Текст книги "Невеста рока. Книга вторая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Глава 24
Этим холодным ноябрьским утром, медленно отпивая чай и заново просматривая газету, Шарлотта с радостью вспоминала встречу с Домиником, радуясь в душе его успехам. Ведь все сведения, касающиеся лично его, она лишь случайно узнавала от Сесила, с которым они с Вивианом иногда встречались во время сезона, когда останавливались в своем доме на Итон-Сквер. Например, она знала, что Доминик так и не женился. Да, они больше не встречались с тех пор, но она могла, вот как сейчас, еще раз прочитать газетные отклики на его блистательную речь в Парламенте, могла следить за его карьерой и радоваться, что ему удается полностью удовлетворять свои политические амбиции.
Шарлотта втайне гордилась его достоинствами и успехами, ощущая глубокую благодарность Доминику, очень сильно повлиявшему на ее жизнь. Она хранила в своем сердце воспоминания о нем как о бесконечно важном для нее человеке.
После завтрака Нанна привела к ней всех троих дочерей, чтобы девочки сказали маме «доброе утро». Тем временем няня, стоя рядом, наблюдала, как крошки взбираются к матери на огромную постель, а Шарлотта покрывает их розовые щечки поцелуями. Потом Шарлотта посмотрела на няню и сказала:
– Можете оставить их у меня, Нанна.
– Но только ненадолго, миледи, – ответила женщина. У нее был строгий голос и суровый взгляд. – Элеоноре надо начинать занятия. К девяти придет мисс Тафт. И тогда я поведу младшеньких на прогулку в парк.
– Почему вы не привели их ко мне раньше? – с упреком спросила Шарлотта.
– Элеонора шалила и не слушалась; она не доела яйца.
– Ну, мамочка, я не люблю яйца, меня от них тошнит, – вмешалась девочка, поуютнее устраивая щечку в ладони матери.
Шарлотта с любовью заглянула в ее огромные темные глаза, которые были так похожи на глаза бабушки.
– Тогда, наверное, мы подыщем тебе что-нибудь, что тебе обязательно понравится, – ласково сказала она.
Тут вмешалась няня:
– Его светлость категорически заявил, что не желает, чтобы Элеонору баловали. Он говорит, что мадам слишком далеко зашла в том, что касается ее еды.
Шарлотта прикусила губу. Она почувствовала, как тоненькие пальчики девочки крепче вцепились в ее руку, словно в поисках поддержки. И ей страстно хотелось поддержать ее. Если бы только ей позволили растить детей в атмосфере терпимости, с чувством юмора, в веселье, так, как она считала должным воспитывать детей. А не в такой суровой дисциплине, когда няня с неусыпным вниманием следит за каждым их шагом. Но так было угодно Вивиану, а Шарлотта не осмеливалась идти против воли мужа. Тем более она знала, что у Вивиана с Нанной полное взаимопонимание по вопросам педагогики. Вивиан следил, чтобы у его дочерей было все, что только можно купить за деньги, но совсем не считал нужным тратить средства на их образование. К тому же дети редко получали то, что Шарлотта называла «чистой радостью».
Конечно, маленькой Виктории еще рано было учиться. По отношению к ней няня всегда смягчалась и иногда даже потакала ей, это было очень заметно. Предпочтение она оказывала и Беатрис. Но недолюбливала Элеонору, и Шарлотта, понимая это, в ответ недолюбливала Нанну. Да, даже став матерью, Шарлотта не испытывала полного счастья. Когда она попросила Вивиана уволить эту женщину, напоминающую машину, тот ответил:
– Нельзя. Она превосходная нянька и прекрасно ухаживает за вашими дочерьми, а они нуждаются в строгой дисциплине. Элеонора слишком непослушна и капризна.
Этим утром, глядя на свою старшую дочь, Шарлотта размышляла о том, что Элеонора совсем не трудный ребенок, просто она страдает от недостатка понимания. Она впечатлительная, очень нервная и все время боится рассердить отца.
