Текст книги "Необитаемый город"

Автор книги: Дэн Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 25

– Безликие – реальность, – сообщает Ванек.

Упорно игнорируя его, смотрю на дорогу.

– Не этот, конечно, и не наркодилер, которого ты видел мельком и пристрелил. Они – игра твоего воображения, как и Люси.

– Как вы, – зло парирует Люси.

Ванек усмехается:

– Ну, если тебе от этого легче.

Продолжаю игнорировать его, пытаюсь перечислить штаты в алфавитном порядке. Айдахо, Айова, Алабама, Аляска, Аризона, Арканзас… Вашингтон… Вермонт…

– Вайоминг забыл, – говорит Ванек. – Но как я уже сказал, это игра твоего воображения. Хотя безликие существуют на самом деле.

Пытаюсь прогнать все посторонние мысли, чтобы в голове воцарилась ясность.

– Майкл, они хотят тебе помочь. – Ванек смотрит на меня решительно и твердо. – Я уже говорил: ты один из них.

– Вы солгали.

– Ага, значит, теперь признаешь мое существование?

Молчу. Стараюсь ни о чем не думать. Это труднее, чем я ожидал. Нужно было брать уроки медитации или чего-то такого.

– На самом деле я не догадывался об этом, пока ты не убил Ника, – говорит Ванек. – В тот раз мы впервые увидели одного из них так близко – благодаря эффекту размытия. Понимаешь, никто другой, кроме тебя, не замечал ничего необычного на лице Ника – он был всего лишь одним из уборщиков. Но с тобой дела обстоят иначе.

– Это называется шизофрения. Именно вы поставили такой диагноз.

– Да, конечно, это объясняет остальные твои визуальные искажения, кроме этого. Ты находился под воздействием лекарства, и галлюцинации одна за другой оставляли тебя. Но все же ты увидел бесформенное пятно вместо лица Ника.

– В то же утро я видел и вас, – напоминаю я. – Лекарства явно не действовали.

– Я тебе уже сказал, что существую в реальности.

– Хватит, не могу больше это слышать, – вмешивается Люси, подаваясь вперед. – Майкл, ты не можешь просто выкинуть его из головы?

– Я пытаюсь!

– А вы пробовали не думать о чем-то? – спрашивает Ванек. – Это труднее, чем кажется. – Он смотрит на меня. – Нужно было брать уроки медитации или чего-то такого.

– Замолчите! Оба! – Смотрю в зеркало на темный силуэт. – А ты? Тебе что, вообще нечего сказать?

Фигура молчит, но поднимает один палец.

– Что-то одно? Не понимаю.

Фигура покачивает головой, поворачивает руку и показывает в сторону заднего стекла. Приглядываюсь: вдалеке мелькают синие и красные огни.

– Полиция. – Прибавляю скорость. – За нами?

Силуэт кивает.

– Они приближаются, – замечает Люси, глядя в заднее стекло. – Видимо, едут очень быстро.

– Значит, мы должны ехать еще быстрее. – Вдавливаю педаль газа. Уже слышен вой сирен. – Они могут нас обнаружить?

Силуэт качает головой.

– Но ведь им это все-таки удалось? – Ванек сжимает подлокотник, когда я закладываю вираж, обгоняя грузовик. – Ты уверен, что тут не стоит «жучок»?

– Да кто бы догадался поставить «жучок» в машину моего отца? – Я рычу от злости и впиваюсь пальцами в рулевое колесо. – Это отец навел их на нас. Наверняка знал, что получит машину назад, когда давал мне ее. Уверен, он сообщил об угоне и сказал полиции, где искать.

Мы уже за городом, мимо нас проносятся поля, ограды и длинные лесозащитные полосы.

– Отец много лет пытался избавиться от меня. И почему я не подумал об этом, беря машину?

– Ты недостаточно подозрителен, – констатирует Ванек.

– Я принимаю транквилизаторы! – кричу в ответ. – Как раз для того, чтобы не быть подозрительным!

– Выпусти меня, – предлагает Люси, широко распахнув глаза. – Я их отвлеку.

