Текст книги "Невеста рока. Книга вторая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
Шарлотта стояла молча, напряженно вслушиваясь в его слова. Спустя несколько секунд он продолжил свою историю.
Восемь лет назад он познакомился с Доротеей Палмерстон, дальней родственницей знаменитого политика[37]37
Генри Джон Темпл Палмерстон (1784–1865) – премьер-министр Великобритании.
[Закрыть]. Впервые Доминик влюбился. Прежде он никогда не растрачивал времени впустую – на симпатичных девушек. И когда влюбился, то – страстно, всем своим существом. Он говорил о Доротее как об «ангеле чистоты и доброты». Шарлотта почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Горькая мысль пронзила ее: «Он сравнивает меня с ней, но что бы он подумал, узнай, насколько далека я была от совершенства перед своим замужеством?»
Доротея ответила на любовь Доминика. После года помолвки они собирались пожениться. Ее родители были выдающимися людьми. Это время Энгсби жили в их лондонском особняке на Порчестер-Сквер. Доминик жил вместе с ними и был самым счастливым из всех смертных. Не только потому, что перед ним расстилалась великолепная карьера в Парламенте, но и оттого, что его невестой была самая красивая и умная девушка. Для них приготовили дом в Ричмонде, ибо Доротея чрезвычайно любила кататься верхом и Ричмонд-Парк был ее самым излюбленным местом.
Конец истории был очень грустным. В самый канун свадьбы Доротея отправилась со своими сестрами в Ричмонд-Парк. Ее лошадь испугалась чего-то, закусила удила и понесла. Доротея вылетела из седла, упала наземь, сломала позвоночник и тут же умерла.
– Ее похоронили в подвенечном платье, которое она должна была надеть для меня, – тихо проговорил Доминик. – В тот ужасный день похорон какая-то часть меня самого была похоронена вместе с моей любимой. Да, леди Чейс, жизнь продолжается, но я уже никогда не оправлюсь от этой беды.
Они подошли к террасе замка. Из огромных французских окон до них доносились веселые звуки кадрили. Они вернулись в праздничную атмосферу бальной залы. Короткая интерлюдия их близкого знакомства подходила к концу. Доминик чувствовал какое-то странное сожаление. Ведь он не смог утаить боль своего сердца, так долго скрываемую от всего мира, и теперь испытывал чувство привязанности к той, что вдохновила его на такое откровение.
Шарлотта же некоторое время стояла молча, глядя на него глазами, полными слез.
Доминик поспешно произнес:
– О проклятие! Я расстроил вас и испортил вам такой радостный вечер… как это недостойно с моей стороны!
– Нет, нет, вы оказали мне огромную честь, рассказав о Доротее. По-моему, это самая печальная история, которую я когда-либо слышала, но все равно… я рада, что вы поведали ее. И я никогда ее не забуду.
– Нет, нет, вы должны забыть, – проговорил он. – Ведь это случилось, так давно, а как я только что сказал – жизнь продолжается. Еще раз прошу простить меня за то, что я так расстроил ваше нежное сердце. Ведь я опечалил вас.
– Я уже была печальна, – проговорила она со вздохом. Эти слова она произнесла, кажется, из самой глубины сердца.
– Леди Чейс… – начал Доминик.
Но она уже ушла, почти убежала от него. Он смотрел вслед ее парчовому платью с кринолином, видел, как легкие кружева исчезают в толпе. О Шарлотте ему напоминали лишь легкий аромат духов и память о ее заплаканных глазах. Но больше всего его поразили слова:
«Я уже была печальна».
Они потрясли его до глубины души. Бедная Шарлотта Чейс, бедное дитя! Он сделал бы все, чтобы помочь ей, успокоить, чем бы ни была вызвана ее печаль. Однако он по-прежнему оставался для нее не более чем малознакомым человеком.
Доминик вошел в бальную залу. Там было жарко и пахло увядающими цветами. Он искал Шарлотту, но не мог найти. Когда наконец он краем глаза увидел ее, она находилась в обществе мужа. Едва заметно улыбнувшись Доминику, она тут же отвернулась, словно испугавшись, что узнала его. Он не мог понять, почему.
