Текст книги "Необитаемый город"

Автор книги: Дэн Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

– Майкл, здравствуйте.

Передо мной доктор Литтл, а сам я стою в приемном покое клиники Пауэлла. Меня развязали, но рядом санитар по имени Девон и громила-охранник, который не потрудился представиться.

– Мы уже встречались. Я доктор Литтл, – напоминает врач. – Помните?

– Да.

Он был моим лечащим врачом, когда власти штата упрятали меня сюда в прошлый раз. Во многом Литтл являет собой полную противоположность Ванеку – маленький человечек с мягкой улыбкой, в очках с такими толстыми линзами, что глаза за ними кажутся огромными как блюдца. И еще он добрый. Или притворяется таковым.

– Хорошо, хорошо! – Он словно общается с ребенком – говорит неторопливо, и выражение лица уж больно приторное. Помню, именно поэтому он мне и не нравился. – Если не ошибаюсь, вы были здесь год назад или около того. Мы решили, что у вас тревожный невроз общего типа, и я назначил вам клоназепам. Вы принимали его?

– Бросил полгода назад, – быстро отвечаю я, надеясь убедить его выписать мне клоназепам снова. Это лекарство раздражало меня, но, по крайней мере, не деформировало мысли. Если он попробует что-то более сильное, кто знает, что со мной будет? – Я его получал, но не принимал. Теперь жалею об этом. Правда. Больше не сделаю такой глупости.

– Отлично, – говорит он, улыбаясь как кукла. – Превосходная новость, Майкл, просто превосходная. Вам понравится новое средство. С нетерпением жду, когда…

– Постойте, – прерываю я. – Какое новое средство? Вы это серьезно? Я думал, меня обследуют, назначат терапию, будем говорить. – Подаюсь от него в сторону на дюйм. Даже не на дюйм – может, на полдюйма: не хочу давать повод снова меня связать. – Нам вовсе не обязательно сразу переходить к лекарствам.

– Майкл, уверяю, опасаться нечего. В некотором роде локсапин – это разновидность клоназепама. Вам в больнице говорили о дофамине и серотонине?

– Да, – отвечаю, с трудом сглатывая слюну.

Теперь я вижу это лекарство – доктор Литтл небрежно держит маленькую пластиковую капсулу с зеленым шариком внутри. Я отшатываюсь от врача, как от змеи.

– Отлично, – произносит он. – Клоназепам вы пили, чтобы ваш мозг не поглощал слишком много серотонина. Это более или менее действовало, пока вы его принимали, хотя, как это теперь очевидно, действовало недостаточно хорошо – лекарство не успевало за изменениями вашего состояния. Локсапин, – он поднимает и встряхивает пластиковую капсулу, шарик внутри колотится о стенки, – понижает поглощение дофамина мозгом; и мы полагаем, это средство будет гораздо эффективнее. Судя по истории болезни, вы очень подвержены воздействию лекарств, поэтому начнем с маленькой дозы – десять миллиграммов, а там поглядим, что у нас получится. Вы готовы?

– Постойте! – невольно делаю шаг назад. – А не стоит ли начать с чего-нибудь другого? Может, побеседуем и посмотрим, нужно ли мне вообще это лекарство?

– Ваш диагноз уже рекомендует данное медикаментозное лечение, – с улыбкой возражает врач. – И поскольку клоназепам дал положительный результат, это свидетельствует о том, что прием лекарств и в будущем пойдет на пользу. Кроме того, повторяющиеся приступы в больнице с высокой степенью вероятности указывают на ухудшение вашего состояния. Мы непременно поговорим, как вы и предлагаете, но никаких оснований откладывать медикаментозное лечение нет.

– Но вы уверены, что это безопасно? – Вспоминаю про томограф, и меня непроизвольно пробирает дрожь. – Вы уверены, что в нем ничего нет или что оно, ну я не знаю, что-нибудь… – Закрываю глаза.

Что я пытаюсь ему сказать?

– У каждого лекарства есть побочные эффекты, – говорит доктор Литтл, делая шаг ко мне. В одной руке у него капсула, в другой – стакан с водой. – Но мы будем постоянно вас наблюдать и позаботимся, чтобы ничего не случилось. Ну-ка, скажите «а».

Пытаюсь возражать, но он забрасывает шарик мне в рот и заливает водой. Хочу ее выплюнуть, вода проливается на грудь, но снадобье уже прошло в пищевод. Оно внутри меня. Чувствую его, словно дыру в желудке.

