан, ну, пожалуйста, пустите меня к Элеоноре!
– Вы пойдете к ней, когда я позволю, и не раньше того, – отрезал он и вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Несколько секунд Шарлотта стояла, тяжело дыша, из глаз ее струились слезы отчаяния. Это было слишком жестоко. Вивиан прекрасно знал, что, не пустив ее к любимой дочери, когда та больна, он причиняет ей самую сильную боль.
Шарлотта обессиленно опустилась на край кровати и стала ждать возвращения мужа, когда наконец он скажет ей, что случилось с девочкой.
Он долго не возвращался. Затем после длительного ожидания она услышала шаги и голоса. Шарлотта набралась мужества, открыла дверь и вышла в коридор. Если Вивиан послал за доктором, значит, Элеонора действительно серьезно больна.
Шарлотта увидела мужа и врача, выходящих из детской, где лежала Элеонора. Вивиан неодобрительно посмотрел на жену.
– Будьте любезны, возвращайтесь к себе в спальню, мадам, – произнес он. – Доктор Федерстон абсолютно согласен со мной, что в случаях такого заболевания девочке лучше побыть с няней.
Шарлотта с побледневшим лицом схватила доктора за руку.
– Я должна пойти к ней! Она ведь звала меня, доктор Федерстон! Что с ней? Чем она больна?
Доктор закашлялся и несколько смущенно посмотрел на леди Чейс. Бедняга был явно смущен. Лорд Чейс по секрету сообщил ему, что его жена в истерике и с ней надо быть потверже, а особенно в том, что касается больного ребенка. И доктор сказал:
– Вообще-то я не вполне уверен, леди Чейс, но, по-моему, у нашей маленькой пациентки брюшной тиф.
– Брюшной тиф! – дрожащим голосом повторила Шарлотта. – Но это же очень серьезно!
– Возможно, но при должном и правильном уходе, я уверен, она, несомненно, поправится.
– Доктор Федерстон прислал к нам двух сиделок, которые будут находиться рядом с девочкой денно и нощно, – вмешался Вивиан. – И, разумеется, Элеонору придется изолировать от остальных детей. Послушайте, дорогая, девочку оставят на попечение двух опытных медицинских сестер. Ну, парочку дней она проболеет, а потом пойдет на поправку. И все будет в порядке. А вам первым делом придется увезти в Клуни Беатрис и Викторию. И это надо сделать утром.
– Превосходный план, – согласился доктор Федерстон.
После ухода врача Шарлотта, обливаясь слезами, обратилась к Вивиану и умоляющим голосом проговорила:
– Сейчас, когда Элеонора больна, она больше всего нуждается в матери. А с девочками в Клуни поезжайте вы. Разрешите мне остаться здесь.
– Разумеется, вам было бы это весьма приятно. Вы смогли бы увидеться с вашим очаровательным политиком…
– Вивиан, вы не имеете права даже предполагать подобные вещи! – возмутилась Шарлотта. – Я хочу одного – остаться с моей бедной девочкой! Ведь брюшной тиф может оказаться очень опасным в столь нежном возрасте.
– Безусловно. Именно поэтому с Элеонорой и останутся опытные сиделки. А вы, мадам, сделаете так, как вам говорят: сразу после завтрака возьмете остальных детей и уедете из Лондона.
– Но если Элеонора позовет меня… – в отчаянии начала Шарлотта.
– За вами пошлют, если доктор сочтет это необходимым. А тем временем я не желаю, чтобы вы подставляли себя инфекции!
Она долго смотрела на него взглядом, полным и муки, и ненависти одновременно.
– Я никогда прежде ни о чем не просила вас… и вот теперь прошу разрешить мне остаться с Элеонорой, – рыдая, проговорила она.
Но все оказалось тщетно. Он был глух к ее просьбе, она поняла это. В эту жестокую минуту все мысли о Доминике Ануине покинули ее. И она уже не могла сопротивляться, когда ярость Вивиана внезапно сменилась желанием и он с силой притянул жену к себе. Ее душевные мучения были настолько сильны, что разум почти покинул ее. И она в полубессознательном состоянии предалась его ненавистным объятиям.
