Текст книги "Невеста рока. Книга вторая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
Марш надеялся, что, став мужем Флер, он окружит ее любовью и заботой, каких она не знала в замужестве с бароном. Теперь же наверняка этого не будет. Разумеется, он сделает все, что сможет, там, внизу, за южной стеной, однако даже Сен-Шевиот превосходно понимал, что это будет нечестный поединок.
Певерил опустился на колени и сжал руками горячий лоб.
– О Флер, возлюбленная моя, как невыносимо покидать тебя теперь, – прошептал он.
Холод становился все сильнее. Певерил протянул дрожащую руку к окну, чтобы закрыть его, и остался в том же согбенном положении до тех пор, пока сон не сразил его. Этот необходимый, целительный сон… Молодой и здоровый, он даже в таком неудобном положении и с такими скорбными мыслями по-прежнему был способен забыться…
Его разбудил звук поворачивающегося в замке ключа.
Это пришли за ним Айвор и знаток живописи, назначенный бароном ему в секунданты.
Над Кадлингтоном разгорался рассвет.
Глава 28
Покрытый туманом Кадлингтон возвышался темной призрачной громадой, а его угрюмая башня указывала в небо, подобно персту мщения.
Внезапно налетел легкий ветерок и разогнал облака. Бледная луна быстро исчезла, уступив место восходящему солнцу. Лес по-прежнему лежал в сонном спокойствии, но внизу, в долине, кое-где уже поднимался дым из печных труб поселянских домишек. Эти люди, обремененные заботами, вставали ни свет ни заря. Послышалось глухое мычание скотины, которую выгоняли из стойла; этот монотонный звук был словно протест против жестокости жизни, царившей здесь от рождения до самой смерти человека.
На лужке, к которому Айвор, Певерил и его секундант приближались через фруктовый сад, уже собралась небольшая группа людей.
Барон Кадлингтонский стоял впереди, за ним – его секундант, новый врач, молодой доктор Барнстабл с небольшим черным саквояжем. Он нервничал. Ему весьма не нравилось то, что вскоре должно было произойти, ибо он был мирным деревенским лекарем, совсем недавно приобретшим эту специальность и еще не привыкшим к жестокости. Он впервые присутствовал на дуэли в качестве секунданта.
Похоже, Сен-Шевиот пребывал в прекрасном расположении духа. Он постоянно улыбался, демонстрируя ряд великолепных зубов. Сбросив верхнюю одежду, оставшись в одном камзоле и шелковых панталонах, он начал аккуратно подворачивать рукава своей ослепительно белой тонкой батистовой рубашки. Когда барон увидел направляющуюся к нему изящную легкую фигуру молодого художника, он, продолжая улыбаться, прищурил глаза. Певерил подошел ближе и поклонился. Молодой человек был бледен и грустен, но не выказывал ни страха, ни замешательства. Дензил Сен-Шевиот спокойно ответил на его поклон, снова ощутив невольное восхищение молодым человеком, который с таким благородством возлагал свою жизнь на алтарь чести и любви. Сам же Сен-Шевиот никогда не пошел бы на такую жертву. Конечно, он мог сразиться за так называемую честь, но только когда был уверен в своей победе.
И вот Айвор принес шпаги. Знаток живописи и некий молодой человек, гостивший в Кадлингтоне и поднятый ради такого случая с постели, представились Певерилу его секундантами. Марш тоже снял с себя верхнюю одежду и засучил рукава. Он дрожал от холода, резкий ветер развевал его волосы. Подняв голову, он увидел высоко в небе голубую расщелину меж облаками. Внезапный солнечный луч осветил зеленую просеку, образовавшуюся среди снега. Наверное, это были первые предвестники наступающей весны. Первое обещание того, что холодной, лютой зиме скоро придет конец. «Как странно, – подумал Певерил, – что сегодня как раз канун обручения ее величества». Весь Лондон будет охвачен суматохой и завершающими приготовлениями к этой торжественной церемонии. Как все это не вяжется с его трагическим положением! Он даже остановился, произнося безмолвную молитву, желая юной королеве счастья с ее принцем-избранником. Потом забыл обо всем, кроме Флер. Он глубоко вздохнул и, демонстрируя мужество фаталиста, сделал вид, что проверяет качество предложенной ему шпаги.