Шарлотта ласково играла волосами девочки. Они стали намного темнее и спереди были подрезаны в челку. Девочка обладала какой-то возвышенной красотой. Она умоляюще посмотрела на мать и спросила:
– Можно мне позавтракать с тобой вместо того, чтобы идти к мисс Тафт?
– Это было бы так хорошо, милая! – прошептала Шарлотта.
Но тут же вмешалась няня:
– Его светлость завтра вернется и потребует, чтобы Элеонора повторила все уроки и показала, насколько она продвинулась вперед.
– Да, это так, – грустно проговорила Шарлотта.
Внезапно Элеонора разразилась плачем.
– О мама, если бы только папа не возвращался и я смогла бы насовсем остаться вместе с тобой, с моей дорогой, любимой мамочкой! – всхлипывая, приговаривала она.
Беатрис, стоявшая возле прикроватного столика матери, рассматривая ее черепаховый гребень и золотой туалетный прибор, тут же вмешалась:
– Ты ужасная, непослушная девчонка, ты не хочешь, чтобы папа возвращался, а я вот хочу!
– Я тоже, – вторила ей Виктория, сидевшая в ногах у Шарлотты, крепко прижимая к себе огромную золотоволосую куклу больше ее ростом.
Шарлотта промолчала. Она обняла плачущую Элеонору и взглянула на няню, подумав, что Нанна так же холодна, как ее накрахмаленный передник, жесткий воротничок и манжеты. Да, она так же холодна и равнодушна, как ее ярко-голубые льняные юбки. Шарлотта улыбнулась про себя такому сравнению, а няня зловещим голосом проговорила:
– Мне придется передать его светлости все, что говорила Элеонора.
Шарлотта запротестовала:
– Ничего подобного, Нанна! Элеонора не имела в виду ничего плохого. Она просто сказала, что ей хочется бывать немного чаще со мной, вот и все. Разве это не естественно?
Няня продолжала улыбаться своей зловещей улыбкой.
– Да, конечно, миледи, но разве естественно, что она не хочет, чтобы ее дорогой любящий папа вернулся домой? Она слишком по-взрослому выражает подобные чувства. Мне надо строго поговорить с ней о ее настроениях!
Шарлотта почувствовала сухость в горле, лицо ее вспыхнуло.
«Какая жестокая, ужасная женщина! Чего она добивается? Может, она собирается тайно доложить Вивиану, что я, леди Чейс, настраиваю дочь против него?»
И в Шарлотте взыграла гордость, которая еще не просыпалась в ней с такой силой, особенно когда Вивиан был дома. Это и заставило ее бросить вызов няне.
– Отведите Беатрис и Викторию обратно в детскую. Мне угодно побеседовать с Элеонорой наедине, – решительно проговорила она.
Женщина, поджав губы, возразила:
– Но сейчас придет мисс Тафт, миледи.
– Вы что, не слышали моего приказа? – возмутилась Шарлотта.
Нанна поколебалась, затем взяла младших девочек за руки и повела из опочивальни матери.
Оставшись наедине со своей старшей и любимой дочерью, Шарлотта крепко прижала ее к себе и поцеловала.
– Не плачь, детка. Не плачь, любовь моя, ты останешься со мной столько, сколько захочешь. Посмотри, вон там на столике у окна конфеты. Развяжи ленточку на коробке, выбери конфетки себе и своим сестренкам.
Но Элеонора еще крепче прижалась к матери.
– Я не хочу шоколадок, мамочка! Я хочу остаться с тобой!
– Ты так любишь свою мамочку? – спросила Шарлотта.
– О да, да, очень! Я так сильно люблю тебя, мамочка, дорогая! – заговорила девочка, с обожанием глядя на свою красивую молодую мать и ласково гладя ее волосы, выбившиеся из-под льняного вышитого чепца, который Шарлотта надевала на ночь. Затем со вздохом добавила: – Но Нанна говорит, что очень плохо обожать кого-нибудь, кроме Бога.
– Это правда, дорогая, – с трудом проговорила Шарлотта.
– И еще Нанна говорит, что я должна любить папу больше, чем тебя, мамочка!
