Текст книги "Необитаемый город"

Автор книги: Дэн Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 27

Лица снова поворачиваются ко мне, стертые, не отражающие никаких чувств. Я смотрю на них, пытаясь понять, что должен делать. Отпускаю руку Люси, боясь, что они увидят изгиб моих пальцев и придут к единственно возможному выводу: это шизофреник, он видит людей, которых нет, ему нельзя доверять. Возникает другая проблема – куда деть руки? Я их опускаю – они висят как плети. Это тоже неестественная поза. Сгибаю. Разгибаю.

– Доктор? – зовет Элли.

Она делает это специально – испытывает меня. На лице Элли читается: «Что ему известно на самом деле? Какая его часть – Ванек, а какая – все еще Майкл?» В полном отчаянии смотрю на Люси. Не могу говорить, когда все на меня таращатся. Если все это происходит только в моем разуме, то нужно ли вообще что-то делать?

– Помоги мне!

Она разводит руки и пожимает плечами:

– Не могу. Я ничего об этом не знаю.

– И я тоже.

– Да, ты не знаешь, – соглашается Люси, – но знает он.

Бросаю взгляд туда, куда она показывает, и вижу Ванека: он стоит у входа в комнату.

Ванек. Мысленно обращаюсь к нему, зная, что он услышит:

«Что вы делали в машине?»

«Мы поговорим об этом позднее, – отвечает он. – Тебя ждут».

Отхожу от стены, медленно иду вперед, давая себе время подумать.

«Я не могу».

«Ты должен, – напирает Ванек. – Знаешь, что такое четвертый этап?»

Понятия не имею. Третий этап каким-то образом связан с детьми. Был ли я ее частью? Нет, это дело совсем недавнее. Питер говорил о ней так, будто никогда не видел ее в действии. Может быть, я – часть второго этапа. Или даже первого.

«Да, мы были вторым этапом», – подтверждает Ванек.

Подхожу к собравшимся, окидываю их взглядом, по бокам от меня стоят Элли и Ванек.

«Они ждут. Проинструктируй их».

«Вы же знаете, что я не могу».

«Тогда позволь это сделать мне». У него самоуверенная, самодовольная улыбка.

«Именно этого вы и добиваетесь – контроля над моим разумом».

«Если ответишь „нет“, – усмехается он, – то выставишь себя мошенником и тут же будешь убит. А то и кое-что похуже случится».

– Доктор? – Это Элли.

– Минуточку, – отвечаю я. – Я думаю… как рассказать наилучшим образом.

«Вспомни полицейского, – шепчет Люси. – Ванек может выступать, и не контролируя тебя».

«Откуда я могу знать, что вы не предадите нас?»

«Если умрешь ты, умру и я, – говорит он. – Майкл, поверь, если бы я мог избавиться от тебя, убив, ты был бы давным-давно мертв».

Кошусь на Люси, не осмеливаясь смотреть прямо.

– Что-то случилось? – спрашивает Элли.

– Первый этап чуть не убил нас, – начинает Ванек, обращаясь к совету. Все смотрят на меня, жадно слушают. – Но он показал, что перенесение себя во взрослого человека занимает слишком много времени, надолго лишает возможности действовать. Нам повезло, что мы оставили одного из людей пустым, чтобы он позаботился о телах, иначе бы мы умерли от голода. На этом этапе соединились мы с Элишкой. А еще был Черни и несколько других.

Он сказал «одного из людей». Значит, они не люди? А кто? Вспоминаю личинку, меня пробирает дрожь, и я прогоняю неприятный образ. Нет, это должно быть что-то иное. Личинки ненастоящие, не могут они быть настоящими.

– Это всем известно, – ворчит Элли.

– Одну минуту, – возражает Ванек. – Я создал этот План и немало горжусь им.

«Кроме того, чем больше я говорю, тем сильнее мой контроль над этим шизофреническим мешком с дерьмом. – Он кидает на меня косой взгляд. – Последнюю часть они не слышали, это было сказано только для тебя».

«Вы не можете мной управлять. Вы меня почти не контролируете».