Один из секундантов прошептал доктору Барнстаблу:
– Вам известно, из-за чего эта дуэль? Я понятия не имею.
– Я тоже, – тихо ответил доктор. – Слышал, что тут замешан вопрос чести барона, равно как и его бывшей супруги леди Сен-Шевиот. Их брак недавно был признан недействительным. – И он прибавил: – Но я знаю, что этот юный джентльмен, художник по профессии, совершенно не умеет стрелять, не владеет шпагой. И лорд, безусловно, убьет его.
– Да хранит его Господь, – прошептал собеседник доктора Барнстабла.
Молодой джентльмен, француз маркиз де ля Пэр, в эти дни был почетным гостем барона и сейчас взял в свои руки ситуацию, ибо был весьма опытен в дуэлях. Он предупредил противников о правилах и поставил их лицом друг к другу с опущенными к земле шпагами. Певерил внимательно следил за движениями и действиями барона, стараясь следовать им. Он мрачно подумал о том, удастся ли ему нанести хоть один удар или хотя бы услышать звон своего клинка, соприкоснувшегося с клинком противника, прежде чем его разоружат. Но когда маркиз осведомился, готовы ли противники к схватке, Певерил первым ответил: «Да». Тогда маркиз решительно скомандовал:
– En garde, messieurs![13]13
К бою, господа! (франц.).
[Закрыть]
Противники стремительно направились друг к другу. И тут же искусным ударом барон выбил из руки Певерила шпагу, рассмеялся и процедил сквозь зубы:
– Поднимите ее.
Марш с красным от стыда лицом поднял оружие и сделал выпад в сторону своего противника.
– За нее! – отчаянно воскликнул он.
– Болван, – отозвался Сен-Шевиот, ловко отражая удар. На этот раз не только шпага отлетела от Певерила – из руки, в которой он ее держал, закапала кровь.
Барон рявкнул:
– Ну, что теперь?
Сердце в груди Певерила стучало так, словно готово было выскочить. Но он, не обращая внимания на кровь, быстро пропитывающую рубашку, снова поднял шпагу.
Следующее движение художника было стремительно, как молния, но не от наличия опыта, а из-за отчаянного желания хоть единственный раз достойно противостоять барону. И снова зазвенели клинки. Даже Сен-Шевиота удивило такое внезапное проявление ловкости в фехтовании. Но это не смогло смутить его. Барон всего лишь, как кошка с мышкой, играл с несчастным художником. Доктор Барнстабл, с тревогой наблюдая за поединком, протестующе выкрикнул:
– Милорд… это нечестно… ведь будет совершено убийство!
– И все же я убью его! – отозвался Дензил.
Пот заливал лицо Певерила. Он уже дважды был ранен в плечо, но все же крикнул барону:
– Продолжайте! К бою, милорд!
Сейчас уже почти неохотно (ибо он не мог не восхищаться противостоящей ему отчаянной храбростью) Сен-Шевиот сделал очередной выпад. Острие его шпаги вонзилось в правую руку Марша. В третий и в последний раз оружие выпало из его руки. Он зашатался и упал бы наземь, если бы секунданты не подбежали к нему и не подхватили его. Лицо молодого человека было пепельно-серым. В глазах стояли досада и отчаяние.
– Отпустите меня, – пробормотал он. – Если нужно, я буду сражаться левой рукой.
– Тогда сражайтесь и умрите… – нетерпеливо вскричал Сен-Шевиот, которому уже наскучила эта неинтересная дуэль.
Но в этот момент царившую в окрестностях тишину разорвал громкий мужской голос:
– Прекратите!
Дуэлянты и остальные присутствующие на лужайке обернулись и увидели трех человек, входящих в аркообразные ворота, что вели из Кадлингтонского парка. Двое мужчин, один высокий, закутанный в плащ, второй пониже, коренастый, и женщина, лицо которой скрывала густая вуаль.
