Текст книги "Невеста рока. Книга вторая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
Глава 16
Август стал для Шарлотты месяцем, наполненным всевозможными переживаниями.
Затем наступил сентябрь.
К счастью, шансов заметить ее беременность было совсем немного. Шарлотта больше не затягивалась в корсет, а умелая портниха шила ей новые свободные элегантные платья, вовсе не теряющие шика. Спустя две недели после чаепития в Клуни все опасения Шарлотты, что соседи холодно примут ее, улеглись. Отовсюду к молодоженам приходили приглашения. В их честь устраивались роскошные званые обеды и ужины. Шарлотта боялась этих приемов, но вынуждена была сопровождать супруга. Конечно, подобное времяпровождение с его условностями не могло радовать Вивиана, однако оно тешило его самолюбие. Ему не приходилось больше опасаться, что женитьба на Шарлотте разрушит его светскую жизнь. Похоже, эта красивая и умная женщина производила на всех прекрасное впечатление.
Если же Вивиану угодно было развлечься на свой лад, к его услугам всегда гостеприимный дом миссис Грешем, надежно укрытый в лесу среди могучих развесистых деревьев. Однако именно сейчас он стал проявлять намного больший интерес к азартным играм, нежели к женщинам, и нещадно проматывал деньги. Внешне соблюдая все приличия и ведя себя очень скромно перед матерью, он мог широко пользоваться ее кошельком.
Шарлотта чувствовала себя прескверно, постоянно опасаясь, что кто-нибудь из светских дам все-таки прознает о ее состоянии.
Однако, когда эти страхи поуменьшились, ее начали преследовать еще большие страхи – за здоровье свекрови. Сейчас леди Чейс часто подзывала ее к своей постели и подолгу не отпускала, будто чувствовала: поскольку она сделала то, что от нее требовалось, теперь могла умереть в любую минуту.
Доктор Кастлби ежедневно являлся к ней утром и вечером. Из Лондона приезжали два выдающихся специалиста в области медицины – лишь для того, чтобы сообщить Вивиану, что для бедной леди Чейс больше ничего нельзя сделать. Она становилась все слабее и слабее, и ее кончина была вопросом нескольких недель.
Втайне Шарлотта надеялась, что надвигающееся несчастье повлияет на молодого супруга и откроет в нем лучшие стороны его души. Сама же она была так опечалена мыслями о скором уходе из жизни любимой покровительницы, что слезы не высыхали на ее глазах. Однако Вивиан воспринимал все это с присущей ему беспечностью и равнодушием. Несколько раз он даже отчитал Шарлотту за то, что она плакала.
– Смерть придет к любому из нас, а моя мать уже немолода, – высокомерно промолвил он. – Ее час настал. И вы не сможете ничего исправить, бродя по окрестностям замка и обливаясь слезами. А ваш покрасневший нос и опухшие веки я нахожу просто неприличными!
Шарлотту вновь поразили необычная жестокость и развязность молодого мужа.
– Неужели вы не любите вашу матушку? – вскричала она, глядя на него в полном недоумении. – Неужели вы не чувствуете горя?
– Моя дорогая Шарлотта, мама еще не умерла, – протянул он в своей обычной манере. – Я берегу свои слезы для этого печального события.
– Вы чудовище! – шепотом проговорила она.
В ответ он просто расхохотался.
За леди Чейс ухаживали две опытные сиделки, одна из них – симпатичная женщина – очень привязалась к больной. Ее хорошо знали в определенных кругах, ибо она была медсестрой в Крыму вместе с Флоренс Найтингейл[29]29
Флоренс Найтингейл (1820–1910) – английская медсестра. Организатор и руководитель отряда санитарок во время Крымской войны 1853–1856 гг.
[Закрыть]. В присутствии мисс Паркинсон Вивиан всегда сидел около постели матери и был само обаяние. Он брал белую тонкую руку больной, вздыхая, целовал ее и тихо произносил ласковые слова, которые могли бы тронуть кого угодно, в особенности женщину. Мисс Паркинсон с нежностью смотрела на этого красивого и учтивого молодого человека. И рассказывала о нем своей товарке, говоря, что не видела более нежного и любящего сына, чем лорд Чейс.