– Отлично. – Доктор Литтл широко улыбается. – Теперь отдохните немного, а я составлю для вас расписание групповых сеансов.

Мне остается лишь кивнуть. Врач уходит. Охранник следует за ним.

– Ну, – произносит санитар, кладя ладонь мне на плечо, – добро пожаловать в Пауэлл. С чего хочешь начать?

Чуть было не отвечаю «с побега», но успеваю прикусить язык, задумываюсь на секунду, улыбаюсь. Если эта больница – фрагмент Плана и безликие в самом деле наблюдают здесь за мной, то, может быть, сейчас появилась возможность выведать, что же это за План. Пока не узна́ю, как они выслеживают меня, побег не принесет пользы. Если поживу здесь некоторое время и буду держать ухо востро, то, возможно, и узнаю что-нибудь важное.

– Устройте экскурсию. Покажите мне все.

Во всех психиатрических клиниках есть одна общая черта: никто тебе не верит, что бы ты ни говорил. Это ужасно достает, но, с другой стороны, поскольку такое отношение предсказуемо, можно воспользоваться этим себе во благо. Они ничего не сделали, чтобы защититься от безликих, потому что считают меня психом. Поскольку персонал не принял мер предосторожности, в системе безопасности есть прорехи. Если удастся их обнаружить, я смогу ими воспользоваться. Наилучший способ найти недочеты системы безопасности – начать вспоминать. Как пробираются внутрь безликие люди? Если восстановить их действия в обратном порядке, то я найду способ уйти через ту самую дыру, которой пользуются они.

Девон проводит меня по большой общей комнате в центре охраняемого крыла. На самой длинной стене – окна. Они защищены металлической сеткой, чуть выше моего роста. Рамы крашеные, железные, старые. Видно только соседнее здание. Думаю, это еще одно отделение больницы. Судя по тому, что тени ложатся на пол слева направо, солнце движется справа налево, а это означает, что окна выходят на север. Пользы от этой информации мало, но чувствую себя лучше.

В большинстве общих комнат стоят длинные столы, как в кафетерии, с простыми металлическими стульями. Здесь пациенты едят, складывают пазлы и бесцельно бродят по проходам, делая короткие шаркающие шажки ногами в изношенных тапочках. В западной части комнаты пол укрыт ковром, стоят диваны, мягкие кресла; в стену вмонтирован большой телевизор. От пациентов держусь подальше.

В южной стене общей комнаты – выходы в отдельные палаты и коридоры, уходящие на запад и восток. В восточном коридоре тоже двери в палаты, потом он разветвляется и ведет в разные помещения, включая туалеты и большой общий душ. Западный коридор гораздо короче, он заканчивается уже через несколько футов дверью в сестринскую комнату и прорезанным на уровне груди окном. А затем – широкие металлические двери, отделяющие нас от остального мира. Разглядываю их издалека, изучаю электронную консоль, открывающую замок, но подойти близко так и не осмеливаюсь. Окно в сестринскую оснащено компьютерным монитором, и мне нужно держаться от этого места подальше.

Девон ведет меня в палату, но один из пациентов быстрым шагом пускается нам наперехват.

– Привет, Стив, – здоровается Девон.

– Это новенький? – спрашивает Стив. Он высок и очень тощ, у него черная клочковатая борода и надетая задом наперед ярко-красная бейсболка. – Как вас зовут?

– Майкл, – отвечаю я.

– Только поступили? Только освободились? – Он несколько раз соединяет запястья, изображая наручники. Я киваю. – Девон, куда вы его поместите? В палату Джерри нельзя.

– У Джерри больше нет палаты, – говорит Девон, продолжая спокойно идти дальше. – Вы забыли? Джерри уехал домой.

– Но его палата осталась, – возражает Стив. – Ему не понравится, если вы ее отдадите. Не понравится.

Девон улыбается.

– Мы уже разместили в его палате Гордона, – сообщает санитар.

– Гордона? Кто такой Гордон? – Стив хмурится.

– Вы же знаете Гордона, – произносит Девон. – У нас с вами этот разговор происходит раз в неделю.

– Вы поселили его в палату Джерри?

– Месяца два назад.

– Гордон! – кричит Стив, резко поворачиваясь. Замирает на секунду, оглядывая комнату, потом бросается прочь. – Гордон, иди сюда!

Девон усмехается:

– Джерри выписался в феврале, а Стив все никак не может это переварить.