– Они тебя не увидят! – бросает Ванек.

– В прошлый раз получилось же.

– Только потому, что водители увидели, как Майкл смотрит на что-то, и повторили его действие. Это стадный инстинкт: если один куда-то смотрит, то все предполагают, что там что-то происходит.

– Сейчас нам это не поможет. Так что помолчите и дайте мне подумать.

– Если мы разговариваем, значит ты думаешь, – говорит Ванек.

– Они почти у нас на хвосте, – сообщает Люси.

В зеркале вижу три полицейские машины ярдах в двухстах; огни мелькают, сирены ревут. Подумав, наклоняюсь и сбрасываю скорость.

– Сделай что-нибудь, – требует Ванек, строго глядя на меня.

– Всегда остается шанс на то, что они тоже игра воображения. Такими были и последние полицейские, которых я видел. Возможно, все это происходит в моей голове – не исключено, что я все еще на больничной койке, смотрю коматозные сны.

– И ты хочешь воспользоваться этим шансом? – Он сильнее сжимает подлокотник.

– Нет, не хочу. Поэтому-то мы и приехали сюда.

Свет фар выхватывает маленький белый знак с единственным словом «Черни». Замечаю съезд – проем в ограждении, за которым узкая грунтовая дорога. Выключаю габаритные огни и ударяю по тормозам. Вовремя замедляюсь и резко сворачиваю. Машину заносит, колеса выбрасывают гравий на шоссе, но мне удается ее выровнять. Газую.

– Что ты делаешь? – вскрикивает Люси.

– Еду к «Детям Земли». – Вдавливаю педаль газа до упора. – Агент Леонард говорил, что они все еще на ферме Черни, а Келли сказала, что их никто не трогает. Если удастся попасть в их лагерь, полиция не сможет последовать за нами, а я в конечном счете найду причины этого безумия.

– Ты едешь слишком быстро.

По обе стороны дороги тянутся ограждения, что облегчает движение посредине, но я не замечаю выбоин, машину сильно подбрасывает. В зеркале заднего вида мерцают красные огни.

– Выключение габаритов не помогло, – замечает Ванек. – Нас по-прежнему преследуют.

Еще добавляю газу, слышу, как визжит трансмиссия, когда вдавливаю педаль в пол. Машина подпрыгивает как сумасшедшая, едва не разваливаясь на части.

– Я могу их остановить.

– Нет!

– Мне не требуется твое разрешение, – холодно говорит Ванек, – но это должно произойти сейчас, здесь, и будет гораздо хуже, если ты попробуешь мешать.

– Я не позволю вам командовать!

– Отлично. – Ванек закрывает глаза.

Машина дребезжит, ее заносит, стебли кукурузы и столбики ограждений мчатся мимо по обе стороны, сливаясь в единую линию. Лоб Ванека покрывается складками. Он морщится. Ощущаю сильную боль в голове, за секунды она нарастает до невыносимой.

– Что вы делаете?

А потом яркая вспышка света – и во все стороны распространяется ускоряющаяся рябь, похожая на тепловое искажение. Двигатель мгновенно выключается, выкручивая баранку из моих рук; машину несет влево, она ударяется о хлипкое деревянное ограждение. Доски разлетаются в стороны, автомобиль переворачивается. Слышу оглушающий удар, что-то бьет по лицу.

Вглядываюсь в темноту. Кажется, я лежу на левом боку. Вокруг лишь странные тени, тонкие стержни. Стебли кукурузы. Трясу головой, пытаясь прогнать туман.

В жутком хаосе посреди кукурузного поля разбросаны машины. Огни не горят, двигатели заглохли. После удара слух возвращается, в ушах звенит, но никаких иных звуков. Даже вой сирен и визг покрышек смолкли.

– Что вы сделали?

Чувствую твердую хватку на руке, кто-то отстегивает ремень безопасности и вытаскивает меня из машины, – видимо, это полицейский; но когда оглядываюсь вокруг – никого нет. Из других автомобилей никто так и не вышел. Видимо, меня вытащила Люси. Или Ванек. Но сейчас нет ни его, ни ее.