Вивиан был пьян и все время оскальзывался и спотыкался на своих костылях. Он перестал ходить вразвалку, походкой разбойника и сбросил с глаза повязку. Его лицо пылало от выпитого вина, неприятно исказилось и было свирепо. Он выглядел ужасно, однако Шарлотта всячески пыталась скрыть состояние своего мужа от гостей, поддерживая его под руку, улыбаясь и раскланиваясь со всеми присутствующими, словно давая понять, что это сильно отполированный пол виноват в неустойчивости ее супруга, который так нелепо спотыкается.
Несколько секунд Доминик пристально разглядывал супружескую пару, затем чувства его пришли в такое смятение, что он повернулся и быстро удалился из залы, отправившись в приготовленную для него гостевую спальню. Он оставался в спальне в течение всей оставшейся ночи.
Глава 21
Спустя двадцать четыре часа Доминик Ануин вместе с лордом Марчмондом покинул Клуни. Молодая хозяйка отправилась попрощаться с отъезжающими гостями. Наутро после бала Вивиан чувствовал себя прескверно и остался в своей спальне. Никто не видел его, кроме Вольпо, который с присущей ему сардонической усмешкой уведомил молодую хозяйку, что милорд не желает, чтобы его беспокоили до тех пор, пока не пройдет его недомогание.
Шарлотту вовсе не обрадовало такое сообщение. Это означало, что либо Вивиан тайно напивается (при поддержке и полном содействии подлого Вольпо), либо он и вправду захворал.
Но, выйдя из замка в это прелестное веселое утро, она обрадовалась при виде залитых лучами солнца желтых нарциссов, словно золотые трубы, украшающих обочину дороги. Ей предстояло множество дел: маленькая Элеонора, затем обязанности хозяйки и, наконец, осмысление памятного часа, проведенного наедине с Домиником Ануином. Хлопоты Шарлотты начались, когда Сесил Марчмонд и остальные мужчины отправились на верховую прогулку, а дамы остались в доме.
Доминику не захотелось кататься верхом. Он задержался с Шарлоттой в библиотеке, где она показала ему множество редких книг, собранных покойной леди Чейс. Среди них были и те, по которым Шарлотта училась и которые просто читала.
Для Шарлотты это был самый замечательный час из проведенных когда-либо с малознакомым человеком. Ее глубоко поразили широкие познания этого мужчины, почти на двадцать лет старше ее. Она была настолько восхищена, что не замечала разницы в их возрасте, понимая одно – он идеальный товарищ и собеседник. Это был человек, с которым она могла свободно беседовать на любые темы. Они прекрасно понимали друг друга и сошлись во взглядах на очень многое. Затем Шарлотта села за фортепьяно и сыграла Баха. Доминик серьезно выслушал ее игру, подошел к инструменту и искренне похвалил исполнительницу. Потом он, в свою очередь, сыграл для нее, а она тем временем сидела, положив руки на колени, слушала музыку, наблюдая за ним, испытывая при этом ощущения глубокого покоя и тихой радости, которые так редко посещали ее, если не считать тех далеких дней в прошлом, когда она встречалась в этой библиотеке с Элеонорой Чейс.
Доминик был намного более искусным пианистом, чем Шарлотта, и она сразу отметила это обстоятельство. Когда он закончил играть и развернулся к ней на крутящемся табурете, то улыбнулся в ответ на ее чистосердечную лесть.
– Возможно, техника моей игры и совершенней вашей, но из нас двоих вы сможете стать лучшим пианистом. К тому же не забывайте, что игра на фортепьяно – мое хобби и у меня многолетняя практика. Я сел за инструмент еще до вашего появления на свет.
Рассмеявшись, он встал и начал медленно прохаживаться по библиотеке, держа в руках тоненький томик Китса, который Шарлотта показала ему. Он тоже восхищался этим молодым поэтом-романтиком, воспевающим радости любви. Шарлотта взглядом следила за своим собеседником. Ей нравился его серый дорожный костюм, скромный, но элегантный. Когда Доминик перелистывал страницы книги, она рассматривала его точеный строгий профиль, длинные вьющиеся волосы. А что это – намек на седину на его висках? Может, просто солнце высветило серебряные нити? Да, безжалостное время уже коснулось своим перстом Доминика Ануина. Однако Шарлотту переполняли чувства, сравнимые лишь с преклонением перед героями. И она подумала, что этого человека, наверное, обожают как женщины, так и мужчины. Не удивительно, что Доротея влюбилась в него. Сейчас, к своей печали, она уже знала, чего стоит любовь, основанная на одних эмоциях, знала, что чувственность порождает бесчестье и позор. Теперь она поняла, что никогда не любила Вивиана Чейса по-настоящему. Черное чувство полнейшей обреченности охватило ее, когда она вспомнила о человеке, спящем наверху после пьяной разгульной ночи. Ее мечта вернуть Вивиана к настоящей жизни, возродить в нем чувство истинной любви быстро затухала, если не погасла навеки. Она невольно прикрыла левую руку, ибо ей был ненавистен вид обручального кольца. Шарлотта подумала о ребенке, которого только что покормила и приласкала… Ее душа была поругана и безвозвратно растоптана.