– И давно он здесь?

– Вот уже пять месяцев. Но вы не волнуйтесь – большинство выписывается гораздо быстрее.

Я киваю:

– Есть что-нибудь еще, что я должен знать?

Девон оглядывает комнату:

– Здесь все сделано, чтобы было удобно. Все учтено. Лысого парня зовут Дуайт. Если он заговаривает об аммиаке, это может означать приближение приступа. Так что слушайте внимательно.

– Непременно.

– Вот ваша комната. – Санитар открывает дверь и предлагает войти.

Стандартная больничная палата с приподнятой кроватью, столиком на колесах и маленьким туалетным столиком в углу. Телевизора нет, но в столешницу вмонтирован радиоприемник с часами. Я никак это не комментирую.

– Ну, все нормально? – спрашивает Девон.

– Отлично.

Нужно избавиться от приемника, но в остальном здесь неплохо.

– К обеду вы немного опоздали, но, если хотите, найду что-нибудь перекусить.

– Спасибо, не надо. Я в порядке. Увидимся.

– Я скоро уйду, – сообщает Девон, – но если передумаете, то ночной дежурный поможет. Окна у вас, к сожалению, нет, но тут только…

Внезапная невыносимая боль валит меня на пол. Я скрежещу зубами и сжимаю голову. Девон издает низкий электронный гул. Он опускается рядом со мной на колени:

– Майк, дружище, что с вами? – Из него снова исходит гул.

– Уходите! – Боль ослепляет, голова словно распухает и сжимается одновременно, обминая мой несчастный мозг, будто тесто. Из Девона снова исходит гул. Я отталкиваю его, забиваюсь в угол. – Не прикасайтесь ко мне!

Голова раскалывается. Сейчас череп треснет, как яичная скорлупа. Сильнее сжимаю его, отчаянно пытаясь удержать на месте отдельные части. Гул повторяется, на сей раз громче, и я кричу, чтобы хоть как-то заглушить его.

– Майкл, перестаньте! – испуганно восклицает Девон и рысцой покидает палату.

Не покидаю угол, пока все не возвращается в норму. Череп не взорвался.

– Новенький… – Голос идет от двери.

Поднимаю голову. Дверь закрыта.

– Эй, новенький, ты спишь?

– Кто там?

– Толкать санитара – не самый лучший путь к свободе.

– Я не хотел. Он… – Девон гудел. – Санитар напал на меня.

– Ты ведешь себя как идиот, а они не любят выпускать идиотов.

Поднимаю голову. Как зовут этого типа – того, что я видел в коридоре?

– Ты Стив?

– Они постоянно наблюдают за нами, – продолжает голос. – Постоянно.

– Врачи?

– Безликие люди. – Невидимка переходит на чуть слышный шепот.

Ползу по скользкому линолеуму в сторону двери. В конце коридора затихают быстрые шаги. Когда распахиваю створку, никого нет.

– Стив! – зову громким шепотом.

Никакого ответа. Выглядываю в коридор. Бросаю взгляд в сторону телевизора на дальней стене общей комнаты. У сестринской роятся люди. Проскальзываю назад в свою палату и закрываю дверь.

Кто-то пытается меня предупредить, а это означает, что не я один знаю правду. Не думаю, что это Стив. Входит ли больница в План? Персонал – равноправные участники или просто пешки?

Кем бы ни был этот неизвестный, он прав: безликие здесь. Они каким-то образом, может быть с помощью томографа, внедрили что-то мне в голову и теперь по своему желанию щелкают выключателем, а я вижу, слышу и делаю то, что им нужно. Даже если удастся выйти отсюда, все равно останусь пленником.

Необходимо разобраться, как эта штука действует и как они находят меня.

Стаскиваю с кровати одеяло, накрываю радиоприемник. Теперь, когда их датчики заглушены, протягиваю руку за туалетный столик и выдергиваю вилку из розетки – аппарат полностью нейтрализован. Да, но у многих таких приемников с часами есть батарейки, которые позволяют ему работать и при вырубленном электричестве. Хватаю край одеяла, делаю глубокий вдох и сдергиваю его. Цифровое табло больше не светится – батареек нет.

Правда, батарейки могут питать только приемник, чтобы не тратить энергию на часы.

Нужна вода. Со стаканом воды я мог бы закоротить цепь. Что скажут врачи? Они знают про слежку? На всякий случай набрасываю одеяло на часы и оглядываю комнату в поисках камер. Найти ничего не удается.

