Текст книги "Невеста рока. Книга вторая"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
– Передайте миссис Макдугал, чтобы приготовили две холостяцкие комнаты для Марчмонда и его родственника, который прибудет вместе с ним, – сказал Вивиан жене.
Шарлотта, стараясь успокоиться и убедить себя, что скверное настроение мужа продержится недолго, поднялась и помогла ему встать.
– Кто же приедет с Сесилом, дорогой Вивиан? – осведомилась она.
Вивиан бросил ей письмо. Она прочитала его. Сесил писал, что почтет за огромную честь, если Вивиан разрешит ему прибыть вместе с неким Домиником Ануином, его приемным братом, внеся его тоже в список приглашенных. Сесил также писал, что будет очень рад проделать долгое путешествие из Глостершира вместе с Домиником.
Мистеру Ануину было лет тридцать пять, и он слыл в обществе страстным последователем Дизраэли[31]31
Премьер-министр Великобритании (1804–1881).
[Закрыть]. Год тому назад мистер Гладстон[32]32
Премьер-министр Великобритании (1809–1898).
[Закрыть] потерпел поражение, и пост премьер-министра занял Дизраэли. Доминик, остановивший на нем свой выбор, вернулся на свой пост от избирательного округа Глостер. Он был холост, и Сесил писал о нем с юмором: Доминик станет лакомым кусочком для молодых леди.
Шарлотта подняла взгляд от письма.
– Вы знали, что у Сесила есть приемный брат? Вы никогда мне о нем не рассказывали.
– Я как-то не думал об этом. Сесил редко упоминает о нем, – небрежным тоном отозвался Вивиан. – Однако Доминик Ануин значительно старше Сесила и редко бывает у Энгсби. Сейчас я припоминаю, что маркиза сама рассказывала мне, когда я гостил на их яхте, как они усыновили мальчика, поскольку детей у них долго не было, и как спустя пять лет на свет появился Сесил.
– А ведь он мог родиться старшим ребенком, – заметила Шарлотта.
– Будь он более одаренным и талантливым, не сомневаюсь, вы нашли бы его занятным. И вам не пришлось бы огорчаться, душа моя, что почти никто из моих друзей не интересуется ни книгами, ни произведениями искусства, – сказал Вивиан, снова зевая.
– У меня больше не будет времени на книги или произведения искусства, – смеясь, заметила Шарлотта. – Но я всегда с удовольствием проведу часок-другой в обществе образованного человека.
Вивиан опять зевнул во весь рот и попросил ее позвать Вольпо. Он безумно устал.
Перед тем как исполнить его просьбу, Шарлотта внезапно обвила руками шею Вивиана и заглянула в его красивое угрюмое лицо.
– Разве вы уже не любите вашу Шарлотту так, как любили ее еще вчера? – тихо спросила она, с очаровательным кокетством улыбаясь ему.
Придя в лучшее расположение духа, он рассмеялся и поцеловал ее шелковистые длинные ресницы.
– Конечно, люблю. Ох, мой маленький книжный червь, вы по-прежнему чертовски красивы. Никому и в голову не может прийти, что вы – мать этого пухлого, толстенького младенца.
– Я так люблю вас, Вивиан. Пожалуйста, продолжайте и вы любить меня, – обуреваемая самыми сильными чувствами, проговорила Шарлотта.
Он собрался было ответить, но какая-то тень промелькнула между ними. Это был горбатый слуга в темном камзоле. Его тонкое, хитрое, лисье лицо казалось еще меньше, чем обычно, ибо наполовину тонуло в высоком воротнике. Он низко поклонился и сказал:
– Я пришел, милорд, узнать, не угодно ли вам, чтобы я помог вам добраться до кровати.
– Умный парень, он просто предугадывает все мои желания, – произнес Вивиан.
– Давайте, я тоже помогу вам, – сказала Шарлотта.
– Вольпо может справиться один, – резко сказал Вивиан. – Идите лучше, покормите вашего младенца, любовь моя.
Шарлотта, слегка прикусив нижнюю губу, наблюдала, как слуга помогает Вивиану выйти из библиотеки. Ей показалось, что на лице португальца промелькнула торжествующая улыбка. И действительно, тот был рад, если не удивлен, что милорду снова понадобился он, а не миледи. Он тоже безошибочно заметил новые изменения в хозяине.