В течение нескольких секунд остаюсь в одиночестве.

Ближайшая полицейская машина стоит на колесах, но лобовое стекло в крови и трещинах. Ковыляю к ней, заглядываю внутрь. Полицейский за рулем мертв, его голова разбита. На пассажирском сиденье фэбээровец, которого я видел прежде, – агент Леонард, из его лица торчат осколки стекла, а шея согнута под жутким углом. Почему не сработали подушки безопасности? То, что заглушило двигатели, видимо, повредило и их. Это была вспышка света.

Поворачиваюсь, в отчаянии ищу Ванека.

– Что вы сделали?

Слышу стук-щелканье и кашель. Кто-то в перевернутой машине пытается открыть дверцу. Бегу в поле.

Лунный свет слаб, а от кукурузы еще темнее. Мчусь по междурядью подальше от полицейских, потом пересекаю несколько рядов и снова вперед. За спиной загорается огонь – один, другой, еще один, но я слишком далеко, лучи не достигают меня. Не вижу, где я и куда бегу, но тропинка свободна, и я мчусь со всех ног до самого конца ряда. Теперь вижу разрыв в зарослях. Там чуть светлее, чем в туннеле, по которому я бегу. Ускоряюсь, слышу вопли за спиной. Достигаю конца и скатываюсь по крутому склону холма. Сильно ударяюсь ногами и вскрикиваю от боли. Морщусь, лежа лицом в холодной грязи. Пытаюсь подняться.

– Не двигайся!

Замираю. Как полицейским удалось догнать меня? В это невозможно поверить – они были слишком далеко. Пытаюсь сохранять спокойствие.

– Кто вы?

– Я тот, у кого в руках ружье, сынок. А кто ты?

Значит, фермер. Вероятно, я оказался на его земле. Поворачиваю голову и вижу забор – вот обо что я ударился. Забор вокруг его поля или вокруг дома?

– Я не грабитель. И никому не хочу причинить вреда. Я попал сюда случайно, по пути на другую ферму.

– Случайно с целой сворой полицейских, которые гонятся за тобой, – усмехается он. – Так вот, мешок с дерьмом, если ты проник сюда, чтобы убить кого-нибудь из нас, то я прикончу тебя на месте…

– Убить? – мотаю головой, глядя в грязь. – Зачем мне кого-то убивать?

– Мы законопослушные граждане, – продолжает он. – Не позволим, чтобы нас задирали, и непременно сдадим тебя полиции. А теперь вставай.

– Мы? – Слышу, как приближаются полицейские.

Теперь вижу фермера: джинсы, темная куртка и шляпа. Лицо – размазанное пятно.

Он в удивлении опускает ружье:

– Неужели… Неужели это вы?

– Узнаете меня?

– Это вы! Столько лет прошло, но вы все же вернулись!

Удалось! Он протягивает руку, прикасается к плечу. Ощущаю электрический разряд – безболезненный и до странности знакомый.

– Наконец-то вы снова дома. – Он поворачивает голову, и я вижу, как воздух вокруг нее рябит и искажается. – Питер, созывай совет! Скажи им, что доктор Ванек вернулся!

Делаю шаг назад, смятение повергает в прах мои надежды.

– Кто?

Он внимательно смотрит на меня:

– Амброуз Ванек. Ведь это вы, разве нет?

Невозможно. Прикасаюсь к своему лицу – оно на месте. Черты вроде бы мои. Что сделает фермер, если скажу, что я кто-то другой? Ружье по-прежнему при нем. Делаю еще шаг назад, но полицейские все ближе. Их голоса громче, свет – ярче. Они почти на краю поля. Снова смотрю на безликого фермера:

– Откуда вы меня знаете?

Он подается ко мне:

– Вы еще… не полностью здесь? Вы контролируете себя?

Контролирую себя? Ванек говорил в машине, что хочет завладеть моим телом и контролировать его.