– А красив он, как ангел, – романтически вздыхала мисс Паркинсон.
Однако на саму умирающую не производили впечатления представления, которые устраивал ее сын. Увы, с приближением смерти чувства леди Чейс обострились и любовь к единственному сыну, некогда горевшая в ней, сменилась подозрительностью и презрением. Когда он что-нибудь говорил ей, она выслушивала его в полнейшем молчании. День за днем, когда ее навещала Шарлотта, умирающая замечала, как заострились и побледнели черты лица молодой женщины, как она печальна, несмотря на все усилия выглядеть веселой и бодрой. Элеонора Чейс понимала, что все стало еще хуже – женитьба не изменила Вивиана и не могла изменить. Самым горьким и мучительным для Элеоноры было осознавать, что ей придется оставить Шарлотту нести свой крест в одиночестве. И теперь, в этот ранний утренний час, лежа без сна, она спрашивала себя, правильно ли поступила, заставив Вивиана жениться на Шарлотте. Да, она спасла доброе имя девушки. Ребенок родится в законном браке. Но было ли это сделано к лучшему?
Если бы только она могла умереть с чувством, что ее сын будет добр к Шарлотте. Если бы только…
Внезапно леди Чейс услышала крик.
Она попыталась сесть в постели, но ее изможденное, слабое тело лишь покрылось холодным потом.
– Что случилось? Что? – задыхаясь, проговорила она, сбросила с себя шаль и уселась прямо, дрожа и напрягая слух. Ночная сиделка ушла вниз, чтобы принести печенье для утреннего чая. Ханна еще не вставала. Ведь было только начало шестого утра.
Снова резкий, пронзительный крик пронесся по всему огромному дому. И тут леди Чейс узнала голос. Это кричала Шарлотта… крик раздавался из комнат, принадлежащих молодоженам.
Леди Чейс схватилась за сердце.
Что случилось? Какая беда? Шарлотта заболела? В последнее время она выглядела очень скверно; не могло ли это означать, что назревает выкидыш? Если это так, то одна из сиделок должна немедленно бежать к ней, а слуга – отправиться за доктором Кастлби!
И снова раздался пронзительный крик, а следом за ним – смех. Даже не смех, а громоподобный маниакальный хохот. Кровь застыла в жилах миледи.
– Сиделка! Сиделка! – закричала ее светлость что есть силы.
Никакого ответа. Элеонора Чейс, покрываясь холодным потом, уже не сомневалась, что в конце коридора происходит нечто ужасное. Она резко сбросила с себя одеяла и спустила ноги на пол. Это были последние отчаянные усилия умирающей. Не надевая домашних туфель и не накинув шали на широкий, с развевающимися складками белый пеньюар, Элеонора Чейс нетвердой походкой сделала шаг от кровати. Когда она попыталась двинуться дальше, ее сильно зашатало, а пока медленно добиралась до коридора, ей пришлось держаться за стену, чтобы сохранить равновесие. Она шла, тихо всхлипывая и стеная. Ее сердце билось с невероятной силой и так болело, что Элеонора едва могла терпеть. Все же леди Чейс справилась с болью и продолжала продвигаться вперед, не думая о приступе. Ночная сиделка тем временем задерживалась внизу в кладовой, где хранились кондитерские изделия, которые она выбирала на завтрак.
В спальне Шарлотты царил страшный хаос.
Несколько минут назад Вивиан вернулся из дома Ромы Грешем. Он был совершенно пьян и пребывал в злобном и воинственном настроении.
Шарлотта, которая еще спала, внезапно проснулась и увидела мужа, стоящего рядом с постелью и держащего канделябр так небрежно, что горячий воск лился на ковер. Мерцающий свет свечей освещал его вспотевшее бледное лицо. Оно больше не походило на ангельский лик – взору Шарлотты предстали обвисшие губы, мокрые взлохмаченные волосы и прочие следы ночного кутежа. Его красивая одежда была в полном беспорядке, рубашка залита вином, галстук развязан. Вивиан уселся на постель рядом с ней, крепко вцепился в ее одеяло и разразился громким смехом.