С губ Шарлотты чуть не сорвалась резкость, но она сдержалась и сказала:
– Конечно же, ты должна очень сильно любить своего папу, дорогая.
– Но он не любит меня так, как любит Беатрис и Викторию. И он бывает жесток к тебе.
Шарлотта побелела как полотно.
– Полно, Элеонора! Перестань. Ты не должна говорить такое. Да кто тебе вбил это в голову?!
– Я знаю, знаю, – настаивала девочка. – Я сама слышала, как он кричал на тебя. И еще видела, как ты плачешь!
Шарлотта закрыла глаза. Затем открыла и попыталась улыбнуться, даже засмеяться.
– О малышка, у тебя слишком богатое воображение. Да, да, моя маленькая дочурка слишком впечатлительна, вот и болтает всякую чепуху.
– О мама, а мы не можем убежать отсюда вместе, ты да я?
Теперь Шарлотта едва подыскивала слова. Слезы наполнили ее глаза. О, как бы ей хотелось убежать куда-нибудь со своей малюткой Элеонорой, с этим единственным в доме существом, которое искренне привязано к ней и сочувствует ей!
Спустя несколько минут Шарлотта была вынуждена отправить дочь в классную комнату, где ее дожидалась мисс Тафт. Если же она не отправит ее туда, то пострадает именно Элеонора. Ибо бессердечная нянька, конечно же, все расскажет его светлости, получив при этом его благодарность и похвалу (и, несомненно, соверен в придачу), а бедная девочка будет наказана.
После ухода дочери Шарлотта осталась лежать в постели, но уже не в радостном настроении, как совсем недавно. И даже фотография Доминика в газете не могла утешить ее. Нет, она не получит никакого удовольствия от вечернего бала у Фаррингейлов, хотя и будет там со своими лучшими друзьями. Ведь ее не оставит гнетущая мысль о завтрашнем возвращении Вивиана. «Какой же будет встреча?» – думала она. Наверняка она принесет мало радости. Он вернется домой не как друг или любящий мужчина, взволнованный свиданием с дорогой женой, которую не видел несколько месяцев. Его последнее письмо содержало лишь список поручений, которые она должна была выполнить для него в Лондоне, в том числе договориться о различных встречах. Ей было ясно, что, когда он вернется, она ни на секунду не будет предоставлена самой себе.
Потом Шарлотта подумала о маленькой Элеоноре, которой так хотелось убежать куда-нибудь вместе с мамой.
«О Боже, если бы я только могла! – с грустью подумала она. – Если бы я только могла… когда-нибудь уйти отсюда!»
Она уткнулась лицом в подушку. Но глаза ее оставались сухими. Она слишком долго и часто плакала. Казалось, у нее не осталось больше слез.
Глава 25
Бал у Фаррингейлов начался. Леди Фаррингейл, красивая сорокалетняя женщина, только что закончила принимать гостей. Она стояла у подножия широкой лестницы с резными перилами красного дерева и разговаривала со своим стройным бородатым мужем.
Последним прибыл Доминик Ануин. Он стремительно вошел в холл, пригладил темные волосы и склонился над рукою хозяйки дома. Поцеловав ей руку, он тихим голосом извинился за опоздание.
Леди Фаррингейл вежливо улыбнулась ему и попросила не беспокоиться из-за такого пустяка.
– Мы все знаем, сколько у вас работы, мистер Ануин, и особенно в нынешнем Парламенте, – проговорила она. – Но, надеюсь, заключительную часть своего заседания вы проведете здесь. Все уже в сборе. Конечно же, Сесил тоже тут. Он, как вы знаете, неутомимый танцор и надежный заместитель любой хозяйки дома.
Лорд Фаррингейл тоже улыбнулся политику, который совсем недавно весьма отличился незаурядными выступлениями на многих заседаниях Парламента, и сказал ему несколько любезных слов.
Доминик был приглашен на этот бал, поскольку Фаррингейлы приходились дальними родственниками Энгсби, к тому же в настоящий момент в Лондоне упорно говорили о привязанности молодого графа Марчмонда к Лидии, младшей дочери Фаррингейлов. Но Доминику даже в голову не приходило, что сегодняшний вечер будет ознаменован для него третьей и самой важной встречей с одной дамой, к которой он некогда проявил особый интерес.
