Текст книги "Необитаемый город"

Автор книги: Дэн Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

– Отлично, – улыбаясь, говорит Линда. – Превосходно, Гордон.

Гордон с ухмылкой смотрит на нее, его руки со шваброй продолжают двигаться туда-сюда, туда-сюда на высоте полных шесть дюймов над полом общей комнаты.

– Не забывайте, что швабра должна касаться пола, – напоминает Линда, и глаза Гордона расширяются от отчаяния.

Швабра замедляется, но не опускается, и Линда подходит к нему, как всегда мягкая и любящая.

– Все хорошо, Гордон, вы делаете важное дело! – Она перемещает его руки, пока швабра не касается пола. – Вот так, теперь правильно! Продолжайте подметать.

Гордон снова улыбается.

– Но это глупо, – говорит Стив. – Подметать пол не наша обязанность, для этого здесь, как в гостинице, есть уборщики. Я предпочитаю заказывать обслуживание в номерах.

– Это ваш дом, – произносит Линда. – Разве вы не считаете, что должны помогать с поддержанием порядка в своем жилище?

– Для этого есть уборщики, – упорствует Стив. – Я их видел. Один приходит по вечерам.

– Уборщики есть. Но важно научиться делать это самим. Вы же не собираетесь жить здесь вечно?

– Я здоров. Мы с Джерри выписываемся на следующей неделе.

– Не думаю, что вы нас так скоро оставите, – возражает Линда. – Но в конечном счете вас выпишут. И наша задача – научить вас тому, что понадобится в жизни.

– Я уже умею подметать, – говорит Стив. – Видите? Гордон, дай-ка швабру, я покажу.

Несколько секунд он борется с Гордоном, который хочет махать шваброй по полу. Линда разнимает их.

– Стив, можете не показывать, я верю. Хотите попробовать что-нибудь еще? Профессиональные навыки?

– Я работал в книжном магазине.

– У нас здесь есть кассовый аппарат, – говорит она, подводя его к обеденному столу. – Майкл, вы можете выступать в роли покупателя.

Я делаю несколько шагов следом за ней. На столе, как серая металлическая жаба, стоит кассовый аппарат.

– У нас здесь целый мешок пластмассовой бакалеи, – сообщает Линда, показывая на груду игрушек. – Вам нужно только… – Она поворачивается и видит, что я остановился на полпути. – Давайте, Майкл, это так забавно. Вы поможете Стиву.

Я молчу.

– Майкл боится, – говорит Стив. – Думает, касса его убьет.

– Она меня не убьет.

– Считает, машина может прочесть мысли, внушить ему что-нибудь. Он вроде как сумасшедший.

Я молчу. Какой смысл что-то говорить?

– У нас тут есть несколько чокнутых, – констатирует Стив, подается к Линде и шепчет: – Но думаю, с Майклом совсем дело плохо. Ему следует показаться психиатру.

– Хорошо, вы и самостоятельно сумеете разобраться с кассовым аппаратом, – говорит Линда, – а я пообщаюсь с Майклом наедине. – Она оставляет Стива у стола и, чуть заметно улыбаясь, направляется ко мне. – Майкл, вы сегодня нормально себя чувствуете?

– Это не имеет значения.

– Почему?

Качаю головой:

– Я не выйду отсюда. Живым.

– Думаете, вашей жизни угрожает опасность?

Я отворачиваюсь. Не хочу говорить, что на меня не стоит тратить время. Она собирается сюсюкать о солнечном свете, или о счастье, или о других глупостях.

– Майкл, пойдемте, хочу показать вам кое-что.

Иду за ней по общей комнате мимо пациентов, протирающих столы, читающих друг другу книги, играющих во всякие дурацкие игры. Я здесь уже два месяца. Какой смысл? Живым мне отсюда не выйти.

Сколько я еще смогу продержаться?

– У меня с вами сегодня особый разговор, – сообщает Линда, останавливаясь у дивана. – Это будет лучший терапевтический сеанс в вашей жизни. – Она замолкает, полагая, что я заговорю, но этого не происходит. Несколько секунд спустя Линда продолжает: – Сегодня у нас социальная терапия, как я говорила Стиву. Мы помогаем вам выработать профессиональные навыки, которые могут понадобиться в реальной жизни. Для большинства это работа уборщиком, но вы все разные. У Стива с уборкой очень хорошо получается, и теперь он приобретает профессиональные навыки. Я знаю, это кажется простым, но игра со старым кассовым аппаратом поможет ему подготовиться к жизни за стенами больницы и получить настоящую работу. Он, как мне кажется, очень близок к этому.