– Наверное, я потревожил ваш невинный сон, моя пуритански настроенная женушка, а? – пьяно спросил он.
Шарлотта быстро соскочила с кровати и накинула на себя голубой бархатный халатик. Она выглядела сейчас очень юной и беспредельно печальной. Еще не проснувшись окончательно, она тем не менее смогла говорить спокойно:
– Ради Бога, Вивиан, где вы были?
– Это мое дело. Я не желаю, чтобы ко мне приставали с расспросами.
Теперь, совсем проснувшись, Шарлотта посмотрела на него с глубоким презрением.
– Очевидно, сэр, вы посещаете какую-то скверную компанию?
– Не смейте критиковать меня! Если я немного и поразвлекся, то это вполне естественно. Неужели вы думаете, что я могу жить и дышать в такой рафинированной обстановке, как эта? – Он пьяным жестом обвел холодную, благоухающую цветами спальню, где сильные порывы ветра колебали занавеси на окнах. Шарлотта почувствовала холод и поежилась. Он продолжал: – Да, да, здесь очень холодно! А знаете почему? Здесь холодно с тех самых пор, как эта спальня стала вашей. Воспитывала и растила меня святая, и вот я обнаруживаю, что женился на проклятой ледышке!
Бледная и взволнованная, Шарлотта попыталась утихомирить мужа. Ей хотелось только одного – чтобы больная, находящаяся в другом конце коридора, не услышала громких разглагольствований Вивиана.
– Прошу вас, успокойтесь! – сказала Шарлотта. – Если вам не нравится моя спальня, то у вас есть своя собственная. Пожалуйста, отправляйтесь туда!
Не обращая внимания на эти слова, произнесенные с чувством собственного достоинства, Вивиан с грохотом водрузил канделябр на прикроватный столик. Затем нетвердой походкой подошел к окну и дернул за шнур, раздвигающий занавеси, произведя такой шум, что Шарлотта испугалась, не разбудил ли он кого-нибудь в доме.
– Я люблю тепло, – произнес он. – Тепло и веселье… А еще люблю, когда женщина из плоти и крови страстно зовет меня к себе! Да, да, именно – женщина из плоти и крови, а не какая-то ледышка!
Шарлотта промолчала. Она почувствовала сильное сердцебиение. Ее очень беспокоил Вивиан и его нынешнее состояние. Она видела его пьяным и раньше, но никогда в таком плачевном состоянии. Ибо сейчас он был совершенно не в себе от выпитого. Конечно, ей было известно, что иногда он куда-то уходит из дома и не возвращается до утра. Но прежде он никогда не врывался в ее комнату и не будил ее. Сейчас она видела, что он почти обезумел от крепкого вина, которого влил в себя, очевидно, более чем предостаточно.
«Хоть убейте, я не знаю, куда он ходит по ночам и где так напивается», – с отчаянием думала Шарлотта.
Она считала счастьем, что, пребывая в Клуни, не общается с компанией Вивиана. Однако испытывала глубочайшие страдания из-за презрительного отказа Вивиана разрешить ей навещать приемных родителей. Дважды она тайно и только на несколько минут встречалась с Нан в парке, пытаясь дать ей хоть какое-нибудь деликатное объяснение. Однако славная женщина была глубоко обижена тем, что Шарлотта больше не приходит к ним. Шарлотта же никак не могла объяснить Нан, что все это происходит не потому, что сейчас она занимает столь высокое положение, а из-за них с Джозефом.
Она великолепно исполняла свою роль знатной леди, но в душе оставалась простой девушкой, которая пыталась сделать все ради любви и которой в этой любви было сейчас отказано.
Вивиан снова, пошатываясь, вернулся к жене и, покачиваясь на каблуках, стоял, вперившись в нее мутным взором.