Возможно, а скорее наверняка, это происходит у меня в голове. Мозг из ничего сконструировал весь этот сценарий, взяв бредовые претензии Ванека и сплетя их в бессмысленное, но в то же время единое целое. Не могу сказать, реальность это или нет, потому что нет точки отсчета, внешних данных, которые задали бы контекст. Отдал бы что угодно, лишь бы все это оказалось дурным сном. Чтобы сейчас проснуться в больнице Пауэлла, съесть тарелочку овсяной каши, поиграть с Линдой в продавца и покупателя. Вернуться к прежней жизни. Она, эта жизнь, была ужасна, я ее ненавидел, но она принадлежала мне! При правильном лечении она была бы моей всегда. Единая устойчивая реальность без всяких монстров, без убийств и заговоров, которую я не отдал бы никому.

Больше не буду убегать. Я пришел сюда, чтобы найти ответы.

Киваю фермеру:

– Контролирую. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Можете спрятать меня?

– Конечно. – Он тащит меня к забору. – Скорее! Они не могут пройти на территорию без ордера. Ах, доктор, это так здорово! Вы должны увидеть лагерь – нам удалось многого добиться!

«Многого». Это заявление предполагает перемены; он думает, что я был здесь прежде. Не об этом ли говорил Ванек, настойчиво призывая вспомнить события двух потерянных недель? Что, если Ванек в самом деле завладел моим телом и заявился сюда? Это могло бы объяснить, почему меня называют его именем. Потом, когда полиция нашла нас, мы выпрыгнули из окна, а на сеансе томографии личность Ванека случайно стерли. Медицинская процедура снова сделала меня главным. Могло ли это случиться? Возможно ли такое вообще?

Мы перебираемся через забор, и я улыбаюсь фермеру. По другую сторону очень плотно растут высокие деревья с густыми кронами.

– Вам удалось многого добиться всего за несколько месяцев?

Он останавливается в удивлении, наклоняет голову:

– За несколько месяцев?

Теперь я удивлен еще больше:

– А разве больше времени прошло?

– Вероятно, в вашем несвободном состоянии это и могло показаться парой месяцев. Но на самом деле гораздо больше.

Едва услышав ответ, я понимаю, что знал его заранее. Но все равно уточняю, хотя и не без страха:

– И сколько же?

– Двадцать лет.

Двадцать лет. Фермер говорит не о недавнем посещении, он ведет речь обо мне, о Майкле Шипмане. Это ферма, на которой жил Милош Черни. Сюда привезли мою похищенную мать, здесь ее и убили. Здесь родился я.

Он думает, что я был Ванеком, еще даже не став самим собой.

– Покажите, – говорю я. – Покажите мне все.

Никаких сомнений, в меня что-то внедрили. А именно Ванека. Потом ждали двадцать лет, когда он начнет контролировать мое тело. Так происходило прежде, так происходит и сейчас с другими, а меня спасла… шизофрения! Нарушение химического баланса в мозгу. Забавно.

Насколько велик их План? Сколько еще людей они собираются подчинить… И что именно подчиняет нас? Что такое доктор Ванек? Что бы за этим ни стояло, я должен все выяснить и остановить их.

– Быстрее, – торопит он, – нас почти догнали. – Прыгаю с забора, и внизу меня встречает другой безликий; его лицо – еще одна размытая маска. – Отведи его к Элли. Я займусь полицией.

– Доктор, идемте, – говорит безликий, кладя ладонь мне на руку. При этом я ощущаю странную знакомую вибрацию. – Меня зовут Питер. Элли будет очень рада вас видеть.

Он аккуратно ведет меня через заросли, отклоняя ветки, чтобы я мог пройти.

За спиной раздается властный крик:

– Слышишь, ты! Кто только что перебрался через забор?

– Это частная собственность, – спокойно отвечает фермер. – Она принадлежит организации «Дети Земли» и законным образом управляется ими. Вы не имеете права входить сюда.

– Мы кое-кого ищем. Похоже, он прошел здесь.

– Здесь нет никого, кроме наших братьев и сестер по вере.