Молчу, не поднимая взгляда от пола, слушаю далекий гудок поезда. Слышу и другие голоса, они сердито шепчут что-то, но я игнорирую. Еще никогда они не сказали ничего хорошего.

– Чем бы вы хотели заниматься?

Качаю головой:

– Я не хочу стать уборщиком.

– Это хорошо; я и не собиралась предлагать. Все может быть гораздо проще. Социальная терапия учит приспосабливаться и не испытывать страха.

Поднимаю настороженный взгляд. Не имеет значения, о чем она попросит меня. Теперь ничто не имеет значения.

– Я хочу, чтобы вы посидели здесь. – Линда подводит меня к дивану. – И посмотрели телевизор.

Вырываю руку и отшатываюсь:

– Не могу.

– Вам и нужно-то всего лишь посидеть здесь, – улыбается она. – Для всех остальных телевизор – это развлечение, вроде как награда. Я даю ее вам в качестве терапии.

– Я не могу, – качаю головой. – Не могу здесь сидеть. Не могу включить телевизор. Не могу его смотреть…

– Мне послышалось или вы сказали: ничто не имеет значения?

– Это имеет!

– Послушайте, – настаивает Линда, вставая между мной и телевизором, – это важно. Ничего не случится.

– Вы не понимаете…

– Я все прекрасно понимаю, – спокойно произносит она, – потому я это и делаю. Телевизоры, мобильники, компьютеры и все остальное – они не для того, чтобы мучить вас. Никто не читает ваши мысли. Никто не внедряется в голову.

– Я не могу, – с трудом выдыхаю. – Не могу это сделать…

– В один прекрасный день вы выйдете отсюда, – говорит она. – Сейчас не верите мне, но придет время – и поверите. И тогда вы станете счастливым, здоровым и свободным. У вас будет дом, работа и друзья. Вы хотите, чтобы и тогда телевизор вызывал у вас ужас?

Мои глаза закрыты. Голова покачивается.

– Посмотрите на меня. – Она берет и удерживает мою голову. – Майкл, посмотрите на меня. – Медленно открываю глаза. – Ну так вот, слушайте. Вы слишком долго прятались от электроники, и, даже когда лекарства дадут результат и галлюцинации прекратятся, вы по-прежнему, в силу привычки, будете ее бояться. Но в ней нет ничего плохого. Вы можете сказать это?

– Нет, – шепчу в ответ.

– Попробуем начать с простого. – Линда усаживает меня на диван, пресекая всякие попытки к бегству. Со своего места я вижу телевизор за ее спиной – черный, безмолвный, глазеющий на меня. – Итак, – говорит она, – начнем с того, что будем сидеть здесь, смотреть и больше ничего, ладно? Не станем его включать, даже можем вытащить вилку из розетки, если хотите, но будем сидеть и привыкать к нему. Сделаем вид, будто в этом мире все в абсолютном порядке.

Мой голос звучит сипло:

– Зачем вам нужно, чтобы я тут сидел? Что со мной будет после этого?

– Ничего с вами не случится. Вот почему я здесь – показать, что ничего с вами не будет. Договорились?

Смотрю на телевизор. Он по-прежнему черный. Скрежещу зубами.

Я не хочу бояться.

– Договорились. – В глазах стоят слезы. – Давайте.

Это не похоже на выключатель в моей голове, как если бы лекарства повернули волшебный рычаг и внезапно все безумие прошло. Но они действуют. Медленно и неуклонно кветиапин меняет взгляд на мир.

Представьте, что смотрите через очень грязное окно и кто-то вдруг протирает его. Оно все еще мутное, в пятнах, но видно уже яснее. Сквозь стекло пробивается свет, и некоторые предметы становятся четче. Самочувствие улучшается.

А это означает, что я был болен.

Теперь очевидно, что та личинка была галлюцинацией. Ну то есть как она могла быть настоящей? Таких личинок просто нет, а если бы они существовали, то об этом знал бы не один только я. Она оставила бы хоть что-то – слизь, отпечатки, следы укусов или иные факты своего существования. Кто-нибудь заметил бы нечто странное, задавались бы вопросы, вся больница была бы поднята по тревоге. Это невозможно спрятать. Нет, эта личинка не могла быть реальной.