Он вальсировал с хозяйкой в переполненной гостями бальной зале, где среди множества великолепных женщин внезапно увидел ее. Взгляд Доминика встретился со взглядом Шарлотты. И словно удар электрического тока поразил их обоих. Машинально он продолжал вести в танце леди Фаррингейл, но его глаза неотрывно смотрели на женщину неповторимой красоты, танцующую с Сесилом.
Шарлотта была в сером воздушном, переливающемся нежными тонами платье с высоким турнюром и с декольте, украшенным бриллиантовой россыпью. На голове сверкала бриллиантовая тиара. Волосы прелестным каштановым водопадом падали на ее плечи. Когда, ведомая Сесилом, она приблизилась к Доминику, тот увидел, до чего она хороша. Ее губы были чуть приоткрыты в манящей улыбке – уже не ребенка, а зрелой женщины.
Доминик слышал, что у нее родилась третья дочь, и это известие стало для него потрясением, он сам не знал почему. Тем не менее ему удалось быстро подавить в себе это ощущение, равно как и постараться вычеркнуть из памяти образ Шарлотты Чейс, ибо он не имел права на какие бы то ни было чувства к ней. Только сильно устав или находясь в одиночестве, Доминик позволял этому образу вернуться – сначала он околдовывал, потом расстраивал и опечаливал его. Ануин понимал, что не может играть какую-либо важную роль в ее жизни, так же как и она – в его. Но как только он вновь встретил ее четыре года назад в опере, то понял, что не может сопротивляться ее очарованию и вычеркнуть окончательно из своей жизни.
Леди Фаррингейл заметила приближающуюся пару и сказала:
– А вот и Сесил с леди Чейс. Вы знакомы с ней?
– Да, мы встречались.
– Она очаровательна и необычайно красива, – заметила леди Фаррингейл тут же быстро вполголоса добавив: – Но я терпеть не могу ее мужа. И весьма обрадовалась, когда Марши сказали мне, что они приведут ее одну. Сейчас Чейс в Индии.
Доминика охватило внезапное волнение. Так, значит, Вивиан был за границей и еще не вернулся! Слова хозяйки эхом отдавались у него в голове. Действительно, нужно быть ничтожеством, чтобы терпеть лорда Чейса!
Музыка прекратилась. Танцующие стали не спеша прогуливаться, разбрелись по оранжереям, прохаживались по портретной галерее или направлялись за прохладительными напитками и легкими закусками в огромную обеденную залу.
Оказавшись лицом к лицу с Шарлоттой, Доминик тихо произнес:
– Как поживаете, леди Чейс? Вы прекрасно выглядите.
– Да, благодарю вас, у меня все в порядке, – ответствовала она, протягивая ему руку, обтянутую лайковой перчаткой, которой он тут же легко коснулся губами. Когда он заглянул в ее глаза, она почувствовала, что бледнеет. Сильнейшие чувства охватили ее. Эта встреча была для нее нечаянной радостью. И она тут же упрекнула себя за то, что так сильно взволновалась при вице Доминика, ведь она замужняя женщина, мать троих детей. Но поистине изумительно было вновь смотреть на это смуглое строгое лицо и слышать этот низкий, хорошо поставленный голос, который много лет преследовал ее в мечтах.
Сесил о чем-то дружески беседовал с леди Фаррингейл. Доминик предложил Шарлотте руку, и они направились к одной из оранжерей. Ее сердце бешено билось.
Снова заиграли скрипки. Роскошная хрустальная люстра сверкала сотнями свечей. В огромном особняке, переполненном произведениями искусства, было тепло от растопленных каминов. Самые выдающиеся мужчины и самые прекрасные женщины Англии в восхитительных нарядах собрались на этом балу. Доминик и Шарлотта вошли вдвоем в безлюдную, тускло освещенную оранжерею, в которой стоял аромат экзотических цветов, растущих среди влажных южных пальм, и их взгляды встретились.
– Вы уверены, что не хотите танцевать? – осведомился он.