– Вторая фаза включала детей, – говорит Ванек. – Чем больше мы узнавали о человеческой психологии, тем лучше понимали… вернее сказать, я понимал, что детские мозги более податливы, более открыты для схем, которые нам необходимо создать, чтобы манипулировать ими. Да, процесс займет больше времени, но результаты будут качественнее, полнее. Большинство субъектов второй фазы были новыми, но я присоединился к ним, поскольку полагал, что обновленная, улучшенная связь стоит того, чтобы потратить на нее время. Вы и представить себе не можете, сколько раз я пожалел об этом решении.

– Но теперь вы в порядке? – спрашивает Элли.

Киваю, перехватывая контроль у Ванека:

– Просто… – Что я могу сказать? Люси одобрительно улыбается из дальнего конца комнаты. – Столько всего нужно осознать. Я не был здесь с начала второй фазы, и увидеть, какой путь вы проделали без меня… Это восхитительно.

«Правильно, – одобряет Ванек. – Подкармливай ее честолюбие».

«А теперь рассказывайте остальное».

«Об этом ты сам можешь догадаться, – говорит он, обращаясь только ко мне. – Верно? На второй фазе нас и поймали. Вы, люди, становитесь такими агрессивными, когда опасность грозит вашим детям, и Черни вместе с несколькими другими убили, хотя Элишка осталась жива. Ее не было на ферме – работала в одном из внешних проектов, и, когда пыль осела, у нее появилась возможность сделать следующий логический шаг».

Смотрю на совет, на публику, бо́льшая часть которой – беременные женщины.

«Третья фаза имела целью оплодотворение, – думаю я, глядя на Ванека. – После Черни вы уже не могли похищать детей, так что вам пришлось делать собственных».

«Все это часть Плана, – сообщает Ванек. – Моего Плана, должен сказать, хотя он и был очень умело осуществлен Элли».

«И это означает, что четвертая фаза…»

«Ты еще не знаешь, – перебивает Ванек. – Слышал одни общие слова и пока не в состоянии понять».

«Так объясните».

«Ты осознаешь, насколько зависим от меня? Да как ты вообще можешь без меня функционировать?»

«Майкл, не слушай его, – вмешивается Люси. – Ты сильнее».

«Расскажите про четвертую фазу».

«Нет».

Я молчу, по-прежнему избегая взгляда Ванека.

«Почему бы тогда не рассказать им?»

«Вероятно, в конце концов я так и сделаю, но сначала хочу, чтобы ты помучился. Повертелся как уж на сковородке».

Вновь оглядываю собравшихся. Меня разоблачат… Одно неверное слово, и они поймут, что я самозванец, и тогда придется мести землю палкой, как та журналистка, махать туда-сюда, и мозги у меня будут такими же пустыми, как окружающие дома. Что теперь делать, развернуться и бежать? Нужно было уйти с полицией.

Полиция! Вот как я это сделаю.

– Слишком долго я ждал этого момента. – Стараюсь, чтобы голос не дрожал. – Двадцать лет. Но нынче у нас на повестке дня более важные заботы. – Бросаю взгляд на Элли. – Дорога сюда далась нелегко – полицейские пытались не пустить меня, задержать. Когда я оказался на территории лагеря, они сказали, что вернутся с ордером. Они стремятся проникнуть сюда с того самого момента, как мы купили это место. Они хотели все здесь осмотреть, узнать, чем мы занимаемся, и прервать нашу работу. Но прежде у них не было предлога. Боюсь, я дал его.

Сейчас они должны зашевелиться, зашептаться взволнованно. Элли кажется обеспокоенной. Я надеялся, что мои слова не вызовут ее подозрений, но вдруг она догадается, что я всего лишь тяну время? Ванек недоволен, но помалкивает.

– Он прав, – вступает Арлин. – Если полицейские вернутся с ордером на обыск лагеря, они обнаружат ясли. Найдут Дом. Мы не можем этого допустить.