Дни провожу в бесконечных наблюдениях. В общей комнате есть пациент, с которым никто никогда не разговаривает. Любопытно, существует ли он на самом деле? Сидит в углу, беседует сам с собой, а люди проходят мимо, не замечая его. Возможно, он живет лишь в моей голове. За обедом с ним заговаривает одна из сестер, кладет руку ему на плечо. Означает ли это, что он реален? Или и сестра существует только в моем воображении? Смотрю, как она переходит к другим пациентам, заговаривает, спрашивает, как они себя чувствуют, нравится ли сегодняшняя еда и всякое такое. Может быть, это плоды фантазии и пациенты двигаются и отвечают только в моей голове, а в реальной жизни они сидят спокойно и ничего не говорят, потому что никакой сестры здесь и нет. Возможно ли это? Насколько реальны мои сны? Как глубоко ложная реальность смешалась с действительностью? Если доктор Ванек прав, то понять это невозможно.

Единственное, в чем я уверен, – это в ночных шагах. Тех легких шагах, которые, как мне казалось, принадлежали Шоне и которых теперь не слышно. Ни одна из сестер не проверяет нас по ночам – только охранник, который ходит по коридорам и заглядывает в окна. Думаю, Шона – это тоже фантазия, как и та личинка: галлюцинация, рожденная пребывающим в отчаянии разумом. Подсознание создало эту спокойную медсестру, тихую и красивую, потому что я страдаю от одиночества.

Тогда почему разум сотворил личинку?

Меня пробирает дрожь при мысли о том, что личинка уменьшилась и теперь прогрызает норы в мозгу.

Уверен, доктор Литтл реален. Как и Девон, Линда и Ванек. Их видело слишком много людей, говорили с ними, реагировали на них. Либо они все – галлюцинации, либо все реальны. Если мои видения могут быть столь всеохватны, то тогда реальности не существует вообще.

А мой отец? Вполне можно предположить, что он тоже игра воображения. Предоставленный сам себе в сиротском детстве, шизофренический мозг создал образ отца и, не зная, как должен себя вести настоящий отец, наделил его всеми жестокими чертами, которые видел в окружающих. Голос земли, говорящий, что я ничто и никто меня не любит. Ребенком я сам себя кормил, купал, водил в школу. Потому ли, что мой отец не заботился обо мне? Или потому, что его не было в природе?

Но он пришел, говорил со мной, накричал на меня и на Девона. Потом Девон и доктор Литтл вдвоем общались с ним и прикасались к нему. Не знаю, где начинается и заканчивается реальный мир.

Наверное, я выдаю желаемое за действительное, когда надеюсь, что отец нереален. Нет, я человек невезучий.

А эта репортерша, Келли Фишер? Она заставила меня пообещать, что я никому не расскажу о ее существовании, принудила поклясться. Когда она спряталась в туалете от санитара, была ли она на самом деле, или это мой разум создавал удобные объяснения, почему окружающие ее не видят? Придя в тот день в общую комнату, она сидела со мной, но Линда ее игнорировала.

Раздается стук в дверь, но я, как обычно, не поднимаю взгляда. Ко мне не ходит никто, с кем хотелось бы общаться. Ручка поворачивается, в приоткрытую щель проникает ее запах еще до того, как я слышу голос. Слабый запах цветов. Люси.

– Майкл?

Поднимаю взгляд и вижу ее: наконец-то вернулась, заглядывает в палату. Люси видит мое лицо, и в ее глазах вспыхивает узнавание. Она вбегает в комнату, утыкается в шею и плачет. Я тоже обнимаю ее – долгое медвежье объятие. Сидим так целую минуту, две минуты – сидим прижимаясь друг к другу. Месяц прошел с того дня, как Люси была здесь, и я больше не хочу ее отпускать.

– Извини меня, – шепчет она. – Я пыталась сделать все, что в моих силах, но не сумела вытащить тебя.

– Как ты сюда попала?

– Подкупила ночного уборщика. Он ни в чем таком не участвует – ты можешь ему доверять.

– В чем не участвует? – Я беру ее за руку и мрачно нашептываю: – Я болен, серьезно болен. В чем таком тут можно участвовать?