– Проклятая лицемерка! Ты ведь не всегда была такой ледышкой, не правда ли? – проговорил он с улыбкой, от которой мороз прошел у нее по спине.
Она в отчаянии думала о том, позволит ли он ей когда-нибудь забыть о трагической страсти, которая привела ее к теперешнему положению. Сейчас она вспоминала о его поцелуях и ласках не иначе, как с отвращением. Ибо всем своим поведением он уничтожил в ней любовь, привязанность и романтическое отношение к нему.
Посмотрев на часы возле кровати, она сказала:
– Через полчаса проснутся слуги. Может, вам лучше отправиться в постель и постараться уснуть, Вивиан?
– А, значит, вы хотите избавиться от меня? – с пьяным упорством громко спросил он.
Она отшатнулась от него.
– Умоляю вас, идите к себе!
– К черту! – заорал он. – Моя жена будет вести себя как моя жена, если я пожелаю этого!
– А если нет? – прошептала она.
– Ваши желания мне безразличны. Вы живете в моем доме, и я ваш муж и господин!
– Вивиан, ваша матушка услышит… – начала Шарлотта.
– Ваша матушка, ваша матушка! – глумливо передразнил ее он. – Вы вечно натравливаете на меня мою мать. А она тем временем постоянно напоминает мне, что у меня есть любимая маленькая женушка. Меня тошнит от вас обеих!
Он резко нагнулся к ней, схватил ее за руку и начал выворачивать ее с пьяным упорством. Его разум помутился от вина. Сейчас ему хотелось только одного – доказать свое господство над этой красивой женщиной, которая с ненавистью и презрением смотрела на него. Да как она смеет так смотреть?
– Вы узнаете, кто в доме хозяин! И я растоплю этот лед! – заплетающимся языком пробормотал он и снова вывернул ей руку, на этот раз так больно, что Шарлотта не выдержала и закричала. Этот крик и услышала Элеонора.
Между ними завязалась постыдная борьба, которая запомнилась Шарлотте надолго. Этот черный день впоследствии не выходил у нее из памяти. Вивиан безжалостно рвал на ней халат. Когда они боролись, он всем своим весом навалился на нее. Падая, она ударилась о столбик кровати и снова закричала от боли. Он с животным остервенением целовал ее губы. Она, рыдая, кричала:
– Ради Бога, Вивиан, о, ради Бога, не надо!..
– Я хозяин в своем доме, и моя жена должна знать это! Всегда! – произнес он и разразился диким хохотом, швыряя ее поперек кровати. Тонкие кружева на ее шее превратились в лохмотья. Она лежала, тяжело дыша. Задев лицом острую резьбу столбика, она глубоко порезала щеку, и теперь та кровоточила. Шарлотта пыталась подняться, но Вивиан придавил ее своим телом. Ее пальцы вцепились в атласное одеяло и оторвали оборку льняной наволочки на одной из подушек. Словно сам сатана ворвался в покой и умиротворенность этой тихой спальни. Когда она снизу вверх смотрела в лицо Вивиана, ей казалось, что над ней нависла страшная дьявольская физиономия.
– Вы и вправду сошли с ума! – кричала она вне себя.
– Сошел я с ума или нет, но вы уясните себе, что нельзя перечить мужу! – проорал он и с размаху ударил ее по лицу.
Она громко запротестовала:
– Ради Бога, разве вы забыли, что я жду ребенка?..
– Вивиан! – раздался еще один протестующий голос. Это был взволнованный голос Элеоноры Чейс, стоящей на пороге. Теперь она лишь слабо стонала.
Молодой человек стремительно вскочил на ноги. Его сильно шатало. Он напряженно всматривался в появившуюся в дверях фигуру, но алкогольные пары затмевали его взор. Наконец ему удалось сосредоточить взгляд, и он увидел смутный силуэт матери в чем-то белом. Она в ужасе смотрела на него. В ее глазах стоял убийственный укор. Держась за дверную раму, чтобы не упасть, она перевела взгляд с сына на лежащую на кровати Шарлотту, которая, уткнувшись лицом в подушку, горько рыдала.