Несмотря на тепло солнечного дня и огромный горящий камин, Шарлотта, оставшись в одиночестве, почувствовала озноб.
Холод также пробрался и в ее мысли. Ей почему-то страстно захотелось, чтобы Вивиан не прогонял ее столь категорично. Она ненавидела Вольпо и не доверяла ему, но ничего не могла поделать.
Она медленно протянула руку к письму от Сесила Марчмонда и стала перечитывать его.
Имя Доминик приятно ласкало ее слух. Ученый человек, да к тому же разбирающийся во всех премудростях закона… да, да, она решительно с нетерпением ожидала встречи с ним, чтобы предаться беседе.
– Доминик, – вслух и громко повторила она. – Как серьезно и значительно звучит это имя. Никогда не слышала его прежде, но оно мне нравится.
Глава 20
Что касается погоды, то, похоже, счастье улыбнулось Клуни в тот апрельский вечер, на который был назначен бал. Ибо стоял самый теплый день сезона, за которым последовала восхитительная ночь с полной луной и сверкающими звездами. Между танцами большинство гостей прогуливались по парку. На эту красивую сцену и взирал Доминик Ануин, стоя в одиночестве на террасе и покуривая сигару после обильного ужина.
За его спиной всеми цветами радуги переливался Клуни, напоминающий сейчас замок из старинной французской сказки. На одной из башенок развевался флаг. На ветвях распускающихся деревьев розовым цветом мерцали японские фонарики. Разноцветные фонарики сверкали на вязовой аллее и на всех обширных лужайках, примыкающих к замку. За спиной Доминика блистала всем своим великолепием благоухающая душистыми цветами бальная зала, в которой скрипичный оркестр наигрывал вальс. Огромные окна ее были открыты на террасу. Внутри толпились гости в причудливых костюмах, и в парке тоже прохаживались люди в самых разнообразных нарядах. Доминик видел клоунов, королей, королев прежних столетий, древних египтян, греков, танцующих нимф. Каждый новый костюм заметно выделялся своей оригинальностью на фоне темно-зеленого тиса, живых оград, поросших виноградом, и бархатных лужаек. Хотя уже пробило одиннадцать часов вечера, бал был в самом разгаре, и, похоже, он не закончится до самого утра. Ничего подобного прежде в Клуни не видели.
Однако Доминик Ануин не интересовался танцами. Он умеренно выпил и теперь наслаждался одиночеством. Ему нравилось стоять одному в тени, покуривая великолепную сигару, предложенную ему Вивианом. Всю свою сознательную жизнь он наслаждался созерцанием других людей. Ему очень нравилось это занятие. Он был также весьма неравнодушен к умной беседе, однако редко использовал разговоры для того, чтобы обмениваться какими-нибудь пустыми или фривольными замечаниями со всякими недалекими, на его взгляд, людьми. Он также не любил осыпать комплиментами хорошеньких молоденьких женщин. Когда они с приемным братом добирались сюда из Сиренсестера, Доминик сразу сказал, что будет чувствовать себя на балу не совсем комфортно. И вообще он староват для подобных увеселений. На что Сесил лишь рассмеялся и ответил:
– Знаешь, дружище, сегодня ночью в Клуни соберется довольно много седых голов. Поэтому ты не будешь там одинок.
Тем не менее Доминик ощущал свой возраст, когда наблюдал за молодыми парами, кружащимися перед ним в танце. Он видел, как молодые люди о чем-то влюбленно шептали друг другу или просто бесцельно бродили по роскошному парку, держась за руки.