Когда наступило утро, Элеонору уже заперли от Шарлотты, предоставив заботам двух сиделок, а Вивиан следил, чтобы жена даже близко не подходила к комнате больной дочери. В полном расстройстве Шарлотта покинула дом на Итон-Сквер с Нанной и младшими дочерьми. Она отправилась в карете по туманным лондонским улицам по направлению к вокзалу. Ее увозили от больной дочери, от Доминика Ануина, от всего и всех, кого она любила и кто любил ее.
Глава 28
Шарлотта не виделась со своей любимой дочерью до кануна Рождества.
В течение пяти недель несчастная мать изводилась от безумной тоски и горя в загородном доме, куда ее буквально сослали. В течение пяти недель маленькая Элеонора чувствовала себя очень плохо. Ее болезнь была настолько серьезна, что девочка даже не узнавала тех, кто находился возле ее постели. Диагноз доктора Федерстона оказался неверным. У Элеоноры развилась какая-то редкая лихорадка с такими симптомами, которые не мог понять никто из специалистов, приглашенных лордом Чейсом. Они что-то мямлили, хмыкали и сокрушенно качали головами. Прописывали различный уход и лекарства. И, возможно, скорее благодаря судьбе, а не уходу девочка не умерла. Она испытывала страшные боли, очень страдала, часто впадала в горячку, во время которой постоянно звала мать; но садист-отец так и не внял настойчивым просьбам Шарлотты. Между супругами постоянно происходили тяжелые сцены, всегда завершавшиеся полным поражением леди Чейс. Вивиан постоянно напоминал, что ее долг – оставаться в Клуни с Беатрис и маленькой Викторией. Он не желает, чтобы она или младшие дочери подхватили какую-нибудь заразу, поразившую Элеонору.
К счастью для маленькой больной, обе сиделки относились к ней с большой добротой и почти по-матерински обеспечивали ей самый ласковый уход. Они находили лорда Чейса очаровательным и добросердечным человеком, бесконечно добрым к своей старшей дочери, когда та лежала больная в постели. Всем он казался самым любящим и преданным отцом. Единственный человек, которого критиковали сиделки, была Шарлотта. Они часто намекали его светлости, что миледи слишком боится заразиться и поэтому не навещает больную дочь. Сиделки считали ее трусливой эгоистичной женщиной и очень сочувствовали красавцу милорду.
Тем временем Вивиан наслаждался жизнью в Лондоне, пока наконец не присоединился к своей несчастной жене. Но своим деспотичным присутствием он только прибавил ей страданий. При этом он постоянно в самых издевательских выражениях упрекал ее, что она не способна родить ему сына. Она рассматривала все эти издевательства как плачевный результат той ночи, когда он вернулся из Индии. Она теряла свою блистательную красоту, становилась все более бледной и апатичной, и у нее едва хватало сил сопротивляться своему супругу.
Когда приличия вынудили Вивиана привезти Элеонору домой, в Клуни, стоял холодный канун Рождества. Вивиан продолжал садистски преследовать свою несчастную жену и маленькую девочку.
– Элеонора еще не вполне здорова, ей надо пребывать в покое. И никаких нарушений предписания сиделок! За всем присмотрит Нанна! – объявил лорд Чейс, как только перешагнул порог дома, неся на руках Элеонору.
Шарлотта, так долго ожидавшая этой минуты, обуреваемая волнением, с облегчением протянула руки к Элеоноре; глаза ее сверкали от радости при виде любимой дочери, с которой она была разлучена на долгие, долгие недели.
– О, дорогая моя, как я рада, что ты дома! – воскликнула Шарлотта.
– Мама! Дорогая мамочка! – закричала Элеонора, с трудом высвободилась из рук Вивиана и устремилась к Шарлотте.
Вивиан позвал няньку, которая быстро спустилась по лестнице.
– Отведите Элеонору в ее классную комнату, – распорядился Вивиан. – Доктор предписал ей как можно больше отдыхать и в течение месяца-двух заниматься совсем немного. И никаких игр внизу! – добавил он, многозначительно глядя на жену.
Нянька смерила Шарлотту испепеляющим взглядом. Затем взяла Элеонору за руку.