– Итак, значит, вот до чего дошло, – угрюмо произнесла леди Чейс. – До этого. Возможно, Всевышний и простит тебя, но я, сын мой, никогда!
С этими словами ее светлость тяжело повалилась на пол. Да, это были последние слова в ее жизни! Вивиан кинулся к лежащей матери и опустился рядом с ней на колени, моментально отрезвев. Когда он перевернул тело и посмотрел в широко раскрытые и неподвижно уставившиеся в одну точку глаза матери, понял, что она мертва.
Впервые в жизни он испытал страх и угрызения совести. Его сердце замерло, зубы стучали. А в голове все раздавались последние слова, сорвавшиеся с губ матери:
«Возможно, Всевышний и простит тебя, но я… никогда».
– Мама, – хрипло проговорил Вивиан. – Мама, ну скажи же мне что-нибудь. Мама, я не знаю, что мне делать! Я ходил в гости и слишком много выпил. Мама, клянусь, с этой минуты я буду делать все, чтобы ты поверила в мое раскаяние! О, дорогая мама!.. – Он запнулся и стал в отчаянии целовать остывающие руки.
Но Элеонора Чейс лежала молча. Блеск в ее глазах медленно угасал. Она никогда не увидит и не услышит своего сына, стоящего подле нее на коленях.
Шарлотта начинала осознавать, что случилось. Она в ужасе встала на колени рядом с мужем и обратилась к миледи с мольбою:
– О мама, милая матушка, это я – Шарлотта… поговорите с нами, – умоляла она.
Тем временем проснулся весь замок. В ужасе обнаружив, что постель миледи пуста, в опочивальню Шарлотты ворвалась ночная сиделка. Вместе с ней вбежала Ханна в наспех наброшенном на голову платке. Они замахали на Вивиана и Шарлотту руками, делая им знак, чтобы те отошли. Ханна нагнулась над миледи, приподняла ее безжизненное тело и стала укачивать ее, словно ребенка. На смертельно бледном неподвижном лице уже появилось трагически строгое выражение, свойственное покойникам. Верная старая служанка, обливаясь слезами, кричала:
– О миледи, о Господь всемогущий, миледи!..
– Увы, увы! – прошептала ночная сиделка, бессмысленно ощупывая запястье миледи. – Что случилось? Что заставило ее прийти сюда, милорд? Боюсь, это напряжение и убило ее!
– Да, да, что случилось, милорд? – вторила ей Ханна и обвиняющим взором посмотрела на Шарлотту, которая стояла на коленях. Слезы стекали по ее щекам.
Молодые люди переглянулись. Теперь они смотрели не на ее светлость, а друг на друга. На левой щеке Шарлотты темнел отвратительный кровоподтек, выступила кровь, которая медленно капала на пол. Но, казалось, никто не замечал этого. Вивиан, теперь совершенно трезвый, заговорил. Он начал трусливо обвинять ночную сиделку:
– Мою мать нельзя было оставлять одну! Наверное, ей стало плохо, и она пришла сюда, чтобы разбудить нас. Вы не выполнили своего долга, мадам!
– Я оставила ее всего лишь на минуту, – оправдывалась сиделка с широко раскрытыми от страха глазами.
– Ханна, пошлите за доктором Кастлби, – сказала Шарлотта.
– Уже слишком поздно, – всхлипывая, отозвалась старая служанка.
– Да, слишком поздно, но все же ему следует прийти.
– Я отнесу маму в ее комнату, – сказал Вивиан. Несмотря на свое жестокосердие, он содрогнулся, когда поднял мать на руки. Она была легкая, как ребенок.
Шарлотта осталась совершенно одна. Дрожа от холода, она села на кровать и закрыла лицо руками. Она была настолько потрясена, что даже не могла плакать. Но, не переставая, шептала:
– О, дорогая матушка, моя дорогая леди Чейс, ну сделай же, Господи, так, чтобы я умерла с вами в этот час!