– В таком случае один из ваших братьев – беглый преступник!

– Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите.

– Мы получим ордер и вернемся, – доносится другой голос.

Все стихает, и мы с Питером пробираемся между деревьями к расположенной за ними жилой зоне, дома стоят рядами, не бараки или хижины, а именно дома, – все они простые и одинаковые. Окна темны, во дворах никого. Нигде ни света, ни звука. Еще один необитаемый город.

Глава 26

Мы идем между домами, поднимая клубы пыли. Здесь нет плитки или травы. Похоже на города-призраки Дикого Запада, только с современными однотипными домиками. Идем дальше, и я начинаю их замечать. Безликие люди, одетые как придется, запертые в некоем убогом подражании респектабельной пригородной жизни. Человек толкает перед собой газонокосилку по голой земле. Две женщины стоят друг против друга, держа пустые коричневые пакеты из бакалейной лавки. Мальчик играет в мяч, снова и снова ударяя им о землю, а за его спиной то же самое делает другой мальчик. Не слышно разговоров, не видно никакого света. Это подобие жизни в бледном безжизненном теле.

– Что это за место?

Питер кивает в сторону людей:

– Доктор, ваши предсказания оказались точны: мы обнаружили, что без социальной терапии невозможно снова интегрироваться в общество. Многие из них вообще никогда не жили в большом мире – ваш План оказался в высшей степени эффективным. Без всего этого, – он обводит рукой дома, дворы и людей, – мы не могли и надеяться на то, что будем вести нормальную жизнь.

– Вы занимаетесь социальной терапией?

– Благодаря вам, – сообщает он. – Через поколение ваш План, вероятно, будет реализован, и нам это уже не понадобится… А вот и Элли.

– Постойте, что вы сказали?

– Элли! – кричит Питер. – Идите скорее! Посмотрите, кто к нам вернулся!

Старуха поворачивается, и я чуть не вскрикиваю: Люси! Но это не Люси. У нее нет лица, и длинные каштановые волосы в лунном свете отливают серебром. Она несколько мгновений смотрит на меня, потом вскрикивает от радости и плетется навстречу. Откуда я знаю ее?

– Амброуз! – Это голос Люси.

Она кладет руки мне на плечи, обнимает; ее тело гудит, как трансформатор, и хотя я не вижу ее лица, чувствую что-то – не счастье, но что-то похожее на него. Может быть, наслаждение или удовлетворенность, но без радости. Это удовольствие точного расчета, холодное и бесчувственное. Она отстраняется, и вибрация исчезает.

– Амброуз… – начинает она, но не договаривает. – Вижу, вы растеряны.

Нельзя, чтобы она догадалась.

– Столько времени прошло…

– Это верно. Спасибо Земле, вы с нами.

Я киваю:

– Спасибо… Земле.

– Надолго это затянулось, что уж говорить, и мы почти оставили надежду на ваше возвращение. Когда Николай умер, а вы исчезли, мы, естественно, боялись худшего. – Она берет меня за руку и поворачивается к Питеру. – Спасибо, брат. Созывай совет. Все захотят его увидеть.

– Конечно.

Питер семенит прочь, а Элли ведет меня дальше.

– Мы возлагали очень большие надежды на лечебницу Пауэлла, – говорит она. – Ее сотрудничество было исключительно результативным, и отчеты приходили безукоризненные. Наши собственные врачи не смогли бы добиться таких успехов.

– А что, среди тамошних докторов нет наших? – Вопрос очень опасен, но мне необходимо больше информации.

Кто знает, что со мной сделают, если узнают, что я не Ванек?

Или я все же Ванек?

– Там был охранник из наших, – поясняет Элли. – И уборщик. Николай пытался увести вас, но он… – она опускает голову, – погиб. Больница, естественно, обвиняет в этом вас, но наш человек в охране выключил камеры наблюдения, и, боюсь, никто не может точно сказать, как умер Николай. Мы полагаем, что это его рук дело.

Я недоуменно смотрю на нее:

– Его?