Элли мрачнеет – вокруг нее словно появляется колючая аура. Она не подозревает меня, но сердится. Вполне могу представить, что такое власть, и чувствую, что этой женщине не нравится мое поведение. Ванек прав насчет того, что нужно подкармливать ее честолюбие. Главным здесь был я или, вернее, он, но мы слишком долго отсутствовали, и на первое место вышла Элли. И, предоставляя мне слово, прося рассказать про четвертую фазу, она демонстрировала совету, что может управлять даже великим Ванеком. Сменив тему разговора, я узурпировал ее власть. Теперь необходимо вернуть Элли полномочия.

Делаю шаг назад и обращаюсь к ней:

– Когда я покинул вас, наша группа была меньше, и сегодня, спустя двадцать лет, я плохо себе представляю, как ею руководить. Элли тут главный специалист.

Она колеблется несколько секунд. На мгновение задерживает взгляд на мне, потом выходит вперед.

– Доктор Ванек прав – полиция вернется утром. А может, даже раньше. Мы должны подготовиться. – Она смотрит на Чарльза. – Ясли – это основная забота. Если они обнаружат детей, то наши планы будут раскрыты.

– У нас есть план чрезвычайных мер, – напоминает Чарльз. – Мы прячемся или эвакуируемся?

– Прячемся, – отвечает Элли. – Но нужно быть готовыми к полной эвакуации, если возникнет необходимость.

– Мне нужен час.

– Приступайте, – хмуро приказывает Элли.

– А как быть с Домом? – спрашивает Арлин. – Под предлогом поисков беглого преступника они перероют здесь все. Если найдут документы…

– Это предоставьте мне, – отмахивается Элли, – а сами займитесь яслями и лабораторией.

– Лабораторией? – спрашиваю я.

– Конечно. – Элли пожимает плечами. – Меньше всего нам нужно, чтобы полиция обнаружила полтонны самодельного цианида. – Она поворачивается к остальным. – Идите с Чарльзом и помогите все спрятать. Идите!

– Цианид? – Задаю вопрос слишком быстро и громко и спохватываюсь, что выдал себя, но… цианид!

Келли была права, когда рассуждала о похищенных химикатах. Элли смотрит на меня, чувствует мое потрясение, а я понимаю, что вся конструкция рушится. Зачем им полтонны цианида?

– Вы, кажется, удивлены, – говорит Элли, пристально глядя на меня. – Даже чуть ли не… обеспокоены.

Нужно как-то рассеять ее подозрения.

– Не обеспокоен, – поправляю ее, – просто удивлен, что вы смогли изготовить такое количество. Я думал, что смерть Брэндона в «Химкоме» привела к приостановке снабжения.

– Так и случилось, – соглашается Элли. – Но думаю, накопленного запаса нам хватит.

Успокоенная моими словами, она ведет меня в соседнюю комнату. Здесь на диване сидят трое, тупо смотрят на картонную коробку. На ней неумело нарисовано человеческое лицо, словно это детский игрушечный телевизор.

– Пора! Все встают – да-да, встают. Теперь идем со мной. – Элли обращается к ним преувеличенно бодрым голосом.

Это жутко напоминает профессиональные интонации Линды.

Элли помогает им подняться. Они идут на негнущихся ногах, равнодушно поглядывая на стены; один время от времени подергивается.

– Это новенькие, – шепчет Элли, выводя меня на улицу. – Есть еще десяток таких же, проходят процесс. Им необходима опека – даже поесть самостоятельно не могут.

Улицы поддельного городка заполнены людьми, половина из них ведет других. Выглядит это достаточно дико. Элли раздраженно бормочет:

– Амброуз, я не виню вас за полицию. Но жаль, что вы не появились в более благоприятное время.

Мне нужны ответы.

– Расскажите о процессе. – Пришлось набраться мужества, чтобы попросить об этом. Элли кидает на меня пронзительный взгляд, и я тут же продолжаю, пытаясь усыпить подозрения: – Что вы сделали для его усовершенствования?

Если она расскажет о внесенных изменениях, то, быть может, мне удастся понять, как он вообще работает. А тогда, вероятно, найдется и способ остановить его.

Элли передает три человеческие марионетки ближайшему члену совета, а меня движением руки зовет за собой. Идем к яслям.