Она хмурится:

– Как это ты можешь быть болен?

– Лекарства делают свое дело. Думаю, что я и на самом деле шизофреник.

– Я столько всего нашла, – говорит она. – Ты меня просил выяснить про маньяка-убийцу, про больницу и все остальное. Здесь и в самом деле что-то происходит…

– Но я не хочу, чтобы это было правдой! Я видел такие вещи, которые не могут быть реальностью, – монстров, настоящих монстров, и они не могут быть ничем иным, кроме как галлюцинациями. И потом, тут есть еще одна девушка…

– Еще одна девушка? – перебивает Люси громко и ревниво. Я испуганно смотрю на дверь, делая ей знак рукой вести себя тише. Она упирает руки в бедра. – Кто она?

– Репортерша, – шепчу я, – из «Сан». Но она точно игра воображения. Когда ты приходила в прошлый раз, приходила и она, а я ничего такого и не подумал, потому что доктор Литтл сказал мне, что пришел посетитель, но он-то говорил про тебя – это была девушка, и именно ты. Репортерша была еще одной галлюцинацией, которая пыталась затащить меня глубже в эту историю с убийцей, заговором и всем остальным, чего не существует. Все это игра воображения! Мне это привиделось – убийца, безликие люди и так далее. Неужели ты этого не понимаешь? Если все это нереально, то больше нечего бояться, не нужно прятаться.

Гулкие, громкие шаги в коридоре, они медленно приближаются, и я отодвигаюсь от нее.

– Охранник, – говорю я. – Закрой дверь. Быстро…

Но дверь закрыта.

Я недоуменно смотрю на Люси:

– Это ты ее закрыла?

– По-моему, да.

– Ты побежала прямо ко мне… Двери не закрываются сами по себе, здесь нет пружин. Кто закрыл дверь?

– Уверена, что я. Иначе и быть не могло.

Шаги звучат практически у самой двери.

– Это не имеет значения. Прячься!

Она перекатывается на противоположную от входа сторону кровати и ныряет под нее. Я падаю на постель, делаю вид, что сплю, но веки закрываю не до конца и сквозь щелочки вижу, как останавливается ночной охранник, смотрит в окошко и следует дальше. Выжидаю какое-то время, считаю его удаляющиеся шаги. Он замирает у следующей двери, и я перестаю дышать. Шаги возобновляются, потом затихают, и я задерживаю дыхание в том же ритме. Опять слышу шаги, перекатываюсь, заглядываю под кровать. Люси смотрит на меня снизу.

– Это не больница, а тюрьма, – возмущается она.

– Ты вроде сказала, что узнала что-то. – Бросаю взгляд на дверь. – Что же?

– Они и в самом деле охотятся на тебя. Вся больница. Уборщик – вот единственный, кому ты можешь доверять. Его зовут Ник, и он поможет нам бежать.

– Чего они хотят?

– Я не знаю. Но это уже не имеет значения – мы можем исчезнуть. Прямо сейчас, раз и навсегда, и ты больше никогда их не увидишь. Тогда уже будет не важно, что им надо, потому что ты получишь свободу.

Смотрю на нее, тяжело дыша, думаю о внешнем мире.

– Лекарства оказывают действие, – шепчу я. – Даже если что-то из этого реально, что-то явно – нет. А я не хочу возвращаться в прежнее состояние.

– Достанем тебе другие лекарства, ты должен пойти со мной! Ник мне открыл, он же нас и выпустит, но мы… – Она замолкает, бросает неуверенный взгляд на дверь, потом на меня. – Мы не можем.

Смотрю на нее, а беспокойство прорастает в душе, как сорняк.

– Чего мы не можем?

– Не можем бежать.

– Ты ведь договорилась с уборщиком?

Она явно запуталась и пытается вспомнить что-то.

– Ну да…

– И он тебя выпустит без проблем?

– Конечно, но… – Она мотает головой. – Это все как-то лишено смысла.

Делаю шаг к ней:

– Что лишено смысла?

– Помню, что подкупила уборщика. Помню, что пришла, чтобы освободить тебя, но уйти мы не можем.

– Мы не можем или я не могу?