Сен-Шевиот с изумлением уставился на незваных гостей, досадуя на их появление, прервавшее дуэль. И кроме того, кто эти незнакомцы, посмевшие бесцеремонно вторгнуться в его владения? Сен-Шевиот швырнул свою шпагу одному из секундантов и направился навстречу мужчинам, которые, в свою очередь, быстро приближались к нему, оставив женщину у ворот. Тем временем доктор Барнстабл пытался перевязать две или три раны, полученные Певерилом. Раны были неглубокими, но молодой человек терял много крови. Художник изумленно смотрел на мужчину, что был пониже и помоложе. Ведь это Лук Тейлор! Как же Лук мог оказаться здесь, озадаченно подумал он. Затем резко повернул голову и увидел женщину, стоящую у ворот. Она приподняла вуаль, и, хотя Певерил находился довольно далеко, сразу же узнал ее. Сердце его, казалось, перевернулось в груди.
– Флер! – прошептал он.
Наконец более высокий из незнакомцев оказался лицом к лицу с Дензилом Сен-Шевиотом. Он снял шляпу и несколько мгновений мрачно рассматривал барона.
С каждой минутой становилось все. Светлее. Бледное февральское солнце, словно исполняя обещание, данное час тому назад, слизывало снег с длинных влажных прогалин. Сен-Шевиот, весьма недовольный столь неожиданным вмешательством, пристально вглядывался в изуродованное шрамами лицо седого джентльмена, не узнавая его.
– Могу я поинтересоваться, что все это значит, сэр… кто вы такой? – начал он.
– А вы посмотрите внимательнее, Сен-Шевиот, – перебил его седой незнакомец. – Посмотрите внимательнее и вспомните.
Сен-Шевиот еще пристальнее всмотрелся в незнакомца. И ярость уступила место чрезвычайному удивлению. Вначале он сказал себе, что этого не может быть. Потом язык словно прилип к его зубам. Наконец он выдохнул:
– Гарри Роддни? Нет, нет, это не он, это призрак, который появился, чтобы преследовать меня…
– Я не призрак, – проговорил Гарри и, сняв плащ, бросил его на землю. – Я отсутствовал долгих три года… был на самом краю света, где по причине, объяснять которую у меня нет времени, не мог связаться с моей дочерью. Я прибыл, чтобы отомстить за нее, сэр. Если бы не проблема с лошадьми, я был бы здесь намного раньше. Слава Богу, что я все-таки прибыл вовремя, – добавил он, мельком взглянув на Певерила.
Художник, бледный и потрясенный, опираясь на руку доктора Барнстабла, смотрел на высокого джентльмена.
– Отец Флер! – воскликнул он, сам еще не веря своим словам.
– Да, мой мальчик, – мягко произнес Гарри. – Мне известно все, что происходило здесь. Вы можете быть спокойны, ибо уверяю вас, что я не только ее отец, но и ваш друг.
Дензил Сен-Шевиот продолжал в тупом оцепенении смотреть на сэра Роддни. Тогда Гарри вновь обратился к нему:
– Мне известно все, Дензил Сен-Шевиот. И за то, что вы сделали с беззащитной девочкой, потерявшей родителей, вы ответите лично мне. А не этому мальчику, который если бы мог, то непременно отомстил бы за нее. Но он не обучен дуэлям.
Сен-Шевиот схватился за горло. К нему мгновенно вернулось его обычное нахальство, и он стал возражать:
– Я протестую! Церковный суд признал наш брак недействительным, признав, что я понес ущерб, будучи обманом обручен с дочерью обыкновенной рабыни-квартеронки.
Гарри изменился в лице. Он снял перчатку и с размаху ударил ею барона по лицу. Затем подбросил ее вверх.
– Больше вы не будете произносить подобных слов… и жить, – гневно проговорил он.
Сен-Шевиот попятился, глаза его заблестели.
– Не надо спешить! С таким же успехом и вы можете умереть. Этот юный развратник тайно похитил вашу дочь у ее законного мужа. Где же ее невинность? Стоило мне отвернуться, как она тут же стала любовницей этого художника без роду без племени. Что вы на это скажете?
От гнева лишившись дара речи, Гарри вырвал у одного из секундантов Певерила шпагу.
– Вас никто не обманывал! – процедил Роддни сквозь зубы. – Вас никто не обманывал, – повторил он, – вы за деньги купили невинность моей дочери, когда она была совершенно беззащитна.
– А что вы скажете насчет ее африканской крови? Разве это не могло быть причиной моего возмущения? Мне кто-нибудь сообщил об этой мерзости? – настойчиво вопрошал Сен-Шевиот.