– Мы не были готовы к программе воспроизводства, заняться этим нас вынудила катастрофа с Черни, – говорит она. – Но все пошло настолько успешно, что мы практически не выбились из графика. Убедитесь сами.

Элли открывает дверь в ясли, мы входим. Как и во всем лагере, здесь нет электричества, но даже в тусклом свете, падающем через двери, я вижу многие ряды кроватей – от младенческих люлек до коек для взрослых. Они уходят вдаль и теряются в темноте. В каждой кровати кто-то лежит неподвижно. Он либо спит, либо накачан лекарствами до коматозного состояния – наверняка сказать невозможно. К рукам лежащих подведены трубки капельниц, лица забинтованы. Потрясенный, смотрю на Элли. Она кивает:

– Правда же, красота?

Подхожу к ближайшей люльке: ребенку в ней нет и года. На карточке, прикрепленной сбоку, написано «Мэри». Преодолевая дрожь, протягиваю руку, прикасаюсь к теплой ручонке, куда воткнута игла капельницы. Под прозрачной пленкой, удерживающей иглу, кожа туго натянута. Стойка, на которой держится банка с внутривенной жидкостью, зловеще наклонилась над человечком – одна из сотен, стоящих здесь, как безмолвные солдаты.

За спиной вспыхивает огонь – Элли зажигает светильник.

– Внутривенные вливания – одно из наших наиболее успешных новшеств, – поясняет она. – Если нужно, мы годами держим подопечного в таком состоянии, хотя обычно он лежит под капельницей не больше недели, потом – перерыв. Мозг легче приспосабливается в отсутствие внешних раздражителей. Эмоции – наиболее сложная проблема, а этот процесс помогает снимать отрицательное воздействие. И тем не менее без регулярных упражнений тело хиреет. – Она покачивает головой. – К сожалению, риск имеет место, но мы пошли на него, когда избрали такой путь.

Киваю, стараясь дышать ровно, делаю безразличное лицо, хотя внутри у меня все кричит от бешенства, страха и отчаяния. Да что они себе позволяют! Я осторожно указываю на бинт на голове Мэри:

– А лицо?

– Легкое давление на лицевые мышцы вроде бы облегчает переход. Большинство из нас в последнее время спит с маской. Если хотите, можете снять бинты, но пока вы ничего не увидите – обычное уродливое человеческое лицо.

Снова киваю, пытаясь сохранять спокойствие. Думаю о себе, о том, что вот так же лежал в кроватке, когда был ребенком. Может быть, даже в этой самой люльке – плакал и горланил, пока снаружи полиция перестреливалась с убийцей, а внутри младенцы один за другим гибли от рук матерей. Удар ножа, струя крови – переход к следующей колыбели. Этот кошмар я переживал сотню раз с тех пор, как узнал правду о своем рождении.

Уже не в первый раз испытываю симпатию к Хоккеисту.

Я слишком возбужден, чтобы оставаться рядом с люлькой. Безликие уничтожают этих детей, имплантируют что-то такое, что вытесняет их разум и завладевает телами. Убить их было бы актом милосердия, но одна мысль об этом – о том, как я хладнокровно делаю это собственными руками, – вынуждает остановиться и опереться о стену. Голова кружится, к горлу подступает тошнота. Хочу заплакать, закричать и убежать. Хочу сбить Элли с ног, разнести вдребезги ее лампу и поджечь ясли. Хочу спрятаться в норе и никогда не выходить из нее.

– Вам нехорошо?

«Убийцы! – безмолвно кричу я. – Вы и со мной это сделали!»

Но это не она сделала, а доктор Ванек. Он все затеял, а потом заполз в меня, как рука в куклу-перчатку. И теперь пытается выбраться.

– Амброуз?

Поворачиваюсь к Элли, глаза влажны от слез. Я вытираю их. Нужно придумать объяснение.

– Я просто… – Проглатываю ком тошноты. – Не предполагал, что мы сможем пройти так далеко и за такое короткое время. – Объяснение кажется глупым и неискренним. Вспоминаю ее амбициозность и добавляю: – Вы проделали невероятную работу – я сам не справился бы лучше.