– Да, – ответила она, присаживаясь на обитый красным плюшем диванчик. Ее глаза блестели от овладевших ею чувств. – Я бы предпочла поговорить с вами, мистер Ануин.
– Почему бы вам не называть меня Домиником? – с улыбкой спросил он, заглядывая в ее красивые глаза, выразительный взгляд которых заставлял его изменить многолетнему самоконтролю.
– Доминик… – повторила она, и ее щеки вновь вспыхнули, словно у совсем юной девушки. «С каким трудом верится, – подумал он, – что это та самая женщина, с которой я встретился тогда в опере».
– Расскажите, чем вы занимались все эти годы, Шарлотта, – попросил он. – Вы хорошо провели это время?
Она опустила глаза и нервно поигрывала вычурной рукояткой веера из слоновой кости.
– Давайте лучше поговорим о вас, о вашей работе, – предложила она.
– О, я так устал от себя!
– Но вы же занимаетесь великими делами. Я часто читаю о вас. Вижу ваши фотографии в «Таймс». Вот, только вчера. О вас говорят как о политике, который при благоприятных для него обстоятельствах смог бы сделать очень многое для нашей королевы и страны, – проговорила она.
Он был польщен. Даже слегка покраснел. Однако лишь рассмеялся и произнес:
– Ну это не совсем так.
– Но я слышу об этом повсюду, – настойчиво проговорила она. – Вы упорно и плодотворно работаете. Как бы мне хотелось послушать ваши речи в Парламенте! Говорят, вы стали таким превосходным оратором, что теперь – светило в вашей партии.
– Вы слишком лестно отзываетесь обо мне, – тихо промолвил он с низким поклоном.
Она всмотрелась в его смуглое аскетическое лицо.
– Вы по-прежнему проживаете в Олбани?
– Да, если не считать того времени, когда уезжаю в отпуск за границу. Наверное, вы уже слышали, что моя приемная мать, маркиза, очень больна. Последнее лето я провел в Энгсби вместе с ней.
– Надеюсь, сейчас ей лучше.
– Увы, она по-прежнему очень больна.
– Весьма вам сочувствую. Мне известно, что вы с Сесилом очень привязаны к ней. Но получилось так, что я и мой муж в последние годы редко виделись с Сесилом.
– О да. Ему не сидится на одном месте, как этого хотелось бы нашим родителям.
– Да, его ум и характер иные, чем у старшего брата, – улыбнулась Шарлотта.
– Вы все время льстите мне, – произнес Доминик. Он сидел рядом с ней, положив руку на спинку дивана и внимательно изучая ее своими пронзительными фиалковыми глазами. Она чувствовала это и получала огромное удовольствие от его пристального взгляда.
Они поговорили о своих семьях; она рассказала о дочерях. Он слушал с интересом, но был печален, как в их прежние встречи, инстинктивно чувствуя, что она не обрела в семье ни покоя, ни радости, которые так необходимы женщине. Да, она смеялась, блистательно поддерживала беседу, очаровательно выглядела, но было Очевидно, что страдала все это время. О муже она рассказала лишь совсем немного. Конечно же, Доминик понимал, что истинная причина ее несчастья – Вивиан. Однако Шарлотта преображалась, глаза ее сверкали, когда она рассказывала о дочерях, особенно – о старшей.
– Она похожа на вас? – спросил Доминик.
– Она похожа на свою бабушку, покойную леди Чейс.
– А остальные две?
– Беатрис – точная копия отца. Да и маленькая Виктория – тоже.
На какое-то время воцарилось молчание. Скованность исчезла лишь тогда, когда Шарлотта попыталась переменить тему, снова заговорив о Доминике:
– Как вы оцениваете ваше нынешнее политическое положение, Доминик?
– Неужели юная школярка выросла в думающую и образованную женщину, которой хотелось бы обсуждать материи, обычно предназначенные для мужчин? – улыбаясь, заметил он.
– Я слежу за делами моей страны и признаюсь в этом… – проговорила она, но не смогла признаться, что главным образом ее интересует его участие в них.