Доминик поднял голову и скептически взглянул на луну. Да, эта ночь была предназначена для любви. Ночь, способная взволновать чувства мужчины. И все же пока все вокруг казалось ему банальным и искусственным. Такой бал может вызвать лишь примитивные эмоции, размышлял он. Конечно, ему были очень рады в Клуни, но он еще не до конца понимал хозяина замка. Когда Доминик впервые прибыл сюда, Вивиан излучал очарование. Выглядел он как нельзя лучше, одет был безупречно – в нем чувствовался знатный джентльмен, но все-таки Доминика сразу оттолкнули его холодные голубые глаза и надменность, скрывающаяся за безупречными манерами. Еще более отталкивающе подействовал Вивиан на Доминика, когда все собрались в вестибюле, чтобы посмеяться и покритиковать костюмы друг друга. Вивиан был в рубище отвратительного бродяги-разбойника, на костылях, один его глаз был перевязан черной лентой, спина ссутулена. Вивиан распространял вокруг себя зловещую атмосферу, которую Доминик сразу ощутил.
Если быть откровенным, ему не очень хотелось ехать на этот бал. В те дни он очень много и усердно работал в Парламенте и желал бы как следует отдохнуть, предпочтя остановиться в доме Энгсби – в самом спокойном и красивом доме во всем Глостершире… нет, даже во всей Англии. Но Сесил буквально умолял его поехать с ним, и в конце концов Доминик согласился. Он очень любил Сесила, как и всю семью Энгсби, был очень многим обязан этой славной семье и никогда не забывал об этом. И, придя в неплохое расположение духа, он согласился отправиться с братом на бал. Однако категорически отказался наряжаться во что-нибудь необычное и поехал, как и был, в костюме барристера[33]33
Барристер – адвокат, имеющий право выступать в высших судах.
[Закрыть]: в черной вечерней двойке и в парике. Сесил же, напротив, предстал перед хозяином дома в костюме галантного кавалера восемнадцатого столетия.
Доминик вышел из тени, бросил докуренную сигару под куст сирени и стал вглядываться в фигуру женщины, быстро пересекающей лужайку. Это была хозяйка дома. Доминика очень удивило, что леди Чейс идет без сопровождения. Прежде чем выйти на темную террасу, он с удовольствием наблюдал, как она танцует, и нашел ее весьма обворожительной. Доминика редко трогала внешность женщин, ибо, вечно погруженный в работу, он отказывал себе в женской любви. Хотя в прошлом любовная трагедия коснулась его очень близко. Но даже ему пришлось признать, что леди Чейс совсем не такая, какой описывал ее Сесил. Она была потрясающей.
– С ее светлостью связана какая-то тайна, – сообщил ему приемный брат, рассказывая о семье, проживающей в Клуни. – Как ты уже знаешь, мы с Вивианом в Оксфорде дружили. Тогда он был немного с сумасшедшинкой, а временами становился и просто бессовестным. Но он занятный малый. Беда в том, что его отец погиб, когда Вив был еще совсем мальчишкой, и он воспитывался матерью, просто святой женщиной. Но по какой-то иронии судьбы Вив превратился в сущего дьявола. Хотя мы с ним превосходно ладили. Конечно же, я ожидал, что он сделает прекрасную партию, может быть, не сейчас, а позднее. Вместо этого возвращаюсь с родителями из круиза и что же вижу? Он женится на этой никому не известной девушке, да еще не получив университетского диплома!
Затем Сесил поведал Доминику о многочисленных слухах и разговорах вокруг Шарлотты. Что ему было известно наверняка, так это то, что некогда ее звали мисс Гофф, жила она в домике привратника и была воспитанницей и ученицей покойной леди Чейс. Возможно, подытожил Сесил, Вивиан с Шарлоттой безумно влюбились друг в друга и поспешно поженились… и тайно, из-за смертельной болезни ее светлости.
Все это Доминик находил весьма любопытным. Когда он наконец познакомился с Шарлоттой, то был поражен ее молодостью и какой-то совершенно детской трогательной непосредственностью, которые сразу привлекли его. Потом, когда Доминик смотрел в ее волшебные бездонные глаза, от которых у него перехватывало дыхание, он признался себе, что каждый мужчина на месте Вивиана хотел бы одного: попытаться сделать ее своей, безразлично, кто она и откуда. Шарлотта обладала не только красотой, но и каким-то присущим лишь ей одной обаянием. За ее детской чистотой и невинностью угадывались страстность и чувственность натуры.