Искривляю губы в улыбке, сдерживая волну отвращения. Как я могу говорить с ней подобным образом? И ничего не предпринимать, когда рядом мучат сотни детей? А что еще остается?

Она кивает:

– Спасибо, доктор. Но я не могу приписать все заслуги себе. Без ваших исследований у нас не было бы фундамента.

Смотрю в дальний конец комнаты, стараясь не думать о множестве ее беспомощных пленников. О той очевидной роли, которую я сыграл в их жуткой судьбе.

– Что дальше?

– Четвертая фаза.

Киваю:

– Да, конечно. – Необходимо узнать больше и найти способ остановить негодяев. Поворачиваюсь к ней и улыбаюсь. – Надеюсь, ваши улучшения скажутся и на четвертой фазе…

Я резко останавливаюсь и прислушиваюсь. Из темной бесконечности яслей доносится шум – медленная слюнявая стрекотня. Мне знаком этот звук. Пытаюсь думать о чем-нибудь другом, представить безликую няньку или забытую всеми безмозглую куклу, но не могу. Страшный образ помимо моего желания завладевает разумом.

Гигантская личинка.

Напрягаю слух, готовясь к чудовищной сцене. Вот к чему все вело, вот что я искал и чего избегал одновременно. Ответ. Кладу руку на голову, пытаясь почувствовать, как ползет скользкий червь.

Наконец чавкающая личинка появляется – неясный ползущий силуэт на кромке светового круга.

– И как же мы их спрячем?

Элли прослеживает за моим взглядом:

– Отнесем в кукурузу. Новопосвященные помогут – под нашим руководством они будут прятаться в поле, пока полиция обыскивает лагерь.

– Вы говорите – отнесем их? – Мысль о том, что придется держать личинку в руках, вызывает отвращение; усилием воли подавляю дрожь. – Вы и в самом деле считаете этот способ наилучшим?

Она пожимает плечами:

– Нет времени их будить, и под действием успокоительного они будут вести себя тихо.

– Нет, я имею в виду… – Замолкаю.

Что-то тут не так.

– Что вы имеете в виду?

– Я… – Не знаю, что сказать. Нельзя говорить о них, не выдав невежества, – Ванек должен знать все: кто они такие, как называются, на что способны. – Я имею в виду других. – Личинка все больше выползает из темноты, тень оборачивается слизью и мускулом. Показываю на нее. – Их.

Элли смотрит в проход на личинку, медленно продвигающуюся к нам.

– Майкл, скажите мне кое-что…

– Да?

Она переводит взгляд на меня:

– По-вашему, что вы видите?

Слишком поздно. Понимаю свою ошибку: она назвала меня Майклом и я отозвался. Элли знает.

Делаю шаг назад:

– Что вы хотите сказать? – Удастся ли мне отыграть? Спасти ситуацию?

Она подходит ко мне:

– Шизофрения у вас не прошла, я права? Доктор Ванек вовсе не освободился. Вы просто держите нас за идиотов.

Личинка – это галлюцинация, там ничего нет. Вот как Элли поняла, что я – это я. Смотрю на приближающегося монстра, он распахивает кольцо рта.

– Я… я Ванек, Элли. Амброуз Ванек. Вы меня знаете.

– А теперь вы знаете меня, – говорит она. – Как и все остальное. И поэтому мы не можем позволить вам снова уйти.

Напускаю на себя невинный вид:

– О чем вы?

– Доктор Ванек, вы слышите меня?

«Я здесь», – отвечает Ванек.

Он стоит рядом со мной, не дальше чем в десяти футах. Искоса поглядываю на него, и Элли прослеживает направление взгляда.

– Можете говорить? – спрашивает она.

«Не через него, – отвечает Ванек. Он сердито поглядывает на меня. – Не сейчас».

– Конечно могу, – отзываюсь я. – Весь вечер только этим и занимаюсь.

Червь подползает все ближе.

– Если вы меня слышите, – упорствует Элли, медленно двигаясь к тому месту, куда я косил глаза, – то знайте: мне нужно это сделать, чтобы помочь вам, а не навредить. У меня нет желания занять ваше место.