«Увы, моя бедная малютка, – думала она. – Увы, ибо вся моя страсть сгорела дотла и мне остался лишь пепел отчаяния».
Доминик поднял голову, закрыл томик Китса и взглянул на нее.
Он тоже наслаждался этим солнечным теплым утром. И радовался, что делит его с этой умной, обаятельной молодой женщиной. Ему трудно было поверить, что она чья-то жена и уже мать. Сейчас на ней не было роскошного парчового платья и бесценных бриллиантов. Сегодня Шарлотта выглядела подростком, ее каштановые волосы были просто зачесаны назад и подвязаны бархатной лентой. Да, в простеньком лилейно-белом платьице она напоминала ему ребенка, единственным украшением которого была тоненькая золотая цепочка, обрамляющая точеную лебединую шею.
Она выглядела такой беззащитной, такой печальной; это зрелище было для него мучительно.
Шарлотта взглянула на Доминика. Он увидел в ее глазах невыплаканные слезы. Что-то страшное тяготило ее мысли и душу.
И он невольно приблизился к ней.
– Леди Чейс… Шарлотта… разрешите мне называть вас так, ибо по возрасту я мог бы годиться вам в отцы… – начал он.
Тут она перебила его, все же поборов смущение:
– Едва ли это так, мистер Ануин.
– Тем не менее я намного старше вас. Разве вы не могли бы считать меня вашим старшим братом и называть меня Доминик?
– Мне бы очень хотелось… – прошептала она.
– А я считал бы вас моею любимой младшей сестрой, – продолжал он. – Ибо, похоже, с самого начала мы обнаружили, что у нас очень много общего. А возможно, мы два человека, которые стоят в стороне от остального мира.
Ей очень понравилась мысль о родстве их душ, но она лишь поникла головой. Ее изящные пальцы нервно перебирали складки на платье.
– Я и так знаю, что нахожусь в стороне от остального мира, но многого не смогу объяснить вам, – дрожащим голосом проговорила она.
Его тревога неимоверно возросла.
– Вы нуждаетесь в друге? Мне отвратительна даже такая мысль, но неужели у леди Чейс нет друзей?
Теперь она подняла лицо. Он прочел неприкрытую боль в ее взгляде, и это поразило его до глубины души.
– О Боже, значит, я оказался прав! – воскликнул он. – Вас постоянно мучает какая-то тайна. О, мое бедное дитя, смогу ли я вам чем-нибудь помочь?
– Да, я познала горе, но никто в мире не сможет помочь мне, – сдавленным голосом проговорила она.
– Вы уверены? Не забывайте, я член Парламента, человек, который имеет дело с людьми как низкого происхождения, так и высокого. И я знаю жизнь не только по замку Клуни или усадьбе Энгсби, я знаю, что такое горе и нужда, нищета и обреченность. Мне часто приходилось спускаться на самое дно, и я способен распознать и понять беду. К тому же, кто страдал больше, чем я сам, – вдруг добавил он тихо. – Если это поможет, доверьтесь мне, и я буду только счастлив. Наверняка смогу найти какой-нибудь выход из положения.
Наступила тишина. Шарлотта боролась с собой. Еще ни разу она не чувствовала большего желания рассказать кому-нибудь обо всем, что произошло между ней и Вивианом, обо всем, что происходит сейчас. Больше всего ей хотелось поведать свою тайну Доминику Ануину, ибо она ни на йоту не сомневалась в преданности этого человека. Но она была верной женой. Вивиан – муж и отец их ребенка. Иногда она даже винила себя в том, что характер Вивиана ухудшился. И, что бы там ни было, она не должна жаловаться постороннему человеку, даже такому, который так сильно располагал к себе. Спустя несколько секунд она прошептала:
– Дорогой мистер Ануин… Доминик… я никогда еще не встречала человека, которому доверилась бы с большей радостью. Благодарю вас за проявленное вами участие, но мои беды – это мои собственные беды. И выставлять их напоказ вряд ли нужно. Что было – то было. Что будет – того не миновать. Я молюсь лишь об одном, чтобы Господь дал мне силу воли и больше мудрости.