– Ну-ка, пошли, дорогая… – начала она.
Но девочка вырвалась от нее и бросилась к матери.
– Я хочу остаться с мамой! Я не виделась с мамой долгие годы! – кричала она.
Шарлотта судорожно прижала дочку к себе, и слезы потоком заструились из ее глаз. Она пристально изучала личико Элеоноры, ее хрупкую фигурку в бархатной шубке вишневого цвета и шляпке, отороченной мехом. Она очень любила выбирать для дочерей красивые наряды, и Элеонора носила эту шубку еще в прошлую зиму. Теперь она стала ей коротка, подумала Шарлотта. Девочка выросла и очень похудела за время болезни.
– Нам придется как следует откармливать тебя, дорогая… – начала Шарлотта, покрывая личико Элеоноры поцелуями и нежно глядя в огромные темные, как у ее бабушки, глаза, светившиеся добротой и любовью.
Но Вивиан решительно оторвал Элеонору от матери.
– Ну полно! Доктор сказал, что тебе нельзя волноваться. Быстренько ступай наверх с Нанной и повидайся с сестрами.
Шарлотта, страшно нервничая, стояла рядом, но не могла проронить ни слова. Ей не хотелось испытывать унижение в присутствии слуг, и она проследовала за Вивианом в библиотеку, где напротив растопленного камина уже накрыли чай. Все вокруг в доме выглядело так красиво, так уютно; а за окном свирепствовал пронизывающий ветер, вьюга. Повсюду в замке висели веточки омелы, украшая колонны и картины, создавая праздничную рождественскую атмосферу. Однако для Шарлотты этот канун Рождества ничем не отличался от других дней; для нее он обернулся грубой насмешкой, напоминанием о счастливых семейных праздниках, которые происходили в других, более счастливых домах.
Это было самое безрадостное Рождество из всех. Только однажды Шарлотте разрешили увидеться со старшей дочерью. Элеонора постепенно поправлялась, но постоянно нервничала из-за разлуки с матерью. Ее, словно пленницу, держали в классной, объясняя это тем, что ей ни в коем случае нельзя волноваться.
Шарлотта ожидала момента, когда сможет увидеться с девочкой в короткие полчаса, выделенные ей Вивианом. Она редко старалась продлить их свидания, потому что тогда Вивиан сократил бы следующие визиты, а ведь Элеонора с таким волнением предвкушала встречу с любимой матерью.
В этот суровый январский день Шарлотта долго и печально рассматривала маленькую девочку. В Клуни убрали все рождественские украшения. Была пятница, и Вивиан ждал нескольких близких приятелей, которые должны были приехать из Лондона на охоту. Никто из них не нравился Шарлотте. Эти мужчины очень много пили, а их жены были чрезвычайно недалекими и не имели ничего общего с хозяйкой дома.
Сейчас Вивиан спал. Шарлотта сидела, держа на коленях Элеонору; девочка обвивала руками ее шею, а за ними с кислым выражением лица наблюдала Нанна, которая, разумеется, шпионила, как с горечью понимала несчастная мать.
Несколько минут Шарлотта не произносила ни слова. Она просто молча сидела, прижимая девочку к себе. Лицо ее исказилось от печали, когда она нежно гладила Элеонору по каштановым шелковистым волосам, понемногу отрастающим после болезни.
– Мамочка, дорогая, почему ты не можешь бывать со мной почаще? – прошептала Элеонора на ухо матери, крепче обнимая своими ручонками ее шею.
– Тебе нельзя волноваться, милая, до тех пор… до тех пор, пока доктор не скажет, что тебе можно спускаться вниз, – тихо ответила Шарлотта.
Глаза Элеоноры наполнились слезами.
– Ведь это папа говорит, чтобы я оставалась с Нанной, верно? Это потому, что я озорничала? Почему ты не скажешь им, что я очень старалась вести себя хорошо? Всю эту неделю я учила французский. И у меня все получалось. А мадемуазель Клер, когда была здесь в понедельник, сказала, что я делаю успехи.