Делаю шаг к ней:

– О чем вы говорите?

«Прикончи ее, – требует внезапно побледневший Ванек. – Она сейчас набросится на тебя».

«Что?»

«Майкл, ты угроза ее власти и всему Плану. Элишка хочет убить тебя. Прикончи же ее».

– Мы уже давно поняли, что вы попались навсегда, – продолжает Элли. Она останавливается прямо перед Ванеком, смотрит сквозь него, но не на него. – Я прошу прощения, но иного выхода у меня нет.

«Проклятье! Делай же, что говорю!»

Бросаюсь в сторону, прячусь за деревянным столом. Голубоватая вспышка заполняет комнату. Чувствую боль в плече, словно от сильного удара электротоком, а мысли пляшут как сумасшедшие. Поворачиваюсь к Элли – она стоит, широко расставив ноги и тяжело дыша.

«Предательница! – кричит Ванек, его лицо превращается в красную маску гнева. – Как ты смеешь убивать соплеменников!»

Голубая молния выпрыгивает из лица Элли, и на долю секунды расплывчатое пятно обретает резкость. Передо мной Люси, старая и морщинистая, но вполне узнаваемая. Потом электрический разряд ударяет в меня, вырывая сдавленный крик и лишая контроля над телом, опрокидывает на пол. Мир искривляется и сворачивается вокруг, тело растет и сжимается, чувства словно взрываются. Хватаю ртом воздух, ощущаю спиной тяжесть – Элли придавила меня коленями и связывает руки за спиной.

«Встань! – рычит Ванек сквозь сжатые зубы. Он проглатывает боль и снова кричит: – Встань и прикончи ее!»

Элли подается вперед, тянется к веревке. Я выбрасываю руку назад, максимально выворачиваю тело, чтобы локтем попасть ей в лицо. Она падает на бок. Веревка отлетает в сторону и оказывается перед личинкой. Та нюхает веревку, ее покрытая слизью пасть засасывает воздух. Я переворачиваюсь и запрыгиваю на Элли, прижимаю ее к полу.

– Дети! – кричит она, пытаясь сбросить меня.

Бью ее в лицо, чувствую, как рука гудит, насыщаясь энергией. От этого удара возникает боль – как у меня, так и у Элли. Боль невероятным образом передается мне вместе с волной страха, отчаяния и безумной, неистовой злобы.

– Слезь с меня! – Элли приподнимается, и я снова бью локтем, впечатывая ее голову в пол.

Движения замедляются, она хрипит, разевая рот. Сжимаю голову Элли обеими руками. Эмоции, мысли, воспоминания словно электротоком бегут по рукам. Вижу темноту и землю; чувствую смятение и боль. Из меня вырывается вопль отчаяния, такого древнего, что мозг при соприкосновении с ним распадается на части. Это ощущение обездвиживает меня, держит в клещах невыразимой тоски, и я изо всех сил пытаюсь вырваться. Но не могу. Наши разумы переплелись, и их не разомкнуть. Заставляю руки сместиться вперед, чувствую, что они продвинулись на долю дюйма. Значит, получается. Погружаюсь в вечность без эмоций и чужих мыслей. Внезапно взрываюсь резким движением и бью Элли головой о деревянный пол. Она обмякает.

Мне не хватает воздуха. Отпускаю разбитую голову, отползаю в сторону, наблюдая за неподвижным телом. Личинка исчезла. Веревка лежит нетронутая на полу.

Неужели я убил Элли? Ползу вперед, боясь, что она вскочит в любой момент или личинка вырвется из ее груди кровавым снарядом. Но нет, это у нее в лице, а не в груди. Что это – личинка? Микрочип? Я мог бы размозжить ей голову и выяснить. Можно раз и навсегда покончить с этим – узнать, что там у них внутри.

Не так ли умирали и другие члены секты – избитые до смерти безумцем, одержимым яркими галлюцинациями?

Неужели я и в самом деле убийца?

Ручка двери поворачивается. Сюда кто-то идет.