Он немного рассказал ей о своей нынешней работе, о своих надеждах и опасениях.
– Вообще-то дела довольно скверны. В этом году уже имели место серьезные бунты.
– Так чем же можно вылечить эти гнойники?
– Пока я не могу ответить, – проговорил он, нахмурившись. – Как и мой лидер, я отношусь глубоко сочувственно к бедным и угнетенным. И мне хотелось бы проводить политику, в результате которой предоставлялось хотя бы некое подобие социальной помощи этим несчастным людям.
Ее сердце смягчилось от таких слов.
– Я полностью согласна с вами. Мне больно видеть и слышать тех, кто вынужден просить подаяние на хлеб для своей голодающей семьи, в то время как женщины, подобные мне, увешаны вот этим… – Она коснулась бриллиантового ожерелья, украшающего ее шею, а затем диадемы, венчающей высокую прическу.
Доминика восхитили ее слова и изящное движение длинных тонких пальцев. Он улыбнулся.
– Нет, нет… вы имеете право на ваши драгоценности… они вам очень идут. Увы, проблему занятости нашего населения нельзя разрешить, продавая горстями бриллианты… даже если вы раздадите все свои драгоценности бедным и нуждающимся.
– Тем не менее я часто чувствую, что недостойна своих привилегий. Я не заслужила их.
– Да, редко можно встретить женщину, которая утруждает себя мыслями о том, что лежит под поверхностью жизни, Шарлотта.
– Я очень много времени провожу в размышлениях, Доминик.
– Вы всегда это делали… еще будучи совсем ребенком. Хотя вы и сейчас для меня ребенок, – улыбнулся он.
– Со своими собственными детьми, – улыбнулась она в ответ и тяжело вздохнула.
– Как бы ни складывалась ваша судьба, вы неизменно будете интересовать меня.
И снова неловкость сковала их. Они молча разглядывали друг друга. Шарлотта чувствовала себя так, словно мощная волна прилива обрушилась на ее душу и понесла ее, оторвав от всего остального на земле, кроме единственного человека – того, кто сейчас сидел рядом с ней. «В его глазах горит неиссякаемый огонь», – подумала она. Вся Англия знала о магнетизме личности Ануина, равно как о его несокрушимой логике и проницательном уме, из-за чего он приобрел огромный авторитет и уважение среди остальных членов Парламента. Хотя Доминик был непримирим, язвителен и даже безжалостен в своих атаках на тех, кто открыто противостоял его идеям.
Шарлотту вдруг охватило странное чувство: ей хотелось любить и быть любимой таким человеком; хотелось быть его женой и матерью его детей. Сравнение его с Вивианом было явно не в пользу человека, с которым она связана брачными узами. При мысли об этом Шарлотта испытала едва ли не презрение к себе. Она сильно побледнела и замолчала.
Он заметил изменение в настроении Шарлотты и попытался подбодрить ее, внести в их общение дружескую непринужденность, но тщетно. Он тоже страшно сожалел о том, что обязан навсегда запретить себе даже мысль о том, чтобы ухаживать за такой женщиной, как Шарлотта, и победить ее. Впервые после смерти его любимой Доротеи он ясно понял, что остро нуждается в женском утешении, в доме, семье, детях – во всем, что он поменял на карьеру политика. Однако он тут же приказал себе вернуться в ту сферу где не может вращаться Шарлотта Чейс и где нет места сантиментам.
– Ладно, наверное, вам все это показалось утомительными и тяжеловесными материями, – произнес он, стараясь говорить как можно веселее, хотя никогда еще не был так далек от веселья. – Давайте-ка лучше вернемся в бальную залу. Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы убедить вас, что я умею и танцевать, в конце концов. Вы предоставите мне такую возможность?
– Как вам угодно, – проговорила она, поднимаясь.
Конечно, он предпочел бы остаться с ней здесь, в оранжерее, наедине, слушать ее и наблюдать за ней. Однако он больше не верил в свое самообладание, и это пугало его, человека, гордившегося тем, что он ничего не боится.