Ему удалось немного побеседовать с ней наедине, пока к ним не присоединились другие участники веселья, но Доминику не пришлось долго гадать, почему покойная леди Чейс так много времени и сил уделила образованию своей протеже. Он успел отметить гибкость ее проницательного ума и пришел в восторг от ее эрудиции. Он, который сам любил литературу, историю и музыку, коснулся всех этих предметов в разговоре с нею и с удивлением обнаружил, что она мало чем уступает ему в познаниях. Шарлотта умела быть как веселой, так и серьезной, и, казалось, ее вовсе не прельщают флирт и легкомысленные забавы, которые так нравятся женщинам ее возраста. Конечно, она уже была супругой и матерью, и Доминику очень понравилось, с какой гордостью она показывала гостям свою малышку. На первый взгляд, внешне все в Клуни шло превосходно. Но чуть позже, когда Доминик случайно услышал разговор между мужем и женой, он понял, что под внешним глянцем намечается трещина. Это обстоятельство не смогло ускользнуть от проницательного и опытного взгляда Доминика. Шарлотта случайно толкнула мужа, и его костыль скользнул по натертому паркету залы. Она с веселым смехом поддержала мужа, но в эти доли секунды Доминик уловил выражение лица Вивиана. Он с удивлением заметил, что страшный гнев исказил красивое лицо хозяина Клуни. А затем последовало проклятие:
– Черт бы тебя побрал, Шарлотта!
Это чрезвычайно потрясло, изумило Доминика. От него также не ускользнула и реакция Шарлотты: она заволновалась, ее улыбка исчезла, щеки покраснели от унижения. Затем она овладела собой и вышла навстречу новоприбывшим гостям, чтобы поприветствовать их. Весь оставшийся вечер, когда бы Доминик ни смотрел на Вивиана, Ануин находил его очаровательным и радушным хозяином. Но при этом никак не мог забыть о неприкрытой ярости, которую тот обрушил на свою молодую супругу.
И вот теперь Доминик смотрел, как Шарлотта приближалась к нему. На ней было потрясающее платье из роскошной синей парчи, прошитой серебряными нитями. Пышная юбка по бокам изящно подогнута и разукрашена каскадами серебристых пенящихся кружев. Глубокое декольте открывало изгиб белоснежной груди. В этом роскошном платье, украшенном голубыми и серебряными цветами, в напудренном парике, она казалась старше своих лет. Светлые локоны ниспадали на плечи, а лебединую шею украшало ожерелье из сапфиров и бриллиантов, которое в ослепительном свете свечей переливалось всеми цветами радуги. Лицо Шарлотты было чуть-чуть подкрашено специально для данного случая. От этого оно казалось немного неестественным, ибо на самом деле было бледным и усталым. Доминик заметил темные тени под огромными глазами. Когда она застучала своими серебряными туфельками по ступеням, поднимаясь на террасу, Доминик невольно окликнул ее:
– Леди Чейс!
Шарлотта остановилась, приложив руку к груди. Затем, увидев того, кто к ней обратился, она, похоже, почувствовала облегчение, и на ее губах появилась радостная улыбка. Она подошла к Доминику и присела в реверансе, подражая моде тех времен, когда дамы носили платья с кринолином.
– Мсье, – прошептала она.
– Дорогая мадам, как можно… вы без сопровождения, – неловко улыбнулся Доминик. – Окажите же мне такую честь – пригласить вас на танец. Вы выглядите чем-то расстроенной.
Она глубоко вздохнула.
– Я просто… просто я убежала кое от кого, – помедлив, проговорила она.
– Тогда мне очень жаль этого «кое-кого», – проговорил Доминик с легкомыслием, к которому он прибегал крайне редко, но ему очень хотелось, чтобы она улыбнулась. И его желание исполнилось. Она даже рассмеялась.
– О нет… он был таким… таким противным!
– Тогда я уберу свое «жаль» и возненавижу его, – заявил Доминик.