– Хоккеиста. Не знаю, что вам о нем известно, ведь вы были фактически изолированы от мира. Он преследует нас. Уже потеряно пятнадцать человек – все они убиты. – Элли замолкает; чувствуется, что она очень взволнована. – Мы не знаем, какими сведениями он обладает.

Опять эти убийства. Но ее рассказ не согласуется с тем, что говорил фэбээровец.

– Вы сказали, пятнадцать жертв. – Она кивает. – Агент ФБР упоминал, что убитых было десять.

– Пятерых они так и не обнаружили, – поясняет Элли. – Мы сумели найти их раньше полиции и спрятали тела здесь. Естественно, в наших интересах, чтобы расследование было сведено к минимуму.

– Естественно. – Похоже, она не считает меня убийцей, но нужно выведать больше. – ФБР считает, что за этими убийствами стоите вы.

– Я? – переспрашивает она.

– Все вы. – Обвожу взглядом дома. – Согласно их версии – если верить тому человеку, который беседовал со мной, – вы сами убиваете этих людей. Устраняете отступников.

Она смеется:

– И вы не врезали ему по физиономии?

Конечно, версия не выдерживает критики – в секте нет инакомыслящих, потому что мозги ее членов в буквальном смысле заменены. Если не считать меня, разумеется.

– Похоже, вы недооцениваете мое здравомыслие, – с усмешкой отвечаю я.

– Уверяю вас, доктор, мы не настолько отошли от ваших планов, чтобы убивать самих себя. Плоть слаба, как говорится, но мы пока остаемся ее хозяевами.

Я киваю, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. «Плоть слаба, но мы пока остаемся ее хозяевами». Это некая основополагающая религиозная догма или нечто большее? Если они не плоть, то что же? Меняю тактику.

– Убийца когда-нибудь приходил сюда?

– Пытался. По крайней мере, мы думаем, это был он. За тридцать с лишним лет здесь побывало немало сердитых родителей, юных проказников и даже воров – все пытались проникнуть в лагерь. Каждые год-два на территорию пробираются пьяницы. У трех журналистов хватило глупости присоединиться к нам – они надеялись сделать сенсационный репортаж. – Показывает на женщину у передней двери дома, которая «подметает» землю длинной палкой без швабры. – Вот эта – последняя. Не со всеми получалось так легко.

Я на ходу разглядываю женщину – она все метет и метет. В темноте это не более чем силуэт, но Элли сворачивает, и я мельком вижу женщину в профиль.

– Она беременна.

Элли кивает:

– Большинство из нас беременны. Третий этап вашего Плана оказался гораздо успешнее остальных. – Мы сворачиваем за угол, и она показывает на центральное строение. – Это ясли, но сейчас нет времени осматривать их. Прошу сюда.

Она указывает на большой дом. Через дверь внутрь проходит группа безликих молельцев. Я оглядываюсь на ясли. Целое здание детей, родившихся здесь. Сколько их?

Как давно это началось?

Она обещает показать ясли позднее; не устраивать же по этому поводу сцену. Нельзя вызывать подозрений, иначе вообще ничего не узнаю. Поворачиваюсь к лестнице и вижу еще один дом – меньше, чем другие, и старее. Приземистое фермерское жилище в центре и без того несуразного города. Замираю на месте:

– Я знаю этот дом.

– Что? – спрашивает Элли. Она прослеживает направление моего взгляда. – Ах да – Дом.

– Я видел его в сотнях газет и книг, – говорю словно себе самому. – Одна и та же фотография снова и снова. Это дом Милоша Черни.

– Черни, – говорит она, растягивая звуки, словно смакуя их. Подходит ко мне поближе. – Не только Черни. Всех нас. Вы тоже были там.

– Конечно. – Бросаю на нее взгляд и понимаю, что она наблюдает, даже не глядя на меня; чувствую, что все ее внимание сосредоточено на мне. – Просто дело в том, что Черни… – Я не знаю, как закончить. Не распла́чусь ли? Не выдам ли себя?