Шарлотта проглотила комок в горле. Ей хотелось сказать Элеоноре множество ласковых слов, чтобы хоть как-нибудь успокоить бедную девочку, но она не осмеливалась. О, как она ненавидела эту чопорную, грубую женщину в накрахмаленном чепце, которая внимательно прислушивалась к их разговору, сидя у окна с рукоделием. Она явно наслаждалась смущением хозяйки. О, как хотелось Шарлотте взять с собой Элеонору и сбежать из этого гнетущего дома, чтобы никогда не возвращаться! Сбежать от отвратительной тирании Вивиана и даже от своих младших дочерей, которые дразнили Элеонору и смеялись над ней так же, как их отец издевался над Шарлоттой.
Этим вечером Шарлотта чувствовала себя хуже, чем обычно. Она была снова беременна и уже два с половиной месяца почти не ела и плохо спала. Ей приходилось присутствовать на безобразных оргиях Вивиана, вынужденно сидеть во главе стола, где продолжалось нескончаемое пьянство и обжорство, и слушать шумные и не вполне приличные шутки объевшихся гостей и еще притворяться, что все это доставляет ей удовольствие.
Когда положенные им полчаса кончились, Шарлотта покинула девочку, стараясь не заплакать, чтобы не разозлить вредную няньку. То, что сейчас чувствовала Шарлотта, нельзя было высказать никакими словами.
«Это убивает меня. Я могу вытерпеть собственные мучения, но не могу жить, видя, как страдает моя маленькая Элеонора, – думала она. – О Господи, помоги мне!»
Она нетвердой походкой спустилась вниз и, остановившись перед портретом покойной леди Чейс, посмотрела в ее яркие печальные глаза.
– Это ты, которую я любила и которая, любя меня, обрекла на такую ужасную жизнь с твоим сыном. Ты! Разве ты не видишь оттуда, с Небес, в каком аду я живу? Разве тебе не жалко меня? – вслух проговорила Шарлотта.
Когда позднее Вивиан присоединился к ней в библиотеке за чаем, она подошла к нему с храбростью, вызванной глубоким отчаянием.
– Вивиан, мне надо поговорить с вами, – решительно заявила она. – Да, я должна поговорить с вами. Я не могу больше так жить.
Он остановился возле камина, чтобы прикурить сигару, и когда наконец раскурил ее и выпустил струйку дыма, зловеще посмотрел на жену. Ему показалось, что она выглядит не так привлекательно, как обычно. В этом темно-синем бархатном платье, надетом к чаю, она производит неважное впечатление, заметил он про себя. Под ее глазами залегли темные круги. «Несомненно, так на нее влияет новая жизнь, зарождающаяся в ее лоне. На этот раз обязательно родится мальчик», – мрачно подумал Вивиан.
– Ради Бога, смените это унылое платье на что-нибудь повеселее и воспользуйтесь какой-нибудь косметикой. А то у вас все лицо оплыло, – громко и грубо проговорил он. – Вы выглядите неподобающим образом.
Шарлотта нервным движением достала кружевной носовой платочек.
– Меня не волнует, какое впечатление я на вас произвожу. Однако должна заметить здесь и прямо сейчас, что я не намерена больше терпеть вашу жестокость. Почему вы не разрешаете мне находиться рядом с Элеонорой?
Он с усмешкой посмотрел на кончик своей сигары.
– А я вот не соглашусь с вами, мадам. Мои приказы должны выполняться.
Ее лицо стало пунцовым.
– Значит, вы не смягчитесь и все же не позволите мне свободно общаться с моим ребенком, не так ли, Вивиан? Это же чудовищно и отвратительно – бросать мне ваши возмутительные приказания в присутствии этой женщины, которая ненавидит меня и радуется, когда видит мое унижение. Или в присутствии Вольпо, который тоже ненавидит меня, насколько мне известно. Вивиан, я плохо себя чувствую. Я беременна. А вы пригласили в Клуни целую толпу людей, которых я обязана развлекать. Я физически и морально не могу больше терпеть подобное положение дел. Вы должны прислушаться к моим словам и с большей добротой относиться ко мне и Элеоноре.