– Просто тогда уже не было никого, кто мог бы предупредить вас о предках леди Роддни. Но когда вы узнали об этом, разве вы поступили как джентльмен чести? Если бы вы были таковым, то не стали бы жестоко наказывать свою жену, родившую вам ребенка в полном неведении о его наследственности.
Барон собрался что-то произнести, но тут женщина под вуалью, стоявшая у ворот, устремилась к ним, ибо до нее донеслись громкие голоса мужчин. Она Приблизилась к Сен-Шевиоту. Спустя долгих два года она снова смотрела в это ненавистное лицо. Глаза ее сверкали.
– Вам прекрасно известно, лорд Сен-Шевиот, что я была верна вам, однако вы все равно решили сломать мне жизнь и, если бы вам удалось, сделали бы это! – проговорила она.
На мгновение барон растерялся. Ведь меньше всего он ожидал встречи с ней. Однако попытался выкрутиться из создавшегося положения и с насмешливым поклоном произнес:
– Мои комплименты, мадам. Вы превосходно выглядите даже в столь ранний час. Добро пожаловать домой, в Кадлингтон.
И он презрительно усмехнулся.
Гарри Роддни положил руку на плечо дочери.
– Дорогая, скорей отправляйся к карете вместе с Певерилом, он нуждается в твоей заботе. Он ранен.
Флер пронзительно вскрикнула и бросилась к возлюбленному, который здоровой рукой обнял ее.
– Пустяки, – с трудом проговорил он. – Однако я протестую против вмешательства в поединок, который касается единственно меня и лорда Сен-Шевиота!
Но его перебил сэр Гарри:
– Сражаться поврежденной рукой – прескверное занятие, мой мальчик. К тому же я лучше подготовлен, чтобы иметь дело с Сен-Шевиотом. Да, вы вошли в жизнь моей дочери, но все же не так давно, а я ее отец, и именно у меня преимущественное право вызвать барона на поединок. Посему отступитесь.
Секунданты что-то шепотом взволнованно обсуждали. Врач беспомощно пожимал плечами. Он ничего не понимал, воспринимая все происходящее как дурной сон. Айвор, издали наблюдавший за участниками сцены, понял достаточно, даже больше, чем ему хотелось бы. Загадочное и неожиданное появление отца Флер не сулило ему лично ничего хорошего, если сэр Гарри победит в этой дуэли. И миссис Динглефут тоже придется несладко.
Гарри Роддни занял позицию и стоял со шпагой, нацеленной в землю. Он уже проверил качество стали, и лицо его превратилось в подвижную маску ненависти и возмущения, ибо сейчас он думал о том горе и зле, которые причинил Сен-Шевиот его невинной дочери. А что касается слов «обыкновенная рабыня-квартеронка», которые так язвительно слетели с губ его противника… так эти слова, кроме всего прочего, окончательно решили судьбу Дензила.
Маркиз, всегда получавший огромное удовольствие от созерцания дуэлей между достойными противниками и знавший в прошлом Гарри Роддни как великолепного фехтовальщика, рассматривал обоих мужчин, предвкушая предстоящий поединок. Да, ему будет о чем рассказать в лондонских клубах и в Париже. Он ни за что на свете не хотел лишиться такого зрелища.
– En garde, messieurs! – бодро скомандовал он.
Флер повела Певерила к карете.
– Вы потеряли очень много крови, и вам следует отдохнуть, – сказала она нежно.
Он наклонился и поцеловал ей руку. Лицо его пылало, глаза лихорадочно сверкали.
– Я не сумел отстоять вас, – шептал он. – И никогда не оправлюсь от этого позора. Я был ранен, еще не успев начать бой. Но я хотел отомстить ему за вас…
Флер взяла раненую руку возлюбленного и поднесла к своим губам.
– Дорогой, любимый мой, не надо сожалеть о том, что отец решил занять ваше место. Он считает ваше поведение безупречно смелым и рыцарским.
– Но я надеялся убить барона, – простонал Певерил.
– Да поможет Бог отцу, чтобы он сделал это за вас. Неужели вы полагали, что для меня было бы лучше, если бы вы расплатились за все своею жизнью?! – воскликнула Флер.