Она окончательно запуталась и смотрит на меня с открытым ртом:

– Нет, не так конкретно, просто… Я знаю. Это факт, который у меня в подсознании: мы подойдем к воротам, согласно плану, но уборщика там не окажется, и нас поймают. Отсюда никак не выйти.

– Думаешь, он тебя предал?

– Нет, Майкл, дело не в этом… Это даже не предчувствие, а факт. Я это знаю так же четко, как собственное имя. – Она замолкает на секунду. – Люси Бриггс. – Голос у нее неуверенный, осторожный.

Я медленно киваю:

– Люси Бриггс.

Ее глаза от страха широко распахнуты.

На ней та же одежда, что и в прошлый раз, – черная футболка и черные джинсы. Пытаюсь вспомнить, выглядела ли она когда-нибудь по-другому, и не могу.

– Что происходит?

Потом меня осеняет, и в тот самый момент, когда я все осознаю, до нее тоже доходит. Вижу по ее лицу и знаю, что она читает мои мысли, а это означает, что я прав, но не осмеливаюсь сказать об этом вслух.

Ее голос как дуновение ветра.

– Я не существую.

Сердце разрывается пополам.

– Майкл, я – галлюцинация.

– Нет.

Она подходит ко мне:

– Никакой ночной уборщик меня сюда не впускал, это все игра твоего воображения, а уборщик – придуманное объяснение, чтобы придать всему удобоваримый вид, но оно не выдерживает критики, потому что нам отсюда не выйти.

Скрежещу зубами:

– Ты существуешь!

– Но ты знал это – в глубине души ты всегда знал. Все это игра воображения. И мне это известно, ведь я – часть тебя.

Слезы жгут глаза, я в бешенстве кричу:

– Ты существуешь!

Она приближается, обхватывает мое запястье, и я чувствую прикосновение, теплоту и давление, но не плоть. Заглядываю в ее глаза: отражение не такое, каким должно быть, – я там моложе, хорошо одетый, красивый и полузабытый. Искаженный образ собственных воспоминаний, идеализированное «я» в глазах идеальной женщины.

– Майкл, извини, пожалуйста.

– Как ты можешь извиняться, если ты не существуешь? – Я плачу.

Выворачиваю запястье из ее пальцев, сам хватаю ее за руку, но ощущение какое-то неправильное: масса, тяжесть остаются, но я понимаю, что они нереальны. Должно быть больше упругости. Вдруг что-то чувствую. В ее запястье должен прощупываться пульс, и стоило мне только подумать об этом, как он начинает биться. Разум, отчаянно хватаясь за фантазию, восполняет детали.

– Это не может быть реальным, – говорю я и тут же противоречу себе: – Ты должна быть реальной.

– Мне бы тоже этого хотелось.

– Ты не можешь не быть реальной! – кричу я. Она вздрагивает, выдергивает руку. – Я тебя вижу. Я тебя осязаю. Я чувствую твой запах.

– Извини, я существую только в твоей голове.

– Но ты умнее меня. – Размахиваю руками. – У тебя больший словарный запас, ты говоришь о людях, которых я не знаю. Разве это может быть игрой воображения?

– Ты много о чем слышал, – объясняет она, приближаясь мне. – Много чего видел, читал, и ты впитал все это как губка, и теперь оно заперто в твоем подсознании. А когда ты говоришь со мной, все это просто… выходит наружу. Ты, Майкл Шипман, не отдаешь отчета в собственном знании. Все это находится там, внутри тебя, и твой мозг по какой-то причине решил, что Люси Бриггс может помнить это, даже если этого не помнишь ты.

Сажусь на кровать. Люси кладет руку на плечо, и я знаю: ее рука здесь. Но еще знаю, что ее нет. Впиваюсь взглядом в ее лицо – идеально красивое, изящное и сильное одновременно. Живущая по соседству девушка, которая к тому же еще и супермодель. Смешно.

– Наверное, мне раньше нужно было догадаться, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой? – Я беру ее руку – мягкую, теплую, живую. – Идеальная женщина – умная, с чувством юмора, великолепная, ни с того ни с сего безумно влюбившаяся в полное ничтожество.

– Ты не ничтожество.

– Я бездомный пациент из психушки. Окончил школу, а потом социальная служба направила меня на тупую работу. Будь ты настоящей, ты бы нашла богатого бойфренда и жила бы в пентхаусе в центре города.

– У меня есть пентхаус в центре города.