– Сколько вы помните на самом деле? – спрашивает Элли. – Сколько в вас от Ванека и сколько от Майкла?

Удивленно смотрю на нее – имя Майкла звучит в первый раз с того момента, как я оказался в лагере. Качаю головой, пытаясь найти наилучший ответ.

– Майкла нет, – произношу наконец. – Но я долгие годы находился в его голове. Некоторые вещи вызывают определенные ассоциации… Мне не всегда легко удается определять, какая личность их породила.

Элли продолжает молча наблюдать. Смотрю на нее, представляю ее глаза – глаза Люси, как мне думается, только старше и жестче. Она хочет что-то сказать, но между нами появляется другая женщина.

– Доктор Ванек! Как замечательно, что вы здесь!

Я улыбаюсь:

– Возвращаться приятно.

Она стоит и чего-то ждет.

– Вы меня не узнаете?

– Я… – Узнаю, так же как узнал Элли и Николая, но не помню, где и когда видел ее. Ответить «да» и попытаться изобразить какие-то чувства? Использовать тот же предлог – будто не все воспоминания вернулись ко мне? Элли вроде бы проявила подозрительность, когда я сказал об этом. – Столько времени прошло.

– Арлин. – Она прикасается к моей руке, от нее исходит тепло. – Арлин Миллер. Мы вместе были в первой группе.

Имя знакомое; я вспоминаю, что видел его в криминальных вестях, в газетной статье, в списке ФБР.

– Вы были среди других детей, – говорю я, – родились здесь, как… – с языка чуть не срывается «я», – как Майкл двадцать лет назад.

Улыбки у нее нет, но она рада – та же самая безжизненная радость, что и у Элли. Нет, не безжизненная; не совсем безжизненная. Арлин воспринимает вещи теплее, чем Элли.

– Заходите. – Элли легонько подталкивает нас к двери. – Пора начинать встречу.

Поднимаюсь по лестнице и вхожу внутрь, бросая напоследок взгляд на дом Черни. Почему эти люди так хорошо знают меня и в то же время совсем не знают? Я в последний раз видел Арлин, когда мне было три месяца. Она никоим образом не могла меня запомнить – ни как Майкла, ни как Амброуза Ванека. И тем не менее помнит. Получается, то, что заместило настоящую Арлин, помнит то, что заместило меня.

Тогда почему у нее осталось прежнее имя?

В комнате много людей; когда они шепчутся и поворачивают голову, их размытые лица покрываются едва заметной рябью. Элли подталкивает меня к дальнему углу, беря лампу. Лампа не электрическая, а масляная. Вспыхивает спичка – с той минуты, как я здесь, не было ничего ярче этой вспышки. Элли осторожно поджигает фитиль, устанавливает сверху стеклянный плафон. Размытые лица следуют за ней в переднюю часть комнаты.

– Она мне не нравится, – беззвучно произносит Люси.

– Похоже, что ты – это она, – шепчу так, чтобы никто другой не услышал. – Лица не вижу, но волосы и фигура точно твои. Не говоря уже о голосе. И… ощущение.

– Я не настолько стара, – возражает Люси.

– Сейчас – не настолько, но будешь такой лет через двадцать. Думаю, она была здесь с Черни, помогала с похищениями, убийствами и всем остальным. Создавая тебя, я, вероятно, основывался на старых воспоминаниях об этом месте.

– Это почему?

– Понятия не имею.

Элли доходит до передней части комнаты, опускает светильник на стол и обращается к пришедшим:

– Спасибо, что собрались. Уверена, до вас уже дошел слух и нет смысла устраивать театральное представление: спустя двадцать лет к нам вернулся доктор Ванек.

Все кажутся такими возбужденными, что невольно жду взрыва аплодисментов или радостных криков – хоть какого-то отражения эмоций, – но они просто поворачиваются и смотрят на меня. Я нервно улыбаюсь, киваю. Через несколько секунд они, по-прежнему храня молчание, поворачиваются в сторону Элли.

– И кто же она, по-твоему? – шепчу я.

– Она может быть твоей матерью.