Доминик нахмурился. Она была еще так молода и уже так несчастна. Ему вдруг страстно захотелось взять ее на руки, утешить. В этот миг ему даже в голову не приходило относиться к ней как к взрослой женщине, которую можно полюбить. Сейчас перед ним был ребенок. Однако его охватила необъяснимая нежность; такой нежности он не испытывал ни к одному живому существу с тех пор, как умерла Доротея.
– Что ж, – наконец проговорил он. – Могу только надеяться, что вы не забудете о моем существовании, если вам когда-нибудь понадобится помощь.
Ее лицо прояснилось. Она одарила его улыбкой, которую он нашел очаровательной. Теперь он видел перед собой истинную Шарлотту, в прекрасном расположении духа, способную блистать и шутить. Как неестественно выглядела она, когда грустила!
– Благодарю вас! Огромное спасибо вам, мистер Ануин! – с чувством воскликнула она. – Я и вправду никогда не забуду ваших слов!
Вытащив из кармана сюртука кожаный бумажник, он извлек из него визитную карточку и протянул ей.
– Здесь адрес моей палаты в Лондоне. К Энгсби я приезжаю лишь изредка. Большую часть времени я провожу в Парламенте, однако если вам срочно понадобится меня найти, то это можно сделать вот по такому адресу… – Он указал строчку на карточке.
Она прочитала:
ДОМИНИК АНУИН. Ч.П. (член парламента). Олбани [38]38
Фешенебельный многоквартирный жилой дом на Пиккадилли в Лондоне, построенный во второй половине XVIII в. В нем жили Байрон, Т. Маколей, У. Гладстон и др.
[Закрыть] , Крыло 1».
Отчего-то этот маленький кусочек картонки стал для нее самой ценной вещицей, неким талисманом, защитой от опасности – и будущего горя. Она зажала его в руке и выглядела сейчас так по-детски, что Доминик, тронутый этим зрелищем, невольно улыбнулся.
– Благодарю вас от всей души, – промолвила она.
– Я снова хочу заверить вас, что в моем лице вы всегда найдете самого внимательного слушателя. Я постараюсь помочь вам в печали и горе, если, не дай Господь, они посетят вас. А еще благодарю за это восхитительное утро. Редко мне приходилось обмениваться столь интересными мыслями и слушать столь прекрасную игру.
– Да, утро поистине было восхитительным.
Пряча бумажник в карман, он подумал: «Бог знает, что тревожит это бедное дитя, которое уже успело стать матерью. Но я уверен, что когда-нибудь ей все же понадобится моя помощь. Мне не нравится человек, фамилию которого она носит. Я не доверяю ему. Видно, она испытала много горя, выйдя за него замуж».
В этот момент дверь библиотеки широко распахнулась. На пороге появился Сесил Марчмонд, одетый в костюм для верховой езды. Его лицо раскраснелось от ветра и солнца.
– Ах вот ты где, Дом, корпишь над книгами вместе с Шарлоттой. Эх вы, двое печальных школяров! Лучше бы отправились со мной покататься. До чего прекрасен парк Вивиана этим утром!
Доминик улыбнулся.
– Я гораздо более приятно провел время с нашей хозяйкой. Наши литературные и музыкальные вкусы полностью совпадают, – произнес он.
– Да, действительно, – вторила ему Шарлотта, поднимаясь.
Она почувствовала какое-то внутреннее озарение, ощутила, что отныне не так одинока в этом бренном мире. Ее рука по-прежнему сжимала визитную карточку Доминика.
Она не видела ни малейшей возможности когда-либо воспользоваться ею или предложенной дружбою. Они жили в разных мирах. Он – полностью поглощенный своей карьерой, она – в своем замкнутом кругу. И все же доверительные слова, которыми они обменялись этим ясным утром, выковали звено цепи, соединяющей ее с этим необычным человеком, которого, казалось, ничто на свете не может сломить.