– Потому что я выдумал его для тебя! Я такой одинокий глупый неудачник, что придумал для себя идеальную подружку.

– Майкл, послушай, я тебе помогу.

– Уходи!

– Если я и в самом деле существую только в твоей голове и помню то, чего не помнишь ты, может, я обнаружу и что-нибудь важное.

Я отворачиваюсь к стене:

– Оставь меня в покое…

– Доктор Ванек сказал, что твои галлюцинации могут быть основаны на реальных событиях, которых ты не помнишь, потому что не можешь залезть себе в голову. – Она становится передо мной, но я снова отворачиваюсь. – Майкл, я уже у тебя в голове. Если они здесь, то, может, мне удастся их найти!

– Черт побери, Люси, тебя нет!

– Конечно же я есть! – кричит она. – Для всех остальных меня нет, но для тебя я есть. Я могу мыслить. А это значит, что я существую.

– Мысли внушаю я, у тебя нет собственной воли.

– И это твоя идеальная подружка?

– Что? – Я снова смотрю на Люси, слезы блестят в ее глазах – мягких, печальных и бездонных, как колодцы.

– Если это правда, – говорит она, – если ты придумал свою идеальную девушку, то неужели ты создал ее такой слабой? Неужели она совсем безвольна? Неужели в ней нет силы? Неужели у нее нет своих мыслей?

Чувствую, как в очередной раз разбивается сердце.

– Конечно нет.

– Я тебя люблю, – произносит она и приводит новые аргументы. – Кто тебе велел держаться за работу каждый раз, когда хотелось уйти? Кто тебя убедил ходить на уроки по выработке навыков чтения? У меня есть собственная воля. Ты прекрасно знаешь, что не смог бы полюбить безвольного человека. Ведь ты понимаешь, что любовь – это не про то, как быть с человеком рядом, а про то, как сделать его лучше. Майкл, мы делаем друг друга лучше. – В ее глазах все еще стоят слезы: крохотные капельки воды, сверкающие, как бриллианты. – По крайней мере, дай мне попробовать.

– Майкл, как ты там – все нормально?

Бросаю взгляд над плечом Люси и вижу ночного охранника, входящего в палату.

– Тут были какие-то крики, – говорит он. – С тобой все в порядке, дружище? – Он делает шаг прямо в направлении Люси, и она отходит в сторону.

– Почему ты отодвинулась? – спрашиваю я, игнорируя охранника и поедая ее взглядом. – Если ты всего лишь галлюцинация, ты просто могла остаться на месте, а он бы прошел через тебя.

– С кем это ты говоришь?

– Твой мозг не позволяет мне делать ничего такого, что считает невозможным, – объясняет Люси, пожимая плечами. – Рассуждая логически, меня вообще не должно быть здесь одновременно с ним, поскольку данная ситуация подчеркивает тот факт, что я для него невидима.

– Вы ее видите? – спрашиваю охранника.

Он отвечает, не поворачивая головы:

– Майкл, здесь только мы с тобой.

– Да вон же она – вы что, слепой? – Он стоит неподвижно. – Да повернитесь и посмотрите.

– Он думает, ты хочешь его обмануть, – замечает Люси, делая несколько шагов за его спиной. – Ты не единственный шизофреник под замком. Он видел этот трюк сто раз.

– Ударь его! – приказываю я Люси.

– Майкл, успокойся, – произносит охранник, поднимая руку.

– Ну же, – требую я, – ты ведь прямо за его спиной – ударь его! Мы сможем убежать – уборщик выпустит нас, как и обещал. И мы снова будем вместе, но теперь уже навсегда.

– Майкл, меня нет.

– Нет, ты есть! Ударь его!

– Тише, Майкл, – убеждает меня охранник, кладя руку на плечо. Я резко сбрасываю ее, но он вцепляется в меня мертвой хваткой с такой скоростью, что я даже не успеваю понять, что происходит. – Майкл, тихо, – снова повторяет он. – Ну-ка успокойся. Все будет хорошо.

– Помоги мне!

В ответ – прощальный взмах рукой: по ее щеке скатывается слеза. Потом Люси исчезает. Я борюсь с охранником, но он крепко держит меня и зовет сестру. Я пытаюсь его лягнуть, и мы вдруг оказываемся на полу, где он обездвиживает меня окончательно.

– Люси!

Нет ответа.