Когда они вышли из тихой благоухающей оранжереи и вновь очутились в шумной суетливой толпе, он осторожно обнял Шарлотту за талию и повел в круг вальсирующих, ощутив весьма тревожное волнение. Она почувствовала то же самое, когда оперлась на его руку.
Они начали танцевать. Никогда еще Шарлотта не видела такого взгляда: Доминик не мог оторвать от нее очарованных глаз. Они словно были одни в этой огромной толпе. Что-то неудержимое и непостижимое притягивало их друг к другу.
Ему страстно хотелось крепче обнять ее. Они пристально смотрели друг на друга, словно стараясь продлить это мгновение, которое вскоре минует. И продолжали танцевать спокойно и с достоинством, как того требовали приличия. Однако, когда вальс закончился, Шарлотта вся дрожала. Доминик провел по повлажневшему лбу батистовым носовым платком.
Затем они направились к выходу из залы. Выходя, они заметили, что через толпу в их сторону направляется высокий светловолосый мужчина в безупречно сшитом фраке. Доминик резко остановился, его мускулы напряглись. Он сразу узнал Вивиана Чейса, несмотря на то, что тот располнел и сейчас носил длинные завитые усы и бакенбарды, только что вошедшие в моду.
– Лорд Чейс! – воскликнул он.
Шарлотта тоже остановилась. Доминик заметил, как румянец медленно покидает ее щеки, спустя несколько секунд они стали мертвенно бледными. Очевидно, появление Вивиана было для нее полной неожиданностью, причем неприятной. Широко раскрыв глаза, она перевела взгляд с Вивиана на Доминика. И в этом взгляде он помимо недовольства заметил и легкое замешательство, даже страх. Ее взгляд сейчас почти взывал о помощи, помощи, которую он не мог ей оказать и о которой она не должна была просить.
Вивиан подошел к ним и остановился рядом. Бросив на Доминика неприязненный взгляд, он поздоровался с ним.
– Добрый вечер, Ануин. Не думал встретить такого занятого члена Парламента на балу, – с сарказмом проговорил он, что весьма рассердило Доминика.
Несмотря на это, он учтиво ответил на поклон и сказал:
– Добрый вечер, лорд Чейс. А я считал, что вы еще на пути из Индии домой.
– Да, как вы добрались, Вивиан? – вмешалась в их разговор Шарлотта, стараясь взять себя в руки, хотя сердце ее бешено колотилось от неожиданной встречи с супругом.
– Мы прибыли в порт рано утром, – ответил Вивиан. – И я решил вернуться в Лондон сегодня к вечеру, а не к завтрашнему утру. Дома мне сообщили, что вы на балу у Фаррингейлов, дорогая, вот я и последовал вашему примеру. Вы, конечно же, окажете мне такую честь, внеся мое имя в вашу танцевальную программку, не так ли?
Его голос резал воздух, словно острая бритва. Ледяной взгляд голубых глаз осматривал Шарлотту с головы до ног, словно изучая каждую деталь ее превосходной фигуры – от диадемы на голове до самых кончиков изящных нарядных туфелек.
– Ваше платье очаровательно, – добавил он и согнул руку в локте, предлагая Шарлотте опереться на нее. Когда она продевала свою руку, обтянутую лайковой перчаткой, под руку мужа, Доминик перехватил ее взгляд, полный горестного отчаяния. Он тоже был страшно взволнован, но не мог ни на йоту утешить ее, помочь ей. Он знал только одно: Шарлотта ненавидит человека, который является ее мужем и отцом ее детей. И это обстоятельство глубоко расстраивало его. Бедняжка, красивая, добрая, милая бедняжка, она явно заслуживала лучшей участи.
Вивиан, покручивая ус, снова заговорил, вперившись в Доминика прищуренными глазами:
– Разве вам не жаль меня, Ануин? Только представьте себе: вы возвращаетесь домой и неожиданно вместо скорбящей по поводу вашего отсутствия жены обнаруживаете веселящуюся бездельницу, которая, нарядившись в ваши бриллианты, с наслаждением танцует со своими поклонниками, когда мужа нет дома?
– Ну что вы, Вив… – начала Шарлотта.