«Ему можно полностью довериться», – подумала Шарлотта.
Больше она не виделась с ним наедине. В огромной столовой был накрыт обильный завтрак, после которого гости разъехались, и ей нужно было отправиться к ребенку. Она спрятала визитную карточку Доминика за корсет, чтобы сохранить ее там. Глядя на нее, она вспоминала бездонные проницательные фиалково-синие глаза Доминика, такие добрые, такие нежные, когда он прощался с нею в вестибюле замка.
– От всего сердца благодарю вас за то, что пригласили меня, – с низким поклоном проговорил он, целуя ей руку. – И, пожалуйста, поблагодарите от моего имени хозяина.
Потом карета Чейсов повезла Доминика и молодого графа на Харлингтонский вокзал. Из окна детской Шарлотта долго смотрела вслед карете, пока та не скрылась из виду за поворотом. На дороге осталось лишь легкое облачко пыли.
Она с чувством подумала: «Теперь мрак снова опустится на мою жизнь, ее закроет черная туча! Он уехал. Он уехал… а я могла бы полюбить его! И я люблю его, как своего единственного верного друга, и, хотя мы больше никогда не встретимся, я буду вечно помнить о нем».
Когда нянечка передала Шарлотте дочку, крошечное создание протянуло ручку и вцепилось Шарлотте в грудь. Она склонилась над младенцем с глазами, полными слез. И в полном отчаянии принялась за свои материнские обязанности. Потом, почувствовав некоторую усталость, вышла из детской. Не успела она войти к себе, как услышала громкий голос мужа, доносящийся со стороны его покоев:
– Шарлотта! Шарлотта! Где вас носит, черт побери? Немедленно идите сюда!
У нее замерло сердце. Она устремилась в опочивальню Вивиана. Вольпо там не оказалось. Занавеси были все еще задернуты, и солнечный свет не попадал в мрачные покои Вивиана. Эта красивая просторная комната показалась Шарлотте отвратительной, а стоящий в ней затхлый запах оскорблял ее обоняние. На огромной кровати с пологом, свисающим с четырех столбиков, лежал Вивиан. На нем была атласная ночная рубашка, золотистые волосы всклокочены, лицо опухло и приобрело нездоровый цвет, глаза покраснели. Он являл собой весьма отталкивающее зрелище. На прикроватном столике стоял наполовину опорожненный графин с вином. На красивых вышитых простынях виднелись винные пятна. Атласное стеганое пуховое одеяло тоже было забрызгано вином. Рядом на столике валялась стопка еще не разрезанных французских романов.
Молодой женщине показалось, что после спокойного разговора с Домиником в библиотеке, после этого радостного солнечного утра она неожиданно рухнула в преисподнюю. А Вивиан обернулся дьяволом, когда закричал на нее:
– Где вы были?
– Кормила ребенка, – спокойно ответила она.
– Пора отучать ее от груди, – произнес он. – Она занимает слишком много вашего времени. Вы все меньше и меньше уделяете внимания мне!
– Но, Вивиан, – потрясенная этими словами, проговорила она, – ухаживать за ребенком – мой материнский долг.
– Долг, долг! – перебил он ее. – Вы всегда были святошей! До чего же я несчастен! Раньше мне приходилось выслушивать панегирики моей воспетой в псалмах матушки, теперь я должен внимать моей набожной жене! Но так не будет продолжаться бесконечно, моя дорогая Шарлотта. Мне больше нравится, когда вы посговорчивее. – И он нагло усмехнулся.
Ее сердце снова сжалось. С отъездом гостей она поняла, что Вивиан задумал решительно положить конец новой жизни, которую, как ей мнилось, он собирался было начать вместе с ней.
– Мне очень жаль, что вы считаете возможным говорить со мной в столь неприятном тоне. А я уж было решила, что мы начали обретать счастье вдвоем.
Он смежил отяжелевшие веки. Рот его искривился в жестокой усмешке.
– Меня делает раздражительным лежание с этой проклятой ногой. Я достаточно много времени провел в размышлениях о Всевышнем. Однако я еще не умер и не намереваюсь этого делать. К черту все суеверия! Наконец-то я пришел в себя от галлюцинаций, которые посетили меня после несчастного случая. И вы первая должны порадоваться моему выздоровлению, дорогая супруга.