Молчание. Тогда Шарлотта зарыдала. Мужчина, развалившийся в кресле, молча покручивал ус, делая вид, что все это его крайне утомляет, хотя внутренне он обеспокоился, наблюдая за каждым ее движением и прислушиваясь к каждому ее слову. Он любил доводить Шарлотту до слез. Наконец он произнес:
– Дорогая, вы слишком перевозбудились и нервничаете. Разумеется, это результат вашего нынешнего состояния. Я человек понятливый и могу войти в ваше положение, посему прошу прощения за веселое пиршество, устроенное вечером. Вам необходимо отправиться в постель и как следует отдохнуть.
Она пыталась взять себя в руки и успокоиться.
– Предупреждаю, – наконец дрожащим голосом проговорила она, – вы зашли слишком далеко.
– Не смейте делать мне предупреждения! Да вообще что с вами говорить? Вы считаете, что сможете что-то сделать? – С этими словами он улыбнулся, а затем рассмеялся, как сумасшедший.
– Я пойду к Элеоноре и останусь с ней, иначе… – начала она, затем запнулась.
– Иначе что? – насмешливо осведомился он.
– Иначе я уйду от вас, – дрожащим голосом ответила она.
Его глаза зловеще сузились. И он расхохотался.
– Уйдете от меня? Ха-ха! Это уже занятно, весьма занятно! Очень интересно, мадам! Значит, у вас есть какие-то деньги, о которых мне неизвестно? Кстати, вы пришли в мой дом без пенса в кармане, полным ничтожеством.
– Я никогда не забуду об этом, равно как никогда не перестану сожалеть о нашем браке, – с сердцем проговорила она. – Но это старая история. Вам прекрасно известно, какой молодой и неопытной я была, когда позволила уговорить себя связать свою судьбу с вами.
– Ну, ну, продолжайте! А может, вам хотелось бы, чтобы ваша драгоценная Элеонора была рождена во грехе, незаконнорожденной?
На такую жестокость и грубость Шарлотта закричала:
– Да, да, хотелось бы! Если бы я могла повернуть все вспять, я бы предпочла родить мою бедную девочку в позоре и грехе, нежели жить под одной крышей с таким чудовищем, как вы!
Она замолчала, переводя дыхание. Ее лицо стало пепельно-серым, в глазах сверкало отчаяние. Вивиан отшвырнул сигару, встал и подошел к Шарлотте вплотную.
– Итак, вы закончили?! – спросил он с яростью.
– Нет, это еще не все. Я все равно покину этот дом, пусть мне придется голодать, зарабатывать на жизнь, нанявшись служанкой или еще кем-нибудь, – все лучше, чем подвергаться и далее вашим жестокостям. – Она замолчала и, закрыв лицо ладонями, горько заплакала. Никогда еще Шарлотта не осмеливалась говорить с ним так. Но теперь эти слова вырвались у нее из самой глубины измученной души.
Вивиан повернулся к камину. На каминной доске стояли изящные дорогие севрские часы. И, словно его совершенно не взволновали слова жены, он спокойно извлек ключик и начал заводить их, что-то тихонько насвистывая при этом.
Шарлотта смотрела на его ненавистную спину. Несколько секунд, прерывисто дыша, она наблюдала, как он занимается часами. Его равнодушие к ее страданиям вызвало у нее приступ внезапного гнева. Она решительно подошла к нему и изо всех сил заколотила кулачками в его спину, приговаривая:
– Животное, чудовище, дьявол! – с рыданиями выкрикивала она. – Неужели вы не слышали, что я сказала вам?!
– Слышал, слышал и должен сказать, вы весьма утомили меня, – манерно процедил он сквозь зубы.
Обычно мягкая и покорная, Шарлотта пришла в бешенство. В порыве яростного возмущения она выхватила из его рук бесценные часы и швырнула их в камин. Они разбились там на мелкие кусочки, раздался скрежет сломанных пружинок, щелчок, а потом – тишина.
Лицо Вивиана побагровело. Сначала он посмотрел на разбитые часы, затем перевел взгляд на окаменевшее лицо Шарлотты. И, размахнувшись, ударил ее по щеке.
– Тварь! – произнес он.
– Больше вы никогда не ударите меня и не назовете этим отвратительным словом! – пронзительно вскричала она. – Я порываю с вами и ухожу из этого дома!