– Майкл? – Громкий голос заставляет меня развернуться.

Это снова Девон. С доктором Литтлом и еще с одним санитаром. Меня застали врасплох, я смущен и напуган. Известна ли им цель моих поисков?

Доктор Литтл выходит вперед:

– Майкл, как вы себя чувствуете? Девон сказал, что у вас случился приступ.

Бросаю взгляд на Девона – ведь это он был причиной моего приступа. Они что, пытаются таким образом завоевать мое доверие или и в самом деле ничего не знают? Может быть, и у Девона какой-то имплантат, и санитара используют, чтобы следить за мной?

– Майкл? – повторяет доктор Литтл.

– Я себя отлично чувствую, – отвечаю быстро. То, что со мной сделали, – не выдумки, боль была вполне реальной, но я им об этом не говорю. – Это было… Так, ерунда.

– Вы толкнули Девона, – строго произносит доктор Литтл. – Думаете, такое поведение приемлемо?

Сердце замирает.

– Нет, сэр.

– Мы вас развязали, несмотря на вспышки насилия. Ведь вы обещали, что ничего такого больше не случится. Хотите, чтобы вас снова связали?

– Нет, сэр, не хочу. – С трудом глотаю слюну, стараясь не смотреть на Девона. – Просто… Больше этого не случится.

– Вы уж постарайтесь, – говорит доктор Литтл, на его лицо возвращается улыбка. – Рад, что между нами есть взаимопонимание. Если уж я здесь, вам будет приятно узнать, что у вас посетитель. Вернее, запрос на посещение. Я ей сказал, что вечерние визиты к нашим пациентам запрещены. Она вернется утром, как только мы снова откроемся.

– Кто?

– Ваш друг.

Глава 5

Люси пришла сразу после завтрака. Овсянка, яблочный сок и локсапин, подали это на подносе, который привезли на массивной пластмассовой тележке – настоящий шкаф на колесах. Думаю, что и сам бы в ней поместился. Если бы удалось незаметно забраться внутрь, то можно было бы просидеть там тихонько и дождаться, когда меня вывезут на свободу.

– Майкл! – Люси бежит по общей комнате, хватает на миг за руку, потом обнимает и прижимается всем телом.

Закрываю глаза и чувствую биение наших сердец. Люси целует меня в ухо, и я кожей ощущаю ее слезы.

– Ах, Майкл, Майкл, – всхлипывает она. – Извини. Я приехала, как только узнала.

– Ничего.

Люси отодвигается от меня, сжимает руку, смотрит с жалостью:

– Нет, не «ничего».

Люси очень привлекательная. Снова перекрасилась – теперь она брюнетка, и никаких ярко-алых прядей, которые были несколько недель назад. Замечает, что я смотрю на ее волосы, пожимает плечами, берет локон:

– Не знала, пустят ли меня сюда с прежним вариантом. Я не против, да и черный мне нравится.

Пододвигает стул и садится рядом – такой знакомый жест утешения. Вижу ее поношенные черные джинсы, старую футболку того же цвета, улыбку в уголках губ.

Беру ее за руку:

– Где ты была? Больница не могла тебя найти, и я уже думал, не случилось ли чего.

– Видимо, у них мой старый номер, – говорит она. – Пришлось неожиданно переехать. Но где был ты – вот в чем вопрос. Я несколько недель тебя искала. Думала, у тебя очередной приступ депрессии или еще что-то подобное, но твой отец сказал, что дома ты не появлялся.

– Он говорил с тобой?

Люси закатывает глаза:

– Вроде как, хоть и по-прежнему меня ненавидит. Обвинял в том, что я убежала с тобой. Я поразмыслила и решила, что отец тебя тоже не может найти.

Я украдкой озираюсь: на нас поглядывают другие пациенты, но все они довольно далеко и разговора не слышат. Единственный врач находится в дальней части комнаты, проводит что-то вроде психотерапевтического сеанса у телевизора. Наклоняюсь к Люси и шепчу:

– Пришлось кое от кого прятаться.

На ее лице появляется мрачное выражение.

– От кого?

Обвожу рукой помещение:

– А как ты думаешь? В деталях сомневаюсь, но… – Подаюсь еще ближе. – Помнишь, я говорил, что за мной наблюдают?

– Да, но ты так и не сказал, кто именно. Это что, люди из больницы?