Она не отвечала, стоя перед ним со скрещенными на груди руками. Он надменно осмотрел ее с ног до головы.
– Откуда на вас это неприличное платье, которое совсем вам не к лицу?
– Почему неприличное? Это одно из платьев моего приданого, – ответила Шарлотта.
– По-моему, я уже приказал вам не надевать больше платьев, сшитых какой-то местной идиоткой. Ведь я купил вам превосходные туалеты в Монте-Карло! Где они?
– В моем гардеробе… – начала она.
– Вот и носите их, – перебил он. – И еще носите ваши драгоценности. Вы раздражаете меня, когда делаетесь похожей на какую-то глупенькую инженю… на маленькую имбецилку[39]39
Имбецил – слабоумный (лат., медиц.).
[Закрыть] из домика привратника. Один Бог знает, зачем я женился на ней…
Она снова промолчала и лишь подумала: «Да, действительно, один Бог знает».
– А где все? – рявкнул Вивиан.
– Наши гости разъехались и просили от их имени попрощаться с вами, поблагодарить за прием. Есть прощальные записки.
– Скатертью дорога, – произнес он. – Они все до смерти утомили меня. Все, наверное, кроме Сесила, который воистину неплохой парень. Но что касается его величественного приемного братца с темной физиономией, то я его на дух не переношу!
Шарлотта крепче сцепила руки на груди.
– Вы ведь почти не знакомы с мистером Ануином.
– Достаточно знаком, чтобы понять, что он нестерпимо скучен.
Шарлотта снова промолчала. Она чувствовала, как все ее существо возмущается словами Вивиана и душа преисполнялась презрения к мужу.
Вивиан продолжал:
– Мне хотелось бы узнать всю историю, стоящую за этим напыщенным педантом из Энгсби. Его волосы и кожа темные, как у испанца.
– Может, в нем и есть испанская кровь. Ведь он, как и я сама, приемный сын.
Вивиан громко, омерзительно зевнул и всплеснул руками.
– Будь проклята эта нога! – процедил он сквозь зубы. – Кастлби утверждает, что пройдет еще недель пять, прежде чем я смогу избавиться от этих чертовых костылей. Но когда я избавлюсь от них… – Он расхохотался и посмотрел на Шарлотту так, что она тут же покраснела от стыда, ибо взгляд его был совершенно непристоен.
– Может, я пойду? – сказала она. – За ночь я очень устала, и мне хотелось бы немного отдохнуть.
– Конечно, засиделись допоздна, выслушивая политические словоизвержения из уст приемного братца Сесила, – выпалил Вивиан. – Ох уж этот выскочка!
– Он не выскочка, – решительно возразила Шарлотта. – Не только рождение и воспитание важны для настоящего мужчины, Вивиан. Неважно, какого происхождения Доминик – по своему характеру и манерам он истинный джентльмен.
– Вот как? – манерно протянул Вивиан и, прикрыв один глаз, внимательно посмотрел на Шарлотту. – Как красноречиво вы говорите о нашем члене Парламента! Неужели он сумел затронуть какую-то романтическую струну в вашем сердце, дорогая?
Она почувствовала, как кровь бросилась к щекам и снова схлынула. Изо всех сил стараясь взять себя в руки, чтобы не задрожать, Шарлотта проговорила:
– Пожалуйста, Вивиан, может, я пойду? Раз вы так изменились и стали столь неучтивы со мной, то я предпочла бы удалиться.
Шарлотта резко повернулась, собираясь выйти из опочивальни, но он закричал ей в спину так пронзительно и грубо, что она невольно обернулась, опасаясь, что этот дикий крик услышат слуги.
– Вивиан, прошу вас, не кричите.
– Я не позволю вам разговаривать со мной так дерзко! – рявкнул он. – Из-за этой проклятой ноги и вашего ребенка вы слишком долго пребываете без меня. А по-моему, именно сейчас вы должны продемонстрировать по отношению ко мне хоть немного любви и внимания. Вы слышите? Подойдите ко мне…
Каждая капелька крови вскипела в теле Шарлотты, ибо она поняла, что стоит за этими ядовитыми словами и гнусным настроением мужа. Она весьма неохотно приблизилась к его постели, сморщив нос от отвращения. Ей страстно захотелось раздвинуть тяжелые занавеси на окнах и впустить свежего, напоенного весной апрельского воздуха в эту душную комнату. Она сказала:
– Ради всего святого, Вивиан, давайте не начинать снова так. Умоляю, вернитесь к себе такому, каким вы были еще совсем недавно. Когда вы относились ко мне должным образом, как и следует относиться к своей жене.