Но смерть была не для нее, такой молодой и здоровой. И по какой-то иронии судьбы именно в этот момент Шарлотта впервые почувствовала, как внутри нее шевельнулся ребенок. Она лежала под одеялом, поглаживая раненую щеку. Все ее тело страшно болело, а сердце разрывалось от стыда за происшедшее и горя.
Когда спустя несколько минут Вивиан дотронулся до нее и произнес ее имя, она вздрогнула и тихо проговорила:
– Уходите! Оставьте меня в покое!
Он смиренно произнес:
– Шарлотта, дорогая жена моя, я не собираюсь причинить вам боль. Я пришел сюда попросить у вас прощения.
Она оставалась лежать, слишком несчастная, чтобы удивиться такому резкому повороту в происходящем. Снова горячие слезы потоком заструились из ее глаз, пропитывая наволочку.
«Его извинения пришли слишком поздно, – подумала Шарлотта. – Они опоздали на несколько месяцев».
Прерывающимся голосом она произнесла:
– Вы – причина ее смерти. И я не хочу видеть вас. О, уходите, оставьте меня в покое!
Но он оставался на месте и не двигался. Затем присел на край постели. Его лицо посерело, в глазах стояло страдание. Ибо впервые в жизни Вивиан Чейс узнал, что такое – испытывать страх.
– Зачем вы так, Шарлотта, – проговорил он. – Никому не хочется слышать, что он – убийца собственной матери.
Она повернулась к мужу и посмотрела на него заплаканными глазами.
– И тем не менее это правда.
– Это был несчастный случай, – бормотал он. – Я обезумел от вина. Не понимал, что делаю, и не знал, что она слышала все. Я хотел объяснить, но с бедной мамой случилось непоправимое.
– Прошу вас, не говорите о ней, – перебила его Шарлотта. – И не надо спорить со мной, Вивиан. По крайней мере сегодня, в день, когда она умерла… дайте же ей спокойно лежать под этой крышей, или вы хотите, чтобы ваша ненависть и эгоизм преследовали ее до самой могилы?
Он грыз ногти.
– Я пришел принести вам свои извинения. Разве этого недостаточно?
– Вы уже ничем не можете исправить содеянное. Всего будет недостаточно. Перестало биться самое благородное сердце на свете…
– Я исправлюсь… Попытаюсь быть хорошим мужем для вас, Шарлотта, – сказал Вивиан и, полностью утратив контроль над собой, внезапно расплакался, как маленький ребенок.
Шарлотта глубоко вздохнула. Она была настолько удручена, что не могла испытывать жалости к мужу, а то, что он просил у нее прощения, казалось ей сейчас совершенно ненужным. Ей было противно смотреть на него. Элеонора Чейс навсегда покинула этот мир, а вместе с нею для Шарлотты навсегда ушли счастье и привязанность. А также истинная любовь.
Тем не менее Вивиан был так же эгоистичен в намерении продемонстрировать свое раскаяние, как и в своих жестоких поступках. Ему не хотелось оставаться совершенно одному. Он приподнял Шарлотту с подушек и обнял ее.
– Ну скажите мне, только скажите, что я не причинил вреда ни вам, ни нашему бедному ребенку. Скажите, что вы прощаете меня, и давайте начнем все сначала, – просил он, трогательно всхлипывая.
Она с неохотой терпела его объятия, глаза ее были закрыты, тело неподвижно.
– Лучше приведите себя в порядок и спуститесь к доктору Кастлби, – сурово проговорила она.
Он попытался взять себя в руки, затем начал целовать ее пальцы.
– Увы, я поранил вам щеку. Она кровоточит.
– Пустяки, уверяю вас.
– Скажите, что вы прощаете меня и не обвиняете в смерти моей матушки. У нее было слабое сердце, а она поднялась с постели, прошла по коридору, и именно это усилие и убило ее, а совсем не то, что она увидела и услышала в этой комнате.
У Шарлотты просто не хватало сил пускаться в спор. Тут Вивиан добавил:
– Обещайте же, что никогда не станете обвинять меня в этом. Вы не станете этого делать… вы не должны.
Слишком ослабевшая и усталая, чтобы спорить с ним, она пообещала.