Но Доминик, багровый от ярости, перебил ее:
– Я не вижу никаких оснований жалеть вас, лорд Чейс. У вас очень красивая, обаятельная супруга и премилая семья.
– Вы находите Шарлотту обаятельной? – манерно протянул Вивиан. – Значит, вас можно поздравить. Я же не могу сказать, что когда-либо замечал за ней такую черту. На меня она смотрит только угрюмо.
– Вивиан! – вновь запротестовала Шарлотта.
Пунцовая от стыда, она сейчас не смела смотреть Доминику в глаза. Ведь метаморфоза произошла столь неожиданно – это прибытие Вивиана необратимо испортило восхитительный вечер, ибо лорд Чейс, как всегда, явился в прескверном настроении. Он не был пьян, но явно не в духе. Она догадывалась о причинах этого: вернувшись домой, он не нашел ее там, но обнаружил вне дома, да еще в веселом настроении. А он всегда люто завидовал любой ее радости, ибо сам не умел радоваться.
Очень скоро бедная Шарлотта окончательно поняла, что долгое отсутствие Вивиана в связи с его поездкой в Индию никоим образом не улучшило их отношений. По правде говоря, она ожидала от него хоть немногого, хотя бы самого малого знака искреннего чувства, хотя бы тончайшего лучика тепла, который, возможно, и смягчил бы ее отношение к нему… так изголодалась она по человеческой привязанности и любви. Но она чувствовала лишь одно: его неискоренимое желание господствовать над нею убило его душу… и ее.
Сейчас она с тревогой думала, как увести Вивиана от Доминика, прежде чем лорд Чейс еще как-нибудь унизит ее, чем выведет политика из себя.
– Пойдемте, Вивиан, – как можно ласковее сказала она. – Пойдемте в столовую залу. Я думаю, вам хотелось бы немного подкрепиться с дороги.
Природное лицемерие, никогда надолго не покидавшее Вивиана, теперь вынудило его взять ее руку и приложить к губам в притворном поцелуе, в то время как его взгляд вызывающе смотрел поверх ее пальцев на другого мужчину. Лицо Доминика сейчас являло собой неподвижную маску.
– Как вы заботитесь обо мне, любовь моя, – слащавым тоном проговорил Вивиан. – Разве не приятно заслужить такой теплый взгляд от столь прекрасной женщины? Вы ведь только что упомянули об этом, а, мистер Ануин?
Доминик еле сдерживался. Он крепко сцепил руки за спиной. Никогда в жизни он не чувствовал такой сильной неприязни к человеку.
«Боже милостивый, – думал он, – что за ужасающий характер! И какой, верно, кошмар испытывает эта несчастная женщина, живя с таким чудовищем!» Теперь Доминик хорошо понимал, как страдает Шарлотта. Веселость, легкость, смех, радость жизни – все исчезло при появлении Вивиана. Доминик одновременно и жалел и любил Шарлотту, глядя ей вслед, когда она уходила под руку с мужем. Бриллианты сверкали в ее волосах. Она двигалась с необычайной грацией и изысканностью. И все же каждая линия ее прелестного тела, казалось, пронизана болью. Болью и необходимостью играть свою роль, чтобы скрыть истинные чувства.
Наверное, лучше было бы, если бы они никогда не встречались, рассуждал Доминик. Никогда не встречались, не танцевали, не разговаривали. И не испытали этого взаимного экстаза во время танца. Ибо, несмотря на то, что Доминик находился от Шарлотты на расстоянии руки, как требовали того условности вальса, он не мог не почувствовать, вдыхая аромат ее волос, молчаливого трепетного ответа на его чувство к ней.
«Это безумие, – размышлял он, степенно шагая через холл За шляпой и плащом. – Мне надо выкинуть ее из головы. Она, конечно, замужем за чудовищем, но у нее есть дети. Ее жизнь далека от моей, и моя любовь не может принести ей ничего, кроме боли и вреда».
Единственное твердое убеждение, которое вынес Доминик из всего случившегося, было то, что она при всей своей нежности, грации, трепетной способности к любви и природном уме – была обречена.