Он рассмеялся и схватил ее, крепко прижав к себе.
– Вот сейчас перед вами нахожусь истинный я! Как вы приятно пахнете. Ах вы, маленькая лицемерка! Давай-ка снова познаем страсть и огонь, которые привели к появлению нашей дочурки. Не надо больше напускной скромности, леди Чейс. Вы станете более привлекательной, когда на вас будет меньше одежды.
Умоляя оставить ее в покое, Шарлотта закрыла глаза. Он рванул на ней лилейно-белое платье, обнажив ее прекрасные плечи. И тут на постель выпала визитная карточка Доминика. У Шарлотты не было времени поднять ее, ибо пальцы Вивиана, словно клещи, вцепились в карточку. Он поднес ее к свету, нахмурился, а затем стал долго и дико хохотать. От этого гомерического хохота все похолодело внутри Шарлотты. Она задрожала с ног до головы.
– Ах вот оно что! Пре-е-кра-а-асно! – протянул Вивиан. – Мистер Доминик, член Парламента. Олбани. Первое крыло. Ваш новый герой! Как это занятно! Ха-ха-ха!
Она была потрясена.
– Мистер Ануин просто подумал, что если… если мы когда-нибудь приедем на Итон-Сквер… то, может быть, нам понадобится его адрес, – запинаясь, проговорила Шарлотта.
Вивиан разорвал визитную карточку на мелкие кусочки и разбросал их по кровати.
– Вот чего стоит адрес Доминика Ануина! Вот так-то вот! Я никогда не пожелаю посетить этого джентльмена, равно как и водить с ним дружбу, чего требую и от своей жены! В любом случае приемный братец Сесила уже довольно зрелого возраста. Пусть подыскивает себе компанию женщин постарше вас. А если он позволит себе поухаживать за моей красавицей супругой, то ему скоро придется забыть об этом намерении.
У нее не было слов. Она с отчаянием и болью смотрела на клочки визитной карточки. «Как это символично, – мелькнуло у нее в голове, – вот так Вивиан разорвал на кусочки мою жизнь и пустил эти кусочки по ветру на все четыре стороны».
– А вы, оказывается, низкий человек, – вырвалось у Шарлотты с горя, когда он больно дернул ее за волосы, пытаясь окончательно сорвать с нее платье.
Он снова расхохотался и грубо впился в ее губы.
Она изо всех сил сопротивлялась его низким домогательствам. Пыталась оттолкнуть его. Он боролся с ней, причиняя ей при этом страшную боль. Его руки, подхлестываемые похотливым желанием, налились силой, и ей не удавалось вырваться из железных объятий. Но она сквозь слезы проговорила:
– Мистер Ануин прекрасный человек! И я ношу его адрес в сердце! Мне не нужна эта карточка! Решительно заявляю вам, что знаю, где найти его, если мне понадобится его помощь!
– Ты распутница! – заорал Вивиан. – Да еще с почти трехмесячным ребенком. Как это омерзительно!
– Я не сделала ничего дурного. Мистер Ануин посторонний человек, с которым мы просто подружились, – отвечала она.
– А вот это положит конец вашей дружбе, – сказал он и с размаху ударил Шарлотту по лицу.
Больше она не кричала. Угасли все надежды на счастливое будущее с Вивианом. Лежа в его ненавистных объятиях, она мучительно думала: «Все кончено. Он сделает так, что мы никогда больше не встретимся с мистером Ануином».
И даже сейчас, в этом аду, черной тучей спустившемся на нее, она по-прежнему вспоминала солнечную, нежную улыбку Доминика, его добрый взгляд и слышала ласковый голос, который говорил: «Мое бедное дитя, могу ли я чем-нибудь помочь вам?»
Он не сможет ей помочь. И никто ей не сможет помочь, горестно думала Шарлотта, ибо она навеки связана с этим ужасным человеком, отцом ее ребенка.
В эти минуты, когда Вивиан наконец поборол ее, она познала самые бездонные глубины женского отчаяния и горя.