Отрицательно качаю головой. Во мне закипают протест и злость.

– Моя мать умерла.

– Так сказали они, – говорит Люси. – Но разве ты можешь быть уверен? Тебе было всего три месяца.

– Все вы понимаете, что возвращение доктора означает для нас наступление новой эры, – продолжает Элли. – Будет благодать, но предстоит и тяжелая работа. Нам еще многое нужно сделать.

– Полиция утверждает, что во время рейда в дом Черни в живых оставались всего две роженицы, – бормочу я вполголоса. – И обе женщины застрелены в ходе штурма.

– Так где же была Элли? – спрашивает Люси.

– Понятия не имею.

Элли показывает на человека в первом ряду:

– Чарльз, отчет вашей секции.

Мужчина встает:

– Урожай богат, скот здоров, торговля продукцией идет хорошо. Мы ожидаем, что в этом году фруктовый сад даст рекордные сборы, и хотим расширить производство, чтобы делать еще и яблочный сок.

– А деньги?

– «Дети Земли» абсолютно самодостаточны. По завершении третьего колодца нам больше не будет нужна городская вода.

– Тогда прекратите пользоваться ею немедленно, – приказывает Элли. – Я хочу, чтобы все мы пили исключительно колодезную воду и начали как можно скорее, – пусть выработается привычка. Таким образом закрепятся результаты третьего этапа.

Я не вслушиваюсь в слова, целиком сосредоточиваясь на лице Чарльза и передавая свои мысли Люси.

– Рябь каким-то образом замещает наши лица, – говорю я, – точно так же как и чужой разум вытесняет наш собственный. Всю жизнь я видел то, чего не замечали другие, – и это были не галлюцинации, а реальность.

– Вот почему ты разгадал загадку, тогда как никому другому это было не по силам, – отвечает Люси.

– Ты распознаешь их лица?

– Я вижу только то, что видишь ты.

Подавляю желание посмотреть на нее, все так же едва слышно спрашиваю:

– А что ты видишь, когда смотришь на меня?

Люси не нужно прятать движения; она становится передо мной, заглядывает в глаза:

– Я думаю, воспоминания. Твое собственное представление о себе самом.

– Что ж, извини. – Опускаю взгляд. – Должно быть, я выгляжу отвратительно.

– Я вижу не то, как ты выглядишь сейчас, – поясняет она, – а то, как ты хочешь выглядеть. Ты создал меня такой, чтобы я видела в тебе лучшее.

Издаю смешок – короткий, беззвучный.

– Даже лучшее может быть не таким уж хорошим.

Люси трогает мое лицо, и я закрываю глаза, чувствуя мучительную нежность ее пальцев.

– Ты лучше, чем сам о себе думаешь, – шепчет она.

– Третий этап продвигается очень хорошо, – врывается в мое сознание голос человека из первого ряда. – Большинство наших женщин беременны, и после случая с Адрианной в мае выкидышей не было. Мы полагаем, что она опять готова к безопасной беременности.

– Прекрасно, – говорит Элли. – Полагаю, вы назначите одного из Халси?

– Обычно мы так и делаем, – замечает мужчина. – Но нас в последнее время беспокоит ограниченность генетического материала, который мы используем. Рекомендую попробовать кого-нибудь другого.

– Хорошо, – соглашается Элли. – А процесс?

– Процесс развивается на полной скорости. Еще одно поколение, от силы два, и мы будем совершенно защищены.

– Отлично. Значит, пора переходить к четвертому этапу. – Элли смотрит на меня. – Мы так долго ждали этого момента – почти пятьдесят лет, хотя кажется, что даже больше. Наконец время пришло. Доктор Ванек, не хотите ли вы произнести речь?

Я бледнею, и Люси в ужасе хватает меня за руку.

– Речь?

– Да, – говорит Элли. – Ведь это ваш План, и теперь, после возвращения, именно вы и должны его презентовать. Совет собрался почти в полном составе. Это будет… настоящим подарком, если вы сейчас выступите и подробно расскажете про четвертый этап.