Я еще не говорил Люси правду. Поверит ли? Или сочтет сумасшедшим? Не уверен, что решусь сказать все.

– Подробностей не знаю, потому как у меня частичная потеря памяти, но недели две назад они предприняли некий шаг… Или, по крайней мере, думаю, что предприняли, поскольку я получил сигнал действовать. Поэтому и пришлось скрыться. Я оставил дом, перестал ходить на работу, прятался… в одном укромном месте. Доктор Ванек сказал, что полиция нашла меня под виадуком. Скорее всего, я убежал и во время побега выпал из окна. Именно тогда на меня и наткнулись.

– Выпал? – Она кладет руку мне на голову, ищет шишки. – Ты ушибся? И поэтому потерял память?

– Наверно. Или же…

Возможно, это томограф взаимодействует с имплантатом, но я не говорю этого вслух. Мысль, что она будет смотреть на меня такими же глазами, что и врачи, будто я какой-то безнадежный умалишенный, невыносима.

– Слушай, не важно, как они меня поймали, имеет значение лишь то, что мне требуется для освобождения. Сейчас ситуация не похожа на ту, что в прошлом году, когда я провел здесь две недели из-за тревожного состояния. Теперь дело серьезнее. Мошенническим путем мне поставили ложный диагноз, чтобы держать в больнице вечно. Они называют это шизофренией.

Она качает головой:

– Раздвоение личности?

– Нет, нечто другое. Шизофрения – это как будто я галлюцинирую или что-то в этом роде – этакая официальная печать, перечеркивающая все, что я говорю. Пока врачи утверждают, что я псих, меня можно держать здесь и делать, что им заблагорассудится. Не исключаю, что на мне ставят опыты.

Люси сердито говорит:

– Вот гады! А что врачам от тебя надо?

Я не отвечаю, заглядываю в ее глаза. Она смотрит на меня – рассерженная, озабоченная, доверчивая. Набираю побольше воздуха – всего ей не скажу, но кое-что можно.

– Они думают, я имею отношение к Хоккеисту.

– Что?! – Она чуть ли не выкрикивает это.

– Тише! – шепчу сквозь зубы.

– Тебя приняли за убийцу?

– Доктор Ванек так сказал, но пока никто у меня ничего не спрашивал. Что тебе известно об этом деле?

– Не очень много, – говорит она. – В ресторане всякое болтали. Но почему они думают, что ты имеешь к этому отношение?

– Все жертвы были… – Люси ничего не знает про безликих, и рассказать о них я пока не могу. – Они все были в секте «Дети Земли».

– Культ Милоша Черни?

Киваю. Милош Черни и убил мою мать.

– Мне нужно, чтобы ты побольше об этом разузнала, – прошу я. – Разыщи все, что сможешь, – кого убил Хоккеист, когда и как. И какое отношение к происходящему имеют «Дети». Я приму все возможные меры, чтобы выбраться отсюда, но тебя в это втягивать не хочу. Ты не должна вызывать у них подозрений.

– Сделаю, что смогу, но кто эти… они?

– Пока не могу сказать. Пожалуйста, верь мне, и как только можно будет, расскажу. А теперь ты должна идти.

И внезапно замечаю взгляд – не такой, как я опасался, не столь непримиримый, но он есть. Она не верит мне. Чувствую, Люси готова заплакать.

– Пожалуйста, Люси. Я не сумасшедший.

Она надувает губки, задумывается. Наконец кивает:

– Я тебе верю.

– Спасибо. Теперь иди и будь осторожна.

Люси подается ко мне, целует, потом сжимает руку и поворачивается, собираясь уходить. В ее глазах стоят слезы. Чувствую взгляды пациентов и оглядываюсь. Кто-то смотрит внимательно, оценивающе, даже не скрываясь. Иные же – раскрыв рты, словно и не видят меня совсем. Кого из них следует опасаться?

Кладу в рот еще одну ложку овсянки, но каша остыла. Осторожно осматриваю комнату в поисках безликих или камер – всего, что может инициировать мой имплантат или прочитать мысли. На стене висят часы, черные стрелки, словно ножницы, подбираются к цифре десять. Могут ли часы посылать сигналы? Что спрятано за ними? За циферблатом?

– Майкл?

Вздрогнув, поворачиваюсь. Передо мной стоит вчерашняя женщина-репортерша.

– Извините. Похоже, у меня входит в привычку пугать вас. Я этого не хотела.

– Вы… – От нахлынувшей неловкости не нахожу слов.