Шарлотта замерла. Мистер Ануин, очевидно, не знал, что этот ненавистный «кто-то» был ее собственный супруг. Случилось так, что Вивиан проходил мимо итальянской статуи, возле которой стояла его жена с одним веселым молодым человеком. Молодой человек был немногим старше Шарлотты. Оба, приняв драматические позы, что-то декламировали, обратив взоры к луне. Для Шарлотты это был миг веселья и вдохновения, которые она так редко испытывала в последнее время. И тут на них упала тень зловещего разбойника с костылем. Он был в ярости. Шарлотта сразу заметила, что Вивиан сильно пьян. Воспламененный вином, он уже не смущался, что гости могут увидеть его в таком состоянии. Указав на жену костылем, он свирепо произнес:
– Прекратите этот нелепый спектакль! Вы, видно, совсем позабыли, мадам, что являетесь леди Чейс и хозяйкой нашего бала. Будьте любезны вернуться к вашим гостям. А вы, сэр, – обратился он к обескураженному «древнему греку», – а вы, сэр, выберите себе какую-нибудь незамужнюю девицу и развлекайтесь с нею вашей идиотской игрой!
Сгорая от стыда и позора, Шарлотта подхватила свои длинные юбки и устремилась через сад к дому.
И вот она оказалась рядом с приемным братом Сесила. Он сразу заметил, что она взволнована и расстроена. Она все время пугливо озиралась по сторонам, словно боясь приближения человека, которого назвала «противным». Вне всякого сомнения, какой-нибудь не вполне трезвый джентльмен удостоил ее своими неуклюжими ухаживаниями, подумал Доминик. Итак, маленькая леди Чейс была строгих правил. Это хорошо, порадовался он, которому нравились женщины скромные и благоразумные.
– Как любезно было бы с вашей стороны разрешить мне вернуться в замок, – тихо проговорил он. – Я чувствую себя человеком, который вмешивается не в свое дело.
Но она с неподдельной искренностью ответила, что была бы очень рада, если бы Доминик сопровождал ее в замок. Она понимала, что нравится этому мужчине, которого в сравнении с ее семнадцатью годами можно было бы назвать пожилым. Однако он был очарователен и обладал яркой индивидуальностью. Возможно, он и не соответствовал идеалу молоденькой девушки, в нем не было ничего от искрящейся красоты того Вивиана Чейса, которого она когда-то полюбила. Но она впервые ощущала подобную тонкость натуры и какую-то скрытую мощь, исходящую от этого человека. Доминик Ануин был индивидуальностью, а за его степенной, спокойной внешностью явно скрывались сила и страсть. И еще легкий налет печали, весьма заинтриговавший ее.
Когда они стояли на террасе, она изучала его со всей серьезностью. Шарлотта чувствовала, что в этой веселой разношерстной толпе он совершенно одинок, словно какой-то таинственный остров, которого невозможно достигнуть. Она никогда еще не встречала в ком-нибудь такого чувства одиночества. И разговаривала с ним, как со старинным другом.
Доминик был выше Вивиана и так изящно сложен, что создавалось впечатление, будто он огромного роста. С его темными волосами он походил на испанца. Шарлотта, глядя на его смуглую кожу, предположила, что он много времени проводит за границей под лучами палящего солнца. Его волосы под париком барристера, надетым только для ночного увеселения, были цвета воронова крыла и непослушно выбивались на широкий лоб. Его худое лицо с выступающими скулами, сжатыми губами и резко очерченным носом поначалу казалось суровым, но, когда он улыбался, выглядел очень молодо и приветливо. Но что особенно заинтересовало Шарлотту – так это его глаза. Ибо они оказались не карими, чего можно было ожидать при таком цвете волос, а какими-то бездонными и фиалково-синими. Где же и у кого она видела похожие глаза? Она задавалась этим вопросом, но так и не смогла найти ответ. Для мужчины это были очень красивые глаза, полные глубочайшей грусти. «Какова же история этого человека?» – подумалось ей.
Внезапно Доминик сказал:
– Вы так вопросительно смотрите на меня, леди Чейс. – Она покраснела. Он нашел очаровательным ее движение, когда она коснулась своей зардевшейся щеки кружевной перчаткой и извинилась.
– С моей стороны было весьма неучтиво так пристально смотреть на вас.
– Что вы, меня интересует вовсе не это. Меня интересует, что вы хотите спросить меня?
– Н-ничего… – с улыбкой произнесла она, запинаясь.