Некоторое время Певерил смотрел в ее любящие глаза, разум его находился в полном смятении.
– Этой ночью я ожидал конца и был убежден, что мы никогда больше не увидимся, – тихо сказал он.
– С этой минуты мы никогда не расстанемся, – прошептала она в ответ. – У нас ведь есть отец, который защитит нас!
– Дорогая, можно, я пока не пойду в карету? – попросил Певерил. – Я должен остаться и стать свидетелем происходящего.
Она кивнула.
Они остановились и стояли, обняв друг друга и наблюдая за разворачивающимися событиями. Слабые солнечные лучи осветили шпаги, когда противники сделали первые выпады по Отношению друг к другу. Раздался резкий звон клинков.
Все присутствующие, и в особенности маркиз де ля Пэр, надолго запомнили этот поединок, ибо оба противника были великолепными фехтовальщиками.
Всякий раз, когда Гарри Роддни парировал удар или наносил ответный, он произносил любимое имя – Флер.
Они сражались уже десять минут, и пока еще никто из них не был ранен. Эта неповторимая пара безостановочно делала выпады и парировала удары; оба тяжело дышали и обливались потом. Лицо барона посерело, он закусил верхнюю губу и издавал звуки, напоминающие животный рык. Он лучше кого бы то ни было осознавал, что может произойти. Когда-то в прошлом он фехтовал с сэром Гарри просто из любви к этому занятию. Но сейчас фехтование не было веселой забавой. Это был поединок не на жизнь, а на смерть, и барон это прекрасно понимал.
Первым коварный удар нанес Сен-Шевиот, пронзив руку Гарри Роддни. Тот выронил шпагу, но тут же с изумительным проворством быстро поднял ее и смерил барона убийственным взглядом.
– За Флер, – проговорил он, учащенно дыша.
Присутствующие наблюдали за дуэлью, затаив дыхание. Маркиз тихо проговорил:
– Господи, какое великолепное зрелище!
Флер и Певерил, нервно сплетя пальцы, наблюдали за поединком не с удовольствием, а с чувством возрастающей тревоги.
– О Боже, не дай папе умереть! – беззвучно молилась Флер.
Сейчас противники сражались с каким-то дьявольским остервенением.
– А это, – произнес сэр Гарри, – за то, что произошло в Бастилии…
И, молниеносно развернув запястье, он вонзил острие шпаги в правое плечо противника.
На этот раз барон выронил шпагу. Он пробормотал проклятие. Гарри, тяжело дыша, стоял, ожидая, когда противник поднимет оружие с земли.
И снова они схватились в смертельном поединке. На тихой лужайке раздавались лишь звон шпаг и прерывистое дыхание сражающихся. Пот застилал глаза обоих. На лице Сен-Шевиота теперь появилось новое выражение – неуверенности в себе. Впервые в жизни он ощутил страх.
– Это за черного выродка, которого произвела на свет ваша дочь, – прорычал он, пытаясь взять верх. Однако эти слова стали последними словами Сен-Шевиота. С яростным криком Гарри сделал неожиданный выпад, стремительно подавшись вперед, и острие его шпаги пронзило сердце барона. Гарри громко повторил те слова, которые произнес этой ночью в доме Тейлоров:
– Умри, подлый пес, умри!
На губах Сен-Шевиота выступила розовая пена, он выронил шпагу и беззвучно рухнул наземь. Кровь медленно просачивалась сквозь его красивую батистовую рубашку. Снег вокруг него постепенно становился алым.
Доктор Барнстабл устремился к лежащему барону и опустился около него на колени. Быстро осмотрев его, он поднял глаза на присутствующих и испуганным голосом произнес:
– Его светлость мертв.
– Слава Богу, – произнес сэр Гарри, вытирая платком окровавленный клинок и пот со лба.
Айвор быстро повернулся, юркнул в ворота и кинулся к замку.
Флер с Певерилом выступили вперед. Девушка высвободилась из объятий возлюбленного и подбежала к отцу. Он прижал ее к своей груди.
– Бог оказался милосерден к нам. Я отомстил за тебя и нашу дорогую маму, что произвела тебя на свет, – прошептал он.
Воцарилась тишина. Гарри одевался, а доктор Барнстабл накрыл тело убитого барона плащом.