Его щеки порозовели, он почувствовал себя явно лучше…
– Ведь мы постараемся стать лучшими друзьями, не правда ли, моя Шарлотта? – очень ласково спросил он.
Она по-прежнему чувствовала, как трудно ей смириться с происшедшим. Слишком внезапной была случившаяся с ним метаморфоза. Но когда Вивиан гладил ее волосы, продолжая говорить о том, что очень постарается исправиться, Шарлотта впервые ощутила нежность с его стороны – впервые с тех пор, как зачала ребенка, – и она уступила. Ведь она была еще так молода и так несчастна, что нуждалась в ласке. И она обняла его за шею.
– Да, да, если вы действительно хотите этого, то и мне очень хотелось бы помириться с вами, Вивиан, – всхлипывая, проговорила она.
– Значит, так тому и быть, – произнес он, целуя ее в лоб, а затем нежно укладывая на подушки. – Отдохните и успокойтесь, дорогая Шарлотта, а я тем временем повидаюсь с доктором Кастлби. И мама с Небес увидит, что я на пути к исправлению. Вы же простили меня, Шарлотта, не так ли?
Какое-то время она молчала. Шарлотта не была дурочкой, но ничего не могла поделать. Она понимала: удивительно доброе настроение Вивиана вызвано скорее его страхом в ответ на последние слова матери, чем истинным беспокойством о ней, его жене. Он боялся Неизвестного. И, зная, что в доме еще находится тело его матери, он хотел задобрить ее дух, витающий вокруг и проклинающий его. Как все хвастуны и задиры, в душе он был трусом. И он взывал к сочувствию жены, к ее моральной поддержке, надеясь тем самым очиститься от грехов. Он не оставил бы Шарлотту в покое, пока не добился бы от нее подтверждения, что она действительно прощает его.
Шарлотта услышала, как он с облегчением вздохнул и произнес:
– Мне надо принять ванну и переодеться.
Шарлотта смотрела на него усталыми глазами.
– Вы и вправду постараетесь любить меня и ребенка?.. Вашего ребенка?.. Ибо я совсем недавно впервые ощутила, как эта маленькая жизнь бьется у меня внутри, – прошептала она.
Он стоял, приглаживая растрепавшиеся волосы, и зевал. Вивиану Чейсу сложно было долго проявлять нежность и сострадание, он снова начинал ощущать усталость и досаду – сказывались последствия оргии в доме миссис Грешем. В то же время он начинал осознавать, что теперь, со смертью матери, весь дом будет полностью в его распоряжении и под его контролем. Этот старый дурак сэр Гарри долго не протянет. Врачи говорили, что он не доживет до конца этой зимы. А после смерти сэра Гарри ничто не будет стоять между Вивианом и его состоянием, кроме семейного поверенного мистера Трубоди, с которым он справится без особого труда – Уильям Трубоди не обладал сильным характером.
Подходя к дверям, Вивиан еще раз громко зевнул и сказал:
– Пожалуйста, запомните, дорогая, если доктор будет спрашивать вас, то во всем виновата ночная сиделка. Это она позволила матушке встать с постели в горячке.
– Но, Вивиан, это же неправда… – начала Шарлотта.
Он резко повернулся. Его бирюзовые глаза были холодны, как лед, движения чрезвычайно надменны.
– Дурочка, вы что, хотите, чтобы, все вокруг считали, будто я убил свою мать? – свирепо спросил он. – Или вы хотите, чтобы эту вину возложили на вас?
Сердце Шарлотты замерло. Казалось, его крепко схватила чья-то безжалостная рука. А ведь всего несколько минут назад оно билось в надежде, что наконец-то она нашла мир и согласие со своим мужем! Сейчас Шарлотта поняла, что этого не будет никогда. Ведь леопард не меняет своей шерсти. Она больше ничего не сказала, а только снова уткнулась в подушку, заливаясь горючими слезами.
Вивиан бодро вышел из опочивальни; ноздри его подрагивали, а на губах играла кривая, жестокая, самодовольная ухмылка.