– Келли Фишер, – напоминает она. – Из «Сан».

Пожимаю протянутую руку:

– Вы пришли.

– Спасибо, что не выдали. – Репортерша пододвигает стул и садится. – Вы меня немного напугали вчера, сказав, что вас подозревают, но мой редактор все равно хочет, чтобы я с вами поговорила. Официально вы не подозреваемый. Если я возьму у вас интервью сейчас, до того как будет сделано заявление, мы обойдем всех остальных.

Что-то в ней кажется неправильным. Вглядываюсь хорошенько. Келли изучает меня, ждет чего-то. Поняв, что я так и буду молчать, наклоняется и кладет ладонь мне на колено:

– Можете не сомневаться, мы сделаем все, чтобы вызволить вас отсюда, как я и обещала.

– Почему я должен вам верить?

– Майкл, мы на вашей стороне. Вы должны это знать. – Она вынимает из сумочки авторучку и блокнот. – Никаких диктофонов, как вы и просили, – только ручка. Моя знакомая из больничного персонала говорит, что у вас частичная потеря памяти. Это верно?

Смотрю на нее, пытаюсь проанализировать услышанное. Что ей нужно на самом деле? Ну подтвержу я то, что и без того известно, – это ей ничего не даст. Пожимаю плечами:

– Ну да.

– Из памяти у вас выпало около двух недель?

Киваю.

– Майкл, будьте же чуть разговорчивее. Представляете, где вы могли провести это время?

Разглядываю ее лицо и борюсь с собой: не говорить ничего? рассказать все? как понять, где остановиться?

– В основном как в тумане, – сообщаю я. – Но кое-что помню. Например, ручку от крана, но не помню, где я был и почему. Полиция нашла меня под виадуком, – вероятно, я убежал и выпал из окна. Именно тогда меня и поймали.

Жутчайшее ощущение дежавю. Чувствую, как тошнота подступает к горлу.

– Давайте вернемся еще немного назад. У вас были какие-нибудь контакты с «Детьми Земли» после тех событий?

– Нет, ни одного.

– И вы не искали их, не встречались с членами культа?

– Зачем мне это надо?

– Майкл, я хватаюсь за соломинку. Если скажете что-нибудь существенное, то не придется вытягивать из вас каждое слово.

– И что вы хотите, чтобы я сказал?

– Вы раньше сообщили, что ненавидите «Детей Земли», – напоминает Келли. – И еще что скорее убили бы кого-нибудь из них, чем стали бы с ними общаться. И вот что я пытаюсь узнать: приходилось ли вам действовать, руководствуясь этой идеей?

Нервная дрожь зарождается в груди и тошнотворным киселем растекается по всему телу.

– Что?

– Вы их ненавидели, явно размышляли об этом и в больнице продемонстрировали, что способны на насилие, когда вас что-то выводит из себя. Не думаю, что так уж некорректно спросить: не приходило ли когда-нибудь вам в голову поддаться этой ненависти?

– Я больше не хочу говорить с вами.

– Это очень важно.

– Я не убийца!

На нас смотрят. Даже врач в уголке прервала сеанс.

– Я не убийца, – перехожу на шепот. – Это они преследуют меня – я здесь жертва!

– Опа! – восклицает Келли и смотрит на меня во все глаза. – Они вас преследуют? «Дети Земли»?

Я рычу, трясу головой, чувствуя, как усиливается нервная дрожь.

– Не они. Меня преследуют… Я не сумасшедший, вам ясно? Мне всего лишь нужно было убежать. Я никому не причинил вреда, просто ушел. И теперь необходимо спрятаться снова, прежде чем они получат то, что им надо…

– А что им надо?

– Я не знаю.

– Извините, – произносит женщина-врач, проводящая терапевтический сеанс, – у вас какие-то проблемы?

– У меня все в порядке, – бормочу я, пытаясь успокоиться. Не могу позволить, чтобы они видели меня в таком состоянии, – я ведь не сумасшедший. – В полном порядке.

– Давайте-ка пройдем в вашу палату, – предлагает она и помогает мне подняться. – Майкл, у вас все хорошо, вам ничто не грозит. Просто нужно немного отдохнуть.

– Мне это не нужно.

– Вам, может, и нет, но другие пациенты желают отдохнуть, и мы не хотим тревожить их криками.

– Постойте, у меня есть еще один…

Поворачиваюсь, чтобы задать Келли вопрос, но ее уже нет.