– Мне известно, – проговорил он, наклонив голову, – что вы слышали кое-что… но не все… о моих родственных связях с Энгсби. Вам хотелось бы узнать побольше? Или я просто льщу себе?
– Вообще-то вы совершенно правы, мистер Ануин.
– Знаете, а ведь множество людей интересуются положением, которое я занимаю в замке Энгсби.
– О! – воскликнула Шарлотта. – Мне кажется чрезвычайно невежливым вторгаться в личную жизнь моего гостя. Уверяю вас, что…
Но Доминик перебил ее:
– Почему-то я чувствую, что должен рассказать вам о себе. – И тут же добавил: – А такое желание у меня появляется очень редко.
– Я польщена.
– Давайте немного погуляем, – внезапно предложил он. – До тех пор, пока вы не пожелаете потанцевать.
– Я с большим удовольствием прогуляюсь с вами.
– А вы не замерзнете? Ночь обещает быть холодной.
– Мне совсем не холодно, – поспешно возразила она.
Она взяла Доминика под руку и медленно направилась с ним к озеру по залитой серебристым лунным светом лужайке. Мимо проходили другие пары, весело смеясь и оживленно беседуя. Шарлотта испытывала какое-то странное чувство радости, в котором не могла разобраться. Она знала лишь одно: ей хочется продолжать беседу с Домиником Ануином и слушать его. А какой у него голос! Это был великолепный голос прирожденного оратора.
Она вспомнила, как Сесил рассказывал ее мужу о том, какое сильнейшее впечатление произвел Доминик во время своего первого выступления в Парламенте. Сейчас Шарлотта чувствовала приятное тепло, исходящее от этого человека, о чем тоже говорил лорд Марчмонд. Находясь рядом с Домиником, она ощущала беспредельное доверие к нему, какое, верно, и вело за ним многие тысячи людей, избравших его в Парламент.
– Вы действительно прежде не бывали в Клуни? – спросила она. – Вивиан рассказывал, что в прошлом ваша семья бывала здесь, но вы?..
– Нет, поскольку у нас с Сесилом очень большая разница в возрасте, – ответил он. – И у нас редко были одни и те же друзья. Вы, наверное, забыли, что мне уже скоро сорок.
– О, как бы мне хотелось, чтобы мне тоже было сорок… – вздохнула Шарлотта.
– Почему? – с улыбкой спросил он, разглядывая ее юное красивое лицо.
– Потому что, когда человек молод, он всегда совершает ошибки, – ответила она, не задумываясь.
– Я нахожу в вас очень много здравомыслия. К тому же вы обладаете познаниями, намного превосходящими познания ваших сверстников.
– Благодарю вас, – проговорила она, испытывая огромную радость.
– А прежде чем я расскажу вам немного о себе, – продолжал он, – мне хотелось бы узнать кое-что о моей очаровательной хозяйке… или это дерзко с моей стороны?
– О Боже, вы никогда не сможете стать дерзким, мистер Ануин!
– Тогда расскажите мне о себе. Похоже, Сесил ничего о вас не знает. Чаще он рассказывал мне о вашем муже и их мальчишеских выходках в Оксфорде. Но никогда ничего не говорил о вас.
Шарлотта смешалась.
– Я… ну, в основном, все было в прошлом, – неуверенно проговорила она, вспоминая о постоянных требованиях Вивиана никому ничего не рассказывать о своей прежней жизни. Но было что-то такое в проницательном взгляде этого человека, что ей совсем не хотелось лгать.
Тут Доминик ровным, спокойным голосом произнес:
– Знаете, у меня тоже многое случилось в прошлом, леди Чейс.
Они дошли до конца длинного овального озера, покрытого мелкой рябью. В лунном свете водная гладь напоминала серебряную простыню. Доминик какое-то время стоял молча, едва ощущая легкое, как перышко, прикосновение Шарлотты, которая держала его под руку. Ему казалось, что еще немного, и она воспарит и растворится в воздухе. Его очень взволновала собственная реакция на это прикосновение. Она была ребенком, но ангельским ребенком. И в то же время он мог разговаривать с ней так, как не смог бы говорить с женщинами много старше ее.