Спустя некоторое время маркиз, молча смотревший на труп Сен-Шевиота, поднял глаза и вдруг закричал:
– Смотрите! Боже, пожар!
Все взоры устремились в сторону замка Кадлингтон. Там оранжевые языки пламени взметались в небо, а за ними валили клубы черного дыма. Певерил воскликнул:
– Это башня! Вся башня объята пламенем!
Флер, смертельно бледная, отвела взгляд от тела, лежащего на земле, и задрожала.
– Наверное, что-то случилось в замке. Нам надо пойти и узнать, что произошло! – сказала она.
Тут вмешался доктор Барнстабл:
– Я прикажу слугам его светлости отнести тело барона ко мне домой. А нам следует скорее бежать в замок, ибо там может понадобиться наша помощь.
Но то, что произошло в замке, навсегда осталось для них тайной. В это время валлиец, словно крыса с тонущего корабля, быстро спускался с Кадлингтонского холма в попытке избежать кары, которая, как он понимал, не замедлит обрушиться на него.
Как только он понял, что все кончено и ему больше не находиться под защитой Сен-Шевиота, Айвор ринулся к миссис Динглефут сообщить о том, что случилось.
Узнав о смерти хозяина, эта гнусная женщина издала горестный вопль. Ведь она и только она действительно любила этого порочного молодого аристократа, которому служила с самого его детства. Но ее печаль очень скоро уступила место чувству самосохранения. И она также страшно испугалась новости, что сэр Гарри – отец бывшей леди Сен-Шевиот – жив и находится в Кадлингтоне. Только что за завтраком она угостилась огромной кружкой крепчайшего портера, радуясь мысли, что молодой Певерил Марш скоро умрет. Миссис Д. испытывала чрезвычайное удовольствие. Но известие, принесенное Айвором, просто сразило ее. Сен-Шевиот мертв. А Певерил жив. И за ним стоит такой богатый и могущественный человек, как сэр Гарри Роддни! Да это же катастрофа! Какая беда!
– Ничего не рассказывайте остальным слугам. А нам с вами надо срочно убираться отсюда, – сказала она Айвору. Все родинки на ее лице тряслись; маленькие свиные глазки исчезли в жировых складках безобразной физиономии.
– Именно это я и собираюсь сделать, – мрачно ответствовал Айвор.
Валлийцу удалось сбежать, а Матильде Динглефут не так повезло, как ему. Она умудрилась погибнуть из-за собственной алчности.
Ибо многие годы миссис Д. самым беззастенчивым образом крала у того, кто кормил ее. Всеми расходами на хозяйство замка распоряжалась она, и за длительное время ей удалось набить золотом большую шкатулку. Разумеется, она не хранила ее у себя, ибо не доверяла служанкам, убиравшим апартаменты в ее отсутствие. Она осуществила великолепную идею: спрятать эти неправедные деньги в таком месте, где их никто не обнаружит, а именно в студии заброшенной зловещей башни. Ибо никто из слуг не осмеливался входить туда, не считая Певерила, когда он там жил.
Там, наверху, под одной из расшатанных досок и был ее тайник, где она прятала шкатулку, которая с каждой неделей становилась все тяжелее от золотых гиней, добавляемых туда миссис Динглефут.
Теперь, когда она узнала о смерти Сен-Шевиота и поняла, что Гарри Роддни может призвать ее к ответу за жестокость по отношению к молодой хозяйке, она бросилась спасать свои сбережения. Ей надо было срочно сбежать.
Прихватив маленькую масляную лампу, она поспешила по тусклому заброшенному коридору к дверце, соединяющей замок с башней.
Тяжело дыша и обливаясь потом, миссис Д. поднялась по винтовой лестнице, вошла в студию и опустилась на корточки. Приподняв расшатавшуюся доску, извлекла свои сокровища. Ее глаза победоносно сверкали. Все было на месте. Теперь она сможет спокойно и вольготно жить на эти деньги, так ловко украденные у бывшего хозяина. Тут ей пришло в голову, что, наверно, она сможет прихватить и два-три бриллианта, которые Сен-Шевиот с обычной для него беспечностью иногда просто оставлял в ящике комода. Он намеревался подарить некоторые камни своей второй жене. Но глупенькая, легкомысленная Джорджиана никогда уже не станет леди Сен-Шевиот, злорадно подумала миссис Д. Хозяин Кадлингтона лежал мертвым, а наследников у него не было. «Это конец», – думала миссис Д., пока спускалась вниз, пытаясь выжать из своих глаз слезу, для чего хлопала редкими ресницами.