Вдруг он произнес:
– Вы знаете, когда мне было десять лет, семья Энгсби приняла меня к себе.
Даже постоянно нависавшие над нею угрозы Вивиана не смогли удержать ее от восклицания:
– И я тоже приемная дочь! Ибо моя покойная свекровь увезла меня из Лондона в Клуни, и я жила в домике смотрителя. Тогда мне было двенадцать лет.
– А я прибыл в Сиренсестер, чтобы иметь честь быть усыновленным великолепнейшими из великолепных и добрейшими людьми – маркизом и маркизой Энгсби, – сказал Доминик.
Она с новым интересом посмотрела на выразительное лицо этого так заинтриговавшего ее человека.
– Пожалуйста, расскажите еще, – попросила она умоляющим тоном.
– Сначала ваша история, – улыбнулся он.
Она посмотрела на тихие воды озера. Раздался внезапный и трагически унылый вопль цапли, гнездившейся где-то в зарослях. Шарлотта нервно теребила бриллианты роскошного ожерелья, украшающего ее прелестную шею.
– Я никогда никому не рассказываю о себе, – прошептала она. – Поэтому, пожалуйста, прошу вас, сохраните мой рассказ в тайне.
– Ваша тайна будет у меня в полной безопасности, как и у вас, надеюсь, моя, – абсолютно серьезно ответил он.
Так он узнал о той туманной ночи на набережной Темзы, когда карета леди Чейс сшибла маленькую Шарлотту Гофф, и о том, что последовало за этим в Клуни. Шарлотта рассказала ему все, кроме истории ее любви с Вивианом. Доминик не был таким любопытным, чтобы слишком углубляться в тайны молодой девушки, но был достаточно проницателен, чтобы догадаться, что между ней и Вивианом действительно что-то случилось. И он сказал:
– У нас обоих есть многое, за что мы должны возблагодарить Господа. Я был рожден в безвестности и мог бы стать ничем. Вы тоже начали жизнь в нищете, а стали женщиной высокого положения и матерью, а также хозяйкой одного из самых красивых домов в Англии.
– Моя малютка дочь – восхитительна! – признала Шарлотта.
Он заметил, что в своих возвышенных речах она ни разу не упомянула мужа. Бедное дитя, подумал он, она совсем не умеет скрывать своих мыслей. Но Доминик сделал свой собственный вывод о лорде Чейсе. Хотя они мало виделись за последние годы с Сесилом, Доминик часто слышал, как родители просили его приемного брата избегать общения с Вивианом, дурная молва о котором докатилась до самого Сиренсестера.
– А теперь – ваша история, – сказала она.
Он кратко поведал ей все, что знал о себе. Больше всего ей понравилось, что в его характере полностью отсутствует снобизм, а также нет ничего от ненавистного ей высокомерия и надменности Вивиана. Да, Доминик Ануин, наверное, был гордым человеком, но и очень добрым. К тому же он любил людей независимо от того, низкого или высокого они происхождения. Своего происхождения он совершенно не стыдился, как и Шарлотту в глубине души не смущало то, что она знала о себе. Наверное, подумала она, ранний опыт, пришедший к нему в жизни, сделал его таким восприимчивым и проницательным. Ведь одиночество и страдания могут как возвысить, так и озлобить человека.
Он не знал своей настоящей родословной, а только немного помнил о еще более нищенском существовании, чем то, которое вела Шарлотта в доме тетушки Джем. Он помнил отвратительную жизнь в благотворительной школе[34]34
Дневная школа для бедных; содержалась на пожертвования; обыкновенно находилась в ведении англиканской церкви.
[Закрыть] и признался, что это были мучительные годы издевательств, вечного холода и даже голода. Но очень скоро он возвысился над остальными мальчиками, обладая незаурядной памятью и многочисленными талантами. К нему проявил большой интерес один из преподавателей (нечто похожее произошло и с образованием Шарлотты). Он выказывал блистательный ум и сноровку, что изумляло его учителей и в конце концов привлекло внимание маркиза Энгсби, который в то время являлся попечителем благотворительной школы. Маркиз, человек добрый, был настолько поражен силой интеллекта этого сироты, которого звали не иначе, как Дик Смит, что привез его к себе в имение Энгсби. Своих детей у них с женой не было. Леди Энгсби сразу же была очарована мальчиком с волосами цвета воронова крыла и печальными фиалковыми глазами и оставила его в замке. Там ему наняли преподавателя, и в возрасте пятнадцати лет он поступил в Чартерхаус[35]35
Чартерхаус – одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных средних школ с очень высокой платой за обучение. Основана в 1611 году.
[Закрыть].
Его имя сменили – он стал Доминик Ануин. «Доминик» – с латыни переводится как «воскресенье», а именно в воскресенье мальчик впервые переступил порог замка Энгсби. «Ануин» же была девичья фамилия маркизы и ее любимого брата, который скончался совсем молодым.
Доминик был счастлив, и ему не мешало собственное непонятное происхождение; в конце концов он был наследником самих Энгсби. В пятнадцать лет мальчик стал любящим братом маленькому Сесилу, который, в свою очередь, во всем подражал приемному брату и обожал его. Правда, незаурядным умом обладал Доминик, а Сесил же был довольно недалеким молодым человеком.
Позднее мальчики стали видеться друг с другом все реже и реже. Молодой граф Марчмонд все еще пребывал в приготовительной школе[36]36
Обыкновенная школа-интернат для мальчиков 8-13 лет; готовит учащихся к поступлению в привилегированную частную школу.
[Закрыть], в то время как Доминик уже окончил Оксфорд с дипломом первой степени по двум специальностям: классическим наукам и философии. Там он впервые серьезно заинтересовался политикой. Его приемные родители не зря им гордились.
Доминик, рассказывая свою историю Шарлотте, скромно умалчивал о своих незаурядных способностях и талантах. И завершил он свое повествование, сообщив Шарлотте, что сейчас наконец достиг своей цели, став членом Парламента.
– То есть добился исполнения всех земных желаний, – сухо добавил он. – Но иногда, временами, чувствую, что все это суета сует, а счастье и удовлетворенность находятся только в душе человека.
– О, как я согласна с этим! – воскликнула Шарлотта пылко. – Я тоже это для себя открыла.
– Вы еще так молоды, и должны быть до краев наполнены радостью жизни, – с улыбкой промолвил Доминик.
Она промолчала. И снова ему пришло в голову, что эта молоденькая женщина несчастна и боится Вивиана Чейса, который вполне заслуженно имеет репутацию распутника. Неужели она любит его? Пора бы уже разочароваться в нем.
Он попытался сказать как можно более весело и легко:
– О, золотая юность, золотая юность! Вы обладаете ею. Как бы мне хотелось тоже иметь ее.
– Но у вас есть жизненный опыт и мудрость, которым завидую я, – глубоко вздохнув, проговорила она.
– Я не стал бы завидовать жизненному опыту. В моем случае он весьма трагичен, – резко произнес он.
– Вы никогда не были женаты? – спросила она.
– Нет, я никогда не женюсь.
– Простите меня.
– За что, Боже мой?
– За то, что я коснулась предмета, очевидно, болезненного для вас.
Ее искренность, нежность и красота внезапно пробили защитный панцирь, сквозь который Доминик Ануин никому не позволял проникать уже много лет. Несколько минут он стоял, сложив руки за спиной, и пристально вглядывался в тихие воды расстилающегося перед ним озера. Его глаза переполнили мука и печаль.
– Когда мне было около тридцати, я собирался жениться, – тихо проговорил он. – Она… умерла.
Наделенная способностью сочувственно откликаться на страдания в любой их форме, Шарлотта прошептала:
– О, простите меня! Мне очень жаль.
Доминик повернулся к ней и продолжал:
– Я не говорил об этом ни с кем с тех пор, как это произошло, даже с моей любимой леди Энгсби, которую я считаю своей матерью. Но… но почему-то сейчас эта грустная история готова слететь с моих уст. Возможно, это происходит потому, что вы своею добродетелью напомнили мне ее. Ей тоже было всего семнадцать лет, она была очень красива и страстно любила книги. Даже ее голос отчасти был похожим на ваш. Когда я впервые услышал вас, то мог бы поклясться, что моя дорогая Доротея вновь ожила.