В одной руке она держала лампу, а в другой – шкатулку, и поэтому не могла держаться за перила. В спешке домоправительница угодила каблуком в дырку в полу, проеденную крысами. Миссис Д. зашаталась и с диким воплем покатилась по ступенькам, ударяясь головой. Шкатулка выпала у нее из рук и кувыркалась впереди нее. Лампа разбилась, и масло тут же загорелось. В одну секунду сухая древесина, из которой была сколочена узкая лестница, вспыхнула.
Когда спустя некоторое время миссис Д. пришла в сознание, она оказалась в кромешном аду. Удушающий дым распространялся вокруг, в ушах у миссис Д. стоял треск горящего дерева.
Отчаянный крик вырвался из ее горла, но закончился невнятным стоном. Вся башня была охвачена огнем. А она, миссис Д., не могла сдвинуться с места, будто прикованная к горящей лестнице, потому что, падая, сломала обе ноги. Вскоре она уже не могла и дышать. В ужасающем рокоте усиливающегося пламени ее голоса и жалобных стенаний не услышал никто. Когда пламя охватило ее лицо и волосы, Матильда Динглефут издала свой последний пронзительный крик. Казалось, вся жестокость и злоба, которые она обрушивала на других, теперь ополчились на нее самое. И еще ей показалось, что перед ней промелькнуло бледное прелестное лицо с фиалковыми глазами, полными муки и отчаяния. Ей показалось, что Флер Сен-Шевиот, которую юной женой привезли в замок, сейчас стояла перед ней, сжав руки, глядела на нее с укором и наблюдала, вслух взывая к мести.
– Сжальтесь… Сжальтесь! – завопила миссис Динглефут, извиваясь от боли в огненном аду. Но тут с потолка сорвалась горящая балка и рухнула ей на голову, придавив ее всей своей тяжестью. И миссис Д. провалилась в небытие. Она больше ничего не чувствовала. Зловещие языки пламени окутали ее жирное бесформенное тело и уничтожили его.
Позже, когда башня догорела дотла, прибывшие уборщики обнаружили искореженную шкатулку, набитую золотыми монетами. Однако женщину, хранившую эту шкатулку и ставшую причиной страданий множества людей, так и не нашли. Ибо от нее осталась лишь маленькая горстка обуглившихся костей.
Большинство слуг с облегчением убежали из огромного замка. Правда, кто-то попытался проявить преданность мертвому хозяину, вытащив из дома кое-что из ценных вещей. Садовники и скотники пробовали залить огонь, очень быстро перекинувшийся с башни на замок, но все оказалось тщетным. Ибо сильный ветер лишь раздувал пламя, которое очень скоро превратилось в гигантский костер.
Огонь перекинулся на знаменитую оранжерею с орхидеями. Роскошные бутоны извивались и плясали в языках пламени, словно какие-то жуткие марионетки, исполняющие танец смерти. Они корежились и чернели, пока не сгорели дотла.
Пока дым извергался в небеса, а огонь становился все сильнее, жадно пожирая сухую древесину огромного вестибюля замка, в долине собралось множество людей, с ужасом и трепетом наблюдавших за невероятным пожаром, какого в Кадлингтоне не случалось за всю историю долины. Он был в некотором роде символическим. Огромный замок сгорел дотла в эту страшную легендарную ночь. Гигантский пожар запомнился и старикам и молодым, все обитатели долины не забывали его до самой смерти.
От огромного замка, где рождались, жили и умирали многие поколения Сен-Шевиотов, почти не осталось следа. Он превратился в хаотическое нагромождение руин. Лишь обгорелые окна-бойницы зловеще взирали на долину. Один за другим пропали во всепожирающем огне самодовольные лица на портретах, некогда украшавших галерею. Они постепенно превращались в обуглившиеся кусочки холста, которые веселый задиристый ветер вскоре разметал по округе, предав полному забвению.
